(Alex Roe – Longing To Know)
Урмаэ.
– Как мне тебя благодарить?
– За что?
– Мы так недолго в этом мире, а ты уже сделала так много.
– Я еще ничего не сделала. Мы не достигли цели и не вернулись.
В трактире-гостинице «Трианне» нам выделили просторную комнату на втором этаже метров в двенадцать. Три кровати, широкие окна, ведро с водой для умывания. Нашлась даже подвесная раковина в углу, камень для высечения огня и запас свечей в двадцать штук. Нас поселили, видимо, по здешним меркам «роскошно». И все потому, что Белинда.
Это она, посоветовавшись с машинистом, «сняла» нас на медленном ходу с поезда в нужном месте – там, где нет городской охраны. Она в пять утра вела нас по узким улочкам через туман – такой густой и плотный, что всякое «ближе-дальше» терялось. Это ей в знак благодарности за спасенную жизнь дали цепочку с мелким медальоном, которую узнала хозяйка «Трианны», после чего накормила нас кашей и выделила комнату. За «мало» сделано так «много». И все Белиндой.
– А разве благодарят только за конечный результат?
Мы даже успели поспать несколько часов после прибытия в мягких постелях, как люди. И слава Создателю, в столице отыскалось на небе солнце. Неяркое, белесое, но в комнате светло, а это само по себе великое благо. Оказывается, очень быстро можно заскучать по простым вещам.
– Мег…
Я думала, она отправит меня подальше привычным укоризненным взглядом и молчанием. Но Белинда вдруг уселась напротив моей кровати – развернула и оседлала стул. Посмотрела тяжело, вдумчиво.
– Раньше я была такой, как ты. Хуже тебя. Если бы ты случайно встретилась со мной до Тин-До, но у нас не нашлось бы ни одной темы для разговора. Веришь?
– Верю.
Я не знала, какой она была до монастыря, но, наверное… не такой.
– Меня «носило и шатало», я была очень не уверена в себе и своих силах. Злилась на жизнь, держалась на тонкой надежде и мстила при каждой возможности.
«К чему это она?»
– К чему? – мои вопросы читались для нее легко. – К тому, что у каждого из нас однажды случается в жизни такой вот «поход», который меняет все. Я в свой уже сходила и здесь лишь потому, что почувствовала: мне правильно здесь быть. Так что этот, похоже, «твой».
Тами, слушая чужие слова, выглядела странно – смотрела внутрь себя светло и печально. Наверное, она в «свой» тоже уже сходила.
– Ясно.
Все равно я сказала «спасибо». И мне это было важно.
Не успели мы начать совещаться о том, что делать дальше, как в дверь тактично, но настойчиво постучали.
Она уже представилась, когда встретила нас ни свет, ни заря у дверей, – Рухана. Женщина средних лет на вид, в темном пышном и плотном платье, со светлыми зачесанными и скрученными в сложный узел на затылке волосами. С маленькими, но очень умными голубыми глазками, курносым носом и полными щеками – хозяйка «отеля».
«Друзья Колты – мои друзья», – уверенно кивнула при встрече, когда увидела медальон.
Колтой звали старого машиниста.
– Хотела спросить, дхварванны, как устроились?
На «дхарванне» переводчик завис почти на секунду, затем быстро подменил слово на «душечка».
Мы, «душечки», уверили, что отлично. Еще раз поблагодарили за доброту.
– Хорошо, дайте мне знать, если что-то понадобится, – взгляд цепких глаз стал серьезным. – Колта однажды вытащил меня из разбойничьих лап, в которых я могла оставить не только кошелек, но и жизнь. И потому, чтобы отплатить ему хоть чем-то, я готова сделать для вас все, что в моих силах.
Нам повезло, хоть просить ни о чем особенном мы пока не собирались, больше молчали. А Рухана тем временем с любопытством рассматривала наши наряды – водолазки, джинсы, странную для нее обувь – спортивную со шнурками.
– Душечки, а вы… издалека?
Мы с Тами переглянулись. За нас осторожно ответила Белинда.
– Из очень… далекого… далека.
– Ага…
Хозяйка скрыла быстро мелькнувшее во взгляде разочарование – надеялась услышать интересную историю. И уже собиралась уходить, когда дала напутствие:
– На вашем месте я бы не гуляла в вашей… одежде… по улицам. Мало того, что вы – три девицы, так еще и выглядите очень странно.
– Хозяйка, – мягко спросила Лин, – а как бы мы не выглядели странно? Вот что нам одеться, кем представиться, подскажите?
Рухана потеплела – любила, когда ее слушали.
– Хм, – внимательно и подолгу оглядела каждую из нас, – если вас трое, значит, только один вариант: одна из вас госпожа, вторая ее компаньонка, а третья… третий… (взгляд на Лин) – телохранитель. Вот ты…
Края губ у Белинды дрогнули.
– Ты сойдешь за симпатичного парнишку, если правильно оденешься. Их охранником.
– Ты – (на Тами) – компаньонка.
Я прыснула, когда увидела, как Тамарис комично закатила глаза, – наверное, ей хотелось побыть «госпожой».
– А дочь купца – ты, – на меня, – это только у них, растущих с отцами-тиранами и вечно в побоях, такие робкие и запуганные глаза…
Губы Лин дрогнули сильнее. Теперь улыбалась и Тами.
Ну и ладно. Мне не было никакой разницы «госпожой» или «компаньонкой». Хоть служанкой из низшей касты.
Рухана умолкла. И Лин тут же поинтересовалась:
– Скажите, в вашем… городе… самые лучшие телохранители имеют какую-нибудь отметку, чтобы их сразу распознавали?
– Конечно. Каста Бохи – у них на щеке татуировка. С ними редко какой дурак вступит в бой… Раньше они в обязательном порядке брились наголо, но теперь допускают даже такую длину волос, как у тебя.
– Отлично, а есть ли мастер, который… за деньги… смог бы копию такой татуировки?
– Что ты, душечка? – Рухана завернулась в шаль, будто мгновенно замерзла. – Вот придумала. Если кто вступит с тобой в схватку и ты проиграешь, тебе отрубят руку – так у них принято. Ведь ты не Бохи!
«Не Бохи, – отвечал уверенный взгляд Лин, – но если я проиграю, я потеряю больше, чем руку…»
Мы знали, о чем она.
– Так мастер… есть?
* * *
– Ты хочешь, чтобы тебе ее нарисовали на щеке краской?
Мы шептались громко и возбужденно. Рухана ушла.
– Нет, настоящую.
– А если Бохи знают своих поименно?
– Придется драться со всеми Бохи сразу.
Кажется, она не особенно волновалась. А, может, привыкла решать проблемы по мере их поступления.
– Так она ведь останется на всю жизнь?
– А вдруг уродливая?
«Стивен сведет», – смеялись в ответ темные глаза.
– Почему вы заранее всего боитесь?
* * *
Белинда
Мастер «татуажа» (здесь это называлось как-то иначе, но она не сумела прочитать), оказался пожилым, почти старым. С крупным носом, мешками под глазами и белоснежной, торчащей, как плотные кактусовые колючки, бородой. Растительность на его голове, впрочем, оставалась все еще темной; но больше всего удивляли свисающие прямо на глаза брови. Их стригли, но седые волоски все равно прикрывали верхнее веко и половину зрачка.
– Дормун. Чем могу быть полезен?
– Лин.
Белинда не стала называть полное имя, ни к чему. Как говорится, «меньше знаешь, крепче спишь».
– Татуировку, как у Бохи? Знавал я таких идиотов, как ты. Им рубили конечности.
Про конечности Белинда пропустила мимо ушей. Зацепилась за главное.
– Значит, умеете?
– Велика ли наука. Но их знак – не просто рисунок, это магический штамп. Они умеют его – на слове «активировать» браслет спотыкался трижды, ввиду чего Лин сообразила: «как-то заклинать», – …чтобы он вводил их в состояние транса. У тебя будет имитация.
– Этого достаточно.
Вместо удобного кресла обычный стул посередине, вместо прибора с иглой – темные краски и кисти на столе.
Старый Дормун помолчал.
– Но стоить будет дорого.
Лин прекратила рассматривать не слишком богатое убранство.
– Сколько?
– Пять ормов.
Ормы она выменяла у ювелира, на которого указала Рухана. Ормы – крупные деньги, ульки – мелкие. Она взяла и теми, и другими. Читала про дураков, которые светят «большие» монеты и тем самым привлекают внимание грабителей, потому не отказалась от маленьких.
Мелочь ей ссыпали в бархатный мешочек – всего шестьдесят ормов и сорок улек – позже она рассыпала по поясному кошелю для надежности.
«Даст за одну твою по двадцать – хорошо. На меньшее не соглашайся», – наставляла хозяйка таверны.
Ювелир не подвел – из-за ее заморской одежды щедро отсыпал за три ее диковинных золотых.
Дормун, как она и подозревала, рисовал кистью. Перед этим спросил:
– Сколько хочешь, чтобы держалась – день-два? Всю жизнь?
– Год.
Про «год» он не понял. То ли сбойнул браслет, то ли «год» здесь равнялся совсем не «году» в их привычном понимании. Тогда она прочистила горло, поправилась:
– До такого же, как этот, следующего дня в будущем.
Так он понял лучше. Долго дул на краску, что-то шептал, приговаривал – краска слушала и пузырилась.
Магией здесь пахло на каждом углу – Белинда поначалу тревожилась. Сиблинг не учил ее, как работать с волшебством, – что за материя, что за субстанция? Зато он учил не нервничать. Интуиция все еще при ней? Чуткость, повышенная восприимчивость, шестое чувство? Значит, справится.
Когда кисть впервые коснулась ее кожи, сделалось больно и щекотно – краска вцепилась в кожу мелкими когтистыми лапками.
– Мне нужно к Урмонам.
Говорила она осторожно, старалась не шевелить щекой.
– К Урмонам? Далёко же ты хочешь попасть.
– На чем к ним из столицы?
Будет неплохо, если между делом она сможет выведать что-нибудь полезное.
Мастер задумался.
– Это через пролив, да по другую сторону. Еще море… Может, на тхрулях, не знаю.
– Кто это?
На нее косились с изумлением.
– Птицы такие огромные. Но холодно. Да и долго.
– А поезда не ходят?
Она очень надеялась на быстрый и удобный наземный транспорт. Краска цеплялась к щеке, как живая, – въедалась, щипала, даже шипела. Интересно, настоящее клеймо Бохи – так же противно? Дормун работал аккуратно; его дом, как и он сам, пах старостью и мылом.
– Поезда только до ближних земель. Тяжелые, кристаллы не тянут далеко их тащить.
– А чтобы быстро? – помолчала, добавила: – Совсем быстро?
Мастер отодвинулся, внимательно посмотрел на свое творение, принялся растирать новую порцию краски кончиком кисти. В окно лился тусклый, такой же, как на рассвете свет – то ли облачно, то ли Светлая сегодня не в настроении.
– Совсем быстро только через дыры Охлов. Если сможешь договориться. Но они чужаков не любят.
«Дыры Охлов» – это сочетание Лин надежно выжгла в памяти. А договориться можно всегда: силой или золотом. Пусть выбирают.
* * *
Тамарис
Больше всего она жалела, что Рэя нет рядом, и потому писала ему в голове письма:
«… Если бы ты только видел этот мир! Поначалу мы думали, что он похож на наш, но он совсем не похож – в плане прогресса и технологий он сильно отстает от Уровней, но зато по магии! Видел бы ты эти телеги без мотора, в которые никто не запряжен. Да, без мотора, клянусь, я оглядывала. А на «корме» кристалл, заключенный в прозрачную сферу, на который дует маленькое лысое ушастое существо, похожее на большую мышь. Только смышленое…»
Эта мышь приковывала себе взгляд Тамарис все первые минуты поездки, пока не нахмурилась Рухана, сопровождающая их в лавку готового белья и одежды.
Здесь пахло иначе, здесь все ощущалось иначе! Если бы он только видел… Возможно, когда-нибудь они будут путешествовать не только по Уровням, но и за их пределами. Как увлекательно! Жаль, что Мег почему-то все время молчала и выглядела, как вещь в себе, – не поделиться восторгами. Возможно, переживала, что Лин будет трудно их отыскать, но ведь у нее прибор слежения, а у них в браслетах чипы. Не о чем волноваться.
Тами пыталась спросить про «мышь» Рухану, но та лишь сухо сообщила, что живут они прямо в телегах – их «дом» – закрывающийся отсек под сиденьем, – но ни про «еду», ни про «зарплату» распространяться не стала (а очень, между прочим, интересно).
«… Знаешь, какие особи здесь ходят по улицам? Люди? Ха! Не все! Есть очень маленькие и очень толстые (похожие на шарики) «человеки», мне чуть выше колена. Их лица волосатые, почти до глаз – торчит только нос и часть щек, – а бороды не кустистые, а гладкие, похожие на блестящую шерсть. Наша местная сопровождающая сказала, что они очень богаты и что живут они на далекой земле. А знаешь, как общаются? Почти не пользуются ртом, зато часто звенят колечками, сотни которых висят на их объемных «пузах»…»
Жаль, что он не прочтет. Но она расскажет, запомнит каждую деталь и мелочь. Сколько же будет воспоминаний после у камина.
А сейчас он злится. Или расстраивается. И, наверное, все-таки ищет ее.
Не зря напряжена Меган, не зря всегда беспокойно смотрит по сторонам Лин. Опасно. Но все равно здесь здорово – будто внутри фильма с удивительными декорациями. Вот только декорации не бутафория, а настоящие.
А еще она рассказала бы ему про небо, которое голубое только над городом, а дальше чернота, будто фломастером закрасили. Вот именно так – светлый лоскут, похожий на заплатку с неровными краями на темной ткани.
– Рухана, а Светлая обитает только здесь, над столицей?
– Светлая обитает там, где ее хорошо «кормят».
– Как это?
Телега катилась по мостовой почти без тряски. Тами во все глаза рассматривала плавающие над головами прохожих светящиеся шары, выполняющие здесь роль фонарей.
– Если жертвоприношения хорошие, то она посылает в земли отпрысков.
– И много их? Отпрысков?
– Кто знает? Я живу только здесь.
– А над Уромонами светло?
«Навряд ли она знает, ведь живет только здесь», – послала выразительный взгляд Меган.
Но Рухана ответила:
– Светло, потому что их шаманы умеют петь странные песни. Светлой нравится, – и сменила тему. – Душеньки, после того как подберем вам платья (те балахоны с капюшонами, которыми она утром снабдила всех троих, Рухана обещала забрать), хочу сводить вас в корчму «Белая Креманка» – там бесподобно готовят!
А как же Лин?
Они обещали встретиться в «Трианне». Задерживаться не стоит…
– Вы думаете про вашу… спутницу? Не переживайте. Мы отправим к ней аранхула с запиской…
– Почтового голубя? – переспросила Тами, не думая.
– Кого-кого? Это такая птица? Нет… Паука. Они сотнями обитают под городом и хорошо служат в качестве почтарей…
Тамарис от удивления лишь шумно втянула воздух. И тут же мысленно продолжила:
«… ты не поверишь, кого они здесь используют в качестве посыльных – ПАУКОВ! И зовут их аранхулами. Слушай, а давай повесим у нас над крыльцом один такой шар-фонарь? Если сумеем притащить его с тобой в следующий поход в мир Уровней. Ну, и, конечно, если он все еще будет светиться…»
* * *
Меган
Я – та самая редкая женщина, которая не видит в красивой одежде никакого проку. Дэлл любит меня не за цвет блузки и не за новые джинсы – за меня. И разве что-то меняется вокруг, когда ты наряжаешься в вечернее платье? Разве что становится неудобно ходить… Нет, я никогда не была пацанкой, но к излишествам в нарядах так и не привыкла. Все всегда простое, симпатичное и практичное.
И тем тяжелее давался мне процесс превращения в местную «госпожу».
Первое: тяжелое зеленое бархатное платье со шнуровкой. Снизу расклешенная юбка с двумя разрезами, под ней такие же зеленые бархатные штаны. Второе: мягкие кожаные сапожки (ну, с этим как-то можно жить). Рухана даже похвасталась, что ноги в них никогда не смердят, и заверила, что, если хватит денег, то лучше взять «компаньонке» такие же. Далее: плащ с завязками и капюшоном, отточенный мехом, тяжелый витой пояс из колечек с каменьями, похожие по декору серьги в уши, диадема…
От диадемы я пыталась отпереться, как могла, – неудобно, непривычно и… вызывающе.
Рухана ворчала:
– Где это видано, чтобы господские дочки ходили без украшений? Каждая вещь – показатель твоего статуса. Нет украшений – значит, селянка. А к селянке кто хочешь может пристать, даром, что платье бархатное. Тебе много проблем хочется?
Пришлось уступить.
На свое отражение получасом спустя я смотрела с бесконечным удивлением. Зеленый мне шел, но теперь я напоминала себе принцессу из замка, описания которых мне изредка попадались в фантастических книгах. Бледная кожа, распущенные рыжие волосы, густой мех плаща, сверкающие самоцветы «короны» – Создатель, это я?
– Слушай, у тебя телефон еще не сел? – шептала я Тами, которую принялись обряжать в похожее на мое, только коричневое с темными вставками платье. Не бархатное – проще, – но тоже теплое.
– Неа, – шептала она в ответ, – у меня неделями держит, если отключить поиск сети.
Поиск сети мы отключили сразу после прохождения Портала.
– Тогда сфотографируешь меня потом?
– Ага… А ты меня.
«Конечно. Памятные буду фото. Будем показывать, если… – эта мысль скользнула холодным брюхом змеи, – вернемся».
«Когда вернемся, – поправила я себя. – Когда».
Лин присоединилась к нам часом позже. Не то прочла сообщение от аранхула, не то воспользовалась чипом, чтобы отыскать единственный в городе магазин готового белья. Собранная, довольная, деловитая. Теперь на ее щеке красовался странный знак – две черные горизонтальные полоски (одна длиннее, другая короче) и пересекающая их изогнутая спираль. Эдакая «метка». Ей шло.
Рухана неодобрительно поджимала губы – мол, плохая затея, я предупреждала. Белинда ее предупреждения, впрочем, игнорировала со спокойствием трехметрового удава.
Владелице «бутика» – пышной и немного рыхлой молодой женщине в переднике – пояснила сразу:
– Нужна одежда для воина. Удобная, свободная. Есть такая?
Та на мгновение впала в ступор – мол, ты ведь женщина? Но через несколько секунд что-то вспомнила и расцвела. Бросила: «Погодите, я быстро» – и убежала в подсобку.
Я никогда не видела, чтобы Белинда так любовалась штанами. А ей поясняли:
– Из кожи трихмы – уникальная вещь! Их заказал очень богатый человек, но приобрести для себя не смог…
– Почему? Денег не хватило?
– Нет, убили его.
– Ясно.
Лин нисколько не смущал почивший богач.
Я же мысленно пыталась разглядеть этого самого «трихму» – некое животное, похожее на огромного тюленя, способное жить как в воде, так и на суше. В воде его мощные лапы втягивались внутрь и появлялись из боков плавники, а на суше ноги выползали из туловища вновь – удачная форма жизнесуществования. Все это при внимании к слову «трихма», словно мини-фильм, показал мне в воображении браслет.
– У трихм удивительная кожа – она очень хорошо растягивается и стягивается. Не мешает любым движениям, никогда не провисает и не рвется.
Штаны Белинде нравились чрезвычайно.
– А стоят сколько?
– Двадцать семь ормов.
Наверное, это было много. И, наверное, Лин подумала о том же, потому что вдруг притихла, поняла, что придется обойтись без них. Но вступилась Тами. Что-то горячо и жарко зашептала на ухо, долго – почти минуту – убеждала. И я без того, чтобы слышать слова, поняла смысл: «Денег хватает, сувенир потрясающий, будешь ходить в таких на Уровнях, нельзя упустить…»
И ведь убедила!
Лин судорожно втянула воздух – кое-как решилась, – погладила нежную кожу уникальных брюк; владелица магазина расцвела:
– И в любую температуру не замерзнете – трихмы ведь в море со льдом плавают. Какая вещь – никогда не пожалеете!
Спустя еще тридцать минут мы трое выглядели потрясающе: я – «принцесса», Тами – симпатичная скромница в таком же, как у меня, платье и плаще, только темном – ей очень шло. Белинда в новых сапогах, «уникальных» брюках, тунике и кожаном жилете.
Рухана теперь кивала одобрительно – мол, наши люди. Лин морщилась, как от зубной боли, – считала, что мы слишком много потратили, думала о том, что нужно поменять еще монет. Все выспрашивала, где купить качественную местную карту.
– Вам не хватает повязки! – заявила дама в переднике, когда мы уже собирались уходить.
– Какой еще повязки?
– Как какой? Боевой…
Мы переглянулись.
– У нас здесь есть маленький отдел магических вещей. Специально для… состоятельных гостей.
Белинда поджала губы. Тамарис пришла в восторг.
А после они спорили, как никогда в жизни:
– Заклинательный амулет? Рехнулась? Я никогда в жизни ничего не заклинала!
– А защитный медальон?
– Ты уверена, что знаешь, как он действует?
– Мы спросим…
– Я бы не стала полагаться на слова… местных. Недоскажут важное, и все впустую.
– Ты – зануда.
– А ты хочешь подвергнуть нас опасности – что ты знаешь об этих «успокаивающих повязках», знаках «литуи» и поясах «харбахов»?
– То, что у нас таких не купишь!
– Может, и хорошо?
– Но они же уникальны!
– Цэллэ тоже уникально, не так ли?
Шах и мат. Двойной удар в челюсть и нокаут.
Тамарис набычилась.
– Знаешь, я все равно что-нибудь куплю… Для себя. И, пока не пойму, как оно работает, использовать не буду.
«И как же ты собралась понимать, если не владеешь магией?» – взгляд Лин расшифровать было несложно.
«Я сумею», – ореховые глаза Тами горели решимостью.
«Как знаешь…»
«Вот именно».
Мы с Лин отправились на улицу, а наша «компаньонка» – выбирать «сувениры».
* * *
(Sky Mubs – For All The Victims)
В «Креманке» все блюда и блюдечки были выполнены из обожженной и эмалированной глины – симпатичные, с орнаментом. И здесь любили «паштеты» – некую белую массу с разными вкусами, которую следовало мазать на теплый ароматный хлеб. Пока остывал суп с крупой, похожей на чечевицу, мы с Тами, словно минеры, окунали ложки то в один, то в другой паштет, а после осторожно пробовали. Первый оказался пряно-острым, второй солено-рыбным, третий… овощным? Зато исходящая теплом печи буханка выше всяких похвал.
– Тоннели Охлов? Душечка, вы сбрендили – они никогда не пускают чужаков. Их странные… – Рухана долго подбирала правильное слово, – коридоры были сделаны величайшими магами. Говорят, что в них любое расстояние равно секунде. Но даже не думайте – никаких денег не хватит…
Мы привыкли к ее причитаниям и тому, что все «невозможно». А для нас «невозможно» – не вариант, все должно стать возможным. Как-то.
Лин привычно пропускала мимо ушей ненужное – я завидовала этому ее умению. Сама давно бы уже потонула в печали и депрессии. Но, может, я чему-то научусь у нее во время похода? И, даже если нет, все равно здорово побыть рядом с другим человеком, понять, что мыслить, дышать, ощущать можно как-то иначе, по-другому.
– А где они на карте? Куда идти?
– Найдете регион с названием Трильтан – оттуда близко…
«Трильтан» – Белинда записала это ручкой, которую выудила из рюкзака на салфетке.
– Что это? Что за значки ты нацарапала?
И без того круглые глаза Руханы сделались еще круглее.
– Это… на моем языке.
Лин быстро спрятала записку в карман.
– А карту где купить?
– Да на рынке есть палатка специально для приезжих, старый Ванаг ее держит, у него самые точные карты в столице. Говорят, его подмастерья ночами перерисовывают их с оригинала, выполненного самим Трультом-путешественником, и сам Ванаг лично каждую сверяет…
Сырный с чесноком мне понравился. Этот паштет я клала на мягкую краюху ложками; Тами уплетала тот, который я назвала «яично-сметанный», более-менее знакомый по вкусу.
– Рынок отсюда близко, через две улицы. И ты, – Рухана вдруг перевела взгляд голубых глаз на меня, – сама в беседы не вступай! Ты – купеческая дочка, а они не слишком благоволят смердам. Пусть компаньонка спрашивает, если что. Бохи тоже не особенно разговорчивы.
На нас, после того как мы переоделись, действительно смотрели иначе: на меня всегда украдкой (и тут же отводили глаза, если наши взгляды встречались), на Лин с очевидной опаской, на Тами с любопытством. Это относилось к «людям». Толстые и низкие кварры нашу компанию обходили вниманием вовсе, а вот некие длинноносые субъекты с узкими лисьими глазами (похожие на людей, но не люди – полузверы, как объяснила провожатая) рассматривали нас вполне себе открыто. Они всех «чуяли иначе и на социальные устои плевали».
– Чего с них взять? – сокрушалась Рухана. – Были людьми, но спутались с Лесными Духами.
И быстро сменила тему:
– Все, душечки, мне пора, гостиница без присмотра стоит, пособница моя – Руфна – малопригодна для долгосрочной помощи, разве что посуду помыть да стойки протереть. Побежала я.
Рухана прихватила с собой несколько кусочков хлеба, завернула их в салфетку и оповестила нас о том, что наша комната «за нами».
– Ну что, накупила «сувениров»?
Карие глаза Белинды смеялись. Тами гордо вскинула подбородок.
– Накупила.
– Придется опять к ювелиру идти, монеты менять.
– Ну и ладно, зря несли, что ли?
– Пригодятся потом, а мы все за день растратим…
«Зануда».
Я уже знала их примерный диалог. Собственно, деньги Тами – ей решать, когда можно тратить. Однако и в словах Белинды имелся смысл. В конце концов, мы обещали ей подчиняться. Спасибо, что она тактично об этом не напоминала.
– В общем, – Лин протяжно вздохнула (платок на ее голову на пиратский манер все-таки повязали. Не волшебный – обычный), – по всему видно, что нам к Охлам. Чую, нахлебаемся мы там, пока договоримся.
И впервые посмотрела на еду – на многочисленные креманки, заполненные паштетом, в количестве одиннадцати штук.
– Ну, какой тут самый вкусный?
Мы с Тами указали одновременно: она на сметанно-яичный, я на сырно-чесночный.
– Понятно, – Белинда улыбалась, – у нас полный консенсус. Придется, что ли, самой пробовать.
* * *
Наверное, рынки всех миров чем-то похожи. На одних площадях шатры, на других столы или прилавки, на третьих ларьки. Здесь ставили мини-палатки из ткани с провисшими крышами – темные, похожие на сводчатые пещеры. Во многих продавали банки с соленьями – вот только соленьями из чего? В них, вперемешку с приправами, плавали куски не то мяса, не то рыбы. Может, змей. Один лишь вид и запах заставлял меня быстро отводить глаза – спасибо, Создателю, было куда. Я рассматривала местные узорчатые платки с золотой бахромой, удивительно симпатичные резные безделушки, цепочки с каменьями, принюхивалась к лоткам с цветными конфетами. Брать наугад было опрометчиво, а стоять и пробовать по одной не позволяло время.
Белинда торопила.
Она лавировала между людьми осторожно и ловко – собственно, многие уступали ей дорогу сами, завидев клеймо на щеке. И потом обязательно косили взгляд на меня (точнее, на мою диадему) и на Тами. Многие кланялись. И всякий раз, завидев поклон, я чувствовала себя неуклюжей куклой, у которой не гнулась шея. Я будто кивала в ответ, а будто и нет – не знала, как правильно, Рухана забыла научить.
– Старый Ванаг? Да вон там. Прямо, а потом через ряд на ту сторону…
Белинде указывали дорогу охотно, но с большой опаской. Тамарис шагала позади меня, словно прикрывая. И бесконечно сложно было не смотреть на совершенно незнакомые и чужие разрезы глаз, прически, не ощущать пряные – иногда приятные, иногда нет – запахи, не чувствовать под ногами вымощенную огромными булыжниками мостовую. Щели между камнями засыпали песком, а после залили сверху блестящей «смолой», которая походила на лед. Местные привыкли; мы же изредка по ней скользили.
Звонкий и восторженный девичий голос раздался тогда, когда мы уже почти достигли цели – точнее, ее достигла Лин – увидела карты, подошла к ним, принялась рассматривать. Мне до нее оставалось два шага.
– Кинни, смотри: принцесса!
Рыжеволосая девочка лет шести от роду смотрела на меня с тем самым непосредственным восторгом, с которым умеют смотреть только дети. Без страха, широко распахнутыми глазами, полными обожания. Так смотрят на сошедшего со сказочных страниц нарисованного героя.
– Она такая красивая! А она может быть моей мамой?
На меня указывали маленьким пухлым пальчиком.
– Литти, не смей!
Провожатый ребенка – не то брат, не то дядя, – увидев направленный на меня палец, не шутку перепугался.
– Госпожа, простите ее, она не специально, не обучена манерам…
Я же смотрела на Литти, и она казалась мне отражением меня самой. Рыжая, как солнце в степи, голубоглазая, в веснушках. Кудрявые волосы шапкой, платье простое и старое; в руках деревянная лошадка.
– Тебе нравится? Этой мой папа сделал, – девочке было наплевать на чужой испуг, на этикет и на то, что один человек должен по непонятной причине кланяться другому.
«Она совсем как я…»
– …он заколдовал ей колеса, и теперь они сами крутятся!
Я не удержалась. Забыла про слова Руханы о том, что мне чего-то делать «не пристало», опустилась на корточки и восхищенно открыла рот – примитивные колеса действительно крутились сами.
– Смотри!
И Литти, желая поделиться радостью, сунула мне лошадку почти в лицо, не успев заметить мои разметавшиеся локоны. Не успела заметить их и я – не привыкла ходить с такой прической. И лошадка – р-р-раз! – и вмиг намотала мои волосы на колеса.
– А-а-а, простите! – теперь верещала Литти.
– Прикажи им остановиться! – сокрушался сделавшийся совсем уж белый лицом «брат».
– Я забыла слово!
– Вспоминай!
Наверное, было какое-то кодовое слово, запрещающее колесам движение, но Литти от страха его запамятовала. И за те несколько секунд, пока она его не вспомнила, лошадь «замоталась» в меня едва ли не до самой макушки.
– Аруан свидетель, что ты наделала?!
– Я не хотела!
– Госпожа, она…
– Т-с-с-с!
Мне все это казалось забавным. Их реакция, нужда почему-то и зачем-то бояться, думать, что сейчас случится что-то непоправимое. Просто лошадка, просто волосы – ведь ерунда.
– Ты только не плачь…
Литти мужественно старалась не проливать слезы. Стояла, сложив ладошки вместе и прижав их к груди, смотрела на меня со смесью мольбы и надежды. Боялась, что сейчас скажут плохое или даже накажут, но все же верила в лучшее.
– Все хорошо, все хорошо, слышишь?
– Кинни, она не ругается! – недоверчивый выдох облегчения. – Наверное, она моя мама…
– Литти, перестань! Вы ее простите! Ее мать потерялась в лесах уже много денниц назад, и Литти теперь во всех медноволосых ее видит.
– Так ты – не она?
– Нет, – я со странным сожалением покачала головой, – не она.
Детские губы расстроено поджались, и погас в глазах лучик. Я ее обняла. Долго гладила по спине, чувствовала исходящий от волос запах мыла и то, как нас смотрят – прохожие, Белинда, торговцы, даже зверолюди. И еще я видела удивление «брата» (для отца он был слишком молод, хотя, разве мне известны местные обычаи?). Наверное, ждал праведного гнева, злой речи, угроз и вдруг понял, что их не будет. И удивление сменила робкая нежность. Я видела это по его зрачкам – он думал о том же: «Желал бы и я, чтобы она была твоей мамой…»
Меня накрывало странное чувство. Молча торопила Белинда; нервничала от задержки Тами. До боли оттягивала волосы деревянная лошадь.
– Сейчас мы все выпутаем, сейчас…
Я старалась, как могла. И никогда не думала, что локоны и ось могут практически срастись воедино. Самостоятельно я мучилась почти минуту, затем это делала Тами, даже Лин подергала и покачала головой.
А после ей кто-то протянул ножницы.
И вопрос в глазах – резать?
Я кивнула – конечно, режь. Не стоять же здесь до вечера. Да и локон не такой уж толстый, чтобы о нем жалеть.
Вжик…
Отрезанные волосы я хотела забрать. Просто выпутать, как мусор, но не успела – Литти выдохнула:
– Кинни, это мне на счастье!
И два луча снова вспыхнули в голубых глазах – пухлая ручка погладила чужую рыжую прядь.
А Кинни смущался. И я видела в его глазах тоскливую нежность от того, что мы с ним слишком разные, мы просто два путника, нам никогда не предстоит даже познакомиться поближе. А ему всего лет двадцать, он молод и симпатичен, он мог бы предложить себя всего. Робкий, честный, настоящий.
– На счастье я подарю тебе вот это…
И я сняла с шеи медальон, который выбрала для меня в магазине Рухана, – золотой с зеленым камушком.
– Пусть он всегда хранит и оберегает тебя.
Она взяла – Кинни не смог запретить. И не стал – знал, если чудо с кем-то происходит, ему нельзя мешать.
– Давай, пойдем, – тихо бросила Лин. Когда она успела выбрать и оплатить карту? Та, свернутая, уже торчала из ее кармана.
Да, пойдем, конечно…
Эти двое, которые повстречались на нашем пути, провожали меня взглядами, будто ангела. Который прошел, обдал простых смертных запахом благостных небес, сверкнул сапфировыми глазами и навсегда оставил после себя шлейф близкого чуда. Кинни с тоской от несбыточного. Литти с застывшим на лице восторгом.
«Когда тебе отрежут волосы… – бубнила Белинда себе под нос. – Кажется, мы идем в верном направлении».
«Точно, – я вздрогнула, едва вспомнила, – ведь говорила о таком старая Мирха».
Вот и отрезали.
* * *
(Robert J. Kral – Home)
Вечер. В комнате горели четыре свечи.
Тами и Белинда спорили о том, как именно пришить к жилету с изнанки ткань с монетами – мол, так сохраннее и легче нести.
– А как ты будешь их доставать? Пришить-то не проблема.
– Да вот так…
Белинда растянула кусочек материи в стороны – ткань расползлась.
– Сильные у тебя, однако, пальцы…
«Убедилась?»
«Убедилась».
«Они могли бы быть сестрами», – отстранено думала я, наблюдая за ними с кровати. Браслет помог найти верное понятие. Двумя девчонками, живущими под одной крышей, родственницами. Которые всегда спорят, а на деле друг за друга горой. Такие склоки нельзя рассматривать серьезно, это все для вида, чтобы легче и незаметнее текло время.
Почему-то вспоминались робкий парень с голубыми глазами и маленькая девочка. Как странно, ведь все могло быть иначе… Я могла здесь родиться и вырасти, могла познакомиться с ним в селе, жить. Мы могли бы вместе ходить на танцы, обниматься до рассвета в кустах, купаться в озере, шептать друг другу признания. Оставлять на камушках подношения Светлой. Литти могла бы быть моей дочкой…
Пламя свечи танцевало на черноте оконного стекла – ночь опустилась незаметно и быстро. И словно сошлись в этой самой точке – нашей комнате, на моей кровати – все возможные точки мироздания.
Сколько разных судеб я могла бы прожить? Здесь, на Уровнях, где-то еще. И кто знает, не живу ли я их прямо сейчас? Возможно, мой двойник навсегда останется здесь, однажды постучит в чужую дверь, а навстречу выскочит девочка с голубыми глазами. И запутаются пальцы в кудрявых медных локонах…
Я впервые с тех пор, как «изменила» Дэллу, вновь чувствовала себя ничей, свободной. От любви, от страхов, от старой себя. Поход что-то менял. Тогда освободиться мне помог Комиссионер, сейчас просто тропа под ногами, чей-то смущенный взгляд. Я – это просто я. Я никогда ничья, я просто бесконечно куда-то иду. Одна я любит Дэлла, другая я никогда его не знала…
– Отдать тебе все до единой?
– А ты хочешь поверх плаща нести свой рюкзак?
– Предлагаешь его оставить? А украшения на себя нацепить?
– Утром попросим у Руханы удобную местную сумку.
«Надо будет оставить ей монет… – мягко подумала я. – Рухане».
Уже завтра мы покинем это место и никогда больше его не увидим.
Я сидела и впитывала кончиками пальцев и нутром ощущения застывшего между ударами моего сердца момента.
* * *
Я проснулась посреди ночи и долго вспоминала Литти. Сначала ее, а после крутила в воображении слово «мама» – то ощущение, которое показывал браслет: очень близкой женщины. Человека теплого, любящего, родного. Наверное, самого родного… Любовь к ней отличалась от всего, что я сознательно испытывала в последние годы, даже моя любовь к Дэллу была совсем другой. Не слабее – просто иной.
На Урмаэ, как и во многих других мирах, рождались дети. Каждый от кого-то, почва и семечко, большой, маленький, начало, конец… Давно забытые ассоциации текли рекой.
Значит, и я от кого-то…
«Где ты, мама?»
Она была где-то, жила. Просто на Уровнях нам объяснили, что «все хорошо, все живы и здоровы», сказали, что мы обязательно когда-нибудь к своим родным вернемся. И мы забыли… Позволили себе забыть. Временно. Когда-нибудь вернусь и я. Много-много Уровней спустя, а, может, просто потому что умру – всякое может случиться. Хотелось верить, что эти «много-много» Уровней проживем мы с Дэллом, что все не закончится вот так…
Я о нем совсем не думала – стало стыдно.
По непонятной мне самой причине я спрятала все чувства в дальнюю шкатулку. Они существовали там, пульсировали, бились, но на поверхность не выходили. А я-то верила, что каждый день буду лить слезы, рваться от бессилия и надежды, метаться от отчаяния и желания скорее помочь, подгонять всех «идти быстрее».
Нет, я робко дышала, но о нем просто не думала.
Странно. Украдкой перед собой неудобно. Как будто я тихонько предавала себя опять.
Спала, повернувшись спиной, Тами – ее кровать вдоль дальней стены под окном. Мерно вздымалось и опускалось одеяло, слышалось тихое сопение; горела на столе одна-единственная свеча.
Я осторожно свесила ноги на деревянный пол. С одной стороны хорошо, что деревянный – теплый. С другой плохо – скрипучий. А мне предстояло сделать несколько шагов до стола, где стоял кувшин с водой – хотелось пить.
Постель Лин в углу – оттуда тишина. И не поймешь, спит или нет.
Я поднялась с матраса – скрипнули металлические пружины.
Она окликнула меня, когда я поставила кружку с водой обратно на скатерть.
– Не спится?
– Пить захотелось.
Белинда говорила очень тихо, я шепотом.
Она села на кровати, подтянула к себе ноги.
– Иди сюда, тебя что-то терзает, я вижу.
И похлопала по краю своего матраса – садись, мол.
Я могла уйти. Повторить, что все хорошо, качнуть головой, упереться. Ведь Лин – не подушка для слез, не советник, она не обязана всех слушать. Тем более «слабачек».
Но я подошла и села, куда указывали. Какое-то время молчала.
– Что?
Колыхался свечной огонек, будто на него изредка дули.
– Если что гложет, говори. Тревоги в себе не держат. Ты пока не умеешь отпускать сама, значит, надо вслух… Переживаешь за Дэлла?
Я вздохнула.
– Скорее, за себя.
– В смысле?
– В том, что я почему-то совсем о нем не думаю. Как разлюбила… Хоть знаю, что это не так.
Белинда слушала, не перебивая.
И ощущалась «мамой» – человеком родным. Совсем чуть-чуть, но все-таки.
– Знаешь, – призналась я, – я думала, что буду плакать. Горевать, метаться, беспокоиться…
И умолка, как отрубили. Зачем-то скомкала в пальцах край чужого одеяла.
– Ты достаточно наметалась в Нордейле – сколько можешь? Забыла, сколько эмоций пережила, как чуть не перегорела?
Я не забыла.
– Так вот, у любого человека есть предел и надобность в отдыхе. Твое сознание, как только мы попали в другие обстоятельства, дало команду на временный «отбой». Это нормально. Даже хорошо.
– Ты так думаешь?
– Я знаю.
Мы шептались, как подружки. Как будто у нас на дереве был домик или палатка из простыней с провисшими боками, смастеренная на стульях. И один на двоих секрет.
– Хочешь совет? Успокойся. Дай себе просто быть – не осуждай себя и не оценивай. Что бы ни шло в голову, что бы ни шло из нее.
Я была признательна за эти слова. За ставшую почти уютной тишину чужой ночи. За доверие, за поддержку.
– Ведь твоя любовь к Дэллу всегда была для тебя удавкой, ошейником…
И вдруг обиделась. Совершенно не ожидала шипов после мягких поглаживаний.
Белинда не стала обращать внимания на мои поджатые губы.
– …Вот ты ее и отпускаешь сейчас, переосмысливаешь. Ведь когда ты позволяешь себе о чем-то или о ком-то больше не думать – это тоже переосмысление. Ты расплетаешь косу, куда была вплетена колючая проволока – твоя униженность, нужда в другом. А заплетешь косу уже новую – свободную, красивую, по доброй воле. Такая любовь куда крепче прежней.
И обида рассеялась.
Неожиданно ощутилось, что она права – я просто все отпускаю. Все. В какой-то мере прощаю и прощаюсь, потихоньку становлюсь новой. И однажды стану ей. Если хватит времени и сил.
– Спасибо.
– Все будет хорошо. Ты спи, – прошептала Белинда после паузы. Выдохнула расслабленно и закрыла глаза.
* * *
(Peter Roe – Inevitable Destiny)
Нордейл. Уровень 14.
Она стояла позади него с немым вопросом – Дрейк без слов знал, с каким. Смотрел в окно, туда, где падал снег, и думал о том, что заранее знал, что все так обернется. Его ребята – не дураки. Он собирал их – «не дураков», он гордился ими – «не дураками». И теперь, конечно же, они собрали разрозненную информацию воедино и отправили к нему единственного человека, которому он всегда был открыт, – его Бернарду. Знали, он не откажет в объяснениях, и что она – связной мост между ними.
Дина молчала. Давно научилась чувствовать его, как себя, – никогда не давила, понимала: любому слову есть правильное время.
И он вздохнул. Произнес:
– Я расскажу, и они сочтут меня чудовищем. А я должен быть таким, знаешь, должен каждому позволить пройти свой путь, даже если это сложный путь. Но они обвинят меня в том, что это я вынудил Меган сбежать на Урмаэ. И еще в том, что она прихватила с собой Тами и Белинду…
Удивление Бернарды по поводу «Урмаэ» и последнего его предложения застыло на ее губах новым слоем тишины. Вместо этого она приблизилась и обняла его – осторожно, очень мягко. И он услышал в этом главное: «Я никогда не сочту тебя чудовищем».
«Не торопись с выводами», – сказал бы он. Но не сказал. Вместо этого обронил:
– Собирай всех через час в конференц-зале. Не имеет смысла рассказывать кому-то одному. Уж лучше сразу всем.
* * *
Они сидели на стульях напряженные и внимательные. А посреди комнаты, разделяя его и слушателей, вращалась голограмма стеклянного «гроба» Дэлла. И он сам – спящий в нем. Дрейк передал трансляцию для наглядности – «вот он, живой и невредимый». Почти.
И говорил. Рассказывал, как есть, не пытаясь отбелить себя в их глазах, не пытаясь предстать кем-то иным – лишь собой. Да, «Дэлл заразился «вирусом», принесенным с чужих земель, да, он самолично вынудил Меган подбросить ему фотографии ложной измены, да, предложил ей шагнуть дальше, но она выбрала иной путь…»
Объяснил, куда она делась и почему. И про остальных «пропавших». Ведь Рэй не отстанет – у него уже пятки горят броситься по следам Тамарис. Даже Бойд тщательно скрывает шило в заднице, а внутри кипит готовым порвать любого зверем.
Ребята хранили молчание долго. И впервые старались на него не смотреть – не обвиняли в открытую, силились понять и принять тот факт, что не было иного выхода, нежели поступить так, как он поступил…
А как еще?
Монстр? Нет, он просто видел дальше и больше и иногда забывал, что доступ ко многим информационным слоям для них закрыт. Забывал, что они люди, а он нет, что между их видами есть огромная разница, которая для него иногда стиралась.
Лайза, вцепившись руками в локоть Мака, смотрела на собственные джинсы, Хантер на плавающий посреди комнаты Дэллов «гроб». Аарон в собственные мысли; Халк на стену. Стивен до сих пор корил себя за то, что не разглядел болезнь и не смог помочь, – Тайра незаметно гладила его ладонь.
– Ты будешь пытаться ему помочь? – тихо задала вопрос, интересовавший всех, Бернарда.
– Буду. Если меня вынудят обстоятельства, – Творец Свидетель, Дрейк не желал вмешиваться в этот процесс. – Но я до сих пор не уверен, спасет ли это его. Или убьет. Поэтому я предпочитаю дождаться наших «путешественниц». Надеюсь на их скорое возвращение.
– С Тами все хорошо?
Рэй не мог не спросить – слишком волновался, хоть и пытался это скрывать.
– С ней все хорошо, – кивнул Дрейк. – Она вернется.
– И Белинда?
Не упустил возможность задать вопрос Бойд.
– И Белинда.
«А Меган?» – этот вопрос не задал никто, лишь сгустилась в комнате напряженная тишина.
– Возвращение Меган всецело зависит от нее самой и от ее решений, – пояснил, чтобы не дожидаться очевидного.
Смотрела на противоположную стену Шерин – губы поджаты, в глазах тревога.
Спустя мгновение в полной тишине прозвучал спокойный и холодный голос Ассасина:
– Мы должны пойти за ними.
Дрейк уловил момент, когда резко выросло всеобщее оживление – сейчас они вдохновятся этой идеей, соберут «спасательную команду», ринутся в бой… Он ждал этого момента и оттягивал его, как мог. Не дал им даже отреагировать на слова Рена.
– Никто не пойдет на Урмаэ! Я запрещаю.
И холод в аудитории – мол, разве это правильно? Мгновенный флер от Бернарды – но почему?
Потому что. В этом и заключалась грандиозная разница между ними: люди были готовы действовать сразу же, он – после просмотра карты Судьбы. И ни один вариант, если кто-то двинется следом, не заканчивался «победой».
– Нельзя, – еще раз отрубил жестко, когда столкнулся со злым взглядом Хантера. – Я намертво заблокирую все входы и выходы. Вы не сможете пробиться, даже если очень пожелаете. Почему?
Вздохнул так, будто на плечи давили пудовые гири.
– Когда кто-то ставит ногу на тропу, он должен ее пройти. Сам. Меган приняла решение и выбрала для себя трудный путь. Но это ее путь. И никто не имеет права в него вмешиваться, если сама жизнь не толкает вас в помощь. Вы хотели знать, что с Дэллом? Я пояснил. Про Белинду и Тами? Теперь вам все известно. Судьба Меган сейчас всецело в ее собственных руках. Так надо и так правильно. Я все сказал.
Последние три слова, если бы они были наглядно видны, были бы покрыты изморозью.
Расходились все в полной тишине.
– Видишь? Я для них монстр…
Ему должно быть наплевать, но он слишком к ним привык, полюбил. В аудитории осталась лишь Дина, и она единственная никогда его не судила.
– Я толкнул Меган на нежеланные действия, я не развоплотился, чтобы уже разбиться в лепешку и выудить эту тварь из мозга Одриарда, – так они теперь считают.
Она подошла и обняла его снова, и он обнял в ответ, уткнулся носом в теплую макушку.
– Но, если они создали эту ситуацию для себя, значит, она им требовалась. Обоим.
– Скажи, – прошептала Дина после паузы, – а Меган вернется?
– Я не знаю.
Плохой ответ. Но честный.
– Я ее пока здесь не вижу.
И от того еще тревожнее. Тами – да. Белинда – да. А Меган на картах нет… Почему? Желал бы он и сам знать.
– Но все возможно.
Бернарда гнала от себя ненужное: «Как же Дэлл без нее? Как мы все? Ведь непоправимого не случится?…» Она умела не фокусироваться на негативном, но последнее все равно являло себя во всей красе – мол, уверена, что не хочешь обо мне подумать?
– Все будет хорошо, – прошептала за них обоих. – Я выбираю именно этот вариант.
Наивная. И всегда светлая, несгибаемая.
Он улыбнулся грустно и без слов.