Тамарис

Очередная поездка в неизвестность.

На санях, в которых они теперь сидели, не был установлен кристалл – тот обслуживал только «городские» телеги. А это транспортное средство с выпуклыми бархатными сиденьями, гладкими линиями полированного дерева и дверцами с двух сторон действительно напоминало сани, только без полозьев – на колесах. И запряжены в них были очень странного вида «кони» – скорее, мощные приземистые вислоухие псы, ростом с лошадей. Огромные мускулистые лапы, слюнявые рты, хриплое дыхание, блестящие глаза размером с блюдце…

Псами «рулил» кормчий. И, чем дальше от городской черты, тем темнее – светлое небо оставалось позади. А впереди бесконечный путь по разбитой равнине к холмам.

Тами мысленно писала Рэю очередное письмо.

«… Я немного боюсь сегодняшнего дня. Мы хотели выдвинуться очень рано, но когда собирали вещи, в комнату вошла Рухана, сообщила, что внизу сидит «странник» – какой-то мужик, который много где путешествовал, – и его можно расспросить. Видел бы ты, с какой скоростью из комнаты вылетела Белинда. Она долго с ним говорила. Передавать подробности не буду, но, если вкратце, то он сказал, что для того, чтобы попасть к Охлам, нам нужно будет пересечь Расселину Мурдаков (не знаю, кто это такие, не спрашивай). И да, я тоже думаю, что даже их имена звучат неприятно…»

Она не стала добавлять, что Мурдаки – порождения тьмы, самые настоящие твари.

«Белинда очень напряжена, боится за нас. По совету этого странника она накупила еды для стража Границы и еще хорошей выпивки. Вроде как, если его накормить и напоить, он может поставить на нас магический знак невидимости…»

И снова пропустила слово «временно». Лучше так, чем никак. За пять минут они смогут оставить Мурдаков позади хотя бы на чуть-чуть.

«В общем, мы везем с собой еду и много бутылок какого-то пойла… Ничего, доберемся. И в любом случае нам нужно попасть к Охлам, потому что только они могут позволить нам воспользоваться своими магическими тоннелями, иначе топать нам до Урмонов месяца два или три (а я так хочу тебя увидеть…). Меган все время молчит и кусает губы. Кажется, она бесконечно копается в себе, что-то переосмысливает. Наверное, вдали от Нордейла и привычного мира многое пошло для нее не так – я понимаю. Кстати, этим утром после разговора с Белиндой я дала ей магическую птичку… Ах, да, я же тебе не рассказывала…. Я купила несколько волшебных вещей в магазине, а эти птички, как мне сказали, на удачу. Чтобы она сработала, нужно нажать ей на грудку, и магия «включится». Пока птица светится – удача на твоей стороне…»

Кажется, она нам понадобится.

«У меня три таких птички, но Лин полагается только на свои силы, а Меган взяла, так что у нас есть дополнительная защита».

Ну и пусть я не знаю о том, как именно она работает…

«Как дела? Как дома? Мирстон уже стал мирным или еще нет? Надеюсь, когда мы вернемся, все будет тихо и спокойно. Люблю тебя, очень скучаю… Т.»

Когда она вернется, Рэй, скорее всего, наколотит ей задницу. И будет молча упрекать, да так, что она всем телом прочувствует. И только потом обнимет, прижмет, почти задушит.

Она будет очень-очень ждать этого «потом».

Ехали долго. Когда остановились, вокруг окончательно стемнело, лишь вдали на горизонте тонкая полоса, как голубой закат, – городская черта.

– Ф-р-р-р-р… Приехали!

Кудлатый кормчий натянул поводья – псы неохотно встали. Один фыркнул, облизнулся, принялся нюхать землю.

– Выходим, дамы, дальше дороги нет…

Дальше не просто не наблюдалось дороги – дальше раскрывал пасть примерно тридцатиметровый спуск в укутанную мраком долину. Шириной с километр. А на той стороне булыжники – путь наверх.

– Вон там, – кормчий указал на противоположный край расселины, – земли Охлов.

Белинда, уже сошедшая с саней, стояла по соседству с кудлатым мужиком.

– А где Страж?

– Левее. Пройдете метров триста, увидите его хижину.

Она протянула кормчему золотой. Тот посмотрел недоверчиво, удивленно – мол, зачем? Дорогу оплатили еще вначале.

– Уважаемый, дай совет. Какой хочешь, на твой выбор.

Старик понял, потер усы. И сразу сказал:

– Не суйтесь в расселину. Твари злые, запах чуют хорошо. У тебя, Бохи, шансы дойти есть. У них – нет.

Тами поежилась; Меган инстинктивно приложила ладонь к груди – аккурат к тому месту, где прикрепила под плащом птичку.

Лин покачала головой. Этот совет не пойдет – другой.

– Хм, – дед смотрел с сочувствием, – тогда попросите Охлов помочь вам до того, как сунетесь вниз.

– А вот за это спасибо.

Дед принялся собирать повозку в обратный путь, а Белинда погрузилась в себя и надолго умолкла.

* * *

Меган

Страж оказался пьяным – так мне показалось. Очень недовольным, что его разбудили, злым. Он вывалился из абсолютно темной хибары – здоровый черноволосый кудрявый мужик. Немолодой уже, кажется, озверевший от жизни вдали. И теперь не то рычал, не то орал спросонья, чтобы мы оставили его в покое.

– Уважаемый, мы привезли тебе еду! – настаивала Белинда и положила впереди себя объемный мешок. Я знала, что в нем картошка, запас мяса, сыра, лука, крупы.

– Купить меня решили?!

Кажется, отшельник окончательно сбрендил.

– Или отравить? Идите, куда шли!

– И еще выпивки…

Белинда позвенела бутылками.

– Много выпивки.

Она знала, куда давить.

Даже в синеватом сумеречном свете, в котором мало что удавалось разглядеть, я увидела, как в глазах стража мелькнул интерес.

– Выпивка… – фырканье сделалось не таким агрессивным. – Покажи еду!

Лин неспешно, как если бы разговаривала с террористом, взявшим заложника, наклонилась и развязала мешок. Достала половину головни сыра, буханку хлеба – явила все это на вытянутых руках.

– Отломи…

– Что?

– Вон то…

Он указал на сыр.

Белинда подчинилась – убрала хлеб в мешок. От сыр отломила небольшой кусочек.

– Теперь брось ей…

И он указал на меня пальцем.

«Почему мне?»

– Она у вас самая богатая, значит, сама ценная. Ты – Бохи – умеешь нейтрализовывать яды, думаешь, я дурак? Пусть съест…

Странно, этот могучий мужик действительно боялся, что его отравят. Почему? Мы не знали.

«Кидай», – кивнула я Белинде. И та бросила.

Конечно, поймать небольшой светлый кусочек впотьмах – та еще задача. И, естественно, я его уронила. Как раз туда, где земля влажная, клейкая. Долго отряхивала перепачканную еду, но до конца не смогла, а омыть нечем.

– Давай уже!

И я сунула сыр в рот. Долго «со вкусом» и вызывающим видом жевала.

А на зубах хрустела земля.

«Вот я ее и наелась». Как сказала бы Белинда – мы на верном пути. Хорошая новость, если бы ни Мурдаки впереди.

– Глотай.

Мужик, кажется, видел в темноте.

Я проглотила. Поморщилась, потому что жрать землю невкусно. Показала язык.

Страж, наконец, расслабился. Пробурчал хмуро, но уже не зло:

– От меня чего надо?

(Jennifer Thomas – Ascension)

Белинда

Страж сказал: надо бежать быстро. И они бежали. На пределе возможностей, в максимальном темпе, но все же, как ей казалось, слишком медленно. Под ногами камни, песок – вокруг пока тихо, лишь прозрачная темнота со всех сторон. Шумное дыхание, шорох одежды, перекатывающаяся галька под ногами; отшельник оказался добр – поставил им троим не только временный знак невидимости, но и сбрызнул чем-то едким, по запаху походящим на скипидар. Пояснил – ненадолго отобьет тварям нюх.

Всего лишь тысяча метров. Как мало, как много, как долго… Она бы бежала быстрее – тренировалась каждое утро, развивала выносливость, выдержку, умела наращивать скорость и не выдыхаться. Но девчонкам уже спринт давался трудно, а ведь миновали всего метров триста.

«Быстрее!» – хотелось орать ей, но они делали, что могли.

«Он был прав – она одна бы успела…»

Быстрее! Быстрее! Они и так неслись, как сумасшедшие, а ей казалось – ползут, как улитки.

Лин бесконечно прощупывала пространство – позади кто-то есть, позади начинается движение – пока еще далеко, но она чувствует.

Она четко уловила «их» приход, когда до противоположной стороны оврага осталось всего шагов сто. Монстры стекались с двух сторон – с противоположных концов. Учуяли! И нагоняли, как лавина, как воды бурной реки.

– Быстрее! – теперь заорала Лин вслух.

Они ощущались ей, как поганая прогорклая нефть – беспросветный быстро приближающийся ее поток. И их было слишком много! Сотни? Скорее, сотни сотен, сотни тысяч – слишком много. Даже Джон никогда не устраивал такого в Пантеоне – бессмысленно, не выжить. Но однажды он изрек: «Бывают варианты, когда нет других вариантов – только бежать и молиться».

Молиться пора было начинать. При таком количестве невозможно отбиться. Они либо успеют взобраться на камни, либо нет. «Нет» – не вариант.

– Туда! Туда! – вдруг заорала дико, когда противоположную сторону стало можно различить. Увидела, что есть место, огороженное двумя огромными булыжниками – спасительный проход. Если девчонки успеют туда, она встанет на пути черной лавины преградой, сможет хоть сколько-то ее сдерживать. Они заберутся наверх, а потом уже она сама…

Мурдаков стало слышно, как черную жижу – кипящую, рычащую, шуршащую цепкими лапами. Ближе, ближе, непозволительно близко. Если бы ни эти камни, она не смогла бы спасти ничью жизнь – вертелась бы волчком, но девчонок бы не уберегла.

– Лезьте наверх! Как можно выше! Не срываться!

Они, наверное, и сами не собирались срываться, но она вошла в режим тотального «белоглазого» воина – уже не видела и не ощущала ничего, кроме собственного тела, мечей в руках и врагов.

Меган и Тами Лин пропихнула в проход едва ли не пинком под зад, сама тут же развернулась, чтобы принять бой.

И почти сразу ощутила безнадегу – проиграет.

– Ну, уж нет!

Прорычала самой себе. Не полегла в Лесу, не поляжет и здесь.

Они навалились скопом. Зубы, пасти, рык, клацающие клыки и бешеный рев. Ее мечи вращались веером – летели черные головы – уродливые, вытянутые и безухие. Летели в сторону тонкие лапы, похожие на обтянутые тканью кости. Мурдаки выглядели, как покрытые углем ожившие скелеты – бешеные, проворные и голодные.

«Тысячи… Их тысячи!»

Она уже не чувствовала, как вращается, все на автомате. Слышала, как за спиной срываются под подошвами вниз камни – девчонки лезли наверх.

Ей бы Бойда… Но Бойда нет. А перед ней уже груда из поверженных тел. Сбоку, с другого бока, в прыжке, прямо в лицо… Твари наваливались на нее одной сплошной массой.

«Я не смогу», – думала Белинда отрешенно…

Она думала, их будет чуть меньше. Не так беспросветно. Ведь ей даже не повернуться, чтобы поставить ногу на камень. Ее ухватит сразу десяток глоток, ее моментально стянут назад, порвут.

Страж был прав…

Но она билась, потому что не умела сдаваться. Порешила еще нескольких, после еще и еще. Две руки, два меча, одна кипящая голова – цельная машина для убийства. Но даже непобедимого можно накрыть количеством.

Неужели молиться?

Нет, она еще какое-то время не устанет, только вот повернуться и взобраться наверх ей не дадут. И некому прикрыть спину.

Неужели действительно начинать молиться? Вспомнился Джон – его серо-зеленые глаза… А после далекий монастырь. И Бойд, который может никогда ее не дождаться.

«Надо было взять с собой Рим. Я бы прикрыла ее… И она прикрыла бы девчонок дальше…»

Неужели думает о смерти?

Попробовать развернуться?

Знала – не выйдет. Знала, как всегда наперед, – Сиблинг научил хорошо оценивать собственные шансы.

Камни срываются все дольше – девчонки все выше. Наверное, уже в безопасности.

Ее укусили за руку, оставили глубокую рану на плече – Лин стряхивала тварей с рыком, уже с пеной у рта.

А потом поняла: все, самой не справиться.

И, даже зная, что теряет драгоценные секунды, дотянулась до серебряного колечка в ухе, потерла его и мысленно, что было мочи, завопила: «Джо-о-о-о-н!»

Эти секунды и этот крик стоили ей еще двух ран – пока еще не смертельных. Кажется, ей вывихнули палец, дотянулись зубами до бедра. Она махала мечами, крутила, рубила, протыкала, колола…

Он не услышит… Слишком далеко. У него, наверное, ночь, другой мир…

И вдруг – отстраненная, странно спокойная внутри – поняла, что видит последние секунды своей жизни. Где-то как-то она проколется не потому что плоха, а потому что врагов слишком много. Но до этого момента она порежет все, до чего сможет дотянуться. И умирать будет, трепыхаясь. Заберет с собой всех, кого коснутся лезвия.

Прыжок еще троих прямо ей в лицо, двое сбоку – оскаленные тощие церберы, настоящие безжалостные порождения ада.

Мозг успел выдать – не отбиться, не выжить: смерть.

И в этот самый момент с неба, как столб голубого огня, полыхнул луч…

Семнадцать секунд – она каким-то непостижимым образом считала. Ему понадобилось семнадцать гребаных секунд, во время которых она выстояла. А после энергетический удар такой силы, что мурдаков отбросило от нее, как осколки от эпицентра мощнейшего взрыва. Они летели по горящему синими искрами воздуху, кувыркаясь беспомощными игрушками. Легкие, похожие на золу.

Синий напалм – вот что он выдал. Ударил по чужой планете с такой силой, что едва не треснула местная земная кора.

И она побежала. Развернулась, поползла наверх из последних сил, как сумасшедшая паучиха. Ее шанс. Ее единственный шанс, пока оставшиеся в живых не напали снова. Драгоценнейший момент.

Он, наверное, спал…

Пальцы срывались, Лин сдирала их в кровь; саднило от боли все тело.

Но проснулся… Или просто услышал. И он никогда никому не скажет о том, что «случайно» позаимствовал мощь у собственного Реактора в Нордейле, чтобы ударить по Урмаэ… Он это сделал.

Она взобралась наверх и перекатилась подальше от края, хрипя. Отметила, что ее спутницы в порядке, закашлялась, только теперь почувствовала, как везде больно. А после принялась смеяться, хохотать, как ненормальная.

На нее смотрели с удивлением, тревогой и опаской.

И спрашивали:

– Лин, а что это было? Что за луч?

– Откуда он взялся?

– Это Охлы?

– Мы думали, что ты…

– Эй, ты в порядке?

Кажется, они растирали по щекам слезы.

А она смеялась и кашляла. Смотрела в темное небо над головой:

– Семнадцать секунд! Ты смог… Я тебя расцелую, когда вернусь… И насрать, что Яна…

* * *

Сколько-то она лежала с закрытыми глазами, восстанавливала дыхание.

А рядом тихо разговаривали.

– Идти туда, думаешь?

– Ага. Там небо светлое.

А под ней сухая и теплая земля. Живая. Скребут почву пальцы. Она все еще чувствует, дышит…

– Блин, я бы сейчас слона сожрала.

– Точно. Или печеньку…

– Да, я тоже согласна на печеньку.

Пауза. Беспокойный вздох. Шорох одежды.

– Надеюсь, дальше будет проще.

А следом Мег:

– Надеюсь, уже скоро дойдем, – тишина. – Мне ведь отрезали волосы, земли я тоже поела…

– А что там третье?

– Надо сказать «да».

– Так скажи, может, быстрее дойдем.

– Надо сказать не там, где надо…

– Тьфу.

Брошено беззлобно и без обиды, с ноткой разочарования.

Над Белиндой чужие звезды. А в другую сторону от расселины вновь светлеющее небо.

Над Мурдаками до сих пор плавали голубые искры. Колыхались, таяли медленно, как смертоносный снег; Лин улыбалась.

(Dyathon – Could be)

Меган

И вновь пламя незнакомого цвета – светло-фиолетовое, белесое. Опущенный на наши макушки ковер тьмы, и лишь две полосы зарева на противоположных концах горизонта – одна дальше, другая ближе. Нам туда, где ближе.

Этот костер мы с Тами едва смогли соорудить – очень долго и кропотливо собирали сушняк, когда отодвинулись от расселины достаточно далеко. Помогли Лин поставить палатку, постелили ей постель, бросили в кружку с водой регенерирующую таблетку, уложили спать.

До этого помогли обработать ей раны. Перевязывала Тами, я светила фонариком телефона – сажала дышащую на ладан батарею. И до сих пор держала телефон в руках – забыла убрать.

Рядом на сухой траве лежала снятая, наконец, с волос диадема. Она до сих пор казалась мне частью бутафории, призванной превратить меня в чужих глазах в куклу.

Тами сидела рядом, хрустела второй печенькой – проголодалась. Я свою уже съела. Теперь мы пытались соорудить «чай» – ждали, пока в закопченной кружке над ленивым и слабым пламенем вскипит вода.

Пережитый стресс дался сложно нам всем и вылился в усталость и странную апатию.

Мы молча радовались одному и тому же – живые. Все.

Потому что там и тогда, когда мы смотрели на бой Белинды с обрыва, это был фильм ужасов с единственным безнадежным исходом.

Но что-то помогло. Кто-то? Она так и не сказала…

Тами доела паек, стряхнула крошки с одежды, зацепилась пальцем за погасшую брошку-птичку, аккуратно отцепила ее. Попросила:

– Ты свою тоже не выбрасывай, ладно? Оставлю на память.

– Хорошо, – я помолчала. – Думаешь, они помогли?

– Не знаю.

«Но мы тут. Дышим».

Точно.

Наверное, нужно было убрать телефон обратно, но я зачем-то нажала кнопку включения экрана. Посмотрела на оставшиеся двенадцать процентов заряда, иконку «Установки», «Контакты» (когда еще появится сеть, чтобы звонить?), после на «Фотоальбом». Нажала.

И снова мы. Словно из другой жизни – беззаботные, счастливые, расслабленные. Да, расслаблен Дэлл. Но не я. По непонятной мне причине я впервые смотрела на саму себя другими глазами – почему я раньше не замечала этот вечный испуг, сидящий в глубине собственных глаз? Вроде бы счастливое лицо, улыбающееся. А во взгляде тщательно скрываемая паника, словно незаметный разрушительный вибрационный дребезг…

Потому что я всегда боялась потерять Дэлла. Любила болезненно, надрывно, отчаянно желала, чтобы такой, как он, во что бы то ни стало, любил (замухрышку?) меня.

Одна фотография, другая, третья. Тень на дне моих глаз везде, как вечная спутница. Теперь я точно знала, что именно она означала, – вечный страх. Что я недостаточно хороша, что однажды что-то случится, и я все-таки его потеряю. Добоялась. А, может, потому что боялась, все и случилось?

Тами ворошила угли, подкидывала сверху веток, чтобы костер занялся плотнее.

– Тами?

– А?

– А ты… боишься потерять Рэя?

– Я? – она удивилась, но поняла вопрос. – Нет, наверное. Что толку бояться? Я теряла его в Кубе… Теперь просто знаю, что мы всегда пройдем навстречу друг другу достаточное количество шагов, чтобы этого не случилось. А почему ты спрашиваешь?

– Потому что я… всегда боялась потерять Дэлла.

А теперь отпускало, будто разжимались тиски. Не знаю, почему. Может, потому что уже практически потеряла, когда он заболел, когда я «изменила» ему, когда вдруг ощутила, что отдаляюсь, теряю эту странную болезненную связь. Косу с колючей проволокой, как сказала Белинда. Она была права. Моя любовь – вечное переплетение радости с болью, что-то, не дающее саднящей коже зажить. Розовые ее слои и новые шрамы. Ерунда какая-то… Зачем я все время делаю это с собой?

– Я так же боялась потерять бывшего… придурка, – она не сразу подобрала верное слово, чтобы охарактеризовать Вальдара. – Все заглядывала ему в рот и глаза, очень хотела, чтобы он посмотрел на меня иначе, с огромной любовью. Только я тогда не понимала, что, пока я этого боюсь, этого не случится. Это, как фильтр, через который все видишь. Даже если бы он достал мне Луну с неба, я бы все равно тряслась, что что-то делаю не так. Такой страх, он, знаешь… с ним каждый разбирается сам. И другие ни при чем.

В яблочко.

Пока я ношу с собой эту фобию, на моих фото всегда будет лежать та самая тень – не заметный дребезг разрушения. А он мне нужен? Прежний этап жизни закончился, а новый еще не наступил. Коса с колючей проволокой уже начала расплетаться. Спадал с шеи ошейник, развязывалась удавка. Когда-то я самолично затянула ее себе, страшась расставания. И в итоге потеряла себя. Страх всегда творит с людьми одно и то же.

Вода закипала медленно; Лин спала. Тами сказала, что таблетка подействует безотказно – она самолично однажды выпила такую и быстро поправилась, – поэтому после выпросила военный набор с такими таблетками у Рэя.

Мигали над головой звезды; тянуло прелой травой и ночной сыростью. Где-то одиноко тянул песню местный сверчок – видимо, никак не мог решить, сейчас ночь или уже день? На Урмаэ не поймешь.

И под этим светом неизвестных созвездий, под деловитый треск поленьев мне вдруг стало ясно, чего именно я хочу. Хочу любить. Да, его же – своего мужчину. Но не так, как раньше, а свободно. Не для того, чтобы он не ушел или разглядел во мне кого-то, а любить для себя. Ради радости, ради удовольствия, ради самой любви. Уже без тени, без сомнений. Просто потому что я так выбрала. И тогда коса станет той самой – гладкой, струящейся, блестящей.

Как же здорово будет дышать без удавки, без паники, что недостойна, что однажды расстанемся. Просто. Любить.

Мне нравились оба эти слова. Просто. Любить. В них заключался невидимый смысл целой Вселенной. Хорошие слова, правильные. И однажды я сумею принять их звучание сердцем.

Вскипела, наконец, вода – мы заварили пакетик с чаем. Разлили по кружкам, тянули долго, с наслаждением.

– Надеюсь, эти Охлы будут к нам добры.

«Очень, очень хочу в это верить», – слышалось между строк. С небольшой, впрочем, надеждой на это.

– Да уж…

– Пешком совсем не хочется. А с их тоннелями, вроде как, моментально.

– Может, возьмут деньгами?

Длинный выдох. Мол, может, возьмут, может, и нет. Но мы поборемся.

Я не заметила, когда она достала сигарету – не видела, чтобы Тами раньше курила.

– Я очень редко… – она поймала мое удивление. – Но сейчас мне надо. Ты не против?

– Нет.

И, когда потянуло в мою сторону табачным дымом, я вдруг удивила саму себя – втянула его с удовольствием, с истинным наслаждением. Табак. Из Нордейла. На меня дохнуло домом.

* * *

Уровень 14. Нордейл.

– Ты отследил их перемещения?

– Я залез в каждую дыру, в которую смог залезть. Гнул Комиссионный код и так, и эдак. Ничего.

Логан поджал губы. Он и сам не любил неудач, а тут провел почти три часа, мучая сеть. Все напрасно.

– Комиссионные камеры?

Хантер понимал, что давит, но не мог не давить. Он должен был отыскать Тами прежде… «Прежде, чем что?» Прежде, чем придется задавать себе этот вопрос. Камеры Комиссии всегда оставались невидимыми и работали не как обычные электронные гаджеты, но как сканеры пространства. Они никогда не спали и наблюдали абсолютно все, что происходит на Уровнях.

– Они отключились в тот момент, когда эта троица показалась из подъезда. Именно там, где нужно.

«Как будто кто-то помог…»

Они оба знали, кто – тот, кому это было выгодно. А выгодно дать позволение на сумасшедший поход было только Дрейку. Чертову мудозвону Дрейку, который все в чужих жизнях видел шиворот-навыворот.

– Так отследи отключенный тоннель!

– Думаешь, я не пытался?

Синие глаза Эвертона полыхнули раздражением – «не держи меня за идиота!».

– Отключенных тоннелей одновременно возникло множество. Бесполезно знать, по какому они прошли. К тому же, что будет, если ты узнаешь номер Портала, который они использовали? Доступ для всех закрыт…

Рэй вернулся домой и долго сидел в кресле, сжав подлокотники напряженными пальцами. Он умел ждать и быть терпеливым. Но он ненавидел ждать. Не тогда, когда это касалось Тами. Одно дело – проявлять терпение к собственной судьбе, когда живешь бобылем и не знаешь, станешь ли однажды полноценным человеком; другое, когда твоя женщина ходит неизвестно где. Он не привык оставлять ее одну.

А Информаторы молчат. Сволочи. Он предложил им за информацию такую сумму денег, что даже не жадный продал бы свои самые грязные секреты, а эти лишь обрывают связь. Что за ловушка? Бездействие – не просто утомительно, иногда оно убивает.

Хантер чертыхнулся. Впервые за долгое время пошел за выпивкой, матерился, наливая брэнди.

Плевать на предостережение Дрейка и изморозь в его глазах. Они пошли бы за своими женщинами вместе – он и Бойд. У того давно катушка съехала, еще после Леса. И, хотя он умел держать себя в руках, Рэй знал, что означает тлеющий в глубине глаз Уоррена огонек – тот порвал бы на своем пути всех. Они бы порвали…

А теперь только тишина в пустой квартире. Потому что впервые в жизни ни одной зацепки. Ни одной.

* * *

Когда тихонько скрипнули ступени, ведущие на второй этаж (точнее, одна ступень), Джон как раз пил на собственной кухне кофе. Редкий момент передышки. Эту ступень он специально оставил «звучащей», чтобы лишний раз не прибегать к включению внутреннего зрения, а просто по-человечески слышать.

Он любил, когда она скрипела под ногами Яны. Та так и не научилась ее обходить. Или не желала скрываться – Сиблинг улыбался.

Но сейчас наверх поднималась не Яна. Она не могла бы вернуться самостоятельно из Екатеринбурга (они всегда возвращались вместе), где гостила у собственных родителей, которых он недавно специально для нее отыскал. Наверстывала то время семейной любви, которое никогда в прошлом не знала. Он понимал. Он был «за».

Джон не удивился, увидев Дрейка.

Только Начальник мог точно определять координаты его несуществующего для обычных карт дома, только он мог телепортироваться в него мгновенно. И только он существовал вне времени, и потому мгновенно видел все, что существовало в любом из моментов «сейчас».

Сиблинг подумал, что стоило бы напрячься. Но в чем суть?

– Отдыхаешь?

Дрейк, не дожидаясь приглашения, занял свободное мягкое кухонное кресло за столом напротив. Спросил:

– И мне нальешь?

Джон отправил мысленный сигнал кофе-машине. Та включилась и зажужжала, нагревая воду. После потекла в заранее подставленную вторую чашку густая коричневая смесь. Кофе Дрейк, развернувшись, взял сам. Отсалютовал им, мол, спасибо, пригубил, позволил себе пару секунд наслаждения. Гурман должен оставаться гурманом, даже если планировал серьезный разговор.

И Сиблинг знал, о чем он пойдет.

– Хорошо у нас все, спокойно. Кажется, в Мирстоне дела налаживаются. В отделах все стабильно, фон везде ровный. Да и погода радует, не находишь?

За большим окном, у которого они сидели, блестел снег. Минус четыре; ночь. Фонари.

Тишина. Кофе горчил. Яна всегда настраивала машину на «латте», и он в этот раз переусердствовал, повернув ручку на «черный».

Джон не стал суетиться и предлагать печенье. Дрейк из воздуха мог сотворить не то, что печенье, а все, что в голову взбредет. Да и лишние слова ни к чему. Сам дойдет до сути.

Хорошо, что Лин со своим сигналом застала его в редкое нерабочее время. Хорошо, что ему не пришлось отрываться от сверхсрочных задач, хорошо, что он успел сориентироваться и сделать все, как надо. Даже сам остался доволен.

– Из Лаборатории хорошие вести: они доделали трилальный раствор, можем приступать к его изготовлению. Фурии открыли новый Коридор…

Все о стороннем, почти о незначащем. Будто в гости, и правда, зашел друг – на сигаретку, на разговор по душам.

– И, кстати, тут странный инцидент случился…

«Вот и дошел до главного».

– … от Реакторного Луча зафиксировали всполох определенного вектора. Кажется… да, нет, точно! – он был направлен на Урмаэ.

И веселые глаза-сканеры, на которые Сиблинг никак не отреагировал. Этот взгляд отлично действовал на людей, а ему толку нервничать никакого.

– И, знаешь, что странно? – Начальник озорно подался вперед, будто к любовнице, которой хотел сделать непристойное предложение. – Энергетический состав ударного всполоха. Действующая составляющая – K2Трион.

Сиблингу не требовалась расшифровка. Они использовали эту смесь, когда вред должен быть причинен всем живым существам, но не людям. И особенно не людям, носящим с собой энергетический шлейф Мира Уровней.

Кофе заканчивался; Джон молчал. Тикали кухонные часы с наклеенной на циферблат декупажной картинкой в виде бокала вина и виноградной грозди. «Уют» Яны, поставленный на холодильник.

Стрелка на часах переползла на три минуты вперед в полной тишине. Затем на пять.

Закончился кофе и в Дрейковой чашке. Начальник хмыкнул:

– Я надеюсь, у кого надо, все в порядке.

«Все в порядке».

Дрейк поднялся из-за стола еще через две минуты. А после качнул головой и покинул кухню. И дом.

А Сиблинг только теперь осознал, что за всю их «беседу» он не проронил ни слова.

«Надеюсь, у них все в порядке…»

У Белинды.

О, да, у нее все отлично. Он проследил.

* * *

(Peter Roe – Lament of Valkyrie)

Урмаэ.

Меган

Почти сутки в пути. Мы спали урывками, обедали-ужинали чаще на ходу и давно потеряли счет местному времени. Все ближе светлая полоса неба, все теплее воздух; все ощутимее накапливалась в голове усталость.

К обеду следующего дня – не верилось – дошли.

Врата из упругого плотного воздуха – барьер, который людям не пересечь. Мы даже не старались слишком приблизиться – понимали: опасно. И не только из-за странной вибрации, но из-за двух стражников тоже – здоровых, почти необъятных в талии мужчин с равнодушными лицами и секирами.

Встали напротив «городского входа», принялись ждать. Знали: к нам кто-нибудь выйдет.

– Мы не особенно жалуем гостей, но нам было интересно наблюдать, как вам помогают сюда дойти ваши местные боги…

«Местные боги» – они про тот удар…

Охлы оказались странными, комичными: очень толстыми, походящими очертаниями на заостренные с двух сторон огромные «яйца» – узкими сверху и снизу, широкими посередине. Но на этом комизм заканчивался. Их глаза так же напоминали человеческие, как глаза Комиссионеров. А мы – гости из Мира Уровней – давно научились распознавать «чужих».

Охлы не были людьми ни в каком смысле этого слова. Наличие у них тела – двух рук, двух ног и головы – еще ни о чем не говорило. К тому же каждого из них облегала полупрозрачная, очень близко расположенная к коже пленка, похожая на переливающийся мыльный пузырь – некая, как мне показалось, защита.

Местные говорили о них – Маги. А мне подумалось – они просто иная раса. И еще: с ними действительно будет очень сложно договориться. Вероятно, так думала и Белинда, потому что на наших новых знакомцев она смотрела напряженно.

– С каждым, кто к нам пришел, мы говорим лишь один раз.

Того, кто к нам вышел – «главу» – сопровождал Охл пониже. Похожий на первого: седой, безбородый, носатый. Внешне «старый», но я ощущала, что это иллюзия.

Мы же – три натянутые струны. Нам было слишком важно уговорить их помочь нам; уходить с поражением нельзя.

– Ты – лже-Бохи, – «глава» сверлил взглядом Белинду. – Но все же воин из тебя хороший. Против нас, однако, не поможет.

Взгляд Старейшины сместился на Тами. И изо рта выпало одно-единственное слово:

– Отмеченная.

После взор-сверло на меня.

– А ты имеешь цель. И цель эта подвергает опасности всех, кто идет с тобой рядом.

Ну и имею я цель. И что? Все, кто рядом, сами выбрали со мной идти. Я почему-то вспылила, стало обидно:

– Разве спасение чьей-то жизни не стоит риска?

На меня смотрели, как на протухшую рыбину, – чуть брезгливо и сквозь. Ну да, конечно, я ведь никогда ничего не стою, я – ноль, ничтожество. Но в этом «ничтожестве» постепенно училась восставать новая Меган – пусть бесполезная для других, но нужная самой себе.

Продолжить с ними препираться мне не дала Белинда. Сделала едва заметный жест рукой:

– Позвольте нам воспользоваться вашим Тоннелем. Мы заплатим.

Старейшина, отливающий не то нефтяными разводами, не то мыльным радужным боком, лишь поморщился.

– Уважаемая, нам не нужны человеческие деньги. И любые богатства тоже. Наш ответ вам – нет. Вы не просто чужаки для нас, вы чужаки, у которых нет для нас ровным счетом ничего интересного.

Нас не стали даже слушать – развернулись и горделиво двинулись вглубь собственного поселения.

Я мысленно полыхала, как факел. Вот же мудаки! Лин старалась дышать ровно. Тами скрипела зубами так громко, что, кажется, слышали даже стражники.

Палатку мы поставили чуть поодаль, чтобы не нарушать «чужое пространство», – на границе сухой степи. Здесь было светло и ясно, здесь можно было отыскать дрова для костра. Но с костром мы не торопились. Ответ Охлов – категоричный, проведший финальную черту – не добавил никому из нас хорошего настроения. «Постовые» и врата казались отсюда далекими, но вполне различимыми.

Неужели уходить ни с чем? Как же так?

– Я не могу с ними справиться, – сетовала Белинда. – Ни с одним из них…

Она сидела прямо на траве и зачем-то строгала ножом палочку (чтобы занять руки?) – заостряла ее край до состояния отточенного карандаша. А в голосе горечь.

– Джон учил меня определять потенциал соперника заранее. А эти… Восставать против них все равно, что против Комиссии. Даже самым сильным ударом я не пробью их «мыльный пузырь».

«Бесполезно. Бессмысленно».

Вжик-вжик – лезвие ножа срезало с палки закручивающуюся в спираль кожуру. Вжик-вжик…

– И деньги им не нужны! – глаза Тами темнее ночи.

«Зря тащила?»

Долгая тишина, уныние. Никто из нас не знал, что делать или говорить. Ждать? Двигаться? Нужно было что-то решать, и Лин, наверное, поэтому занимала руки. Чтобы освободить голову, чтобы впустить в нее дельную мысль. Беспокойно тараторила Тамарис:

– Что теперь делать? Двигать пешком? У нас мало еды и одна дерьмо-карта, судя по которой мы упремся в первое жилое поселение не раньше, чем через век…

Белинда хмурилась и все сильнее поджимала губы.

Потухшая я едва ли была способна придумать новый дельный план, и Тами распалялась все сильнее.

– Нет, надо же, даже рта толком раскрыть не дали! Видите ли, нет в нас ничего хорошего и интересного! – она зачем-то перебирала вещи из рюкзака – не то что-то искала, не то, подобно Лин, пыталась отвлечься. – Хоть бы спросили, что мы умеем. Ведь не просто же так встретились? Рэй учил меня, что никто на пути не встречается просто так, – во всем есть смысл… А эти… слишком умные, чтобы его заметить?

Я искала в сумке оставшуюся воду (когда и где отыщем новый источник?), и потому не сразу заметила, что разъяренная Тами, похожая на тигрицу, уже топает обратно – прямиком к воротам Охлов.

– Эй, вернись! – в голосе Лин тревога. А у меня галопом зашлось сердце – ведь нам же сказали, что разговаривают только один раз!

– Слышьте, вы? – орала Тамарис так, что слышали, наверное, не только стражники, но и все поселение. – Думаете, нет в нас ничего интересного? А вы спросили, что мы умеем? Нет? А чего так? Гости задолбали? Так, а мы необычные гости…

Я видела, как Белинда дернулась, чтобы побежать следом, – дернулась, но устояла на месте. Сдержала себя, хотя от нервозности сделалась бледнее обычного. Что ее остановило? Интуиция?

У меня же страх по всему телу – надо развернуть ее, пока не поздно! На этот раз дернулась я, но вдруг ощутила, как сжались на запястье тонкие пальцы Белинды, – стой, мол!

Вопросительный взгляд – почему? И невнятный ответ – жди.

А Тами перла прямо к стражникам. И яростно орала неизвестно кому:

– Вот я, например, вижу то, чего не видят другие. А вы так умеете? Умеете висеть между мирами? Или у вас ни одной загадки, которую вы самостоятельно не можете решить? Ни в жизнь не поверю! А от ворот поворот дать – это вам не сеять и не строить. Думаете, просто так мы на вашем пути оказались? Да нет, уважаемые. Мы вам нужны так же сильно, как и вы нам, только вы, похоже, слепые!

И она фыркнула с яростью взбешенной кобылицы. Постояла, напряженная, разве что не уперев «руки в боки», пожгла взглядом стражников и стену, затем гордо развернулась и затопала обратно.

Отомстила!

«Хорошо, что на х… не послала», – у меня все еще бешено колотилось сердце.

Лин же выдохнула лишь тогда, когда Тамарис прошагала мимо нас, чтобы собрать в рюкзак вещи, которые до того вывалила на землю.

Когда минут десять спустя центральные ворота распахнулись, и к нам направились трое во главе с уже знакомым Старейшиной, мы, признаться, «уссались».

– Ты все-таки послала их на хрен? – тихо процедила Лин, принимая боевую стойку. И я знала этот блеск глаз и холодный взгляд: чтобы защитить нас, она готова была драться даже с Охлами.

– Если только мысленно.

– Может, они читают?

– Сейчас узнаем.

Тами ожидала прибытия «процессии» с гордым видом, но тоже бледная.

«Вот и не говорят они с гостями два раза…»

Я не на шутку волновалась. Что, если мы нарушили их этикет? Может, тут даже после отказа принято лобызать ступни и кланяться? А мы дерзкие, упертые. И пусть я самая молчаливая, но под словами Тамарис подписалась бы.

К нам подошли неспешно, с достоинством. И теперь смотрели иначе – вроде бы равнодушно, но в то же время с любопытством.

– Мы подумали над твоими словами, странница…

Я все никак не могла привыкнуть к их странному сиянию над кожей, которое то появлялось, то пропадало. Старейшина тер набалдашник странной трости и смотрел с прищуром. Они были для нас «крокодилами», а мы пыльцой с иной планеты. Два логически несовместимых для жизни вида.

– И да, у нас есть одна загадка, которую мы некоторое время не можем решить. Быть может, в твоих изречениях есть смысл. Хочешь ли ты попытаться решить ее? Если да, мы дадим тебе шанс, хотя ты и не маг…

А в глазах великое сомнение – «мол, если мы не можем, то у тебя почти нет шансов». И все же, что-то толкнуло их продолжить диалог. Некая надежда.

– Хочу.

«Вот же вечная задница с факелом… Любительница загадок».

Тами кивнула без сомнения. А волнение Белинды просочилось сквозь немой воздух: «Что ты делаешь? А если не решишь?»

Легкое пожатие плеч: «Ну, не решу и не решу. Что мы теряем?»

– Иди следом.

Они смотрели только на Тами. А та тут же гордо фыркнула в ответ:

– Вы – одно целое со своим народом? А я – целое со своим.

Это она про нас. Что, мол, не надо нас разделять.

Старейшина недовольно помолчал. Но почему-то снова согласился:

– Вы тоже следуйте за нами. Будьте нашими гостями на сутки.

У меня, как облако в голове, висело стойкое чувство, что они уже очень давно не соглашались никого у себя принимать. Но Тами что-то сказала, где-то случайно попала в яблочко, и Охлы уловили запах надежды. На что?

Палатку и вещи мы собирали со скоростью новобранцев.

И не унималась Белинда. Спрашивала тихо и быстро, очень сурово:

– Что ты делаешь? Теперь они дадут тебе загадку – уверена, что сможешь решить? Они же, как Комиссия: у них какое-то свое чутье и восприятие мира.

– Люди иногда умеют то, чего не умеют Комиссионеры. Возможно, и эти тоже чего-то не умеют…

– А ты? У тебя всего сутки.

– А есть выбор? – брыкнула Тамарис. – Пешком до Урмонов я топать не хочу. А что сутки? Если я не увижу что бы то ни было за сутки, я не увижу этого никогда.

И она по-пацански, напомнив мне наших парней, закинула на плечо рюкзак.

* * *

Тамарис

– Но здесь же ничего нет? Только камни…

Меган в удивлении обходила по кругу небольшую затененную полупещеру-купол, куда их всех привели после длительной прогулки по пустырю из сухой травы.

«Где жилье? Где строения?» – в удивленном молчании вопрошала Белинда, а Тами не хотела ничего говорить сейчас, пока они шагали рядом с загадочными Охлами.

Рэю бы она пояснила:

«Знаешь, на что это похоже? На радиоприемник. Они живут на смещенной частоте, столь хрупкой, столь близкой и совершенно недосягаемой для людского восприятия. Помнишь Куб? Когда один шаг и миллион невидимых граней в нем? Я знаю, ты помнишь и ты поймешь…»

Охлы жили так же. Меган и Белинде казалось: выжженный искусственным, созданным исключительно «для себя» солнцем пустырь, – а Тами ощущала иное. Частоты. Прокрути ручку чуть в бок и получишь огромное количество домов, дорог, комфортных условий для жилья. «Их» жилья, которое, вероятно, по виду и функционалу отличалось от привычного. Но точно «не пустырь».

А теперь эта пещера, в которой ничего, кроме квадратных со сколотыми углами, поросших мхом булыжников и центральной круглой площадки посередине. Все древнее, уходящее корнями в чужие века.

Им почти ничего не пояснили. Сказали: «Здесь». И напомнили: «У вас сутки».

Даже Белинду перекосило от раздражения. В спину Охлам она успела бросить:

– Нам нужна людская еда. И вода.

Получила короткий кивок в ответ, коротко фыркнула, разве что не сжала, глядя на удаляющиеся спины, кулаки.

Тами знала: здесь все есть, в этой пещере. Вся нужная ей информация. Осталось только ее почувствовать. Но в обычном состоянии сознания невозможно, ей требовалось другое.

Пока Мег сокрушалась о неразговорчивости «хозяев», а Лин исследовала камни, силясь понять, какие данные можно из них выудить, Тами вновь распотрошила собственный рюкзак, достала из внутреннего кармашка маленький целлофановый пакетик с одной-единственной таблеткой внутри.

– Есть вода?

– Глоток.

Белинда тряхнула почти пустой пластиковой бутылкой.

– Мне хватит.

– Что это?

И взгляд на таблетку.

Это? Долго объяснять. Когда-то ей выдал ее из своего военного запаса Рэй. Наказал: «Используй тогда, когда потребуется что-то вспомнить очень четко и ясно. Только что-то очень-очень определенное, как бы вернуться памятью в момент прошлого. Поняла?»

Она поняла. И точно знала, куда именно нужно вернуться.

– Помоги мне, – бросила Белинде.

Постелила на центральный круглый постамент коврик, чтобы не на холодном, уселась сверху – спиной к выходу, лицом к стене. Приняла наиболее удобную позу, прикрыла глаза, выдохнула. Затем попросила:

– Расшнуруй платье, оголи мне спину.

– Зачем?

– Просто делай. Будешь нажимать точно туда, куда я буду говорить. Находить пальцами точки и давить на них. Резко и больно. Только не повреди и не сломай мне ничего.

Когда-то Хантер проделал эту процедуру с ней, чтобы поместить в измененное состояние восприятия – теперь ей требовалось то же самое.

Память легко погрузилась в совсем другой день и на другой уровень. Комната отеля; Тами без майки, бюстгальтер расстегнут, по спине скользят пальцы Рэя. Под лопатку, чуть правее, ниже, тут…

– Еще влево, ниже, ниже… Дави!

Лин давила так же больно, как Рэй. Или еще больнее. Может, потому что ее пальцы тоньше, а, может, потому что они от бесконечных тренировок стали каменными.

– Теперь другую, слева под лопаткой. Нажимай три раза… Теперь вдоль позвоночника, по центру… Да, здесь. Один, два… Молодец. Все. Ты будешь мне якорем, поняла? Поймешь, как. И не трогай меня сутки, что бы ни происходило…

– Тебе бы поесть…

– Не хочу. Лишнее.

– Воды?

– Просто не мешай.

И от нее неохотно отстали.

Тамарис дышала. Она знала – этот метод снова сработает. Даже глаза открывать не нужно – ее разум сам переместится туда, куда нужно.

Она позволила себе плыть. Плыть, как будто засыпаешь, расслабляешься, отдыхаешь, как будто все уже хорошо, свободно, спокойно. Вдох, выдох, вдох, выдох… Здесь нет рельс, но они и не нужны – тогда они сработали, как отвлекающий фактор. Рэй хитер, он знал, что иначе Тами не достигнет шаловливым умом покоя, будет постоянно вопрошать о том, чего ждать в следующую секунду.

Ей делалось все тише, все лучше, легче, правильнее.

«Жаль, что не получается так жить ежедневно. Скользить по глади времени, как по солнечному озеру невесомыми ступнями. Парить над всем и нигде одновременно».

Оказывается, она скучала по этому состоянию.

«Непривязки» к людям, предметам, событиям. Плевать на Охлов, поход, девчонок и их ожидания. Все в мире легко, невесомо, все возможно. Возможно даже то, о чем она предпочла зачем-то забыть. И потерялось вдруг знание о том, кто она сама такая. Тами? Как мало ее самой в звуке имени, в человеческом теле, в одной жизни. Она – нечто большее. Она – шире, могущественнее, она безгранична…

Тамарис усилием воли направила внимание на то, что ей требовалось, – если не сделает этого сейчас, просто «уедет» в никуда от беспричинной радости.

Охлы… Камни.

Ей нужно узнать, что происходило в этой пещере до того. Что здесь вообще когда-либо происходило.

Вниз…

По всем временам вниз, в начало, в точку отсчета любого значимого события.

И ее фокус, словно луч, взрезающий пучины невидимой толщи бытия, направился туда, где лежал нужный ответ.

(Audiomachine – Stronger)

Все мелькало перед ней, как сотня фильмов одновременно. Быстро, мгновенно, одномоментно. Обычный разум не был бы способен вместить и обработать полученную информацию, но Тами дышала спокойно, размеренно, ровно. Все, что когда-либо случалось здесь, вливалось в нее потоком чувства, единым и цельным видением.

Вот тот же самый пустырь, на котором еще не поселились Охлы. И нормальное солнце, похожее на то, что они видели над Нордейлом. Спокойная земля, первозданная природа. Позже Охлы, но не эти – древнее, могущественнее. Они колдовали, выстраивали местность, вершили, ворожили, радовались. Это они создали «формулу» – раскидали такие вот пещеры по всему материку, поместили в них «знания». Позже ушли… Явился кто-то другой – могучий, но злой, ворожил в оставленных пещерах – полыхало из-за стен яркое синее и фиолетовое пламя. Тами не знала, кого именно видит, лишь ощущала гнев, жажду власти, упорство и яростную настойчивость. «Формула» треснула одновременно с погасшим небом – откуда-то явились чужие боги Мраха и Светлая. Мелькали, как ветер, века…Урмон воспротивился, обрушился на людей ливнями и грозами, позже выстудил земли, многие края засыпал снегом. Мельтешение кадров, смена картинки – восприятие на миллион fps в секунду. Снова она, прошедшая сквозь века.

Вернулись Охлы – уже другие, молодые, – пробовали собрать воедино то, что осталось от древних. Заставляли камни петь, вычленяли мелодию, составляли ноты, но мелодию сложить воедино не могли. Множество попыток, но каждый раз что-то мешало. В других пещерах – нет. В этой – да.

Тами заинтересовалось – что?

Прожектор внимания повернул куда-то еще…

Ах, вот оно что… «Темные» – ей было проще называть так тех, кто противостоял или же пытался отобрать власть у Охлов, – оставили после себя сюрприз. Лишний камень. Очень похожий на остальные, «заряженный», но фальшиво звучащий. Значит, камней должно быть девятнадцать. В пещере их двадцать. Осталось дело за малым – восстановить мелодию.

Тами никогда – нет, совсем никогда-никогда – не занималась тем, чем занималась сейчас. Она жила. Не в человеческом теле, но в совершенно ином режиме. И она творила. Находилась в собственном маленьком мире, и ей казалось, что вокруг нее чернота и мерцают звезды. Пустота эта мягкая и уютная, и она «её». А ей все подвластно, ей подчиняются струны реальности, она создаст здесь и сейчас то, что пожелает…

Когда ей в рот неожиданно хлынула вода – будто из ниоткуда, из другого мира, – Тамарис едва не захлебнулась. Черт, Лин пыталась ее напоить! Наверное, прошло несколько часов, наверное, она заволновалась. Тами выплюнула всю воду и почти зашалялась. Нет-нет, только не это, если закашляется, она «выпадет» в нормальное время. Нельзя! И потому замахала далекими руками – где-то там, в физическом мире, на твердой земле – отстань, мол, мешаешь! Понадеялась, что Белинла поняла.

Все, назад, тихо, тишина, спокойствие. Она в своей маленькой Вселенной, все так же всесильна. Чего она хотела? Успокаивайся пульс; все дальше круги на воде, все спокойнее гладь.

Ах, да, камни…

Поразительно, но каждый камень звучал. Тами не слышала звук, но видела его в виде золотых спиралей, закручивающихся нитей.

Красиво.

И, если приставить один звук к другому, они либо сливались, либо отталкивались друг от друга, как магниты. Если сливались, образовывался новый звук, мощный, прекрасный – она чувствовала его иначе, будто кожей.

И где-то на задворках человеческого сознания радовалась. Вот это настоящая задача! Такой бы ей никогда не выдали в Нордейле – не позволили бы Комиссионеры. Никто не пустил бы ее в подобные глубины, а тут она Вершила на уровне вселенских масштабов. Потому что под ее воздействием не просто звучали камни – творилось нечто невероятное с мирозданием. Наклонялись небесные сферы, смещался ход астрономических тел, искажалось время. И невероятно прекрасной, если не фальшивила, образовывалась мелодия.

Кажется, за ней наблюдали Охлы – она ощущала их любопытные и недоверчивые взгляды затылком. Наверное, взглядов было много. Кто-то был «за» проведение ей эксперимента, кто-то «против». Плевать… Ее Вселенная. Ее мелодия. Ей бесконечно сильно хотелось услышать ее волнующий финал.

Три камня соединились друг с другом паттерном. Еще два. Еще три… Она мысленно откладывала их в стороны, как кусочки пазла, – прикрепит к остальным позже. Нашлись еще два и еще… И вот вдруг тот самый, который не смешивался и не подходил остальным – отталкивался от каждого, искажал звучание, вносил ноту фальши…

– А вот и ты…

Когда она просила ручку и бумагу у Белинды, Тами казалось, что она живет одновременно в нескольких мирах и пространствах. Чувствовала, у нее в запасе не осталось времени, да и силы на исходе. Все ближе Урмон, привычная плотность – она свистит булыжником вниз, возвращается.

И потому глазами еще смотрела в черноту мерцающих звезд, туда, где сложилась великая формула, а руками уже чиркала знаки на бумаге.

Когда Тамарис выпала «обратно», она ощутила сразу несколько вещей. Тело трясется от обезвоживания – слабое, вялое, едва живое. И еще хочется жрать и спать.

– Жрать и спать…

Так она и прохрипела Белинде. Не поняла, сколько времени вокруг, лишь увидела стоящий на земле поднос с едой. Захлебываясь, выпила всю воду из кувшина, после запихнула в рот кусок хлеба и повалилась на бок.

Мир мерк. Она жевала, засыпала прямо на ходу, проваливалась, исчезала для здешних мест вновь.

Последнее, что Тами запомнила, прежде чем рухнуть в объятья сна, как кто-то матерится и выковыривает из ее рта непрожеванный кусок хлеба.

* * *

(Sky Mubs – Legend In Your Mind)

Меган

Почти обед нового дня – Тами до сих пор спала.

И я бы поспала тоже. Ночь для нас с Лин выдалась тяжелой. Начиная с четырех часов по местному времени и до заката мы наблюдали за сидящей на каменном круге Тамарис. Тамарис с закрытыми глазами, находящейся в трансе. Странное зрелище. Губы изредка шевелятся, кончики пальцев подрагивают. Вроде бы человек и не человек больше – восковое изваяние. Не спит, но не разбудишь. Не напоишь, не накормишь – Белинда раз попыталась, и Тами так отчаянно захрипела, что пришлось оставить попытки.

– Ничего, она справится…

Лин волновалась тоже, я видела. К ночи, чтобы не замерзнуть, мы развели костер – дрова попросили у Охлов; под треск поленьев договорились о дежурствах. Белинда до двух ночи, я с двух до четырех, дальше снова она – уже до утра…

Те два часа посреди чужой тьмы показались мне самыми долгими в жизни. Резиновыми, тревожными. И переливалось в глазах от бликов фиолетовых углей; Тами продолжала вздрагивать, иногда едва слышно мычала. Лин тихо и чутко спала.

Меня разбудили, когда почти рассвело, – Тамарис захрипела вновь, на этот раз осознанно – начала просить бумагу и ручку. Мы все нашли, дали ей.

А после наблюдали, как она, пытаясь прийти в себя, ест и засыпает одновременно.

На «конференции» Охлов я клевала носом. От переутомления или от усталости, я почему-то растеряла перед ними всякий страх и пиетет. А они, рассевшиеся перед нами в количестве двух десятков штук, вещали важно. Точнее вещал Старейшина. О том, что Тамарис непостижимым ему образом сумела проникнуть в тонкое пространство и там увидеть осколки формулы, отвечающей за ход небесных тел. Что она сотворила практически невозможное – восстановила прежние значения, сумела разглядеть их последовательность, отсекла лишнее. И что теперь, так как в наличие имеются все остальные составляющие, будет восстановлен прежний порядок…

Какой такой порядок?

От недосыпа я отупела.

– Она ведь проснется?

– Конечно, проснется, – тихо шептала мне Лин. – Ты что, не поняла, что именно она сделала?

– Нет.

– Она воплотила в реальность свою мечту…

– Какую?

Охлам до наших «пошептушек» не было никакого дела.

– Мраха и Светлая будут «прогнаны» – на небо над Урмаэ вернется нормальное солнце. Они говорят, что с помощью восстановленной формулы они переключат реальность туда, где астрономический ход небесных тел не нарушен.

– Значит, будет солнце?

– Будет.

– Здорово.

Тами порадуется. Лишь бы оклемалась. Уходя из пещеры, я запомнила ее неестественную бледность, как будто даже худобу. Худоба за сутки – такое возможно?

Теперь здесь были полупрозрачные строения – мы с Лин стали их видеть. В одном из таких сейчас сидели на «конференции». Наверное, Охлы стали больше нам доверять. Или же мы просто адаптировались к их «частотам». Сферический купол над головой, полупрозрачные стены, студенистые стулья. Вполне себе крепкие.

Лин переключилась на диалог.

– Если наша спутница сумела вам помочь, означает ли это, что свою часть помощи готовы оказать вы?

Из нее бы получился прекрасный дипломат. Вежливый, тактичный и всегда говорящий по существу.

– Означает. Теперь вы можете воспользоваться нашим Тоннелем, куда бы ваш путь не лежал.

– Сможем ли мы попасть с его помощью к Урмонам?

– К сожалению, мы не сочли рациональным прокладывать один из путей непосредственно на остров, но провели его почти до окончания материка – к Урмакам. Оттуда ходит паром. Смею заметить, что Тоннель мгновенно перенесет вас на то расстояние, которое вам пришлось бы преодолевать либо месяц на птицах, либо четыре с половиной месяца пешком…

Четыре с половиной месяца пешком?! Вот это да! У меня отлегло от сердца – Тами, Тамичка, я твой вечный должник, буду ходить каждый день в гости с плюшками. Она это сделала, черт, она это сделала – открыла нам дорогу!

– Урмаки – кто это? Можете ли рассказать о них больше?

– Конечно.

Я не заметила, когда большая часть Охлов куда-то запропастилась – незаметно улизнула после важной части? Теперь в конференц-зале остались только мы с Лин, Старейшина и еще двое представителей «радужной» расы. Остальные части желе-скамьи пустовали. И хорошо – легче дышать.

– Урмаки – в прошлом те же Урмоны. Они были единым народом до конца прошлого столетия, но междоусобные распри раскололи их клан на две части и поселили вражду. Урмаки противники черной ворожбы, но отличные воины. Урмоны же до сих пор предпочитают воинским искусствам колдовство довольно сложного порядка.

«Точно, довольно сложного. Такого, что даже Дрейк принялся чесать бороду…» И нам еще предстоит с ними встреча.

– С Урмаками сложно договориться?

– Нет. Если не дадите себя в обиду и сообщите о том, что проходите через их земли с миром, они могут принять вас довольно радушно. Или нейтрально.

«Отлично».

– Я должен заметить, что ваша татуировка, Лже-Бохи, в процессе перемещения раствориться – так случается со всеми фальшивыми заклятьями. Приносим свои извинения, издержки производства.

Кажется, Охл добродушно издевался. Его равнодушные обычно глаза посмеивались точно.

– Все в порядке, – отмахнулась Лин. Подумала о чем-то, снова нахмурилась. – Скажите, а как насчет обратного пути? Нам вновь придется предоставлять вам некую услугу? На путь в четыре с половиной месяца пешком мы рассчитывать не можем.

Охлы переглянулись, будто испрашивая согласия друг у друга. Вероятно, с нами остались наиболее важные из всех. И после нескольких секунд молчания Старейшина кивнул:

– Учитывая то, какую помочь уже оказала нам ваша спутница, будет справедливым дать вам пожизненное согласие на любые перемещения по нашим Тоннелям.

На этот раз удивленно переглянулись мы с Лин. Щедро! Бесконечно щедро и очень, очень кстати… Я и правда вечный должник Тами.

– …только вы должны знать, что для обычных людей это довольно неприятный процесс. Хоть и довольно короткий.

– Мы переживем.

Старейшина удовлетворенно кивнул – мол, я предупредил.

Белинда хранила молчание – ее вопросы иссякли. Но у меня вдруг метнулся один – словно камень на пружине со дна. Иехванна! Этот чертов бубен. Мы спрашивали о нем в столице, но местные лишь качали головами – нет, не слышали. И если о нем не слышали Охлы, тогда кто?

– Скажите,… уважаемые… – я знала, что меня и мои вопросы в расчет берут редко, поэтому старалась быть максимально вежливой. – А где нам искать бубен под названием «иехванна»? В какой части ваших протяженных земель?

И взгляд-выстрел Белинды – молодец! А я ведь совсем забыла! Ей было впору хлопнуть себя по лбу.

На этот раз на меня не посмотрели, как на тухлую рыбу. Скорее, одарили взглядом внимательным, чуть тяжелым.

– Иехванна? Вам повезло – вы идете в верном направлении. Это Уромонские старые бубны. Думаю, их еще сохранилось несколько штук – очень сложная в производстве вещь.

– Значит, это к Урмонам?

– Верно.

Что ж… хотя бы не перемещаться на другой конец этого мира. Вот Тами обрадуется, когда узнает, что купила нам билеты на экспресс-рейс ко всем целям сразу. Молодец она все-таки. Что кричала им в спину, обижалась, что поверила в себя в такой сложный момент, не дала задний ход. Лишь бы набралась сил теперь.

И я не удержалась, спросила:

– Тами ведь восстановится?

– Ваша спутница?

Чувствовалось, что время нашей беседы на исходе – Старейшина уже мыслями перемещался в некое иное занятие, куда более ему интересное. Но вежливость требовала соблюсти приличия и ответить на все наши вопросы.

– Я почту это за честь, если вы позволите нам снабдить ее потерянными силами в короткий промежуток времени.

Они нас как будто гнали? Нет, показалось. Скорее, желали как можно быстрее взяться за восстановление функции хода небесных тел.

– Вы можете вернуть ей необходимый для продолжения пути запас сил?

– Можем.

Белинда чинно и благодарно кивнула:

– Мы будем вам очень признательны.

Я с самого начала знала, что они чем-то похожи на Комиссионеров.

Забавно было бы познакомить этого Старейшину с Дрейком.

* * *

(Sara Bareilles – Breathe Again)

Снежное царство земель Урмаков. Бесконечные просторы и сосны-гиганты – таких высоких никто из нас никогда не видел. До небес, честное слово, с пятнадцатиэтажный дом. Ясное голубое небо – весеннее, звенящее, беспредельно чистое. И воздух – изумительный, напоенный свободой, еловой хвоей, бесконечностью бытия.

Смеялись и фотографировались девчонки, сажали остатки батарей в телефонах, но как не фотографироваться, когда Охлы выдали нам обалденные меховые одежды? Мол, у Урмаков холодно, пригодятся. Лин теперь походила на воительницу-барыню в длинной меховой накидке, с вязаной повязкой-«наушниками» и торчащими вверх короткими волосами. Сапоги высокие, широкий пояс с ножами, сумка через плечо. Тами – высокородная принцесса в длинношерстной серо-белой шубе и длинноухой шапке в тон. На мне похожая.

И плевать, что после Тоннеля болело тело и хотелось блевать, – мы отошли довольно быстро. Тамарис смеялась, что некоторые Порталы на Уровнях ощущались хуже…

Она вообще стала другой после загадки Охлов. По взгляду. Как будто близко-близко соприкоснулась с чудом и теперь несла-хранила его внутри. Такое великолепное и волшебное, что никому и никогда не объяснить. И не забыть. Человек, вдруг получивший в дар дополнительную чудесную искру, выглядит иначе – довольным, загадочным, очень гармоничным. Ей шло.

Вокруг первозданный лес. Впрочем, не густой, и потому виден небесный купол. А уж как мы соскучились по чистому небу. И не понять, то ли шаманы Урмаков пели так хорошо, что Светлая млела, то ли Охлы уже наладили «формулу».

– И еще вот так…

– Давай, обними меня. Улыбочку!

Тами и Лин дурачились. Потому что вокруг спокойно; изредка каркали местные вороны, сыпался с веток-метелок, похожий на блестящую пудру, снег.

Я впитывала их улыбки, как свои. Впервые. Потому что мое сердце улыбалось тоже. Не знаю, когда я уловила эту странную внутреннюю свободу, но я ее уловила. Я больше ничего не контролировала. И Создатель свидетель, как же я устала столько лет пытаться все контролировать, силилась быть в чем-то уверенной, боролась со страхами, и, значит, в итоге с самой собой.

А теперь просто плыла. Скользила по течению реки жизни, по удивительно повернувшейся судьбе и понимала: вот оно – чувство, которое я так долго искала. Не грести против волн, но позволить себе наслаждаться мигом. И бросить вожжи, поводья и все попытки быть в чем-либо уверенной. Нужно о чем-то поволноваться? Завтра. Ведь сегодня так хорошо, сегодня я лучше порадуюсь…

И все бы изумительно.

Вот только, несмотря на то, что мы пообедали перед «выходом», спустя час после Тоннеля, проголодались мы адски.

(Blue Stahli – Premeditated)

И потому остановились, обнаружив под очередной сосной сработавшие силки с тушкой местного «зайца» – упитанного, короткоухого. И аппетитного даже для меня, не сторонницы представлять, как именно его придется разделывать и готовить.

– Может, возьмем?

– Чужое.

Лин понимала наши чувства, но ни наклониться, ни притронуться к добыче не позволяла.

– Если здесь силки, значит «лагерь» близко. И, значит, периметр обходят.

Она мигом растерялась всякую веселость, напряглась до привычного состояния, повернула голову, чтобы обвести взглядом горизонт, и почти сразу же услышала злой мужской окрик.

Черт, уже! Она оказалась права! Сюда бежали трое.

– Быстро. Внутрь!

Нас с Тами запихнули в пространство между тесно стоящими тремя камнями – мини-пещеру без потолка и с единственным выходом. Безопасное место. Небольшое «окно», впрочем, имелось – через него мы имели возможность наблюдать за происходящим.

Лин стояла спокойная, как изваяние. Меховой плащ до середины голени; руки опущены, взгляд вперед, как у статуи Эры-завоевательницы. Едва заметно подрагивают готовые дотянуться до оружия пальцы. О, я знала этот исходящий от нее флер стальной уверенности, даже азарта.

Мужики не казались ей серьезными противниками. Да, крупные и кудлатые, да, с ножами, физически крепкие. Она боялась их не больше, чем «зайца» в силках. Но они были ей интереснее.

Кажется, Тами думала о том же – Лин хотелось вновь почувствовать себя хорошим воином. После Мурдаков, после Охлов… И потому в воздухе еще до подхода «противников» прорисовался невидимый клыкастый оскал.

– Стоять! Не двигаться! – доносились приказы.

Рычание и матерки браслет нам тактично не переводил.

– Вы вторглись в наши земли, вы покушались на нашу добычу – сложите оружие!

Кажется, в их лагере не было парикмахера. И стиральных машин тоже – пуховики из меха и ткани добротные, но замызганные, штаны тоже. Волосы у двоих стянуты в хвост, у одного седоватыми патлами по плечам.

– Мы не покушались на вашу добычу.

Недоверчивые, злые взгляды – на Лин, за «зайца». Она пыталась быть вежливой и тактичной.

– Нам нужно увидеть вашего старейшину.

– Вы увидите его только в качестве пленников, – огрызнулись ей.

– В качестве свободных людей.

Мечи оголились одновременно – у местных вжикнули ножны; у Белинды разложились из протонных рукоятей – «складной» и «перочинный» подарок Джона, которым она очень гордилась.

Бой совершенно не походил на бой. Они пытались ее обезоружить, нападали зло, но не очень умело – по всему выходило: не воины – скорее, охотники. И потому очень скоро лишились мечей; у одного порез на предплечье, второй получил рукоятью по виску, а после пинок под зад, третий, до того как был погружен в бессознательное состояние, успел свистнуть…

Что означал сигнальный свист, мы поняли сразу – тревога.

И через минуту потекли по направлению к нам уже не охотники, но тренированные ребята. Десять? Двенадцать человек?

– Блин… – ошарашено выдохнула Тами. Мол, не успели прийти, уже нарвались.

– Она справится.

А Лин вовсю веселилась, даже улыбалась. Правда, с холодным отсветом в глазах. Она отбрасывала от себя врагов играючи, не причиняла им особенного вреда, просто отключала при необходимости. Фору ей давал тот факт, что добегали по одному, по двое, в общем, выстраивались к ней «в очередь». Не предполагали, что женщина может оказаться столь… «загадочной».

А мы сквозь страх любовались. Вспоминалось, как набрасывались на нее Мак и Рен, как пытался заломить Баал, как получил кулаком в челюсть так сильно, что сутки пухла щека, мастер-Дэйн…

Кажется, только теперь местные поняли, что дело плохо. Потому что один из раненых издал свист – на этот раз вовсе тревожный, опасный.

Мы не ошиблись – поверженный подал «красный» сигнал.

Новых прибыло всего пятеро. Но вооруженных до зубов, очень опасных, чем-то похожих на Белинду выражениями глаз. Спокойные, умелые, знающие себе «цену». Они окружили ее на расстоянии кольцом. Главнокомандующий походил лицом на ястреба – глаза суженные, черные, нос приплюснут, слева череп выбрит, справа струились длинные черные волосы до груди. Именно он первым вытащил лук, а за ним, как по команде, натянули тетивы остальные.

Лин даже не дрогнула. И эта застывшая на ее лице полуубыка, как у старухи с косой, заставила меня ощутить снежные мурашки-вьюгу вдоль позвоночника.

Пять стрел? …Как?

Но она даже не колыхнулась внутренне. Действительно «отыгрывалась» после Охлов.

Пальцы разжались одновременно с коротким выкриком главного – местного «пли!», – и чужие воины пустили цепкие стрелы на свободу.

То, что случилось дальше, я увидеть не ожидала – Лин будто жила в ином времени и измерении, там, где действия ее оппонентов казались бесконечно медленными, предсказуемыми. Она стремительно крутанулась вокруг собственной оси, будто тень описала сферу, и сверкнул всего на секунду, но так очевидно вокруг мехового плаща серебристый экран-щит…

«Школа Комиссии вживую…»

Изумленно охнула Тами.

Когда шит-наваждение исчез, Лин продолжала стоять неподвижно, только между ее большим и указательным пальцем торчали все пять стрел, как вынутые из коробка спички. И взгляд, полный мерно удерживаемой ярости – поиграем еще? Во что на этот раз – в мечи, ножи, новые стрелы? Кажется, она приготовилась выпустить настоящие когти. Впервые на Урмаэ…

Но совсем ошалела я от того, что случилось дальше: главарь откинул оружие и опустился, практически пал на колени. Выдохнул: «Гхерра» – и уткнулся наполовину выбритым черепом в снег.

А за ним остальные.

Они бросали оружие перед Лин, как перед божеством. И все со смесью удивления и ужаса шептали «Гхерра», а после преклоняли до земли головы.

Гхерра – кто это?

Долгая минута тишины; стоящие ниц незнакомые мужики. Кто был в сознании, все умудрились перевернуться и встать перед Белиндой «моркорками».

И лишь спустя продолжительный момент почтения главарь поднял лицо. Взгляд встревоженный, голос тихий, смущенный:

– Мы приносим тебе свои извинения, Гхерра – Богиня Гнева и Мести. Ты так редко сходишь к людям, что мы почти забыли писания. Добро… пожаловать… в нашу скромную обитель.

«Гхерра – Богиня Гнева и Мести?» Они однозначно ее с кем-то спутали. Вот только на руку нам это или нет? Тами изнывала от удивления и шока, как и я, желала понять, что же будет дальше?

А вслух шепнула:

– А ей подходит…

Точно.

Липовая Гхерра довольно прохладно молчала.

Наполовину бритый тушевался. Кажется, теперь они по-настоящему ее боялись, поняли, что действительно стояли на волоске от смерти. И разозлили ту, которую злить не стоило.

– Чем мы можем быть тебе полезны? Дай знать. И прими наши извинения…. пожалуйста.

И вновь уткнутые в снег лица.

Белинда снизошла до ответа, сохраняя ледяной отблеск во взгляде.

– Нам нужно увидеть вашего старейшину.

– Мы проводим…

– Проводите. Но, если кто-то поднимет руку на меня или моих спутниц, я уложу вас всех.

Она произнесла это так буднично, будто сказала: «Мне круассан и три булочки с джемом» в пекарне.

– Никогда… – послышалось разрозненным строем.

И все, кто склонился перед ней, достали из-под одежды медальоны на цепочке и в качестве клятвы поцеловали их.

* * *

Наверное, никогда еще в моей жизни не было дня столь удивительного, столь странного и требующего колоссального терпения.

А все потому, что нашу Лин сразу же по приходу в деревню усадили на «трон» – деревянный постамент на просторной заснеженной площадке чуть в отдалении от домов. А нас с Тами, как почетных гостей, по сторонам от нее, Гхерры.

И началось…

Они – все местные, собравшиеся по поводу знаменательного события, – выходили и кланялись по очереди. Мужчины представлялись сами, почтенно склоняли головы, после представляли жен, детей, кто-то внуков… И всем Белинда чинно кивала.

– Зачем ты это делаешь?

Спрашивала Тами удивленно и тихо-тихо, стараясь не шевелить губами, когда очередная группа отходила прочь.

– Я буду играть эту роль так долго, как смогу. Поверь, «Гхерре» здесь рады куда больше, нежели каким-то гостям из далекой земли.

Она была права.

И не только потому, что «Гхерре» так же все досталось бы куда легче и проще, нежели «Белинде», но еще потому, что Урмаки выглядели так, словно соприкоснулись с настоящим чудом. Идентично тому, как недавно выглядела сама Тами, стоило ей «поуправлять» чужой Вселенной. Завороженный, неприкрытый восторг в глазах детей, благоговение в глазах женщин, изумленное почтение во взглядах парней, мужчин, стариков… Они впервые видели кого-то, кто дрался не как человек, кто умел творить непостижимое – увернулся сразу от пяти стрел, сверкнул щитом, остался невредим. Сейчас они наяву созерцали того, кто существовал лишь на страницах старинных книг, в легендах, в пергаментах, в их древних мифах, – Богиню.

«Да и чем, Лин, собственно, не Богиня? Комиссионеры, по сути, для нас тоже вроде Богов… Только более-менее понятных, близких. А ее учил Комиссионер…»

Имен столько, что не запомнить. Но в памяти отпечатались два – первое принадлежало местному главнокомандующему, тому самому бритому воину, который первым склонил перед Лин колени, – его звали Торнумом. Он вышел на поклон с невысокой женой, без детей. И еще врезался в память старик – Кулум. Слепой или почти слепой, он объяснил, что во временное отсутствие официального вождя племени правит общиной. Заклинатель, шаман. Ему не нужно было быть зрячим, чтобы мы все одновременно ощутили ему мягкую мощь, некую силу, которой не обладали остальные.

А после подарки. Точнее дары. Множество.

К ногам Белинды несли оружие, меховую одежду, плетеные корзины, тушу убитого утром оленя. Просили не гневаться на недружелюбную встречу, принять.

И Лин принимала все подряд – украшения, тканые ковры, еду, кованые фигуры…

– Куда!? – цедила Тами изумленно. – Как мы все это на себе потащим?

Ты в своем уме?

Но Белинда совершенно точно знала, что делала. И объяснила она это нам уже за ужином, который накрыли за длинным столом прямо на улице под вечер.

– Все просто с этими подарками… – мы впервые за день наедались от пуза, пили слабую и ароматную настойку на травах и прислушивались к песням, которые между подачей блюд заводили женщины. – Я скажу им, что приняла «суть» даров. Но так как я Бог, людские вещи мне не нужны. Я унесу с собой их почтение.

– А вещи?

– А вещи останутся им самим.

Теперь Тамарис смотрела иначе – с восхищением. Мол, хитро, умно, молодец!

Костер сложили высоченный – метра в два. Горел он жадно, с треском, искр в рано потемневшее небо выпускал сотни.

Клан гудел радостью. Появление «Гхерры» ознаменовало для местных начало нового этапа, селение с названием Тоулун отныне являлось «отмеченным божественной печатью». Урмаки знали: они навсегда останутся для себя избранными, потому что по тем же тропинкам, где в детстве ступали их босые ноги, прошли ЕЁ ноги …

В Белинде никто не сомневался. Непостижимым для нас образом старый Кулум подтвердил – да, это она. Как он оценил?

Собственно, не важно. И пусть.

Настойка лилась рекой; оленя зажарили на огромном вертеле.

А эту странную атмосферу, которая могла бы случиться с людьми после пережитого апокалипсиса – удивительного благоговения, почтения, надежды, даже веры в то, что отныне все пойдет иначе и обязательно хорошо, – я сохранила в тайнике своей души.

Там, где хранила сокровища.

– Не сердишься ли ты более на нас, о Великая? Презренными были наши действия, но людские души наполнены страхами за сохранность своих семей и пропитание. Прости нас.

– Не сержусь.

Чинный кивок вместо «спасибо».

– Чем мы можем быть полезны тебе и твоим спутникам, о Великая?

Кулум вещал за всех стоя, опираясь на деревянную палку. В пальцах серебристый кубок с вином – таких кубков Белинде подарили штук пять. Я бы не удивилась, если бы оказалось, что у Кулума последний…

Вокруг силуэты приземистых деревянных домов, дальше река – широкая, бурная, почти черная. Лес на другом берегу – до него далеко. А небосвод усыпан звездами, как брильянтами. Их много, как в ту первую ночь, когда мы оказались на Урмаэ, их миллиарды…

– Имея цель, которая ведет нас, мы держим путь к Уромонам, – Лин отвечала размеренно, соответствующим тоном. Я и не думала, что она так может говорить – чинно, как королева. – Сможете ли вы обеспечить нам переправу на другой берег?

– Сможем, – шаман ненадолго умолк. – Вынужден, однако, признать, что тебя и твоих спутниц ждет задержка. Недлинная. Прежний паром проломил борт и часть днища о камни – не совладал со шквальным течением Вииды, оказался отнесен прочь от деревни. Новый мы строим, но завершить строительство сможем дня через два-три. Имеется ли у вас возможность обождать?

И за столом стихли. Никто больше не говорил, не шептался, не стучал приборами о тарелки – все ждали. Чего, решения Гхерры относительно «погостить»?

В этой полной тишине вопрос Белинды прозвучал осторожно:

– Не стеснит ли наше присутствие жителей? Не явится ли неудобным?

Кулум аж выдохнул от почтения.

– Твое присутствие для нас – праздник. Если смеем надеяться, что ты пробудешь с нами несколько дней, мы – счастливый народ.

Трещал костер; пахло жарким, копченой рыбой, маринадами. И еще свежим чуть морозным, щиплющим за щеки ветром. Шумела непокорными и пакостливыми водами река-Виида.

– Пробуду.

Загудели роем все и сразу – с облегчением, радостью, недоверием, счастьем.

Чудо случилось. Чудо продолжается.

День за днем шагая в неизвестность, мы забыли, когда вот так просто сидели, наслаждались, имели возможность расслабиться, передохнуть. Отломить кусочек жирного ароматного мяса, пожевать теплого хлеба, отведать слабой браги и незаметно захмелеть. А где хмель, там и шуточки.

– Слышь, я теперь буду называть ее «Гхерра», когда вернемся.

Тами, склонившись за спиной Белинды, шептала мне на ухо.

– Я тоже.

Мы, пьяные, прыскали со смеху.

– «О, Великая, не передашь ли мне соль? И примешь ли мои дары?»

– «И не задержишься ли в моей обители на часок-другой?»

– «Благослови меня, если корона не жмет…»

Молчание Белинды и застывшая на лице полуулыбка обещали надрать нам задницы.

* * *

Белинда

– Я хотела попросить вас: пусть те вещи, которые мне подарили, останутся у вас. Вы одарили меня главным – почтением. Это все, что имеет значение.

– Услышал Вас. Очень щедро, Гхерра, спасибо.

Она сама не знала, зачем зашла к нему, – наверное, просто так. Спросила, где живет Кулум, отыскала круглую бревенчатую избу и теперь с удивлением оглядывала ее изнутри. Похожую на купол, с очагом костра по центру, с воздуховодом, через который видно звезды (и не мерзнет?). Лавка в углу, шкуры, деревянные потертые столы, множество книг. Сухие травы в вязанках; широкие плетеные снегоступы и то, названия чему она не знала, – вероятно, курительные принадлежности шамана, его заклинательные амулеты, призывные барабаны. Диковинно.

Кулум сидел на лавке, набивал трубку. Ей бы идти, но он вдруг спросил:

– Вы покурите со мной трубку?

– Да.

Лин села рядом. И неожиданно для себя спросила:

– Вы же понимаете, что я не Гхерра?

Сама не знала, зачем сказала. Понимала – шаман не выдаст, даже если сознается. Но ответ ее удивил:

– Вы – ее посланница, поверьте, я знаю.

– Я…

– Гхерра всегда приходит к людям в образе отмеченного человека. Великого Воина, собранного, сбалансированного, уравновешенного. Все это в Вас есть.

– Отмеченного…

Повторила Белинда эхом и умолкла.

Кулум на ощупь выбирал табак помельче, аккуратно забивал в трубку, смотрел чуть заплывшим, но по-своему очень ясным взглядом мимо.

– Да, отмеченного. Можно Вашу руку? Пожалуйста.

И она протянула.

Он коснулся тыльной стороны ее ладони едва-едва, но вдруг белым вспыхнул и четко явил себя узор Миры. Она не видела его так давно. И выдохнула завороженно.

– Видите?

– Но то была… совсем другая Богиня… Способная любить и принимать мир таким, каков он есть. Без гнева.

– Верно.

Старик нисколько не смутился. Сунул в рот мундштук, потянулся за тлеющей деревяшкой, долго, со смаком раскуривал трубку. Затянулся лишь раз, протянул гостье – ее черед первый.

Она приняла трубку, как дар. Как когда-то от Мастера Шицу. И колыхнулся внутри дух далеких гор, качнулся вокруг образ Тин-До. Прекрасное ощущение, тягучее, очень родное. Она скучала по нему.

– Любовь – обратная сторона гнева. Его главный и ясный аспект.

«Все сложно, но это так. Как я говорю».

А хитрая вязь все светилась на ладони – Белинда не могла оторвать от нее взгляд. Ни разу не смогла вызвать ее самостоятельно, хоть пыталась не раз.

– Это и есть отметка. Знаете, я живу уже сто сорок два года и очень редко ошибаюсь. Просто поверьте мне на слово.

Кулуму верилось. Как здорово в далеких и незнакомых землях неожиданно ощутить себя дома. И вести этот неспешный разговор с мудрецом. Она съездит в Тин-До по возвращению. Поздоровается.

– Ваше воинское умение выше всяких оценок. Вас ведь учили Боги?

В каком-то роде.

– Мастера из мастеров, это верно.

– И мне не требуется этого видеть, чтобы чувствовать. На наших землях такие не рождаются, увы. Вы пришли издалека… Скажите, Вы помните то место, где родились?

– К сожалению, нет…

Она не знала, почему этот непонятный ответ так впечатлил старого шамана, но он почтенно притих. И в воздухе витало: «Все верно. Гхерра отмечает тех, кто до поры до времени не помнит себя».

Они курили молча; костер напротив чадил вверх. На деревню давно пала ночь; девчонкам выделили небольшой дом, снабдили чистым бельем, водой, купальными принадлежностями.

«Сто сорок два года…» Кулум выглядел лет на семьдесят. Если она хоть что-нибудь еще понимала в возрасте стареющих людей.

Табак пах хвоей, корой, немножко чаем, как ей показалось. Вкусный, крепкий. Наверное, «специальный», тоже извлеченный для особого случая.

Руки Кулума – жилистые, с выпуклыми венами, морщинистые – принимали трубку неторопливо, уважительно.

Затягивались по очереди.

– Прежде чем Вы покинете мое жилище, – а я очень рад Вашему визиту, – могу ли я спросить, что за цель ведет вас к Урмонам? Не сочтите за дерзость.

– Спрашивайте все, что считаете правильным. Отвечу. Если смогу.

Шаман кивнул. Лин нравились его глаза небесно-голубого цвета. Безоблачные, как у ребенка, как небо весной.

– Так вышло, что к ним нас ведет беда. Она случилась не со мной, но с Меган, моей спутницей. В руки ее… супруга, – браслет выдал на местном языке именно это слово, – попала очень нехорошая вещь, изготовленная Урмонами. Зовется она Цэллэ.

– Проклятый факел…

И впервые в безоблачные глаза закрались низкие серые облака.

«Он знает». Ей стало легче.

– Да. Теперь он заражен, и его дух… угнетен. Так вышло, что мы узнали о том, что противоядие изготовить возможно. И потому мы держим путь на другой берег.

– Ясно.

Шаман долго молчал, прежде чем заговорить снова.

– Урмоны недоброжелательны. И гости нечасто почитают визитами их места.

– Мы об этом слышали. Но выхода у нас нет. К тому же проходным билетом сюда нам служило обещание о том, что мы достанем бубен «иехванну», который тоже придется просить у них. Понимаю, что будет сложно, но нам приходится надеяться на лучшее.

Длинные седые волосы, серое подпоясанное одеяние – сплошное, как платье. На ногах поношенные сапоги; рядом деревянная трость.

– Цэллэ – та еще дрянь.

Кулум протяжно вздохнул. Затем поднялся, отдал ей трубку, наощупь добрался до старого сундука, откинул крышку, принялся что-то искать.

– Для того чтобы изготовить противоядие, вам понадобится горный кристалл – чистый, без вкраплений. У меня есть такой, сохранился с очень давних времен.

Сердце Лин забилось быстрее.

– И еще рукоять из столетней Хвои, в которую била молния. Сейчас, я найду… Вот.

И он достал точно такой же конус, какой был приделан к завернутой в тряпку вещи, ныне покоящейся в сумке Мег.

– Но это не все. Еще нужен будет дух стабильного и уравновешенного человека. Очень сильного человека.

– Мой подойдет?

Белинда не колебалась ни минуты – мелькнувшая в ее голове мысль о том, что, возможно, придется отдать жизнь ради друга, не вызвала ровным счетом никаких эмоций. Так она научена, таким она видит смысл жизни. В помощи. В принятии всего, что грядет. И, если нужно… Вот только Бойд…

– При всем моем уважении к Вам, Гхерра, – старик вернулся с вынутыми из сундука предметами и опустился рядом на лавку, – нет.

Покачал головой. Пояснил:

– Видите ли, нужен не просто дух сильного человека. Но дух, напитанный тем, что придает жизни смысл, – любовью. Желательно к тому, чей разум поврежден Цэллэ. Среди вас есть такой человек?

– Есть.

Мег.

– Тогда… все возможно.

Горный кристалл вызывал неприятные ассоциации. Она видела его на фото – «голову» фонарика. Прозрачный, чистый, не очень ровный и тяжелый. Его двойник будет пульсировать целебным светом, она надеялась.

– Кулум…

– Да?

– Могу я Вас просить?

– О чем пожелаете.

– Пожалуйста, дайте эти вещи, – и она указала на камень и рукоять, – нам с собой. Можно?

«Вдруг у Урмонов нет свободных? И вдруг это станет препятствием на пути изготовления противоядия?» Нельзя рисковать.

– В обмен мы готовы оставить вам золото или что попросите.

– Ничего не нужно.

Старик улыбнулся – мягко, тепло. Немного грустно.

– Но хотите совет?

Лин молча кивнула; выбросила вверх ворох искр треснувшая щепка. Угли здесь переливались оранжевым, знакомым – почему-то это казалось хорошим знаком.

– Не ходите к Урмонам. Не нужно вам.

И печально склонилась темноволосая голова. Когда ежик отрастет и станет длинным, она подстрижет его опять – боевая привычка.

– Увы. Нужно.

– Нет.

Они смотрели друг на друга долго. Белинда напряженно, Кулум сквозь нее и заодно сквозь все пространство мира – прозрачно, безмятежно.

– Почему?

– Почему? – голубые глаза хранили загадку, которую она никак не могла разгадать. И маяком горела на ее ладони звезда Миры. – Потому что… мы тоже Урмоны.

Это означает…?

Означает?

– Вы тоже… можете… – она не верила тому, что слышала, тому, о чем думала. И так безбрежно и ярко засияла надежда. – … изготовить антидот для Цэллэ?

Кулум улыбался.

* * *

(Alexandre Desplat – New Moon (The Meadow))

– Он сказал: потребуется время. Кристалл нужно заговорить светом дня и ночи. Где-то два дня…

Она говорила на выдохе, до сих пор пораженная. Сидела на кровати в темной избе, а рядом, прямо у ног, обняв ее за колени, Мег.

– Мы дошли… Дошли…

Кровать скрипнула под весом присевшей рядом Тами.

И никому не верилось, что не нужно к Урмонам, по крайней мере, не за противоядием. Как же им повезло – Кулум – Урмон… Конечно, все Урмаки – бывшие Урмоны. Одни корни, одни знания. И они отыскали «своего», готового помочь, шамана.

– Ему нужен будет дух любящего Дэлла человека. Твой.

И пальцы погладили рыжие волосы Мег.

– Конечно… Конечно…

Поспешный тихий ответ. Меган ни в чем не сомневалась, как до того Белинда.

– Я готова.

– Два дня.

Тами прислонилась к плечу Белинды, положила на него свою голову.

Лин обняла их обеих.

Дошли.

Впервые за долго время она чувствовала себя, как маленькая девчонка, которой от облегчения хотелось пролить слезы. Что-то внутри дрожало – трепетно, нежно, с благодарностью за случившееся.

* * *

Нордейл. Уровень Четырнадцать.

«Дрянь» не поддавалась. Она хотела жить, несмотря ни на что, и чем настырнее Дрейк пытался отделить ее от остальной структуры, тем быстрее преображала все то, чего касалась. Она просто обожала внимание.

– Получается, чтобы избавиться от нее, нужно убрать с нее взгляд. Забыть.

Дэлл, несмотря на глубокий сон, выглядел бледным, неестественно серым. Начальник опасался даже предполагать, где в этот момент блуждало отпущенное на свободу сознание.

Лаборатория. Час ночи. Все нормальные люди давно спят; Ди уже который вечер коротает в одиночестве, а он сидит здесь, потому что время на исходе. В ближайшие двое суток все решится. А на карте Судеб три светящиеся линии, одна из которых обрывается в течение сорока восьми часов.

Он качал головой всякий раз, когда смотрел на нее. И молча увещевал: «Не дай этому случится, Мег… Прими какое-то другое решение…»

И вновь возвращался к Дэллу.

Если «дрянь» оживает от внимания, то каким образом обеспечить ей полное невнимание? Люди в бодрствующем состоянии любят мысленно «обсасывать» свои недуги. «Ой, что-то я стал недомогать, мое внимание притупилось, хвораю». Одриард не исключение. «Включи» его сейчас Дрейк, и он первым делом бы спросил, что с ним не так?

Так. Так! Если настроиться на верные параметры…

Случись им с Меган завершить предложенное Дрейком, отвлеки они Дэлла от одного недуга другим, каким был бы результат?

Они бы его убили. Возможно. Нет. Они бы убили «ее» – ту тьму, которая не терпит, когда ее игнорируют.

Этой ночью он собирался сделать именно это – игнорировать ее.