Синий пикап миновал крайний подъезд и затормозил напротив невысокого бетонного парапета. Водитель – крупный бородатый мужчина – повернулся к пассажиру, чей высокий чистый лоб пересекла тонкая морщина. Саймон шумно втянул воздух, чихнул от скопившейся в кабине пыли и поморщился. Он мог бы отправить грузчика за вещами одного и не присутствовать лично, но по какой-то причине все же решил поехать.
- Здесь? – Бородач с интересом посмотрел на дом. Не часто его работодатель посещал трущобы подобные этой.
Послеполуденное солнце дробилось в пыльных окнах и приоткрытых форточках.
- Да. Пойдем со мной, нужно погрузить сумки.
Синхронно хлопнули дверцы; блеснули декоративные пряжки, когда молодой дизайнер стряхнул невидимые пылинки с рукава модной куртки.
На стук открыли сразу же - наверное, ждали.
Рыжие волосы, усталое лицо, темные круги под глазами.
- Эй, Мег! Привет-привет! Кофе не предлагать, уже пил!
- Привет, Симми, заходи.
Сумки, аккуратно упакованные и составленные в ряд, ждали у входа. Чистая комната встретила тишиной; лишь скрипнули за спиной дверные петли.
- Не важно выглядишь, подруга… У тебя все в порядке?
Одетая в бесформенный свитер девушка лишь неопределенно махнула рукой, мол, не спрашивай.
- Вещи-то хоть пригодились?
- Конечно. Они были великолепны… Я все упаковала. Носила аккуратно, ничего не испортила.
Какое-то время Саймон смотрел на хозяйку квартиры, чувствуя неясную тревогу. Потухший взгляд и полное отсутствие блеска в глазах, будто из них, как и из комнаты вынесли все лишнее, убрались на славу.
- Мег, оставь их себе, если хочешь.
- Не хочу. – Она грустно улыбнулась. – Прости.
Худые плечи передернулись, будто одна лишь мысль о хранении недавно носимых ей же вещей вызывала отвращение. Саймон хотел, было, пошутить, съязвить о том, что тряпки оказались недостаточно хороши даже для того, чтобы быть принятыми в дар, но почему-то промолчал, сдержался, полагаясь на интуицию.
Сзади запыхтел, перетаптываясь на пороге, водитель:
- Уносить?
- Да, уноси. Мег, точно не хочешь что-нибудь оставить? Соседи обзавидуются!
Еще одна грустная улыбка из разряда «они уже итак обзавидовались. Хватит».
- Не хочу.
- Ладно, понял. Грузи в машину, – бросил Саймон водителю и подвинулся в сторону, освободив тому доступ к сумкам. А после снова удивился неестественной чистоте крохотной комнаты: ни пыли, ни крошек на столе, вымытый пол, идеально ровно застеленная кровать. Взгляд случайно наткнулся на лежащую у подушки мягкую игрушку. – Э-э-э-й! Ты тоже ходила на ярмарку? А я так и не смог попасть по мишеням! Все мазал и мазал, двадцать баксов просадил, представляешь?
Его широкая улыбка угасла, стоило Меган вздрогнуть. Не девушка – замершая статуя с рыжими спутанными волосами и застывшими неподвижными глазами. И Саймону сделалось совсем уж не по себе, когда она, поджав губы, подошла к кровати, взяла плюшевое солнце в руки и, не говоря ни слова, заперла его в шкафу. На нижней полке. Там, где хранились старые кроссовки, слишком холодные для осени.
Закрылась дверца, ключ брякнул о дно алюминиевой банки, на дне которой покоилась мелочь.
- Хорошие вещи, красивые, – произнесла Меган, и Саймон, ожидавший слов о солнце или о ярмарке, не сразу сообразил, о чем речь. И лишь через секунду, все еще растерянный, небрежно отмахнулся:
- Не стоит благодарности. Ты знаешь, если что, просто приходи ко мне, помогу, чем могу.
- Да, знаю.
- В любое время… - Он потоптался на пороге, чувствуя, что пора уходить. – Без причины. Просто приходи.
Она кивнула. Неопределенно, будто и не слышала сказанных слов.
- Да, приходи… - повторил Саймон, покачал головой и, испытывая непонятную тревогу, вышел за дверь, навстречу тяжелому осеннему небу.
*****
Страшно.
Страшно бывает, когда оступаешься, когда не понимают, когда боишься, когда в чем-то обвиняют, когда не знаешь, в каком направлении двигаться. А еще бывает страшно оставаться наедине с самим собой.
Страшно, когда ложишься и не можешь заснуть, когда из всех углов на тебя укоризненно смотрит тишина, когда одиночество – это не удел героев из дешевого романа, а вдруг окружившая тебя реальность. И одиночество, как рак души, тоже делится на стадии.
Казалось, этим вечером я соскользнула на последнюю.
В рюмке с водкой, стоящей на подоконнике, отражалась луна: плавала и не тонула на прозрачной поверхности. Можно пить, можно пить много, можно угробить тело, но все равно не успокоить душу. Слез не было. Сухо, тихо и темно, одинаково пусто как снаружи, так и внутри. Надо бы просто выжить, как-то продержаться, пережить очередную минуту, час, день. А потом, когда-нибудь… ведь так поют в песнях, потом станет легче…
Только бы не ждать назад, но как не ждать? Как?!
Затерянный в пространстве Уровень тринадцать.
Кто я… где я? И зачем…
Почему всегда одна? Неужели всегда просила слишком многого?
Только бы не сорваться, не начать плакать, только не жалеть, просто жить. Пока как получается. Идти, пока идут ноги, дышать, пока от всхлипов не сведет грудь. Никто и никогда не приходит, чтобы помочь: не протянется рука, не раздастся стук в дверь, не свершится чудо.
Дрожащая в рюмке луна и тишина.
Пережить еще одну минуту и не заглядывать внутрь – страшно. А что, если она померла? Та маленькая девочка… Что, если она лежит на полу и не дышит?
Не смотреть внутрь, не смотреть…
Никогда больше не смотреть.
Заколыхалась в стеклянной рюмке, подхваченная трясущимися пальцами, луна.
Он ушел.
Ушел…
Ушел.
Неделей позже.
Погода испортилась окончательно.
Тяжелые тучи свили гнездо над Соларом: дождь то начинался, – крапал по окнам и подоконнику или бил тугими струями по грязному асфальту - то объявлял перемирие и прекращался, уступая место холодному шквалистому ветру. Летели с деревьев оставшиеся в немногочисленном составе сухие листья, их павшие товарищи сырели в непросыхающих лужах. Хлопал терзаемый порывами капюшон тонкой куртки.
Поблескивали на бетонной стене осколки разбитой пивной бутылки, окруженные множеством окурков - выдачу мизерной зарплаты накануне «праздновали» соседи. Не успела я ступить на ставшую бурой от воды лестницу, как сзади послышались шаги.
- Эй, а что твой дружок на хорошей машине больше не приезжает? Плохо сосала?
Следом раздался вульгарный смех.
Я обернулась, смерила двух оплывших от чрезмерного употребления спиртного девиц из соседнего подъезда презрительным взглядом и отвернулась, оставив комментарий без ответа. Открыла почтовый ящик, достала несколько конвертов, – ни одного с гербом Комиссии – вернула замок на место и толкнула входную дверь.
Комната выстыла. Что же будет с ней зимой?
Растолкала продукты из магазина по полкам холодильника, не снимая куртки, села на кровать и принялась просматривать корреспонденцию. Несколько счетов и два письма из компаний, куда я накануне подавала заявление об устройстве на работу. Оба с вежливым приглашением на прохождение дополнительного собеседования.
Ирония судьбы.
Раньше отказывали много и часто, а теперь почти все соглашались принять меня на работу, несмотря на малый опыт и явный недостаток нужных умений. Парадокс. С одной из бумаг смотрели темно-бордовые строчки: просьба срочно позвонить в отдел кадров, где во мне, как гласил подписанный секретарем лист, были крайне заинтересованы. Я хмуро посмотрела на лежащий рядом телефон – новый, черный, удобный, присланный курьером на следующий день после того, как Дэлл покинул мою жизнь, но в руки его брать не стала.
Прощальный подарок.
«Не успел отдать перед отъездом. Это тебе. Д.».
Коротко и лаконично.
Теперь у меня был новый телефон, который было бы непрактично отвергнуть, но на который я старалась не смотреть без лишней необходимости. Телефон с пустой записной книжкой и отсутствием контактов, вечно молчащий, будто обиженный на жизнь гаджет – тяжелое напоминание об ушедших днях. Не выкидывать же…
Я отложила конверты в сторону и подошла к холодильнику, чтобы достать минералку. Прошла неделя… Почему я тяну? Почему не устроюсь в один из теплых офисов с удобным креслом, гудящим под столом системным блоком и псевдо-улыбчивыми коллегами? Что мешает? Новая спокойная работа, какая-никакая, но все-таки зарплата и стабильность. Глядишь, к лету удалось бы накопить на новый набор одеял или даже кондиционер… Прогреть, наконец, эту чертову хибару.
Пузырьки газа обожгли горло холодом.
Всегда холодно - в этой дыре, в этой каморке, в этом городе, внутри. Привычная тяжесть на душе. И вот уже не первый день копошилась на краю сознания странная идея, которую все никак не удавалось ухватить. Нет, не должно быть офисов и этой чертовой размеренности, должно быть что-то другое, хоть сколько-то интересное, позволяющее удержаться на плаву. Что-то свое, приносящее кроху радости, что-то полезное…
Я отставила пустой стакан в сторону, опустилась на стул и посмотрела в окно, единственное светло-серое пятно в темном мире. Потерла лоб, пытаясь сосредоточиться. Колыхались на фоне неба голые верхушки деревьев: тонкие ветки, тонкие пальцы, устремленные ввысь.
На секунду вернулось в памяти знакомое лицо с серо-голубыми глазами, но тут же усилием воли отброшено прочь. Все, что касалось Дэлла, теперь было отсечено, замуровано внутри и залито сверху бетоном.
Было и прошло.
Да, любила. Но не смела думать об этом.
Теперь бы просто выжить, найти дело и заняться им, чтобы однажды оно окончательно вытеснило из головы воспоминания о чудесном августе. Время не стоит на месте. На дворе промозглый сентябрь и дожди. Если ноги застынут без движения, то подошвы тут же всосут в себя лужи отчаяния. Нельзя, нельзя, нужно идти вперед. А если продолжать путь только в солнечные дни, то никогда не достигнешь цели.
Взгляд упал на притихший телефон, а разум вновь зацепился за неоформившуюся идею, принялся шамкать и жевать зубами ореховую скорлупу, пытаясь добраться до ядра, до сути. Что же такое хитрое я все это время силюсь придумать? И почему так уверена, что лежащие на кровати конверты дополнят те, что уже забили стоящую под столом мусорную корзину?
В который раз за сутки начался дождь.
*****
Над столом колыхалась тусклая лампа в конусообразном закопченном абажуре. Сигаретный дым вился вокруг нее спиралями.
Чак неторопливо точил железку, поглядывая на сидящую на единственном свободном от хлама стуле Меган. По ее волосам и куртке стекала вода. Настукивал в окно дождь; сгустились сумерки.
- Давно ты не заходила. Слыхал, закрылась конторка твоя?
Гостья кивнула. Она вот уже несколько минут молчала, наблюдая за его неторопливой работой. Тяжелый взгляд, тонкая линия упрямо сжатых губ. Побила все-таки жизнь, побила.
Замочных дел мастер затянулся сигаретой, отложил ее в пепельницу, выпустил дым и привычным жестом потер усы. Домой бы уже пора, а все никак не мог бросить напильник.
- А я говорил тебе… Опасно. Давно надо было завязать.
- Вот и завязалось. Само.
Нортон кивнул. Вновь взялся за упрямую железку.
- Куда теперь?
Легкое пожатие плечей; с волос упало еще несколько капель.
«Что-то изменилось в ней», - подумал Чак, – «вроде тот же человек и не тот». Что-то ужесточилось в знакомом лице, появился в глазах стальной отблеск, как бывает у тех, кто держится не «за», а «вопреки». И безбашенность во взгляде: веселая и нервная одновременно, мол, плевать на все, выплыву из дерьма и спляшу на вашей могиле.
Чак покачал головой. Хорошая девка, жаль, если сорвется.
Меган тем временем взяла со стола одну из отмычек и теперь задумчиво крутила ее в руках. Чака не покидало ощущение, что цель визита припозднившейся гостьи выяснится очень скоро – невысказанный вслух вопрос уже витал в воздухе.
- Говори уже, не тяни, – поторопил он, не желая ходить вокруг да около. – Денег тебе дать?
- Нет.
- Тогда зачем пришла?
Меган помолчала, затем взглянула ему в глаза – холодно и прямо, как питон.
- Ты говорил, что можешь делать замки, которые никто не смог бы открыть?
Нортон удивленно поднял голову. Докурил обуглившуюся до фильтра сигарету и задавил ее двумя пальцами в пепельнице.
- А чего вдруг вспомнила?
- Ведь говорил, что даже чертежи есть, но дорого…
- Там детали сложные нужны. Магниты новые, схемы. Конечно, дорого.
- А если бы денег хватило, как думаешь, их бы покупали?
Замочник оскалил желтоватые зубы в ухмылке и прищурился.
- Да богачи бы за такие удавились. Потому что их никто не смог бы открыть. Даже я сам. Это если без ключа-то.
Меган выглядела странно удовлетворенной.
«Вот ведь, сама себе на уме…»
- Так чего спрашиваешь-то? Пришла уже в ночь, сидишь, хитришь, не пойми чего…
Она снова подняла на него зеленые глаза – ясные, как у безумца, убежденного в собственной гениальности.
- А давай сделаем несколько. Попробуем продать. А там поставим на поток, если пойдет.
- На что сделаем-то?
- Есть деньги.
- Много?
- На первую партию хватит.
- Где взяла?
- Что?
- Деньги.
- Не важно.
Ее лицо снова сделалось непривычно упрямым. Не тем мирным, спокойным, каким оно было еще пару недель назад. Чак удивленно отложил напильник в сторону.
- Ты это серьезно? А бабки откуда? Ворованные?
- Нет. Мои собственные.
Ответ прозвучал холодно и коротко, Нортон поверил. Помолчал, пристально глядя на гостью, пожевал губами, пытаясь замаскировать растерянность. Собирался ведь уже домой, как обычно, а тут пришла, с толку сбила и, черт возьми, признаться, заинтриговала… А ведь хотел выпить пива, спокойно посидеть перед телевизором, мозги отключить до утра. Видно, не судьба. Хотя пива можно и вместе выпить. А заодно и поговорить.
Он снял с головы повязку, стягивающую волосы, и бросил ее на стол. Сгреб пачку сигарет, сунул в карман.
- Пойдем-ка, закинемся какой-нибудь дрянью.
- Что? – солдатский слэнг заставил тонкие брови удивленно поползти вверх. - Какой еще дрянью?
- Пивком хоть что ли. А то устал я, мозги не работают.
- А-а-а… - Меган расслабленно откинулась на стуле и впервые за все это время улыбнулась. – Думаю, что такое «закинемся»? Ну, пойдем, «закинемся».
- Угу. Заодно и расскажешь мне все.
- Договорились.
Чак стянул с вешалки мятую куртку, накинул ее на плечи, кивнул головой, мол, давай на выход, и погасил в мастерской свет.
*****
- Странный он какой-то. Потерянный. Весь вечер на эту певичку смотрит и виски глотает. - Аарон Канн – стратег отряда специального назначения – кивнул в сторону сидящего чуть поодаль, на углу барной стойки, друга. – Устал что ли? Вроде не больше чем обычно тренировались.
- Дэлл-то? – Мак Аллертон выбрал из прозрачной тарелочки самый пузатый орешек и закинул его в рот. – Может, и устал. У меня точно мышцы болят; Дрейк зверствует.
Певица на сцене плавно двигалась в такт исполняемой песни – приятный голос, чуть хрипловатый и низкий; округлая грудь под коротким платьем, длинные ноги, уверенно стоящие на высоких золотистых шпильках.
- Я бы и сам такую… - Канн многозначительно усмехнулся. – Хороша.
Чейзер, сложив руки на груди, тоже наблюдал за Дэллом - Аарон верно подметил – интерес Одриарда был странным и слишком пристальным; тяжелый взгляд подрывника неотрывно следил за барной певицей.
- Увлекся он, что ли?
Сидящий рядом с коллегами Халк покачал головой.
- Вот уж не думаю.
- С чего бы тогда так себя вести? Сидит один целый вечер, молчит, надирается. Еще недавно он радовался свободе. Вспомни, как праздновали! Та еще вечеринка была; веселились так, что, думал, дом рухнет. А теперь, вон, смотри, притих. Не прижилась внутри свобода?
Аллертон комментировать не стал, Халк тоже. Внимательные глаза сенсора следили то за девушкой на сцене, то за медленно потягивающим виски Дэллом.
- Симпатичная, но не более.
- Он смотрит не на нее.
- А на кого?
- На кого там еще смотреть – она одна на сцене? – не унимался сделавшийся беспокойным Канн.
Халк Конрад улыбнулся краешками губ.
- Он смотрит на ее рыжие волосы.
Кружка с пивом в руке Чейзера застыла, так и осталась недонесенной до рта. Бросив многозначительный взгляд на все подмечающего сенсора, он вновь промолчал.