Первым делом, как проснулся, Дар осторожно поднялся с дивана и захлопнул открытую форточку, из-за которой квартира за ночь вымерзла до некомфортной температуры. Эмия спала, завернувшись в накинутый поверх тонкого пододеяльника плед, – спала, как ребенок, – с приоткрытым ртом и высунутым из «домика» носом.
Замерзла.
А на улице валил снег. Хлопьями, как зимой.
«Вот тебе и март».
Царапнула острым краем совесть: они до сих пор могли бы быть в Лаво.
Могли бы.
Зато самолет не упал.
Совесть затихла, но буркнул желудок.
На кухне Дар взялся за дверцу холодильника с неприятным чувством, что сейчас он увидит… точнее, откроет и ничего не увидит.
Так и оказалось – холодильник был пуст.
* * *
(Takahiro kido – where time goes)
По кускам битого льда мерзлых луж он тащил ее буксиром. Эмия скользила и спотыкалась – выданные ей Оракулом сапожки для такой погоды не подходили.
– Ужас, как скользко…
Она держалась за одну его руку обеими.
Изо рта пар; непокрытые головы мерзли – хорошо, что он уговорил ее надеть толстые колготки, а то все отшучивалась – «добежим». Хоть супермаркет и близко, а пока добежишь, околеешь. Да, не Лаво, не Лаво… и жаль.
– Слушай, может, махнем в теплые края?
С налипшим на ресницы снегом Дар напоминал себе полярника.
– Ты же «невыездной»?
– Так мы по Державе… На Юга.
– Давай махнем, – Эмия поскользнулась в очередной раз. – И поскорей.
Он улыбнулся, правда, без веселья.
Грудь жгла сложенная утром во внутренний карман бумага из почтового ящика – «приглашение» посетить отдел Комитета по Безопасности Великой Державы.
«Добрались, суки, КБВДшники».
Чего они хотели, он понял сразу: спросить про случай с самолетом. Вот только не мог понять, стоит ему туда ходить или нет.
* * *
Голый чай невкусен, а вот с полноценным бутербродом, когда сыр, масло, колбаска – совсем другое дело. Печенье купили хорошее – дорогое, на развес. Эмия как раз выяснила, что гастрономическую эйфорию можно испытать, если опустить шоколадный край в малиновое варенье, когда Дар неожиданно спросил:
– Послушай, а ты сейчас можешь связаться со своей этой… подругой?
– Калеей?
– Я не знаю ее имени. Которая «звезды» присылала.
– Калеей, – на этот раз утвердительно повторила Эмия. И покачала головой. – Не могу.
– Точно?
– Точно. А… что?
Дарин молчал. Стояли на противоположном столе выгруженная из пакета банка тушенки, гречневая крупа, пара луковиц в пакете – из этого он собирался готовить обед.
Глядя на его задумчивое и грустное выражение лица, Эмия жалела, что сейчас, в этот самый момент, она лишилась части своих способностей. Ни тебе магического гласа, ни сотворения чуда, ни банальной возможности связаться с Астреем. Для «звезды» требовалась такая мощь, что Эмии пришлось бы подключить свое тело к трансформаторной будке. Если бы это помогло…
– А что ты хотел?
Она заглянула ему в глаза преданно, как пес.
Дар крутил в руках подтаявшее печенье.
– Да, так… хотел спросить кое-что. Чтобы она посмотрела вашу… базу данных.
– На предмет?
– На предмет того, как зовут моих родителей.
– Зовут? Карина. И Тадеуш.
Она помнила, потому что читала.
– Карина? – Дар замер с открытым ртом, будто пробовал имя на вкус. А после очнулся. – Тадеуш?! Я же Романович…
– Тадеуш. Я помню. Он же Полоч.
– Кто?
– Из Польшы. Польш?
– Поляк.
– Да, точно.
– Тогда почему же я Романович?
И вдруг вспомнил, как новым «Ч.Е.Н.Т»ам, прибывшим в интернат, правили свидетельства о рождении – вписывали туда вымышленные имена, отчества или фамилии. А иногда все сразу.
– Значит, не Романович…
– Нет.
– Тадеушевич?
– Ну… – Эмия озадаченно нахмурилась. – Скорее, Дарин Тадеуш Войт.
Ее собеседник выглядел так, будто его старая личина внезапно дала сбой, а новая еще не прижилась. Как Павл, который время от времени перезагружался. Но уже через секунду очнулся, выдал новый вопрос:
– А где они живут, помнишь? Мы бы с тобой по пути на юг туда поехали…
– …познакомились?
И прочла ответ в его глазах – нет, не познакомились бы. Просто посмотрели бы.
«Я не смог бы познакомиться с матерью, зная, что через три недели она снова может меня потерять», – Эмия уловила суть, а после вздохнула судорожно, с самоупреком.
– А где живут, не помню. Но, может, у вас тут есть свои базы данных? Справочники? Ведь есть единая сеть…
– Есть. Но доступна такая база только людям, к которым я через час иду на поклон.
– А спросить у них можно?
– Сомневаюсь, что мне ответят. К тому же, мне ведь нельзя, понимаешь?
«С родителями встречаться».
Эмия неожиданно заволновалась – к сердцу прочно прилип страх.
– Дар, а эти люди тебя отпустят?
Он вздохнул тоже. Хотел сказать «да», но промолчал. Вместо этого протянул руку, погладил ее по волосам.
– Мы что-нибудь придумаем. Ты ведь, пока меня не будет, сможешь сварить гречку?
* * *
– Вы часто предсказываете события?
– Я их никогда не предсказываю.
– А вещие сны видите часто?
– Не вижу. Вот раз только увидел – с самолетом. И то – просто сон.
– Но он совпал с действительностью.
– Случайность.
– Может быть. Но вы все же решились на правонарушение и отправились предупреждать пассажиров.
– Решился. Боялся – а вдруг, правда?
– Так вам часто снятся вещие сны?
Дар длинно и протяжно вздохнул.
Костюм на мужике сидел ладный, отлично скроенный. В таком, если под низ белую рубашку, хоть на свадьбу, хоть на юбилей – не стыдно. Но рубашка на «КБ»шнике была не белая, а темно-синяя – без галстука, застегнутая на все пуговицы, и Дарин думал о том, что темно-синий – это для мафиози из фильмов. Синий или бордовый. И шляпы.
– Вы раньше замечали в себе любые паранормальные способности?
– Не замечал.
– А ваши родители?
– Я не знаю своих родителей.
– Пассажиры после вас благодарили?
– За что?
– За спасение их жизней?
– Я не видел пассажиров. Я был в местном изоляторе.
– Зачем Вы это сделали, Дарин?
– Сделал что?
– Предупредили пассажиров?
Дар моргнул.
– А Вы бы не предупредили?
Ему не ответили.
По пути домой он обязательно завернет в цветочный магазин. Купит ей розу. Нет, три, а лучше целый букет…
Почему-то слипались глаза; от тупых вопросов впадало в анабиоз сознание. И в этом состоянии ему виделись не унылая комната, лежащие на столе сцепленные руки и пальцы с мохнатыми фалангами, но та самая крепость, куда они так долго взбирались. Тогда Эмия поясняла ему что-то сложное про момент «сейчас» – долго говорила, серьезно, с деталями. Но вместо этого он помнил блестящую на солнце поверхность воды, улыбку, голос, развевающиеся волосы. Почему он не поцеловал ее тогда? Испугался.
– Что Вы будете делать, если Вам снова приснится нечто подобное?
– Ничего.
– Ничего?
– Ничего.
– Совсем ничего?
– Перевернусь на другой бок и буду дальше спать.
– Может, позвоните нам? Расскажете?
– Хотите, чтобы я на Вас работал?
Темные глаза-буравчики приклеились к нему прочнее клещей.
– Вы позвоните?
– Нет.
– Почему?
– Потому что жить мне осталось три недели.
* * *
Снег по улицам летел колкий, будто металлический.
В будке «Цветы» влажно пахло сырой листвой.
– Кому выбираете в подарок? Жене, маме? Просто любимой женщине?
– Просто, – отозвался Дарин. – Богине.
Продавщица – молодая, почти еще девчонка – с накрашенными темной помадой пухлыми губами зыркнула на него с затаенной завистью. Будто пыталась приладить себя на роль этой самой «богини» и понять, нравится ли ей? Достаточно ли Дар хорош?
Наверное, она сочла, что достаточно, потому что улыбнулась вдруг кокетливо, обнажив ровные, но крупные, как у лошади, зубы:
– Ну, поначалу мы все «Богини». А потом…
На нее посмотрели пустым взглядом. Не на нее даже, на ее татуированные брови – отчетливые, как у клоуна.
Это ее «потом» зависло в воздухе – диалог не сложился. Парень в дутой куртке отвернулся, стал угрюмо перебирать цветы: розы, каллы, лилии, – и крупным шрифтом на его лице пропечаталось «не то».
– Что-то эксклюзивное хотите? – обиженная продавщица, решившая уже не помогать, все же поддалась любопытству – «может, готов много заплатить?»
– Не эксклюзивное. Просто живое.
– Живое? В смысле, в горшочке?
– Да, с корнями. Которое еще растет.
Заворачивая ему мелкую, но уже цветущую двумя белыми цветами бегонию, продавщица разочарованно поджимала губы.
(Secret Garden – Searching For The Past)
Они должны уехать. Обязаны. Все потому, что он не хочет провести свои последние дни вот так – без возможности выйти на улицу и спокойно погулять, не щурясь, не кутаясь в шарфы и шапки.
Мысль о том, что дома его ждет Эмия, грела Дара, как новое солнце в давным-давно пустой и заброшенной галактике. Женщина, не знающая обид, женщина без упреков. Ни разу не проснувшаяся в дурном настроении, не сказавшая: «Ты ведешь себя так, будто не любишь».
А он любил. Как жену. И, если бы был выбор, он уже стоял бы перед Эмией на коленях, просил ее себе в постоянные спутницы жизни – просил, как взрослый, готовый к обязательствам, готовый постоянно меняться к лучшему мужчина.
Будь моей… Будь…
Для них обязательно звучал бы орган. Как тот, который они однажды слышали в деревушке, в Лаво – гулкий, зычный и спокойный, будто кит, на чьей спине мир.
По газете, в которую ему завернули подарок, с шорохом съезжал снег; месили грязь колеса отъезжающих автобусов. Сбившиеся в кучу пассажиры под стеклянной крышей остановки напоминали ему укрывшихся от непогоды пернатых, обычно недружных, но тут вынужденных коротать минуты вместе.
– А мне местечко найдется? – подковыляла к «пернатым» бабушка. Люди нехотя зашевелились – местечко нашлось.
В тесноте, да не в обиде.
«А он ни разу не спросил, идет ли в Астрее снег…»
Дарин не стал дожидаться автобуса, продолжил шагать вдоль проспекта – ему не так далеко.
Из здания «КБ» его отпустили после того, как он подписал бумагу: «Обязуюсь сообщить, если…» – если снова увидит вещий сон. Точнее, не так: «Обязуюсь сообщить, если, увидев вещий сон, решусь предпринять какие-либо действия …»
Если увидит – не беда. Если предотвратит беду и не сообщит «товарищам», его посадят.
Только плевать он хотел на их угрозы, вездесущую власть, каменные лица и силуэт камеры-одиночки на горизонте.
Дар хотел домой, к Эмии. И чтобы цветок не замерз.
* * *
(Abel Korzeniowski – Queen Mab)
Она была уверена, что скользнула взглядом по этому слову, но скользнула рассеянно, без внимания – по названию населенного пункта.
Эмия лежала на диване с закрытыми глазами, и файл на экране компьютера виделся ей довольно отчетливо. Но лишь та его часть, на которой она сфокусировалась: возраст, имена, фамилии, национальность. Почему-то населенный пункт родителей Дара ее не особенно заинтересовал… Как жаль.
Она снова и снова вспоминала тот вечер в Астрее до последней минуты, до секунды – пыталась переиграть реальность так, будто «она посмотрела», а не пропустила, пыталась заставить память выудить из недр то, чего там, наверное, не было. Но невозможное возможно, главное – не увериться в том, что она – человек.
Глухо гудел из-за закрытого окна проспект; шуршал по металлическому подоконнику снег – иногда колотил по нему напористо, как дождь. Отвлекала боль в пальце – Эмия порезала его о край крышки банки с тушенкой, часть которой отковыряла столовым ножом.
Палец был замотан найденным в комоде платком; теперь она лежала на диване, морщилась и сосредотачивалась, как тот, кому очень-очень нужно решить сложную задачу, даже если в формуле не хватает «определенных» неопределенных.
«Населенный пункт: К…»
Размыто.
Заново.
«Мать: Войт Карина Романовна, отец: Войт Тадеуш Леслав Войт, населенный пункт: К…»
Нужное слово размазывалось, будто с него постоянно соскальзывал фокус; Эмия раздражалась. Но раз за разом снова ныряла в прошлое – к компьютерному столу, на который Павл поставил охлажденный нектариновый сок, а она сказала: «Унеси».
А если Дарин больше не вернется? Что, если его запрут? Эти мысли зудели, как злые пчелы; Эмия пугливо от них отмахивалась.
Заново.
«Мать: Войт Карина Романовна, отец… Населенный пункт: Ка…»
Нет, не Ка.
А что, если Дарин не вернется?
Эмии хотелось сжаться на кровати в комок и зажмуриться. Но нельзя – он ведь вернется. И вдруг она встретит его словами: «Знаешь, а я вспомнила!»
Итак, вечер в ее доме в Астрее, Павл, принесший ей нектариновый сок… «Мать: Войт Карина Романовна, отец: Тадеуш Леслав Войт, населенный пункт…»
Ка…вдановка? Кривдановка? Калтановка?
Ка… Ка… Ка…
Когда прозвенел дверной звонок, Эмия напряженно терла ноющие виски.
– Ты вернулся! Как хорошо! Я ждала и очень боялась, знаешь… я научилась бояться.
– Что с пальцем?
Дар отнял теплые руки, ощупывающие его лицо и вгляделся в платок, запачканный кровью.
– А, ерунда, порезалась… Не сильно – царапина.
Но он уже разматывал «бинт» и, пока не убедился, что действительно царапина и что рана больше не кровит, не замотал обратно.
– Ты дома, как хорошо.
Она действительно волновалась, переживала и маялась – он видел.
– Ну, вот, теперь ты точно, как жена.
Сказал. И осекся. Отвел глаза в сторону, потом вспомнил про цветок.
– Тебе.
– Мне? – она обрадовалась, как ребенок. – Спасибо.
Когда бегонию только внесли в дом, развернули и определили на подоконник, она была обмякшая и наполовину безжизненная – все-таки замерзла. Дар видел, как Эмия трогала увядшие листья, гладила белые лепестки, что-то шептала.
А он ушел на кухню. Какое-то время с удивлением смотрел на чекрыжатые прямо в кожуре луковицы, брошенные в кастрюлю, на всыпанную прямо туда же сухую гречку, на рваный край банки с тушенкой. После наткнулся на раскрытую на странице «Греча по-купечески» кулинарную книгу, которой никогда раньше на полках единственного шкафа не встречал. Кажется. Хотя, если быть честным, он не смотрел. Книга была заляпана кровью и походила, скорее, на сатанинский талмуд после обряда, нежели на сборник рецептов.
Дарин отложил ее подальше и принялся готовить обед.
В комнату он вернулся через десять минут, когда вода в кастрюле закипела.
– Эм, а как вы едите там, наверху? Еду из воздуха делаете?
– Нет.
– Ну, я подумал, может, щелкнете пальцами, и она появляется.
Эмия улыбалась с пятнами смущения на щеках.
– У нас везде рестораны.
– А в них кто готовит?
– Я не знаю.
Пятен прибавилось.
– В общем, вручную вы не готовите.
– Нет необходимости.
– Ясно. Да ты не переживай, я согласен хоть всю жизнь.
Дар улыбнулся. А потом случайно посмотрел на бегонию и удивился: если раньше та напоминала чахлый обиженный куст, то теперь смотрелась сытым, довольным и розовощеким карапузом. С разлапистыми листьями, горделиво стоящими цветами – в общем, цвела и пахла.
– Слушай, а чего ты с ней сделала?
Эмия лишь загадочно повела плечами и промолчала.
– Ну, ладно, Бог с ней, мисс «я-сама-не-готовлю». Голодная?
– Голодная.
– Обед через двадцать минут.
И повар, повесив кухонное полотенце на плечо, скрылся в недрах коридора.
Часом позже.
– О чем ты думаешь?
– О том, что нужно попробовать еще раз.
Он сидел на корточках возле ее коленей, и она обнимала ладонями колючие щеки. Любимые теплые глаза напротив, губы, которые всегда хотелось поцеловать. Ей вдруг подумалось – а на кого бы получилась похожа их дочь?
Недосягаемо. Невозможно. Но разве самые заветные мечты не сбываются?
Дар заметил, как погрустнели глаза.
– Эй, богини ведь не грустят?
Потихоньку темнело за окном – вечера Бердинск продолжали укрывать рано.
– Грустят. Когда думают о детях…
– О каких детях?
– Которые у нас с тобой могли бы быть, – и, прежде чем Дар успел напрячься, оглушенный новой информацией, Эмия попросила: – Побудь для меня батарейкой, ладно? Я все-таки попробую увидеть название населенного пункта.
Он, все еще изумленный и потому медленный, не сразу понял смысл ее фразы.
– Что мне нужно делать?
– Ничего. Просто поделись энергией.
– Хорошо. Только мне чуть-чуть оставь.
И он по ее просьбе прилег рядом на диван, вытянулся во весь рост, покорно сжал ее ладонь.
Она вновь перед компьютером. Вокруг комната – четкая, плотная, настоящая, – будто и не было похода на Землю. Рядом Павл, который только что принес сок.
– Унеси.
– Но это твой любимый.
– Унеси, – Эмия не любила повторять. Раздражалась, когда робот не слышал с первого раза. – И не отвлекай меня больше.
Она щелкнула мышкой, вызвала файл – досье Дара, сохраненное на рабочем столе.
За окном сияют звезды; пахнет ванилью и почему-то жженой сахарной ватой. Наверное, Ремус решил преподнести ей свой сладкий сюрприз. Но она отвлеклась.
… Дарин Романович Войт… Двадцать четыре года, проживает в бывшей Стране Советов. Мать русская, отец поляк.
Ей вспомнилось слово «полочь», и реальность тут же исказилась волнами.
Нет-нет-нет – Эмия насильно вернула ее на место, – она в Астрее, она еще никогда не уходила на Землю.
Топтался за спиной Павл – не то хотел что-то спросить, не то опять предложить массаж.
– Павл?
– Да? – ответ прозвучал с готовностью.
– Принеси мне сок, дорогой.
– Но я же только что приносил?
– Манговый.
– Манговый? Сейчас, уже бегу…
Он действительно, судя по шагам, выбежал из комнаты, и Эмия тут же открыла поверх старой новую вкладку – «родители», которую просматривала мельком и лишь однажды. А теперь впилась в слова глазами, словно железными клещами.
– Мать: Войт Карина Романовна, отец: Тадеуш Леслав Войт. Населенный пункт: Колчановка…
– Колчановка! – кричала Эмия, а Дарин кашлял, тер сухие губы, а после переносицу. Батарейка далась ему нелегко, но он терпел.
– Ты уверена?
– Уверена.
«Великая Держава. Поселок Городского типа: Колчановка. Население: две тысячи восемьсот человек (данные за последний год)».
– Почти полторы тысячи километров отсюда. Неужели меня месячного так далеко везли до интерната?
– Нет, это, скорее, они уехали отсюда. Потом.
Дарин расстроился, обмяк, свесил голову. Эмии пришлось его обнять.
Уже под вечер, когда все маршруты были рассчитаны, а вещи собраны, он спросил:
– Можем сходить куда-нибудь, хочешь? Кафе, кино… Не знаю. В парке, наверное, холодно.
– Не хочу.
– А чего…
Без ответа Эмия подошла к нему, стоящему посреди комнаты, обняла за шею, прижалась щекой к теплой груди.
– Обними меня.
Он обнял крепко, но встревожено.
– Ты чего?
– Я, кажется, научилась бояться, – ей действительно почему-то было страшно. Что уходит время, что каждую минуту здесь невозможно повернуть вспять, что ни за какой результат нельзя быть уверенной. – А когда ты обнимаешь, мне спокойно.
– Глупая, – прошептали над ухом, – помнишь, чему ты учила меня, когда появилась здесь?
– Чему? Здесь так сложно помнить. Такие правила игры, что ты веришь, что не всемогущ, постепенно забываешь…
– Ты учила не бояться. Говорила – не дай страху управлять тобой. Помнишь?
– Помню.
– Теперь учись тоже.
Она робко и в то же время жадно отыскала его губы, притянула к себе сама, повалила за собой на кровать.
– Мы… никуда не пойдем… ладно?
Ей лишь бы с ним – где угодно, – но чем теснее, тем лучше.
Дар забыл, что собирался куда-то идти. Он быстро, пытаясь не прервать поцелуй, стянул с себя майку, принялся стягивать джинсы…
За окном так и летел мелкий и колкий, как металлическая стружка, снег.