Эта комната звалась «счастливой».
Не помню, кто из нас подал идею украсить стену гостиной на втором этаже нашими фотографиями, но традиция, как и положено хорошим традициям, быстро установилась, и к сегодняшнему дню на стене висело уже двадцать семь разнокалиберных деревянных рамочек.
Раньше я почти не замечала это место – не намеренно игнорировала, но не видела нужды рассматривать наше прошлое «сейчас», когда «сейчас» настоящее ощущалось гораздо привлекательнее. Ведь счастливый человек не ищет подтверждения собственной радости, он ей просто дышит…
Но теперь я приходила сюда все чаще. Каждый вечер. Всматривалась в наши с Дэллом лица, глаза, улыбки – не то искала фальшь, не то пыталась вспомнить «как это» – легко балдеть от жизни вдвоем, не то пыталась напитаться частичкой света, который хранили кусочки фотобумаги.
«Скоро я вынюхаю его весь».
Зябко.
Фотографии были настоящими. Радость на них тоже.
Тогда куда же потихоньку испарялась моя собственная? Почему в последнее время я чувствовала себя так, будто мой магический кристалл гас, с него медленно, но неотвратимо слетала волшебная пыльца, сияние тухло.
Разве можно до умопомрачения, до одури, до состояния «больше жизни» любить кого-то, а потом вот так запросто, с бухты-барахты… взять и разлюбить?
Часть меня – некая очень глубокая часть – знала, что я все еще люблю Дэлла, как раньше, но что-то все равно шло не так – я медленно и неотвратимо «трезвела» от привычных чувств.
«Не спеши с выводами, – благоразумно одергивала я себя, – еще ничего неизвестно».
А что должно быть известно? Почему я теперь вместо теплоты улыбок вижу губы и зубы, вместо нежности касаний – кожу ладоней, вместо знакомого человека ощущаю рядом почти чужого мужчину? Ведь чувства никогда не гаснут просто так – должны быть причины. А мы друг друга даже не обижали – разве что дулись иногда в шутку секунд по пять-десять, ждали, кто первый подойдет целоваться…
Вот мы на островах – уже немного загорелые, но все еще красноватые, – я повисла на спине Дэлла, как пиявка-всадник, а он смеется. Брызги, солнце, море – хорошо было. Вот снимок из любимой кофейни, где мы впервые пили кофе вдвоем, – его сделал по нашей просьбе торопливый официант с торчащими к потолку волосами (до сих пор помню свой вопрос о том, сколько же геля он убил на прическу?). Вот мы, довольные как никогда, на ступеньках новой бани – ох, часто же мы потом в ней парились. И нет, в снег с жару я выпрыгнуть так и не решилась, но, как говорит Бернарда, «какие наши годы…».
Моменты, моменты, моменты.
«Может, он меня чем-то обидел?»
«Может, я его?»
Не хочу быть трезвеющим человеком, хочу быть счастливой, как раньше, ведь это мое право!
Но «право» меня не слушало и с каждый днем все дальше ускользало в небытие.
– Снова тут?
Он привык видеть меня здесь. Иногда подолгу стоял рядом, рассматривал снимки. Теперь взял за руку, и я привычно приготовилась нырнуть в омут ласковой и пьянящей нежности, но ощутила лишь теплые пальцы другого человека. Как студент медицинского вуза.
«Бред какой-то…»
– Спать пойдем? Темно уже…
Я улыбнулась, но не повернулась – неладное он заметит быстро. Ни к чему выяснять то, что совершенно не выяснено – к тому же, может статься, что мне все это просто кажется. Полоса белая, полоса черная – говорят, так у всех.
– Я хотела еще почитать перед сном.
– Как знаешь.
Он не добавил ни «я буду тебя ждать», ни «спокойной ночи» – вообще ничего. Просто развернулся и ушел тяжелой, неуверенной походкой. Как будто не своей.
* * *
Я мучила собственный телефон под сводом шкафов темной библиотеки – здесь всегда было тихо, и стояло самое удобное кресло. Свет мне не нужен, заглядывающей в окно луны и яркого экрана достаточно.
Сумасшедший хирург, полосующий себе ладони скальпелем, вероятно, чувствовал бы меньше, нежели я, бесконечно задаваясь вопросом «что с нами случилось?» И, главное, когда? Ведь уже не первый год вместе и всегда радовались. До сегодняшнего дня.
Вот снимки почти месячной давности – поездка в Картин. Там все было, как обычно: двое влюбленных, походы в горы, экскурсии, рестораны местной кухни. В моих собственных глазах ни тени дискомфорта. Значит, позже. Две с половиной недели назад, дома – мы вешаем новые шторы. Оба смешливые, дурашливые. Тоже «чисто». Вот мой неудавшийся пирог по рецепту Райны – шоколадный бисквит получился слишком плотным, хоть им о стену колоти…
И я вдруг вспомнила.
Да, точно, две недели назад Дэлл даже не стал пробовать тот пирог. Обычно он всегда все пробовал, даже если не был голоден – просто делал мне приятное, – а тут пробубнил «не хочу» и ушел. Я подумала – настроение. Тем же вечером спросила его, собирается ли он делать на новый год «залп» и услышала то, чего не ожидала услышать никогда:
– Скучно. Каждый год одно и то же. Давай просто купим в магазине?
В магазине?! Его любимые «петарды»? Да он за право быть устроителем светового шоу каждый год ругался с друзьями – мол, какие покупные, если свои красивее? Они отговаривали – много работы, он упрямился как бык – любил свое занятие.
А тут в магазин предложил сам…
Одна вытянутая на поверхность странность тут же потянула за собой и другие: Дэлл стал часто смотреть вечерами телевизор. Никогда не смотрел, а тут на тебе – сидит по часу, щелкает пультом, ворчит, будто пытается забыться. Бывает, что и с виски. Несколько раз поднимался в спальню с заплетающимися ногами, заваливался спать прямо в одежде – как будто пытался от чего-то сбежать. Он стал смотреть мимо меня – как будто на меня, но в то же время мимо. Взгляд рассеянный и чуть растерянный, как у человека, частично потерявшего память. А потом еще мой вчерашний вопрос о том, доделал ли он «Мишек?»
«Мишками» мы называли подвижные бомбы «М6С» – заказ сделали ему уже давно, собирались через несколько дней забрать, он сам рассказывал.
И Дэлл почти минуту вспоминал, «какие такие Мишки», хотя сам же выдумал это слово.
Вспомнил. И отчего-то стал недовольным, как будто я, как сварливая жена, наступила на больную мозоль.
Опять настроение?
А, может, это не он, а я? При угасающих чувствах люди любят на кого-нибудь перекладывать ответственность – мол, все стало в тебе раздражать: крышку от зубной пасты завинчиваешь не так, вилками в раковине гремишь, волосы твои по всей ванной собираю…
Но Дэлл меня не раздражал, он просто… как будто больше не был моим прежним Дэллом.
Разве так бывает? От отчаяния хотелось грызть локти.
В спальню я вошла в начале первого – мой возлюбленный уже спал. Прямо поверх одеяла, на животе, почему-то в одном носке.
Я вздохнула.
* * *
(Sirius Eyes – Loneliness)
– Стивен, он как будто болеет…
– Как будто? Или болеет?
Что на это ответить?
В гостиной Лагерфельда я сидела сутки спустя, и за последние двадцать четыре часа не случилось ничего нового, только старое – Дэлл ощущался все более чужим. За окном пасмурный и чистый, похожий на аккуратную старушку в кружевах зимний день, но праздничного настроения ноль – не хочу встречать Новый Год, делая вид, что все в порядке.
Док уловил мое шаткое настроение и попросил:
– Расскажи мне, что именно навело тебя на мысли о его болезни?
Я занервничала. Мы сидели за пустым столом, и комкать пальцами было нечего, кроме ремня собственной сумки.
– Он… не такой, как раньше. Рассеянный, вспыльчивый. Стал выпивать перед телевизором вечерами.
– Пока не вижу ничего криминального.
– Он часто смотрит не на меня, а мимо.
– Мег, – оборвали меня мягко и смущенно прочистили горло, – может,… это личное?
«Мол, может, у вас полоса «охлаждения»? Или просто поссорились?»
Сам того не подозревая, Стивен задел за живое – за те самые мои собственные саднящие мысли о том, что это возможно «личное».
– Может быть. Вот только мы не ссорились.
Теплые глаза цвета древесного меда смотрели внимательно. Лагерфельд всегда оставался доктором и не отправлял «пациентов» восвояси лишь потому, что те что-либо не могли объяснить внятно.
– Еще симптомы?
– Он стал забывать некоторые вещи…
– Какие?
– Например, о том, что ему срочно нужно доделать заказ с «Мишками».
– Да? Уже интереснее.
– Он даже не сразу вспомнил о том, что это такое – «Мишки». И еще предложил купить фейерверк для Нового года в магазине…
Теперь Док смотрел на меня так, будто я рассказывала сказки.
– Наш Дэлл?
Как будто уже «не наш».
Мой протяжный вздох вместо ответа.
– Знаешь, если все так, как ты говоришь, я не могу понять одну вещь – почему Одриард не пришел ко мне сам? Ведь Дрейк всех нас научил самодиагностике, и уж минимальные отклонения от нормы мы заметить способны.
– Он не замечает.
– И как же ты предлагаешь заметить их мне? Мне пациент нужен под пальцами, а не на расстоянии трех метров. Положим, я зайду к вам в гости и даже смогу снять минимальную информацию, приобняв его у порога, но этого мало, сама понимаешь. Для полного сканирования…
– Давай просто сходим к ним в гости, – мягко прервала Стивена Тайра, которая в этот момент вошла в гостиную – щеки с улицы розовые, с шапки на пол каплями срывались талые снежинки. – Выпьем чаю, посмотрим.
– Издалека?
Ему в ответ мягко улыбались. А я увидела, что Тайра ощутила мой самый главный позыв – «помогите, я не знаю, что мне делать».
– Мы придем к вам часов в шесть, хорошо?
Я выдохнула с облегчением.
– В шесть. Отлично! Куплю конфет.
И оставила за спиной двоих, умевших переговариваться (и договариваться) без слов – пару, у которой все до последнего микрона, до самой дальней пылинки Вселенной было хорошо. Совсем не как у меня.
Ступив на хрусткое крыльцо, я натянула на голову шапку. Снег оседал на землю осторожно и совершенно неслышно. Вокруг стоял красивый, спокойный и умиротворенный декабрьский Нордейл.
* * *
Вечер.
Для чаепития я достала лучший фарфоровый сервиз и разложила в вазочку заблаговременно приобретенные трюфели. Еще выставила на стол низкие граненые стаканы и коньяк – подумала, вдруг мужчины решат расслабиться, поговорить по душам.
Но пока гости, как и Дэлл, ограничивались чаем.
Диван, два кресла, стеклянный столик; щебетала Тайра:
– Меган давно звала меня посмотреть на Тайланские лилии – жаловалась, что не цветут. А я подумала, почему бы не позвать Стивена? Ведь мы совсем не часто собираемся вместе…
«Умница», – думала я с благодарностью. Она нашла благовидный предлог, избавила меня от необходимости объяснять Дэллу наличие внезапных гостей и отвечать на вопрос, «почему это старина Лагерфельд натужно сверлит меня взглядом?»
А Стивен сверлил. Даже я ощущала ту невидимую руку, которую док протянул к «пациенту».
Дэлл делал вид, что все в порядке, кивал. Улыбался, где нужно, «присутствовал», а не отсутствовал мысленно, как часто случалось в последнее время, и вообще вел себя обычно. Я горемычно вздыхала – тяжесть на моих плечах росла. Док скажет – «все хорошо».
– А еще знаете? Ведь я сейчас веду курсы по круглогодичному цветению домашних растений, ко мне уже записалось двадцать три человека. Всего один час в день. Даже журнал «Сад на окне» заинтересовался, приезжали корреспонденты, брали интервью, делали фото…
– Правда?
Речь Тайры текла, как целительная вода, – заполняла пустоты, смягчала атмосферу, напитывала воздух свежестью. Повезло Доку.
– Да. Наверное, это они сделали мне такую большую рекламу – Стив говорит, пора открывать полноценную школу. Но Школы ведут Мастера, а я… просто люблю цветы.
Еще минут сорок общались о пустом: предстоящих праздниках, «петардах», которые Дэлл с радостью согласился делать (Стив в этот момент крайне выразительно на меня посмотрел), цветочных удобрениях, внезапно успокоившейся преступности, открытии новой галереи живописи, необычно мягкой (что не могло не радовать) погоде… Коньяк так и не открыли.
А на пороге (Дэлла от проводов гостей отвлек телефонный звонок) Стив наклонился ко мне и прошептал:
– Он здоров, Меган. Как бык. Физически точно.
То, чего я больше всего боялась. Лагерфельд оделся сам, взял с плечиков теплую женскую куртку. А Тайра смотрела напряженно.
– Нет, не здоров. Его будто одолел чужой дух…
– Дух?
– О чем ты говоришь, любовь моя?
– Я таких прежде не видела. Он проник Дэллу в разум…
Вот! Она заметила то же, что и я!
– Разум? Ну, вы даете, девчонки. Тогда тебе не ко мне, Мег, а к Халку.
Это все, что Стив успел добавить, прежде чем в коридоре послышались шаги хозяина дома.
* * *
– Пожалуйста, Халк, пожалуйста…
Это все, что я запомнила из собственных слов по телефону. Конрад отвечал, как Док, мол, процедура непростая, нужно, чтобы человек согласился на нее добровольно, иначе сознание не увидеть… А я лепетала, что, если он не поможет, я одна не справлюсь, потому уже совсем-совсем не знаю, что делать.
Сенсор действительно был моей последней надеждой. Если он откажет, куда мне – к Дрейку? И тот, как Лагерфельд, упрекнет в том, что мы с Дэллом не способны самостоятельно решить личные проблемы?
И тогда я останусь один на один с собственной бедой.
Как много людей вокруг, как мало тех, кто чувствует чужую боль.
Халк почувствовал. И потому сообщил, что заедет через сорок минут. И да, чтобы не подставлять меня, причину отыщет сам, но ничего не гарантирует.
Я была благодарна и за это.
* * *
Я стояла возле шторы в темной комнате и смотрела в окно. Темно-красная машина Конрада блестела под светом фонаря на подъездной дорожке.
Он там уже полчаса… Может, Дэлл ему все расскажет? Или увидит сам?
Я не знала, чего боялась больше: того, что Халк выйдет и скажет, что Дэлл болен, или что он здоров. С болезнью, как с врагом: если знаешь в лицо, можно что-то сделать. А что делать с неизвестностью?
Страшно, когда ты чуешь беду, а все говорят, что все хорошо. Они видят снаружи, они не ощущают внутри того, что медленно и неотвратимо рвутся жизненно-важные ниточки. Тынь-тынь-тынь… И скручиваются в обеззвученные струны. Я хочу любить, как раньше, знаю, что умею и что даже люблю, как раньше. Только в пустоту, почти без отдачи, потому что приемник на том конце сломан, и никто не отвечает в рацию: «Первый-первый, я второй, лови волны нежности назад…»
Что я буду делать, если…
Хвала Создателю, мне не пришлось тонуть в мрачных мыслях слишком долго – позади тихонько щелкнул дверной замок. Вошел Халк.
– Как он? Как? Расскажи…
Конрад выглядел задумчивым и неприятно серьезным. И все равно красивым мужчиной со светло-серыми удивительными глазами. Кажется, его шевелюра после Тали так и не вернула темный оттенок, выгорела под тамошним солнцем навсегда. А, может, именно так нравилось Шерин.
– Признаю, он нестабилен, – он говорил тихо, чтобы не расслышали из коридора. – Но в пределах допустимого. Да, будто в разладе с самим собой, но мало ли какими могут быть причины?
– А тебе он о них не рассказал?
– Он и так воспринял меня напряженно. Думаю, понял, зачем я пришел.
Значит, неприятному разговору быть.
– А стабилизировать его нельзя?
– Только с его согласия.
– А он…
– Его не выказал.
Черт.
Вот и все. Конрад уйдет, его слова «все в пределах допустимого» повиснут в воздухе, а проблема сама собой не исправится. Еще и Дэлл на меня наедет за «докторов».
Я тяжело вздохнула. Осталось только расплакаться перед чужим (хоть и другом) человеком. Кого теперь звать на помощь, к кому идти? Или просто слушать, а в тишине рвутся последние струны? Те самые, на которых еще держится наша мелодия.
– Мег…
Он заметил набрякшие в моих глазах слезы. А ведь я старалась прятать.
– Давай я лучше стабилизирую тебя?
– Зачем?
– Ты едва держишься. Возможно, все решится само собой или после разговора, но тебе ведь нужно до него «дожить».
«И пережить».
– Согласна? Это придаст тебе сил и решимости.
Странно, но я была ему благодарна. Действительно, едва ли мне помогут успокоиться обычные таблетки, да и помощь, предложенная так тепло, от души, всегда к месту.
– А надолго это… придаст мне сил?
– Я поставлю стабильный эмоциональный каркас, который будет действовать, ну, скажем, неделю…
– Лучше две или три, можно?
– Можно.
– А… что нужно делать?
– Ничего, – Халк мягко улыбнулся и взялся за мое лицо руками. – Просто смотри мне в глаза.
– Это не больно?
– Нет. Просто смотри…
А дальше светло-серые радужки светились в темноте. Совсем чуть-чуть. Было немного неприятно и щекотно, а еще почему-то горячо внутри головы, будто противился вторжению и оттого вскипал мой собственный мозг.
– Горячо…
– Молчи.
Время застыло. Была я, и был Халк. Прямо внутри меня – много Халка.
А потом ладони разжались.
* * *
Дэлл так и сидел в кабинете, откуда не так давно ушел гость. Смотрел не то себе на руки, не то на свет фонарика, который держал в руках, – маленький факел, из макушки которого пульсировала, будто живая, светлая полоса. Я никогда до того не видела эту штуку ни в его руках, ни вообще у нас в доме.
– Что это?
Его настроение было тяжелым и грустным, я ощутила это уже с порога.
– Фонарик. Рэй прислал, нашел в какой-то своей экспедиции…
Щелкнул переключатель – свет погас. Остался гореть торшер в углу да хранитель экрана на мониторе. Дэлл вздохнул так тяжело, будто готовился произнести прощальную речь. Наверное, не кинуться вперед, не опуститься на колени перед ним и не залепетать мне помогла «решетка стабильности» Халка.
– Сколько это будет продолжаться, Мег?
Я не стала спрашивать «что» – у нас не было принято играть в дураков и обманывать друг друга.
– Сколько ты еще будешь присылать ко мне разных «специалистов» – одного за другим?
«Да, наверное, после Стива нужно было выждать хотя бы несколько дней».
Я вздохнула тоже и промолчала.
– Кто следующий? Дрейк? Что именно ты скажешь ему – «что-то Дэлл мне не нравится?» Мег, может… – его голос непривычно дрогнул, – … я тебе просто разонравился?
И еще раз по больному месту. Да со всего маху.
«Спасибо большое».
– Нет. Я все так же люблю тебя.
Я подошла к нему, опустилась рядом на ковер, прижалась щекой к ноге, как кошка. Погладила колено.
– Просто я… волнуюсь.
– Из-за чего?
– Что-то не так… разве ты не чувствуешь?
– Со мной?
Как бы мне просто хотелось ответить «с тобой». Но, может, все-таки «с нами»?
– Не знаю…
– Иди сюда.
Спустя минуту я уже сидела у него на коленях. Моя рука на его груди – под пальцами мерно бьется сердце. Как когда-то в машине, а снаружи дождь. Он никогда не бросал меня в беде, никогда – лечил шрамы, защищал, наказывал обидчиков. И теперь самому любимому человеку в жизни не могла помочь я.
– Мне страшно, – прошептала тихо, – и я от этого устаю.
Он тоже устал – я чувствовала. От непонимания, от моего неприятия его другого.
– Неужели у меня нет права иногда побыть в дурном настроении?
– А отчего оно дурное? От меня?
Вот и настало время того самого разговора – не пришлось ждать три недели.
– Нет.
Вот и камень с плеча. По крайней мере, один.
– Тогда… отчего?
Если не расскажет сейчас, все просто продолжится.
– Не уверен… Не знаю. Просто депрессия, может… Кризис.
Я заглянула ему в глаза так глубоко, как только могла – конечно, я не Халк, но, говорят, любовь лечит куда лучше, и он ее там обязательно увидит.
– Я могу тебе помочь?
Меня нежно погладили по щеке.
– Нет, Мег… Я не знаю, откуда это взялось, – чувство, что я не делаю в жизни чего-то главного, важного. Что я – как будто пустое место. И еще…
Я боялась даже дышать, чтобы не перебивать.
– …меня как будто зовет к себе другое место, незнакомое. Я понимаю, что я там никогда не был, но тоска накрывает каждый раз все сильнее. Бред, да?
Бред. И не бред.
Если есть незнакомое ощущение, значит, есть и причина.
– Мы ее найдем, – пообещала я серьезно.
– Кого? Эту землю?
– Нет, причину.
Он улыбнулся печально, совсем невесело.
– Готова за меня драться до конца?
– Готова.
И гулко забилось, вторя словам, сердце.
– Вот только знать бы еще, с кем…
В этом он прав. Врага мы действительно не видели, однако теперь я знала самое важное – мы все еще вместе.
Пока вместе.
* * *
Нордейл в любое время года – чудесный город, но в декабре он становился особенно сказочным. Чем ближе к Новому Году, тем больше гирлянд появлялось на деревьях – кто и когда их крепил – загадка. Светились особенным золотистым светом фонари; самопроизвольно возникали на изогнутых дужках кованых вывесок стеклянные шарики. И будто из ниоткуда случался наплыв сезонных уличных торговцев, продающих в тележках на каждом углу сладкие вафли, засахаренные орехи, шоколадные крендели.
Зима только началась, и потому Нордейл – еще пока «обычный» Нордейл, разве что уютно-снежный, чистый. Атмосфера праздника проявится в полную силу недели через две, когда каждая витрина магазинов превратится в сказочную декорацию, – мне же ее, этой самой атмосферы праздника, хотелось прямо сейчас, и не на улице, а в собственном доме.
И потому я, приминая хрусткий снег подошвами ботинок, шагала за гирляндами.
У нас были цветные, но в этом году хотелось повесить в каждую комнату монотонные – светло-желтые. И, может, прикупить еще несколько потолочных снежинок. Помнилось, как счастливо мы с Дэллом занимались подвешиванием украшений в прошлом году, – беззаботное время, легкое, невесомое.
«Пусть оно вернется».
Да и просто проветрить голову – всегда хорошая идея. Купить в ближайшей кофейне апельсиновый кофе с карамелью, опуститься на одну из лавочек, подышать морозным воздухом, поглазеть на прохожих…
Успешно проветривать голову мне удавалось до самого обеда – за это время я успела нагрузить сумку четырьмя коробками диодной ленты и двумя упаковками блестящего узорного снега, – а потом… позвонил Стив.
«Мег, ты только не волнуйся, – произнес он в трубку ровно, – но на сегодняшней тренировке с Дэллом случилось ЧП – он не сумел преодолеть препятствие. Его «помяло», но уже все хорошо, я отвез его к себе, восстановил…»
Мои колени ослабли внутри торгового павильона – как раз возле лавочки.
«Помяло?» Что именно означало сказанное доком слово? Порезало? Обожгло? Порвало? Я не хотела даже пытаться это представить. Там, где ребята тренировались, внутри Пантеона Миражей, на пути могло возникнуть все, что угодно. И для того, чтобы обойти или увернуться от этого «чего угодно» требовалась максимально быстрая реакция, которая у Дэлла обычно присутствовала.
– Как? – спросила я хрипло и ошарашено. – Ведь он всегда… справлялся?
И потому со временем я отвыкла волноваться.
– Да, справлялся. Но сегодня в его крови… – кажется, Стив не желал мне в этом признаваться, но и утаивать не имело смысла, – я обнаружил слишком много алкоголя. Недопустимое количество.
Дэлл напился поздно вечером? Или хлебнул уже с утра?! Еще одно дурацкое совпадение?
– Быть не может… Только не перед работой.
– Да, неудачный момент. В любом случае не жди его до вечера – пусть поспит у меня, не вижу необходимости в срочной транспортировке. Заодно понаблюдаю за ним.
Праздничное настроение пропало. Улицы стали серыми и обычными, люди вечно куда-то спешащими и раздраженными; гирлянды в сумке сделались неуместными, как праздничный торт с надписью «С днем рождения» на похоронах.
Я махнула рукой первому попавшемуся такси и поехала домой.
«Он никогда раньше не пил. Не то, что перед тренировкой…»
Дэлл и спиртное – две почти несовместимые вещи. Только изредка, когда мы познакомились, я видела, чтобы он наливал по бокалам вино или что-то крепче – всегда в честь чего-то и в минимальных количествах. У нас даже ассортимент стенного бара в гостиной никогда не обновлялся по причине того, что никто не выпивал содержимое старых бутылок. И тут на тебе…
Да, помнится, мы однажды «напились» в баре, но то была моя идея, и я приложила к этому немало усилий, включая принуждение, ведь нож тогда еще был моим. Этот чертов нож тогда еще вообще существовал.
Как же так?
Дома было тихо. Нездорово тихо, как случается тогда, когда кого-то увозят в больницу. И, наверное, именно поэтому – чтобы чувствовать себя не так тоскливо, – я пошла туда, где располагался максимальный концентрат Дэлловых вещей – в его кабинет.
Уселась в кожаное кресло, зябко поежилась.
«Он вернется вечером, все будет хорошо».
Но отчего-то безвозвратно рухнула надежда на то, что все налаживается. Вчера после нашего разговора я поверила, что теперь все позади, отныне только в гору… Нет, пока с горы.
«Наверное, Стив доложит Начальнику… А тот накажет». Потому и от меня не стал скрывать.
Значит, сильно с горы. И откуда в нашу жизнь явилась эта напасть?
Этот самый фонарик, который, как он сказал, «подарил Рэй», я видела в его руках каждый вечер. Что-то завораживающее было в его пульсирующем свете даже издалека, но сама я держала его впервые – нашла возле клавиатуры на столе. И теперь за неимением другого занятия рассматривала.
Старинная, что ли, вещь? Маленький конус, как для мороженного, только сделанный из темного потертого, но все еще жилистого дерева, а сверху насажен тяжелый стеклянный шар. Не совсем шар – скорее, заостренная сфера – стилизация под пламя свечи.
А где он включается?
Удивительно, но светиться «факел» начал тогда, когда я плотно обхватила его ладонью – кнопок не нашла, – загорелся сначала тускло, затем ярче. И полился вовне тот самый странный свет – будто живой. Довольно неприятный, как мне показалось. Свет бился, имел собственный сердечный ритм, завораживал взгляд.
И почему-то очень сильно мне не нравился.
Но, прежде чем выпустить фонарик из руки, я сделала то, что постоянно делал Дэлл – направила луч себе в глаза.
И вздрогнула.
Потому что внутри меня моментально пошатнулась «Халкова» решетка.
Эта чертова вещь как будто попыталась расколоть меня на двое…Возможно, я бы ничего не заметила, но система сигнализации, которую почти случайно установил в мою голову Конрад, сработала безотказно. Я и раньше ее в себе ощущала – эту «решетку стабильности», – но больше, как не причиняющий дискомфорта инородный объект, выполняющий полезную функцию. Если мое настроение грозило съехать на отметку «плохое», что-то внутри головы вздрагивало и самостоятельно перестраивалось. Неприятные мысли сменялись более приятными, внимание переключалось на что-то нейтральное.
То есть «решетка» работала.
Но я еще никогда не чувствовала, чтобы она натужно трещала по швам. Как ржавая арматура, которую пытаются вытащить из земли или хотя бы погнуть.
Луч, направленный в глаза, совершил именно это действие.
«Дэлл смотрел на него каждый вечер. Иногда минут по двадцать-тридцать…»
Моя интуиция – не самая развитая в мире штука, но сейчас она безотказно твердила, что между «факелом» и нынешним поведением Дэлла существовала прямая связь.
Ведь я же знала, что это «не он сам»…
«Факел» мутил разум Дэлла. Раз за разом, вечер за вечером.
Кто его подарил – Рэй?
«Наверное, он об этом не знал…»
Прежде чем отыскать номер Тамарис, с которой мы уже несколько раз общались на совместных встречах, я сфотографировала фонарик на телефон, а после заперла его в свой собственный маленький сейф, который никто, кроме меня, не мог вскрыть.
Мне повезло – она подтвердила, что Хантер дома.
В такси я продолжала волноваться о последствиях сегодняшнего тренировочного провала. «Если… Нет, КОГДА Дрейк узнает про алкоголь в крови Дэлла, он выдумает новое изощренное наказание. Точно не оставит все, как есть…»
Но если я сумею доказать, что Дэлл стал временно невменяемым из-за сторонней штуки, Дрейку придется отступить. И, возможно, даже помочь.
Хорошо бы.
Эти самые «хорошо бы» я твердила, как мантру, пока не доехала до особняка Хантеров, расположенного в западной части города, в Греин-сайде.
Меня встретили с удивлением, предложили чаю. Но я упорствовала, как робот: спасибо, еды не нужно, чаю не нужно, воды не нужно. Только поговорить. И срочно.
Тами, чтобы не мешать, скрылась в недрах коридора, а мы с Рэем, которого я знала не очень хорошо ввиду того, что он часто в Нордейле отсутствовал, отправились в светлую и просторную кухню. Расположились за пустым блестящим белым столом.
– Чем я могу помочь?
Еще один красивый мужчина отряда. Чуть более заросший – это я о щетине, – но с цепкими и умными зелеными глазами.
«Неужели он мог преподнести подарок, о котором так мало знал?»
– Посмотри… – мне было неудобно обращаться к нему на «ты», но и на «вы» не пристало – друзья, вроде как, – …на это.
И я протянула ему мобильный, предварительно отыскав нужную фотографию.
– Дэлл сказал, что это прислал ему ты. Недели две-три назад. Я обнаружила, что это довольно странная… штука, – мне было сложно объяснить связано, не вдаваясь в лишние подробности, поэтому я отчаянно терла лоб. – Ты мог бы рассказать мне о ней побольше?
Хантер рассматривал фото долго. Хмурился, касался экрана пальцами, приближал, отдалял, хмурился еще сильнее.
А после изрек:
– Я с удовольствием рассказал бы тебе об этом предмете побольше. Но я ровным счетом ничего о нем не знаю.
Эта долгая секунда, во время которой мы напряженно смотрели друг другу в глаза, могла сделать честь любому драматическому фильму.
– Как же так?
– Как? – Рэй пожал плечами. – Потому что я никогда ее Дэллу не присылал.