Глава 5

(Michael Logozar – Flying)

Село Катлан. Терран.

Веста.

Нежное утро.

Солнечный луч, пригревшийся на щеке; веселый птичий гомон за окном.

– Отдай! Он не твой! – звонкий возмущенный крик Кроша за дверью и возня по полу – опять не поделили отцовскую поделку с Атоном.

– Ты еще наиграешься!

– Он мне выстругал…

Отец точил косу о черный точильный камень во дворе – размеренное вжих, вжих, вжих. И запах сладких овсяных блинчиков.

«Кажется, я целую вечность их не ела».

Как хорошо, как спокойно. Я открыла глаза с улыбкой – самое лучшее пробуждение в мире. И, вроде бы, ничего необычного. Все, как всегда: моя плетеная картина на стене (я сделала ее в шестнадцать, когда напросилась к плетчице Ктанке в ученицы), изогнутый лук – подарок отца в прошлом году, – тканый бабушкин гобелен «заря», оставшийся нам – детям – по наследству. Я быстро «выторговала» его за удочку у Атона себе.

– Завтракать!

Мамин голос моментально прекратил и мои размышления, и возню за дверью, и «вжих» косы.

– Погода меняется, нужно бы успеть дровницу накрыть…

Мой отец светловолосый, рано поседевший, с бородой. Я видела его много раз, но этим утром почему-то рассматривала удивленно и отстраненно, будто «сбоку». Как и маму – молодую еще, на мой взгляд, и самую красивую женщину. С узким добрым лицом, небольшим носом, улыбчивым ртом.

– Ты чего не ешь?

Отец жевал и думал одновременно – он был погружен в список забот на сегодня. А я в себя – никак не могла разобраться, откуда взялась эта самая моя «отстраненность». И почему все происходящее ощущается мной, как нечто забытое. Или очень давно не случавшееся.

«Но ведь только вчера было?»

Светлый и вихрастый Крош привычно выгрызал мякиш из буханки, корки оставлял у тарелки. Как и гору крошек – за то и прозвали. Атон – вытянувшийся, деланно-серьезный, мол «я уже взрослый» (а на деле лишь конопатый мальчишка), уплетал блины сосредоточенно, как отец.

– Я ем…

Но я не ела. Старалась. Помнила все: вкус, запахи, лица, звуки, стены избы вокруг – и отчего-то тревожилась. От неясного.

– Снилось, что ли, плохое?

Батя всегда смотрел в корень.

И ведь точно. Тяжелый сон, так долго не отпускающий. О чем только? И вроде бы нужно вспомнить, только не хочется – и так походил на бесконечность. Хорошо, что проснулась.

– Отойдет, – улыбнулась мать, – кошмары – они такие. Долго еще тень кружит. Но на солнце выйдешь, и разом отпустит.

Она всегда права.

Я выдохнула с облегчением и потянулась за вареньем.

После уборка дома; мужики занимались делами во дворе. Мама возилась с посудой, я мела полы, терла скатерть, рассматривала убранство и тщетно пыталась ухватить за хвост неосязаемое тревожное чувство. Солнечный день на дворе, утро, все хорошо… Ведь так?

В какой-то момент мать заметила неладное – глянула мне на лицо и застыла с тряпкой в руках.

– Вестушка, ты чего? Случилось что?

А я не знала, что ответить. Но бросила свое занятие, подсела к ней на узкую лавку, вздохнула. Попросила неуклюже – вроде как негоже взрослой девице-то…

– Мам, обними, а?

Она моментально забыла про тарелки – накрыла своей рукой поверх плеч, притянула, покачала.

– Все ведь хорошо, да?

Я сама не знала, о чем именно спрашивала.

– Конечно, – а она заглядывала мне в лицо, беспокоилась. – Это сон твой, что ли? Не беда, ведь недавно только Акинья предсказывала – спокойно все. И дома хорошо, без ссор.

Помолчали. А тень из ниоткуда все кружила.

– Ты, может, это… из-за него?

– Из-за кого?

– Из-за Гриньки.

Гриньки… Я очень давно про него не вспоминала. Вообще забыла, что он существует на свете. А осознав тот факт, что забыла, очень удивилась.

– Не вздумай горевать, – мать толковала мое молчание по-своему, – придет он еще, заметит тебя. Посватается…

– Не посватается.

Я ответила ровно и спокойно, без эмоций, просто знала – не посватается.

– Ты так говоришь, будто наперед знаешь…

– Знаю. Он сегодня зайдет к родителям Эльны…

– Эльны?

И в этот момент случилось: голубые глаза матери – удивленные и разочарованные решением идиоты-Гриньки, опущенные уголки ее губ, – а меня будто током ударило. Тень вцепилась мне в мозг всеми когтями, и будто холодный душ по телу – я вспомнила. Все вспомнила! Не только, что Гринька не придет, но и свой побег в лес после, сердечное горе, беспокойный сон на хвое, а после горящие избы. И тела обожженные…

– Черная Края… – и едва удержалась, чтобы не вскрикнуть.

«Тихо-тихо, Веста, – уговаривала саму себя. – Молчи, думай, дыши…»

– Ты чего, Вестушка? Бледная такая стала, как призрака узрела…

– Мне… на воздух… надо…

– Конечно.

С лавки я поднялась резко и едва не упала – шатнуло в сторону. А в голове мертвая бабка Варви, сидящая на лавке, переход на Уровни, Фредерик (что б ему пусто было) и… Кей. Кей… Совсем поплохело.

За дверь я вывалилась, ощущая, что сейчас, наверное, грохнусь в обморок, но до этого блевану.

Она сама не знала, что именно для меня сделала – мама. Существовала вероятность, что в этот день память все же вернулась бы ко мне (зацепилась бы за некую мелкую деталь, и бам!), но разговор про Гриня сэкономил время. Очень много времени.

«А что, если бы я вспомнила только к обеду? Или вечером?» Не приведи Создатель…

А шквал эмоций такой, что не передать. В голове суета и суматоха, как при взрыве в супермаркете. Мысли бегали, давили друг друга, советовали, с чего начать, орали, что надо срочно думать. «Думать, слышишь?»

А в сердце Кей, который остался в другом мире и которого я больше, наверное, никогда не увижу…

Мне не хватало воздуха. На улице свежо, ветерок, а я на заднем дворе в густых кустах верещатника прячусь, чтобы не видели. Иначе вопросы, а мне некогда, мне нужно срочно, нет, ОЧЕНЬ СРОЧНО сосредоточиться, непонятным образом включить провидческий дар (если Информаторы не соврали) и спасти село от гибели.

Всего-то.

Осталось вспомнить, как успокоить сердце и начать нормально дышать.

Четверть часа спустя я впала в отчаяние – никак не могла понять, как запустить свою новую супер-способность. Мысленно тужилась, взывала к Информаторам, искала зацепки – почему я не спросила, что нужно будет делать? Полагала – само. Но само не включилось.

Я ведь должна что-то увидеть. Будущее. Как?

Картинки-провидения в мою голову не заплывали, как в гавань корабли, а попутный ветер призвать не удавалось.

Слушая, как рассказывает Крошу и Атону, с чем сегодня нужно помочь, отец, я потела.

Они еще живые.

Жрала изнутри паника. Вышла на крыльцо мать, попросила накопать овощей к обеду, вернулась в дом. Хлопнула дверь. Мирно шелестели кусты; пробивалось сквозь густые ветви солнце, а я словно в параллельной вселенной. Одна знаю, что скоро случится.

«Хватит, не паникуй, – вдруг проснулся в голове рационализм, озвученный почему-то голосом Кея. – Что бы ты делала безо всяких супер-способностей?»

Я бы пошла к отцу. И сказала бы ему: «Папа, к утру село сгорит…»

И тут он включился. Дар. Стоило в воображении начать какой-либо диалог, как запускался продолжение-фильм, рассказывающий о «последствиях». И тот самый мой первый диалог вышел неудачным.

«– Папа, к утру село сгорит.

– Что ты такое говоришь? Упаси святая Обрядница.

– Я знаю. Просто поверь мне.

– Откуда знаешь, дочка? Откуда?

А глаза отца серьезные, встревоженные.

– Я видела будущее.

– Во сне?

– Наяву! Нам нужно к старейшине, нужно все исправить!

– Не шути так, слышишь? Краю рассердишь».

Он попросту не поверил мне. Предвидеть оказалось проще, чем понять, что нужно изменить, чтобы разговор вышел удачным. Вторая попытка оказалась немногим лучше.

«– Я видела гонца, отец! Он сказал, что нужно уходить из села и уводить людей! Туры идут…

Батя перекрестился. Мотнул головой, будто не мог поверить в услышанное.

– Гонец который был?

– Который? Темноволосый такой…

Я лепила наугад.

– Прохор, что ли? Но его никогда к нам на север не шлют. Только Илана, но он сейчас с поручениями на югах, я слышал новости. И новенький еще есть – Гил. Тоже русый. Так что проходимец тебе попался, Веста, шутник – не верь…»

Диалог третий:

«– Бать, а как выглядит новый гонец Полководца? Гил, который?

– А тебе зачем?

– Интересно.

– Русый, годов тридцати на вид. Стрижка по уши, борода клином…»

Четвертый:

«– Отец, гонец Гил мне попался, пока я гуляла по окраине – светлый такой, с бородой клином – сказал из села уходить надо, Туры идут!

– Обрядица, помоги нам! Когда дойдут?

– На рассвете уже.

– Это ж к Старейшине надо срочно!

(Ура! Получилось!)

– Веста, гонец сообщил, каким путем идут?

– Каким?

– Мы ведь не первые на их пути, если гонец весть нес. Значит, есть уже погибшие.

– Есть… Должны быть.

Заминка.

– Гиль сообщил? Чтобы знать, в какую сторону уходить?

– Нет…»

Черт! Я понимала, что будет непросто, но не предполагала, что настолько. Шумели вокруг меня кусты, мирно протекал день. Будто сквозь дрему я слышала, как пилили дрова братья, как иногда кашлял, пока чинил забор, отец. Выходила, спрашивала обо мне мама – ей ответили, что меня никто не видел.

Прошел, наверное, час. Мне хотелось пить, но я знала, что не выйду из своего убежища, пока не отыщу ту самую лазейку, которая поможет эвакуировать село. Итак, батя спросил про Туров – каким путем шли. Как узнать? Заглянуть в то будущее, которое случилось бы, не «откинься» я на Уровни. Всем известно, что информацию лучше добывать из «после». После пожара, после бойни, когда здесь все умерли. А прыгать туда даже мысленно было все равно, что ступать на раскаленное масло.

Но пришлось.

Я стояла, будто призрак, у останков родного дома, – та самая Веста, которая не ушла в лес, не встретила Варви, не перенеслась в Пайнтон. Зареванная, с черными потеками на щеках. Мертвая изнутри, потому что лежали на земле тела родных. Стояла долго. Даже в воображении смотреть на такое тяжело, а уж переживать наяву и подавно.

И я – вторая Веста-наблюдатель – видела, как спустя два часа явились соседи из Устога. Прослышали про беду, пришли, чтобы помочь хоронить. Вот тогда и случился разговор.

– Человек двести их было, – старый морщинистый крестьянин качал головой. – Повезло, что в нашу сторону не пошли.

И перекрестился. Плакали навзрыд бабы – наши с ними дружили. Кружили над чадащим пепелищем вороны; повсюду причитания и вой.

– Одна девка только осталась – чернявая, – кто-то указал в мою сторону. – За свою, что ли, приняли?

– Может, она ихняя и есть? – вторил другой незнакомый дед. – Но оно судить не стоит. Перед Катланом-то Гордень и Вороновка полегли…

– Да что ты?

– Верно говорю. Гонец этим утром был.

* * *

Не знаю, сколько я сидела в кустах, но оно и на руку. Ведь придется говорить, что гуляла по окраине.

Что ж, вот вроде бы и все. Сейчас выйду из убежища, и пути назад не будет. Еще никогда в жизни я столько не работала мозгами. Как состав разгрузила, а ведь еще притворяться, играть на публику. И у меня только одна попытка.

Прежде чем подняться с земли, я какое-то время просто слушала мир – задувание ветра, стук топора, гомон птиц.

Сейчас начнется. Сейчас закружится.

Прежде чем решиться действовать, я «отработала» в голове примерно полмиллиона вариантов.

Так мне казалось.

* * *

– Батя, гонец Гил приезжал! – я неслась к родной избе по высокой траве, сквозь репей, сквозь колючки. Специально тихо покинула двор, обогнула луг и теперь бежала, будто с окраины Катлана. – Говорит, Туры идут! Уходить нужно срочно!

Отец отложил в сторону веревку, которой мотал прутья. Сделал защитный жест рукой от нечисти.

– Гил, говоришь?

– Да, светлый такой, с бородкой клином.

На мой крик прибежал Крош – смотрел напугано. А все потому, что вышла из дома и крестилась на крыльце мать.

«Больше не игра. Запасных дублей не будет». Если проиграю в этот раз, то, наверное, свихнусь.

«Будь крепкой», – снова Кей в голове. О нем я старалась не думать – не сегодня. Еще будет время.

– Туры? На нас? Большая армия?

– В двести сабель. Сказал, что уже сожгли Гордень и Варановку.

Мама охнула и прикрыла рот рукой. Прибежал Атон.

– Беда, – вдруг осунулся и постарел отец. – Беда, нужно к Старейшине. Ему и доложишь… Гил сам почему не заехал?

– Спешил. Сказал, что в Устог, чтобы тоже успели.

Мне больше не нужно было «играть» страх. Я и в самом деле боялась так, что поджилки тряслись.

– Идем, – это мне. И повернулся к маме. – Ксинья, ищи баулы, собирай самое ценное.

Мы выходили за ворота, а она уже плакала.

Я чувствовала себя, как на самой настоящей войне.

Старейшина – Дьян Прохрович – и вовсе посерел лицом от новостей. Его изба светлая, просторная, окна широкие. У одного из таких он и стоял. Молчал так долго, что мне бы волноваться, однако этот вариант мысленно и наперед был мной «просмотрен».

– Выродки, отребье! – молвил глухо и зло. – Как можно?

До того он спрашивал то же самое, что и батя: откуда враги идут, какова численность? Про Гила просто поверил на слово – не верить не имел права. Село дороже.

Дьяну уже почти семьдесят, а мужик высокий, крепкий. И дедом не назовешь. Голова умная, воля несгибаемая, характер спокойный, но в гневе не приведи Создатель лицом к лицу встретиться.

– Беги, Аким, по людям, – приказал отцу. – Бой мы все равно дать не можем – куда нам против двухсот сабель? – значит, бежать. Приказывай брать самое ценное, пусть бабы собирают детей, одевают тепло – ночевать в лесу будем.

– Понял.

Отец скрылся быстро – торопливо хлопнула входная дверь. Я стояла у входа, волновалась, потому что не могла не волноваться, но уже знала, что прозвучит дальше. Какие слова и фразы.

– Куда же пойдем мы? – Дьян говорил сам с собой, обо мне он словно и забыл. – В Устог нельзя, вдруг врагу по пути?

Перебивать и убеждать в чем-либо я не смела, иначе спросит, откуда знаешь? Предложила другое:

– Дьян Прохрович, двинуть нужно к Камышовому Озеру.

– Почему?

Лицом Старейшина морщинист, а сейчас еще и хмур.

– Потому что до него никто тропы не знает. Не найдут нас там, устанут быстрее.

– Туда и мы хорошо, если к ночи дойдем. Далёко.

– Но надежно.

– А трава? Ведь все следы выдаст…

Не зря ведь я сидела в кустах почти два часа – все варианты развития разговора предусмотрела.

«Вот и помогают девять миллионов Фредерика двинуть ситуацию в нужную сторону».

Лишь бы как надо. Утомила до смерти лежащая на плечах бетонная плита ответственности.

– За траву не бойтесь, я побегу к старухе Варви, попрошу, чтобы пошепталась с природой.

Варви в селе не любили и побаивались. Киреи издревле старались с ворожбой не дружить, потому что занятие это, как считали предки, «темное».

– Думаешь, она сможет ее поднять?

– Сможет. Если… принести ей то, что она хочет.

– А что она хочет?

Дьян был лаконичен и краток. Но скрип шестерней в его голове был, кажется, слышен даже мне.

– Бусы из янтаря.

– Откуда знаешь?

– Да я… в прошлом месяце ходила. Хотела поворожить. Глупая была…

Даже покраснела натурально – мол, дуреха, что с меня взять? Прикинулась, что желала приворотить Гриня. Дьян «купился».

– Приворожила?

– Нет. У меня бус-то нет. Они только у Мары, что в дальнем доме.

– У Мары, говоришь… – Старейшина думал недолго. – Мара поделится, я уверен. Вот ты беги и спроси, молви, что я приказал. Для блага это, для общего дела.

И уже на выходе притормозил меня:

– Но если эта старая карга не поможет…

Это он про Варви.

– Поможет.

И ни тени сомнения в моем голосе. Она поможет и без подарка, я уже посмотрела, проверила. Но в гуманность бабки никто на слово бы не поверил. Пришлось придумать украшение.

«Прости, Мара».

– Иди тогда. И собирайтесь после семьей. Через час собрание у праздничного столба.

С крыльца я выходила в знойный жаркий день, пахнущий скошенной травой. И мерещился мне фоном чадящий запах едкого черного дыма.

* * *

(Robert J. Kral – Home)

Есть такие картины, которые впечатываются в память навсегда, хотя в них, вроде бы, ничего особенного нет. Не картины даже – просто момент. Вот и сейчас, когда жители Катлана собрались с вещами у центрального столба, внутри меня словно снимали происходящее на киноленту. Шевелящиеся на ветру жесткие волосы дядьки Алтына, его взгляд, похожий на взгляды остальных – полный тревоги. Плакал на руках у матери маленький Зайчек. Его на самом деле звали Николкой, фамилия Заич – вот и приклеилось ласковое слово. У взрослых в руках тяжелые сумы; мужики хмурые, женщины бледные. А в моем кармане янтарные бусы Мары – она отдала быстро, когда услышала, куда и для чего, даже жалость в глазах не мелькнула, хоть и материнские.

– Идем друг за другом, из виду никого не теряем, следим. Костров на месте жечь будет нельзя, только всухомятку. Всем ясно?

Дьян в прошлом руководил своим полком, командовать научился ладно. Его слушали.

– Что же это, – причитала старая Аниса, – домой-то уже никогда?

– Не шепчи, бабка! – не зло ругался ее дед. – Зато живые будем…

– А изба-то, изба? – восьмидесятилетней старухе было вообразить новый дом в будущем, его постройку. Виделось – не доживет с горя.

– Далась тебе изба…

Сплюнул на землю Трифон, а у самого глаза мокрые.

У меня на сердце скребли кошки. Наши оставляли дома на «поджог», навсегда. И никто уже не думал вернуться в прежний Катлан, разве в его огарины.

– Выходим, выходим!

Старейшина махнул рукой. Я видела, как Гринь осторожно, чтобы не видели другие, переплел свои пальцы с пальцами Эльны – своей будущей жены. Пожал ее руку, подбодрил. И впервые не всколыхнулась обида – сердцу ведь не прикажешь. А мое давно уже отдано не Гриню. Вот только думать об этом я буду, когда минует беда.

Цепочка, состоящая из согбенных людей, нагруженных поклажей, будто старый паровоз, тяжело тронулась. Упирался впереди всех в стоптанную дорожку наконечник Дьяновой палки. Скоро он будет упираться в высокую траву, в хвою, в плотный и тугой растительный ковер под ногами…

Я шагала позади всех.

И так одуряюще здорово пахло вокруг летом.

Моя семья шагала в хвосте – так выпало. Вопрос Кроша, адресованный маме, я слышала:

– А нашего дома больше не будет?

Мать промолчала; подогнал их ворчливой командой вперед отец.

У меня же от слов брата в центре сердца дырочка, как от кислоты. Разъел горечью его вопрос про наш дом, наш любимый дом. Все хотели вернуться в родные стены – туда, где поделки и картины на стенах, где пахнет уютом, где нога знает каждый гвоздик в порожке, где на печке темнеет копченым боком чан с мамкиной кашей…

Я отделилась от всех тогда, когда углубились в лес. Отца предупредила заранее, Дьяна тоже – сородичи мне лишь кивнули. Им к озеру. Мне – к бабке.

* * *

– Баб Варви! Баб Варви!

К ее дому только в самом конце вела протоптанная ими с Агапом тропка, а до этого через бурьян. И плохо дело, если она углубилась в лес за травами. Но я знала, что не углубилась, – «смотрела» наперед. Сейчас дверь откроется, Варви выйдет косматая, чуть испуганная – к ней отродясь сам почти никто не приходил, не велено.

А дальше, как в дежавю: дверь, удивленный прозрачный взгляд, седые волосы, убранные в пучок наспех.

– Кто здесь?

– Это я, Веста!

– Веста?

Она меня узнала только по темным волосам, не по имени.

– Вестница, значит…

В этот раз и правда, как вестница. Только с бедой.

– Помоги, баб Варви, спаси наших, – запричитала я. Знала, мой любой диалог сработает – ни в одном из вариантов старуха не отказала.

– Случилось чего?

– Случилось… Туры идут, наши в лес ушли, чтобы не схоронили, к Камышовому Озеру. Только траву поднять надо, чтобы не уследили.

Ей на вид было лет не то семьдесят, не то девяносто, не разобрать, однако голова работала на удивление чисто.

– Погибель, значит, пришла, – пожевала губами, но недолго, – чтобы поднять-то, надо ж к Лесной деве, а к ней так просто не придешь, надо Солодку найти розовую, белошвейник, хрусталь – много чего.

Другому бы показалось – упрекает. Компоненты перечисляет редкие, ворчит, головой качает. Но качала головой Варви уже своим мыслям, ничего не спросила, ушла в дом искать банки с ингредиентами. Я видела наперед – она в каждом «сценарии» так делала. А после выходила с сумкой сосредоточенная, нагруженная и куда-то шла, меня не замечая. Но трава уже вечером стояла такая, будто не мяли.

Потому я не удивилась, когда она, пришептывая нечто неуловимое и быстрое, затопала мимо меня в чащу. Даже дверь не закрыла.

– Баб Варви, так ты поможешь?

Спросила больше для душевного успокоения.

И проворчали мне неразборчиво про «ведающих матерей», про дар поколений и про то, что в помощи просящим никогда не отказывают. Спустя минуту не разглядеть было меж стволов и высокой травы ее седой пучок и блеклую заношенную кофту.

Село опустело, словно застыло во времени. Пустое, но такое же мирное, спокойное под ярким синим небом.

Я вернулась к кромке леса и оттуда смотрела на абрис заборов и крыш, на далекую помпу колодца, на цветущие до самой поздней осени во дворах грушевки. Раскидистые, танцующие ветвями под ветром.

«Как же Катлан спасти?» Как не дать домам сгореть, что для этого сделать?

И принялась крутить, как кино в голове, варианты.

Вот приходят враги… Вот зло и удивленно рыщут по округе – куда все подевались? И грабить времени нет, им кричит предводитель о том, чтобы поторопились «догнать, прирезать, чтобы не предупредили других…» Лицо гадостное, узкое, черные глаза полны ярости. Я несколько раз тормозила «фильм» в этом моменте и каждый раз испытывала дикое желание плюнуть этому уроду в морду. Аж забывала, зачем устраивала «просмотр», представляла в руке Кеев нож и вонзала его в поганого Тура, точно в манекен. Еще раз, еще, еще… После вздрагивала, выныривала, вспоминала, что я здесь затем, чтобы найти способ сохранить дома в целости…

Избы поливали какой-то жижей, бросали, когда уезжали, зажженные факелы, старые доски каждый раз занимались быстро.

Даже если примусь таскать воду с колодца, даже если подкачу телегу – хоть ведрами, хоть как… Не успеваю. Ни в одном варианте не успеваю.

Помощи звать неоткуда, и по всему выходило, что у меня одной хватит сил залить пламя у четырех, в лучшем случае пяти домов. На глаза наворачивались слезы бессилия, а в ушах голос Кроша. И все, вроде бы, ясно – что всех не спасти, что выбирать приходится главное, но прогоркло внутри. И так хорошо пока снаружи – бабочки, шмели, шум дубравы. Сохло вдалеке на веревках оставленное хозяйками белье – ведь все не забрать.

– Сидишь? – вдруг послышалось сзади тогда, когда я в очередной раз раздраженно терла глаза, чтобы через минутный отдых попробовать покрутить еще «варианты».

Бабка Варви. Сделала крюк, вышла сюда, зачем?

А по мне и так видно, что сижу. Чего отвечать?

– А раньше не говорила, что «видишь».

Я сразу поняла, о чем она – о даре предвидения.

– Я не всегда… вижу. Редко.

Врать не стала – нет смысла. А объяснять, что я выкупила эту способность в другом мире за большие деньги, и того глупее.

– Слезы льешь чего? – Варви смотрела прямо в душу.

– Избы погорят. Как ни пытаюсь понять, как сберечь – не могу. Каждый раз их поджигают с дальнего конца, и пока воду таскаю… В общем…

Я говорила с ней, как с соратницей из штаба. Не таясь, не вдаваясь в детали – так говорит коллега с коллегой. Поначалу удивилась этому факту, ведь знакомы мы с ней были в другом временном отрезке, в другой, можно сказать, «жизни». Потом пожала плечами – нас здесь всего двое, а, значит, мы и есть коллеги по несчастью. В одной лодке теперь.

– Если бы помощь позвать, если бы заранее привести, но ведь не поймут…

– Не поймут.

«Думаешь, зря мы отдельно от других с Агапом живем?» – делились старухины глаза.

И опять набрякли слезы.

– А если дождь?

– Что?

– Дождь тебе поможет?

Я ушам своим не верила. Дождь? Конечно! Он затормозит возгорание, а уж если сильный…

– А ты можешь?

Старуха опять чего-то бормотала не то ворчливо, не то задумчиво.

– На рассвете?

– Да.

– Дождь, – повторила она неопределенно, – это хорошо. Свежо, пахнет вкусно…

А я вдруг поняла, что жгут мне пальцы в кармане чужие бусы.

– Баб Варви…

И явила на свет янтарь. Та смотрела на украшение несколько секунд, затем нахмурилась, поджала и без того едва заметные морщинистые губы.

– Отдай той, у кого взяла, – посоветовала строго.

«Отдам».

У меня будто камень с души свалился.

Она уже уходила, а я все поверить не могла – дождь! Если с самого утра польет дождь…

– И, слышь… – Варви обернулась ко мне, когда уже отдалилась на несколько шагов, – ты ночевать где вздумала? К своим пойдешь или здеся?

– К своим долго…

Я имела в виду «здесь, конечно». Где-нибудь недалеко. Но отшельница истолковала мои слова по-своему:

– Приходи ко мне в избу вечером, лавка есть.

– Приду, – шепнула я уже удаляющейся спине.

«Если дождь, я успею».

Стихло среди стрекота сверчков и цикад непрерывное бормотание-заговор, спину Варви скрыла высокая зеленая трава.

* * *

(Jacob's Piano – Bo's Theme)

Поздний вечер.

Лавку мне выделили добротную, не узкую, покрытую матрасом. Труба не чадила, печь не горела; о чем-то негромко разговаривала в избе Варви с Агапом – тем самым Агапом, который утром не пойдет в село за продуктами, который останется жив. Вот так и меняется судьба одним чьим-то действием, чьим-то словом. Сколько же вариантов событий мы меняем ежесекундно в «сейчас»? Голова от таких мыслей кругом – мне бы спать, за день от напряжения устала так, что стоять тяжело, не то, что думать. Но я все равно почему-то торчала на крыльце, смотрела на совершенно чистое пока еще темно-синее звездное небо и волновалась. Только теперь поняла, что не знаю, что говорить, когда выяснится, что Гил в наших краях не появлялся, что гонца вовсе не было. Ведь всплывет когда-нибудь, ведь Дьян спросит…

Ааа, бросить надо мысли и идти спать.

Стих в доме разговор. Прежде чем погасить ночник, Варви вышла на крыльцо – не то увидела мой силуэт в оконном проеме, не то тоже решила подышать. Остановилась рядом – невысокая, ниже меня на полголовы.

– Чего не спишь? Лавка плохая?

– Лавка хорошая.

В доме точно лучше, чем на земле. И всякая лежанка хороша.

– Вот я все думаю, – я не стала врать, – что скажу, когда спросят, что посланца-то на самом деле не было. Что не проезжал мимо Катлана никто.

– Спросят, потому что боишься. А чего боишься – всегда тебя нагоняет.

Мудро.

– А можно я скажу, что это ты?

– Что я?

– Ну, что это ты будущее увидела и предупредила.

Я никогда не отличалась талантом к манипулированию людьми или судьбами, но в данной ситуации только слепой бы не увидела, что подобная ложь на руку. Сельчане теперь и без того старуху за поднятую траву не забудут, а уж если узнают, что она жизни спасла…

– Негоже врать-то. Я, конечно, кой-чего вижу, но не так ясно, как хотелось бы. Где это видано, чтобы из лжи хорошее родилося?

Она была права, приходилось это признать.

Тогда и вовсе непонятно, как мне самой выкручиваться. Я думала хозяйка дома уйдет, но она все стояла рядом, о чем-то думала.

– Скажи им, – посоветовала мгновенье спустя, – что встретила кого-то похожего на Гила. Представился гонцом, сообщил весть. Мало ли доброжелателей…

И то дело. Пусть хлипкое объяснение, но все лучше, чем выдавать правду про другой мир и информаторов.

– Спасибо.

Хорошо, что она не спрашивала лишнего. Будто чувствовала, будто знала, что происходящее может быть связано с запретной дверью, а потому молчала. Стоял неподвижно вокруг лес, а вверху небо чистое-чистое, ясное-ясное.

– Ты не смотри, – Варви поняла мысль по молчанию, – что звезды. Будет тебе дождь.

– Ты только разбуди, чтобы не проспать.

– Все случится вовремя. Гром разбудит. Иди. Спи.

И ушла в избу первая.

Лавка и правда оказалась добротной. Даже Агап не храпел – чудная ночь. Тепло, тихо.

А мне вспоминался Кей. Хотелось сиюминутно понять, как я могу вернуться, увидеть его, начать крутить в голове варианты, но мозг так устал, что не мог смастерить ни один стартовый диалог. Выдохлась. И ладно. У меня есть еще двое суток «с даром», чтобы успеть отыскать лазейку, чтобы понять, как уйти из этого мира, не обидев при этом ни отца, ни мать.

Я успею.

А Кей в воображении застыл передо мной, как далекое ясное, различимое созвездие. Казалось, мы стоим друг напротив друга, а между нами стекло, разделяющее два мира. Его рука с одной стороны, мои пальцы с другой. Как зеркало – мы друг друга не видим, но чувствуем сердцами, связь не прервалась.

– Я вернусь, – шепнула в темноту, больше самой себе.

Найдется дорожка. Уж если возможно то, что происходит сейчас, то нечто большее и грандиозное возможно и подавно.

– Не грусти.

А он почему-то грустил. Будто не верил в хорошее, будто чертовски сильно устал. До предела. Оно и понятно: мне досталась роль «жертвы», которая даже не помнила, как в нее стреляли, а ему пришлось нажимать на спусковой крючок. С открытыми глазами, ясным умом и понимающим сердцем. Я бы не смогла. Он смог. Не потому что не любил, а потому что очень любил – я была в этом уверена.

«Найдется дорожка».

Для меня в другом мире прошел год. И я только теперь, лежа в избе, пропахшей золой и травами, поняла, насколько сильно отвыкла от родного мира. Мне не хватало стеклянных небоскребов, уютных кафе, асфальтированных дорог. Не хватало суматохи центральных улиц Пайнтона, дождей, стучащих по мостовым, даже зонтиков. Да, в Катлане поля, леса, простор и вольные ветра, но сердце тянулось в чужой и бесконечно далекий отсюда город. Кажется именно в этот момент я сделала выбор, где хочу дальше жить. Как? Будет цель, будет путь.

Ворочалась, несмотря на усталость, я долго.

Уснула ближе к полуночи.

В какой-то момент – сама не поняла, какой, – проснулась и поняла, что снаружи поднялся ветер, а по крыше мелко задробил дождик. Всполошилась, что люди у озера промокнут за ночь, но чуть погодя вспомнила, как Дьян приказывал собрать в дорогу большие тенты, успокоилась. Все с ними будет хорошо. У всех будет.

И, подспудно ожидая грома, уснула.

 

Глава 6

Пайнтон. Мир Уровней.

Кей.

(Игорь Корнелюк – Письмо)

Время растянулось и истончилось до оголенного нервного волокна.

В комнате темно, он сидел на диване. Он давно здесь сидел, с тех пор, как вернулся. Не вставал, чтобы поесть или попить, не поднимался, чтобы справить нужду, – обезвоженный организм ничего не требовал. Хуже, организм Кея был полностью «обессмыслен».

Взгляд в пустоту, полное отсутствие желаний. Телефон он отключил – не желал больше звонков, заказов, нажимать на курок. Вообще не хотел стрелять.

«Отстрелялся».

Хуже всего, что Кей больше не понимал, для чего существует. Его легкие все еще вдыхали и выдыхали воздух, но кислорода не было. Сплошное удушье.

Веста в родном мире… Наверное…

У нее теперь своя война.

Жаль только, что он не смог принять в ней участие. А его собственная снилась ему всякий раз, стоило провалиться в дрему – ад. Тот же жаркий ветер, грохот выстрелов, свистящие у башки ошметки и осколки – хорошо, если следующий не отрекошетит тебе в висок.

И все же было что-то иное в восприятии прежних событий – теперь он почти тосковал по прошлому.

Почему?

«Потому что тогда в твоей жизни был смысл», – ответил внутренний равнодушный голос. Да, тупой, неправильный и бесполезный, но смысл. В те времена в сердце теплилась нежность, а душа пыталась угодить любимой женщине. И это вело вперед. Укрывало от пуль, оживляло интуицию, заставляло хотеть выжить.

Что ж…

Выжил.

И другую любимую женщину он застрелил собственноручно.

«Хватит! – заорал вдруг кто-то внутри него. – Хватит! Хватит быть жертвой, казнить самого себя, размазывать сопли по роже!»

Кей аж вздрогнул от неожиданности. Открыл глаза, понял, как сильно хочет пить, поднялся со стоном – затекшие коленные суставы отозвались болью.

Голос в его голове тем временем превратился в сухой, не истеричный более.

«Чего ты хочешь, думай».

Думай? Хочет?

Ничего.

«Тогда стреляйся».

Стреляться? В самом деле?

Почему-то он раньше не думал о такой возможности. Да и теперь… рановато.

«Раскручивай шестерни!»

И вдруг понял: кто бы ни вел диалог внутри него, он прав – нужно думать.

Обычная водопроводная вода из-под крана для пересохшего рта показалась сладкой, как березовый сок.

Весты нет – факт номер один. Но она есть – факт номер два.

А чего хочет он?

Он как полный эгоист и как влюбленный мужчина хочет к ней. Или ее к себе.

Да, разные миры, разное время, могут быть проблемы с памятью, с желанием возвращаться, если так – от многочисленных и разнообразных «если» ломило мозги. Однако думать Кею нравилось больше, чем неподвижно час за часом просиживать штаны на диване.

«Возможно, она больше никогда не вернется. Или забыла его. Или не вернется, потому что физически не может», – что из этого следует? Что навестить Терран должен он.

«Бред, у тебя нет денег! Ты можешь попасть к ней, но не сможешь насильно увести ее с собой. Возможно, ты сам оттуда уже никогда не выберешься…»

Кей усмехнулся – такой «истерик» есть у каждого внутри, главное не начать внимать его гласу.

Почему бы не начать с простого – не навестить Катлан?

«Зачем? Ты просто киллер. Тебе заплатили, ты ей не нужен».

Он едва не ослаб от этой фразы. Понял, что на самом деле до сих пор стоит одной ногой в болоте, и только от него самого зависит, что случится дальше – засосет или отпустит? А край очень близко. Настоящая пропасть, хуже, чем та, которая разевала на него пасть после войны.

Но в имени «Веста» бился и пульсировал смысл.

Нужен он ей или нет – гадать бесполезно. Лучше выяснить это наверняка.

Только с чего начать?

Для того чтобы обозначить направление действия, следует четко определить желание. Желание Кей определил – визит на Терран. Как туда попасть? Не просить же кого-то прошибить себе башку? Усмехнулся.

Информаторы. Не к Комиссионерам ведь, как рассуждала Веста.

Верно, Информаторы.

Сколько у него на счету – около четырехсот тысяч? Этого хватит, чтобы они открыли для него проход?

Звонил он, чувствуя, что обречен на неудачу. Сам не знал, откуда предчувствие – эта вечная черная тень поверх сознания.

– Кей Джеронимо?

Менее всего он ожидал услышать после нажатой решетки и продолжительной тишины из динамика мобильного собственное имя. Его звонка ждали?

– Я попал… по адресу?

Глупый вопрос. Собственно, он вообще никуда не звонил, уж про «адрес»…

– Тот, кто ищет путь к нам, всегда его находит.

– Тогда здравствуйте.

– И вам.

Собеседник на том конце забавлялся. То ли ему звонили редко, то ли тосковал по общению, то ли изначально характером отличался веселым. Нет, скорее, скучающее-циничным.

– Задавайте Ваш вопрос, – поторопил, когда пауза затянулась.

– У меня есть четыреста тысяч. Этого достаточно, чтобы открыть для меня проход на Терран – мир Весты Керини?

«Окажется там, найдет к ней дорогу. Обзаведется оружием, ограбит кого-нибудь, но не покалечит…» – мозг уже принялся продумывать предстоящий поход.

– Нет.

Ответ обрушил мыслительный процесс, как лезвие заточенного топора волосок.

– Нет?

– Вы слышали.

– Сколько?

Он не привык сдаваться. Да, стрелять больше не хочется, но любая работа – просто работа, если нужны деньги.

– Нисколько.

Он не спросил «что?» лишь потому, что не пожелал выглядеть полным дураком.

– Проход на Терран мы для Вас не откроем.

Тишина, будто ему дали время не только подумать, но и задать еще один вопрос, а после короткие гудки.

Кей сидел оглушенный.

И чувствовал, как нога по невидимым шуршащим камням соскальзывает в пропасть.

«Думай… Думай!»

Это слово стало и пряником, и плетью. Оно било, когда наваливались ненужные эмоции, когда он почти сдавался – не знал, какой шаг предпринять теперь.

«Не к Комиссии же?»

«Проход на Терран мы Вам не откроем…»

Не откроем… Не откроем… Проход на Терран… Мы Вам не откроем… Мы… Мы…»

Он, кажется, идиот… Он спросил не то.

На дворе глухая ночь, а Кей волновался так, будто с минуты на минуту ожидал в гости подружку, пообещавшую лишить его девственности. Решетку он по ошибке нажал дважды, после ткнул «сброс», вдавил ее опять. С глухо стучащим сердцем слушал тишину. Если опять «нет»…

Тогда две ноги поедут в пропасть, тогда все серьезно – он знал.

– Слушаю Вас?

Голос тот же. И не похоже, что Информатор спал.

«Футбол по телевизору смотрел. С миской крабовых чипсов и стаканом пива на подлокотнике». Сам едва не хрюкнул от неуместной додумки.

– Скажите, у меня есть какая-либо возможность попасть в Катлан? Любая…

Теперь сформулировал предельно ясно. И, если кто-то знает ответ на его вопрос, то это они – невидимые собеседники, дерущие за свои ответы баснословные суммы.

– Теоретически, – пауза, – одна есть.

В этот момент он дождался своей подружки. Она пришла к нему в стрингах и в лифчике под плащом, уже опустилась на колени и тут же взялась за минет – именно такой кайф от одного предложения испытал Кей.

– Какая?

– Ответ будет стоить вам пятьдесят тысяч.

«Пятьдесят? Всего?» Да он останется богат.

– Я согласен.

Дальнейший диалог запомнился ему набором слов, не имеющих смысла.

– Вам нужно все отдать.

– В каком смысле?

Уже не боялся выглядеть идиотом, по-настоящему боялся не понять.

Информатор вздохнул так горестно, будто его на самом деле отвлекли от футбола.

– Существует миф…

– Миф?

Одно это слово заставило Кея разозлиться. Ему не нужны мифы – ему нужен действующий способ…

– Не перебивайте. Миф – это то, что, не будучи уверенными в правдивости информации, передают друг другу люди. Шепоток. Так вот, существует миф, что человек, готовый все отдать, может исполнить абсолютно любое свое желание, в том числе открыть Портал между мирами. Смею Вас заверить, что это не миф, а очень умный Комиссионный код, встроенный в систему Уровней. И он работает.

Кей молчал. Не понимал, не знал, что сказать.

– Чтобы этот код сработал, я… должен все отдать?

– Да.

– Все, что у меня есть?

В горле пересохло.

– Именно.

Он уже никем не боялся показаться, и потому переспросил:

– Я Вас правильно понял: если я все отдам, то для меня откроется Портал в Катлан?

– Ну, может, не в Катлан, а на сколько-то километром правее или левее, но да, это так. И не беспокойтесь, сумму за ответ с вашего банковского счета мы уже списали. Хорошей Вам ночи.

Последнее пожелание прозвучало, как:

«Давай, начинай забавляться. В твоей жизни начался крайне интересный период».

Да уж. Крайне.

Значит, на Терран попасть можно.

Осталось… Все отдать.

Кей вдруг понял, что снова зверски хочет пить. И еще действовать. И спать. И жрать.

Он снова чего-то хочет, и это главное.

* * *

(Сhristian Reindl – Far Away)

На кухне нашелся кофе – старый, баночный, пахнущий пылью. Его Кей и заварил кипятком. Держал чашку в руках – за окном три ночи – и думал о том, что Информатор его, возможно, разыграл. Но для чего, какая выгода? По логике – никакой.

«А если сказал правду?»

Как бы так отдать дом, чтобы потом, если ничего не выйдет, вернуть его себе? Ведь жить где-то нужно? Переписать другу с вероятностью возврата по первому требованию? Только это все равно, что прыгнуть со страховкой в яму, на дне которой не дно, а зеркальная пленка, разделяющая два мира. И та же страховка его, Кея, в случае чего и удержит от цели.

Нет, если уж прыгать, то прыгать честно. И дом отдавать тоже.

Он мучился, сомневался, дергался, даже зверел, но в какой-то момент принял решение довериться. Слепо, несмотря ни на что. Отдавать, так отдавать.

Только как, кому?

Спустя двадцать минут определился: дом перепишет на товарища, с которым когда-то воевал, – Энди Эванса. Тот, насколько помнилось, всегда ютился на съемных квартирах, даже любимую туда перевез, хотя места для людей и вещей всего семнадцать метров. Тесно. Энди же отдаст и машину, а также все оружие, скопившееся в комнатах. Друг ни о чем не спросит, поймет. Кей скажет, что завязал, что переезжает – заметано. Что до денег: их он переведет на счет крохотного госпиталя, в котором когда-то залечивал ранения сам. Там вечно не хватало оборудования – трехсотпятидесяти тысяч хватит на несколько полезных приборов. Доктора порадуются.

Ему становилось все легче и легче, будто спадала ноша. Казалось бы, должна наваливаться тяжесть, нерешительность – но нет. Просто слетала под дуновением ветра шелуха и пыль. Потому что он двигался к главному – к Весте.

Возможно, уже этим вечером ему негде будет ночевать, и потому стоило напоследок выспаться.

Лежа в кровати, на которой спал так редко, ощущая залетающий через приоткрытое окно прохладный воздух, Кей думал о том, что у него еще останутся деньги – те, которые в кошельке. Но много ли? Избавиться от них можно без проблем, было бы желание. А желание есть.

Он будет бомжом. Скоро.

«Нет, – поправил себя, – он будет свободным, человеком в полете. И уже этим вечером, может быть, откроется портал».

Вероятность невелика – скорее, он чего-то недопонял или же попросту не верил. Но засыпал он, смакуя в уме очень четкую, притягательную и теплую картинку: вот он идет по незнакомому лесу, вокруг лето, тишина, потому что рядом село. А за стволом, который смотрит на речку, сидит Веста. Она услышит его шаги заранее, развернется, настороженная, а после увидит. Дрогнут ресницы, приоткроется от изумления и радости рот, а после она поднимется на ноги и кинется ему навстречу. Будут развеваться на ветру черные блестящие волосы, и его имя в счастливом крике будет звучать, как самое волшебное в мире слово. Черт, а ведь он тоже побежит ей навстречу…

Он впервые засыпал мирным, утихшим изнутри, спокойным.

Скоро. Один день и один вечер.

* * *

Терран. Катлан.

Веста.

(Jennifer Thomas feat. The Rogue Pianist – The Fire Within)

К самой высокой и пушистой в округе сосне я неслась, не разбирая дороги. Едва рассвело; вокруг баловал шквалистый ветер, облака низко-низко, а раскаты грома один страшнее другого. На ствол я карабкалась по-обезьяньи – привычно, ловко и умеючи. Мне в помощь часто озарялся вспышками молний лес – вот-вот ливанет.

«Варви молодец…»

Не знаю, за что ее любила природа, но в этот момент я любила отшельницу не меньше.

И явилась сюда вовремя – еще не началось. Пыхтя, забралась наверх, уселась на толстую ветку, обхватила руками ствол. От чужих глаз меня отлично закрывал зеленый наряд – даже если задрать голову, не разглядеть. И не разглядят – я многократно проверяла. А Катлан сквозь небольшую брешь в хвое виднелся отлично. Дома, словно подсвечены от земли, а все потому, что на фоне набрякшее, как синяк, небо – угрожающее, страшное. А я балдела.

Через тридцать четыре минуты… Все начнется через тридцать четыре минуты. Моя нервозность послужила бустером для дара Провидца – теперь я просто знала некоторые вещи наперед, начинала привыкать.

«Жаль будет с ним расставаться».

С другой стороны – будущее желательно знать не всегда, иначе можно утонуть в предсказаниях, попытках его перевернуть, заранее исправить и определить по-новому. И жить забудешь. Но сейчас не до философии, оставшиеся минуты ожидания я решила потратить на то, чтобы просмотреть скорый разворот событий – не упустила ли чего.

Настроилась на приход вражеской армии – и понеслось…

Нагрянувшие туры будут в злости крутить головами, рыскать по избам – никого. После готовить облитую смолой солому, поджигать, закидывать во дворы по приказу главного – тщетно. Ливень обрушится такой, что саму меня бы не смыло…

Не смоет. Они, разъяренные до предела (и напуганные тем, что об их визите прознали заранее), поспешат уехать, не проверив, занялись ли дома. А там я. Загасить огонь не составит труда: на мне только толстые соломовые своротки, где смолы больше, а остальное потушит дождь. Как же в этот момент я его любила!

Двадцать три минуты до визита врагов.

Качался ствол моей сосны; я продолжала мысленно разворачивать дальнейшую «историю».

Вот я управилась с огнем, проверила дома, обошла заборы, успокоилась. Грозы как не бывало уже через час – сначала на горизонте возникли голубые проплешины, потом утащило в сторону тяжелые тучи. И благодать. Я на крыльце родной избы – не столько счастливая и довольная, сколько испытавшая громадное облегчение. Все, все удалось, все хорошо, наконец-то все хорошо…

Перемотка вперед, еще вперед, еще дальше – я управляла фильмом, как кинолентой, хотела понять, что будет после.

Крестьяне тушить Катлан не пришли – будущее уже изменилось, потому что соседей предупредил Дьян, отрядил гонцов во всех направлениях («на случай, если Гил везде не успеет»), и потому несколько часов я просто смаковала свежий воздух деревни, сидя на крыльце, упиваясь тишиной и спокойствием, как бесценным даром.

А после – около трех дня по внутренним часам – нагрянула вдруг в Катлан государственная армия, состоящая из трех сотен всадников.

«Так вот оно – наше спасение! Оказывается, в той старой ветке оно было так близко. Но никто не дождался».

Обрадовалась, однако, я рано – завидев меня, бородатый полководец принялся расспрашивать, почему одна здесь, знала ли я про приближение врага, не шпионка ли? Диалог, сколько я не пыталась его менять, всегда приводил к тому, что меня, ради того, чтобы допросить позже, увозили с собой.

– Э-э-э, нет, не пойдет, – бубнила я тихо, ерзая на толстой ветке. Придется мне еще до полудня вернуться к Варви – так надежнее. А дома будто дождь потушил.

Тонкая темная куртешка почти не защищала от ветра, который делался все злее, напористее и холоднее. «Гроза так гроза – не одно название». Восхищаться стихией мешала дрожь в собственном теле. Еще и на макушку капало.

«Что же делать с гонцом?» – задавалась я вопросом, чтобы не терять драгоценные минуты впустую.

И вдруг получила ответ – увидела его. Сутки спустя окажется, что «Гила» или кого-то похожего на Гила видели еще трое из соседних сел. Они, дескать, саратников о беде и предупредили (ну-да, им все лавры и почести). Однако мне только на руку – среди соискателей дармовой славы мое имя затеряется и забудется, как брошенный в пруд камень. Даже кругов по воде не останется – замечательно. Еще одна гора с плеч.

Две минуты до прихода врагов – очень близко. Уже мерещился мне в воздухе слаженный звук лошадиных копыт, гневные крики и звон изымаемых из ножен мечей.

Гроза зловеще перекатывалась свинцом. Сверкало и грохотало все чаще. В какой-то момент молния ударила близко-близко, затрещали кусты.

«Ну, уж нет, – увещевала я себя, – мне еще жить да жить, я знаю…»

Но зажмурилась от страха и, как пиявка, прилипла к шершавому боку сосны.

А еще через мгновение услышала лошадиное ржание и топот наяву.

Выдохнула напополам с паникой – началось.

* * *

Мир Уровней. Пайнтон.

Кей.

(Gothic Storm – Warrior Reborn)

Энди курил, стоя на общем балконе двенадцатого этажа. Балконная плита обкрошилась от времени – под ногами хрустела крошка, виднелась, как скелет, арматура оголившейся плиты. Пахло крысами.

Кей подумал, что никогда не смог бы здесь жить. В старой высотке на окраине города, в месте, где мышиным пометом пахло еще сильнее, чем бензином с обширной парковки внизу. Но Энди выбирать не приходилось – денег после войны хватило лишь на такое жилье. Ему и Танье. Друг раздобрел – не сильно, на пару-тройку килограмм, но все же заметно – уже не тот тощий паренек с пегими волосами, на голову ниже Кея. Однако взгляд все тот же – хороший, серьезный.

И тишина, если не считать голосов снизу, да шороха обсыпавшегося бетона под подошвами. Вился дым от дешевой сигареты; пальцы Энди почти незаметно дрожали (а ведь его руки никогда не тряслись с оружием перед врагом). А теперь – неожиданно и удивительно – разыгрались нервы. После того, как Кей пришел, протянул дарственную, объяснил, что дом назад никогда не потребует. Отдал ключи.

– Как же так? – второй раз, не ожидая ответа на вопрос, вопрошал друг. Мол, как можно вот так взять и подарить?

Можно. Кей смотрел на растянувшееся отсюда и далеко-далеко на юг небо, думал, что это, пожалуй, единственное, что есть привлекательного в высотках – небо. Да и то, если не смотреть на неприглядные районы под ним. Ему в своем доме нравилось больше.

– Не жалко?

Джеронимо пожал плечами. Было ли ему жаль дома? Вдруг понял – нет. Потому что купил он его, занимаясь не тем трудом, которым гордился.

– Не жалко, – отозвался жестко. – В гараже машина, в комнатах оружие – найдешь применение. Сад большой. Есть манекены для тренировок, если понадобятся, места для Таньи хватит, если любит цветы или овощи.

Как-то так.

Глаза Энди песочные, такие же, как волосы, нос курносый – по виду и не скажешь, что серьезный боец. Но Эванс был и отличный бойцом, и другом. Сигарета истлела, отправилась в банку пепельницу, до половины заполненную окурками.

«Как же так?» – спросил взглядом, уже не вслух.

– Так надо, – Кей на стал тратить слова попусту, – уезжаю.

– Отблагодарить как?

– Никак. Живи, радуйся. Живите. Переделайте все на свой лад, чтобы… уютно.

Адрес он оставил.

– Увидимся еще?

– Увидимся, – Кей лгал. Или не знал правды. – Когда вернусь.

– Найди меня.

– Найду.

Пообещал, не зная, сумеет ли выполнить. Но время у Вселенной есть на все – у них тоже. За плечами туго набитый рюкзак – дорога, чуялось, предстояла длинная.

– Бывай.

Энди обнял его, как родного.

– Привет Танье.

– Передам. Она не поверит.

Поверит, думал Кей, уходя. Кнопка у лифта оказалась оплавленная, подожженная шаловливым огнем чьей-то зажигалки.

«Руки бы вырвал».

В дальнем конце коридора открылась дверь – встревоженный женский голос:

– Кто приходил?

– Расскажу сейчас…

И закрылась чужая дверь. В убогую эту квартиру на двенадцатом этаже вскоре въедет кто-то другой.

Нервно и быстро, будто поторапливая, распахнулись двери лифта.

* * *

Начало октября. Ветрено, но еще пока сухо, даже тепло. Он не мерз в плотной непонятного цвета куртке. Всю одежду выбрал под стать: бурую, неприметную, но теплую на случай, если ночевать непонятно где, если бродяжничать долго.

Госпиталь стоял в окружении покрасневших кленов и пожелтевших лип – здесь снаружи всегда было мирно, а вот внутри скверно. Тяжелые ранения, тяжелые пациенты – покореженный дух человеческих умов. Сюда свозили после войны.

Когда Кей поднимался по ступеням крыльца, вывезли мужчину в инвалидном кресле – глаза пациента пустые, голова набок, ноги нет.

И, словно дерьмом омыло сердце.

Дураком он тогда был. Из-за Элены.

«Из-за себя», – поправился мысленно. Ни к чему перекладывать ответственность.

Главврач принял его без записи – в кабинете никого. Длинный стол, кипа бумаг, позади шкаф с папками-файлами. Приоткрыта форточка – кондиционер на стене пылился и молчал. Белый халат, белый «колпак», а на груди бейджик «Ричард Хром».

Кей помнил Хрома. Хром Кея нет – пациентов привозили десятками, выписывали поправившихся, завозили новых. Госпиталь никогда не пустовал. Если где-то продолжалась война, всегда находился тот, кто желал в ней поучаствовать. Пиф-паф, идиоты…

– Я могу вам чем-то помочь?

Глаза за стеклами очков усталые, но внимательные. Ричард наряду с остальными врачами работал сутками, дежурил, оперировал.

– Мое имя Кей Джеронимо, – больше ни к чему его скрывать. С прошлым он завязал – просто знал это, не собирался оставаться вечно залегшим на дно. – Когда-то я был пациентом вашей больницы.

– Что-то не так? – врач всегда оставался врачом. И сразу предположил худшее. – Осложнения? Мы примем Вас еще раз, сестра оформит…

– Нет, без осложнений, хвала Создателю.

– Тогда?…

И пауза.

Зачем еще мог пожаловать бывший пациент?

– Я пришел поблагодарить.

Хром расслабился. Правда, взгляд остался серьезным – мол, не стоит, наше время ценно, а у меня еще куча бумаг.

– Могу я получить номер расчетного счета госпиталя.

– Конечно.

Ответ послышался через паузу. После удивленного взгляда, в котором промелькнула… надежда? Робкая, впрочем, – Хром не предполагал, что визитер окажет существенную помощь. Но и паре тысяч долларов они были бы рады. Даже паре сотен. Медикаменты, оборудование для палат, те же новые простыни – все нужно.

Мобильный банк – это удобно. Кей в который раз поражался простоте процесса. Всего-то делов: выбрать «с какого счета» и на «какой перевести». И дальше два раза нажать «продолжить».

Вот и все. Операция завершена успешно. Тренькнула смска о списании средств. Не каких-то, а почти трехсот шестидесяти тысяч.

Не хухры-мухры. Кей усмехнуся.

– Удачи Вам, мистер Хром.

Тот смотрел напряженно, как недавно Энди, – почему люди с таким трудом принимают подарки? Почему с таким же трудом их принимает он сам? Хотя, когда ему в последний раз что-то дарили? Подумал и не вспомнил.

Бумагу с реквизитами оставил на столе, поправил рюкзак на плече, вышел за дверь.

Пустой коридор, запах дезинфектора. Терла пол старой тряпкой в дальнем конце уборщица.

Он поздоровался с ней и, стараясь не оставлять следов, прошел к выходу.

Итак, что дальше?

Небеса не разверзлись, лишь затянулись тучами. Под ногами ковер из листьев; одинокая, крашеная зеленым лавка во дворе. Пустынно, неуютно. Портал не открылся.

Ну да, еще ведь имеются деньги в кошельке, еще не все отдано.

В кафе, куда он заглянул перекусить, Кей выбрал самый толстый слоеный сэндвич за двенадцать баксов. Попросил кофе за три. Теперь жевал с наслаждением – бутерброд оказался еще сочнее на вкус, чем казался на вид. Кофе на сливках – плотный, бархатный, ароматный. А в бумажнике последние двадцать баксов, не считая мелочи.

Вот так и становятся бродягами.

Грустить бы, но он просто двигался вперед. А, шагая вперед, Кей никогда не оглядывался назад.

Двадцатку он отдал сидящему на углу забулдыге. Заросшему, бородатому, давно немытому и давно не видевшему такой счастливой дневной «выручки». Отдал с чувством превосходства, с едва уловимым презрением богача, который «может себе позволить», хотя раньше никогда так не делал. Считал: раз сам зарабатывал горбом, то и другие должны.

Нищий аж хрюкнул от радости – сиплым голосом вслед желал благ, даже прополз по асфальту метр. После забыл про «дарителя», принялся планировать расходы.

Кей же впервые напрягся – все, денег нет. Мелочь он выкинул «на погоду».

Все отдал.

Под ногами все тот же бетон, те же улицы, дома, прохожие. Портал не открылся, да и вообще не случилось никаких видимых изменений пространства.

«Позвонить, что ли, Информаторам, узнать?» Может, делает, что не так?

Подумал и понял – отдал не все. У него, собственно, еще телефон.

Симку так просто нельзя – ей он чиркнул о край урны, повредил микросхему и только затем швырнул в мусорку. Сам аппарат – старый, но любимый, отдал в комиссионку, которую искал почти полчаса. На квитанцию и деньги, которые ему протягивала продавщица, махнул рукой.

На улицу вышел уже в половине четвертого. Постоял на тротуаре, ощущая, как неумолимо клонится к закату короткий осенний день – портала снова не увидел. С раздражением подумал, что нет, снова не все – у него еще полный рюкзак добра. Бинокль, миниатюрная теплая палатка, спутниковый навигатор, запасные носки, военный нож, два пистолета – собирался ведь по-военному, как привык.

А теперь понял, что раздавать это (выкидывать нельзя) придется до самого вечера. Если не до поздней ночи. А, главное, кому? Не леденцы ведь, не двадцатидолларовые купюры. Пистолеты в комиссионку так просто не сдашь…

Ей-богу, лучше бы подумал наперед, лучше бы оставил дома.

Черт, ну и придумал он себе самому задачу. Чертыхнулся. Отправился назад в Комиссионный, чтобы удивленной тетке безо всяких денег предложить все, что та согласится взять.

* * *

Терран. Село Катлан.

Веста.

Это был «мой» день – каждая его секунда. И каждый кадр навечно, покрывая печатью с сургучом поверх надписи «ценно», запечатывала память. Как возвращались в село Киреи – с криками недоверия, с плачем, с прижатыми к лицу ладонями. Плакали от счастья, не верили, что избы целы. Бежали, запинаясь о юбки, седые старухи, семенили за ними старики, обгоняли всех мальцы. Детвора улюлюкала, взрослые переглядывались, перекрикивались, причитали, радовались.

Мой день. Мой, потому что каждый его момент переписывал предыдущий – тот, который случился годом ранее, уже теперь в другой временной ветке. Новое вымывало из меня старое, надрывное и треснувшее, и потому я просто не могла оставаться с односельчанами. Попалась на глаза родне, чтобы не теряли, и ушла сидеть к кромке леса, наблюдать за тем, как кипит жизнь.

Сидела я долго, времени не ощущала. Лишь видела, как бегут по небу вспененные тяжеловесные облака, убегают к востоку, чувствовала, как качаются позади сосны. Под вечер приехал гонец, сообщил, что туры повержены – полетели вверх от радости косынки и кепки. Загудел, собираясь, праздник.

Вот и все. Все так, как должно было случиться с самого начала, но в прошлый раз почему-то не случилось.

Тогда были вороны и большой пожар, тогда живые стали «ушедшими», и я направилась к Варви. Одинокой старухе-отшельнице, которая, положив жизнь, отправила меня через дверь в Мир Уровней, чтобы однажды я сумела вернуться.

Вернулась.

И, кажется, впервые за все это время по-настоящему выдыхала напряжение, которое правило мной долгие двенадцать месяцев. Будто не Веста, а тень, вечный стресс и сжатые от злости зубы командовали мной. Несла вперед не столько вера в хорошее, сколько упрямство, нежелание мириться с судьбой. И, значит, не зря был противный Фредерик и никчемно потерянная девственность, не зря его веревки, кусачие рыбы, гадостные эмоции, обиды. Хотя бы потому уже не зря, что после встретился Кей.

«Видел бы ты их сейчас… – это я ему, любимому, – …мою родню».

Не пригодились уроки ножевого боя, но они укрепили дух, не позволили сломаться в самом конце, когда было страшно.

В Катлане собирали у праздничного столба столы, покрывали их скатертями и снедью. Поднимался и коричневел в печах хлеб, жарились пирожки, бурлило в котлах мясо. Мать бы попросила помочь, а я попросту не могла – выдохнула что-то черное из себя, опустела и устала. До апатии, до тишины в голове, до странного ровного безразличия. Это мой день, имею право…

Уже начало темнеть, когда уселись за столы. Меня у леса отыскал десятилетний Жбан, сказал – потеряли. Пришлось вернуться. И теперь я впитывала глазами, ушами и ноздрями то, «ради чего». Ароматный вид похлебки, улыбающееся сквозь усы лицо отца, цветочную вышивку на скатерти. Взгляд мамы – светлый, чуть усталый. Она переволновалась прошлой ночью, как и все. Крош уже мял в руках краюху, Атон ухаживал за соседской девчонкой Литой. Лита светловолосая, голубоглазая, чуть конопатая, уже сейчас очень симпатичная, а через пару-тройку лет превратится в настоящую красавицу. Ладная будет пара.

Я вдруг подумала, что уже не увижу этого, потому что уйду. Отыщу путь назад, объяснюсь с родными – поймут, – и подамся назад в Пайнтон, к Кею. Как-то найду дорогу. Потому что уже отвыкла от деревянной посуды и «надышалась» вдруг полями, насмотрелась на туман по утрам, набегалась к озеру. Слишком долго я пробыла на Уровнях, стала другой.

Сколько было съедено пирожков, сколько выпито чарок – не сосчитать. И никто не спрашивал про «Гила» – зря волновалась. Гонец вдруг стал частью того прошлого, которое не хотелось ни вспоминать, ни обсуждать. Киреи умели радоваться тому, что есть, а погрустить о том, что ушло, как говорили, всегда успеется. Уже темно, свежо, столы освещают луна и приделанные по периметру факелы. Со своего места я незаметно поднялась тогда, когда увидела, что Дьян отошел поодаль, чтобы покурить. Приблизилась – мне кивнули, – достала из кармана янтарные бусы.

– Возьмите, не пригодились.

Могла бы сама вернуть Маре, но лучше через Старейшину.

– Не хорошие? Не понравились?

Кудлатый глава хмурился сквозь дым.

– Варви отказалась от подарков. Просто так помогла.

Они все видели, что трава стояла, будто и не мяли. Ни поломанных веток, ни втоптанных цветов, ни отпечатков подошв.

В глазах под кустистыми бровями удивление – не ожидал.

– И еще… – добавила я как бы невзначай, – это она дождь утром сделала. Призвала грозу. Иначе все бы погорело.

Я знала это наверняка. И, видно, прозвучало это так, что усомниться мой собеседник не вздумал.

– Вот же как, – Дьян качнул головой, а в глазах сожаление – мол, сколько лет мы ее сторонились, старуху эту, а она… Вон оно как.

Я собиралась уйти, когда он попросил:

– Ты, это… сходи к ней. Передай, что мы в селе ее всегда ждем. С поклоном. Ее и Агапа.

– Передам.

Это большая честь, когда Старейшина приглашает с поклоном. Это уважение длиною в жизнь.

Передам. Но уже не сегодня.

(Matthew Mayer – Touch)

Я ушла спать. Еще гудел снаружи пир, еще тянулись и звенели песни.

Вот и конец главы, начавшейся плохо, но закончившейся хорошо. Моя комната пахла деревом, старой тканью, полевыми цветами, стоящими на столе. Одеяло ласковое, знакомое; мягко тикали секунды.

Я расслаблялась. Размягчался внутри меня боевой каркас, оплавлялась и растворялась сталь невидимых доспехов. Дальше можно без боевого клича, без нервов – канатных тросов. Дальше можно «просто». Конечно, впереди неизвестность, но один из раундов собственной жизни я выиграла. И никакая честь или слава не заменят уютно свернувшегося внутри покоя – бархатного, невесомого. Самый лучший день, когда все здоровы и живы, когда все хорошо не когда-то потом, а именно сейчас.

Выдохнула еще раз, успокоилась, закрыла глаза.

Подумала, что надо бы использовать это время, чтобы отыскать путь в Пайнтон. Но уже не осталось сил.

И потому я мысленно завернулась в светящееся одеяло, сделалась маленькой точкой. Перестала существовать для любого из миров. Уснула.

 

Глава 7

Мир Уровней. Пайнтон.

Кей.

(Phil Rey – Follow Your Heart)

Спроси кто-нибудь Кея про худшую ночь в его жизни, далеко ходить бы не пришлось – эта. Та, которую он провел на лавке в парке, корячась в неудобной позе на досках. В два накрапывал дождь и не на шутку разошелся ветер, в три пристал наглый молодняк, состоящий из трех молодых людей. «Дядя, дай закурить… Дядя, покажи, что в бумажнике…»

«Закурить» он дал так, что двое тащили прочь третьего. Мелкорослые пьяные сосунки – думали, если без ножа, то беззащитен. Ошиблись.

А вот нож было жалко – все утро Кей злился. Чувствовал себя то полным лохом, которого зачем-то провели Информаторы, то нерадивым новобранцем, толком не разобравшим приказа. Тетка в комиссионке накануне хапала добро жадно, как голодный спрут: нож, фонарь, палатку, навигатор. Не почуралась даже забрать пистолеты. Дала за все смешную цену – он согласился и сгреб выплату лишь ради того, чтобы избежать вопросов. Выручку, скрипя зубами, сунул нищему – на этот раз другому, не пьяному, но воняющему мочой.

И после спал, как бездомный.

К утру продрог и ничуть не выспался. Болела шея; хотелось жрать.

Ел он, ощущая себя вором, в магазинах – там, где выставляли на прилавок «сэмплеры» – резаные ломтики сыра, хлеба, колбасы. Пихал в рот по несколько штук разом, выбрасывал зубочистки, запивал дармовым морсом, стоящим там же для вкусовой пробы. Шел к следующей лавке.

И каждый раз набирал решетку в каждом встреченном телефоне-автомате. Чтобы, сжав от злости челюсти, выслушать тишину.

Информаторы, которых он хотел спросить «какого черта?!», не отвечали.

Развели по полной…

«Или нет?» – сомневался спустя какое-то время. Не все отдал? Но осталась несущественная малость: запасная пара носок в рюкзаке, чистые трусы, кусок мыла, зубная паста и щетка. Собственно, сам рюкзак. Разве он имеет ценность?

Мочился Кей, как пьяница, страдающий недержанием, в кусты; пил, когда мучила жажда, из парковых фонтанчиков.

Хоть от обезвоживания не сдохнет. А вот от голода… Или быстрее от ярости?

К пяти вечера он, порвав на куски сердце, снес в ломбард любимые наручные часы и железное кольцо с безымянного пальца, не имеющее ювелирной ценности, но прошедшее с ним войну. Едва не зарычал, когда понял, что спать опять придется на лавке, потому что чертов портал, как не открывался, так и не думал открываться. Ни намека на изменения. Ни подсказки, ни совета от мироздания – ничего. Для прохожих Кей оставался невидимкой – тем самым человеком, чья одежда скоро окончательно покроется пылью, а ноги и руки начнут невыносимо чадить.

Черт! Что еще он не отдал? Запасные трусы? Смешно! Ботинки с ног? Но это уже последняя стадия – он не герой религиозного талмуда, чтобы топтать землю босиком. Ах да, вспомнил про висящий на шее военный жетон – обменял на черствую вчерашнюю булку у продавца с тележкой, который цепочкой заинтересовался.

Дальше что? Семь вечера, голод, близится ночь…

И адреса сослуживцев, как назло, остались в телефонном справочнике. В голове сохранился один – Тру Бринмора, товарища, как-то занявшего у него пару сотен баксов.

Кей отправился к нему в гости не из-за невозвращенного долга, а потому что этой ночью он хотел спать на кровати. И еще жрать. Но еще больше, чем спать и жрать, он хотел позвонить Информаторам.

Тру принял неохотно, но принял. Смутился, что так и не вернул деньги, пытался что-то объяснять, говорил, «понимаешь, семья, кредиты, постоянные звонки из банков…» Когда уловил, что Кей не за долгом, позвал внутрь. Долго ссорился за стенкой с ворчливой сожительницей; согрел другу макароны, бросил в тарелку пару сосисок, а на Кея хмурый и виноватый взгляд. Пожал плечами – мол, чем богаты. Спать постелил на раскладушке в маленькой захламленной комнате, а перед этим указал на старенький телефонный аппарат, стоящий на тумбе в коридоре:

– Ты хотел позвонить. Вот…

После, обутый в разношенные тапки и одетый в застиранный, когда-то украденный из отеля тонкий махровый белый халат, скрылся в собственной спальне, чтобы вновь тут же начать браниться с «женой».

Ну и жизнь…

Однако, чужая душа – потемки, и сейчас она интересовала Кея в последнюю очередь. Товарищ помог с главным – едой, ночлегом и телефоном.

В очередной раз нажимал решетку Кей с сжатыми от злости зубами. Когда услышал долгожданное «Алло?», спросил без обиняков:

– Где Портал? Вы обещали…

– Мы ничего не обещали, мистер Джеронимо. Мы указали путь. Но Вы, очевидно, готовы отдать не все.

И короткие, бьющие по нервам, равнодушные гудки.

Трубку Кей не разбил о тумбу лишь из уважения к другу. Долго тяжело дышал, силясь обуздать слепящий гнев, кое-как выдохнул, понял, что до сих пор трещит в руках задушенный пластик.

После заставил себя отправиться в ванную – перед сном желал помыться и почистить зубы, не терпел, когда пахли причиндалы. И если все продолжится так, как идет сейчас, чистоплотным ему удастся пробыть недолго.

* * *

Терран. Катлан.

Веста.

(Efisio Cross – Lettre À Élise)

Тесто во всех домах месили с самого утра. Повод – сватовство Гриня к Эльне. Быть еще одному празднику, быть еще одной паре.

– Дочь, не расстраивайся…

Мама катала рядом по присыпанному мукой столу мягкий бледный шарик – основу будущего ягодного пирога, – я же замешивала другое – на вареники.

И морщины на моем лбу, проступившие от напряженной умственной деятельности, она приняла за скрытую обиду.

На самом деле меня тревожило другое – сегодня последний день действия провидческого дара. Я должна успеть…

«– Варви, пожалуйста, отправь меня в иной мир через дверь… Варви, ты мне ничего не говорила, слышишь? Я сама ее нашла…»

Варви, помоги…

Варви, отвори Портал…

Варви, забрось меня туда же, куда и Агапа…

Она каждый раз соглашалась.

И каждый раз умирала, не проходило и десяти минут.

Почему? Ведь я поясняла, что сама нашла дверь, – она молчала! Почему?

От раздражения я месила тесто вдвое агрессивнее обычного – звенело от резких движений по столу дно миски.

«Мягче, мягче», – безмолвно просила мать, а мне не до того.

Неужели Комиссионеры дали добро на перемещение Агапа, но не других «гостей»? Тогда ее смерть, если не оправдана, то хотя бы понятна. Я прокрутила в голове десятки, сотни различных диалогов, а результат один – смерть старухи. Нет, этот вариант мне не подходит, Варви не заслужила скорой кончины, и уж точно не за то, что помогла мне. Нет, нет и нет…

Что же делать?

Я представляла, как нахожу в лесу дверь самостоятельно, пытаюсь пройти сквозь, но портал не пускает – неактивен. А как вызвать панель активации – не знаю, забыла. Я и с одной стороны к проходу, и с другой – тщетно. После стала мучить в воображении Агапа:

«Дед Агап, расскажи, как открыть коридор, научи, ведь сам ходишь…»

И всякий раз он так пугался этого разговора, что хватался за сердце и бежал прочь, приговаривая «ничёво не знаю, не знаю, уйди…»

Ничёво.

– Ну почему?! – не удержалась и прорычала я вслух.

Всплеснула руками мать.

– Да не пара он тебе, Вестушка, слишком простой для тебя, примитивный… А ты у меня и умница, и красавица…

Она опять про Гриня. Вовремя он посватался – оправдал мое черное настроение перед родней.

А мама-то как хорошо про меня сказала, тепло.

Только я умница, у которой ни одной дельной мысли на уме.

Бедное тесто подвергалось таким же активным нападкам моих рук, как когда-то манекен на заднем дворе у Кея.

«Если не отыщу способ открыть дверь, не вернусь в Пайнтон…»

А отыскать его могу, пока еще действует дар. Давай, Веста, думай…

Солнце жарче банной печи, курлыкает песней птиц ясный полдень, а у меня в голове снова Варви – помоги, помоги, помоги… Она ни разу не отказала, всегда шла со мной к двери, а я пыталась увидеть, что же нужно сделать. Но старуха не доходила, оседала на тропу.

«В прошлый раз она нарисовала мне какой-то символ на руке…»

Вспомнить его детально не удавалось. Может, если бы я смогла, то повторила бы его себе сама? Успех маловероятен, потому что бабка вдовесок что-то шептала, колдовала – плела словесный «код» активации, спросить про который напрямую нельзя. В воображении я многократно правдами и неправдами завлекала отшельницу в лес, доводила до поляны, а после указывала на дверь – толку ноль. Портал реагировал только на странные пассы, которые заменяли Варви нарисованный когда-то на моем запястье вензель. А пассы эти (почти всегда разные) я не понимала и запомнить не могла. После старуха испускала дух.

Ну, почему? Почему везде тупики?

К обеду у меня разболелась голова – дар слабел и уходил, я чувствовала. Все труднее становилось рассмотреть и услышать очередной диалог, все сложнее получалось концентрироваться на словах и лицах. К четырем вечера боль в голове усилилась до постоянной, пульсирующей, к шести я совершенно перестала видеть «кадры будущего». Бродила по краю села – раздосадованная, обиженная на жизнь, – терла по лицу слезы.

Я не успела найти путь! Как теперь я вернусь к Кею? У меня было на это три дня, но я профукала их – то занималась другим, то отдыхала. Как теперь? Куда? Сама я портал открыть не могу, Варви, чтобы уберечь, просить не стану. Агап не поможет.

Вот так.

А Кей все дальше, теперь уже почти безнадежно далеко. Утолщалась между нами с каждой секундой стена; отмирала, как поврежденный хвост ящерицы, надежда.

Я должна, должна, я хочу назад…

Порог родной избы я переступила, когда начало темнеть, – с гудящей, словно поврежденный провод, головой, с ноющей шеей и затылком.

– Мой руки, садись ужинать, – произнес, толкая вверх-вниз ходунок умывальника и споласкивая от мыла ладони, батя.

Вспомнились краны на вилле Фредерика. Удобная ванная, душевая, бассейн…

– Не хочу, – обронила я глухо и ушла к себе.

Никогда не думала, что Терран – целая планета (гуляй – не хочу) однажды станет мне тюрьмой.

* * *

Мир Уровней. Пайнтон.

Кей.

(ЦИФЕi – Иллиум)

С самого утра Кей шагал, не разбирая дороги. Не вчитывался в названия улиц, не смотрел на номера домов – сворачивал туда, куда указывало наитие. Ходьба помогала главному – выжигала злость, все оттенки которой он прочувствовал, силясь заснуть этой ночью.

«Гребаные Информаторы».

Ему хотелось пинать урны, срываться на ком-нибудь; и где-то близко кружило подступающее отчаяние.

А поддаваться безнадеге Кей не привык. И потому переставлял ноги – лишь бы не сидеть, не жалеть себя, не думать.

Миновало одиннадцать утра, затем полдень. Три часа, четыре…

К пяти он устал.

Остановился, огляделся, понял, что раньше в этой окраине города не бывал – сколько километров отмотал – двенадцать, пятнадцать? День, несмотря на осень, как назло душный, жаркий; за плечами мотался пустой бесполезный рюкзак. Гудели стопы; тоскливо ныл желудок.

Вокруг жилой потрепанный, далекий от центра квартал – потрескавшаяся пыльная штукатурка домов, неширокая и не слишком уютная улица. Чуть дальше мост через унылую безымянную речку – тоска.

– Мистер, подай на еду?

Бездомные за последние двое суток попадались ему чаще, чем за всю предыдущую жизнь. Совпадение? Он и раньше их терпеть не мог, но теперь к месту – седой старухе он протянул свой рюкзак, в котором болталась зубная щетка и паста, а также запасное нижнее белье.

– Бери.

Косматая и неопрятная женщина с пропитым, и оттого неприятным лицом, осторожно приняла чужую ношу. А выражение удивленное – зачем?

Он не знал, зачем. Просто потому что это все, что у него осталось, потому что ва-банк. Больше отдавать нечего.

На улице жарко, в голове пусто; на востоке набухала гроза.

Кей больше не знал, что делать, куда идти. Издох не физически, но мысленно, не понимал, о чем нужно думать, что чувствовать. Он отдал все, что имел. Видимо – не хватило. Мелькнула мысль про одежду и обувь, но он откинул ее – бред. Уж если не сработало остальное…

Не заметил, когда от него – человека с пустым взглядом – ретировалась прочь старуха. Слушал, как грохочет далекий пока еще гром, с апатией ощущал, как усиливается, свежеет ветер. Скоро ливанет.

Он впервые сидел прямо на земле, привалившись спиной к шершавой некогда желтой стене панельного дома. Сверху козырек чужого балкона; а вокруг бьет ливень. Грохот; брызги в лицо, на одежду, сложенные на коленях ладони. Пусть. Ему вдруг стало все равно – он впервые в жизни потерялся совершенно. Длительная прогулка опустошила не только желудок, но и голову, чему он был рад. Не осталось ни дальше, ни ближе, ни завтра, ни вчера – только непонятное сейчас, где он заблудился и никому не нужен. Что дальше?

Кей не знал. И потому прикрыл глаза, провалился в безмыслие – научился этому на войне: отключаться, невзирая на внешние обстоятельства. «Перезарядка» – так он это называл.

Весь мир превратился в потоп, шум льющейся с неба воды и редкие вспышки молний. Пахло мокрой пылью.

(Цифеi – Джаггернаут)

Очнулся он оттого, что услышал, как в соседнем проулке надрывно кричит женщина. Точнее, старается кричать – надрывает связки при зажатом чужой ладонью рте. С места сорвался, не думая. Не женщину – молодую девушку – обнаружил прижатой к стене того же дома, у которого сидел сам. И еще троих молодых ребят, судя по фигурам, дружбанов спортзала.

«Не хлюпики, не имбицилы, – отметил автоматически, – а взгляды волчьи».

У бабы уже порвана блузка и испорчен лифчик – одна грудь наголе. И визг истошный, нечеловеческий.

– Не визжи, сучка… Давай по-тихому…

Они желали – прямо здесь, под дождем, пока мирные граждане сидят по домам, – пустить ее по кругу.

И Кей вдруг обрадовался. Понял, что неосознанно мечтал об этом – набить кому-нибудь рожу, выплеснуть, наконец, скопившуюся злобу. Он столько часов подряд «перегревался» головой, что не дождь, а только хорошая драка могла ее остудить. И потому вперед зашагал молча безо всяких там «Эй, вы, оставьте девушку» – незачем предупреждать врагов.

Стыдно признать, ему даже плевать было на даму – ему нужна была рубка.

Заметили его на подходе. Даже успели брякнуть: «Мужик, шуруй отсюда, целее будешь…» Один вытащил нож.

И Кей ввинтился. Так входит в свежее мясо винт от мясорубки – знал, что сейчас он будет выпускать пар, давать себе волю, калечить. Заслужили. Бил прицельно, со всего маху, но так, чтобы не убить, а насладиться – таким он себя не помнил. Злым, сосредоточенным, почти веселым. Хрустели чьи-то руки и носы, сыпались неудачные замахи – он отбивал все точно, играючи. И снова бил сам…

Сколько прошло времени, пока глаза застилала красная пелена, не помнил. Когда очнулся, обрел подобие нормального человеческого мышления (черный пар частично вышел наружу – слава Создателю), увидел, что девчонка сидит у стены, плачет. Лицо закрыто руками. Один насильник ползет по лужам прочь пластом, двое других пытаются бежать. В меру позволения их покалеченных тел.

– Иди сюда, – позвал обиженную. Протянул руку. – Не сиди, холодно. Я провожу.

Она захлебывалась слезами и словами. Говорила, что срезала путь из-за грозы, что ей только до остановки, а там автобус прямо напротив дома, что больше никогда не пойдет этой дорогой.

– Доехать с тобой? – спросил, когда довел до стеклянной будки, у которой останавливался транспорт.

– Нет, спасибо…

Посадил в автобус. Предварительно накинул на плечи, чтобы порванная девичья одежда не привлекала ненужного внимания, свою куртку. Обронил: «Возвращать не надо».

А спустя полчаса, проведенные под проливным дождем, он толкал чужую машину. Все потому, что та не вовремя заглохла посреди дороги, а полный лысоватый мужик, посадивший за руль свою даму, один не справлялся.

– Еще чуть-чуть, тут за углом СТО…

И они вдвоем, мокрые по самое «не балуйся», изо всех сил налегали на багажник. «Шеви» лысого оказалась тяжелой, раза в полтора тяжелее его седана; баба исправно рулила.

– Осталось немного…

Ливень не унимался; грохотала сверху неугомонная гроза. Кей нет-нет да вспоминал, как когда-то в грозу выстрелил в Весту – дерьмовые воспоминания. Но он ее найдет. И уже не отпустит. А пока реки воды по асфальту; джинсы насквозь, хоть отжимай, рубаха тоже – сегодня ночью он в своем тряпье и без куртки замерзнет. Завтра не сможет почистить зубы.

– Слышь, мужик, спасибо тебе!

Ему даже предложили денег за помощь – Кей с сожалением покачал головой. Знал, через пять минут пожалеет, потому что голод – не тетка. Но он учился отдавать, не брать.

Лысый пожал плечами.

– Ну, тогда бывай.

(Лирика – OST Счастливые люди (реж. Васюков, комп. А. Войтинский)

И вновь стена дома, а сверху чужой балкон – в этой части города, сколько он не искал, не находилось ни единой лавки. Не то растащили, не то вообще не ставили.

Дождь, не спеша, утихал; Кей сидел задом на мокром асфальте и думал о странном – он смог что-то дать, ничего не имея. Просто помочь. Сколькие из его вещей по-настоящему пригодились людям, как для девчонки куртка?

И еще: он может давать, не имея.

Этот вывод показался странным, но очень правильным, настоящим.

Ему впервые было легко – без вещей, без денег. Жизнь не бессмысленна, когда можешь поделиться. Добрым словом, делом, протянутой рукой. Унялась злость, воцарился в душе мир – он не бесполезен, он может дарить. Просто так. Незнакомым людям.

Нет, Кей отнюдь не полюбил ситуацию, в которой оказался, но вдруг принял ее. Такой, как есть: с неимением смысла, с дождем, мокрыми вещами, – многогранную, многоликую, глубокую. После войны и предательства Элены, он верил, что стал моральным уродом, что уже никогда не испытает добрых чувств, а теперь понял, что скучал по ним. По отсутствию обид, по легким, без багажа, сердцу и рукам.

Да, пройдет ночь, и наступит завтра, в котором вопросов опять будет больше, чем ответов, но у него снова будут пустые руки и легкое сердце.

Будто новая жизнь…

Голодный и уставший Кей улыбался.

Когда перестало капать, оживленно забороздили проспект машины. У обочины целые моря; чтобы не попадали брызги, пришлось подняться, сменить место обитания. Кей брел, не разбирая дороги – дворы, проулки, кустистые аллеи, опять дворы. Обкрошившиеся балконы; на веревках забытое хозяйками, вымоченное по-новой белье. Полные урны; забитые парковки, запахи съестного из форточек.

Он больше не знал ни куда, ни зачем шел. Сворачивая, не думая; противно жамкали в военных ботинках мокрые носки.

Наконец, забрел в пахнущий отходами тупик. Вздохнул, когда понял, что темнеет, а он не отыскал ни еды, ни ночлега, хотел повернуть назад… когда увидел его. Плавающий в конце у стены дома открытый и едва заметный, потому как совершенно серый, Портал.

Портал в Катлан.

Он бежал к нему, забыв про лужи и сырость. Как спринтер, как человек, боящийся не успеть на последний, эвакуирующий с планеты поезд.

* * *

Терран. Катлан.

Веста.

– Мать, бать, я пойду…

– Куда?

– Искать суженого.

Они сидели за кухонным столом, куда я позвала их для разговора. Детвора на улице. Решение далось непросто – уйти из родного дома. Возможно, насовсем. Но оставаться не имело смысла – пойду по миру искать тех, кто слышал про другие порталы, ведущие с Таррана на Уровни. Может быть, найду коридоры в другие миры, а, может, не найду ничего. Время покажет. В Катлане хорошо, мирно и славно, но при мысли о бездействии на сердце делалось худо, а подобную тоску красота местных пейзажей не лечит.

Я не ожидала, что сильнее расстроился отец – глаза на мокром месте.

– Ты не сетуй на нас, Вестушка, что волосы мы тебе… черные. Не со зла.

Он никогда до того не называл меня по-матерински, ласково. Да и плакал на моей памяти раза два – все от большого горя: впервые, когда умерла любимая кобылка Горка, и еще по бабушке.

Мама смотрела больше напряженно, мяла беспокойными руками край скатерти.

А ведь они понимали, – подумалось мне, – что в родном селе «любовь» мне не светит. Никто из своих не посватает, к себе не позовет.

«Мне все равно никто не нужен, кроме Кея». А про него не расскажешь.

Молчание затягивалось. Резвились снаружи на газоне братья – обливались водой из ведра, неслись через открытую дверь их веселые голоса.

– Они останутся, – хрипло произнесла я. Навсегда с вами. – Женятся, будут вам в помощь.

«А я нет».

Мне пришла пора подумать о своей судьбе. Предотвращать неприятности – это здорово, это по-геройски, но будущего я больше не вижу, а сидеть, как цепной пес у родного крыльца, не по мне.

– Куда пойдешь-то?

Правду говорят: отцы дочерей любят. Жаль, что я не замечала этого раньше: как теснится от переживаний за меня в груди у батьки, верила, что сыновья ему милее. Ошибалась.

– Куда ноги поведут.

– Езжай в столицу, – включилась мама, – там есть краска для волос, я слышала, осветляет. Используй. И найди себе человека по сердцу, слышишь?

Всю жизнь краситься? И переживать, если вдруг полезут темные корни? Ну уж нет… Хочу такого, который любит, какая есть.

«Кея».

Я его найду. Может быть. По крайней мере, я буду очень стараться.

О том, что путь мой может растянуться на километры и годы, я старалась не думать.

– Денег я тебе дам, – кое-как согласившись с моей волей, подытожил отец. – Скопил.

– Оставь…

Он даже не послушал.

– Тебе нужнее. Мы прокормимся.

– Ты ведь не сейчас? Я пирогов успею напечь? И селом…

– Не надо селом, – не хотелось, чтобы на меня смотрели с пониманием и сожалением – мол, здесь не сгодилась, так, может, хоть где-нибудь. – Не хочу.

Вздохнул батя. Спешно поднялась, чтобы сготовить еды мне в дорогу, мама.

Сегодня пироги мы с ней вместе замешивать будем в последний раз.

* * *

Кей сразу понял, что оказался возле Катлана: бескрайние поля, леса вдалеке, воздух густой от аромата трав – про такой рассказывала Веста. Коротко, но он запомнил.

Теперь он трясся на телеге, идущей по проселочной дороге – согласился прихватить с собой одетый в поношенную льняную одежду старик.

Когда вышел из Портала, оказался почему-то не в сумерках, но окутанный нежным утренним светом. На вершине покатого холма, откуда на многие километры открывался умиротворяющий вид – желто-зеленые заплатки пашен, синеватые горы вдалеке у горизонта, край бесконечных белых облаков на фоне звенящего синего неба. По-летнему тепло, даже жарко. Когда разглядел квадратики далеких крыш, сразу бросился к людям, чтобы спросить дорогу…

И там встретил первую проблему – его не поняли. Ни слова. Говорили на Терране на языке, которого он никогда не слышал, а переводчика, понятное дело, не нашлось. Встретили, как чужака, с настороженностью, чуть враждебно, но, когда услышали «Веста, Катлан…», расслабились. Указали куда-то вдаль – туда, мол. Он едва не бросился из хаты, в которую вошел, сразу же, но его перехватили, вручили воды, хлеба, чтобы не голодом, – Кей гостеприимству удивился. А после сыскали и старика, что вез бидоны с молоком соседям.

Жестами объяснили – с ним, мол, езжай. А сами с любопытством рассматривали гостя в непонятных плотных синих брюках, со щетиной, в несвежей рубахе.

Откуда пожаловал? Зачем ищет чернявку?

А гость бы и рад, да вот только объяснить ничего не мог.

Больше всего Кей боялся, что при имени Весты, люди нахмурятся. Что мелькнет в чужих глазах печаль и горечь – мол, нет ее больше. Как и Катлана – ты уж извини. Враги сожгли.

И теперь не верил собственной удаче – у нее получилось.

«Молодец, девочка… Моя умница».

Осталось ее отыскать.

Ему почему-то казалось, что он бессмысленно опаздывает – он должен был быть в Катлане еще час назад, нет два, а еще лучше вчера. Слишком медленная телега, слишком расслабленный и ленивый возница – дерганья попутчика он не понимает, речь тоже, – не поторопишь.

Мутила настроение мысль о том, что его, возможно, забыли.

Ничего, они познакомятся, начнут сначала – жизнь длинная. Он сумеет завоевать ее сердце вновь, языку, если не удастся вместе вернуться на Уровни, обучится.

Много вопросов, много волнения – что будут делать, когда встретятся? Пожелает ли Веста остаться здесь или же в Пайнтоне? Если на Уровни, то как? Портал, когда он уходил, оставался открыт. Надолго ли? Пропустит двоих?

Нет, он однозначно чувствовал, что опаздывает. Почему?

Жевал вкусный, хоть и чуть обветренный хлеб, запивал его водой и никак не мог начать радоваться тому, что, наконец, попал на Терран.

Вот сожмет ее в руках, убедиться, что живая, и тогда…

Тогда – Кей знал – отступят кошмары последних ночей, в которых он под дождем, разрываемый на части горем, нехотя нажимает на ненавистный курок.

* * *

Веста.

(Lansdowne – Savage)

Пускаться в долгое путешествие следует с легким сердцем, предвкушая скорые приключения, ожидая хорошего, с надеждой глядя на горизонт.

Я смотрела на горизонт без надежды. Как долго мне придется искать новый портал?

«Возможно, всю жизнь».

Возможно. И отнюдь не потому, что я пессимист. Скорее, реалист.

«Комиссия сюда толпами тургруппы не водит, и, значит, сотни порталов им попросту не нужны. От силы – несколько. Несколько на весь Терран». Каковы шансы на то, что я встречу человека, что-то знающего о секретной двери? А на то, что он, будучи, как и Варви, запуган, поделится нужной информацией? Да еще и под страхом смерти? Смешно.

Если случайно – именно, что случайно – я отыщу другой Коридор сама, смогу ли его активировать? Скорее всего, нет. А даже если смогу, попаду ли в Мир Уровней? Или же куда-то еще?

Погожий ласковый день – в такой хорошо работать в поле или же лежать, безмятежно созерцая облака, на стоге сена, – а мое настроение чернее тучи; один шаг нежеланнее другого.

«Но не сидеть же дома?»

Именно. Под лежачий камень даже червяк не ползет…

Посему приходилось выбирать между «не хочу» и «еще больше не хочу».

Хочу ли я просидеть остаток жизни в Катлане и состариться там же? Нет. Хочу ли годами попусту сбивать подошвы, силясь отыскать заветный «ключ»-Портал? Тоже, если быть честной, не очень.

Почему счастье не случится со мной само? Ведь достаточно я страдала, достаточно пережила. Почему на вышло отыскать лазейку с возвращением, пока работал Информаторский дар?

Тяжелый вздох; жужжали над некошеным лугом шмели.

Если поиски Кея займут, скажем, сорок лет – решусь я переступить порог миров, зная, что он остался тем же, а мне уже шестьдесят?

Конечно, нет.

Именно поэтому меня не радовал путь – практически бессмысленная дорога в никуда, грозившая отнять больше, чем подарит в конце.

Но каков выбор?

За спиной котомка с мамиными пирогами и батин кошель, из которого я втихаря отсыпала половину монет под покрывало на родительской кровати (найдут позже, им пригодятся). Жажду утолит любой ручей.

«Вперед, Веста, не унывай».

* * *

Кей.

– Веста, Веста… – повторял, как заведенный болван, знающий одно слово, Кей.

Бородатый мужик – по-видимому, ее отец, – смотрел удивленно и хмуро – мол, кто ты такой?

– Друг. Я ее очень хороший друг.

Его не понимали.

Симпатичная немолодая женщина в тканом платье до пола дергала главу семьи за рукав, убеждала не то поверить в добрые намерения гостя, не то рассказать, куда отправилась дочь. Кей стоял на пороге добротной одноэтажной избы, построенной из цельного потемневшего от времени бруса – чистые убранные комнаты; запах похлебки с мясом с печи. Простор в несколько соток вокруг, ухоженный сад-огород; настороженные мальчишки за спиной отца – братья.

Его одежда их удивляла – он знал. Не местная, пыльная, странная для здешних мест. Щетина бы ладно, а вот его дикий нетерпеливый взгляд отпугивал.

Батя что-то недобро пояснил. Кей понял – Весты в доме нет. Он почему-то и сам не чувствовал ее присутствия, к тому же, она бы выбежала к нему сама, заслышав голос.

– А где? – теперь он, ища поддержки и снисхождения, смотрел на мать – русоволосую женщину с добрым лицом. – Она мне очень нужна, я давно ищу.

Та всплеснула руками – мол, нет ее. Ушла.

– А куда ушла?

Как же сложно объясняться жестами, но Кей старался – обвел Катлан жестом, как единую большую карту и попросил уточнить направление. Не думал, что ответят, но вдруг вышел из-за спины мелкий конопатый мальчишка и бесстрашно взял его за руку. Вывел за дверь, на крыльцо, и указал на тропу, бегущую далеко, в самый луг.

– Туда ушла?

Пацан кивнул – он, несмотря на языковую разницу, оказался очень смышленым. Или же обладал развитой интуицией.

– А когда домой вернется?

Кей смастерил из двух пальцев человечка – отправил его погулять в одну сторону, после вернул в «гараж» – родной дом. В довесок постучал по перилам крыльца. Когда, мол, придет сюда? Сю-да?

Мелкий понял, но стал серьезным, даже грустным. Отправил своего человечка гулять, но назад не вернул. Пожал плечами – дескать, может, никогда.

– Что, совсем ушла?

«Его искать?»

Черт, он вдруг понял, почему так торопился. Конечно, она спасла село, устроила родным спокойную жизнь, а сама двинула в неизвестном направлении, чтобы, возможно, ускорить шанс их встречи – он бы сам так сделал.

Попрощался он быстро и только с маленьким братом – остальные из дома не вышли. Тот помахал ему рукой.

Первые полсотни шагов, выйдя из-за калитки, прошагал торопливо, затем перешел на бег – гнала вперед интуиция. За пределами Катлана уже гнал, не жалея сил.

«Она, может, ушла искать не тебя, а свою судьбу. А тебя забыла…»

Может. Только он все узнает, как только отыщет ее, а отыскать больше шансов, если двигаться быстро.

Веста.

Здесь в лесу, сразу после заросшего оврага, проходила граница двух сел – Катлана и соседнего Устога. Жители их дружили, но подрастающая детвора, состоящая в основном из мальчишек, часто играла в «погранцов» – охраняла «заставу» от врагов. Бывало, делились на команду своих и чужих, бились деревянными мечами.

В этот раз, углубившись в чащу, я наткнулась не на детвору, но на трех парней, лет по шестнадцать от роду.

Вот же ж… Верно батя всегда говорил: «Зло будит Краю…» и не пускал браться за дело в скверном расположении духа. А я в этом самом скверном расположении уже долго гуляла, и поганая Края, очевидно, проснулась.

Пацаны преградили дорогу моментально.

– Эй, смотри, кто идет… Чернявая какая!

– Ты в Устог? Зачем?

– Не знаем тебя.

– Ребздя, да она, наверное, Турская шпионка – на волосы глянь…

Я не знаю, что со мной случилось, но я взорвалась. Натурально. Так бывает, когда терпишь слишком долго. Почему нет мне ни веры, ни любви в родном мире? Что за напасть? За волосы и гнобят, и гонят. Надоели, хватит…

В иной раз нашлись бы слова, и конфликт бы растворился, не начавшись. Но не сейчас. Не даром я с утра копила в себя неприязнь – теперь она дожгла короткий фитиль до бочки, наполненной порохом, и та бабахнула.

– Шпионка?

Лучше бы им было по десять – в десять мальчишки авантюрные, не злые, все воспринимают за игру. Или по двадцать – взрослым такие глупости в голову уже не лезут. Но, когда тебе шестнадцать и хочется отличиться героизмом на фоне недавних событий, в любом человеке – что говорить про черноволосую девчонку после разгрома Туров – увидишь шпиона. И сам себе поверишь.

Они пускать не собирались. А я – злая как собака – не собиралась сотрясать воздух объяснениями. Мне еще, может, три тысячи километров шагать, а я зависла уже на третьем…

– Пошли вон с дороги.

И достала из-за пояса батин нож. Очень похожий на тот, которым тренировал меня Кей. Знала – запугаю их так, что сами разбегутся.

– Смотри, она с ножом… Точно Турячка! Бьем, ребята, бьем!

Я не ожидала того, что случилось дальше. Оказалось, у «погранцов» за соседней сосной сложены булыжники – не иначе ждали настоящего врага, притворялись защитниками. Или по-настоящему староста отправил? Однако разбираться по-хорошему теперь со мной точно никто не собирался. Когда в мою сторону полетел первый камень, стало ясно, что шутки кончились.

Как была с ножом в руках, так я и кинулась прочь, обратно по тропе в сторону Катлана. Со всех ног, лишь бы остаться живой…

А за мной гнались. Гнались и швыряли камни – один попал по спине, второй чиркнул по бедру.

«А ведь их ноги длиннее, а настроение и моего злее». Догонят, размозжат голову, идиоты. Думают, их похвалят…

– За ней!

Камни летели, как из пушки. Очередной задел ухо, следующий просвистел в миллиметре от плеча.

Поганцы! За этим я возвращалась на Терран? Чтобы почить от удара в затылок неподалеку от спасенного села?

По щекам слезы; легкие начинали гореть от спринта. Меня нагоняли. Скоро схватят за волосы, повалят на землю, примутся пинать…

Когда казалось, что еще секунда и я вынырну из чащи леса, один из булыжников ударил по затылку – не настолько сильно, чтобы пробить голову или отключить, но удар дезориентировал, я запнулась о корень. Упала, выронила нож, слыша приближающуюся погоню, поползла вперед на карачках. Поняла, что сейчас нагонят, сжалась в комок, накрыла голову руками.

«Говорят, по ребрам ногами больно…»

Я плакала.

И тогда, когда меня почти нагнали, и когда вдруг мимо меня с ревом пронесся некто в направлении преследователей. Рык, хрип на незнакомом языке – яростный, озверевший, дикий.

Завязалась драка. Кто-то кричал – обиженно, надрывно. Пацаны? Я боялась поднять голову.

«Тур? Настоящий тур, затаившийся в лесу? Принял меня за свою, решил помочь?»

А что еще думать, если на Терране иначе говорили только Туры? И существовало всего два языка – их и наш…

Драка вышла короткой. Новоприбывший «помощник» молодняк отключил быстро – видно, умелый солдат, не юнец. Я предпринимала титанические усилия, чтобы не скулить. Бежать бесполезно – знает, что я здесь, нагонит. И потому дрожала, ожидая развязки.

Хриплое дыхание, шаги все ближе – треск сучьев под подошвами.

– Веста? Веста!

Этот голос я узнала. Подумала – сбрендила. Подняла от пыльной земли зареванное лицо и, глядя прямо перед собой, глупо спросила:

– Кей?

* * *

(George Skaroulis – Hopes And Dreams)

Кей. Живой, настоящий. Он пах пылью дальних странствий и немножко потом, усталостью и радостью. А я обнимала его, цеплялась за рубашку и жмурилась счастливо, как сирота, внезапно обнаруживший, что у него в этом мире есть родной человек. Не одна!

Он пришел – не верилось. Нашел меня, не оставил воевать в одиночку, сделал практически невозможно – оказался на Терране. Из-за меня!

– Кей… Великая Канория, ты нашел меня! Ты здесь!

А он смотрел с облегчением – боялся, что я его забуду, не узнаю при встрече. И теперь то прижимал к себе, то отстранялся, чтобы еще раз заглянуть в лицо. После что-то хрипло прошептал – я не поняла, но уловила смысл. «Нашел» – вот, что он сказал. И опять стиснул так, что стало нечем дышать.

Зашевелился и застонал поодаль лежащий на земле подросток. Кей, в любой ситуации остающийся солдатом, жестом показал – идем!

Я поднялась с земли, и мы рванули прочь из леса.

– Туда! – я тянула его к родному селу.

Нет – моталась голова, – в другую сторону.

Куда? Хотя, есть ли разница, куда, если мы вдвоем? Мне – нет. Хоть годами теперь готова шагать с ним рядом в любом направлении, и потому согласилась. Если хочет на запад, к холму – почему нет?

– Как скажешь…

Вдоволь наобниматься смогли лишь тогда, когда удалились от границы с Устогом (и ее идиотских пограничников) почти на километр. Присели на обочине вытоптанной копытами лошадей и колесами телег пыльной дороги.

– Ты пришел!

Я была готова завалить его в траву и смеяться. Оказывается, помимо тяжелого булыжника – волнения за село, – у меня на сердце лежал еще один камень. Тот, на котором была надпись «мы с ним никогда уже не встретимся». Теперь и он соскользнул в сторону – стало невероятно легко, счастливо. Кей, мой родной Кей – в рубашке, в джинсах. В джинсах, о которых здесь никогда слыхом не слыхивали! И, Создатель, он пах Уровнями – невозможно объяснить, – ощущался самым настоящим «пришельцем» издалека.

– Как ты сумел? Как смог?

Жаль, что между нами языковой барьер, и ответом мне чаще всего служила лишь нежность в глазах. Иногда Кей что-то шептал, что-то, я уверена, хорошее, ласковое. Не то «девочка моя», не то «как же я рад, что отыскал тебя», и звук его голоса гладил меня по сердцу.

Однако чувствовалась и напряженность. Ее причины стали ясны, когда Кей отыскал палочку и принялся рисовать на пыльной дороге какой-то знак. Прямоугольник.

Я не понимала. Спросила:

– Как ты попал сюда, на Терран? – повторила отдельно с вопросительным выражением. – Терран?

И он ткнул на прямоугольник вновь – вот.

– Что? – и вдруг поняла. – Дверь? Портал?

Прошла человечком из пальцев через прямоугольник насквозь, вздернула брови.

Кей кивнул с облегчением. А после указал на меня, после на себя. Спросил:

– Терран? Катлан? – помолчал. – Пайнтон?

Тут переводчик не требовался. Мол, мы с тобой, где будем жить – на Терране или Уровнях?

– Конечно, Пайнтон! – обрадовалась я. – Но как?

И он махнул куда-то на холм. Поднялся на холм, давай, мол, торопись.

Я, держась за его руку, почти бежала по узкой, уходящей наверх тропке. Мы идем туда, где есть дверь? Та самая, через которую он прошел? Но кто сказал, что она пропустит нас обоих?

«Если вообще к этому моменту не закрылась».

Ведь я отлично знала этот холм и была уверена, что Портала здесь отродясь не существовало. Но Кей пер вперед бульдозером.

Наш подъем занял почти час. Вокруг густая высокая трава; палит солнце – мы усталые, вспотевшие, без воды, в рюкзаке за спиной лишь мамины пироги. Я планировала свое путешествие с учетом того, что буду пересекать реки и ручьи, и теперь удалялась от них.

Спустя еще двадцать минут, когда поднялись на самый верх, устала и окончательно взмокла. Огляделась. Отсюда открывался отличный вид на беспечную равнину и горизонт, близлежащие леса и села, но… более ничего необычного.

– Что мы ищем?

Кей рыскал по плато, словно пес – присматривался, прислушивался, торопился.

– Здесь должна быть дверь?

Он не отвечал. Бороздил траву, как человек, уверенный, что где-то здесь прячется заветный клад – нужна лишь внимательность. Поначалу я следовала за ним, но после утомилась окончательно, присела на плоский, вросший в землю камень, принялась ждать.

Спустя какое-то время Кей вернулся – разочарованный, поджавший губы. И я тут же поднялась, подошла к нему. Обхватила его лицо ладонями, притянула к себе, уткнулась своим лбом в его, прошептала:

– Ну, и Края с ней, слышишь? С дверью. У нас много времени, мы вместе – найдем другую. Поверь, главное, вместе, с остальным справимся, не расстраивайся. Терран не такое уж плохое место, проживем…

И все же я понимала его расстройство. Он хотел вернуться на Уровни со мной, я хотела туда же. Однако счастье нашей встречи продолжало развевать за моей спиной невидимые крылья и обеспечивать невероятный подъём настроения.

– Мы справимся. Главное, не расстраивайся.

Он смотрел на меня тепло, тягуче, и я видела – он согласен, справимся. Просто хотел легкого пути, хотел попробовать войти в одну реку дважды. Увы, не вышло. Спустя какое-то время отстранился, жестом попросил – посиди, а сам обвел рукой плато.

– Хочешь попробовать еще раз?

Кивнул.

– Давай.

И Кей, решительно сжавший губы – солдат, он и есть солдат (такие не сдаются), – вновь отправился на поиски.

Не знаю, как он увидел его – этот едва мерцающий кусок пространства. Дверь. Но за мной вернулся напряженный, возбужденный и радостный – приказал: «Пойдем!» Я побежала следом.

Действительно, дверь. Почти незаметный взгляду постороннего Портал, который оживал по мере нашего к нему приближения.

«Не нашего, – поправила я себя, – Кея». Он, конечно же, реагирует на Кея. И вдруг напугалась, что обратно он пропустит только его, но не меня. Схватила мужскую руку, затормозила спутника.

– А что, если я не пройду? Проход открыт для тебя…

Кей нахмурился. Вновь указал на меня и себя, спросил:

– Терран? Пайнтон?

Я помотала головой – ты не понял, я отнюдь не засомневалась.

Ткнула пальцем ему в грудь, прошла «человечком» по собственной ладони беспрепятственно. Затем указала на себя, и соорудила преграду – человечек будто стукнулся обо что-то и упал.

Кей поджал губы. Было видно – он думал об этом. И боялся того же.

Потому объяснил мне – сначала, мол, ты. Потом я.

Теплое лето; белые облака под бескрайней синевой. Пряный аромат трав; ласковый ветер и шорох качающихся стеблей – звук мира и покоя. Что, если теперь, когда Кей только оказался здесь, он непостижимым образом окажется «там», а я останусь «здесь»? Что, если нас вновь разъединят?

– Может, не пойдем? – я дала слабину. Так не хотелось рисковать недавно обретенным счастьем, да и чего врать – я попросту боялась.

На этот раз мое лицо ладонями обхватил он. Серьезно глядя в глаза, что-то говорил. Наверное, что все будет хорошо, мы окажется на Уровнях оба. А если нет, мы в любом случае найдем способ отыскать друг друга. После ненадолго умолк. И вдруг спросил:

– Катлан?

Мол, хочешь, не будем пробовать? Будем жить здесь – я согласен.

Он умел принимать сложные решения.

И я вдруг устыдилась – с каких пор заделалась размазней? Я – Веста, которая не побоялась прожить в чужом мире год, не побоялась рисковать ради спасения родных. Неужели побоюсь рискнуть теперь, на этот раз ради собственного счастья?

Втянула воздух, медленно выдохнула его, собираясь силами. Я тоже умею быть сильной и принимать сложные решения.

Кивнула:

– Давай пробовать. Пойдем. Я – первая.

Мы приблизились к двери, которая, чуя Кея, начала едва слышно гудеть. Сколько бы еще она простояла здесь, на безлюдной вершине, под палящим солнцем? Верилось – недолго. Наверняка Портал имел «срок действия», и нам повезло, что мы вернулись раньше, чем он «истек».

– Я – первая? – вопросительный взгляд на Кея. – Может, вместе?

И два человечка рядом – бок о бок.

Очень хотелось держать его за руку. Вот только велик риск, что, если шагнем вместе, меня попросту отсечет, а коридор схлопнется.

Нет – Кей качал головой. Он был непоколебим. Мой прекрасный мужчина в пыльной рубахе и джинсах, чуть обросший, со щетиной и непреклонностью во взгляде.

И что-то прошептал мне. Может, «я тебя люблю», может, «встретимся на той стороне», может, «все будет хорошо». Все будет хорошо – это точно.

Вот только, когда я подошла к двери, я успела помолиться Крае. Никогда не молилась черной Богине, но тут попросила: «Не сетуй, если в этой жизни я делала что-то неправильное или недоброе. Я по глупости, но не со зла. И пусть именно сейчас не случится плохого, пожалуйста, не нужно больше страданий…»

Не знаю, услышала ли меня та, в которую я даже не верила, но ощущения внутри успокоились, словно кто-то смилостивился и дал зеленый свет.

Прежде чем отдать себя воле коридора, я предварительно набрала полную грудь воздуха, как будто собиралась прыгать с обрыва в океан, а после сделала самый правильный или самый критичный шаг в своей жизни. В очередной раз определила судьбу.

* * *

Мир Уровней. Пайнтон.

Кей.

(Wayne Gratz – Quiet Dancer)

– Как же я по всему этому скучала!

Ночь, темно, а счастливая Веста, сидя на земле все в том же тупичке, куда Кей не так давно завернул и обнаружил Портал, радостно ощупывала руками шершавый бетон.

– По асфальту, стеклу, высоким домам…

Любая другая морщилась бы от запаха отходов, исходившему от бочков с помоями, но не она.

– Кей, как же я счастлива… Пайнтон… У нас получилось,… не верится, да?

Они снова говорили на одном языке – помогал встроенный в мир Уровней переводчик.

Не верится. Он и сам не рассчитывал, что все пройдет так гладко. Шаг, второй – и они оба здесь.

– Но больше всего я скучала по тебе…

Его обняли нежно, жадно, как ценного и родного, а Кей мысленно страдал от того, что скоро, нет, прямо сейчас должен ей сообщить.

– Веста…

– Я счастлива, веришь? Как никогда раньше. Мы встретились, мы здесь…

Он должен разбавить ее бочку меда ложкой дегтя.

– То же небо, – Веста смотрела на небо, – другое, не такое, как над Катланом. Другие звезды…

От нее исходили осязаемые волны счастья, и Кей скрипел зубами от того, что вынужден нарушить идиллию.

– Веста, нам некуда идти…

– Что?

– У меня ни дома, ни машины, ни денег. Ничего.

Вот и сказал. Признался, как в прорубь нырнул. Противно, стыдно за самого себя, но лучше честно.

А она – он не верил своим глазам – смеялась. Ни тени раздражения, ни разочарования, ни даже удивления.

– Ты все отдал Информаторам, чтобы открыть дверь?

Поразительно догадливая женщина.

Кей сам не ожидал, как напрягся в ожидании ее реакции. А теперь выдохнул, чуть расслабился.

– Почти. Давай отыщем какую-нибудь лавку, я расскажу.

Она все-таки нашлась – лавка. На берегу не то узкой неприглядной речушки, не то широкого ручья, что протекал вдоль проспекта Абеля Кутини. Ночь после дождя свежая, прохладная. У него нет даже куртки, чтобы набросить на плечи спутницы. Зато есть горячая рука, которой он обнимал. И до сих пор поражался тому, что никогда не наблюдал подобной реакции у Элены – восторга, искренности, даже ликования от одного лишь факта, что они вместе. Он грелся о Весту, как о сияющее в ночи солнце. Вокруг та же невзрачная окраина Пайнтона, шестиэтажные дома, пустынные улицы – но, Создатель, насколько другими они воспринимались теперь, когда рядом была она.

– …Поначалу они сказали, что дверь не откроют. Никак и ни за какие деньги. Я тогда… расстроился.

Кей радовался, что не нужно подбирать какие-то специальные слова, а можно просто быть честным. Да, расстроился – она поймет.

– И только во второй раз задал верный вопрос: а есть ли вообще шанс? Как-нибудь, как угодно? И тогда услышал про то, что это случится, если я буду готов все отдать.

– Все-все?

Она заглянула ему в лицо с уползшими вверх бровями.

– Именно.

И дальше говорил. Как переписал на друга дом, как перевел деньги со счетов в госпиталь, как после раздавал на улице вещи. Бродил без цели и направления, ел со стендов, ночевал в парке. О том, как злился, сомневался, проклинал себя за глупость. Но не останавливался.

– Я верил, что Информаторы не врут. Просто не понимал, что еще нужно сделать.

Его ладонь гладили женские пальцы. Теплые, настоящие. Она вернулась – живая, любящая, скучавшая по нему. Счастье. Узнала, когда встретились в ее мире, бросилась на шею. Мечты сбывались одна за другой.

Веста не перебивала, но переживала его историю вместе с ним. Удивлялась его смелости, восхищалась упорством – он непостижимым образом чувствовал ее эмоции. А когда рассказал про помощь другим и про то, что понял в самом конце – «отдавать можно и без денег, ничего не имея…», – вовсе обняла за шею двумя руками, стиснула, как любимую игрушку, с которой отныне не собиралась расставаться.

– Ты молодец…

– Я… все отдал.

– И получил главное. Ты это сделал.

– Теперь я нищий.

– Ты для меня самый богатый…

Он понимал, что глупый вопрос, что он уже знает ответ, но совесть требовала произнести слова вслух:

– Скажи, я нужен тебе такой? Безо всего?

Смех Весты – тихий, искренний и теплый – залечивал старые шрамы от ран, нанесенных другой.

– Конечно, нужен. Больше всего на свете. Кей, а чем я сейчас от тебя отличаюсь? У меня тоже ничего нет. Ни дома, ни денег – только монеты другого мира в рюкзаке, бесполезные здесь. Я тебе нужна такая?

– Очень.

Больше всего на свете. Глупый вопрос. Сидя в ночи незнакомого квартала на сырой после дождя лавке, он был счастлив, как пацан. Как когда-то давно, до того, как ушел на войну. Тогда он верил в любовь. Теперь тоже.

Как мало, оказывается, нужно человеку для безграничной радости – всего лишь чьи-то руки, зарывшиеся в твои волосы, уткнувшийся в щеку нос, и безмолвное «я тебя никому не отдам. Любого».

Благослови Создатель момент, когда у них все получилось. Они снова вместе.

– Скажи, – спросила Веста тихо после паузы, – как тебе удалось пережить ту ночь?

«Ту», – он понял. Ту, когда под грозовые раскаты пришлось стрелять в нее спящую.

– Тяжело, – ответил глухо и вздохнул. До сих пор помнилась тишина в собственном доме и пустота на сердце. – Давай в следующий раз обойдемся без этого, ладно?

– Ладно, – она заглядывала ему в лицо. А он, оказывается, и забыл, насколько она красивая – темные бездонные глаза, бледная кожа, черные волосы, дерзкие брови – тонкие, очень женственные. Аккуратный носик, изогнутые, как лук, губы – она так часто их прикусывала в прошлом. – Ты не переживай, мы справимся. Найдем приют для бездомных, поедим. После найдем выброшенную газету с объявлениями, отыщем работу…

Она никогда не сдавалась – он улыбался – и уже все продумала. Боец – это качество души, которое не теряется.

– …главное, что мы здесь, что дверь пустила меня тоже. И к нам не прицепилась Комиссия. Остальное не важно…

Ответить он не успел. Удивился, когда посреди ночи и прямо позади их лавки остановился автомобиль. Синхронно хлопнули дверцы. Напрягся, приготовился дать отпор, если кто без добрых намерений, развернулся…

И заиндевел.

Потому что на обочине стояла серебристая машина с белой полосой на борту. И двое вышедших людей по описанию выглядели, как те, кого в народе называли «комиссионерами».

– Типун тебе… – произнес тихо. Верно говорят, не стоит поминать того, кого не хочешь видеть.

В его ладонь вцепились горячие пальцы.

Веста тоже догадалась, кто пожаловал по их души.

* * *

Веста.

(Wanderer – Ilya Beshevli)

Говорить нам запретили. В прямом смысле. Долго везли куда-то на машине, подвезли к высотному зданию, проводили внутрь. Завели в один из кабинетов, где уже ждали двое других мужчин, сидящих за длинным столом.

Моя душа ушла в пятки.

Комиссия. В первый раз я попала на Уровни без приглашения, во второй тоже. Приплыли.

«Края, только не сейчас…»

И это поганое чувство, когда ты уже стоял на пороге рая, вдыхал ароматы блаженства и наслаждения, но тут схватили из-за спины. Оттащили от вожделенной двери, нацепили наручники, залепили губы скотчем… А до счастья всего секунда, последний шаг…

Мы с Кеем сидели на разных стульях, но близко. Смотрели на тех, кто не смотрел на нас – Комиссионеры пока предпочитали нам экраны, вмонтированные в поверхность стола на манер горизонтальных плоских мониторов. Мониторы, правда, были необычные – парящие над поверхностью, голографические – о таких мне когда-то давно рассказывал Фредерик. Не помню, зачем и для чего, кажется, мы оба были пьяны. Я – для того, чтобы забыться и ничего не чувствовать, а мой бывший муж в очередной раз что-то праздновал. Не суть.

Внутри с каждым мгновением что-то обрывалось. Кей сидел рядом прямой, как палка, бледный, но с решительно поджатыми губами – он не собирался сдаваться. Я тоже. Но… Если нас опять разъединят, сколько времени мы потратим на поиски друг друга вновь? Если меня отправят на Терран, а его оставят в Пайнтоне… Что ему придется отдать на этот раз для открытия Портала, и выйдет ли? Удастся ли мне отыскать дверь, а если да, то получится ли в нее пройти?

«Они вышвырнут меня отсюда…»

Мне делалось дурно. В голове сценарии один хуже другого. Физически жарко, душно, и теснит грудь стальное ожидание чего-то плохого, ужасного.

– Итак, что у нас тут?

Один из Комиссионеров оторвал взгляд от монитора.

«Что». Не «что» – «кто»! Не для него, видимо.

Они были именно такими, как о них рассказывали: с лицами, на которых ноль эмоций. Равнодушные, на вид совершенно бездушные, одинаковые из-за идентичной серебристой одежды. У обоих короткие волосы и невыразительные глаза, но очень неприятные цепкие взгляды. Спорить с ними все равно, что с вековыми булыжниками. Последние и то проявят больше сочувствия – так почему-то казалось. Я прозвала их «правый» и «левый», потому что представители местной власти не соизволили представиться.

Сейчас смотрел прямо на меня и вещал «правый»:

– Мисс Веста Керини, уроженка Террана, дважды попавшая на территорию мира Уровней без приглашения…

Он как будто читал строчки, сотканные в моем сознании самым сильным страхом.

– В первый раз мы оставили все, как есть, так как получили уведомление сверху о том, что вы посетили нас ненадолго и вскоре отправитесь назад. Так и вышло. К тому же, ваше появление, согласно Карте Судеб, не вносило в жизнь окружающих вас людей значительных изменений…

Мне было противно. Я наивно думала, что год кантовалась в Пайнтоне тайно, что никто обо мне не знал, потому как не заметил. Глупая. Они, похоже, изучали меня и мое нижнее белье под микроскопом, наблюдали за утехами с Фредериком невидимыми объективами и удовлетворенно кивали – мол, ведет себя, как задумано. Тихая девочка, «никакая» – можно оставить. Сделалось гадко.

Мистер «правый», как ни в чем ни бывало, продолжал:

– Ваше второе появление, случившееся около часа назад, носит спонтанный характер и на этот раз было спровоцировано тем, что мистер Джеронимо сделал то, за что мы обычно назначаем смертную казнь – открыл портал между Мирами.

Совсем плохо. Меня, может, и вышлют назад, а его теперь накажут. Я не смотрела на Кея, но испепеляла кабинет вместе с его обитателями ненавидящим взглядом. Сволочи бездушные. Сильно мы им тут помешали? Верно о них говорили – за любое проявление своеволия карают жестоко. Гады!

«Лучше бы мы остались на Терране». Только поздно.

– Мистер Джеронимо…

У «правого», кажется, были полномочия говорить первым. «Левый» молчал и продолжал что-то читать. Может, детектив? Комиксы, техническую литературу? Или же наши «досье»?

– Вы, в отличие от мисс Керини, являетесь полноправным гражданином Мира Уровней и попадаете под юрисдикцию наших законов.

Кей скрипел зубами. Помня о том, что нам запретили говорить, он все же, я чувствовала, хотел вставить, что «их поганых законов не нарушал». Что взял данные у Информаторов, что активировал программу, составленную ими же – Комиссионерами, что…

Сказать ему не позволили.

– Мы знаем, что данные о том, как активировать межмировой проход, Вы взяли у Информаторов – это допустимо. Знаем, что Вы выполнили все условия, которые Вы называете «все отдать», чтобы программа сработала, – значит, расцениваем Ваши действия, как честные. Портал был настроен на то, чтобы пропустить Вас на Терран, а после позволить вернуться обратно, и посему наказания не последует. Однако появление с Вами гостьи – досадное недоразумение, которое нам придется исправить. Мисс Веста Керини будет депортирована из Мира Уровней без права на возвращение.

Мы чувствовали с Кеем одно и то же – я знала. Кипели от негодования. И еще от расстройства. Сколько лет мы потратим на то, чтобы встретиться вновь? Сколько километров прошагаем, сколько препятствий преодолеем? Для чего все это? Зачем?

Душила злость. И очень хотелось рыдать. Мы всего лишь два человека, желающие быть друг с другом, для чего сложности? Неужели невозможно понять? И если не способствовать воссоединению, то хотя бы не мешать?

Лить слезы от бессилия – последнее, что я буду делать в этом кабинете. Но, признаться, очень хотелось.

Сжимала горло безнадега. Сколько у нас с ним минут? Одна, две, пять, прежде чем нас разъединят? Теперь я смотрела только на Кея, а он сжимал мою руку. Говорил молча глазами: «Я тебя найду, верь мне». И одно дело не рыдать перед Комиссионерами, другое, когда на тебя смотрит любимый мужчина. А мне хотелось шептать: «Я так не хочу, понимаешь? Не снова отдельно…»

Я, конечно, дождусь. Я не сдамся, как никогда не сдавалась, но…

Мы вообще перестали их видеть – представителей власти. Остались только глаза Кея – злые, но не на меня, отливающие невидимой сталью. И боль на их дне. Она и проложила на моих щеках мокрые дорожки.

Я любила его. И выражала так, как могла: сжимала пальцы и изливала миллион неслышных слов взглядом.

«Люблю тебя».

«Я тоже тебя люблю».

Мы готовы были сражаться друг за друга до конца.

И, занятые немым общением, не сразу заметили, как «левый» что-то тихо говорит правому. Указывающий палец на определенную строчку экрана; хмурый задумчивый взгляд «правого».

Они… совещались?

И вдруг против воли, как почти дохлая уже птица, шевельнулась надежда.

Долгая гнетущая тишина, мыслительный процесс; «правый», прежде чем заговорить вновь, несколько раз что-то перечитал. Затем, словно нехотя, мол «зачем пересматривать решенный вопрос?» спросил:

– Мистер Джеронимо, как именно сформулировали свой ответ на Ваш запрос Информаторы, можете припомнить?

То был первый раз, когда одному из нас позволили открыть рот. Прогресс налицо, блин.

Кей прочистил горло. Ответил хрипло, но спокойно.

– Они сказали, что если я все отдам, то дверь на Терран откроется сама собой.

И представители Комиссии переглянулись. Я уловила секундное удивление, замешательство, даже любопытство. Затем голос впервые подал «левый»:

– На самом деле процесс, который Вы называете «все отдать», активировал программу не открытия двери между мирами, как Вы в то верили, но несколько иную задачу – помощь в исполнении Вашего самого заветного желания. И в этом есть разница.

Кажется, они молчаливо спорили – эти двое в одинаковой одежде. «Левый» теперь напирал, «правый» соглашался. И снова первый:

– Скажите, Вы могли бы озвучить, каким являлось Ваше желание, когда Вы согласились «все отдать»?

У меня глухо ударилось о ребра сердце. Это странная «оговорка», «опечатка» или же дополнение – наш шанс. Ведь Кей не дурак, он его использует!

Немой крик: «Давай, Кей!»

И он использовал:

– Моим желанием являлось отыскать мисс Керини, где бы последняя ни находилась, и жить с ней счастливо.

Снова «переглядки» Комиссионеров.

– Жить с ней в ее родном мире или Мире Уровней?

– На Уровнях, – уточнил Кей. – Если она даст на то согласие.

Он общался сквозь зубы, но, как опытный юрист. И как умнейший мужчина на планете. Понял, что это, возможно, наша свобода и наш шанс – один на миллион.

– Мисс Керини дала согласие?

– Да, дала.

– Вы дали согласие прожить жизнь совместно с Кеем Джеронимо в Мире Уровней?

Взгляд-рентген на меня.

– Да.

Я ответила правду. Ведь Кей действительно спрашивал, а я действительно отвечала. Хоть к детектору лжи подключите.

– Это меняет дело, – подытожил «левый» после паузы. – Если Вашим заветным желанием была совместная жизнь на Уровнях с мисс Керини, то переход Вашей гостьи в Пайнтон мы теперь рассматриваем как санкционированный. Мы никогда не перечим созданным нами же законам.

Это было странное ощущение – классное. Будто стальная петля весом в тонну с грохотом рухнула с шеи на пол, будто отщелкнулись кандалы. Мне только что легально разрешили остаться на Уровнях, потому что молодчина Кей сумел «отдать все» и тем самым активировал фиг знает какую программу, способную помочь в осуществлении любого его желания. Он молодец! Умница! Он мой герой!

«Правый» рассматривал нас с прищуром. Кажется, он до сих пор не решил, как на нас реагировать – как на преступников или же как на добропорядочных жителей Пайнтона.

– В таком случае, мы приносим свои извинения за задержку, но, как вы понимаете, мы были вынуждены прояснить обстоятельства.

– Да, конечно.

Этот сдержанный королевский кивок Кея я запомню надолго. Будь в его руках оружие, способное поразить Комиссионеров, он испепелил бы их всех.

– Мы… можем идти? – все еще не смея радоваться, спросила я.

«Правый» покачал головой.

Вот же гад…

– Так как Вы теперь новоиспеченный житель Мира Уровней, мисс Керини, мы должны обеспечить Вас необходимым наборов документов. Это формальность. А так же стартовым пакетом, который полагается каждому, кто переселяется в наш мир.

Что угодно. Как угодно. Лишь бы как можно скорее убраться из этого здания и этих людей – желательно навсегда.

 

Эпилог

Веста.

(Kevin Kern – In My Life)

Кей шутил, что это я притащила теплую погоду из Катлана в Пайнтон. И да, где это видано – октябрь, а он с голым торсом. Крепким, накачанным, красивым, чуть вспотевшим от непривычного для этого времени года тепла и неустанного труда – Кей мастерил в саду стайку. А я, забросив ведро и швабру, наблюдала за ним из окна.

Окна нашего собственного дома.

Не верилось…

Позавчера, когда Комиссионеры упомянули «стартовый пакет», я думала, мне вручат удостоверение личности, что-то похожее на карту города и недельный моток талонов на еду, но мне предложили выбрать… жилье. Жилье! Сообщили, мол, есть три свободные квартиры поближе к центру и один домик подальше от центра – небольшой.

Кто бы сомневался, что я выбрала именно его – «домик». Да, одноэтажный (всего три комнаты и кухня), но с огромным садом и добротным (пусть пока еще пустым) гаражом на две машины. Блин, но ведь собственный дом! Разве нужны слова?

Мы посреди ночи добирались до него на такси. В руке зажат единственный, нанизанный на колечко ключ; в рюкзаке деньги. Нет, не те, которые мне перед благословением в дальний путь выдал батя, но другие – местные. Десять тысяч долларов – оказывается, они тоже входили в «стартовый пакет». Признаться, выходя из высотного стеклянного здания, я уже почти «любила» Комиссионеров. Нежности не испытывала, но частично уважала. Да, конечно, поначалу они нагнали на нас страху (и все могло закончиться плачевно), но, когда ситуация развернулась, не оставили жить на улице, снабдили «едой и водой», выпроводили вполне доброжелательно.

До сих пор помнилось: спустя пару секунд после того, как мы отъехали от их «офиса», я обернулась, чтобы еще раз на него взглянуть, и обнаружила в окне заднего вида пустырь. Здания не было. Чудно…

Наверное, поэтому я так хотела обратно в мир Уровней. Из-за таких вот необъяснимых чудес.

Кей держал гвозди во рту, сжав губами и сосредоточенно орудовал молотком. Где-то достал доски, уже распилил их, соорудил каркас. Абрис лица и фигуры высвечен солнцем; трава еще зеленая, небо чистое, почти лето… И вправду, как на Катлане.

Полы вымыты, в кастрюле на суп варится мясо.

Хорошо, что она нашлась в доме – кастрюля. А вместе с ней плита, холодильник, стиральная машина и достаточное количество мебели для того, чтобы дом смотрелся вполне уютно. Собственно, не важно, что в нем чего-то не хватало, я уже любила его всей душой.

Его. И того, на кого сейчас смотрела через окно.

Вспомнилось, что так часто смотрела на отца моя мама.

Сад простирался далеко в глубину; за забором лес – нам повезло. И потому этим утром меня на тумбе возле кровати опять ждали полевые цветы.

Кей…

Вот мы и вместе.

Так странно – казалось бы, только встретились. До сих пор помнилась наша первая ночь, «погоня» Хоскина, пули. И не пожатая в ответ рука – тогда «Кей Джей» просто выполнял свою задачу. А теперь он был моим.

И нет, он почти не поменялся с тех времен. Не начал сыпать признаниями в любви, не сделался слишком нежным или болтливым, остался собой – молчаливым, немногословным. И лишь одно изменилось – из его глаз, из самой их глубины, ушла темнота. Она была незаметна тем, кто не знал Кея хорошо, – я же его чувствовала. И теперь видела – на дне зрачков «распогодилось». Что-то осталось в прошлом и больше не тяготило. Нет, не забылась война и Элена, но они перестали его дергать за душу, сделались набором пыльных черно-белых фотографий, который за ненадобностью поместили в альбом и задвинули под кровать.

Кей больше не жил прошлым, он жил сейчас.

С упоением, будто никогда не занимался чем-то более приятным, спиливал части досок, крепил их между собой, вколачивал один за другим гвозди.

А я любовалась. Тишиной этого отдаленного (и идеального для нас) места; цветением поздних трав, разлившимся вокруг мягким солнечным светом. Наслаждалась ощущением, что нахожусь там, где хочу и с тем, с кем хочу, что больше не нужно спешить, искать, волноваться, страшиться неизвестности. Да, она – неизвестность – никуда не делась, но постигать ее шаг за шагом мы будем уже вдвоем с Кеем. А это другое, это – счастье.

В какой-то момент мой благоверный обратил внимание на меня, торчащую в окне. Не спеша приблизился, что-то достал из кармана брюк. Подождал, помолчал, даже как будто смутился. Затем показал – скрученное из проволоки симпатичное узорное колечко. Протянул на ладони.

И я взяла. Идеально, впору. Примитивное, но сделанное с большим терпением и душой.

«Когда он его мастерил? Пока я спала?»

Да, Кей часто молчал, но свое отношение всегда выражал делами. И я знала, что именно это кольцо, какие бы другие ни появлялись в моей жизни, останется самым памятным.

– Некрасивое, я знаю…

Он присел рядом на лежащее под окном толстое бревно.

А мне красивое. Очень. Только говорить было сложно из-за чувств.

– Я ведь свое настоящее парное выкинул. Когда вернулся с Войны,… (а она ушла к другому). Зашвырнул коробку в лесу в овраг и никогда ее не искал.

Кей посмотрел на меня. И вновь вспомнился отец – его взгляд на мать. Тот, от которого знаешь, что рядом с тобой самый надежный в мире человек и что он со всем справится.

– Я закажу нам новые с первой зарплаты, ладно?

– Ладно.

Мой шепот было почти не слышно. Мне нравилось и из проволоки. Но ему хотелось заработать на красивые – я понимала.

– Уже придумал, чем хочешь заниматься?

Это мы про планы. Конечно, еще прошло всего ничего – вчера только покупали одежду, которой ни у него, ни у меня не было.

– Не знаю, – Кей тоже смотрел на сад, который нравился ему не меньше, чем мне, – может, открою автомастерскую – гараж позволяет. Если ты не против.

– Конечно, не против.

– Или же пройдусь по ребятам – многие сидят без дела.

Этой ночью он рассказывал мне, что, оказывается, скучал по ним – военным товарищам. И что, если бы не этот случай, никогда бы их, наверное, уже не навестил.

– Поговорю, соберу, может, откроем охранное агентство. Все рукастые.

Чем бы он ни занялся, мне всегда будет рядом с ним классно. Спокойно (не в плане тела, а на сердце), хорошо и правильно.

– За старое… не хочешь?

Мы еще об этом не говорили, но я видела – Кей изменился. Может, и опасная тема, до сих пор ему неприятная, но лучше было спросить.

– Не хочу.

Ответ прозвучал коротко и глухо. А после пояснение:

– Я много чем… не горжусь. И подумал, что пока жив, может, смогу быть кому-то чем-то полезен.

Сказал. И хотел было пойти дальше мастерить стайку, но почему-то задержался. Вдруг посмотрел на меня открыто, пронзительно.

– Скажи, Веста, почему ты меня выбрала?

И ведь не праздный вопрос.

– Я не самый красивый, добрый, разговорчивый…

– Да-да, – во мне вдруг проснулась прежняя язва, – не самый романтичный, чуткий, внимательный и сентиментальный. Ты вообще, можно сказать, высокомерный чурбан, который когда-то отказался пожать мне руку. Вот я и решила, что однажды ты будешь моим, чтобы, наконец, понял, что я – самая прекрасная!

– Я понял.

Он так это сказал, что всякая язвительность улетучилась. И, хоть во взгляде Кея теперь плясали смешинки, серьезной сделалась я.

– Скажи, разве выбирают за что-то? Хорошо мне с тобой, правильно. А тебе не так?

– И мне так.

Он поднялся с бревна, повернулся ко мне лицом, наклонился. Со стороны, наверное, можно было писать картину маслом – первое свидание. Мужчина со стороны улицы, женщина с мечтательным выражением в оконном проеме.

У нас с ним так много всего впереди: совместное исследование Уровней, путешествия и такие вот молчаливые, но самые бесценные среди всего минуты счастливой тишины. И мир вокруг теплый, словно бархатный, всецело сосредоточившийся на одной-единственной секунде – касании щек и мирном стуке сердец. В молчании порой больше любви, чем в любых словах.

И мы молчали. Варилось на плите мясо; грело сад лучами осеннее, но еще теплое солнце, шумел за забором лес.

Хорошо внутри, хорошо снаружи.

Спустя пару секунд:

– Пойду дальше стучать молотком.

– Ладно.

– А что у нас на обед?

– Суп.

– Наваристый?

– Очень. Я позову.

– Хорошо.

Вот таким я его и буду любить. Неромантичного, но готового бессловесно положить к ногам целый мир.

Прежде чем вернуться к приготовлению обеда, я потрогала проволочное, чуть-чуть царапающееся кольцо и улыбнулась.

Конец.