Минуло ровно две недели с тех пор, как Ани-Ра Эменхайм появилась в его доме.
Две недели. Создатель, кто бы мог поверить?
И если в первые дни, вынужденный врать и играть свою роль, он относился к ней с опаской, раздражением и недоверием, а в последующие с любопытством наблюдал за каждым жестом, изучал черты характера, узнавал что-то новое, то теперь… привык.
Больше, чем просто привык.
В какой-то момент Дэйн поразился тому, как гладко и гармонично присутствие Ани влилось в его размеренную, одинокую и устоявшуюся жизнь. Ее утренние пробежки, вечерние сессии чтения, уютный запах домашней еды, свежее печенье вечером перед телевизором, горячие вкусные завтраки и свежесваренный кофе…
Она ничего не просила и не жаловалась – просто жила, боролась, пыталась вспомнить саму себя, и он восхищался этим.
Целыми днями, с тех пор, как он выдал ей все необходимое по списку, Ани увлеченно тестировала себя на предмет затерянных в памяти знаний: рисовала красками в альбоме – измазала ими шесть огромных листов, прежде чем поняла – нет, она не художник; борясь со скукой, изучала занудные ряды цифр в чужих отчетных документах, морщилась, пыталась уловить проблеск интереса к бухгалтерии, даже подняла имеющуюся у него дома малочисленную литературу по делопроизводству, но и это занятие отложила двое суток спустя.
Наголо остриженную куклу, теперь валяющуюся в гараже, он помнил до сих пор –симпатичную, с широко распахнутыми голубыми глазами, длинными ресницами и… остатками клочковатых прядей на пластиковой голове.
- Хорошо, что это был не я. – Подвел он итог тогда, и получил в ответ смущенный кивок.
- Я… просто пыталась… сначала одну стрижку, потом другую. Потом совсем короткую…
- Да-да, понял. Очень короткую.
Тема парикмахерского искусства больше не поднималась.
Журналы мод интереса не вызвали, куски привезенной из магазина ткани зачем-то были сшиты воедино, после чего вышвырнуты в мусорку, его сад оказался взрыхлен по периметру, смешан с удобрениями, засажен всевозможными цветами, после чего полит пестицидами и оставлен в покое. Видимо, до всходов.
Они, как она и просила, съездили в музыкальный магазин – Ани побренчала на всем, до чего смогла дотянуться, и Эльконто убедился, что мысль о том, что лучше не иметь в доме барабанную установку, оказалась крайне удачной. А ведь он когда-то хотел. Не приведи Создатель…
Ни турагенство, ни фотолаборатория, ни единственное занятие в танцевальной школе, куда Дэйн привез Ани после порции очередного нытья на тему «мне бы попробовать» тоже не колыхнуло ее застоявшуюся память.
Помнится, она тогда расстроилась, но быстро воспаряла духом.
- Ничего. Значит, у меня другие таланты. Да?
Он многозначительно, рассчитывая, что это прозвучит утешением, промычал что-то в ответ.
Упертая. Несгибаемая. Не желающая сдаваться.
Он не мог ей не восхищаться, не мог не уважать ее желание жить и выживать, снимал шляпу перед упорством.
К ней, как оказалось чуть позже, привык не только Дэйн, но и Барт.
Конечно, кто бы не привык к жратве, наваленной в миску с горкой? Однако все окупалась тем, что по утрам пес тоже бегал следом за бело-голубыми кроссовками по стадиону, поэтому Эльконто не роптал.
Надо же, он почти забыл, какая она пришла к нему в дом – злая, полная ненависти, пылающая жаждой мести, горящая единственным желанием убить его, чего бы это ни стоило. Постепенно из памяти стерлась та неадекватная истеричка с ножами в обеих руках – теперь в его доме жила просто Ани. Нормальная, обычная девушка – иногда грустная, иногда веселая, иногда задумчивая - нормальная во всех отношениях.
Док говорил – по ночам пациентку преследует сон – всегда один и тот же: ночь, разрушенное здание, в руках винтовка, и все пропитано страхом, паникой и нежеланием выходить наружу. Где-то там, рассказывала Стиву Ани, из темноты на нее смотрят лица – они кажутся ей знакомыми, но они все мертвые, откуда-то она знает это совершенно точно – мертвые. И она никогда не выходит из-за разрушенных стен…
Наверное, если хоть однажды выйдет, то ее память проснется. Дэйн ждал этого момента и одновременно боялся его.
Но еще больше он теперь опасался другого. Совсем другого.
Еще тогда, начиная с самого первого дня, он запретил себе смотреть на Ани, как на женщину. И не потому, что она была непривлекательной – иногда ему хотелось, чтобы ее грудь меньше вырисовывалась под майкой, а зад не так аппетитно округлился от съеденного за компанию печенья… Дело было в другом - Ани-Ра изначально была вычеркнута из списка женской половины населения мира Уровней, потому что по умолчанию являлась врагом. Пусть и временно «охромевшим» на голову врагом. Эльконто никогда, ни на секунду не забывал, что однажды ее память вернется, и ему вновь придется отбивать атаку, а то и не одну, а, значит, никаких «шашней».
Этому правилу удавалось легко следовать, пока Ани представляла собой маленького, недоверчивого, запуганного зверька, вечно трясущегося от страха, готового вступить в бой со всем миром, но дни шли, и что-то изменилось.
Когда, почему? – он не заметил. Но в какой-то момент она перестала всего бояться, расслабилась, успокоилась, расправила плечи и распустилась, как цветок. Запахла нежно и по-женски.
Следовать правилу стало тяжелее.
Раньше они обедали и ужинали, как соседи, как типичные нетребовательные друг к другу сожители – теперь же Дэйн изредка ловил на себе заинтересованный изучающий взгляд зеленоватых глаз, и взгляд этот неуловимо изменился тоже – стал глубоким, непонятным, тягучим, с примесью женской тайны. Обычный взмах ресниц, обычная смущенная улыбка, обычный разговор ни о чем, но все вдруг стало необычным.
И тогда он начал бояться. По-настоящему бояться, потому что осознал простую вещь – если Ани усилит напор, его химия откликнется – та самая, мужская химия. Реакция сработает, логика даст трещину, аналитика отправится в задницу…
И тогда случится первый поцелуй. Тогда он задерет на ней майку и впервые посмотрит, как же выглядят эти груди, освобожденные от чашек бюстгальтера, впервые позволит внутреннему асу сорваться с цепи.
Не приведи Создатель ему вляпаться в это. Убереги, лукавый, от своих шуточек. Позволь продержаться еще недолго, совсем недолго, еще неделю или две, а там, наверное, все и закончится.
*****
- Давай, я заплету тебе косичку?
- Нет.
- Ну, почему? Я расплету, расчешу и вновь заплету.
- Я всегда сам.
- Почему?
Пока он читал автомобильный журнал, сидя на полу, она мягко трогала его волосы – касалась кончиками пальцев белого ежика, висков, теребила веревочку с бусинами. Эльконто не мог объяснить собственные чувства – все хотел сказать, чтобы она прекратила, но почему-то не делал этого.
- Эта косичка, - пояснил он вместо заготовленного «прекрати», - не просто часть прически, это - воинская традиция. Практически ритуальная часть. А без косички я чувствую себя…
- Что?
- Уязвимым.
Ани долго молчала. Затем спросила:
- Но ведь я не причиню тебе вреда? Со мной ведь можно быть уязвимым?
«Нельзя» - хотел ответить он, но вновь промолчал. Потому что в этот момент поймал себя на предательской мысли, что ему хочется быть уязвимым. Хоть иногда. Хоть с кем-нибудь.
*****
Она сама не знала, когда начала чувствовать это.
Когда смотрела, как он с аппетитом уминает с утра приготовленный ей завтрак? Когда слушала по вечерам низкий глубокий голос, читающей ей о незнакомом мире? Когда они, иногда забыв о времени, дискутировали о счастье и плате за него до двух часов ночи? Когда он уходил на работу, а она прощалась с его спиной? Когда наблюдала, как по вечерам он играет на лужайке перед домом с Бартом - кидает ему палку, а тот радостно, виляя хвостом, несет ее назад? Когда смотрела, как широкие ладони ласково треплют лохматую голову? Когда поняла, что это так приятно – говорить на ночь «спокойной ночи»? Когда чувствовала, как теплые руки, если она неправильно выстраивала защитные блоки, корректируют положение ее локтей? Касаются, приподнимают, сдвигают их в сторону…
И начала чувствовать что? Что именно так щекотало изнутри желудок и голову.
Что?
Ани не могла внятно объяснить. Некую тягу побыть рядом, окунуться в атмосферу исходящего от Дэйна спокойствия, ощутить себя защищенной, отдаться этому чувству, просто плыть-плыть-плыть в растянувшемся времени незнакомого дома.
Когда-то Дэйн сказал, что «не тронет», и ни разу не нарушил данного слова. Раньше это казалось ей правильным, честным и разумным. А теперь…
Теперь она, словно выправившаяся после долгой болезни кошка, которая вновь стала пушистой, отъевшейся и заинтересованной в жизни, смотрела на находящегося рядом мужчину-кота с всевозрастающим любопытством.
Какой он? Там, глубже… В других областях? Такой же нежный? Сколько пластов в его душе, сколько слоев? И до которых из них можно дотянуться, потрогать? И зачем, спрашивается, их трогать? Для чего?
Ни логики, ни адекватности, ни объяснений собственным чувствам.
Вот только из головы все не шел образ склонившегося над газетой мужчины с коротким ежиком белых волос и вплетенных в косичку бусин, и Ани постепенно осознавала, что каждый вечер все сильнее ждет возвращения хозяина особняка домой.
*****
Стив вытер вымытые руки о полотенце, сбросил с плеч белый халат и выглянул в светлый просторный коридор. С удовлетворением выдохнул - никого. Пластиковые стулья, пустые, покрытые чистыми простынями, каталки и выметенный серый бетонный пол. Операций на сегодня больше нет, новых раненых пока тоже. Перерыв.
Дэйна он нашел в штабе, склонившимся над разложенными по всему столу бумажными картами, которые прибыли этим утром.
Карты «расширения Уровня».
Именно эту надпись они оба прочитали, стоило развернуть почтовый тубус, и оба удивились. Хотя, удивились, мягкое слово, скорее, оказались шокированными, и в этом состоянии, стараясь не выказывать его прилюдно, пребывали до сих пор. Но солдаты уже прослышали (черт бы подрал «глухой телефон» и развязавшиеся рты), каким-то образом прознали о планах Комиссии, и теперь, то в одном, то в другом подразделении вспыхивали бунты.
Гудел кондиционер; на широком экране молчаливо, не подавая сигналов, перемещались точки. Под потолком горели все лампы, вычерчивая на полу резкие тени.
- Черт бы их подрал, - пробубнил Дэйн зло; его глаза недовольно сверлили схематичные линии и ряд сложных обозначений, - они собираются расширять Уровень, засылать сюда новых солдат, но пока не собираются строить дополнительные казармы. Чем думают вообще?
- Грин подавил восстание в четвертом секторе?
- Да, прислал отчет час назад, но народ недоволен. Никто не хочет делить свой жалкий квадратный метр еще с одним ссыльным. Их и так по шестнадцать человек в спальне, а если добавить еще столько же... Все злы, как псы.
Лагерфельд вздохнул. Больше солдат – больше лечить. А если не предоставить для этого новых условий и работников, жизнь, в обозримом будущем, станет на порядок труднее. Действительно, чем думают наверху?
- Я бы тоже был зол, если бы воевал с утра до ночи, а потом не мог протиснуться ни в душевой, ни к собственной кровати. Понятное дело, что они заключенные, но условия их содержания все равно должны быть соответствующие. Может, - доктор запнулся и неуверенно взглянул на руководителя Уровня, - обсудишь это с Дрейком?
Эльконто хмыкнул.
- Думаешь, он не найдет объяснения? По его важножопому мнению, все как всегда окажется продумано, обосновано и логично. Только бунты он не учел. Это же не люди – это псы. Они не убивают друг друга только потому, что кое-как стерпелись, свыклись друг с другом. Ты же знаешь, как относятся к новичкам?
Стив кивнул.
- А если этих новичков окажется слишком много…
- Вот и я о том же. А новые казармы они строить пока не планируют. Мол, потом.
- Блин, вот дерьмо-то. – Док позволял себе ругаться, только тогда, когда был действительно раздосадован. - Скоро все мои коридоры и морги будут завалены телами. Частично живыми, если повезет.
- Хочешь сам поговорить с Дрейком?
- Он расскажет мне, то же самое, что и тебе.
- А я-то надеялся…
Эльконто бросил карандаш, который держал в руках, на карту – тот прокатился несколько сантиметров и застыл; на новые территории, обозначенные пунктиром, пала такая же, как и от остальных предметов, резкая тень с острыми краями и вытянутым носиком.
- Надо с этим что-то делать. Одно восстание тянет за собой другое, когда они поймут, что срывать зло друг на друге, недостаточная мера, то придут за тем, чтобы резать глотки нам – их руководству.
- Ты шутишь?
- Увы. – Судя по выражению лица, Эльконто действительно не шутил. – Надо сказать Грину, чтобы усилил охрану бункера и портала. Нельзя допустить, чтобы солдаты решились пойти наружу.
- Там их убьют.
Дэйн какое-то время молчал, обдумывал сложившуюся ситуацию и возможные выходные последствия.
- Да, если только у них на руках не будет козырей.
- Ты о чем?
- Пока ни о чем. А ты зачем пришел, док? Хочешь постоять снаружи или больные кончились?
- Вообще-то, кончились. Минут на пять. Но пришел я не за этим. Ты уже слышал, что через три дня всех наших отправляют на задание?
Эльконто оторвался от изучения карты и нахмурился.
- Всех?
- Да, всех, кроме нас, понятное дело. Кто будет смотреть за госпиталем и штабом?
- И далеко отправляют? Надолго?
- Точно не знаю. Суток на трое. Опять прикрывать какую-то дыру в пространстве…
- Как зимой, что ли?
- Да, только зимой из нее так никто существенный и не вылез, а тут все, вроде как, хуже.
- Чертова Комиссия.
- Согласен. Но речь не об этом. Наши в пятницу собираются в баре – по традиции выпить, посидеть…
«Проводить» - они никогда не произносили это слово вслух, но всегда имели его в виду. Не приведи Создатель, конечно, пусть все вернутся живыми и здоровыми, но знать наверняка не дано никому, поэтому ребята предпочитали, все же, посидеть вместе «до». Пообщаться, посмеяться, пожить.
- Ты будешь? Ты ведь уже не обижаешься на них?
Эльконто не стал отвечать, что как только ему в голову пришел великолепный план мести, он тут же перестал обижаться на кого бы то ни было.
- Конечно, буду. Как я могу пропустить?
За мерным гудением кондиционера, шуршанием карт и разговором, ни Дэйн, ни Стив не могли знать о том, что по ту сторону приоткрытой двери, опасаясь дышать и шевелиться, притаился, обратившись в потную статую, Джон Грин, единственной задачей которого было распознать каждое сказанное в штабе слово и запомнить его.
*****
Ани приходила сюда уже в третий раз.
Обычная улица – обшарпанная и неприветливая: высотки, пожарные лестницы, пыльные окна, мусорные баки в узких проходах. Почти полное отсутствие магазинов, редкие в дневные часы прохожие. Если свернуть после восьмиэтажного блочного здания направо, там будет еще одна, похожая на эту улица, а вдоль нее еще одна - такая же пустынная, неприветливая,… обычная.
Почему? Почему ей все казалось здесь странно и смутно знакомым?
Она нашла этот квартал несколько дней назад, когда гуляла. Подобные прогулки Ани в последнее время совершала часто – пыталась выбирать незнакомые направления, исследовала аллеи, бесцельно бродила вдоль проспектов, часто сворачивала, куда глаза глядят, шла по наитию.
И вот, в конце концов, нашла этот район.
Дома высокие, все, как один, крашенные в серый цвет, квартиры для тех, кто не в состоянии позволить себе роскошь. Тут, наверное, живут работяги – пьют по вечерам пиво, смотрят телевизор, ругаются…
В запертой части сознания что-то билось, пульсировало, желало вырваться наружу. Казалось, в голове слышатся далекие и незнакомые голоса: мужчина и женщина, они о чем-то спорят, ей не нравится, что он пришел поздно, он оправдывается, затем кричит, что она сама виновата. И Ани не может заснуть, долго не может заснуть, кладет руки под подушку, под которой что-то лежит, устало закрывает глаза…
Одновременно с появлением призрачных голосов начало ломить лоб и затылок.
Откуда этот кадр? Почему именно эта сцена? И почему так отчаянно кажется, что за ней, за этой сценой, вглубь, словно в бездонный колодец, уходят щупальца? Истлевшие веревки – ветхие и непрочные, словно пересохшие морские водоросли – они тянутся в бесконечную черноту, где скрывается что-то важное. Крайне важное – то, что нужно отыскать.
Она стояла, держась за виски, минут пять; слева над головой, отошедшая болтами от стены, поскрипывала ржавая лестница.
Часом позже по пути домой, уставшая от головной боли, Ани-Ра неожиданно вспомнила еще кое-что. Женщину. Странную, угрюмую и некрасивую женщину в кожаной куртке.
Как ее звали? И почему одновременно со всплывающим в воображении лицом просыпается и стойкая неприязнь? К кому, к женщине? К тому дому-магазину, в котором приторно-сладко, до одури противно пахло цветами?
Много цветов. Разных, но большей частью высохших, неухоженных, выставленных на продажу.
Кто покупает высохшие цветы? Кому такие нужны?
Дама из всплывшего обрывка воспоминания не выглядела продавщицей. Она выглядела, как… как незаконница. Грязные короткие ногти, полное отсутствие косметики, жесткий взгляд. И единственное, чего уставшая, и полностью разбитая неудачными попытками сложить дважды два, Ани никак не могла понять, так это то, почему незнакомка незримым, но совершенно четким образом ассоциировалась с безымянным, расположенным неизвестно где, цветочным магазином?
Бред. Наверное, это бред. А ведь она еще не начинала готовить ужин.
Взглянув на часы, Ани-Ра заторопилась вперед.
*****
Дэйн любил этот особняк. Красивая улица – тихая и спокойная, застекленная дверь, клумбы по сторонам, а внутри два этажа, пропитанные вкусными запахами. Чудесными запахами, потому что неутомимая Клэр обожала готовить.
Чудесные часы, проведенные здесь за просмотром фильмов, чудесные воспоминания.
Бернарда открыла сразу же, как только прозвенел звонок – телепортировалась вниз или уже находилась в коридоре? – и, увидев снайпера, широко улыбнулась.
- Заходи! Ты почти вовремя к ужину. Через минут сорок будет готов.
Озираясь по сторонам и ежеминутно ожидая увидеть на полу кучку меховых комков, Дэйн переступил порог.
- Не-е-е, я к ужину не останусь, я по делу.
Одетая в домашнюю хлопковую футболку русоволосая девушка рассмеялась.
- Понимаю, у тебя теперь есть, кому готовить.
- Не язви. – Отозвался он добродушно. – Но от чашки кофе не откажусь.
- С печеньками?
- С печеньками. Если есть.
- Всегда есть!
Они сидели в гостиной наверху; через открытую балконную дверь с улицы долетал теплый ветерок, часы на каминной полке показывали начало восьмого; в кухне мелодично напевала Клэр. Пахло действительно изумительно. Он бы остался, точно остался бы поужинать – посидеть, пошутить в компании прекрасных дам, но время поджимало, да и зашел он не за этим.
Пока Бернарда, с высунутым от усердия языком, пыталась вскрыть белую картонную коробку с прозрачным верхом, он объяснил суть визита.
- Мне нужно всего восемь.
- Восемь Смешариков? Зачем?
Серо-голубые глаза с любопытством взглянули на него; неугомонные женские руки продолжали с упорством бульдозера отклеивать бумажные края коробки.
- Кто так пакует, блин? Фиг откроешь…
- Давай, помогу.
- Я сама.
Нет, иногда она точно напоминала мелкую девчонку – эдакую любопытную козявку, маленькую и любопытную, с вечным выражением «я сама» на мордочке.
- Мне только на сутки. Хочу попросить их помочь мне с одним розыгрышем.
- Подшутить решил над кем-то?
- Ну, типа того. Без их помощи не выйдет, а если уболтаю твоих яйцеглазых, тогда выйдет смешно.
- Хорошо, что они тебя не слышат, так бы уже запердели всю комнату в знак несогласия со словом «яйцеглазые».
Эльконто тут же огляделся, но фурий в комнате не обнаружилось, а Дина, увидев написанный на лице испуг, рассмеялась.
- Не бойся, их нет дома.
- Как нет?
- Так, нет. Дрейк забрал в лабораторию. Проводит там совместные эксперименты, изучает возможности открытия и закрытия каких-то коридоров. Часами там сидит.
- И смешарики с ним?
- Ага. Все до одного.
- А надолго он их забрал?
- Ну, дней на пять, как я поняла. Даже Мишка скучает. Но ничего, вернутся. А тебе срочно?
Дэйн постарался не выказать разочарования, лишь пожал плечами и улыбнулся.
- Да, ничего. Подожду.
Что ж, придется отложить месть до возвращения фурий домой. А там, глядишь, и ребята вернуться из очередного рейда. Он терпеливый, он умеет ждать.
- Хорошую же ты, должно быть, придумал шутку, если решил Смешариков вовлечь. Смотри, те любят повеселиться.
- А мне того и надо!
Он ночами спал и видел удивленные лица коллег, когда они обнаружат в своих домах сюрпризы. Ох, и будут же его проклинать! Ну, ничего, будут знать, как заставлять «мастера» Дэйна бегать по собственной лужайке с голой жопой. Шутники, блин.
- Ладно, зайду, когда вернутся, ты дай знать. Да что это у тебя в коробке?
Он насильно вытащил ее из рук Бернарды, когда та порезалась о край разломившегося пластика, и в два счет порвал пополам.
- Ты осторожней! Там супер новые навороченные гаджеты!
- Что?
Под его руками, упакованные в пенопласт, обнаружились обычные часы в размере двух штук – пластиковые, не особенно красивые, почти примитивные по дизайну.
- Часы? Зачем тебе часы?
- Да это не мне. Точнее, у меня такие уже есть – у меня и у Дрейка – это подарок от Комиссии, прислали из лаборатории. До сих пор не знаю зачем.
- Не пойму, а в чем их смысл?
Дина заправила длинные пряди за уши, ловко выхватила у него из рук пенопласт и вытащила кожаный ремешок из углубления.
- Смотри. – Она покрутила циферблатом у него перед носом. – Это не часы совсем. Это телефон, работающий без дополнительных станций по всему Уровню. Очень долгий запас батареи, мощный приемник, который ловит через любые препятствия, прекрасная чистая связь.
- Телефон? – Дэйн ощущал себя полным болваном. – А как здесь набирать номер? Куда смотреть, говорить?
- В том-то и дело, что номер набирать не нужно. Эти часы настроены друг на друга, поэтому их пара. Они – два связанных между собой переговорных устройства.
- Типа, рации?
- Да. Только рации действуют на короткие дистанции, а эти на длинные.
- Прикольно!
- А я о чем говорю? Теперь не знаю, куда деть. Возьмешь себе?
Возьмешь? Новый супер гаджет? Дэйн даже не стал раздумывать.
- Возьму, конечно!
Он действительно чувствовал себя очень довольным. Теперь осталось найти тестера и опробовать новое устройство. Интересно, будет ли действовать из бункера? Ведь оттуда нет выхода на внешнюю связь… Хотя, Уровни разные, а нужен один и тот же…
Вошедшая в комнату с подносами Клэр застала его с интересом вглядывающимся в примитивный циферблат и растягивающим, как гармошку, ремешок – тот, оказывается, тянулся.
- О-о-о, Дэйн! Добрый вечер! Останешься с нами поужинать?
- Не могу, радость моя. В другой раз. А сейчас уже должен бежать. – Эльконто посмотрел на Бернарду. – Ты позвони, как вернутся Смешарики, ладно?
- Конечно.
- Ну, все, буду ждать. И еще раз спасибо за это!
Он махнул часами, а она, глядя на его счастливое лицо, расцвела улыбкой.
*****
Вечером они играли в «пожарников».
Откуда в доме появилась эта игра, Дэйн благополучно забыл – то ли принесли ребята из спецотряда, то ли когда-то закинула в качестве шуточной благодарности Бернарда? – и вспомнил о ней лишь в тот момент, когда Ани разложила в гостиной на ковре расчерченную ровными квадратами карту.
- Давай попробуем?
- Ну, давай.
И, за неимением другого более интересного занятия, они взялись играть.
Смысл игры был прост: выбрать из коробки одну из карточек, на которой нарисован закрученный влево или вправо шланг, и довести «воду» до финального поля – туда, где, улыбаясь во весь рот, красовался нарисованный пожарник, льющий воду на клумбу с цветами. Одни фишки можно было крутить по желанию, пытаясь состыковать рисунки, другие – где в левом верхнем углу находился колокольчик, - вращать запрещалось.
Поначалу играть было скучно: Ани и Дэйн тихо таскали из крышки картонные квадратики и сопели, силясь придумать, как побыстрее обскакать соперника, но как только шланг оказывался почти собран, и до финального поля оставалось три хода, тут же разгорался азарт.
Выяснив эту деталь, они (после плачевного поражения Дэйна, в запасе которого осталось шесть, никуда непримененных, карточек) принялись играть вновь. На этот раз с заметным интересом.
- Не мухлюй!
- Я не мухлюю!
- Ты пытаешься перевернуть шланг, а так нельзя!
- Почему это?
- Тут же колокольчик!
- Вот черт…
Дэйн снова проигрывал, но едва ли беспокоился об этом. Сытый, довольный и размякший, он думал о двух вещах: слишком глубоком вырезе на белой тонкой маечке Ани, в котором, стоило той наклониться, отлично просматривалась ложбинка между грудями и о рисунке. Том самом, что она показала ему за ужином.
- Дэйн, в городе есть такое здание?
Ему стоило огромных усилий протолкнуть почти застрявший в горле кусок мяса. Не закашляться, не выдать себя взглядом, не выказать на лице удивления. Конечно, в городе было такое здание – она нарисовала его с филигранной точностью – и именно мимо этого здания он намеренно ни разу не провез ее на машине.
Здание отеля «Левенталь».
Помнится, он сделал задумчивое, почти заинтересованное выражение лица – прикинулся, что изучает набросок.
- Не припомню, что видел его. А откуда это?
- Мне кажется, что-то в моей жизни с ним связано. Я иногда вижу его во сне – это большой дом, где-то в центре, перед ним площадь. Я помню все до единой колонны, детали окон, помню даже, как именно открывается дверь. Только название сверху не вижу – все плывет.
Эльконто отложил вилку и мягко ответил.
- Вспомнишь. Видишь? Она уже начинает возвращаться.
Прежде, чем отложить рисунок, Ани какое-то время смотрела на него.
- Знаешь, мне кажется, я даже знаю, что там внутри.
- И что же?
- Фойе. Большое высокое фойе и мраморный пол. Может, это какой-то театр?
- Не думаю. Я, вроде бы, знаю все театры города, и это не один из них.
- Тогда, что же?
- Мы выясним потихоньку. Ты выяснишь. – И, чтобы соскользнуть с опасной темы, выдал первое, что пришло на ум. – А нам передали маленький подарок.
- Нам?
Наверное, никогда еще соседка по дому не выглядела более удивленной. «Нам»? – читалось в ее глазах. Почему «нам»? Ведь «нас» еще нет…
Дэйн едва не поперхнулся вновь.
- Ну, передали мне, но я решил, что это «нам». Прикольная вещица. Она выглядит, как часы, но на самом деле это телефон, который работает в любых условиях и через любые препятствия.
- Правда? - Он думал, что девчонка не заинтересуется, ведь подобный гаджет – предмет мужского любопытства, но Ани, к его удивлению, моментально увлеклась. – А мы будет его пробовать? Какие из них твои, какие мои?
Мои.
Вообще-то, Эльконто планировал отдать вторые часы Стиву. Или Маку. Или Халку. Да кому угодно, в контакте с кем он периодически нуждался, но теперь, когда глаза Ани восторженно засияли, а злосчастный рисунок фронтона был наконец-то забыт, Дэйн вздохнул с облегчением.
Пусть будут «ее».
Лишь бы не отель. Лишь бы не колыхнувшаяся память – увы, но он пока не чувствовал себя готовым к этому знаменательному событию.
- Вот эти твои.
- Левые?
- Да.
Она моментально застегнула их на тонком бледном запястье и улыбнулась.
- А когда мы будет их пробовать?
Дэйн взял в руки вилку.
- Мясо доем, ладно?
Теперь, сидя на полу, он думал о разных вещах. О том, что она моментально прикипела к «подарку» и о том, как радостно пряталась за домом в кустах, наговаривая всякую чепуху в циферблат, после чего радостно выпрыгивала из-за кустов и спрашивала одно и то же - «слышно?»
Слышно, он отвечал с улыбкой, конечно, слышно. Она испробовала его с улицы, с третьего этажа, едва не подалась на крышу и не решилась бежать на стадион, и Дэйну стоило некоторых усилий убедить «бета-тестера» в том, что гаджет будет прекрасно работать и оттуда, и что нет смысла бежать три километра для того, чтобы это проверить.
Он думал о ее тонких запястьях и соломенных волосах, на которые часто смотрел, но которых ни разу не коснулся. Потому что, сложись обстоятельства иначе, может…
Нет, не может. Никак не может.
Она почти вспомнила – он чувствовал. Вот так неожиданно, спустя три без хвостика недели, как и предполагал Стив, вспомнила. Уже отель, дальше что-то еще…
Вторя его мыслям, Ани вытащила из коробки очередную «фишку», долго смотрела на нее, затем на карту, после чего положила у ног, мол, «не подходит - твой ход» и заговорила.
- Знаешь, я вспомнила кое-что еще. Ну, почти вспомнила.
В голове Дэйна тревожно звякнул колокольчик.
- Что именно?
- Некий район. Я наткнулась на него случайно, во время одной из прогулок, а после несколько раз приходила туда.
- Зачем?
Он тут же мысленно заткнул себя, упрекнул, что тон голоса прозвучал жестко. Ведь нужно спрашивать не «зачем», а «ну и как, дорогая, помогло?», но Ани не заметила грубости.
- Я пыталась понять, почему те дома кажутся мне знакомыми. Дома, балконы, подъезды. Даже пивные бутылки в тупичках и мусорные баки, заваленные до отказа. Как думаешь, может, я там жила?
- А что это за улица, ты запомнила?
- Это район пересечения седьмой и Криптон авеню.
Черт. Она почти нашла дорогу к своему жилищу. Сколько еще ему придется натягивать на лицо равнодушную мину, когда хочется вскочить и заорать «да е№ твою налево! Ты уже либо вспоминай, либо не компостируй мне мозг. А то усрался ждать, я ж ведь тоже живой!»
Но чудо выдержки пришлось проявить и в этот раз. Ленивый жест рукой к коробке, равнодушный и чуть разочарованный взгляд на фишку, ответный вопрос:
- Может, там жил кто-то из твоих знакомых?
Ани задумалась. Поставила оба локтя на ковер и уперла подбородок в ладони – Дэйну открылся вид как раз на то местечко, где груди расходятся в стороны, и все это в окружении водопада из волос.
Блин. Спасибо, что это не маечка с клубничками, а то вообще бы забыл, что разговаривает с «женщиной-бомбой».
- Не думаю, что знакомые. Потому что, мне кажется, я там засыпала. И не один раз.
Он взглянул на нее укоризненно.
- Нет-нет, одна! Там никого не было, я помню. Только кто-то ругался этажом ниже…
- Вот видишь, уже скоро… - Пробормотал он не то ей, не то себе. – Совсем скоро.
И, кажется, загрустил.
Она оказалась не такой, совсем не такой.
Не истеричкой, не грымзой, не злой неадекватной бабой, неспособной на добрые чувства. Стоило дням, проведенным на Войне, забыться, как невменяемая Ани с винтовкой в руках и холодным взглядом, почти моментально сменилась на Ани с лопаткой для жарки в руках, Ани с книжкой в постели, растерянную Ани в торговом центре, красную от смущения лишь потому, что не может заплатить сама. Эта новая Ани читала кулинарные книги, мазала кисточками ватман, гуляла по утрам с Бартом, кормила и даже расчесывала его, следила за двумя увальнями в доме – хозяином и его собакой.
Он видел каждый из тех моментов, когда ей было тяжело: долгие и грустные взгляды в окно, отраженную в глазах тревогу всякий раз, когда он покупал ей новые вещи – а сможет ли расплатиться? Растерянность и жажду узнать о себе хоть что-нибудь, а если не о себе, то узнать хотя бы одну улицу, дом или человека… Будучи на птичьих правах, она все равно пыталась искать в каждом дне что-то хорошее – не раскисала, не поддавалась унынию, тренировала силу воли. Чего стоят одни только утренние пробежки…
Наверное, не будь она столь робкой и, конечно же, не будь она той самой Ани, что пыталась убить его, а после лишилась памяти, Дэйн мог бы влюбиться. Вот так вот незаметно, просто и невзначай. В ту самую девушку с притягательной ложбиной между грудями, водопадом соломенных волос и грозным взглядом в тот момент, когда ей вновь попался «не тот» пожарник. Будь она пораскрепощеннее, понапористее, понаглее, что ли… И, конечно, не будь она «той» самой Ани-Ра, что пришла в его дом с пушкой наперевес, он отвел бы ее наверх, одел в штаны цвета хаки и короткую бледно-зеленую маечку, отвез бы на полигон, чтобы пострелять по мишеням, а после трахнул бы прямо на капоте собственной машины. Да, самое оно - Ани в высоких военных ботинках со шнуровкой вокруг тонких щиколоток. А как бы ей пошла кепочка….
- Дэйн…
Кажется, его кто-то звал.
- Дэйн! Дэйн!?
- А? Что?
- Твой ход.
- Давно?
- Да уже с минуту. Но ты, кажется, смотрел на мою грудь и витал в облаках.
Эльконто редко краснел, крайне редко, но тут не удержался – зацвел маком.
- Я… просто задумался…
- О чем? Обо мне?
На ее губах, словно вторя грешным мыслям, играла незнакомая ему смешливая и чуть дерзкая улыбка.
Этого еще не хватало.
- Нет. О работе.
Улыбка погасла.
Эх, редкая, ценная улыбка… Почти такая, как в его недавних мечтаниях. Ани смущенно убрала волосы за уши и сменила позу, подвернула одно колено, а второе согнула и потерла босую ступню руками. С каких пор она стала красить ногти на ногах красным лаком?
- Одна фишка осталась. Ну, где же этот поворот шланга направо?
В коробке осталось лишь четыре фишки.
- Твой ход.
Дэйн потянулся и вытащил пожарника, сидящего верхом на шланге – черт, опять не тот.
- А ты всегда работал тренером?
- Нет. – Эльконто, надеясь, что она не заметит, сунул только что вытащенную карточку себе под бок и потянулся за новой.
- А кем еще? Эй, ты куда ее запихнул?
Но он уже схватил новую – как раз ту, что была нужна, - и победно помахал ею в воздухе.
- Я выиграл! Вот!
Он попытался положить ее на поле, но вредная возмущенная девчонка тут же перелезла через карту, навалилась на него всем весом и попыталась дотянуться до спрятанной фишки.
- Враль! Эй, ты враль! У тебя была другая! Ну-ка, доставай!
Эльконто с хохотом принялся изворачиваться, а Ани припечатывала его сверху – прижала одну руку к полу, попыталась проделать это с другой и одновременно отыскать под боком карточку.
- Не было другой! Не было другой фишки!
- Я видела! Я ее найду, была!
Смеясь, они барахтались на ковре с минуту, прежде чем обнаружили себя в странной позиции: она распластана у него на груди, ее лицо прямо над его, губы слишком близко.
В этот момент Эльконто почти забыл – забыл все, что должен был помнить.
Какие розовые щечки, какие блестящие глаза, а как пахнет ее нежная шея. Почему никогда раньше он не чувствовал, как приятно пахнет ее кожа? Что это за духи?
Ей бы подняться, вновь смутиться, но время будто застыло для них обоих. По непонятной ему причине, Ани не двигалась с места – вместо этого она, зависнув в опасной близости от его лица, рассматривала его брови, ресницы, щетину, и смотрела на его губы так, будто хотела до них дотронуться.
Поцелуй… Еще секунда и случится тот самый поцелуй…
Дэйн моментально оторвал руки от пола и одной из них прервал начавшееся вперед неуловимое движение.
- Нет, Ани, нет.
- Почему?
Ее вопрос прозвучал тихо, почти неслышно, и короткая секунда волшебства, едва не оставшаяся без присмотра и не превратившаяся в не менее волшебное продолжение, тут же прервалась.
Она смутилась лишь теперь, внезапно осознав, что целиком лежит на мужчине – смутилась, и тут же переползла на прежнее место через карту, сместив коленом всеобщую получасовую работу по построению шланга. Стало не до игры, стало не до шуток.
- Ани…
- Все… все хорошо.
Он видел, как полыхают ее щеки – наверное, подумала, что совсем не нравится ему, что все это время жила в его доме зря, что он терпел рядом с собой некрасивую и неумную соседку… Как легко читаем женский взгляд.
- Ани, мы не можем перейти к этой стадии, пока ты все не вспомнишь.
- Но почему?
Ей хотелось уйти – он видел, - но она терпела, пыталась сделать вид, что все в порядке, и это несмотря на то, что только что она выдала нечто сокровенное - свое к нему влечение.
Создатель, как неудобно и как глупо, что все так вышло…
- Так будет правильно. Нам не стоит двигаться дальше, пока твоя память не вернется.
- Там что-то есть, да? – Взгляд зеленоватых глаз неожиданно сделался пристальным, почти рвущимся в его душу – отвори мне, отвори! - Что-то есть. То, о чем я не знаю, но о чем знаешь ты?
- Есть что?
Дэйну сделалось душно, жарко. Нехороший разговор – неправильный и невовремя.
- Ты знаешь о нас что-то, чего не знаю я? Мы познакомились не в тот день? Не в тот, когда я попала в аварию на такси?
«Или не на такси?»
Странно текущее время этого вечера вновь эластично растянулось и застыло. Что ей сказать – соврать? Или открыть часть правды. Ведь для этого самое время – самое оно. И Дэйн решился. Отвел воротник от горла пальцем, будто тот мешал дышать, и прочистил горло.
- Мы познакомились на сутки раньше.
- И? Что там было?
- Я бы хотел, чтобы ты это вспомнила сама. И только тогда мы сможем решить, куда и как стоит двигаться.
Она долго молчала – не истерила, как он боялся, не пыталась давить, не сделалась агрессивной – вместо этого, глядя в сторону, застыла.
Лежали на полу забытые «пожарники» - кто на шланге, кто возле него – с колокольчиками в левом углу и без него. Фишки сдвинулись: теперь вода уже никогда не дойдет до финальной точки, откуда радостный служащий в каске будет поливать клумбу…
- Дэйн… - На этот раз горло прочистила она. – Я сделала там что-то плохое, да?
- С чего ты взяла?
Он не ожидал этого вопроса, не ожидал подобного умозаключения.
- Мои воспоминания – те, что приходят, - они какие-то тягостные, они не приносят мне радости. Ни сны, ни тот район с восьмиэтажками, еще и это постоянное чувство тяжести. Я… как будто не хочу туда возвращаться. И поэтому…
Она посмотрела на него с глубоко запрятанной грустью, будто интуитивно чувствуя, что ту Ани, которая все это время пряталась в глубине, не стоит выпускать на свободу.
- Что бы там ни было, если я сделала плохо… Я, наверное, не хотела.
Три недели вранья. Три недели совместного проживания, и все это для того, чтобы однажды вылить на сидящего напротив человека неприглядную правду. На этот раз ком в горле встал у Дэйна.
- Ты вспомнишь. Не мне судить, что было хорошо, а что плохо, но я хочу попросить лишь об одном. Ани, ты запомнишь мою просьбу?
Он смотрел на нее пристально, будто пытался из своих глаз вложить важность сказанного в ее – через невидимый мостик, через канал, через мысленный поток.
- О чем?
- Когда ты вспомнишь,… что бы там ни было,… не делай резких телодвижений. Дай нам десять минут поговорить. Хорошо? Только десять минут. Это важно.
- Хорошо.
- Ты обещаешь?
Она кивнула; вся веселость ушла и из позы, и из улыбки.
- Я обещаю.
Уже стемнело, а он не шел ни в свою спальню, ни в ее – сидел на крыльце, смотрел на освещенную за забором пустую улицу и слушал равномерное дыхание Барта; тот лежал рядом, высунув язык. Набегался, устал.
Диалог, как ни крути, этим вечером вышел неудачным.
Зря он расслабился, зря они расслабились. И если для Ани подобный исход был предсказуем – она привыкла к Эльконто, начала ему доверять, даже привязываться, - то, как подобное мог допустить Дэйн? Тоже привык, что живет не один, привык к стабильности, забыл, что стоит ждать подвоха…
Что-то уже изменилось этим вечером, а скоро изменится еще сильнее. И закончатся эти радостные и спокойные дни, когда он шел домой из штаба, зная, что на ужин его ждет вкусная еда и десерт. Вообще кто-то или что-то ждет. У Ани начнется своя жизнь – та, настоящая, наполненная ее делами и ее заботами, а Дэйн… Что Дэйн? Будет жить, как жил. И всего лишь.
Чуть слышно скрипнула за спиной входная дверь; Барт обернулся и завилял хвостом.
Эльконто и так знал, кто там – ему можно было и не оборачиваться.
- Не спится? – Спросил он, когда она уселась рядом на ступеньку и потрепала пса по пушистой голове.
- Нет. – Отозвалась Ани. Сложила руки на колени, съежилась и притихла. Теперь на ночную улицу смотрели они оба. Где-то в кустах трещал сверчок, ему вторили соседи из-под дома; плыл в теплом воздухе тонкий аромат розовых бутонов.
- Как странно все, да? – Послышалось через минуту.
- Что странно?
Он не стал поворачиваться и смотреть на ее лицо – за эти три недели выучил на нем каждую черточку, мог определить настроение по голосу.
- Знаешь, у меня чувство, что заканчивается старая жизнь. И скоро начнется новая, какая-то другая.
Ее мысли вторили мыслям Дэйна.
Может, это и хорошо, что начнется? Может, пора уже вернуться к привычному укладу? Тишине в гостиной, вечной чистоте на кухне, когда утварь, висящую на стенах, никто не трогает годами. Избавиться от ее кроссовок в комнате, вернуть книги на место в шкаф, одиноко дремать после работы перед телевизором. С пачкой, купленного в магазине, печенья. Ведь было неплохо…
Да, неплохо, но частичка Дэйна грустила. Наверное, это нормально, грустить перед переменами. Люди не любят отпускать что-то из жизни, независимо плохим оно было или хорошим. Просто не любят, не верят, что впереди будет лучше. Что за природа?
- Иногда мне хочется растянуть это время, где все так хорошо и понятно. Нет, - поправила она саму себя, - непонятно, кем ты был, и что делал раньше, но зато здесь, в этом отрывке времени, все так спокойно. Нет лишних проблем, нет лишних забот. Не для тебя, конечно…
- Да и для меня их немного.
Он принялся возить тонким прутиком, что нашел под пальцами, по мелкой гальке у подошв.
- Знаешь, если бы можно было выбирать – помнить или нет…
- То что?
- Наверное, я бы всерьез задумалась, чтобы не вспоминать.
- Почему, может, там хорошо?
- Не знаю.
Когда Дэйн все же решился посмотреть на Ани, та сидела и смотрела в темноту прямо перед собой.
- Иногда я думаю, что лучше просто начать все заново. Не ворошить прошлое, а выбрать новую любимую профессию, взять жилье в аренду, завести новых друзей, постепенно приобрести новые привычки. Не те, что были, а те, что хочется иметь сейчас.
- Но так не выйдет. Ты все равно вспомнишь.
- Я понимаю. Вот и цепляюсь за эти деньки, как за какое-то спасительное убежище. Здесь мне тепло и уютно. Понимаешь?
Он понимал. Воспоминания часто тяготили людей, и если не врать, то тяготили всех без исключения. Никто не свят, у каждого за плечами осталось что-то, чего уже не изменить. Где-то слабовольный поступок, где-то грубое слово, не прощеная обида или злость на самого себя. Ани же пока была лишена этого «багажа». Попросту забыла, где оставила сумку с памятью, а посему не таскала ее повсюду с собой. Как он. Как они все.
Может, попросить Стива, чтобы хорошенько приложил другу по лбу? И тогда Эльконто тоже забудет, что когда-то руководил Войной, что возвращался в пустой дом и тяготился одиночеством? Забудет про Барта и про коллег, забудет прежние навыки и однажды – о чудо! – приобретет совершенно новый характер.
Может быть. Да, может быть, но маловероятно. Хотя бы потому, что коллеги не позволят ему себя забыть. И это ценно.
- Дэйн…
- М-м-м?
- А мы продолжим общаться, когда я все вспомню?
«Да ты едва ли помянешь меня добрым словом» - хотел ответить он, но вместо этого, чувствуя себя седобородым оракулом, умудренным вековым опытом, спокойно вымолвил.
- Все будет зависеть от нас, Ани. Все всегда зависит от нас.
Она заглянула ему в лицо – растеряно и чуть испуганно, будто опасаясь, что сидящий на крыльце человек уже отдалился, уже выбросил ее из новой жизни, откуда она еще не успела уйти.
- А пойдем, почитаем? - Мягкие и теплые пальцы накрыли его. Робко и трепетно. – Там уже самый конец остался, совсем чуть-чуть.
- А сама никак?
- У-у. – Ани-Ра помотала головой. – Хочу, чтобы ты. Так правильно.
*****
«Алина приходила сюда уже в четвертый раз.
Добираться было тяжело, всегда тяжело: сначала обогнуть район, пересечь дорогу, за ней застывший на ночь рыночный павильон и торговые лотки – в этот момент не лотки с разномастной одеждой, а пустые фанерные стены и установленные вместо столов доски, - затем проскользнуть мимо освещенной заправки и выйти на тонкую, едва заметную в свете фонарика, окраинную тропку. Ту самую, что вела к реке.
По сторонам поля – их засеивали редко – а посему по обочинам лишь трава и буераки, слева и справа, в отдалении посадки деревьев, небольшие овражки и крыши домов. Такие дома позволяли себе богатые люди – не в городе, а за его чертой, - и их всегда окружали высокие заборы, поэтому ни света, ни звука, ни живой души. Отсюда, издали, ее не чуяли даже собаки, и путь в несколько километров всегда проходил в тишине.
Боялась ли она? Немного. Ночью боятся все, даже те, кто не показывает этого – ведь темнота – это то, где не видишь, где, наверное, водятся странные, мистические вещи, но Алина, несмотря на грязные поутру ботинки и штаны, несмотря на краткосрочные приступы паники, все равно каждый вечер собиралась и выходила из подъезда. Чтобы через рынок, чтобы мимо заправки, и на тропу…
Она и сама не знала, что тянуло ее сюда, к реке, но стоило выйти к воде, отыскать на земле не заросший травой, не сырой уголок и расположиться на нем, как в душе вдруг воцарялось спокойствие.
Она ничего никому не должна. Никому. Ни себе, ни маме, ни сестре, ни обществу. Она не принадлежит ни этим людям, ни городу, ни даже этой планете. Она принадлежит вечности. Откуда пришла и зачем? Неважно. Неважно, что забыла истинное место рождения и неважно, что забыла цель своего пути и его назначение. И, наверное, ее вовсе не зовут Алина...
Здесь, у воды, в окружении тихого стрекота насекомых, под ночным небом, не требовалось покупать счастье, даже думать об этом. Здесь оставался лишь плеск воды, касания ветра, сыроватый песок под подушечками пальцев. Здесь время застывало, рассеивались мысли и вдруг уходили куда-то далеко страхи. А когда нет страхов, наступает свобода.
Именно за ней и приходила Алина.
Как глупо… Люди гонятся за счастьем, лишенные возможности остановиться, а она вдруг перешагнула через все это. Просто сидит здесь, позволяя чувствам течь подобно речной воде, просто смотрит на, растворенный во мраке, противоположный берег, просто вдыхает свежий, отдающий илом и мокрыми камнями воздух, просто «пребывает».
И ни новой банки на полке, ни медяков, ни вечного «надо».
Кому надо? Зачем надо?
Зачем бежать, когда можно просто понять, что бежать некуда? Зачем следовать за остальными, когда они, обреченной на унылое существование толпой, следуют по кругу, совершают одни и те же ошибки, наступают друг другу на пятки? Зачем искать что-то снаружи, со страхом и восторгом глядя на обнесенный электрической проволокой забор, копить, пыхтеть, собирать, когда все внутри?
Мама, хотелось сказать в тишину, но таким образом мама бы ничего не услышала, и тогда Алина поделилась мысленно.
«Мама… А счастье не снаружи, оно внутри, мам. И за него не надо платить…»
Наверное, завтра, если она скажет об этом не тому, за ней начнется наблюдение. Ее нарекут мятежником, взломщиком системы, человеком, пытающимся сломать правила. Ведь это инакомыслие, это бунт, это новая, способная позвать за собой, религия. Но пока Алина еще не поделилась, и, может быть, никогда не поделится. Вместо этого она будет смотреть на толпу, зная, что все совсем не так, что это иллюзия, что никто не принесет тебе того, что можешь отыскать ты сам. Ни за тысячу медяков, ни за три тысячи, ни за сотню миллионов.
- Мам… - Повторила она тихо, и у берега плеснула волна. – Оно внутри»
Когда Дэйн закрыл книгу, Ани смотрела прямо перед собой сонным и мечтательным взглядом.
- Какой хороший рассказ, да? Замечательный рассказ…
- Да.
- И там есть другие?
- Есть.
- Когда-нибудь мы их все прочитаем. Все до единого. Будем читать по очереди – иногда ты мне, иногда я тебе…
«Если будет у нас на то время»
Он снова промолчал. Некоторые слова лишние, и они никогда не должны звучать. Уже перед выходом из спальни остановился, задержал руку на выключателе и обернулся.
- И вот еще что. - Добавил строго.
- Что?
Комок из одеяла зашевелился, зашуршал – человек под ним напрягся.
- Я прыгну с тобой с парашютом.
- Правда? – Одеяло тут же слетело на пол.
- Да. Если ты еще раз испечешь булочки «бон-бон»
- Договорились!!!
- А теперь спать…
И Дэйн тихо прикрыл за собой дверь.