Мама сказала: Помогите. Хоть этому не дайте погибнуть. Люди…

Пограничная зона

11 часов 25 минут

Квернадзе ей: если хочешь, покажу тебе Вано Гардавадзе. Какого Вано? Да Гардавадзе, я сказал, того, что не просыхает сутками. И матушку его, говорит, покажу. Погоди, которая его мать? Знаешь ты. Клюка старая, согнутая, зимой и летом шерстяные носки продает. Ну, знаю, знаю. Точно, клюка, ведьма в натуре! А этот Вано тоже! Посмотришь, вроде двадцать лет малому, а присмотришься – что-то не так, блин, не того. Вроде ушибленный или недокормленный. А я о чем! Он ей – покажу, если хочешь, они живут там же, на прежнем месте, а она отказалась – не хочу. Понятно, на кой ей Вано-малохольный. Тебе понятно, а я все думаю: если она не к Вано, чего там стоит? Значит, это она и есть?! Ну ты даешь! А о ком я столько базлаю, козел! Это которая с иностранными номерами? Дай-ка глянуть! Ну да, она. А Квернадзе знает? А то! Он и разрешил. Не я же ее там поставил, дебил! И давно она там стоит? Да уж час почти, не меньше. Час – это непорядок, с заграничными номерами, да на этом месте. Я-то причем, братан? Квернадзе разрешил ей там встать, стоит и мать ее ёб. Но целый час! А мне-то что? Хочет час, хочет весь день, мне по барабану. Из тачки не вылазит, говоришь? Надо же! Кто такая вообще? Откуда прикатила, куда едет? Не знаю ничего. Но женщина, я тебе скажу! Женщина – дама. Грудастая такая! Нашему Квернадзе то ли знакомая, то ли родственница. Как уехала, говорит, с тех пор двадцать лет не видел, с детства, считай. Тогда, говорит, во время войны помог ей выбраться отсюда. Так он сказал, понимай, как знаешь. Двадцать лет не видел и пустил в погранзону? Подруга детства, говорит, как вошла, сразу узнал, хоть и двадцать лет прошло. Все-таки не пойму, стоит, ничего не делает и уезжать не собирается. Чего ей там надо, кто такая? Я тебе толкую, кретин, не больше твоего знаю, кто да что. Подъехала, спросила Квернадзе. Назвалась то ли Нино, то ли Нана, фамилию не запомнил, кажется, Рогава. Квернадзе был здесь, вышел, обнял ее и, блядь буду, полчаса простояли, обнявшись. Думал, вот сейчас заплачет, вот сейчас! Кто? Квернадзе? Ты чего, совсем? Какой нах Квернадзе? Та женщина. Ну и что? Заплакала? Хрена! Нет, так все-таки не пойдет. А если начальство заглянет на пост, вытащит ее из тачки, кто будет отвечать? Куда этот пидор подевался? Который? Ковзиридзе? Ну да. Не знаю, только что здесь был. Дай еще гляну. Ну-у, стоит, блин, и стоит. А потом что было? Ничего. Наш завел ее к себе. Долго разговаривали, полчаса, не меньше. Вышли, и, когда выходили, он ей про Вано – могу, говорит, показать, а она отказалась: Нет, говорит, не хочу. А сам-то где? Квернадзе? Вроде на блокпост пошел. Да вон, возвращается. Подтянись, мудак, допрыгаешься. Пьяный? Отсюда не поймешь. Вроде, тепленький. Копалиани, Кереселидзе, что у вас тут за возня? Толкаетесь, как бычки в загоне! Господин лейтенант, в пограничной зоне замечена неизвестная машина. Что? Что такое?! Я сказал, что в пограничной зоне замечена иномарка с заграничными номерами. Мать ее так, она еще там? Да, товарищ лейтенант, стоит. Я же ей сказал: через десять минут, даже не через десять, через восемь быть здесь, как штык. Я ее маму-путанку ебал! Из-за ее закидонов сюда таскаться, нагоняй получать! Ну-ка живо! Где этот ваш задроченный Ковзиридзе? Ковзиридзе, твою мать!.. Он на той стороне, господин лейтенант, там не слышно. Где он, чтоб его… Машина в запретной зоне, а вы торчите тут, как два обалдуя! Ковзиридзе! Ковзиридзе, сирота долбаный! Что я тебе говорил? Видишь, как взбесился! Взбесился, а я при чем? Что я мог сделать? Что, что… Битый час твержу, спустимся, уведем ее оттуда, спустимся, отгоним, а ты байки про какую-то бабу травишь. Почему – байки? Рассказал, как было. Бедняга Ковзиридзе, теперь он его с потрохами сожрет. И поделом пидору задроченному. Почему? Что он тебе сделал? Мне-то ничего. Он сам по себе и вредит себе сам, а мне до фени. Вот увидишь, устроит ему Квернадзе сладкую жизнь. Ух, ну и жарища! Блядь буду, такой за все лето не было. Тут, вроде, попрохладней, заваливайся, видно, забыл лейтенант кондиционер выключить. Смотри, сколько накурили. А запах какой, чуешь? Женский. Духами пахнет, от той женщины. Хо-хо, вот у твоего Ковзиридзе встанет на нее – атас! Что ты сказал, какая она?

11 часов 55 минут

Извините, в окошко постучали. Извините. И чего не отвяжутся, подумала я и сказала: да. Да, сказала и приспустила стекло. Парень был молодой, худенький, с детским лицом. Сержант Ковзиридзе, представился. Красивая была женщина, с широко открытыми сухими глазами. Сидела какая-то расслабленная, обмякшая. Не плакала, подумал я. Вы почти час здесь стоите. Это не положено. Нельзя. Пограничная зона. Пограничная зона, машинально повторила я. Пожалуйста, отъезжайте. Очистьте пограничную зону, сказал я и отвел взгляд. Разумеется, сейчас очищу, сказала я и отвела взгляд. Пока машина завелась, я сказала: Садитесь, отъедем вместе, я вас подвезу. К сожалению, не могу, сказал я. Это запрещено. Руки у нее дрожали. Извините, сказала я, руки у меня дрожали. Ничего, сказал я. Не волнуйтесь. Вы правы, ничего, это пройдет. Простите… Когда-то здесь, на этом поле… сказала она, и глаза у нее еще больше расширились. Раньше, во время войны, это поле было заминировано, сказала я и опять отвела взгляд. И на этом поле… голос у нее сорвался. Она не сразу нашла платок, и –

Господи! воскликнула, и еще раз, Господи! и заплакала.

* * *

Дорогой читатель, мы хотим сделать наши электронные книги ещё лучше!

Всего за 5 минут Вы можете помочь нам в этом, ответив на вопросы .