Ночь прошла в мытарствах.

Лана никогда не думала, что засыпать под шум волн совсем не просто — океан шипел, шуршал, пенился, облизывал в соседней бухте камни, разговаривал с сушей, не переставая. Не просто ш-ш-шур — прилив волны и ш-ш-шур — отлив волны, но монотонный — то тише, то громче — нескончаемый гул.

В половине второго она закрыла в спальне окна и включила кондиционер. Забралась под одеяло, попыталась уснуть — не тут-то было. Запахнулась, распахнулась, перевернулась на один бок, на другой — танцевали при свете костра сомнения мысли: а что, если подстава? Положим, кому-то нужен камень, и ей, Лане, совсем не случайно подлили в стакан с соком странный раствор. Что, если ее выбрали для исполнения грязной работы, а после и все шишки падут на нее? Удобно. Пришел, пожаловался, что ампулу упустил, сообщил, что теперь только она — незнакомая девчонка — может выручить из беды. Пообещал денег, а та и купилась…

Еще не купилась.

Мысли выбивали гимн в тревожный бубен; ночь длилась и длилась. До половины третьего неслись даже сквозь закрытые окна танцевальные ритмы с близлежащей дискотеки — изменит направление ветер, и отчетливое «бам-бам-бам» слышится сквозь пластиковые ставни. Повернет в другую сторону, и останется лишь шуршание прибоя за окном. Бродили по пляжу выпившие компании — смеялись, иногда поругивались; бренчала гитара.

Уснуть Лана сумела лишь в половине пятого утра.

Солнечный свет заставил взглянуть на все иначе — оптимистичнее. Положим, Марио — честный человек, попавший в беду, и он действительно обратился к Лане за помощью. Откажет? Имеет право. Но если не выручит, не упрекнет ли себя потом? Ведь интуиция твердила — незнакомец не врал.

Утренний душ, завтрак, прогулка по пляжу. После поход в магазин — за тарелками; и все это время чаша весов, как нерешительный маятник, клонилась то в одну, то в другую сторону. И светом маяка где-то на фоне маячила притягательная стопка купюр.

Позвонить или нет? Согласиться или отказать? Как обезопасить себя, не ступить на тонкий лед и не провалиться? Как получить гарантии?

Ла-файя жила привычной жизнью: шелестела пальмовыми листьями, пестрела шортами в цветочек, гудела клаксонами экскурсионных автобусов, плавила асфальтовое покрытие под жарким солнцем, чертила классики контрастными и кажущимися глазу черными тенями. Кормила туристов мороженым, полоскала берега лазурным морем, предлагала, словно экзотическая красавица, развлечения на любой вкус: тихие бухты, шумные аквапарки, дорогие рестораны с официантами в накрахмаленных передниках, дешевые и уютные семейные забегаловки на четыре столика. Высилась белоснежными отелями, шумела рынками, наблюдала за привязанными канатами к лодкам парашютными куполами, качала, словно попмушки в супе, тела млеющих в море туристов.

Пытаясь познакомиться с окрестностями, Лана шагала по одному из проспектов вдоль пляжей так долго, пока не добрела до сквера с мини-бассейнами, кружевом клумб и стражами из качающихся пальм. Замерла, чтобы перевести дух, огляделась — стоит ли шагать дальше? Или повернуть назад?

На лавочке неподалеку от нее возилась парочка — молодая девчонка в красном сарафане жалась к загорелому и атлетически сложенному парню.

— Рай, скажи, что любишь…

— Люблю.

— Сильно-сильно?

— Очень сильно.

— И никогда от меня не уйдешь?

— Дурочка, ну что ты говоришь?

— Сделай его тогда.

— Сделай что?

— Жест Правды. И повтори, что сказал!

И парень вдруг замолчал. Поблек выражением глаз, стал глядеть в сторону, промычал что-то невнятное — «мол, зачем такие меры, если веришь?».

А у Ланы в голове будто вспыхнула лампочка.

Новая информация, по-видимому, записалась в сознание при Переходе, и вытащить ее на свет не составило труда — стоило задуматься о незнакомых словах, как пояснительная формулировка всплыла сама собой:

«Жест Правды. Нововведение Пятнадцатого Уровня. Лимит на использование: трижды в год. Активировать возможно с помощью пасса руками (рисунок прилагался). Действие Жеста по времени определяется лицом, запускающим процесс, как то: минута, пять минут, час и так далее. В течение указанного отрезка времени после активации Жеста человек способен произносить вслух лишь информацию, которую считает правдивой сам. За выдачу заведомо ложных данных, тело Активатора подвергается воздействию сильного болевого синдрома, сравнимого по мощности с…»

Далее Лана не читала. Она вдруг поняла, каким образом обезопасить себя и получить вожделенные гарантии, — нужно попросить Марио начертить Жест. Согласится? Значит, не врет. А если нет…

В момент продумывания фразы «а если нет…» она уже спешила обратно к дому.

* * *

Незнакомый номер высветился на экране мобильного как раз тогда, когда официант поставил перед Марио первое — тарелку с куриным бульоном и чесночные гренки, — и Мо тут же отложил на идеально ровную скатерть столовые приборы.

— Алло?

— Это я. Вы свободны? Приезжайте.

Голос Ланы он узнал сразу же. Попросил жестом руки официанта не уходить, бросил в трубку «скоро буду» и вытащил из кармана бумажник.

— Не будете обедать? — учтиво поинтересовался парень с висящим на сгибе локтя полотенцем.

— Увы. Дела.

Мо положил на стол двадцатку — плата за три блюда, напиток и немного «на чай», — поблагодарил за сервис и, задев край стола, на котором звякнули тарелки, поднялся. Легкий пиджак, до того висевший на стуле, он натягивал уже на ходу.

Царственная вилла встретила услужливо распахнутой «калиткой»; на газонах работали разбрызгиватели. Дошагав до затененной колоннадой двери, Марио уже собрался нажать на кнопку звонка, как дверь распахнулась, и хозяйка дома, поздоровавшись, пригласила его пройти внутрь.

Она волновалась. Смотрела на него нервно, но в то же время решительно — так, как будто собиралась сделать ему непристойное предложение. Не спросила, желает ли он воды или чая, — забыла, — стояла у девственно-чистого кухонного стола и мяла пальцы.

Он мог бы спросить: «Вы на что-то решились?», но боялся спугнуть удачу. Пусть начнет первой. Мо не давил, держал пиджак в руке — с утра было прохладней, чем теперь, — ненавязчиво рассматривал кухню и одежду Ланы — ту же самую, которая была на ней вчера. Он вдруг понял, что другой у нее попросту нет, — не успела купить? Не смогла, потому что не на что? Вероятнее, второе, ибо женщины не любят носить одни и те же наряды дважды. Уж точно не день за днем.

— Могу я присесть?

— Конечно. Простите, я задумалась.

Она пожевала губы, и Марио впервые отметил, что Лана красива: белокурые волосы, лепные скулы, кофейного цвета глаза. Кареглазая блондинка — редкость. Вчера, сидя поодаль, он не успел рассмотреть ни аккуратный нос, ни припухший от покусывания рот, ни симпатичный разлет бровей. Очень гармоничное лицо, открытое. Такие черты выгодно подчеркнет и легкий макияж, и тяжелый вечерний. И даже его полное отсутствие.

— Марио, я могу вас кое о чем попросить?

— Конечно. Все, что в моих силах.

— Дело в том, — она отодвинула от стола стул и села рядом, — что я волнуюсь. Мы все-таки незнакомы, и работать вместе, тем более работать за деньги…

— Вы боитесь, так?

Она насупилась, не желая выдавать очевидного. Но все же ответила:

— Да, боюсь.

— Хотите подписать договор? Составим так, что вам в любом случае ничего не будет грозить.

Она сложила на стол руки — красивые по всей длине от узких рельефных (спорт?) плеч до изящных пальцев и кончиков ухоженных ногтей, — вновь посмотрела на него с вызовом. И Мо почему-то опять подумал про непристойное предложение. Интересная девчонка — нерешительная и в то же время упертая. Вежливая, но с принципами. И наверняка с чертями в голове.

— Нет, я не хочу договор — я в них не разбираюсь. Не умею читать все эти мелкие буквы и термины, путаюсь в обязательствах. Еще все эти сноски и звездочки. В общем, я под них засыпаю.

— Не только вы, — ему захотелось улыбнуться. — Так каким образом я могу доказать вам свои честные намерения?

Теперь как будто непристойными прозвучали его собственные слова.

— Каким? — Лана смотрела пытливо, и в ее зрачках прыгали бесенята. Мол, готовы доказать? Уверены?

Марио вернул спокойный и непробиваемый, как рельс монопоезда, взгляд — уверен. Проверяйте.

— Вы знаете про Жест Правды?

Ох. Она его подловила. Про Жест Правды Мо знал не понаслышке. А все потому, что однажды в баре с Томом — это случилось с полгода назад — они, выпившие, решили проверить, действует сие заклятие на людей или нет? Идиот Мо сам вызвался быть первоиспытателем и неуверенным хмельным пассом вывел прямо перед собой сложный знак, а после попросил Тома задать ему каверзный вопрос. И тот, хохотнув, не оплошал — спросил: «Любишь ли ты по утрам мыть голых мужиков?» Кассар, понятное дело, решил ответить, что, конечно же, любит, и тут же согнулся от рвотного спазма. Ту боль, которая пронзила его тело от макушки и до самых стоп, он помнил по сей день — целый час не мог ни вдохнуть, ни выдохнуть. И даже выйти из бара на своих двоих не сумел — домой его везли на такси…

Вот и теперь он, должно быть, выглядел так, что Лана моментально заподозрила неладное.

— Вы про него знаете, — кивнула она утвердительно. — Но не готовы к испытанию, так?

— Готов, — Марио шумно втянул воздух и кивнул, напрягшись так, как будто ему в зад собирались воткнуть иглу толщиной в палец. — Просто я знаю, что бывает в случае произнесения лжи.

— Тем лучше. Значит, позволите мне задать вам несколько вопросов, пока процесс «правды» будет активирован?

Умна. Хитра. Молодец. Не захотела отказываться от денег, но и рисковать не спешила. Он бы восхитился сидящей перед ним женщиной в полной мере, если бы не опасался того, что спустя какое-то время его вновь придется транспортировать домой на такси полубездыханного.

— Готов.

Солнечный день за окном цвел и буйствовал красками. Застыли в небесной синеве легчайшие мазки-облака, пестрил бликами океан, качались под неугомонным бризом тугие пальмовые листья.

— Только одно условие, ладно? Не спрашивайте у меня того, что не имеет к вам отношения.

— Как, например, о чем?

— Ну, например, о моей личной жизни. И формулируйте вопросы так, чтобы я мог ответить «да» или «нет», — это немного упростит процесс.

— Хорошо.

Лана ненадолго вышла и вернулась в кухню, держа в руках маленькие квадратные часы. Поставила их на стол.

— Как вы думаете, пары минут нам хватит?

— Зависит от того, сколько у вас вопросов.

— Не много. И я их для себя уже сформулировала.

Марио неохотно кивнул; стрелка на циферблате двигалась мирно — для часов всего лишь очередные две минуты, для него — сто двадцать секунд пытки. Невидимая игла зависла у самой задницы.

— Тогда можно начинать? Готовы?

— Готова.

Когда Марио поднял руку и приготовился выводить в воздухе невидимый рисунок, Лана смотрела на него со смесью ужаса и любопытства.

Активация Жеста наполнила тело гудением — Марио чувствовал себя так, будто через него пропустили электрический ток. Пока еще слабый, но готовый усилиться мгновенно, стоит произнести хоть слово лжи.

— Начинайте, — попросил он хрипло.

Вспыхнувший в воздухе рисунок, начерченный его собственными пальцами, теперь медленно таял над кухонным столом — отсчет начался.

Лана сглотнула, кое-как оторвала взгляд от светящихся линий, нажала на часах кнопку таймера и посмотрела на собеседника пристально, как следователь.

— Вопрос первый: рискую ли я, согласившись помогать вам в поиске вашего камня?

— Нет.

Ответ выскользнул легко, как рыба из мешка с водой. Не рискует, ничем не рискует — он уже обдумывал этот момент.

— Вопрос второй: действительно ли мне плеснули раствор в сок случайно? Или же меня выбрали для каких-то целей намеренно?

Мо посмотрел на Лану с укоризной во взгляде — я же просил «да» или «нет». Та, прочистив горло, тут же уточнила:

— Случайно?

— Да.

Тело гудело, тело вибрировало, тело было готово выдать по нервной системе такой разряд, какой он получил бы, наверное, только сидя на электрическом стуле. Чертов метод. Марио боялся шевелиться и даже дышать.

— Дальше. Афера, в которую вы меня втягиваете, носит хоть сколько-то криминальный характер?

— Нет.

— За мое участие в этом деле не последует никакого наказания?

— Нет.

Он был в этом уверен. Комната открывалась раз в месяц, но нигде — он перечитал условия не единожды — не говорилось о том, что входить в нее может только он один. И, значит, может он и гость. Он и друг. Он и Лана. Разницы в том, кто выбирает камень, нет, ведь вставлять его все равно придется ему, Мо.

— Хорошо. Существует ли то, о чем я должна знать прежде, чем возьмусь помогать вам? Есть ли что-то, что касается непосредственно меня?

— Нет.

Каждый ответ, как серпом по яйцам. А если скрутит? Если он чего-то не учел или же сам не до конца верит в формулировку? По вискам от напряжения заструился пот — прошла минута. Ему не хотелось снова рыгать на пол кухни, совсем не хотелось.

— Вы действительно собираетесь заплатить мне? Десять тысяч авансом и десять после завершения?

— Да.

— Вы действительно не можете сделать то, что могу я, выпив этот раствор?

— Нет.

— Раствор опасен для меня?

— Нет.

Ему захотелось в туалет. Две минуты, как целая жизнь.

— Он действительно завершит свое действие через две недели?

— Три. Может быть, три.

Позволив себе больше, нежели «да» или «нет», Марио едва не заполучил головную боль от напряжения — ему показалось, что предупреждающая вибрация в теле усилилась.

— Ампула стоила дорого?

— Да.

— Решаясь отыскать этот камень, я действительно помогаю вам?

— Да. Очень.

В этот раз, добавив еще одно слово к ответу, он не сомневался — действительно очень помогает. Вероятно, спасает ему жизнь.

Две минуты почти истекли. Осталось совсем немного — четверть оборота стрелки. Лана почему-то молчала. Смотрела на него пристально, обдумывала последние вопросы. Возможно, каверзные.

— Вы действительно владели заводом?

— Да.

— Я красивая?

Он запнулся, прежде чем ответить. В первые пару секунд даже не смог понять, о чем она говорит. А когда сообразил, уставился на сидящую напротив блондинку, как истукан, — вот тебе и каверзный вопрос.

Марио волновался, потел, чувствовал, как немеет на стуле зад. Если сейчас ответит «да», но выяснится, что он так не думает на самом деле, его прошьет разрядом. Если скажет «нет», то обидит женщину. Черт! Вот уж точно — шкатулка с секретом.

— Да! — гаркнул он зло, дернулся и застыл в ожидании боли.

Тик. Тик. Тик.

Боли не было.

Спокойно двигал секундную стрелку часовой механизм, плескали за окном на берег волны; Лана улыбалась. Две минуты истекли.

— Вы зачем меня об этом спросили? — взревел он, когда понял, что гудения в теле больше нет. — Разве это имело отношение к делу?

Он едва не обделался, раздумывая над своим отношением к ее внешнему виду, — а что, если бы, как в баре? Он бы лежал, как в баре, и дрыгался…

— Простите.

Она смеялась. Он глазам своим не верил, но она смеялась.

— Я не удержалась. Когда перед тобой сидит мужчина и говорит только правду, грех не спросить, ведь так?

Марио выглядел совой. Застывшим чучелом с выпученными глазами. А потом обмяк — расслабился, выдохнул, почувствовал, как медленно и неохотно уходит из тела нервное напряжение.

— Женщины, — он вложил в это слово все, что когда-либо думали о прекрасном поле мужчины.

Плечи Ланы все еще подрагивали от веселья.

— Спасибо. Вы только что прошли тест.

Он устал, вспотел, окончательно оголодал, и ему хотелось материться.

— Чудесно. Рад. Непомерно.

Она отомстила ему за вчерашний горшок, не иначе — он запустил в нее глиняной посудой, она в него словами. Один-один.

Дрожали лежащие на коленях пальцы; медленно таял образ подрагивающей у задницы иглы, урчал от голода желудок.

— А пообедать я так и не успел.

Слова об обеде почему-то вызвали у Ланы такое смущение, как если бы он задал вопрос, складывает она трусики в шкафу по цвету, в стопки или бросает хаотично? Прикушенные губы, ускользающий взгляд и вид, упрекающий «ну, зачем вы спросили…»

— У меня… нет еды. В доме. Простите, я не успела купить.

Ясно: не успела купить, приготовить. А, если бы и успела, то навряд ли порадовала его чем-то изысканным — все-таки стеснена в средствах.

— Вообще-то, я не имел в виду фразу «накормите меня». Скорее, хотел предложить накормить обедом вас. Где-нибудь снаружи. Вы не против?

Легкий румянец на щеках, вновь сцепившиеся пальцы — он видел, ей хотелось оглядеть свой наряд, чтобы решить, подходит ли он для выхода «в свет», — и Марио вновь ощутил желание улыбнуться. Женщины. Иногда они предсказуемы, иногда совершенно никак.

— Мы выберем что-нибудь попроще, хорошо?

— Хорошо. Идемте.

Второй раз она смутилась уже снаружи, когда, заперев ворота, обнаружила, что он седлает мотоцикл.

— На этом?

— Это прекрасно подойдет.

— Но у меня ни шлема, ни… брюк.

Ему уже начинал нравиться этот забавный розовый оттенок на ее щеках.

— Шлемы в Ла-файе не нужны, если не превышать при езде определенную скорость, а ваша юбка вполне позволит…

«…раздвинуть ноги».

Предложение он не закончил, но Лана довершила его за него и взглянула укоризненно.

Марио мысленно дернул себя за язык.

— Я… Черт. Простите. Просто, когда вы позвонили, я вывел из гаража первое, что попалось под руку.

В ее глазах вновь запрыгали чертики.

— А что было бы вторым?

— Белый кабриолет. Довольно широкий и потому не очень удобный, когда нужно много обгонять.

— А третьим?

Допрос, по-видимому, продолжался.

— Внедорожник. Я использую его, когда выезжаю за пределы города.

— А четвертым?

— Четвертого нет.

О стоящих на западном пирсе двух яхтах он упомянуть «забыл», как и о паре гидроциклов, — не суть.

— Едем?

Выражение лица Ланы в момент осмотра хромированного коня нужно было снимать на камеру, но девчонка — а стальной стержень в ней все-таки присутствовал — кивнула.

— Хорошо. За что мне держаться?

— За меня.

Взгляд глаза в глаза, и через секунду мелькнувший в женских вызов — мол, сами предложили.

Гулко завелся хриплый мотор, перелетела через сиденье нога в джинсах; аккуратно примостилась позади водителя невесомая Лана. Положила руки ему на бока.

— Теснее.

— Что?

— Обнимите меня теснее.

— Тогда я смогу пальцами прощупать кубики на вашем прессе. Если они там есть.

— Есть. Можете их сосчитать, пока будем ехать.

Нет, их диалоги однозначно выходили «с подтекстом».

Когда мотоцикл вырулил от тротуара и влился в общий поток, Мо не сразу понял, что именно ощущается не так, — лицо. Его лицо. Он улыбался, дивился самому себе и знал наверняка, что пассажирка за его спиной улыбается тоже.

— Итак, какие у нас дальнейшие планы?

Кафе они выбрали под навесом поодаль от центральной улицы — плетеные стулья с подушками, бежевые скатерти, густо увитая плющом, отделяющая от улицы перегородка. Расположились. Папки меню были не пластиковыми, а кожаными, и один этот факт уже подсказал Лане, что низких цен ждать не стоит, — придется выбрать «салатик».

— Сейчас поедим и поедем ко мне, — буднично сообщил Марио. — Там, на месте, будем разбираться, что именно от вас требуется. У меня уже все готово.

Ей почему-то моментально привиделась расправленная постель — глупая мысль, но именно она скользнула первой.

— Может, лучше у меня?

— Что? — собеседник вдруг рассмотрел выражение ее лица, и впервые на ее памяти его губы расплылись в стороны. — Вы до сих пор меня опасаетесь?

— Ну, я забыла спросить, не маньяк ли вы. Да и вообще, вы могли бы просто выдать мне «реквизит», а работать с ним я могла бы у себя.

— А кто бы в этом случае кидал в вас горшками?

Логично. Не парней же с пляжа звать — «эй, ребята, бросьте в меня чем-нибудь тяжелым».

— Плюс я должен знать, как идет процесс. Я хотел бы, чтобы вы описывали мне свои ощущения, а я буду корректировать их, подсказывать. Все-таки о действии раствора мне на данный момент известно больше.

Лана нахмурилась.

— Хорошо. Но сегодня вечером мне нужно быть дома — чем раньше, тем лучше. Видите ли, третий день… Если я не выберу курс и не запишусь на него, то он более не будет считаться оплаченным, и тогда…

Бархатной походкой подплыл к столику официант, завис с вопросительным выражением на лице, но Марио, не замечая его, вдруг сделался серьезным, подался вперед и сообщил:

— Не беспокойтесь о курсе, хорошо? Пусть «горит». Я потом оплачу вам любой, на выбор.

— Это…

— Нет, это не будет входить в ту сумму, которую я собираюсь выдать за помощь. Бонус сверху. Чтобы вас на данный момент ничего не отвлекало.

Он не спросил — уведомил. И Лана вдруг испытала колоссальное облегчение от того, что этим вечером ей не придется шерудить газеты, судорожно определяться с профессией и пытаться запрыгнуть в последний вагон отходящего поезда.

Но… дорого. Может, попытаться переубедить? Однако если предложил сам, значит, есть и резон, и возможность. Она примет.

— Спасибо…

Ее шепота никто не услышал. Официант уже принимал заказ, а Марио диктовал блюда без запинки — «все в двойном количестве, да, на двоих…».

И здесь не пришлось выбирать. Этот мужчина определенно начинал ей нравиться. Как только официант отчалил, Лана приподняла тонкую бровь:

— А что, если бы я предпочла что-нибудь другое?

— У вас еще будет шанс, — отмахнулись легко. — Только сначала попробуйте блюда от местного шеф-повара — это моя личная просьба. Вдруг вам понравится?

Какое-то время они смотрели друг на друга с замершим в глазах любопытством и весельем, после чего Марио изрек:

— И нет, я не маньяк, Лана. Если так будет проще, вообще не воспринимайте меня мужчиной, а я, в свою очередь, не сделаю ничего такого, чтобы в моем присутствии вы почувствовали себя дискомфортно, договорились?

«Не воспринимайте меня мужчиной».

Сложно.

Пока готовили заказ и пока ее спутник разговаривал с кем-то по телефону, Лана думала о том, что едва ли теперь забудет о том, что Марио — мужчина. Уж точно не после поездки на мотоцикле, во время которой ее пальцы все-таки пробежались по каменному прессу. Конечно же, не специально — просто светофоры, просто покачивание взад-вперед тел, — но этих моментов с лихвой хватило, чтобы понять: кубики там есть. А еще он пах — Марио. Умопомрачительно. Не то лосьоном, не то парфюмом, и, пока неслись мимо улицы и пляжи, ей не единожды хотелось уткнуться носом в широкую спину и вдыхать, вдыхать, вдыхать… Совершенно неуместное желание. Вероятно, в прошлом подобного не случалось, так как смущение при этом зашкаливало. В общем, совет «не воспринимайте меня мужчиной» более серьезно не рассматривался. Как следовать ему, когда перед тобой сидит живой горячий человек из мышц, сверкает темными глазами, играет, как океан бликами, неуловимой улыбкой и заказывает блюда «на двоих»? Резкие чувственные губы, нос с едва заметной горбинкой, спадающие на лоб пряди завивающейся челки, широкие брови, щетина. Наверное, сегодня неестественно жарко из-за погоды, и почему-то совсем не вовремя стих ветер…

Когда официант появился вновь — а вместе с ним и тарелки, — Лана оборвала ушедший в сторону процесс мышления — «они просто работают вместе. Секундная дурь. Зашкалило» — и тряхнула головой. Все, собралась. Флирт на работе — это непрофессионально.

Взялись за вилки.

Стартер из моллюсков под соусом имел тонкий изысканный шлейф моря, лайма и перца, и с минуту за столом царило молчание: звон вилок о фарфор, шорох салфеток, поскрипывание стульев.

— Нравится?

— Очень.

— Кстати, могу я попросить вас называть меня Мо?

— Почему?

— Потому что имя Марио мне не по вкусу.

От удивления Лана забыла про еду.

— Не по вкусу? Но ведь очень красивое имя.

— Мне так не кажется.

— А как вам кажется?

— Мне кажется, что этим именем нужно называть жиголо. Сладкоголосых лживых ребят, увивающихся за состоятельными дамами и живущих за их счет.

— Вы сумасшедший? Мне кажется, что Марио — это как океан. Осколки зеркал, солнечные блики, лето. Терпкий вкус винограда, хрусталь бокала с вином, южный ветер, элегантность и бесконечная свобода.

От последнего слова собеседник почему-то нахмурился, на неуловимый момент потемнел лицом. Кажется, Лану занесло.

— Простите, Мо — так Мо, — пауза. — А почему, собственно, «Мо»?

— Это первая и последняя буквы от Марио.

— А Марио точно нельзя?

На мужском лице вновь возникла тень улыбки — чуть удивленной и укоризненной.

— Южный ветер? Виноград? Ладно, называйте. И, наверное, нам стоит перейти на «ты». Все-таки две недели работать бок о бок, встречаться, проводить время. Согласны?

— Согласна.

Две недели встреч. Принесли основное блюдо — жареную рыбу с золотистой корочкой и спиралью из водорослей в обрамление из мидий; Лана вдруг поймала себя на мысли, что ей не терпится увидеть камни.

Они обедали; гудел вокруг полдень.

Говорили о разном: о его прошлом бизнесе, о любви к морским прогулкам, о том, что она еще не определилась, кем хочет стать, — нет, даже не близко. Наверное, требовалось время. Лана интересовалась деталями процесса погружения в замедленное время, и Марио отвечал, что не уверен, что знает эти самые детали. Что им придется шаг за шагом постигать его вместе — ей описывать ощущения, ему, основываясь на ее словах, анализировать происходящее. Они научатся — должны научиться. Потому что время — его не так много, и нужно обязательно успеть…

Когда речь заходила о времени, Марио делался иным — не понятным человеком с затаившейся на губах улыбкой, галантным кавалером в баре и лихим мотоциклистом на дороге, — но кем-то чужим и далеким. Смотрел в сторону, на проспект и, кажется, не видел его. Отстранялся от всего — от вкуса еды, от шума города, от нее, — и Лане становилось все яснее, что время — элемент критический. Что, если упустить некий определенный момент и совершить в конечном итоге неверный выбор, то случится…

Что? Она не знала. Не уверена, что хотела знать, и тяготилась налетом печали, трогавшим время от времени лицо собеседника. Боялась оказаться виноватой, подвести.

— Я сделаю все, что смогу.

— Я знаю.

— Как тебе десерт?

— Очень вкусно, спасибо.

Марио смотрел на грушу в шоколаде, тонущую в ореховой пене, и не видел ее. А ей, Лане, хотелось, чтобы его лицо вновь ожило, чтобы зажглись глаза. Что-то неправильно было в трогавшей Мо тоске, что-то неуловимо тревожное, словно тень от облака на ясном бескрайнем небосводе, — тень там, где ее быть не должно. Иногда в его карих глазах плясали веселые огоньки — жизнелюбивые до неприличия, — а иногда они гасли, и мир будто терял для Марио всякую привлекательность. Или же это Марио терял привлекательность для мира?

Лана путалась. Ее постоянно «двоило» — то все просто и ясно, то сложно и беспокойно. Вероятно, стоило начать работать, чтобы разобраться.

— Сыта? Едем ко мне?

Она кивнула и почему-то снова подумала о расправленной постели. Улыбнулась своим никчемным мыслям-балбесам, отложила салфетку, посмотрела на длинные красивые пальцы, в этот момент вынимающие из бумажника купюры.

Сейчас она снова будет его «обнимать». Главное, не уткнуться в спину носом.

* * *

Он смотрел на камни по-особенному, как смотрят на альбом со старыми фотографиями, на бусины из ожерелья любимой женщины, на покрытые тонким слоем пыли написанные вручную письма. Так смотрят на все, что когда-либо имело и продолжает иметь великий смысл.

Почему камни?

Лана сидела чинно, как школьница, с прямой спиной и сложенными на коленях ладонями.

— Рубин.

Из плоской коробочки с бархатной подушкой внутри был извлечен на свет овальный алый камень — яркий и переливающийся. Марио положил его на стеклянную поверхность стола — тот провернулся и замер.

Следующая коробочка.

— Изумруд.

Рядом с рубином лег другой самоцвет — зеленый, как умытая дождем листва тропического леса.

— Аквамарин.

Прозрачная каплевидная слеза продолговатой формы — бело-голубая.

— Топаз.

Солнечный граненый кружок.

— Оникс… Гранат… Турмалин… Чароит… Хрусталь… Берилл… Алмаз…

Коллекция на столе росла — разные цвета, оттенки, формы, огранка. Алмаз Лану поразил — таких больших, как тот, что положил на стол Марио, она не видела никогда — им можно было украшать королевские броши.

— Хризолит… Цитрин… Циркон… Лараит…

О последнем — бледно-фиолетовом по цвету — она вообще никогда не слышала.

Крайним в длинном ряду из семнадцати камней — она считала — лег ярко-синий, глубокий и пронзительный.

В голос Марио скользнула хрипотца.

— Сапфир.

— Всего семнадцать?

— Да, семнадцать. Именно столько разновидностей будет в комнате.

— В какой комнате?

— В том помещении, где придется выбирать.

— И там тоже будет всего семнадцать камней?

— Нет, там будет больше. Но разновидностей именно столько.

— А сколько в комнате сапфиров?

— Один.

— Один?!

Лане вдруг сделалось понятно, почему Мо был готов платить, и платить много, — задача, которую он перед ней поставил, вдруг перестала казаться легкой. Скорее, наоборот — непосильной. Одно дело — нести легкую сумку и беззаботно помахивать ею за ручку, другое — тащить в гору набитый кирпичами мешок. Он сказал, что камни будут прозрачными и неразличимыми по форме. А что, если их будут десятки или сотни? А что, если несколько сотен? Как найти нужный?

— А временем мы тоже будем ограничены?

— Да, одной минутой.

Она шумно выдохнула. Страшно. Высока вероятность ошибиться. Ошибиться в том случае, если она вообще когда-либо увидит испускаемое камнями сияние. Лана незаметно вытерла вспотевшие ладони о юбку — сдвинула руки вниз на пару миллиметров и напряглась.

Ей вдруг захотелось отказаться. Да, двадцать тысяч — сумма внушительная, но она проживет и без нее. Все эти камни… Это чужая жизнь, чужие проблемы — не ее…

— Марио…

Он угадал продолжение несказанной фразы по застывшим плечам, бледному лицу и подрагивающим поверх юбки кончикам пальцев.

— Страшно?

— Это… невыполнимо.

— Но мы еще даже не пробовали.

Зря ей подлили этот раствор, зря. Лучше бы его плеснули тому брюнету, что сидел на лавочке напротив, лучше бы вылили в кусты. Нет, лучше бы его выпил сам Мо и теперь единолично созерцал бы свою внушительную коллекцию самоцветов.

— Лана…

— Я не хочу…

— Это не пытка. Не казнь.

Она, как игрушечный клоун с шеей-пружинкой, все качала и качала головой.

— Задача… слишком сложная.

Растерялась, запаниковала.

— Тебя никто не накажет за ошибку.

— Я собираюсь взять за это деньги. Значит, должна…

— Не должна. Ты мне ничего не должна. Я плачу за попытку, понимаешь?

Она смотрела на него глазами-самоцветами — такими, каких в его коллекции не было, — кофейными с золотыми крапинками, блестящими и испуганными.

— А если я ошибусь? — спросила шепотом.

— Значит, ошибешься. Я и сам мог бы ошибиться. Причем с гораздо большей вероятностью, чем ты.

— Но ведь это… важно?

— Не настолько, — Марио легко качнул головой — мол, дурашка — и улыбнулся. Улыбнулись губы, улыбнулись лицевые мышцы, но не улыбнулись, а еще тоскливее сделались его глаза. — Представь, что это игра, ладно? Просто игра.

Именно из-за них — из-за его глаз — она вдруг решилась. Насупилась, прикусила губу и подумала о том, что для него это вовсе не игра. Что, если человек готов платить не за результат, а всего лишь за шанс, то это, должно быть, очень важно.

— Хорошо, — прикинулась смирной и беззаботной. — Я представлю, что это игра.

— Молодец. Я схожу нам за соком — ты какой хочешь? Арбузный, апельсиновый?

Нет, арбузного она не желала точно — свежи были воспоминания с площади.

— Апельсиновый.

— Со льдом?

— Да.

— Сейчас принесу.

Марио направился в сторону кухни, а Лана не видела, но чувствовала, как с него стекает, будто черный мазут, густое напряжение.

Он жил в бунгало. Не в роскошных апартаментах под самой крышей где-нибудь в центре города, не на вилле, стоящей на побережье, не в хромированном, состоящем сплошь из стали и прямых балок особняке в богатом районе. Но в уединенном бунгало. Много дерева, драпировок, плетеных стульев. Высокие, от пола до потолка, окна — благо, соседей никого, и можно расхаживать в чем угодно. Кухня-бар, совмещенная с гостиной; кофейного цвета тонкие ковры с экзотическим орнаментом, деревянные полы и потолок, много керамики — вазоны, горшки, плитки… Уютно и совсем не помпезно. За окном на сотни метров вокруг лишь газоны, дорожки, пальмы. Тихо — далеко и от океана, и от дорог.

Глядя на Марио, Лана едва ли могла предположить, в каких условиях обитает ее новый знакомый, но бунгало покорило ее с первого взгляда. Только человек теплый и не нахальный мог предпочесть такой спокойный и уединенный дом. Не франт, не сухарь, не показушник, но мужчина, истинно желающий гармонии, как внутри, так и снаружи.

И Мо не стеснялся его. Не спросил «красиво?» или «тебе нравится?», когда они вошли внутрь — достаточно было того, что дом нравился ему самому, и Лане вдруг собственная вилла показалась слишком белой и слишком напыщенной.

Ощущение секундной зависти пришлось стряхнуть — ее вилла великолепна. Как и бесконечный шум прибоя, доносящийся сквозь окна, — к нему просто надо привыкнуть…

Пока позади хлопала дверца морозильника и доносились звуки бьющегося о стенки стакана льда, Лана смотрела на камни — темные, светлые, блестящие. Дорогие. Думала о том, каким образом они перейдут к следующему этапу — обучению ее «погружению»? Под прозрачной поверхностью стола на полке лежали глянцевые журналы; под высоким потолком бесшумно вращались лопасти вентилятора. Ей вспомнился вертолет. На второй этаж вела деревянная лестница — где-то там, под самой крышей, чтобы не смущать гостей, расположилась хозяйская спальня. Образ расправленной постели отступил и забылся; поведение Марио действительно не вызывало ни смущения, ни дискомфорта. Когда он уселся в кресло напротив и поставил на стол стаканы, Лане причудилось странное — будто они знают друг друга уже много лет. Странное чувство, удивительное — один мирок на двоих, тихий и спокойный.

— Теперь ты будешь в меня чем-то кидать?

Мо отпил сока и потер губы тыльной стороной ладони — истинно его жест — она видела такой в собственной гостиной. Чуть нахмуренные брови, задумчивый взгляд, морщинка на лбу, выдающая мыслительное напряжение.

— Не буду.

— Почему?

— Потому что это не выход. Если я кину в тебя чем бы то ни было и ты «погрузишься», то навряд ли будешь думать о камнях, равно как и смотреть на них. Скорее, ты будешь волноваться о зависшем перед лицом предмете и о том, как от него отбиться.

— Логично. Тогда как?

— Есть у меня одна мысль. Тот человек, который продал мне ампулу, днем ранее прислал инструкцию «по эксплуатации», если ее можно так назвать. Так вот, там говорилось, что соскользнуть в…

— «Паузу»…

— Что?

— Можно называть это состояние «паузой». Стоп-кадром. Как если бы ты нажал кнопку паузы на пульте.

— Хорошо. Так вот, чтобы соскользнуть в «паузу», нужно сосредоточиться на некоем движущемся предмете с равномерным динамическим ходом.

Лана поморщилась от сложной формулировки.

— Каком, например?

— Да, я тоже не сразу понял. На вентиляторе, например.

И они синхронно взглянули на полоток.

— На этом?

— Этот должен подойти. В общем, твоя задача: смотреть на него какое-то время, расслабиться и ни о чем не думать. Через минуту, две, три — я не знаю — время должно замедлиться и зависнуть. Не время, конечно, но воспринимаемый тобой ход времени. А сознание — ускориться.

— Я поняла. То есть сейчас я должна буду смотреть на вентилятор и ни о чем не думать?

— Да.

— А где в это время будешь ты?

— Здесь? В кресле напротив?

Марио верно уловил, что его присутствие будет и мешать, и отвлекать, и потому быстро передумал:

— Хорошо, я уйду на террасу — расслаблюсь, почитаю.

Лана кивнула.

— Я позову тебя, когда у меня получится.

— Договорились.

И Мо, подхватив свой стакан, ушел; на стеклянной поверхности остался прозрачный водяной круг — пятно от донышка.

Не думать. Ни о чем не думать.

Лопасти вентилятора напоминали Лане наконечники катамаранных весел — продолговатые, гладкие, каштановые. Такими, наверное, хорошо воду загребать…

Не думать.

Их было ровно пять, как у звезды. Металлический соединитель-плафон, висящий снизу поводок-выключатель, белый короткий шнур питания, уползающий под потолочные балки. Почему она никогда не думала, что вентиляторы в дизайне смотрятся так гармонично?

«Т-с-с-с, тихо, голова, тихо».

Лана, откинувшись на спинку кресла и удобно примостившись затылком на мягком, созерцала мерный ход лопастей и зачем-то считала обороты — пятнадцать… двадцать… двадцать пять…

Сколько уже прошло? Минута? Две? Поскрипел ножками стула на веранде Марио, пошелестел страницами журнала. Интересно, что он читает?

Потихоньку закипало раздражение — разум на приказ «не думать» отзывался лишь новой порцией разномастных мыслей. В голову лезли воображаемые продукты, лежащие в холодильнике за ее спиной, — что хозяин дома ест по вечерам? Возле кровати на втором этаже наверняка стоит стол, на котором сейчас выключен компьютер. А сколько в бунгало санузлов? Далеко ли до пляжей? Где находится гараж? Она его не заметила, пока подъезжали…

Тихо. Тс-с-с… Тишина в голове, тишина.

Воображение, словно в насмешку, помолчав вместе с Ланой для приличия секунд пять, вдруг принималось рисовать то лицо Марио — его редкую и такую притягательную улыбку, — то крепкие и сильные плечи, то синие джинсы, то цепочку на мощной шее… Он ходит в спортзал по вечерам или тягает снаряды где-то здесь? Во дворе прилажен турник?

Тишина. Тишина-а-а-а…

Раздражение кипело уже отчетливо — булькало, пузырилось, исходило паром над поверхностью, — но чем яростнее Лана отбивалась от мыслей, тем хитрее те и изворотливее становились. Одни, как шпионы-диверсанты, просачивались внутрь аккуратно и незаметно, другие впрыгивали в тщательно охраняемый ей «пустой» фокус нагло и нахрапом, третьи, словно назойливые мухи, кружили поодаль — мол, маши-маши рукой, когда перестанешь махать, мы подлетим…

Что за бред? Неужели так тяжело всего несколько минут посидеть с пустой головой? Почему она никогда не занималась медитациями?

Вновь скрипнула спинка стула на веранде.

Лана вздохнула и прикрыла глаза — коричневые лопасти вращались и под веками. Сейчас. Всего минуту. Она посидит, отдохнет и начнет процесс сначала.

Прежде чем сдаться, она предприняла еще три попытки — одна другой хуже. Сперва продержалась минут пять — зыркала воображаемым взглядом по пустой голове, патрулировала отсутствие мыслей, — затем вдруг поняла, что этим самым занятием — зырканьем — и полна ее голова. И, значит, не пуста. Начала сначала. Продержалась недолго, вдруг почувствовала, что плавно соскальзывает в сон, заставила себя встряхнуться. Третья попытка и вовсе убедила Лану, что находиться в состоянии безмыслия она не умеет, и для того, чтобы научиться, ей потребуются месяцы или годы.

Вздохнула. Поднялась с кресла.

Марио на веранде действительно читал — на глянцевом развороте виднелась фотография красавицы-яхты. Шрифт и заголовок пропечатаны мелко — прочесть она не смогла. Уселась на соседний стул, скукожилась, как старая ива, приготовилась увидеть на его лице разочарование, когда покачает головой.

Но Марио не повернулся — отложил журнал и стал смотреть прямо перед собой. Лана проследила за его взглядом и вдруг поняла, что синяя полоса вдали у горизонта — это океан. Тот самый, родной и шумный, лижущий волнами пляж у ее крыльца. Красиво.

— А почему ты не поселился ближе? — поинтересовалась, когда немного размякла — она была признательна Мо за то, что тот не спросил, как у нее дела, и тем самым спас от позора хотя бы на несколько минут.

— Почему? Наверное, потому что ходить на встречи с океаном — все равно что ходить на встречи с женщиной. Приятно выкраивать время, собираться, готовиться, приятно ехать и знать, что скоро увидишь. В этом есть особенное наслаждение. Тем самым ты показываешь океану, что он тебе дорог.

— А разве жить с женщиной постоянно — не наслаждение? Просыпаться с ней, засыпать, проводить дни…

Лану вдруг кольнула непонятная ревность.

На лице Мо мелькнула тень улыбки:

— Наслаждение. Просто следующий этап, другой. Более глубокий, что ли.

«Хм, тогда один я, кажется, пропустила, — подумала про себя Лана, — по крайней мере, с океаном».

— Не вышло?

Разговор, которого она опасалась, случился несколько минут спустя.

— Нет, не вышло. Я старалась… честно.

— Я знаю. Догадываюсь, что это не просто. Неизвестно, сколько бы мучился сам.

Марио не осуждал, и дышать Лане стало легче.

— Я пришла попросить тебя чем-нибудь в меня кинуть.

— Все-таки?

— Да. Хочу попробовать запомнить это состояние. Съезд в него — вдруг получится? Может, потом будет легче с вентилятором.

— Как скажешь.

Кажется, хозяин дома веселился. Да и она сама ощущала бы глупое веселье, если бы ей предстояло отыскать предмет, которым нужно запустить в гостя.

В комнате, по сравнению с ярким уличным днем, царил полумрак. Поначалу Мо слонялся по гостиной, осматривал предметы — оценивал, мысленно взвешивал, качал головой: стаканы слишком твердые, стулья тяжелые, тарелки… — если прилетит в лоб ребром, мало не покажется. Бубнил под нос, что все не то, нужно что-то другое. Поднялся наверх, долго рыскал по спальне, затем в соседней кладовой, вернулся с тремя волосатыми и неестественно яркими теннисными мячиками.

— Пойдет?

— Надо пробовать.

Попробовали они во дворе. Первым Лане прилетело в грудь, вторым ощутимо в плечо, третий скользнул по ее виску.

«Хорошо, что не в морду», — подумалось ей мрачно — кидал Марио браво и с задором.

— Я их не боюсь! — крикнула она через лужайку и снова потерла ушибленное плечо. Манекен, блин. Мишень в тире. — Нужно то, чего я буду бояться.

И вновь отправились на поиски.

А после в нее летело все подряд: глиняные плитки-подстаканники, радиоприемник, статуэтка деревянного коня, сухой графин, подсвечник, мягкие диванные подушки, рамка с фотографией, барометр в виде якоря и даже заварочный чайник без крышки. Рискованно, и они оба знали об этом, но что делать? В итоге большинство вещей были пойманы, и только у приемника отвалилась пластиковая ручка, а у коня хвост.

— Бесполезно. Я просто их ловлю.

Мо продолжал искать. В какой-то момент он взялся за невысокий пузатый вазон, стоящий на полке, и Лана, бороздя взглядом гостиную, автоматически покачала головой.

— Этот жалко.

Марио тут же прищурился, а затем издал испуганное «Ой, падает!» и разжал на горлышке пальцы.

Сердце Ланы трепыхнулось, и мир дрогнул. Для того чтобы съехать в замедленный режим ей потребовалась доля секунды — уплотнилась реальность, сделалась вязкой и тягучей, заныли на одной ноте звуки, а в голове все билась отчаянная мысль — «какая красивая… ручная работа… ведь жалко!»

Ваза еще только начала свой путь к полу, а Лана уже изо всех сил мечтала успеть добежать до Марио. До того самого Марио, восковый образ которого в эту секунду стоял и… хитро улыбался. Наглец! Хам! Вот же противный мужик — в эту секунду ей стало ясно, что ее только нагло «подловили». Ах, вазон тебе жаль? Вот и пусть летит, родимый…

Удивительно, но она вдруг успокоилась и расслабилась. Пребывая в состоянии «паузы» обрела вдруг стабильность и даже испытала радость — получилось! Да, они сломали коню хвост, и, кажется, барометр вышел из строя, но ведь все не напрасно. А вазон и вправду был красивым — Лана, стоя в замершем окружении, рассматривала на его боку картину: глядящую вдаль женщину в красной юбке, развивающийся на ее шее ситцевый шарфик и парусник на фоне. А потом скользнула взглядом по Марио и… зависла окончательно.

Она никогда не позволяла себе этого по-настоящему — разглядеть его лицо, удивительно правильные и красивые его черты: высокий интеллигентный лоб, глубокие темные глаза, черные ресницы, чувственные губы и щетину над ними — интересно, она колется? Чуть скошенный вбок нос — гармоничный при своей негармоничности, — выступающие и покрытые короткой бородой квадратные углы челюсти, отросшие вьющиеся локоны — один спадает на лоб… Взгляд Ланы спустился ниже, ощупал крепкую шею, цепочку на ней, переполз на мощные плечи, бицепсы, тату — не людей или зверей, но сложный рисунок из витых линий — орнамент. Пресс Марио выглядел бетонным даже под тонким хлопком майки, а ниже…

Лана густо покраснела — по крайней мере, ей так казалось. Потому что ниже она уперлась взглядом в выступающий бугор на джинсах — нет, не такой, когда естество мужчины стоит, а такой, когда оно — внушительное — затянуто в непомерно маленькое для него пространство из ткани.

Ох… кхм… Далее рассматривать не вышло — она, не то от смущения, не то от потери фокуса, вдруг выпала в нормальное состояние и почти сразу же, чтобы стоящий напротив человек не заметил ее конфуза, махнула рукой на дверь террасы — не как гость, по-хозяйски:

— Посиди… там.

Мо как раз успел поймать вазон, который на деле не собирался разбивать, удивился, но кивнул и зашагал на выход.

Лана же, чувствуя, как приливает к щекам кровь, упала в кресло, задержала на секунду дыхание и мысленно покачала головой — кажется, она поняла, что ей нужно представлять вместо вентилятора. И едва сдержала рвущийся наружу смех.

Естество. Бугор. Жаль, что время не останавливалось в действительности, и жаль, что вместе с окружением, замирало и ее собственное тело. Вот если бы не замирало, а, наоборот, ускорялось, она бы, наверное, дерзнула — потрогала Мо. За плечи, понятное дело. Коснулась бы пресса, возможно, обняла бы со спины, отважилась бы прижаться и еще раз вдохнуть дразнящий аромат его парфюма.

Наверное.

Бугор ли был тому причиной или же все-таки летящий к полу вазон, но за следующие полтора часа Лане, сидящей в нагретом ее собственным задом кресле, удалось трижды соскользнуть в «паузу». Поначалу всего на несколько секунд, затем примерно на полминуты — время ведь не засечь, только если вести отсчет секунд мысленно, — в третий раз так и вообще надолго. Стоило снова представить лицо Мо — кхм, лицо, ну и, может, шею, — как лопасти вентилятора над головой прекращали вращение, мир погружался в тягучий и почти уютный (при отсутствии океана) гул, и Лана зависала. Успевала посмотреть по сторонам — голова крутилась чертовски медленно, шея казалась слепленной из гудрона — и поглазеть на камни.

Самоцветы, поймавшие поверхностью блики, выглядели обычными. Просто камнями. Такими же, как и все остальное в комнате, — предметами.

Об этом Лана и сообщила Мо, когда вышла в очередной раз на террасу и с удивлением обнаружила, что уже вечереет. Сгустился и налился оттенками оранжевого плавно угасающий день, посерела на горизонте вода, поверх нее скучковались подсвеченные золотым взбитые облака.

— Да, поначалу просто предметы. Но Химик писал, что, если пробыть в состоянии «паузы» дольше, то погружение изменит свойство — станет глубже. И чем глубже оно будет становиться, тем более детальным сделается восприятие излучений.

— Хм. Может быть.

Пока проверять не хотелось. От усилий ныли виски.

Марио радовался. Тщательно маскировал сочившийся из себя восторг от сегодняшних успехов Ланы, но тот прорывался счастливым блеском глаз.

— Все-таки помог вазон?

Лана неловко прочистила горло.

— Помог.

Она ни за что на свете не призналась бы, что именно ей помогло. Была уверена — представь она Мо и сейчас, сразу же скатится в «паузу». Ноль логики, бред, но это работало. Вероятно, со временем воображать его бицепсы или промежность не понадобится, но до того момента она, похоже, изучит ее вид до последнего шва на джинсах.

Хорошо, что закат скрадывал красноту ее щек.

И все же Марио разглядел.

— Устала?

— Да, давит виски.

— Отдыхай, конечно, столько работы… Я принесу шампанского, хочешь? Отметим первую победу.

— Пока не хочу, извини.

— Конечно. Тебе лучше поспать.

— Сколько у нас в запасе?

Он сразу понял, о чем речь, не стал переспрашивать.

— Одиннадцать дней.

— Мало.

Ушла с террасы веселость, схлынуло из глаз Мо счастье.

— Мало.

— Надеюсь, завтра получится погрузиться глубже.

— Я заеду за тобой…

Он замер, глядя на нее; у его босых ног лежали прочитанные журналы, на коленях шевелила страница раскрытая книга.

— В десять? Успею выспаться.

— Хорошо, сейчас я доброшу тебя до дома.

Ей, усталой, привиделись его плечи и мышцы живота под кончиками пальцев. Лана улыбнулась. Перед тем как выйти из дома, Марио принес и аккуратно засунул в женскую сумочку перетянутую бумажной лентой пачку денег, состоящую из сотенных купюр. Сам закрыл замок, сам пригладил тканевый бок, чтобы не бугрился, и только после этого достал из кармана ключи от мотоцикла.