- Так ты у нее сегодня не была?
- У Тайры? Нет. Меня Дрейк весь день гонял с поручениями, минуты свободной не было. А к шести сборы – я едва успела душ принять и переодеться.
С той самой минуты, как услышал это от Бернарды, Стив погрузился в тягучую, обнявшую душу беспросветную тоску. Ходил по бару, пока остальные сдвигали столы, подолгу смотрел в окно, пока за спиной гремели стаканами, едва реагировал на просьбы и шутки и даже не ответил на вопрос о том, что именно будет пить.
А когда позвали за стол, просто сел на указанный стул, поймал встревоженный взгляд Дэйна, виновато улыбнулся, потупился и вздохнул.
Всей компанией они решили собраться именно сегодня. Сегодня, потому что на завтрашний день Дрейк назначил «всеобщее великое пробуждение», и этим вечером выдался момент оккупировать безлюдный все еще бар, позаимствовав за прилавком необходимую выпивку и закуску (за деньги, конечно же). А еще потому, что этим утром на ноги наконец-то поднялся Аарон, и это значимое событие непременно стоило отметить пусть не праздником, но ритуальной встречей, подъемом бокалов, совместной беседой и пропитавшим всех знанием, что все хорошо. Теперь точно все хорошо.
Зря он оставил Тайру одну.
Она позвонила в одиннадцать – спустя три часа после того, как проснулась сама, после того, как четыре раза вскипятила чайник, и после того, как треснули остатки врожденной вежливости, и все чувства сковала тревога.
Все ли хорошо? Хорошо. Он не придет? Они ведь собирались на озеро, разве нет? Она все приготовила к завтраку – смогла сама, и теперь ждет, что Стив выбрал, какой тост предпочитает к кофе – с беконом или яичным желтком и фасолью? Нет, он не придет. Он сегодня занят. (Болван! Чем занят? Зачем занят?) Чем именно занят Стив, тактичная Тайра интересоваться не стала – только вздохнула на фразу «завтракай без меня» и отозвалась двумя бесцветными словами «Хорошо. Спасибо».
А теперь он сидел среди людей, среди своих, слушал и не слышал никого вокруг и корил себя на чем свет стоит.
Почему, спрашивается, не пошел? Потому что думал, что все свободное время Тайры теперь займет Бернарда. Выпьет с ней чаю, покажет лодки у озера или что поинтереснее, накормит, обогреет. Зачем кому-то нужен примитивный Стив, неспособный даже на маломальские фокусы? Он не подберет ей цвет помады, не научит пользоваться тушью, не удивит изысканным десертом к чаю, не встретит приветствием на древнеарханском…
Черт. Он просто обиделся - сопливо надулся оттого, что, кажется, стал не нужен, бесполезен и скучен. И из-за взбунтовавшейся гордыни оставил человека – человека, который все еще не может без поддержки шагу из дома ступить, - в полном одиночестве. А что, если не справится с электричеством? Что, если включит стиральную машинку и забудет захлопнуть дверцу? Что, если случится беда? Да даже если не случится! Чем запертой Тайре целый день заниматься в четырех стенах? Телевизионные каналы пока не вещают, радио не работает, книг у нее нет. Меланхолично смотреть в окно, где даже прохожих нет? Спать? Чтобы хоть как-то скоротать досуг, изредка открывать картонные коробки с холодными гамбургерами? Да у нее и гамбургеров-то осталось всего два…
Болван! Болван! Болван!
Чтобы хоть на время заглушить орущую совесть, Лагерфельд залпом выпил все, что стояло перед ним в стакане. Коньяк? Виски? Плевать! А-а-а, крепкий, сука…
Док поморщился и потер нос тыльной стороной ладони.
- Все нормально? – тихо спросила сидящая рядом Ди.
- Нормально, – кивнул Стив коротко и, не дожидаясь помощи со стороны, протянул руку к бутылке и налил себе вторую порцию.
Постепенно он не успокоился даже, но как-то обмяк, притих, стал вслушиваться в окружающую речь. Первым свою историю рассказывал Дэйн: про вход в Коридор, про туман и тени, про то, как злился на отсутствие указателей, как боялся, когда увидел мерцающую Ани, так похожую на оригинал…
Настоящая Ани все это время жалась к его груди и на лице ее, вторя внутренним переживаниями, попеременно отражались то тревога, то страх, то печаль. Но чаще всего радость – Эльконто вернулся, вот он, он мой, со мной.
Потом наступила очередь Баала, а заодно и Аарона. Эти двое изредка перебивали и дополняли друг друга: да, тоже боялись, тоже шли вперед, хоть и не знали куда, тоже, как и снайпер, попали в ловушку, только пострадали куда больше и хуже. Ну да ладно – кто помянет, тому глаз вон… Дело прошлое, ведь сейчас все в порядке?
Подняли бокалы, чокнулись, выпили.
А потом все посмотрели на дока.
- Что ж ты молчишь все время, Стив? Расскажи нам. Как все было для тебя, что ты видел, как дошел? Ведь важнее всего именно твоя история. Расскажи.
И он рассказал.
Перед этим замахнул еще один стакан и заговорил. Сначала отрывисто, сбивчиво и неохотно, как знающий билет, но не желающий этого признавать перед вредным профессором студент. Затем его речь потекла плавнее, заковыристее, наполнилась эпитетами, ожила. Ожила его кровь, воспоминания, эмоции, а вместе с ними ожили и лица слушателей – ярко, жадно и с любопытством заблестели глаза. Теперь уже никто не считал - что выпил, сколько выпил и не замечал, из чьего стакана продолжает потягивать напитки. Как же не запить такую историю? Запить, еще как запить…
Шел? Шел. Боялся? Очень боялся. Каких видел тварей? Да таких, что ни тогда, ни сейчас не сможет описать словами. Держал ли его щит? Нет. Нет? Нет. Тогда как же? А вот как…
И Стив рассказал про девушку с Архана. Про то, как встретил незнакомку, и как та вела его, помогала выживать, указывала дорогу. Как поддерживала его моральный дух, тянула вперед, как не дала поддаться мороку и провалить уже в самом конце миссию. Как он и Тайра нашли-таки вход в нужное место и как он уговорил незнакомку выйти наружу.
Не упомянул он только про душу. Точнее, про ее, в Тайре, отсутствие. Зачем лишний раз пугать? Да и не его это история – чужая, попусту трепать не стоит. И про себя умолчал, как плакал, как готовился умереть, как вспомнил лица матери и отца, себя в детстве. Тоже свое, не для других.
- Так вот, значит, кого ты прячешь у себя в доме, – облегченно поскреб щеку Дэйн. – А я думал, что ты просто гикнулся.
- Ты и без того думал, что я гикнулся. Еще с тех пор, как увидел. И не у себя я ее держу, а Дрейк ей дом выделил.
- А чего не привел, не познакомил? – наклонилась вперед Лайза. – Мы бы… Мы бы хоть поблагодарили!
Да, познакомиться с Тайрой всем было интересно – он видел. Посмотреть на живую легенду, и, если не потрогать и пощупать, то хоть улицезреть своими глазами.
- Я спрашивал, – не запнувшись, произнес док. – Она сказала, что еще не готова к встрече с людьми. Позже.
И соврал. Потому что он не спрашивал. Потому что попросту сбежал от нее сегодня – решил, что не нужен, - потому что бросил, вместо того, чтобы пригласить к остальным.
Нет, Тайра не пошла бы – он был уверен, но спросить все равно стоило.
Много чего стоило. Не вести себя, как идиот, не поддаваться страхам, перестать жалеть себя, не молчать, а некоторые вопросы задать в лицо и честно. Да, для некоторых вопросов, может, рановато, но ведь не для всех?
И Стив вновь отвлекся от хода беседы, задумчиво посмотрел в окно.
*****
Он зашел к ней в девять вечера, не удержался. Должен был спросить, все ли в порядке, не случилось ли беды, проведать.
Просто… увидеть.
А она обрадовалась ему, как радуется бездомный котенок тому, кто накормит, погладит, обогреет. Забегала по кухне, загремела чашками, достала откуда-то открытое уже печенье.
- Не хочу чая, ладно? Просто посидим. Можно?
И они сидели в гостиной. Тайра на диване, а Стив на ковре у ее ног, как верный и виноватый сторожевой пес.
- Ты прости, что оставил тебя одну, ладно?
- Да что ты, все хорошо. Хорошо.
- Ты, наверное, скучала?
- Я… нет. Ходила. Думала. Обо всем.
Скучала, он знал, чувствовал.
Хлопковые штанишки, под ними острые коленки, вновь босые ступни. Ему как никогда сильно хотелось взять ее за руку, и он внезапно разрешил себе - поддался вдруг порыву – аккуратно накрыл ее ладонь своей и принялся поглаживать теплые тонкие пальцы.
- Может, какая еда нужна?
- Нет, у меня еще есть.
- Гамбургеры?
- Да, и суп в банке. Персики.
- У тебя ведь здесь даже книг нет.
- Ничего, когда-нибудь будут.
На настенном календаре, куда он бросил взгляд, алела аккуратно нарисованная цифра 159, а рядом зачеркнутая 160.
Сто пятьдесят девять – сколько дней ей осталось. Всего сто пятьдесят девять одиноких дней, а он теряет время, ведет себя, как козел, как свернувшийся в улитку от чувств юнец.
Ее рука подрагивала; Лагерфельд боялся поднимать голову. От него, наверное, разит за версту. Как от противного упитанного Раджа. Ведь Радж тоже пил?.. Наверняка.
- Как прошла встреча?
- Откуда ты знаешь о ней?
- От тебя пахнет другими людьми. Бернардой и другими - незнакомыми.
Ясно. Конечно, она чувствует. Ее ноготки были овальными, вытянутыми и короткими, с едва заметными белесыми полукружьями у самого основания, ровными. Теплыми и гладкими – он балдел.
- Ничего, что я взял тебя за руку? Ты прости, я, наверное, обнаглел.
- Ничего, – едва слышное слово, почти шепот.
- Я поступил нечестно – стоило тебя пригасить…
- Нет, я бы не пошла, ты знаешь.
- Все равно стоило.
И они снова замолчали.
Ему было почему-то слишком хорошо вот так сидеть – близко, рядом – ощущать тепло ее кожи, смотреть на босые ступни. От ее присутствия он хмелел больше, чем от выпитого в баре; тикали настенные часы, остывал на кухонном столе невыпитый чай.
- Ты лучше проводи меня, - прошептал Стив, - а то я сегодня… неадекватный. А завтра я приду, и мы пойдем на озеро. Только вот завтра города пробудятся, будет не протолкнуться, улицы заполнятся людьми.
- Так это же хорошо! Посмотрим на них… Теперь, в этой одежде, они ведь не заметят, что я не такая?
- Конечно, нет.
Лагерфельд поднялся и улыбнулся. По непонятной причине он все еще избегал смотреть Тайре в глаза. Боялся? Чего?
Может, того, что увидит, как она терпит его прикосновения? Как желает того, чтобы он поскорее ушел?
Нет, он бы почувствовал.
Он развернулся уже на пороге у самой двери.
- Не голодай только, ладно?
Кивок. И в ее глазах он не увидел ничего похожего на дискомфорт. Точнее что-то далекое, чуть грустное, недосказанное.
- И форточку ночью не открывай – продует.
- Не буду.
- Свет на крыльце, если хочешь, оставь. Он недорого стоит, ты не бойся жечь.
- Хорошо.
Невысокая, теплая, хрупкая, тихая и снова остающаяся в одиночестве. Он почти физически страдал от этого, и поэтому вдруг, сам того не ожидая, шагнул вперед и мягко, не позволяя отступить, сжал ее лицо ладонями.
Долго напряженно смотрел в желто-зеленые глаза, слышал, как забилось, затрепыхалось пойманной птичкой ее сердце, как гулко забилось о грудную клетку, как промелькнула во взгляде растерянность, даже страх.
- Я буду жалеть, я знаю. Но хоть один раз… Ты прости, я пьян…
И он поцеловал ее. Впервые с непередаваемой нежностью коснулся розовых, едва приоткрытых губ, мягко прижался к ним своими, втянул носом запах нежной кожи – хотел, но не решился использовать язык – просто обмер от ощущения того, какая она мягкая, теплая, податливая. Доверчивая даже в страхе, с дрожащими стрелками прикрытых ресниц, трясущаяся, словно желе, но не отступающая назад, не пытающаяся вырваться.
- Я бы хотел тебя себе, Тайра… Очень хотел бы. Знаю, я всего лишь друг, и так нечестно.
Она не смотрела на него – рвалась от эмоций, но ладони все еще не отпускали ее лицо. Губы дрожали, подбородок дрожал, колени – он чувствовал – тоже.
- У тебя свои дела, своя жизнь… Мы просто шли в Коридоре. Я все знаю, но я хотел бы. И не имею права об этом даже просить. Вокруг тебя будет много мужчин, разных мужчин, и ты выберешь одного – кого захочешь, - когда придет время. Оно придет. И все будет хорошо.
И док отступил.
Разжал руки и ступил во тьму. Взмахнул напоследок, развернулся и зашагал по дорожке к ограде.
А за его спиной все не закрывалась дверь.
*****
Ее мир всегда был зыбким, нестабильным.
Почва под ногами ерзала, мотылялась: ни собственного дома, ни друзей, ни счастливой судьбы впереди. Был Ким – нет Кима. Были книги – нет книг. Всю сознательную жизнь Тайра училась быть гибкой, податливой, терпеливой, училась мириться с обстоятельствами. Она никогда не знала наперед ни где будет жить, ни позволят ли ей продолжать учиться, не принудят ли насильно к близости, ни изобьют ли следующим вечером, ни появится ли в череде холодных дней что-то, хоть отдаленно напоминающее просвет? Жить в незнании тяжело, и потому Тайра держалась лишь за то, что знала, а это:
• Она не сломается, даже если будет больно или тяжело. Она продолжит свой путь, покуда есть силы и ноги.
• Она не предаст Учителя, воспользовавшись полученным от него Знанием в корыстных целях.
• Она будет продолжать учиться и искать собственную цель в жизни.
• Никогда не позволит использовать себя в качестве орудия для чужого обогащения или обретения власти над другими людьми.
• Она не хочет иметь детей. Тех детей, которых когда-нибудь заберут и воспитают в холодных стенах пансиона, а после отдадут в услужение богатым людям.
• Когда-нибудь у нее будет цветок. И хоть одна книга.
• Когда-нибудь (может быть – тут все переходило в разряд мечты) у нее будет собственный дом, в котором она будет жить одна. Да, одна. Именно одна, и все потому, что она никогда не потерпит прикосновений ни единого мужчины – слишком много похоти, агрессии и злости она видела от них в прошлом, и никогда хорошего (Ким не в счет). Ей не нужен мужчина-раб, мужчина-повар, мужчина-друг и уж точно не нужен мужчина-сожитель - муж…
Не нужен был муж…
Формулировка накренилась.
Уже далеко за полночь Тайра все еще слепо ходила по комнате и то и дело касалась пальцем собственных губ.
Она не хотела, не хотела, не хотела… Не хотела?
Нет, конечно, она часто думала о Стивене – всем существом тянулась к нему, скучала по нему, даже испытывала нужду, но то была нужда в человеке – не в мужчине. Ведь так? Просто нужда в общении, в разговорах, в ощущении того, что кто-то рядом, кто-то заботится, что ты небезразличен. Так скучают по друзьям?
Нет, по друзьям так не скучают. С Сари, по крайней мере, было иначе.
Но Стив – не Сари. С ним они вместе прошли Криалу, они помогали друг другу, защищали, поддерживали, заботились. Они сплелись, чуть-чуть срослись, пропитались друг другом, потому что многое пережили вместе. И теперь Стив ей нужен…
Это объяснение срабатывало лишь отчасти, и оно удовлетворило бы любого человека… кроме Тайры. Потому что Тайра не видела, но чувствовала кое-что еще: ее женская энергия проснулась. Среагировала, очнулась, распелась, распустилась по телу жгутами и теперь пульсировала.
Да, она подозревала о ее существовании – конечно, Ким говорил и об этом, - но бутон все это время крепко спал. И Тайра была бы совсем не прочь, если бы он проспал всю оставшуюся жизнь, а не раскрыл вдруг лепестки, не выпустил длинные нити и не потянулся бы в направлении чужого (почти) человека.
А он потянулся.
И она с ужасом и почти воочию созерцала эти длинные, ищущие Стива нити. Они хотели дотянуться до него, обнять, вплестись, закутать его всего, согреться лаской и теплом, вжиться в тонкие тела другого человека. Но ужас заключался даже не в этом – наверное, она сумеет обуздать этот новый для себя вид жажды, - но в другом. Она, Тайра, вдруг всеми фибрами захотела ощутить подобное от Стива – его жажду, его нужду, его объятия. Захотела увидеть, как он проникает в ее тело – во все тела одновременно – и наполняет, даже переполняет их собой, как они начинают жить, дышать в едином ритме.
- Что это, Ким? Что со мной? Подскажи, что?..
И она вновь и вновь кружила по темной спальне, смотрела на постель и никак не могла заставить себя лечь в нее. Боялась, что если закроет глаза и погрузится в дрему, то окончательно утратит контроль, и тогда бутон – тот самый, что сосредоточен внизу живота – в месте женского начала – распустится окончательно и потянется сквозь пространство к доктору.
- Что со мной, Учитель? Зачем я тянусь к мужчине? Почему не могу усмирить саму себя?
В окно ласково и снисходительно заглядывала дымчатая луна; плыли по бархатному небу тучи. Спустя сорок минут Тайра, наконец, перестала трогать губы, поднялась с пола и забралась в кровать. Пошевелила пальцами ног, закутала их в мягкую ткань-домик, натянула одеяло до подбородка и пообещала самой себе:
- Я справлюсь. Это временно. Завтра уже уйдет… Это всего лишь что-то новое, подумаешь?
Так ведь?
Так.
Уже утром все будет в порядке. Стивену, конечно, не следовало так делать, но зато она узнала о себе много нового, осталось только обрести над этим контроль. Она сможет, делов-то.
По крайней мере, когда смыкались веки, ей казалось именно так.
*****
- В жизни каждой женщины должен появиться мужчина, Тайра. Так будет и в твоей.
- Зачем ты говоришь мне об этом? Ведь я еще… маленькая.
- Но ты не всегда будешь маленькой. Однажды ты вырастешь и созреешь для этого.
- Но я не хочу созревать, Ким, не хочу. Посмотри вокруг - почти в каждой семье одно и то же: мужчина главенствует, а женщина терпит. Я не хочу терпеть. Никого. Ты – единственный мужчина, которого я… люблю.
Тайра сидела на полу рядом с книгой и в негодовании сжимала кулаки; поднятая учителем тема ей не нравилась.
- Я тоже тебя люблю, маленькая Тайра, и я согласен с тобой. То, что происходит вокруг нас, искажено – в союзе из двух любящих людей ни один не должен терпеть, и так было не всегда, поверь мне. Раньше, в самом начале времен, было иначе: мужчина и женщина – два первородных начала - сходились вместе не только для того, чтобы продолжить род, но и для того, чтобы дополнить друг друга. И до сих пор существуют места, где…
- Но чем дополнить? Что есть такого в мужчине, что нужно женщине?
- Его энергия. У мужчин она одного типа, у женщин совсем иного. Если женщина проживет одинокую жизнь и не встретит того, кто предназначен ей от рождения и по праву, она проживет несчастную жизнь.
- Необязательно.
Ей не хотелось спорить, но просто так принять слова Кима Тайра не могла. А учитель, в свою очередь, сидя в кресле, ласково и терпеливо улыбался, продолжал пояснять.
- Обязательно.
- Но почему?! Можно просто родить ребенка для себя, работать самостоятельно и получать деньги, можно заниматься любимыми вещами: читать, готовить еду, убираться во дворе. Не когда тебе прикажут, а когда самой захочется.
- Потому что еще в самом начале времен мужчину и женщину разделили. Они – половины одного целого, но разные половины. Представь, что у мужчины энергия красная - активная, яркая, постоянно бурлящая, а у женщины синяя – мягкая, плавная, спокойная, тягучая. Если жить, постоянно имея в своем теле лишь один тип энергии, оно начнет хворать, а если совместить с недостающим элементом, появится нужная и правильная гармония.
- И для этого нужны мужчины? Но какая гармония появилась, например, у Лейлы и Хариба? Они ведь постоянно ссорятся? А у Дирбы и Аджаба? Каждый вечер крики. А у…
- Не путай, моя девочка – не каждый мужчина подходит женщине. Только «свой». А Лейла и Хариб – не две половины одного целого, поэтому они никогда не смогут ужиться. То же самое происходит с Дирбой и Аджабом.
Через пыльное окно в комнату лился яркий солнечный свет, но углы комнаты почему-то всегда укрывали мягкие пушистые тени. Иногда Тайре хотелось зажечь в них свечи.
- Но как же узнать «своего»?
- Ты поймешь это, когда увидишь его. Почувствуешь.
- Чем почувствую?
- Женской энергией. Она расцветет, станет активной и потянется в сторону твоего избранника.
- А если она потянется в сторону не того человека?
- Такого не случится, Тайра. Не с тобой. Но когда случится, не препятствуй происходящему, даже если твои мысли будут иными, дабы спираль первородной энергии, что скручена в твоем животе, наполнится жизнью и желанием лишь тогда, когда рядом появится правильный человек. А когда он появится, не лишай себя возможности прожить счастливую жизнь с ним вместе.
- Нет, Ким, я не верю…
- Поверишь, девочка. А пока просто запомни, что я сказал…
*****
(Mars Lasar – Sapphire Dreams)
Этот диалог за последние два дня Тайра прокручивала в голове так часто, что едва могла думать о чем-то ином, и это несмотря на то, что жизнь ее купалась в новых впечатлениях и эмоциях, тонула в них.
- А все эти люди, Стив, - они не помнят, что проспали много дней кряду?
Нежно плескали об озерную воду весла; скатывались по лакированной поверхности капельки. Лодка покачивалась из стороны в сторону, усыпляла, умиротворяла движениями – Тайра млела. Как здорово, когда есть вода – много воды, бесконечно много воды, и когда она вот так, как сейчас, находится под тобой.
- Не помнят. Насколько я знаю, Дрейк с помощью каких-то систем, сумел запомнить некую исходную точку в реальности - точку «до» начала критических изменений. А потом с ее помощью, когда опасность миновала и когда был установлен щит, он начал воссоздавать реальность именно такой, какой она запомнилась этим людям. То есть восстановил то, что повредила непогода или агрессивные инородные поля.
- Получается, что если у кого-то была машина, и она, скажем, прогнулась, он восстановил ее форму? Или упало дерево – он поставит его назад? Заставит расти снова?
- Да. Каким-то образом Комиссия сумела «откатить» мир к его виду до катастрофы. Видишь, какими чистыми стали улицы? А всем этим людям кажется, что они просто проснулись утром, как и всегда, и начали собираться на работу или туда, куда они обычно ходят.
- А еда?
- Что еда?
- Она не испортилась, если лежала у кого-то на столах?
Стив улыбался так тепло, что сердце Тайры плавилось. Сама того не желая, она смотрела не на мужское лицо даже, не на солнечные блики в отливающих медью волосах, не на рыжеватую щетину на подбородке, а «внутрь» своего попутчика. И каждый раз, глядя туда, видела одно и то же – ту самую первородную мужскую энергию – красную и бурлящую, кипевшую при виде нее, Тайры. И каждый раз едва могла сдерживать собственные порывы – не дать ярко-голубым нитям приблизиться к красным, не дать им слиться в единый клубок.
«А когда он появится, не лишай себя возможности прожить счастливую жизнь с ним вместе»
Она уже почти уступила. Почти. Просто пусть пройдет еще немного времени, пусть она окончательно убедиться, что Стив и есть тот самый «свой» мужчина, про которого когда-то упоминал Ким – еще несколько часов потратит на проверку, не уляжется ли ее энергия, не утихомирится ли? А если нет, тогда…
Что произойдет «тогда», Тайра не знала наверняка – ей хватало понимания того, что она уступит, сдастся, позволит старым принципам рухнуть и поверит, наконец, в то, что Учитель был прав – для каждой женщины есть свой особенный мужчина. И если уж ее женское начало вдруг вскипело от одного прикосновения губ, значит, Стив и есть тот самый – особенный.
Потому что если ее энергия будет кипеть, а она не сдастся, не позволит себе уступить, что-то яркое и сильное попросту разорвет ее изнутри – раньше или позже вырвется наружу и заставит разум окончательно ослепнуть.
А пока он еще держится на остатках логики – ее разум. Уже непрочно, но все-таки.
- …он умеет работать с материей. Если честно, я не силен в этом, но думаю, что Дрейк учел все мелкие детали вплоть до еды. А если же нет, то, скорее всего, обошел этот фактор с помощью неких изменений в воспоминаниях жителей. То есть, возможно, они просто не вспомнят, что какой-то кусок хлеба несколько дней назад лежал на тарелке. Я не знаю точно, не уверен, Тай.
- Какой же он все-таки сильный – ваш Правитель. Создавать подобные вещи в пределах целого мира…
- Ну, потому он им и правит.
- И при этом остается достойным человеком. И женат он на прекрасной женщине; до сих пор не верю, что Бернарда и есть Правительница. Никогда не видела таких… хороших.
- А ты многих видела до того?
- Ну, немногих. Но о некоторых я читала.
Каждый раз, когда ее взгляд соприкасался с взглядом напротив, живот крутило, тянуло, а мысли отшибало вплоть до того, что Тайра теряла нить беседы.
Какой прекрасной кажется на солнце его кожа – мягкой и чуть грубой, такой… мужской. А профиль, стоит доктору повернуть лицо в сторону – нет, он не сравнится с лепными головами арханских статуй - он лучше уже хотя бы потому, что он принадлежит Стиву. Который, кстати, с того самого памятного вечера ни сделал ни единого шага на сближение. Не давил, не пытал вопросительными взглядами и, кажется, вообще не ждал от Тайры ни ответа, ни какой-либо реакции.
А ей нравилось его терпение и тактичность. Такой мужчина сможет уважать женщину, сможет чтить ее на равных, сумеет дополнять, но не давить. А ведь внутри доктора все кипит…
- Ну, что, гребем к берегу? Я давно хотел отвезти тебя в один магазин, показать кое-что. Думаю, тебе там очень понравится.
- Почему? - Тайра держалась руками за сухие и теплые борта лодки, щурилась от яркого солнца и широко улыбалась. – Почему понравится?
- Потому что там есть то, что ты любишь. Мно-о-ого того, что ты любишь.
- Да? Тогда я очень хочу это увидеть.
- Значит, гребем к берегу.
И их лодка закачалась сильнее.
От наблюдений за тем, что происходит внутри Стивена, равно как и внутри себя, Тайру не смог отвлечь ни магазин комнатных растений, куда они направились с озера и где она провела почти час, осторожно прикасаясь к нежным побегам и листочкам (они купили целых три горшочка!), ни разглядывание разных прохожих на улице, ни даже кинотеатр.
Мягкие кресла, бархатные обшивки, огромный экран и бегущие по нему – такие настоящие, реалистичные и живые – картинки. Чувствуя оставшийся после странно приготовленной кукурузы солоноватый вкус во рту, Тайра едва смотрела на них – на нарисованных и разговаривающих людей, - вместо этого она поглаживала пальцами теплую мужскую ладонь, к которой впервые рискнула прикоснуться сама, и тонула в незнакомых и неподдающихся описанию ощущениях.
Где-то внутри нее рухнула еще одна стена: теперь все ее эмоции вились вокруг сидящего рядом человека – заглядывали тому в глаза, принюхивались, пропитывались его аурой, желали проникнуть глубже, потрогать изнутри, слиться.
«Все, Ким, я сдаюсь. У меня не выходит обуздать себя, и теперь я понимаю, что ты бы прав. Если такой человек встречается на пути, то это словно… песчаная буря, с которой ты ничего не можешь поделать. Внутри меня все кипит, живет, бушует и плавится одновременно. Я уже почти оплела его своими чувствами, я постоянно касаюсь его – не телесно, но мысленно, и я хочу узнать, что последует за всем этим…»
Еще попкорна? Нет, спасибо. Понравился ли ей фильм? Конечно, ведь это целая история, которую можно прожить вместо своей. Вот только Тайра ее не прожила – проскочила, - потому что все это время была настроена не на созерцание диковинного экрана, а на изучение тончайших откликов, исходящих от собственного соседа.
Хочет ли она в книжный магазин? А, может, в кафе? Да, лучше в кафе – она немного проголодалась.
- Мы купим тебе книги по географии, чтобы ты смогла понять, как на четырнадцатом уровне расположены города. А еще про животных. Знаешь, есть очень яркие и красивые книги с иллюстрациями, где подробно описан каждый вид. А еще когда-нибудь мы навестим один странный и загадочный уровень – Магию. Там живут мои друзья…
Он рассказывал ей о своей работе, о госпитале, о том, как в его доме однажды появился косматый рыжий кот, которого она до сих пор не видела. О друзьях, об устройстве главного здания Комиссии, о том, что можно однажды поехать на море – это такой водоем, по объему куда больше сегодняшнего озера, и там, когда смотришь вдаль, не видно горизонта. Точнее, нет, видно, но только тонкую полоску, где сливается бескрайняя гладь воды и бесконечное синее небо. Она ведь хочет увидеть это чудо?
Тайра хотела и сильно. Но еще сильнее она хотела не испытывать того, что испытывала сейчас, глядя на Стива. Потому что знала – этим вечером она сама придет к нему в гости. Впервые придет сама и предложит ему все – тело, душу, всю себя.
И ей страшно.
Вдруг доктор уже передумал? Вдруг он действительно выпил слишком много настойки, когда сказал «хочу тебя себе»? Может, он уже давно забыл о своих словах?
Нет, не забыл. Их внутренняя энергия продолжала тянуться друг к другу, голубые нити продолжали настойчиво искать красные, а красные едва сдерживались от того, чтобы не накинуться на голубые, и лишь знание внутренних процессов и доверие к ним вело Тайру вперед.
Но Создатель или Ким, помоги ей продержаться до вечера.
Потому что еще никогда в жизни ей не было так страшно. До судорог в желудке, до онемевших пальцев, до безмолвно визжащих от паники, натянутых, словно тетива лука, нервов.
*****
Прежде чем выйти на улицу, Тайра долго выбирала момент; закат почти догорел, улица укуталась в сумерки, зажглись окна в соседних домах.
Лишь бы только ей не встретился кто-нибудь по пути, лишь бы не отвлек разговорами на тему: «О, вы наша новая соседка? Не хотите ли зайти и выпить чаю?»
Она до сих пор не знала местных нравов и традиций, не знала, имела ли право в таком случае отказаться, правильно ли выбрала вечернюю одежду для прогулок вне дома, и потому зорко наблюдала из окна за шествующей по тротуару незнакомой женщиной в красном пиджаке и черных брюках.
Как только та скрылась за кустами сада, Тайра с гулко бьющимся сердцем схватила с тумбочки ключи и выскочила за дверь. Быстро заперла замок и зашагала по тонущей в вечерней синеве дорожке.
Чувствовала ли она собственные ноги? Знала ли, что делает? Знала ли, что делает что-то правильно?
Нет. Внутри остался лишь перемешанный с решимостью страх и тонкий луч надежды.
Может быть.
Может быть, Стив не ушел и окажется дома. Может быть, он впустит ее внутрь и даже выслушает. Может быть, он… он…
Что сделает «он», она точно не знала.
Пусть только то, что произойдет следом, не выставит ее посмешищем, не выкажет жалкой, пусть не нарушит такую нужную и ценную им обоим дружбу.
Иначе все зря, иначе катастрофа…
Перед самой дверью, которую до этого момента видела лишь издалека, Тайра сложила руки в молитвенном жесте.
Он проводил ее в гостиную, не дал начать у порога и теперь стоял в шаге от нее и от дивана – не садился, смотрел с удивлением и волнением, ждал, а она все молчала. Переминалась с ноги на ногу, все сильнее бледнела и, казалось, с каждой секундой имела все меньше шансов выдавить хоть слово.
- Стив, - послышалось, наконец, так тихо, что он едва разобрал. – Я пришла к тебе…
- Да, ты пришла ко мне. Все хорошо, я вижу. Что-то случилось? У тебя беда, с чем-то помочь?
Ему очень хотелось протянуть руки и обнять гостью, прижать, успокоить – она видела это. Как видела и ту внутреннюю борьбу, что не позволяла ему приблизиться.
- Стив. Я пришла… к тебе.
- Ко мне?
- Да. К тебе.
- Ко мне? Зачем?
- К тебе, – повторила Тайра и увидела, как спустя секунду на щеках доктора выступили красные пятна, а в глазах мелькнуло понимание. А следом страх, что это понимание не является верным, что он ошибается, сбрендил, попросту спятил.
- Тайра…
- Пожалуйста, послушай меня, – несмотря на дрожь, она царственным жестом указала ему на диван, и Лагерфельд подчинился – почти рухнул на него задом. – Выслушай то, что я хочу сказать, а потом решишь, принимать меня или нет.
- Принимать… тебя?
Он все еще не мог поверить в происходящее; все выглядело таким важным, непривычно серьезным, нереальным. Стоящая посреди комнаты Тайра, держащаяся трясущимися пальцами за завязки у горла туники, будто те либо мешали ей дышать, либо через секунду грозили быть развязанными…
- Стив, я много думала, - слова давались ей не просто с трудом – с ужасающим трудом - и требовали титанических усилий, но взгляд оставался твердым, как если бы она приняла некое окончательное и бесповоротное решение. – Я… Я думаю, что ты - мой мужчина.
- Тай…
- Я еще не закончила, пожалуйста, не перебивай. Никогда в жизни я не думала, что приду сама в чей-то дом и скажу это, но я говорю. Я пришла к тебе, Стив, потому что хочу быть твоей. Ты, - ее голос дрогнул, - сказал, что хочешь меня себе. Это так?
- Хочу ли я? – его голос мгновенно охрип. – Ты, правда, меня об этом спрашиваешь?
- Да, правда, - ее щеки пылали, как у больного лихорадкой. – Я поняла, что ты и я – половинки одного целого. Мужчина и Женщина, красный и синий – тот самый красный и синий…
Последней фразы Лагерфельд не понял, но не смог усидеть – поднялся с дивана и сделал шаг навстречу, в то время как Тайра дрожала все сильнее, почти проседала у него на глазах, врастала на дрожащих коленях в пол.
- Я пришла, чтобы… стать твоей, - завязки на горле туники натянулись под пальцами, начали разъезжаться в стороны. Глядя на то, как доктор медленно приближается к ней, протягивает руки, почти опаляет близостью, Тайра продолжала лепетать все быстрее и бессвязнее. – Я знаю, что у меня нет души, что я не человек, не совсем полноценная женщина. И что жить мне, возможно, осталось недолго, но если так можно… если можно прожить это время с тобой - в любом качестве, в каком ты пожелаешь, - быть твоей, я бы согласилась, я бы этого хотела, потому что уже не могу противиться, не могу не познать…
- В каком таком качестве?
Она чувствовала, как ее плеч касаются горячие ладони, осторожно притягивают к себе, обнимают.
- В любом. Я знаю, что не могу рассчитывать на роль жены…
- Почему?
- Потому что…
- Потому что ты без души? Потому что жить тебе осталось недолго?
- Да. И поэтому я могла бы быть твоей… драхма-сутрой…
- Кем?
Ее голова дрожала под его пальцами, а он все гладил, перебирал густые черные пряди.
- Женщиной, с которой ты… спишь. Которой наслаждаешься в свободное время…
- Какая же ты глупая.
- Я согласна ничего не требовать… - завязки окончательно разошлись в стороны, а ладони потянулись к горловине, чтобы позволить тунике соскользнуть с плеч, но он не дал. Уткнулся носом в волнистые волосы и прошептал:
- Я никогда не позволил бы тебе стать драхма-сутрой. И никому не позволил бы с тобой это сделать, - Стив отклонился назад и заглянул в яркие, наполненные страхом, желто-зеленые глаза. Долго смотрел в них, прежде чем продолжить фразу: – Но как же я могу сделать тебя своей, когда не дал даже шанса …
- Попробовать с другими мужчинами? Я не хочу других мужчин, - тихо, но горячо запротестовала она, - ты не понимаешь, совсем не хочу. Никаких. Только тебя.
- Но ты ведь их даже не видела?
- И не хочу. Я видела и вижу другое – наши с тобой энергии тянутся друг к другу так сильно, как будто мы родные, как будто созданы друг для друга, как будто…
- Правда?
Теперь он держал ее лицо в своих ладонях совсем как тогда, только на этот раз прижимался лбом, и глаза его блестели.
- Что, правда?
- Ты, правда, так думаешь?
- Да, я так думаю. Я в этом уверена.
И Стив сделал то, о чем она втайне мечтала уже два дня – повторил тот самый нежный и умопомрачительно ласковый поцелуй. Долго гладил ее щеки подушечками пальцев, терся кончиком носа, целовал уголок рта и веки, вдыхал запах кожи и волос, а Тайра не верила самой себе и происходящему. Ее держат в руках, гладят, любят – ее не прогнали…
- Пожалуйста, скажи мне…
- Скажи что?
- Что ты согласен…
- Взять тебя себе?
- Ты меня не прогонишь? Не заставишь идти домой? Пожалуйста…
- Я? Тебя? Нет. Сейчас я запру замок, и мы поднимемся наверх. Хорошо?
- Все, что угодно.
- И поговорим. Пока просто поговорим.
- Да. Хорошо. Поговорим.
И он оставил ее, дрожащую, посреди комнаты.
Они сидели совсем как тогда – она в кресле, а он на полу у ее ног. Только вокруг не ее гостиная, а его спальня, и руки Тайры утопали в горячих ладонях Стива. Он поглаживал их так нежно, будто боялся, что от неосторожного прикосновения их обладательница, словно морок Криалы, растворится и исчезнет прямо у него на глазах.
- Пришла…
- А ты не думал, что я приду?
Рыжая шевелюра качнулась – нет, не думал.
Тайра мягко улыбнулась.
- Никогда-никогда? Не думал о том, что из-за того, что мне осталось недолго, я захочу… сблизиться?
Стив грустно улыбнулся в ответ.
- Я знал, что ты не такая, Тайра.
- Но ты меня ждал?
- Ждал. Каждую секунду. И ждал бы дальше.
- Долго?
- Всегда.
- Тогда ведь это хорошо, что я пришла? И что не нужно больше ждать…
- Это не передать словами. Твой выбор – он для меня священен. Я… до сих пор не верю.
- И тебя не смущает, что…
- Нет.
Он понял ее без слов. Если у них в запасе лишь сто пятьдесят с хвостиком дней, то так тому и быть.
- Ты вернешь душу, я уверен, и впереди у тебя засияет новая прекрасная жизнь. И если тогда ты решишь, что сделала неправильный выбор…
- Я не решу. Я уже решила.
- Позволь я все равно доскажу. Если вдруг тебе покажется…
- Стив, - Тайра подалась вперед, высвободила руки и погладила щетинистые щеки ладонями, - не нужно договаривать. Я чувствую все, что ты хочешь сказать.
- Да?
- Да. Ты хочешь предложить мне остаться до этого момента – до момента возвращения души - свободной, чтобы в случае, если я приму иное решение, я, ничем не связанная, смогла уйти. Вот только я не уйду. Неужели ты думаешь, что после того, как я предложила тебе свое сердце, душу, которой у меня пока нет, и собственное тело, я смогу изменить решение?
- Я не знаю.
- Знаешь. Ты просто все еще беспокоишься, что не дал мне шанса взглянуть на других мужчин. Но я не хочу на них смотреть. Я уже увидела того, кто мне нужен.
- Первого попавшегося в Коридоре?
- Своего единственного. А где он попался, мне неважно. И я скажу тебе больше… - на мгновенье Тайра отвернулась в сторону, и Стив со сжавшимся сердцем заметил, что ее глаза блестят от влаги. – Я знаю, что теперь мы не расстанемся. Даже когда я уйду…
- Ты не уйдешь.
- Даже если уйду. Я буду ждать тебя там, где я есть, и я дождусь. Я не сгину во мраке, не позволю заточить меня навеки во тьме, я выберусь откуда угодно и буду ждать нашей новой встречи. С душой или без – я останусь навсегда верна тебе.
Он не смог ответить, потому что в этот момент потерял способность говорить. Вновь вжимался в ее ладони лицом и боялся того, что намочит их ресницами. Негоже так… Нельзя, не поймут. И дрожал, надеясь, что этого не видно.
А после вдруг собрался из клейкой расплывшейся массы обратно в мужчину, поднялся с пола, нежно коснулся губами тыльной стороны ее ладони и негромко произнес.
- Если так, то пусть все будет так, как должно быть.
- Будет как? – Тайра, волнуясь, подобрала под себя ноги.
- Подожди меня здесь.
И она проводила выходящую из комнаты широкоплечую мужскую фигуру растерянным взглядом.
Доктор отсутствовал всего минуту, а когда вернулся, то сперва несколько секунд постоял в центре комнаты, глубоко втянул воздух, выпустил его наружу и сделал шаг вперед. Опустился на одно колено, протянул вперед то, что было зажато в его руке, но не раскрыл ладонь.
- Тайра, - произнес он, и вслед за ее именем последовала продолжительная пауза. – Я хотел предложить его тебе уже после того, как… как обстоятельства с твоей душой изменятся, после того, как ты получишь ее назад, но ты пришла и сказала, что приняла решение…
- Приняла, - прошептала она, переводя взгляд то на непривычно серьезное лицо, то на ладонь, которая что-то прятала.
- И теперь я не вижу смысла ждать. Это кольцо – мое кольцо, которое будет твоим. Я хочу подарить тебе его, равно как и свою фамилию, и прошу тебя дать мне право защищать тебя, заботиться о тебе, быть твоим мужчиной. И прости, пожалуйста, что кольцо такое простое – очень часто его украшают драгоценными камнями или витыми буквами, но на нем лишь гравировка. Когда я попросил сделать его таким, я знал, что моя женщина не откажется носить такое, не осудит меня за…
Он прервался, потому что Тайра плакала - молча глотала слезы и протягивала вперед руку. И он не стал блистать красноречием и толкать никому уже ненужную речь – разжал ладонь, надел тонкое золотое кольцо с единственным мелким в центре камушком на дрожащий палец и прижал к себе плачущую, такую хрупкую, но впервые в жизни свою женщину.
Его женщину. Тайру.
- Можно я буду спать… - она забыла это слово и теперь волновалась, то и дело комкала ночную сорочку в пальцах и краснела.
- Одетой?
Шуршали расправляемые одеяла, и Тайра не могла разобраться в чувствах, которые обуревали ее при взгляде на обнаженный крепкий торс Стива. Любопытство, восхищение, страх? Хорошо, что все… остальное скрыто тканью широких трусов.
- Конечно, родная. Я же сказал, - Лагерфельд мягко обнял застывшую у кровати девушку – обнял осторожно, чтобы не коснуться теми частями тела, которые бы ее смутили, - просто спать. Мы будем просто вместе спать – ничего более, хорошо?
- А ты…
- Я не буду пока даже касаться тебя, только обниму и поцелую перед сном.
- Но разве ты не должен…
- Я никому ничего не должен. И уж точно не должен пугать тебя стремительными мужскими поползновениями. Ты, - он ласково погладил Тайру по лицу, - моя. И мне достаточно просто знать это. А со временем, потихоньку, когда ты перестанешь бояться близости…
- Я не…
- Хорошо, не боишься. Но только со временем, когда ты ко мне привыкнешь, я позволю себе обнимать тебя теснее и жарче, хорошо?
- Хорошо.
Ей стало легко. Он такой – такой, как она ожидала. Настоящий, заботливый, чуткий, понимающий. Он – тот самый. Он никогда не сделает больно, не принудит и не обидит. Он… идеальный.
Чувствуя себя самой счастливой женщиной на свете и зная, что в эту ночь, пусть даже ничего не случится, она все равно не сомкнет глаз – будет благодарить и молиться, молиться и благодарить – Тайра ждала обещанного на ночь поцелуя.
И он случился. Уже при выключенном свете, при ее полностью закутанном в одеяло теле, при головокружительном восторге от самого только знания о том, что у нее теперь есть муж – свой мужчина и защитник. Тот самый – с нужными красными нитями, которые тянутся к ее синим. Ее позволяющая обрести гармонию половина. Ее правильный Стив.
Легкое касание губ, поглаживание щеки ладонью и едва слышный выдох «Спокойной ночи, любимая».
- Спокойной ночи, - прошептала Тайра в темноту. И лишь мысленно добавила «Чудесный, замечательный, изумительный и любимый мой, Стив».
*****
(William Joseph – Cinema Paradiso)
Первый день совместной жизни запомнился ей не столько разговорами, сколько запечатлевшимися в памяти мимолетными отрывками: нежными касаниями невзначай, глубокими и наполненными теплотой и чем-то, не высказанным вслух, взглядами – мы еще успеем поговорить, успеем, впереди много времени, а если нет, то все и так понятно… Ощущением обнимающей ее, словно светящееся одеяло, изнутри и снаружи любви, близким присутствием другого человека, осознанием и одновременно неверием в то, что сказка – ее личная сказка, наконец, сбылась. Переплетенными пальцами, заботливыми вопросами, улыбающимися губами напротив, разлитой в воздухе лаской, которой она все никак не могла надышаться.
И Тайра пьянела. Перебирала густую рыжую шерсть сидящего на коленях Пирата, который вчера лазил по соседским садам, а сегодня решил наверстать упущенное и поприветствовать новую хозяйку дома с должным и по-кошачьи «неотлипным» почтением.
И вновь нежный на ночь поцелуй– воздушный и не ощутимый губами, но ощутимый сердцем. И ставшие до боли необходимыми слова «Спокойной ночи, любимая».
- Спокойной ночи, Стив.
А после она полночи слушала ровное тихое дыхание и, приподнявшись на локте, любовалась расслабленным красивым лицом спящего рядом мужчины.
Второй день запомнился суетой, моросящим дождем и большими картонными коробками – они переносили из ее домика вещи.
- Но ведь я могу здесь что-то оставить, правда?
Тайра волновалась – она любила это место – свой угол, свой стоящий на подоконнике спальни горшочек с безымянным растением – перенести бы его к трем приобретенным, уже стоящим у Стива друзьям, но она почему-то не решалась.
- Конечно, любовь моя. Этот домик так и останется твоим навсегда – его не нужно продавать или отказываться от него. Пусть он станет твоей библиотекой или кабинетом, куда можно приходить, работать, читать, отдыхать. Ты сама решишь, для чего он будет служить.
- Сама?
- Сама.
И ее разум парил от счастья в облаках. Потому что домик свой? Потому что сама? Потому что «любовь моя»? Не разобрать - от всего сразу.
Той ночью она легла в постель без сорочки, голая, но Стив, кажется, не заметил – как и прежде, лишь осторожно погладил ее по лицу, поцеловал сначала в лоб, затем в губы, потерся о щеку носом, долго лежал, вдыхая запах ее кожи, затем чинно пожелал спокойной ночи.
Любимая.
- И тебе, любимый, - прошептала Тайра с задержкой, не уверенная, что он не спит и слышит ее.
Третий день заполнился событиями и чудесными о них воспоминаниями.
И первым стала поездка в книжный магазин и ее наивный вопрос:
- А где же книги о Пути? О знании? Об устройстве Вселенной, разделении миров, о Богах и сущностях?
В медовых глазах заплясали смешинки.
- Такие книги не продают в обычных магазинах, Тай. Я и сам ни разу в жизни таких не видел, хотя был бы совсем не прочь почитать.
- А где продаются?
- Нигде, наверное. Это же скрытый пласт информации, он не подходит для изучения всеми, сама понимаешь.
Да? Конечно, да.
Окруженная тонной красиво оформленной, но почти бессмысленной по содержанию литературы, Тайра вдруг вторично осознала ценность, а точнее полную бесценность Кимовых книг. Со вздохом поставила на полку некую «Психологию личности» и спросила Стива, нет ли у него случайно книг по медицине? Чтобы с картинами, чтобы глубоких, не пустых.
Есть. И он все ей покажет с удовольствием.
После магазина был поход в ресторан и почти два часа полного гастрономического восторга. Тайра счастливо натыкала на вилку незнакомую ей по вкусу еду, счастливо ее жевала, счастливо вздыхала, а доктор, подперев щеку ладонью, наблюдал за своей избранницей с не менее счастливой на лице улыбкой.
А вечером они решили заехать к Бернарде. И там ей запомнились не кружащие у ног Смешарики, не басовитое мяуканье белого кота, не заполнивший комнаты и коридоры запах свежих булочек с корицей, но взгляд хозяйки дома на кольцо. Сначала ее кольцо – Тайры, а затем кольцо Стива. И появившееся следом в глазах понимание и восторг – счастье за них, за них обоих.
- Поздравляю!
И на сердце стало тепло. Еще теплее, чем было. Даже еще теплее.
Уже перед сном Тайра стояла у окна гостиной, расчесывала волосы, а теплые руки обнимали ее сзади; и стекло отражало пару – невысокую, из-за белого пеньюара похожую на невесту, девушку и широкоплечего крепкого позади нее мужчину.
- Как хорошо, что она порадовалась…
- Конечно, порадовалась.
- Стив, как думаешь, а Правитель… помнит обо мне?
Сегодня она снова была в домике – зачеркнула очередную цифру «156». Тайра помнила их наизусть, но все равно зачем-то время от времени смотрела на календарь. Ритуал.
- Помнит, я знаю. Он ни о чем не забывает, а уж о тебе и подавно не забудет. Наверное, немного занят или все еще думает, как тебе помочь.
Эти дни казались ей слишком хорошими, слишком чудесными, чтобы их запас так быстро иссякал. Уже только сто пятьдесят шесть – их число таяло слишком быстро. Теперь, когда рядом был любимый, ей хотелось жить если не вечно, то очень и очень долго.
- Ты, правда, думаешь, он помнит?
- Я уверен.
- Спасибо.
- За что?
- За то, что веришь.
- Верил и буду верить.
Он не врал. Она знала.
И подивилась собственному разочарованному вздоху, когда на ночь ей вновь достался один-единственный поцелуй. Долго боролась с желанием закатиться под его – Стива – одеяло, а там будь, что будет…
Но успокоилась, сдержалась и пусть с трудом, все-таки заснула.
На четвертый день он учил ее кататься на велосипеде. Почему на велосипеде? Потому что Тайра наотрез отказалась даже от мысли о том, чтобы когда-нибудь сесть за руль.
- Но ведь это очень удобно – доезжать на машине!
- Нет. Они мне не нравятся.
- Но ведь есть другие, не как моя – поменьше, женские.
- Все равно не хочу.
- Может, потом захочешь? Тогда мы отдадим тебя в школу вождения…
Она не слушала. Радостно хохотала, неумело крутила педали, раз за разом кренилась на неустойчивой конструкции вбок и с восторгом ощущала, как ей не дают упасть – вовремя подхватывают сильные руки.
- Мне нравится! Нравится!
Дорожка от особняка до ограды была короткой, но Тайра не замечала этого – уже через час носилась по ней взад-вперед и дрожала от всеобъемлющего чувства свободы, радовалась касаниям развевающего волосы ветра, купалась в солнечных лучах и постоянно забывала, что все это ненадолго, не навсегда.
И только вечером вновь утонула в мыслях о том, что было бы, останься она в Коридоре? Может, надо было продолжать читать, искать, бороться? А теперь она просто живет, просто счастлива. Домик, Стив, кот, беззаботные текучие ласковые минуты. Бабочка тоже не знает о том, что живет недолго, бабочке кажется, что лето будет длиться для нее – яркокрылой танцовщицы - вечно…
- Обними меня, Стив. Прижми к себе крепко-крепко, ладно?
И он обнимал. Гладил дрожащей рукой под одеялом обнаженное женское тело, благоговел, исходил жаром, но терпел – не позволял себе продвинуться дальше нескольких поцелуев в шею.
- А тебе нравится моя грудь?
Этой лунной ночью в свете ночника Тайра вдруг отбросила предрассудки – устала от них и позволила им соскользнуть в сторону, равно как и плотному, слишком душному одеялу.
- Нравится?
Он не отвечал – просто смотрел, но смотрел так, что она видела – не просто нравится, вид ее груди пьянит Стива сильнее, чем любая алкогольная настойка, наполняет его кровь жаром, заставляет глаза блестеть от желания, а рот, наоборот, пересыхать от неутоленной жажды.
- Можно… я… ее поцелую?
- Можно. Я этого хочу.
И, чувствуя вокруг соска мужские губы, Тайра жмурилась от удовольствия, дрожала, задыхалась, плавилась, зарывалась руками в жесткие рыжеватые волосы. И когда распаленный, взвинченный до предела Стив попытался отстраниться, чтобы взять минутку-другую, успокоиться, она не позволила ему – вместо этого потянула на себя.
- Тайра?
- Я хочу. Хочу узнать, как это бывает – все, до конца.
И он не стал переспрашивать – просто посмотрел в ее глаза, прочитал в них больше, чем смог бы услышать, и на несколько мгновений застыл, прижался к ее лбу своим, поцеловал.
А затем потянулся к тумбе, чтобы погасить ночник.
*****
Если бы Тайра умела говорить сквозь расстояния, она обязательно рассказала бы всем тем женщинам на Архане, которые когда-то пугали ее описаниями моментов близости, что должно быть не так, совсем не так.
Должно быть так, как только что было у нее – полное слияние не только тел, но и душ, сердец, жизненного пульса. Должно быть ласково, горячо и совсем не больно. Должно быть скользко, страстно, великолепно, неописуемо прекрасно. Ведь когда мужчина твой – действительно твой – по-другому быть не может. Тогда и только тогда все кажется естественным и правильным, только тогда внутренние энергии сходятся в одно, красное переплетается с синим и образует одно целое – бело-золотое и такое яркое, что слепит глаза, что разрывает и одновременно наполняет изнутри, что заставляет рыдать от одного предположения, что подобного могло никогда не случиться.
Ким был прав: гармония возможна лишь тогда, когда вместе воссоединяются две половины, когда черный полукруг заворачивается на белый, а белый гладит черный, когда гибкое и текучее успокаивает разгоряченное и жаркое, когда активное будоражит собой пассивное, когда вместе они начинают жить, биться, расти.
Но ничего из этого Тайра не смогла бы рассказать никому, кроме самой себя, а потому просто лежала, чувствуя, как ее спина прижимается к мужской груди, улыбалась и плакала одновременно. Нет, не плакала, а тихонько утирала пальцами скатывающиеся на подушку слезы, которые, как и ее губы, в темноте улыбались.