Глава 1

Приходить в себя после длительной потери сознания, вызванной аварией, душевным потрясением или неумеренной интоксикацией, — это всегда тяжелый, хотя и захватывающий процесс. Когда Аналитик наконец открыл глаза, то серьезно испугался за свой рассудок: он тут же вспомнил, что его последним впечатлением была жаба, говорящая пропитым человеческим голосом, и сопоставил это с окружающей действительностью.

Окружающая действительность представляла собою совершенно пустую светлую комнату с мраморным полом, белыми стенами и потолком. Словом, она была похожа на палату в старой больнице еще царской постройки. Через большое окно в комнату проникал приятный, неяркий и чуть зеленоватый свет. Было очень тихо. Хотя по первому впечатлению он лежал на полу, мрамор почему-то не казался жестким и холодным. Напротив, лежалось очень удобно и комфортно. В общем, принимая во внимание говорящих рептилий и тихую комнату, Аналитик сначала решил, что «Аквариум» все же удостоил его места в упоминаемом корпоративными сказаниями санатории для воинов, особенно сурово раненных в голову.

Шевеление конечностями, однако, не выявило каких-либо ограничений в движении: то есть медицинские работники, по-видимому, посчитали его тихо помешанным и пока обошлись без смирительного оборудования. Встав, Аналитик с удивлением отметил, что в комнате были лишь дверной и оконный проемы: сама дверь и оконная рама отсутствовали. Он испытал еще большее удивление, когда, как будто повинуясь его вопрошающему разуму, недостающие дверь и окно медленно проявились, как показалось, из самого воздуха. Причем были они именно такими, какими Аналитик хотел бы их видеть в приятном для глаза сочетании с бело-серым мрамором. Когда на двери и оконной раме материализовалась еще и подходящая по стилю и цвету фурнитура из матово поблескивающего белого металла, он заподозрил влияние наркотиков. Окно с нежным скрипом распахнулось, и, подойдя к нему, Аналитик решил продолжить свое наркотическое путешествие. Территория санатория, наверное, и так была выделена ГРУ по особому царскому велению. Воздействие же одурманивающего лекарства еще более подчеркнуло спокойную красоту парка за окном.

Это был удивительный парк. От здания санатория куда-то за странно близкий горизонт уходили несколько аллей, усаженных огромными старыми деревьями. В некоторых из деревьев Аналитик узнал дубы, в других — кипарисы, в третьих — платаны. Некоторые не узнал вообще, что и понятно: за всю службу в военной разведке он пока не встретил ни одного ботаника. Широкие полосы между аллеями представляли собой то по-версальски ухоженные и выстриженные геометрические фигуры кустов с вкрапленными между ними клумбами всевозможных цветов, то имитацию дикой природы — с холмами, водопадами и гротами. Повсюду виднелись великолепные статуи, которые были почему-то изваяны исключительно в одетом виде и имели постный и благолепно-назидательный вид. Что тоже было понятно: монашеская атмосфера спецслужб всего мира исключала обнаженную натуру.

Воздух был полон пением разнообразных птиц и живыми ароматами цветов и маслянистых листьев. То тут, то там среди веток деревьев мелькали олени, лани и прочая мирно гуляющая безобидная живность. Странным было то, что рядом с травоядными гуляли и хищники, которые выглядели явно перековавшимися. «Им, может, тоже чего вкололи, — мелькнула у Аналитика сумасшедшая мысль, — да нет, такой роскоши даже у императоров не было, просто львы с тиграми какие-нибудь прирученные. В ГРУ и тигра вегетарианцем сделают…» Как будто подтверждая эту мысль, из лесу вышел огромный уссурийский тигр, аккуратно вынесший в зубах заблудившегося ягненка. Тигр нежно облизал малыша, подтолкнул его носом в попу в направлении беспокойно выглядящей и жалобно блеющей мамаши и пошел себе обратно в лес. «Однако! — подумал Аналитик. — Вот это мастера! Но чем же он, зверюга, питается? Морковкой или соевыми котлетами?»

Каким-то образом все вокруг, несмотря на грандиозные размеры и полное смешение стилей, сочеталось в удивительно гармоничную картину, предполагавшую участие феноменально талантливого дизайнера. «Вот это оторвала себе кусок родная организация, — подумал Аналитик, — где-нибудь под Сочи, наверное. Долго не продержат: подлечат да выгонят обратно в Анголу, слоновье дерьмо топтать! Хотя, может, это мне так хорошо на душе, пока наркотик действует да санитарка не пришла. Мегера старая, большевичка с 1905 года… Погонит ужинать тушеной капустой. А потом — два часа смотреть телевизор, а в десять — прием лекарств и в койку!» Имевшийся у Аналитика опыт нахождения в военно-медицинских учреждениях не вызывал никаких приятных воспоминаний.

Но на душе действительно было так хорошо, что Аналитику захотелось оттолкнуться от мраморного пола и взлететь над парком. К его дальнейшему и все нарастающему удивлению, именно это и произошло: он плавно оторвался от пола и вылетел в парк, испытав ощущение, похожее на полеты во сне. Поднявшись над санаторием, Аналитик опять отметил потрясающую способность наркотика обострять восприятие. С удивительной четкостью он увидел под собою монументальных размеров дворец какой-то античной архитектуры, бескрайний парк и вдали пасторальные картины ухоженной природы. Где-то у горизонта виднелись очертания городов, вызывающих ассоциации с древними Афинами и Иерусалимом. Еще дальше синело море, в которое впадали несколько рек. Тут ему даже пришло в голову, что место это будет покруче, чем Кавказское побережье Черного моря. «Неужели Швейцария? — поразился своей догадке Аналитик, в жизни в Швейцарии не бывавший. — А ведь точно: могли! Зазомбировали небось какого-нибудь миллиардера, он завещание написал в предложенном формате и утопился на следующий день. Скажем, спрыгнул с яхты: не выдержал, гад, мук совести перед ограбленным человечеством. А у нас зато теперь легальный анклав посреди Европы. Гениально! Но если Швейцария, то откуда море? Может, это юг Франции? Жаль, что не бывал раньше!»

Аналитик еще раз обратил внимание на зеленоватое солнце, нежно освещавшее идиллическую картину. Он было забеспокоился по поводу цвета и размера светила, но потом вспомнил про воздействие лекарств и успокоился. Внезапно в поле его зрения попала человеческая фигура, парящая в воздухе метрах в ста от него. Фигура принадлежала пожилому плешивому мужчине довольно непримечательной наружности. Одет он был тоже непримечательно — то ли в ночную рубашку, то ли в рясу, то ли в тогу, которую время от времени надували легкие порывы ветра, — и был вынужден придерживать одежды на манер Мэрилин Монро в одном из ее фильмов. Только его короткие и кривые конечности не вызывали того же приятного чувства. Аналитик засмеялся и приветственно помахал рукой. Фигура с энтузиазмом ответила. Аналитик уже было собрался подлететь к товарищу по несчастью — скорее всего еще одному пациенту шикарного санатория — и расспросить о местных порядках (отпускают ли в город?), когда фигура вдруг беспокойно повернулась и стала удаляться. «Наверное, появились санитары», — подумал Аналитик и огляделся. И действительно: санитаров было двое, и они были одеты, как и положено, в белое. Они стремительно шли на перехват непримечательного мужчины. Но что-то в их облике заставило насторожиться пребывавшего до этого в чудесном состоянии духа Аналитика.

У санитаров были большие, белые, подобные лебединым, крылья, которые и позволяли им передвигаться гораздо стремительнее, чем он сам. Эти крылья тут же совместились со страшным воспоминанием о незнакомце с лицом демона и лазере (или черт его знает чем!), выжигающем дыру в мостовой. «Господи! — испугался Аналитик. — Да ведь это же ангелы! И что же тогда получается? Где это я? Это Рай? Не может быть! Меня бы сюда не пустили! Я умер?!! А почему изжога? Разве у мертвого в Раю бывает изжога? А может, это — Ад?! А как же Лена? Служба? Родители? Что я буду тут делать?» Голова Аналитика закружилась от быстрой череды панических вопросов. Парить ему внезапно расхотелось, и он по крутой дуге влетел обратно в открытое окно своей комнаты, чуть не попав головой в одну из стен. Возле стены услужливо материализовался удобный кожаный диванчик. Аналитик, не в силах удивляться успехам местной мебельной промышленности, бессильно опустился на него.

Несмотря на полученный шок, значительно превосходивший шок от явления говорящей жабы, его сознание не могло не отметить всю иронию ситуации: казалось бы, попал в Рай, так радуйся перспективе вечного блаженства! Откуда же такая тоска, как будто тебя посадили в тюрьму или в первый раз призвали в армию? Видимо, надо просто привыкнуть? Но все же, а как все те, с кем было приятно или даже неприятно общаться в том, прежнем мире? Конечно, оставалась возможность вечного общения с ними и здесь, в Раю. Но, с другой стороны, большинство его знакомых никак не должны были попасть сюда. Опять возникал вопрос: а что же все-таки делал здесь он сам? Ведь даже если попытаться забыть смертный грех в ангольской саванне, который он совершил в бою, защищая свою жизнь, были в его жизни и другие ситуации, иногда напоминающие о себе муками совести и бессонными ночами: разбитые женские сердца, проигнорированные страдания африканских детей и многое другое — типичный набор пожившего в современном мире зрелого человека. Более же всего его мучили воспоминания о двух партизанских госпиталях, на которые он по ошибке навел штурмовую авиацию и десантников.

— Короче, — сказал вслух Аналитик, — что я тут делаю?

В этот момент в комнате непонятно откуда появился рослый ангел в потрепанной дерюжной рясе, в котором можно было узнать посланца небес, постоянно опаздывавшего в первой части и перенесшего Аналитика в Рай. У него было смуглое мужественное лицо хорошо сохранившегося пожилого испанского рыбака — тонкие черты, ярко-голубые глаза и сеточка симпатичных морщин под глазами. Сквозь очень поношенную и простую одежду проглядывало мускулистое тело профессионального солдата. Аналитику почему-то стало понятно, что этот ангел — существо одновременно заслуживающее всяческого уважения, но и вполне бессердечное.

— Извините, — смешался он и тут только заметил, что говорит на незнакомом ему языке, — я не пойму, где я и как сюда попал. Может, вы объясните?

— Пожалуйста, — отвечал ангел, — вы находитесь в Раю, вернее, в той его особенной части, которую миряне часто называют Эдемом.

— Так это правда?! — поразился Аналитик. — И это здесь жили Адам и Ева? А вы здесь главный?

— Главный здесь — Бог, наш Отец и Пастырь, — терпеливо ответил его собеседник, — я же несу ответственность за безопасность Рая и его обитателей.

— Так вы начальник службы безопасности? — логично предположил Аналитик. — В таком случае мы в некотором роде коллеги. Я ведь тоже в спецслужбе работал.

— Где ты, грешник, работал, я и так знаю! — проявил некоторое раздражение голубоглазый ангел. — Не гневи меня и придержи язык!

Подобное требование было хорошо знакомо Аналитику по службе в армии: там он его слышал достаточно регулярно. И если в армии он позволял себе иногда и поспорить на этот счет, то в данной ситуации, по-видимому, действительно не стоило сразу показывать всю остроту своих мыслительных способностей.

— Так как мне вас называть? — вежливо спросил он начальника небесного КГБ.

— Как и все — архангел Михаил, — просто ответил тот.

Аналитик испытал чувство, подобное тому, что испытал бы среднестатистический американец, встретив в супермаркете Михаила Горбачева: кто таков, точно уже не помню, но все равно хочется упасть на колени или хотя бы взять автограф. Тут наш герой справедливо решил, что, раз уж возникла такая возможность, то надо хотя бы выяснить некоторые подробности:

— Уважаемый… гм… архангел, а можно спросить, как я умер?

— Можно, — любезно ответил Михаил, — ты пока не умер. Еще не знаю зачем, но я решил на время перенести тебя сюда, в Рай. Так что не мучай себя и не спрашивай, чем заслужил это путешествие: ничем! Когда настанет твоя пора умереть, не думаю, что ты сюда попадешь. А если, раб Божий, будешь меня раздражать или плохо служить, то умрешь раньше, чем мог бы. Кстати, откуда у тебя эта богопротивная кличка — Аналитик? Мыслителем бы еще обозвался!

— Мыслителем меня… гм… ваше преосвященство, тоже иногда называли, — смиренно признал Аналитик, — только это делали командиры в армии и, к сожалению, в кавычках. В негативном, так сказать, контексте. Имея в виду неприятие моей многогранной личности. По общей рекомендации мне нужно было быть «попроще».

Михаил с подозрением посмотрел на Аналитика: похоже, грешник опять умничает. «Надо было оставить его в пустыне, — подумало сверхъестественное существо, — стервятники или мирское начальство с ним бы потом разобрались не хуже нашего. Но почему у этого… Аналитика такой сильный нимб? Пожалуй, побольше будет сила его, чем у многих святых … Откуда взялась она, зачем дана Богом? Зачем, Пастух наш, он здесь нужен? Ладно, как-нибудь разберемся…»

В руках Михаила материализовался пулемет «МГ». Архангел с профессиональным любопытством осмотрел его, одобрительно хмыкнул и аккуратно поставил под стенкой.

— Слушай меня внимательно, — продолжал он, — Эдем — это место, которое тщательно охраняют. Ты наверняка слышал, что здесь находится одно известное всем дерево. И, к сожалению, существует достаточно поучительная история несанкционированного доступа к нему и его плодам, начавшаяся с этого хлюпика — Адама. Так что лучше не подходи к этому дереву даже просто посмотреть: получишь по голове огненным мечом, а от него нет спасения ни ангелам, ни демонам. Я там поставил самых надежных ребят.

— А что, прародитель оказался так себе человечком? — не удержался любознательный Аналитик.

Михаил тяжело вздохнул, но все же решил удостоить умника ответом.

— Ну, представь себе: Господь себе на забаву создает этого бездельника и из ребра клонирует ему красивую жену. Делать ничего в общем-то не надо. В Раю тогда были одни ангелы, и их вполне хватало, чтобы полить цветы и проследить, чтобы волки овец не поели. То есть Адаму досталась синекура. Но мало того что он не справился с первой женой — Лилит, — которая была, конечно, вздорной, но в целом неплохой женщиной. Умудрился ей жизнь сломать: теперь даже говорить не хочу, где она и с кем. Мало того что он предпочел послушаться не Бога и меня, а свою вторую жену. Когда я явился для проведения дознания, этот беспозвоночный тут же сдал Еву, объявив, что «это она его подговорила». Думаешь, его за ослушание выгнали из Эдема и заставили землю пахать? Нет, Аналитик, его выперли за самое первое в истории человека предательство. Ясно?

Аналитик в задумчивости кивнул.

— Так вот, — продолжал Михаил, — я тебе честно скажу: не знаю пока, что с тобой делать и зачем ты мне нужен. Начнем с того, что побродишь по саду, освоишься с новой обстановкой. К хорошему привыкают быстро. Привыкнешь, конечно, и ты. Ангелы-охранники о тебе предупреждены. Из Эдема выйдешь спустя какое-то время. Найдем тебе сопровождающего. Да, вот еще что. То, что произошло с тобой в последнее время в миру… гм… Это может быть связано с определенными событиями у нас. Не все, блаженствующие здесь, довольны нашими порядками. В том числе и ангелы. Видно, мало им уроков подавленных мятежей. Попадаются и среди нас отщепенцы. Мы пока не знаем, кто ими руководит. Но с Божьей помощью все выяснится. Ведь все тайное становится явным!

Аналитик с интересом отметил неизбежное наличие диссидентов даже в самых благополучных юрисдикциях: будь то Рай или Сингапур. Хотел он спросить и о том, а почему же Господь не поможет своим слугам небесным в поиске загадочных (тоже небесных!) негодяев, посягнувших на райский уклад, но решил, что это будет слишком много для первого знакомства. Вместо этого он все же поинтересовался:

— А желтые алмазы тоже как-то связаны с этим заговором?

— Настанет время — узнаешь, — мрачно ответил его собеседник.

Почему-то Аналитику стало понятно, что Михаил и сам пока не очень представляет, что происходит, и что это его сильно беспокоит.

— Ну, оставайся с Богом! — откланялся Михаил. — А проводника я тебе пришлю. Даже уже знаю кого: такой же умник, если бы вовремя не покаялся, сейчас горел бы в Геенне Огненной!

С этими словами архангел дематериализовался. Аналитик же в глубокой задумчивости присел на сотворенный из воздуха диванчик. Ужасно хотелось выпить. Он даже не удивился, когда возле дивана появился столик, а на нем — красивый глиняный кувшин. Из кувшина призывно несло кислым запахом перебродившего винограда. Аналитик налил красной тягучей жидкости в неизвестно откуда взявшийся кубок и в один глоток осушил его. Вино было сладковатым, но приятным и в любом случае принесло желаемый эффект. Приободрившийся Аналитик отворил дверь и, попав в открытую колоннаду, прошел по ней в сад. Зеленое солнце склонялось к горизонту, предвещая близкие сумерки. Воздух был теплым, сухим и наполненным ароматами растений. Аналитик подумал, что с удовольствием провел бы здесь старость: на травке, с бокалом кагора в просящей покоя руке. Но тут до него дошло, что, при известном раскладе событий, ему, возможно, придется провести здесь не старость, а вечность. На душе стало тоскливо, и он мысленно затребовал еще один кувшин. Когда, налив себе полную чашу, он присел на мраморную скамью, к нему тут же подошел олень и доверчиво ткнулся влажным носом в колени. От райского оленя исходил чистый запах ухоженного ручного животного. Аналитик машинально погладил того по теплому шершавому боку. Олень вдруг встрепенулся и, настороженно посмотрев в сторону красивыми глазами, убежал.

Неожиданно на скамейку запрыгнули две крысы. Крысы тоже выглядели испуганными. Одна из них — особь мужского пола пестрой черно-белой окраски — умоляюще поглядела на Аналитика и с резвой наглостью, свойственной этим животным, проворно залезла под его одежду. Вторая крыса — серая самочка — последовала за первой. Аналитик вздрогнул от ощущения копошащихся под курткой грызунов, но выгонять не стал: сладкое вино притупило рефлексы. С неба прямо на траву возле скамейки спикировали два ангела, бывшие, судя по широким плечам, сверкающей броне и горящим огнем мечам, охранниками эксклюзивного объекта. У них были приторно правильные черты лица и светлые волосы. Они были удивительно, как однояйцевые близнецы, похожи друг на друга.

Ангелы подозрительно покосились на мирскую одежду Аналитика — потертые штаны-хаки, тенниску и куртку с множеством карманов. Но, будучи, по-видимому, предупрежденными архангелом, обратились к незнакомцу с определенной долей вежливости:

— Сын Божий, не видел ли ты богомерзких созданий, пробегавших тут минуту назад?

— Это оленя, что ли? — по армейской привычке кинулся дурнем Аналитик. — Так эта богомерзкая тварь только что умчалась вон в ту рощу.

— Нет, избавь Господи, мы не про оленя говорим! — уже несколько более раздраженно сказал один из ангелов. Второй при этом повел крутыми плечами: видно, церемониться с праведниками они здесь не привыкли, и запас их терпения иссякал прямо на глазах.

— Мы говорим про крыс, — жестким голосом уточнил широкоплечий, — которые неизвестно как сюда, в Рай, попали и пока неизвестно, с чьей помощью. И которых я только что наблюдал на этой скамейке.

Аналитик почувствовал, как под курткой задрожали пушистые тела двух вредителей. Скорее всего не от смеха.

— А почему же они богомерзкие? — попробовал он перевести разговор на отвлеченную тему. — Ведь создал же их зачем-то Бог?

— Бог и вас, людей, зачем-то создал, — сквозь зубы произнес первый ангел, — но не все вы — здесь, в Эдеме. Крыс нам тут, как и людей, не нужно: быстро плодитесь, много жрете и еще больше гадите. Так где эти твари?

— Ну, теперь, конечно, понятно. Снизошла на меня… гм… благодать. Если вы имеете в виду тех двух лабораторных крыс, так они помчались в сторону вон того фонтана. Не видели? Может, винца примете: для наведения резкости?

— Мы на службе, — недружелюбно ответил широкоплечий, — а неплохая у тебя куртка, раб Божий: дай-ка посмотреть!

Аналитик понял, что ангел решил попробовать его на прочность.

— А ордер у тебя есть, красавчик? Мандат предъяви!

— Да мы тебя, из грязи слепленного…, — зашипел тот. Судя по тону, мандата у них явно не было.

— Вот и лети себе дальше, можешь даже… подальше! — нагло продолжил уже нетрезвый Аналитик. В кармане куртки он на всякий случай нащупал баллон с перечным газом: чем черт не шутит, может, и от ангелов бы помог!

В полном разочаровании от подобного отсутствия доброй воли один из крылатых амбалов взмахнул огненным мечом и легко, как бритвой, снес стоявшее рядом дерево. Ствол рухнул на подстриженную траву, показав обугленное и тлевшее место среза. Аналитик демонстративно захлопал в ладоши.

— Спасибо, дяденька! А еще фокус покажете?

Неизвестно, чем бы закончилось это становящееся все более задушевным общение, но рядом вдруг оказался какой-то человек. В незнакомце Аналитик узнал болтавшуюся в воздухе фигуру, которую отогнало звено крылатых ангелов-стражников.

— Избавь нас, Господи, от козней Лукавого! — прокричал он с сильным итальянским акцептом. — Помолимся, братия и слуги Божьи!

После чего демонстративно упал на колени и забормотал молитву.

Ангелы нехотя повернулись к нему.

— А тебе чего, звездочет, надобно в запрещенном месте? Или забыл ты про кары за непослушание? Райское правосудие вершится верно и быстро. Не успеешь и моргнуть, как отправим сам знаешь куда!

— Помню, помню! — с готовностью отвечал тот. — И Святую Инквизицию помню, и про «испанский сапог», и куда отправить меня можете. Только здесь я по приказу архангела Михаила — сопровождать сына Божьего Аналитика в его странствиях по Эдему и Раю. И в непотребной гордыне моей полагаю, что если кто из вас, красавцев, помешает мне в этом деле, то сами знаете, что архангел с вами сделает!

Ангелы молча переглянулись. Видимо, дисциплина у них была не хуже, чем в израильской армии, а потому они предпочли удалиться, сказав на прощание:

— А крыс мы выследим! И с вас глаз спускать не будем!

— Аллилуйя! — отсалютовал им винной чашей Аналитик. — И попутного ветра в спину! Не хотите ли отведать? — обратился он к незнакомцу.

— С удовольствием! — отвечал тот. — Как по мне, так сладковато будет, но при жизни приходилось и худшую дрянь пить. Позвольте представиться: Галилео Галилей, можно просто — Галилео.

— Погодите, — опешил Аналитик, — вы тот самый Галилео? Которого сожгли?

— Нет, уважаемый, сожгли Джордано Бруно, я же мудро признал свою неправоту и избежал подобной участи, — с некоторой печалью ответил Галилео. — Джордано потом тихо реабилитировали и тоже пустили в Рай, но он, встречаясь со мною, до сих пор отворачивается. И вы знаете, спустя столетия могу признаться: я готов был бы отправиться на костер, лишь бы этот глупый гордец стал снова здороваться при встрече. Но вернемся к нашим делам. Вы мне еще не нальете?

Тут Аналитик почувствовал оживление под своей курткой: наверное, две крысы решили, что пора бы уже перебраться в более надежное укрытие. Когда из рукава показался розовый нос со светлыми усами, Аналитик без церемоний задвинул крысячью морду обратно, взглянул на пару бдительно парящих над парком крылатых гестаповцев и предложил:

— А не пройтись ли нам в место потише?

— Полностью поддерживаю, — охотно откликнулся Галилео. — Кстати, крыс я не видел со дня смерти, и тогда они, по-моему, выглядели иначе. И было их гораздо больше. Во всяком случае, в моем городе. В те времена они переносили чуму и холеру. Они сюда что, контрабандой попали?

 

Глава 2

Когда двое собеседников зашли в отведенную Аналитику комнату и присели на диван, крысячья пара тут же избавила их от своего присутствия, найдя одним им заметные вентиляционные отверстия. Только сейчас, оглядевшись, Аналитик с удивлением обнаружил, что не видит электрических выключателей. Когда, повинуясь его желанию, они все же материализовались вместе с плафоном на стене, попытки включить свет в темнеющей комнате ни к чему не привели. Плафон оставался темным. Он вопросительно посмотрел на Галилео:

— Здесь что, проводку забыли сделать? Или…

— Да, — отвечал тот, — вам лучше подумать о масляной лампе: в Раю нет электричества.

Когда лицо Аналитика отразило испытанное по этому поводу разочарование, он продолжил:

— Вам придется привыкнуть к мысли, что вы оказались в мире, совершенно отличном от земного. Придется обходиться без света, телевидения, электробритв и Интернета. Кстати, где, по вашему мнению, находится Рай?

— Небеса? — неуверенно промямлил Аналитик.

— Что вы, дорогой мой! Хотя, конечно, это довольно распространенное заблуждение. Так вот, Рай не находится просто на небе. Я, если вы помните, был в миру неплохим астрономом. Скоро наступит темнота, и на райском небе тоже появятся звезды. Звезды и их расположение относительно друг друга будут сильно отличаться от той картины, что мне посчастливилось наблюдать с Земли. Времени у меня здесь много, и потому я приблизительно рассчитал, откуда такую карту неба можно увидеть. И знаете, что получилось?

— Я весь внимание! — хриплым от волнения голосом ответил Аналитик.

— Приблизительно возле Альфы Центавра. К сожалению, точнее определить не получается.

Аналитик подавленно молчал. Вдруг оказаться в Раю и одновременно проделать путь до Альфы Центавра было слишком ошеломляющим сочетанием новостей. Галилео, привыкший за прошедшие столетия к пребыванию бог знает где, подлил себе в чашу и невозмутимо продолжал:

— Но это еще не все: существует возможность почти мгновенного перенесения из Рая на Землю и обратно. Никто пока не смог до конца понять, как это происходит. Если использовать неудачную аналогию, вместо того чтобы добираться по бесконечным переходам до нужной вам в огромном доме комнаты, вы просто проходите сквозь стену и оказываетесь именно там, где надо. Концептуально все очень понятно. Но как пройти сквозь эту самую стену? Пока лишь установлено, что даже в Раю такая возможность дана далеко не всем. Например, ангелы это делать могут, а мы, бывшие смертные, — нет. Когда мы попадаем в Рай или покидаем его, это происходит лишь с помощью все тех же ангелов. Моя теория заключается в том, что Рай находится в другом измерении, равно как и прочие подобные заведения. И лучшей теории я пока не слышал.

— О чем вы говорите, — изумленно спросил Аналитик, — разве этот Рай не единственный?

— Что вы, коллега, это Ад — на всех один! А мест, называемых Раем, действительно несколько. Я точно знаю, что наш — один на библейских евреев и христиан всех конфессий. Слышал, что есть еще мусульманский. Наш рай — это, в двух словах, бесконечное застолье. Мусульманский — групповое гаремное расслабление в компании самого главного пророка. Разумеется, тоже бесконечное. Может, есть заведения и с более продвинутыми концепциями вечного блаженства. Дело в том, что ангелы — народ неохотно болтающий на подобные темы. А таким, как я — слишком любопытным, — дают лишь ограниченные возможности для путешествий и работы с архивами. Я даже не в состоянии материализовать для себя кувшинчик вина, как некоторые.

— Почему же?

— Не вышел святостью. Вы же, по всей видимости, чем-то заслужили свои привилегии: что-то вроде старинной скатерти-самобранки, только получше. Дом вы с помощью одного желания даже в Раю не построите, но всякие мелочи вроде мебели, вина, еды из существующего довольно разнообразного ассортимента и так далее получить можно. А вот попробуйте заказать свежую земную газету!

Аналитик попробовал. Перед ним возникло светящееся облачко, которое вскоре поблекло и исчезло.

— Вот видите! За нею пришлось бы посылать ангела! Но вернемся к природе Рая. Во-первых, он скорее всего в другом измерении, во-вторых, он — не единственный, в-третьих, за порядок здесь отвечает раса ангелов. И на этом стоит остановиться.

— Простите, — перебил его Аналитик, — а почему мы можем летать?

— А-а! — обрадовался Галилео. — Это одно из уникальных физических свойств этой части вселенной: вы действительно можете летать, только это скорее можно назвать парением — как надувные шары на земле. Действительно же быстро летают обладающие крыльями ангелы, демоны и прочие сверхъестественные существа. Плюс, конечно, механические устройства, способные передвигаться с помощью пара. Так вот. Ангелы.

Галилео собрался с мыслями.

— Я считаю (но, ради Бога, не выдавайте меня иерархам!), что Господь сначала создал не все то, что находится в этом, другом, измерении, а Землю и людей. Соответственно, люди могут быть гораздо старше ангелов как раса, а не наоборот, как следует из Библии. Но здесь, как вы понимаете, подобная теория популярной быть не может. Так же, как не понравилась когда-то европейцам и идея о том, что первые люди появились в Африке. То есть приблизительно шесть тысяч лет назад Господь вдруг решил, что просто так людям будет скучно, и создал ангелов, которые должны бы помогать им на Земле и регулировать их жизнь в Раю и других подобных местах. Не скажу, что ангелам это очень нравится, но пока они трудятся, хотя и все с меньшим энтузиазмом. Как ветеран данного пансиона скажу: с течением времени наступает перенаселение, и качество обслуживания падает.

— А разве Рай не бесконечен?

— К сожалению, нет. По крайней мере это так в отношении данного Рая. Даже в Библии есть на этот счет упоминание о максимальном количестве праведников, которые смогут после Страшного Суда попасть на небеса: если не ошибаюсь, Иоанн в своем Откровении упомянул лишь сто сорок четыре тысячи мест. Конечно, за тысячи лет многое изменилось, да и авторы Библии были во многом наивны. Современные технологии, которым Рай тоже не чужд, уже позволили увеличить поддерживающую способность Рая в сотни раз, и как говорят сведущие работники адского рабочего контингента, это — далеко не предел.

— А что это за контингент?

— Уважаемый коллега, вы только начинаете узнавать малую толику того, что вам надо знать о происходящем здесь. Поэтому не удивляйтесь! Рай — это высокоразвитая структура. Основу ее создал Господь. Когда я говорю «создал», я имею в виду прежде всего сотворение «капли». Да, да, не удивляйтесь! Рай — это гигантская шарообразная водяная капля, висящая в данном измерении. Не совсем понятно как. На этой капле по физическим законам, созданным Богом для этого измерения, которые сильно отличаются от привычных, земных, опять же непонятно как дрейфует материк или что-то вроде огромного земляного айсберга. По неподтвержденной информации, на поверхности его удерживают три огромных существа.

— Существа? Какие существа? Киты?! Да вы шутите!

— Отнюдь. Я, правда, за неимением соответствующего снаряжения, пока не имел возможности обследовать подводную часть материка. Но материк действительно движется и делает это произвольно, иногда вне зависимости от влияния лун и вращения самой «капли» вокруг своей оси. Может, кстати, отсюда и пошла древняя ошибочная картина мира с плоской Землей, покоящейся на трех китах: на каком-то этапе ее просто перепутали с картиной мира, которая действительно существует здесь. Еще раз повторю: привычная физика здесь мало чего значит. Здесь совершенно по-иному работают гравитация и магнитные поля. Последние, кстати, я пока не обнаружил, но если их и нет, то, по всей видимости, есть что-то иное, хоть частично заменяющее их.

Другой движущей силой этого измерения является энергия святости. Или по крайней мере я ее так называю. Извините, вы слишком рано начали недоверчиво улыбаться! В небольших количествах эту энергию можно найти и на Земле: если вам повезло, вы встречали людей, добившихся выдающихся экстрасенсорных способностей через усмирение духа и плоти. Если же вы их не встречали, то наверняка о них слышали: большая их часть стала святыми и потому сейчас находится здесь, в Раю. Например, главные фигуры христианской религии — местная элита — обладают огромным количеством этой энергии. Какая-то ее часть даже осталась там, на Земле, в их мощах. Большое количество этой энергии находится и в ангелах, особенно на верхушке иерархии. Эта же энергия, однако, хотя я и называю ее «святою», имеется и у персонажей, не имеющих ничего общего со святостью. Поэтому и в Аду ее немало.

— Так что это за «адский контингент»? — спросил Аналитик, старавшийся переварить услышанное без тяжелого повреждения рассудка.

— Извините, коллега: отвлекся! Просто одно цепляется за другое. Так исторически сложилось, что поскольку христианская религия всегда была очень требовательна и догматична, то вероятность попадания в Рай даже для вполне приличных членов общества никогда не была высокой. Посудите сами: выругался — грех, врезал в сердцах по морде — грех, пожелал жену ближнего своего — опять же грех! А кто же их, жен, не желал? Проживи так жизнь, и таких грешков накопится ой как много! А если еще и не покаешься или не успеешь это вовремя сделать… А здесь райские бюрократы во главе с архангелом Гавриилом только рады будут прицепиться к любому греху и отправить в Ад. С одной стороны, в Раю места и ресурсов не хватает, с другой — в Аду грешники на многое не рассчитывают. Плюс, с течением времени, многие адские эксцессы вроде купания в дорогостоящих и загрязняющих окружающую среду котлах с горящей смолою во многом уступили место нормальным мучениям вроде зубной боли, лишения сна или принудительных работ. В общем, в Раю существует объективная потребность в рабочей силе, квалифицированной и не очень: кто-то должен проектировать и строить инфраструктуру, выращивать продукты питания, чистить канализацию, убирать за праведниками комнаты, следить, чтобы волки в Эдеме овечек не сожрали. И так далее. Кто это будет делать? Ангелы? Этих с самого начала с трудом можно было заставить даже за собой прибрать. Мол, мы слуги Божьи и готовы повоевать, поохранять или с поручением на Землю слетать — развеяться. А в грязи копаться — не ангельское это дело!

— Кого-то напоминает!

— Конечно! Дворян-офицеров. Когда же народа на Земле стало прибывать, то настал кризис. Если, например, заставлять праведника пахать в огороде и кормить себя и других таких же праведников, то он, вполне естественно, может и возмутиться: а зачем, мол, я на Земле мучился, хребет гнул, от мирских радостей отказывался в пользу блаженства вечного? А блаженство вы сами знаете, как многие понимают. В лучшем случае: ни черта (прости Господи!) не делать, созерцать Альфу Центавра да вести разговоры за бокалом сладкого вина. В худшем же… не буду даже говорить! То есть если об этом станет известно на Земле, то кто же в Рай стремиться будет, прилично себя вести?!

— Неужели люди себя прилично ведут только потому, что стремятся попасть в Рай? По-моему, мы изменились в лучшую сторону, — возразил Аналитик.

— Может, и изменились, — с некоторым сомнением ответил Галилео. — Но только вы ошиблись: в мое время люди вели себя прилично не потому, что хотели в Рай, а потому, что боялись попасть в Ад.

Но вернемся к вашему предыдущему вопросу. Есть, конечно, и те, кому поработать в радость, но опять же: не сортиры чистить! Вы хоть раз встречали нормального человека, который по своей воле и без вознаграждения будет ковыряться в нечистотах? То есть, по-хорошему, в Раю работать некому. Тут-то кульпиты — так мы их здесь называем — и помогают. Ад присылает нам массы мелких грешников на всяческие работы. Тут и упомянутые любители матерных выражений, и некрещеные дети крещеных родителей. И в итоге — всем хорошо! В Аду не надо тратить ресурсы на их содержание. В Раю есть кому работать. Самим кульпитам тоже в радость: никто особенно не мучает, дышишь свежим воздухом, занимаешься общественно полезным трудом. Иногда особенно отличившимся позволяют свидания с близкими, попавшими в Рай. А уж в особенных случаях даже дают полное прощение и пускают на постоянное жительство как натурализовавшихся праведников. Подобные случаи чрезвычайно редки, но оказывают большое воодушевляющее воздействие. В последнее время, кстати, стали даже использовать лотерею: мол, на все воля Божья! У американцев научились, спаси их Господи! Интересно, что некоторые кульпиты и не согласились бы сюда навсегда перебраться. Говорят: «Скучно! Я лучше вернусь на время в Ад, помучаюсь, конечно, не без этого, зато потом предамся всласть разврату и опять сюда, гастарбайтером — умильную рожу корчить!»

— А вы-то сами не скучаете? Не тянет на греховное?

— Скучновато, конечно, — вздохнул Галилео, — но зато семья здесь же. Разумеется, тяжеловато с одной женщиной общаться пять столетий, но есть в этом и свои преимущества. Да и дети рядом: на душе спокойно. И даже своим любимым делом — познанием вселенной — могу заниматься, хоть и с ограничениями. Добавьте умеренный, но постоянный комфорт, здоровую пищу, отсутствие болезней, свежий воздух… Иногда, конечно, тянет заняться запретным… но приходится терпеть, а куда деваться? Кстати, и похмелья здесь не бывает. Да, да… Правда, безудержное пьянство все равно не поощряется. Недавнее дьявольское порождение — наркотики — вообще запрещены под угрозой немедленной отправки в Ад или даже вычеркивания из Книги. Хотя и ходят упорные слухи, что кое-кто все равно пытается их протаскивать контрабандой: даже среди ангелов порой находятся те, кто не способен противостоять искушениям. И таких — не так уж и мало.

— Расскажите теперь о тех, кто недоволен райскими порядками. Я уже слышал, что таковые есть.

— Что ж, это не афишируется, но диссиденты, разумеется, наличествуют, как и в любом сообществе мыслящих существ. Прежде всего это — праведники, разочарованные условиями вечного пребывания. Надо сказать, что «вечность», между нами, тоже довольно относительное понятие. Обычно — это пара столетий, иначе здесь давно было бы не пройти. В большинстве случаев праведники покидают это место добровольно, когда уж совсем надоело. Покончить жизнь самоубийством у нас невозможно, а потому спасенный, которому опротивела наша благостная рутина и наскучили даже развлекательные экскурсии в Ад…

— Что, и такое бывает?

— Разумеется, и с незапамятных времен: праведников привозят туда, чтобы они возрадовались по поводу мучений грешников и еще раз оценили, как им повезло с местом вечного пребывания и существующих у нас условий. Заодно, если кто-то, например, решил выкурить сигарету — что ж, во время экскурсии на это закроют глаза, но надо знать меру и опасаться доносов.

— Там, наверное, не только сигареты предлагают? — предположил Аналитик.

Галилео испуганно огляделся в пустой комнате и сказал:

— Я там не бывал, но рассказывали всякое… Так вот, по поводу «вечности». Конечно, если вы — праведник с именем или хорошими связями, то теоретически «вечность» для вас так и останется «вечностью». Если же вы не очень выдающегося происхождения и заслуг, то на каком-то этапе вас могут без предупреждения просто отправить на хранение в еврейский Рай: спать в темной комнате и видеть сны, как приятные, так и не очень. Если вы вспомните земные кладбища, то поймете, о чем я говорю: трудно найти могилы старше, чем двести-триста лет. Если такие и попадаются, то обычно это — писатели, политики, короли. И то: кому как повезет. А если ты — простой смертный, то можно с большой долей вероятности ожидать, что пройдет короткое время, и над тобой либо появится сосед-вонючка, либо построят что-нибудь индустриальное или неприлично шумное вроде увеселительного парка. А то и вовсе смоет все кладбище в речку весенним паводком. Вместе с последней памятью о рабе Божьем. Но на сегодня, пожалуй, хватит! Ложитесь-ка спать, коллега. Завтра совершим первую экскурсию.

С этими словами симпатичный старик Галилео допил беспохмельное вино и почмокал губами. Ему явно не очень хотелось расставаться с необычным собеседником и удовольствием, получаемым от полного и нераздельного внимания к своим лекциям.

— Да, вот еще что. Вы — очень редкая птица. Ведь вы по-прежнему живы и у нас, что называется, в гостях. Такое случалось, но редко. Я припоминаю Моисея и Мохаммада. Им тоже посчастливилось побывать с, так сказать, туристическими целями и в Раю, и в Аду, когда они еще были живы. Так вот: поскольку вы живы, то, по определению, не мертвы. А если вы не мертвы, то вас можно убить. В отличие, скажем, от меня. Поэтому будьте осторожны! Не стесняйтесь звать охрану. Они, конечно, лентяи, хамы и людей не очень празднуют, но дисциплина у них крепкая и падших предателей среди них нет. Скорее всего.

Оставшись один, Аналитик почувствовал бесконечную усталость. В окне светились огромные чужие звезды. Мрамор комнаты медленно отдавал тепло прошедшего дня. В парке за окном было темно и тихо. Не хватало привычных звуков земного леса: встревоженных криков ночных птиц и рычания хищников. Скорее всего, по заведенным в Эдеме порядкам, тигр и лань мирно спали где-нибудь в кустах, не мешая друг другу. Воздух был чист, приятно прохладен и абсолютно свободен от комаров. В общем, полная тоска. По счастью, у Аналитика просто не хватило сил на то, чтобы мучить себя бессонным осмыслением того, что в принципе осмыслить невозможно, а можно лишь просто принять как данное. Выпитое вино окутало мозг спасительным теплым туманом, и он уснул.

В эту ночь ему снились добрые сны. Он опять был ребенком, которого солнечным летним утром наряжали в короткие штанишки и смешную белую панаму, чтобы вести в зоопарк и кормить восхитительным жирным пломбиром. Его родители были молоды, красивы и счастливы. Он опять испытывал восторг первой влюбленности и первого поцелуя. Он вновь переживал гордость успешного поступления в институт и глупую мальчишескую радость от ношения формы с погонами младшего лейтенанта. И, наконец, ему снилась Лена. Она, нагая и прекрасная, спала на его застиранных простынях с по-детски приоткрытыми пухлыми губами и рассыпавшимися по подушке волосами цвета спелой пшеницы. Он тихо гладил ее по гладкой загорелой руке, освещенной зеленым солнцем, и она улыбалась во сне.

Сеньор Альфред и его жена Сюзанна, контрабандой попавшие в Рай, тоже провели насыщенный впечатлениями день. Когда они, по своему крысячьему обыкновению, двадцать раз позанимались любовью и восемьдесят восемь раз описали вентиляционные отверстия нового убежища, день этот закончился. Двум вредителям стало так же тоскливо, как и принесшему их в этот неизведанный мир человеку. Пыхтя и попискивая, принюхиваясь к своим собственным следам, они вернулись в комнату, где спал Аналитик. Найдя на мраморном полу уже знакомую им куртку, они, покопошившись, свернулись в пушистые клубки и наконец уснули.

Глубоко за полночь до того мирно сопевший в бок своей подруги крыс Альфред вдруг встрепенулся, открыл свои водянисто-красные глаза альбиноса и нервно зашевелил розовым носом с длинными белыми усами. Что-то было не так! Недаром ему не нравилось это место — без огрызков и корок. Его движение разбудило и Сюзанну, которая мгновенно присоединилась к анализу непонятных запаха и шума, доносившихся из того самого вентиляционного отверстия, которое они использовали накануне. Обладающие ночным зрением грызуны вскоре с ужасом увидели, как из отверстия показалась отвратительная морда здоровенной рептилии, напоминающей земную гремучую змею. На ее черном лбу слабо светилось белое пятно странной формы, похожее на иероглиф или букву древнего алфавита. После того как ее мускулистое тело полностью оказалось в темной комнате, змея повернулась в сторону кровати, на которой мирно сопел Аналитик. Два вредителя, парализованные пришедшим из генетической памяти страхом, смотрели на то, как рептилия, извиваясь толстыми кольцами и издавая характерный погремушечный звук, направилась к уже один раз спасшему их человеку. По уверенным движениям кошмарной гадины было понятно, что она не просто змея и что в этой комнате она отнюдь не собиралась прятаться от ночного холода.

В этот момент открытое окно комнаты вдруг резко скрипнуло от неведомо откуда взявшегося порыва ветра — первого и последнего в эту ночь в Эдеме. Этого скрипа хватило, чтобы обе и без того испуганные крысы оставили свое убежище под курткой и, громко перебирая когтистыми лапами, с писком метнулись в сторону, противоположную движению змеи.

Рептилия, не в силах преодолеть охотничий инстинкт, пробужденный видом близкой и лакомой добычи, сделала резкий бросок в сторону Альфреда. По дороге она задела столик с уже пустым кувшином из-под вина и промахнулась, щелкнув ядовитыми зубами в сантиметре от стремительно удаляющегося голого крысиного хвоста. Кувшин с грохотом разбился о мраморный пол. Проснувшийся Аналитик обалдело сел на кровати и уставился на мечущихся по комнате в свете самих по себе загоревшихся свечей огромную змею и пищащих от ужаса грызунов.

Когда его пробудившийся мозг оценил ситуацию, то первым и единственным инстинктивным желанием грамотного военного было оказаться как можно дальше от этого места в как можно более короткий промежуток времени. Однако позорно промахнувшаяся тварь к тому времени уже опомнилась и, повернувшись к Аналитику, издала гнусный шипящий звук и угрожающе подобрала для атаки кольца мускулистого тела. Стало понятно, что при попытке ретироваться Аналитик лишь успел бы повернуться к окну передом, а к ядовитым зубам задом, но никак не достигнуть безопасной зоны. Недолго думая, он кинул в гадину подушкой и, свалившись с кровати, схватил лежащий под стенкой пулемет. Пока та выбиралась из облака легчайшего пуха, он взвел затвор и нажал на спуск «шпандау». Пулемет послушно изрыгнул длинную очередь, чуть; не вылетев из дрожащих рук Аналитика. Комната наполнилась оглушительным грохотом, вспышками выстрелов, пороховым дымом и мраморной крошкой. Страшный серпент на время пропал в образовавшемся облаке. Аналитик попробовал прислониться к стене и перевести дух, когда из тучи дыма, пыли и перьев вновь как ни в чем не бывало появилась все та же мерзкая голова с торжествующе раззявленной пастью и светящимися глазами.

— Ну что, грешник, может, сам застрелишься? — изрекла противным голосом змея, нехорошо ухмыляясь.

— Не дождешься! — в панике крикнул Аналитик и запустил бесполезный пулемет в недоступную пулям тварь.

Вращающийся, как бита при игре в городки, пулемет прочертил пространство комнаты и с неожиданной силой тяжело залепил гадине поперек жирного туловища. Блестящие кольца, влекомые железным «МГ», полетели в угол. Когда тугое туловище рептилии соприкоснулось с мраморной стеной, та задрожала, как будто в нее с разгона ударилось резиновое колесо от многотонного грузовика. Издавая злобное шипение, рептилия вылезла из угла и вознамерилась продолжить агрессию, когда дверь распахнулась и в комнату ворвался ангел-охранник. Увидев змею, он, не раздумывая, взмахнул огненным мечом. Змея тоже недолго раздумывала и метнулась к окну. Меч, со свистом прочертив огненную дугу, рассек ее пополам. Перерубленное на две части покрытое блестящей чешуей тело еще на лету вспыхнуло ярким пламенем, и на мраморный пол упали лишь жирные хлопья липкого пепла. Ангел с лязгом задвинул в ножны огненный меч и спросил всклокоченного и мокрого от пота Аналитика, покрытого пылью, сажей и пороховой гарью:

— Раб Божий, ты разглядел, что за знак был на лбу у змея?

Аналитик, не сразу найдя сил произнести хоть слово, отрицательно покачал головой и сел на расстрелянный из пулемета диван. Про себя он подумал, что надо было сначала знаки разглядывать, а уж потом мечом махать. Хотя, быть может, именно эта торопливость и спасла его от ядовитого укуса. В комнату через окно влетел еще один ангел. Оба охранника принялись выполнять детективную работу: деловито осматривать комнату, нюхать следы и пробовать на язык жирный пепел. На небе появилось зеленоватое свечение — предвестник близкого рассвета.

— Почему же эту гадину не брали пули? — устало спросил ангелов Аналитик.

— Потому что эта тварь — демон, — отвечал один из них, — а ваши земные пули демонов и ангелов только щекочут. Демона способна остановить лишь пуля, окропленная кровью невинного мученика.

— И как же вы такие боеприпасы делаете? Где кровь-то такую берете?

— Приходится мучить невинных, — деловито ответил ангел, — а что делать?

Аналитик сплюнул от отвращения и, воспарив, вылетел через окно в парк и сел на мокрый от росы козырек плоской крыши. Над близким горизонтом начинало подниматься бело-зеленое солнце. Воздух был прохладен. В лесу, стремительно нарастая, начиналось утреннее пение птиц. В миниатюрное поле овса неподалеку вышло подкрепиться семейство медведей. Рядом с ними мирно паслись лани и кабаны. Вдалеке слышался мерный звук идущей по гравиевой дорожке колонны людей. На работу вели отряд кульпитов.

 

Глава 3

Возле Управления полиции Луанды вот уже лет пятнадцать стоял гигантский бульдозер, по славянскому названию которого — Stalowa Wola — можно было легко предположить его происхождение. Согласно легендам, передаваемым из поколения в поколение, бульдозер, который все местные европейцы называли не иначе, как «памятник ангольскому социализму», заглох где-то в 87-м из-за поломки копеечной запчасти. С тех пор, как здесь водилось, его не беспокоили. Сняв со стального монстра все, что могло пригодиться в хозяйстве, местные жители оставили его на произвол судьбы и стихии. Но бульдозер был сделан на совесть, и даже сейчас на нем сохранились следы первоначальной ядовито-желтой краски.

Наиболее ехидные приезжие неоднократно рекомендовали местным плюнуть на недостроенный амбициозный мавзолей для набальзамированного тела местного Ленина — Агоштиньо Нето — и захоронить вождя ангольского пролетариата (если к таковому можно было отнести кучу чиновников, несколько десятков автомехаников и импортированных мусорщиков-филиппинцев) в металлических недрах бульдозера. Ангольцы со свойственным им мягким необидчивым юмором отшучивались: а что, если оба — мумия-водитель и стальной гроб с гусеницами шириной в полметра — оживут? Ведь первыми будут давить вас — империалистов!

В общем, вместо набальзамированного революционера в стальных недрах несуразной машины поселилась кошачья колония. Надо сказать, что кот в Африке — это не ваш жирный кастрированный европейский котик, перебирающий харчами и писающий в унитаз. Ангольский котяра — это худое, чудом выживающее хищное животное без всяких комплексов, способное сожрать и крысу, и змею, и гнилое яблоко, если последнее еще не подобрал голодный африканский шкет. Пожалуй, единственное, что даже ангольский кот съесть не в состоянии, — это свежевыловленная акула, чье жесткое мясо пахнет аммиаком, как бабушкин скипидар. И, милые мои, если вам дорог ваш человеческий облик, избавь вас Господь лезть к подобному котику с ласками!

За всю жизнь равнодушного к котам Детектива его контакт с этими Божьими тварями ограничивался эпизодическим пинком в худую задницу, когда очередной дохляк не успевал освободить дорогу, или, в нескольких случаях, безуспешной погоней за особенно отчаянным экземпляром, которому удалось стибрить с письменного стола бутерброд с армейской тушенкой. За жизнью бульдозерной колонии Детектив следил скорее по привычке, поскольку все равно ежедневно проходил мимо стального чудища по пути на службу. По его наблюдениям, в пестрой компании, напоминавшей передовое подразделение сицилийской, мафии, посланное по ошибке вместо благополучной Америки в нищую Африку, преобладали самки. Начальником организованной кошачьей группировки — «капо» — был рыжий коренастый урод с широченной исцарапанной мордой, рваными ушами и зелеными глазищами, как у Малюты Скуратова — патологического убийцы из окружения Ивана Грозного.

Лишь однажды, в свой профессиональный праздник, дабы насмешить уже хорошо принявших сослуживцев, к тому моменту не очень трезвый Детектив вдруг решил показать фокус. Он взял завалявшийся в ящике письменного стола пузырек с настойкой корня валерьяны и пригласил толпу полицейских разделить с ним интересное зрелище. Подойдя к бульдозеру, он намочил кусочек ваты в жидкости с характерным резким запахом и, привязав ватку за ниточку, начал помахивать ею и издавать звук, на который коты всего мира — видимо, на основании какой-то тайной кошачьей конвенции! — имеют обыкновение отзываться.

Сидящий на остове рубки управления металлического динозавра часовой — пегий кот черно-рыжего цвета — издал предупреждающий мяв, в ответ на который вывалил весь многочисленный гарем. До самочек тут же донесся удушающий наркотический аромат. Самой морально неустойчивой оказалась любимая наложница рыжего урода, которая тут же подбежала к куску ваты. Детектив дернул за нитку, и предмет кошачьего вожделения улетел из-под самого носа. Черная кошка тут же тщательно вылизала потрескавшийся асфальт и, вздрогнув всем своим грациозным телом, начала кататься на спине и протяжно мяукать от восторга. Стражи порядка дружно заржали и начали хлопать Детектива по тощей спине, благодаря за бесплатное цирковое представление. Но это было лишь начало! Израсходовав две трети пузырька и пять минут времени, Детектив сумел устроить массовую наркотическую оргию, заставив дюжину кошек кататься в пыли с оргазмическим мяуканьем.

Наконец из несостоявшегося мавзолея Агоштиньо Нето вылез и сам рыжий патриарх, очевидно, не ожидавший увидеть открывшееся ему зрелище. «Малюта» испуганно вращал головой, наблюдая за нравственным падением своих гражданских жен, и периодически с неприязнью поглядывал на Детектива, которого он вполне справедливо подозревал в организации этого непотребства. Наконец и до начальника гарема донесся запах проклятого корня. Вся пьяная компания еще пуще захохотала, увидев, как у рыжего хищника напряглись мышцы на мощном загривке и выкатились зеленые глазищи. Ветеран борьбы за существование явно боролся с сильнейшим искушением. Детектив бросил ему еще один кусок ваты с отдельной порцией зелья. Все, на что после этого хватило хозяина бульдозерной колонии, это не спеша и с достоинством подойти к источнику невыносимо призывного запаха. После чего произошло неминуемое и полное падение. Рыжий зверюга издал хриплый пронзительный вой и начал позорно кататься на виду у стремительно увеличивавшейся толпы жителей Луанды. Но коту были безразличны раскаты смеха: он испытывал неизведанное доселе блаженство и возносил громкую хвалу наконец увиденному небу в алмазах. Уже пришедшие в себя киски с удивлением смотрели на то, как их суровый повелитель стремительно терял лицо или, скорее, морду.

С той поры, за неимением валерьянки, Детектив более не повторял своего циркового номера. Но, проходя мимо внушительно возвышающейся стальной туши супербульдозера, он, казалось, каждый раз ловил на себе внимательный холодный взгляд зеленых кошачьих глаз, и от этого по его спине почему-то пробегали мурашки.

Когда на следующий день после незабываемых приключений в морге бросивший курить Детектив пришел на службу, он сделал это скорее по привычке, а не от неуемного желания избавить улицы Луанды от подонков, что в плане шансов на успех было равносильно отдиранию с потрескавшегося асфальта растоптанных пятен жевательной резинки. Войдя в кабинет, он обнаружил, что после прошедшей накануне грозы у него более не было даже немытого оконного стекла, а пол офиса оказался покрытым слоем воды. Детектив заделал окно листом полиэтилена, вымел в грязный коридор дождевую воду с многочисленными трупами погибших от стихии тараканов и осколками стекла и, усевшись наконец за стол, задумался над тем, а что ему теперь, собственно говоря, делать. Его рука привычно потянулась за алюминиевым футляром с вонючим сигарным окурком, но тут же с отвращением дернулась обратно. Курить ему действительно более не хотелось.

Не хотелось ему и таскать каждую ночь, как было приказано, инсектицид для выведения блох у ангела-убийцы и его дружков. Хотя прошлой ночью католическая вера пожилого Детектива неожиданно получила долгожданное подтверждение, это почему-то совсем не радовало его. Теперь, разумеется, стало ясно, что загробный мир действительно существует, но ни общение с небожителем в эсэсовском плаще и с серьезной гигиенической проблемой, ни впечатления от подбиравшихся к нему зомби никак не вызывали прежнего умиления и восторга. В глубине своей потревоженной души Детектив, конечно, по-прежнему не сомневался, что Бог есть и что он Всемогущ. Но произошедшее с ним неизбежно наводило на мысль о наличии у небесного менеджера как минимум проблем с правильным подбором кадров.

Решение созрело к позднему вечеру. Детектив вытащил из письменного стола конверт с ангельским пером, до которого еще не добрались лапы американских и русских спецслужб, сверток с очередной порцией антиблохита, но направился не к собору, а к дому епископа, чтобы рассказать все как на духу и попросить о пастырском совете. В Луанде уже наступили и прошли короткие десятиминутные сумерки. На город опустилась обычная, почти не разрываемая светом фонарей густая темнота. Во влажном воздухе наступившего малярийного сезона («бархатного» — как с черным юмором называли его европейцы) повисли тучи комаров. Антимоскитные сетки над кроватями обладавших ими жителей города прогнулись от тяжести маленьких жадных кровососов. Когда Детектив с вновь обретенной решимостью и ясными помыслами проходил уже упомянутый бульдозер, из его пахнущих кошачьей мочой недр донесся пронзительный вой. Детектив вздрогнул, оглянулся по сторонам и по привычке перекрестился.

Когда он повернулся, чтобы продолжить свой путь к дому епископа, он вздрогнул опять: на его пути молча и уверенно стояла дюжина котов. Их глаза зловеще светились в почти полной темноте. Детектив издал несколько призванных напугать котов звуков и, в своей наивности, потопал ногами. Те даже не пошевелились и, не моргая, ждали, что же он будет делать дальше. Неожиданно Детектив вспомнил сцену в морге и понял, что банда котов решила заняться его судьбой не просто так, а в связи с принятым им решением о неподчинении приказу блохастого ангела. В отчаянии он было метнулся назад, но там его уже тоже ждала такая же враждебная толпа маленьких хищников во главе со старым знакомым — «Малютой Скуратовым». Взгляд Детектива в панике заметался, пытаясь найти пути к спасению, и остановился на единственном в округе фонарном столбе, лампа на котором еще каким-то чудом светилась. Бросив портфель, Детектив побежал к столбу на ватных ногах и, изо всех сил подпрыгнув, повис, охватив скользящими потными руками его шероховатую бетонную поверхность. Посмотрев вниз, он увидел, что коты неторопливо собираются вокруг него. С вновь обретенной энергией он попробовал взобраться выше. Сначала это у него получилось, и он даже почти долез до верхушки столба, увенчанной фонарной капсулой.

Обрадовавшись, он уцепился за нее содранными в кровь руками и, подтянувшись дрожащими от страха и усилий мышцами, попробовал оседлать ее. Вдруг что-то, сидящее на фонаре, издало шипящий звук и вцепилось в его запястье чем-то острым. Перед тем, как тяжело грохнуться спиной на грязный асфальт, Детектив успел увидеть, что на него напал больших размеров пушисто-белый голубь. Потерявший от шока падения дыхание Детектив заплакал от ужаса и приближения мученической кончины. Кольцо котов сомкнулось. Они возбужденно фыркали в предвкушении кровавой сцены. Рыжий предводитель запрыгнул на грудь Детектива и внимательно посмотрел тому в глаза. Детектив мысленно зашептал молитву и закрыл лицо руками. Но «Малюта» не стал выдирать ему глаза, а лишь аккуратно поднял заднюю лапу и окропил лежащего человека горячей резко пахнущей струей. Когда спустя минуту Детектив осмелился открыть лицо и осмотреться, он опять был в одиночестве, в окружении полной тьмы. Стало ясно, что посещение епископа стоило отложить на неопределенное время и, наоборот, поторопиться с доставкой пакета с инсектицидом. До полуночи оставалось совсем недолго.

Тем временем в Раю к сидящему на крыше Аналитику присоединился архангел Михаил. Его ярко-голубые глаза блестели от возбуждения. Над зданием делали большие круги с десяток ангелов-охранников весьма внушительных размеров. Летали они грамотно: звеньями, как патрулирующие истребители. Вдобавок к стандартным огненным мечам у некоторых из них в руках виднелись сверкающие в лучах зеленого солнца начищенными деталями всевозможные образцы земного стрелкового оружия. Судя по массированному скоплению небесного КГБ, произошедшее ночью действительно относилось к чрезвычайным для Эдема событиям.

— По описаниям, — без приветствия начал Михаил, — похожую змею я встречал лет эдак шесть тысяч назад.

— Кстати, — прокомментировал похожий на немытого шахтера Аналитик, — мне сказали, что обыкновенные земные пули не могут взять демонов и ангелов. В связи с чем не могу не спросить, а эта гадина была какого происхождения: демонического или ангельского?

Михаил с некоторым уважением посмотрел на нашего героя:

— Пройдет совсем немного времени, и ты увидишь, что здесь, в Раю, иногда трудно провести разделительную черту между ангелом и демоном, между добром и злом.

Ты, говорят, знак на лбу не разобрал? Интересно, кто же змея в этот раз сподобил? Попробуй-ка начертать иероглиф.

Аналитик попробовал сделать это на покрытом росой камне парапета крыши. Палец как будто уводило в сторону, проклятый иероглиф не вспоминался. После нескольких попыток он в сердцах хряснул кулаком по парапету. Массивный камень треснул. Аналитик с испугом посмотрел на свою руку. Михаил внимательно наблюдал за ним.

— Я тоже не знаю, зачем Бог дал тебе эту силу. Но она у тебя есть, и этот факт не вызывает сомнений. Ты должен научиться пользоваться ею. Когда это случится, ты сможешь сразиться не только со змеем-искусителем. Но будь осторожен: глядишь, ненароком, не туда метнешь молнию. Не дай Бог, пострадают невинные!

— Я смотрю, эти соображения не мешают вашим ангелам во имя всеобщего блага патроны кровью мучеников кропить!

— Помолчи, грешник! Я-то знаю, как бинты из разбомбленного госпиталя на пальмах висели. И как коммандос с оставшихся в живых кожу сдирали!

Аналитик промолчал. Архангел был хорошо осведомлен и абсолютно прав.

— К тому же, — продолжал Михаил, — мы это делаем не для удовольствия. Садистов у нас, в отличие от вас — людей, нет. Ищем мы и менее богопротивные способы, но, к сожалению, убойная сила пока не та: лишь мелкую нечисть берет.

На крыше появился Галилео. Он был небрит, помят и весьма обеспокоен. Архангел перевел на него строгий взгляд:

— Будешь приставать к ангелам, чтобы журналов паскудных контрабандой с Земли принесли, я у тебя, звездочет, трубу-то отберу. А попадешь под горячую руку, так и из Книги вычеркнем! Смотри мне! Да лицо свое побрей: на обезьяну похож! Ну, оставайтесь с Богом!

С этими словами Михаил воспарил, грациозно расправил мощные крылья и полетел в направлении города в сопровождении эскорта из ангелов. Несколько ангелов-пулеметчиков остались, однако, кружить над Эдемом.

— Что случилось? — тревожно спросил Аналитика небритый астроном. — Неужели вас попробовали убить в самую первую ночь в Раю? Ну, вы даете!

— Ну, вы даете! — сказал нашему хорошему знакомому — Полковнику — дознаватель ГРУ, когда тот показал ему шрам на ноге. Шрам был длинным, розовым и свидетельствовал о глубокой, но благополучно зажившей ране. И не было бы в этом шраме ничего более примечательного, чем в остальных подобных отметинах на теле военного разведчика, если бы не тот простой факт, что рана Полковника зажила в течение суток. Полковник, задравший для демонстрации медицинского чуда штанину, посмотрел снизу вверх в глаза Дознавателя — такого же ни во что не верящего циника, как и он сам, — и прочитал в них искреннее недоумение, граничащее со страхом. Дознавателя можно было понять, так как час назад он беседовал с помощником Полковника — Брюнетом, — на теле которого красовались зажившие следы от сквозного проникновения стальной спицы, прошедшей через его кишечник менее суток назад. При этом Брюнет, вместо того чтобы лежать в больничной койке со множеством пластмассовых трубок, торчащих из самых невероятных мест, и отходить от наркоза после тяжелейшей операции, спокойно сидел на стуле и ел банан. У него был прекрасный цвет лица.

Дознаватель, уже несколько часов потевший в одной из комнат российского посольства в Луанде, за прошедшие сутки успел трижды проклясть свое военное счастье. Для начала ему пришлось в очередной раз проигнорировать настоятельное приглашение молодой жены сходить «посмотреть» на одно «интересное» платьице в буржуйском магазине на Тверской. Услышав о срочной командировке неведомо куда и неизбежной новой задержке с исполнением заветного желания, жена одарила Дознавателя таким взглядом, что у него возникло серьезное профессиональное предчувствие, что в его отсутствие эту проклятую тряпку ей может подарить некто, обладающий в отличие от него самого гораздо большими временными и финансовыми ресурсами. При мысли о том, что могло бы последовать за этим, у Дознавателя наливались кровью могучие кулаки с набитыми еще в бытность десантником до состояния железа костяшками.

Во-вторых, лететь ему пришлось на рейсовом самолете «Аэрофлота». Учитывая место Анголы в списке приоритетов этой быстро развивающейся авиакомпании, не приходилось удивляться, что все тринадцать часов полета ему пришлось провести в ортопедически неграмотно сляпанном кресле экономического класса Ил-62. Когда его измученное тело наконец окунулось в атмосферу Луанды, напоминающую плохо проветриваемую сауну, вместо горячего душа и холодной водки его ждал потрепанный вертолет с сердитыми пилотами и мерзким типом из КГБ. Тип, поразительно напоминавший бывшего главного чекиста Берию, сладко, но твердо дал понять, что, по согласованию с Москвой, конкурирующее ведомство было намерено «помочь» военной разведке в расследовании крайне необычных событий, имевших место на африканской земле в последние несколько дней. Дознаватель заскрипел зубами и поклялся когда-нибудь окунуть Берию лицом в нечищеный унитаз посольства. Ему бы стало легче, если бы он знал, что эта гигиеническая процедура уже была однажды администрирована Берии Майором — его коллегой из ГРУ, погибшим при загадочных обстоятельствах.

По прибытии на место крушения вертолета в ангольской пустыне Дознаватель увидел первые признаки того, что дело ему и впрямь досталось далеко не ординарное. Обозрев осколки лопастей с присохшими ошметками тел пилотов, неведомо как свернутый в сторону тысячетонный валун и бездонную древнюю шахту, он присел перед следами, оставленными парой человеческих ног возле места, где, согласно докладу поисковой партии, несколько часов пролежали раненые Полковник и Брюнет. Из следов росли цветы. Цветы были большие, красивые и хорошо пахли. Дознаватель не был ботаником, но примерно представлял себе, что факт их нахождения в Богом забытой ангольской пустыне столь же невероятен, как, скажем, голый негр в сибирской тундре.

Наконец, перед вылетом из Москвы Дознавателя проинформировали, что один из выживших офицеров родного ведомства скорее всего «не жилец». Услышав о характере полученных телесных повреждений, он тут же побеспокоился о заготовке цинкового гроба. В последний раз он видел человека с ранением в брюшную полость на берегу Красного моря в Эфиопии. Место было очень опасным и во всех отношениях негостеприимным. Море, к которому правительственный полк прижали отряды сепаратистов, кишело акулами, солнце было просто убийственным, а суточная порция воды, которую выдавали как эфиопским, так и советским офицерам, составляла полтора литра. Сам Дознаватель, научившись у мусульман, тратил пол-литра из суточного рациона на омовение гениталий, которые иначе просто были бы съедены всепроникающей морской солью. Человек с дырой в животе был офицером правительственных войск. Он провел более десяти часов в страшных мучениях под палящим солнцем без шансов на эвакуацию, и дело закончилось тем, что ему специальным приказом командира полка были милосердно даны фляга с водой и пистолет с одним патроном. Офицер с летальным ранением воспользовался и тем, и другим в течение трех минут. У Дознавателя сложилось впечатление, что раненый не стал тратить времени на молитвы.

И вот, вместо едва живых героев военной разведки, Дознаватель сначала увидел жизнерадостно жующего банан Брюнета с дырявым кишечником, а теперь смотрел на розовый шрам на ноге Полковника. В этот самый момент шрам побледнел и окончательно исчез. Полковник с посеревшим лицом опять беспомощно посмотрел в глаза Дознавателя. Дознаватель перекрестился и прошептал нехорошее слово. Жена и неумолимо надвигающаяся перспектива стать рогоносцем внезапно потеряли для него прежнюю важность. Полковник, как будто в подтверждение, кивнул коротко стриженной головой.

— М-да, весело тут у вас! — продолжал свое общение с Галилео Аналитик, поведавший тому о своих ночных приключениях. Помолчав, он решил сменить тему: — И что, часто вы с другими праведниками встречаетесь? И где? Есть тут вообще какое-то социальное общение? Или только благодать райскую вкушаете да стучите друг на друга?

— Общение, конечно, есть: обычно на прогулках и молитвах.

— Звучит заманчиво. А как насчет библиотек, концертов, клубов по интересам? А учебные заведения есть? Что, если самое главное райское наслаждение для праведника — это бесконечное познание?

— Христианство традиционно считало, что раз уж праведник попал в царство Божие, то должен быть и так доволен близостью к Богу, ангелам да святым. Ведь взамен мог бы и муки адские получить. Словом, вы правы, университетов здесь нет, а жаль! Детей-то много! Здесь совершенно другой мир, со своими законами — действительно «Рай» для ученого! Но наукой, как и многими другими вещами, у нас можно заниматься лишь с особого разрешения ангелов или иерархов.

— Книги вы тоже контрабандой получаете? Через ангелов?

— Да, через них. Публичных библиотек здесь, к сожалению, нет. Есть архивы и частные собрания вроде моего.

— А как вы их, ангелов, уговариваете книги с Земли таскать?

Галилео опасливо оглянулся:

— Вы можете не знать, но до вознесения сюда я был не только астрономом и физиком, но и неплохим механиком. Талантливые же механики здесь Ценятся почти как святые со своей энергией. Вы, например, наверняка не догадываетесь, что все мало-мальски хорошие швейцарские часовщики всегда попадают в Рай, даже если всю жизнь били жен или пинали бездомных собак?

— Нет, не знал. Кстати, бездомных собак и кошек в Швейцарии, по слухам, нет. Бездомные люди есть, а собак — нет.

— Так; вот. Как и в начале девятнадцатого века на Земле, у нас нет электричества. Соответственно, нет роботов и компьютеров. Зато есть самые замечательные из когда-либо сотворенных механических устройств. Эти устройства превосходят по своей сложности несколько миллионов самых сложных механических часов. Естественно, как и на Земле, здесь существует определенный культ часов как первоосновы всего остального механического мира. Часы эти приносят с Земли, а также делают здесь. К сожалению, земные часы ценятся, скорее, как редкость: наш календарь отличается от земного, и в сутках у нас только двадцать часов. Если вы обратите внимание, часы есть практически у каждого уважающего себя ангела и праведника.

— А какие у вас? Выглядят они очень достойно, какой-то очень старый дизайн? — решил сказать что-то умное Аналитик, разбиравшийся в дорогих часах примерно так же, как белый медведь в абрикосах.

— Эти наручные часы я сделал сам. Модель очень редкая: помимо вечного календаря, фаз трех местных лун и времени, оставшегося до следующего солнечного затмения, у них есть одна уникальная функция: они способны показывать приближение большой концентрации энергии. Эта функция, в свою очередь, стала возможной благодаря моей столетней работе здесь, в Раю, по изучению данного источника энергии, ее закономерностей и путей обнаружения и измерения. Сердце подобного прибора — особая разновидность алмаза, которая, кстати, встречается чрезвычайно редко.

— То есть ваши часы способны предсказать приближение архангела Михаила или Святого Петра?

— Да, а также вас и, теоретически, самых сильных демонов. Разумеется, мои часы пользуются популярностью. Ангелы, особенно молодые, готовы многое сделать и на многое закрыть глаза для получения личного экземпляра.

По крыше вдруг промелькнула большая тень. Подняв голову, Аналитик увидел позолоченную колесницу, влекомую по воздуху шестеркой белоснежных крылатых коней.

— А это кто? Похоже на важную птицу. Напоминает земные лимузины.

— Именно такую — статусную — функцию выполняют здесь крылатые колесницы. Ангелы могут прекрасно обходиться и без них. А положены они святым и приближенным к ним. Кстати, в нашем распоряжении есть такая.

— Да что вы! Прокатимся?

— Да пожалуйста. К тому же все равно пора показать вам наши достопримечательности.

Галилео несильно хлопнул в ладоши. На крыше материализовалась деревянная колесница удивительно красивой работы, похожая на колесницы из гробниц египетских фараонов. В колесницу были запряжены два сказочно красивых белых жеребца, потряхивающих огромными крыльями. Колесницей правил ангел-охранник, опоясанный перевязью с огненным мечом и маузером в потертой кожаной кобуре желтого цвета. Маузер был явно отобран у какого-нибудь грешника-комиссара времен великого переворота и гражданской войны.

— Хорошо держитесь за поручень! Если отпустите, то, конечно, ничего особенного не случится. Но лучше не позориться. Предлагаю развеяться и посетить Молло — один из городов Рая.

Не услышав возражений, Галилео кивнул ангелу, державшему вожжи крылатых коней. Тот гортанно, как бедуин, крикнул, и лошади послушно взяли с места круто вверх. Аналитик судорожно вцепился в поручень. Ощущение было, мягко говоря, необычным. Передвижение по воздуху в хлипком экипаже оказалось, пожалуй, более пугающим, чем самостоятельное парение. Но вскоре он привык, успокоился и даже стал получать удовольствие от путешествия. Кони мерно разрезали воздух своими красивыми крыльями, ветер обдувал лицо, ангел-возница периодически повторял свои странные крики. Под колесницей проносились бесконечные аллеи, рощи и клумбы Эдема. Порою рядом, с шумом распарывая воздух, пролетали ангелы охраны, каждый раз внимательно рассматривавшие Аналитика и иногда приветственно помахивавшие Галилео. По всему было видно, что часы старого еретика действительно пользовались большой популярностью.

На горизонте, в изумрудно-белесой дымке испарений, вскоре показалась ультрамариновая полоска близкого моря. Когда колесница пересекла линию воды, Аналитик с удивлением отметил, что вместо берега и пляжей Райский материк круто обрывался в воду обросшим водорослями каменным откосом. Было похоже на борт огромного корабля или, скорее, баржи. В отличие от Эдема здесь хищники оставались хищниками: в видимых слоях воды порою проносилась темная тень большой рыбы — тунца или акулы. Стаи рыб помельче тут же рассыпались в стороны, и было понятно, что это отнюдь не игра. Вдали с шумом взметались в воздух фонтаны китов.

Колесница сделала широкую дугу, дав пассажирам возможность полюбоваться морским пейзажем, и пошла вдоль края материка, приближаясь к Молло со стороны океана.

Город напомнил Аналитику одновременно афинский Акрополь и Иерусалим. Он покрывал довольно высокую гору. На вершине горы, под легкими облаками, громоздились друг на друга прекрасные храмы, окруженные садами. Под ними тянулись террасы дворцов, тоже утопающих в роскошной зелени. Ближе к подножию горы строения становились все менее значительными по размерам. Эти кварталы Молло напоминали аккуратно расположенные современные пригороды — обиталище зажиточного среднего класса. Галилео подтвердил его догадку:

— Действительно, на вершине — храмы, обитель Бога. Здесь же располагаются казармы его слуг и солдат. Я имею в виду ангелов. В дворцах на следующем ярусе живут самые заслуженные святые и угодники. В нижних же кварталах, обрамляющих гору, живут святые пониже рангом и отдельные праведники.

— А где живете вы?

— Праведники попроще живут вокруг городов. Те, кому, как мне, повезло, живут на собственных виллах. Те, кто на Земле звезд с неба не хватал, но зато умудрился не нагрешить, живут в гостиничных комплексах или общежитиях. Особенно это касается одиноких.

— А кто и как распределяет жилплощадь?

— Небесная канцелярия. В ее же ведении — и Книга Божья, в которую внесены все живые и мертвые. Быть вычеркнутым из нее — страшное наказание и означает окончательную смерть. Что касается жилищ, то существует еще один огромный механизм, в котором содержатся данные обо всех свободных помещениях Рая. Когда возникает необходимость поселить очередного праведника, только что прибывшего к нам, механизм выдает решение на основе заданных параметров важности и произвольно выбранных чисел. Считается, что таким образом проявляет себя воля Божья.

— И что, действительно проявляет?

Галилео нехотя ответил:

— В принципе да. Но устройство то, — тут он опять оглянулся, — сделано людьми — праведниками и кульпитами. А потому, при желании, можно и в его работу внести нужные поправки. У Бога, по-видимому, могут быть дела и поинтереснее. В общем, когда мне надоело жить с неприятными соседями, я там кое-что… гм… подкалибровал, и Бог определил моему семейству вполне приличный отдельный домик.

Колесница по спирали кружила вокруг небесного града, постепенно снижаясь к пригородам.

— Куда мы сейчас следуем? — спросил Аналитик, крутивший головой во все стороны, как летчик-истребитель.

— Вы спрашивали про социальное общение, вот и пообщаемся! — загадочно сказал астроном и часовщик. — Я хочу показать вам одно популярное заведение. На Земле подобные места называются ресторанами и закусочными. Здесь же они называются трапезными. В эту конкретную трапезную частенько ходят не только простые праведники, но и очень известные персонажи. Вам будет интересно!

 

Глава 4

Трапезная оказалась еще одним красивым мраморным зданием прямоугольной формы с большим внутренним двором, усаженным ветвистыми платанами. В самом здании, по всей видимости, находились кухонные помещения. Во дворе, среди разбрызгивающих влажную прохладу фонтанов, в большом количестве располагались потемневшие от времени, но очень чисто вымытые каменные столы со скамьями. За столами сидели праведники, одетые в уже привычные рясы и тоги всевозможных неярких цветов и фасонов. Почему-то почти все они были мужского рода. Прислуживали же им, напротив, преимущественно женщины вполне привлекательной наружности в длинных, до полу, платьях эпохи Пунических войн.

Многие праведники, несмотря на сравнительно ранний час, были уже хорошо на взводе. Очевидно, вкусно потрапезничать было одним из любимых занятий небесного санатория. Очаровательные прислужницы суматошно бегали, поднося кувшины, наполненные вином, и огромные блюда со всевозможными закусками. В воздухе пряно пахло оливковым маслом, жаренным на углях мясом, специями и свежей рыбой. В целом было похоже на хороший итальянский ресторан, стилизованный под Древний Рим. Возбужденно озираясь и непроизвольно потирая запястья, густо покрытые седыми курчавыми волосами, Галилео подозвал ближайшую прислужницу. Прислужница оказалась стриженной под мальчика брюнеткой с огромными тревожными серыми глазами и смугло-матовой, как будто светящейся изнутри, кожей.

— Что будет угодно почтенным праведникам? — спросила она переливающимся голосом.

Пока Галилео с неторопливым удовольствием гурмана заказывал вино и закуски, Аналитик завороженно заглядывал в огромные серые глазищи с оранжевыми искорками. Их обладательница представляла собой не слишком часто встречающуюся комбинацию чрезвычайной сексуальной привлекательности и холодной скромности. Почему-то было трудно представить ее изменяющей мужу, если, конечно, таковой бы у нее оказался. Почувствовав назойливое внимание Аналитика, девушка бросила на него обеспокоенный взгляд. Тот смущенно отвел глаза. Прислужница поспешила удалиться. Даже под длинным платьем угадывались худые сильные бедра и стройные ноги. Ее походка была стремительной и нервной, как у породистой лошади.

Галилео понимающе заухмылялся и прокряхтел:

— Хорошенькая, кхе-кхе, кульпитка.

Аналитик с неприязнью посмотрел на фамильярного астронома.

— А она что, действительно из Ада?

— Наверняка! Судя по тому, что она работает здесь, в трапезной, должно быть, какое-нибудь не очень страшное прегрешение. Быть может, соблазнила женатого мужчину или бросила своего рохлю-мужа. А может, и что-нибудь потяжелее: аборт от отчаяния или самоубийство на почве неразделенной любви. Ох, хороша! Посмотрите на походку!

В этот момент в трапезную шумно ввалилась большая толпа. Толпа состояла из людей характерной ближневосточной наружности. Они были самых разных возрастов: от тридцатилетних мужчин с очень черными и очень обильными волосами на всех видимых частях тела до старцев с роскошными седыми патлами до пояса. Большинство из них производили впечатление крестьян, приехавших за покупками в город, что странно контрастировало с многочисленными массивными драгоценностями и роскошными одеждами из белоснежного тонкого полотна высокого качества. Среди шумной толпы ростом и властным выражением хищного высохшего лица выделялся седобородый старец. Галилео перекосило от нескрываемой неприязни.

— Приперлись, кочевники!

— Кто это? — спросил Аналитик, рассеянно разглядывая экзотических посетителей.

— Полюбуйтесь на Прародителя избранного народа и всех его родственничков: Недорезанного, Красавчика и прочих! Хуже этой публики здесь, в Раю, никого нет. Вы уж мне поверьте!

Тем временем сероглазая кульпитка вернулась с кувшином вина и большим блюдом, наполненным мясом и овощами. Из-за стола Прародителя Авраама раздавались громкие выкрики и ржание. Прислужница затравленно посмотрела в их сторону и обреченно пошла принимать заказ. Библейское семейство встретило ее появление плотоядными ухмылками, похабными шутками и заигрываниями. Некоторые, глядя на сексапильную прислужницу, в своей невинной раскрепощенности почесывали интимные места. «Дети пустыни», — машинально подумал Аналитик.

— Как по мне, — продолжал Галилео, — так многие из этих скот… скотоводов должны быть в Аду! Посудите сами! Прародитель, эмигрировав в хлебный Египет с молодой и красивой супругой, мудро рассудил, что жена его настолько привлекательна, что египтяне захотят ее отобрать, а в процессе могут и его самого прикончить. Просто так, на всякий случай. Поэтому он наказал ей говорить всем, что она его сестра. Последнее, кстати, тоже было правдой: кочевник действительно был женат на своей сводной сестре! Мало того, он сделал так, чтобы она попалась на глаза сводникам фараона и оказалась в его постели. За оказанные красавицей-женой любовные услуги приятно удивленный фараон щедро наградил Прародителя избранной нации. Тот радостно принял многочисленных коров, козлов и рабов. Когда же вся история всплыла, ему удалось так хитро повести дело, что фараон, вместо того чтобы снести ему голову или кинуть на съедение крокодилам, отпустил его со всем нажитым богатством.

Но это еще не все! Жена, не способная родить детей, подобрала нашему пророку молоденькую рабыню-египтянку. Рабыня родила ему сына, но тут уже подсунувшая ее бесплодная жена почувствовала, что слишком бодрый супруг начинает охладевать к ней, и уговорила его выгнать девчонку вместе с младенцем в пустыню. Добрый Прародитель, правда, все же дал ей на прощание бурдюк с водой и кусок хлеба!

В целом Прародитель был очень любвеобильным отцом. В одно прекрасное утро, когда он, зевая нечищеной пастью, вышел пописать на свою юрту, ему послышалось, что Бог позвал его. Всегда и на все готовый во имя Господне, Прародитель принял стойку «смирно» и без разговоров подтвердил готовность выполнить любое желание начальства: в данном случае зарезать собственного сынишку. Когда, взбираясь на гору на свое собственное заклание, ничего не подозревающий паренек спросил: «Папочка, а где же агнец?» — мол, кого резать-то будем во славу Господа? — то папашка невозмутимо ответил в том плане, что Бог пошлет. Бог к тому времени, наверное, и позабыл уже об этой явно неудачной шутке, но папочка без колебаний собирался закончить начатое и уже было занес кривой нож над тоненькой шеей, когда какой-то ангел спохватился и остановил старичка-боготерпца.

— И как же сынок его потом, наверное, любил! — прокомментировал Аналитик и залпом употребил содержимое своей чаши, наблюдая за развитием соседнего застолья.

Там наступил этап поглощения пищи. Надо сказать, что семейство кочевых скотоводов не обременяло себя условностями и с урчанием рвало на куски сочную баранину, стараясь запихать в огромные бородатые рты большие куски истекающего жиром мяса. Роскошные белые одежды быстро покрывались пятнами. Полюбовавшись на это зрелище, Аналитик неизбежно спросил:

— Почему же Бог решил покровительствовать именно им?

— А это вы у него, Всевидящего и Всемогущего, спрашивайте! Да прославится имя его! Но я подозреваю, что еще Прародитель сумел оказать ангелам какие-то смутные, но очень запоминающиеся услуги, а уж те потом пролоббировали его интересы по полной программе.

— А кто вон тот, стареющий плейбой с надменным лицом?

— А-а, это Красавчик. Чуть ли не единственный персонаж Библии, чьи внешние данные удостоены специального упоминания. Чем он, разумеется, чрезвычайно кичится. Тот самый заносчивый бездельник, который так вывел из себя своих работяг-братьев, что они избавились от него, продав в рабство в Египет. Ладно, хоть не убили! Но этот на многое способный юноша не пропал в большом городе и, обладая уникальным талантом подхалима, стал главным советником важного сановника. Потом, когда сановник упек его в тюрьму за попытку соблазнения жены, он и там умудрился стать старостой барака. Чего уж удивляться, что закончил он тем, что стал главным управителем фараона и, накопив огромные запасы зерна, устроил великую хлебную спекуляцию в период страшного семилетнего неурожая. В результате чего все еще свободные египтяне стали рабами фараона и потеряли землю. Кроме, конечно, жрецов: умный парень знал, кого трогать можно, а кого лучше не надо…

Тут двое богохульствующих усугубили свое уже и без того приподнятое состояние, осушив еще по одной чаше. Честно говоря, соседний столик интересовал Аналитика скорее потому, что им прислуживала сероглазая кульпитка. Когда она наконец смогла оторваться от шумной компании и в очередной раз подошла к их столу, он набрался смелости и спросил:

— Как нам благодарить вас, девушка? Как вас зовут?

Девушка серьезно, без признаков девичьего смущения, но и без заигрывания, посмотрела Аналитику в глаза и после короткой паузы ответила:

— Мари. Мари из Лиона.

В этот момент в центральной части трапезной вдруг раздалась громкая веселая музыка. Мари тут же прервала общение с Аналитиком и удалилась. Галилео радостно повернулся, оседлав скамью:

— А сейчас будет шоу!

В подтверждение этих слов находящаяся в центре зала небольшая сцена осветилась вспыхнувшими газовыми факелами — предвестниками скорого заката зеленого солнца — и быстро поднялась на несколько метров, приводимая в движение поршнями какого-то механического устройства. На сцене материализовался небритый дядька во вполне земном фраке с галстуком-бабочкой.

— Здрассьте, — развязно крикнул он наглым голосом давно не битого любимца эстрады, — зздрассьте, все вы — праведные и мерзко-скучные зануды!

«Зануды» возбужденно зашумели, предвкушая редкое и долгожданное развлечение. Они однозначно не обиделись на фамильярность комика. Дядька, который вел себя как несомненно популярная в местных кругах личность, выглядел смутно знакомым и не совсем трезвым. Театрально откашлявшись, он достал из кармана помятый носовой платок и громко высморкался в него несуществующими соплями. Из платка выпало что-то похожее на красиво упакованную шоколадку. Зал глухо заурчал в предвкушении хохмы. Дядька не заставил себя долго ждать. С наигранным изумлением он поднял «шоколадку», которая вдруг на глазах огромно выросла в размерах, и Аналитик понял, что это была упаковка с земным презервативом. Дядька зашелся в наигранном ужасе и «уронил» с высоты сцены ставшую гигантской и разоблачающей «коробочку» к зрителям.

— Ой, мама родная, подкинули, вот те крест — подкинули!

Коробочка не упала на пол, а начала летать по огромному залу с немалой скоростью, и из нее посыпались тысячи пластиковых конвертиков на розовых парашютах с изображением полных женских губ, обнажающих в неприлично призывной улыбке крупные ослепительно белые зубы. Посетители демонстративно отталкивали от себя проклятые инкриминирующие парашюты и оглушительно ржали. Видимо, молитвы и медитация не могли до конца подавить всеми скрываемую озабоченность вполне определенного рода, и это, естественно, требовало прилюдного и здорового осмеяния с эстрады. Нетрезвый комик насладился произведенным эффектом и продолжил бичевание допущенных социальных перекосов, перейдя на картинно задушенный шепот, который тем не менее был слышен во всех концах трапезной:

— Меня на прошлой неделе хотели отправить на экскурсию в Ад!

В трапезной раздалось несколько истеричных смешков, хотя, на взгляд Аналитика, ничего особенно смешного или радостного в этом утверждении не было.

— Хотели наконец убедить, что мне туда совсем не хочется!

Дядька всеми мышцами потрепанного излишествами лица изобразил невероятную наивность подобного предположения со стороны инициаторов экскурсии. Зал послушно затаил дыхание.

— А я возьми да соскочи с колесницы по пьяному делу!

В трапезной понимающе хохотнули.

— Упал прямо в лужу с горящей смолой!

Дядька наклонился, задрал полы фрака на спину и, быстро перебирая козлиными кривыми ногами в длинноносых пижонских туфлях на высоком каблуке, повернулся на 360 градусов, демонстрируя всем зрителям последствия купания в адской луже. Последствия проявились в виде вдруг возникшей на фрачных брюках огромной дыры с обгорелыми дымящимися краями. В дыру выглядывало красное от ожога седалище. Полыхнул подобный выстрелу огнемета протуберанец. В трапезной запахло сгоревшим метаном. Невзыскательные, подвыпившие и потому благодарные зрители взорвались дружными аплодисментами. Дядька раскланялся и, сделав паузу, как и положено эстрадному профессионалу, продолжал:

— Думаете, на этом приключения закончились?

Праведники отрицательно загудели, демонстрируя, что нет, они не настолько наивны, чтобы допустить, что такой шикарный мужик мог так быстро закончить свои дела в Геенне Огненной.

— Нет! Потому что тогда я еще не понял до конца, что в Аду мне будет очень плохо! А ведь они меня туда как раз за этим и посылали! И знаете, куда я пошел? Где, вы думаете, выдают эти красивые блестящие конвертики?!

Судя по последовавшей реакции праведников, они хорошо себе представляли, где такие конвертики могут выдавать, и где-то даже давали понять, что и они в этом заведении с удовольствием бы побывали, если бы загадочные «они» решили доверить им такое ответственное и благое дело.

— Может, вы не знаете, что в этих конвертиках? — на секунду отвлекся небритый обладатель кривых ног и обгоревшей задницы. — Попробуйте разверните!

Зрителей не надо было долго упрашивать, и они стати послушно разворачивать блестящие конвертики, валяющиеся в большом количестве среди розовых парашютиков. Аналитик тоже взял один из них в руки. При ближайшем рассмотрении парашют оказался пошитым из шелка с кружевными оборками, напоминающими о женском белье. Открыв пластиковый конвертик, он обнаружил в нем красный леденец в форме женской груди. Зал наполнился хрустом весело разгрызаемой неприличной карамели.

— Так вот, я долго мучился, но, как вы понимаете, никак не мог вырваться из этого места. Но самое интересное, дорогие мои святоши: как оказалось, в это самое время не один я убеждал самого себя, как мне там, в Аду смердящем, плохо. И кого же вы, почтеннейшая публика, думаете, я там встретил?

В трапезной вдруг стало чрезвычайно тихо. «Почтеннейшая публика», очевидно, очень даже догадывалась, кого же развязный комедиант мог встретить в адском вертепе. А потому внезапно протрезвела и с ужасом поняла, что чертов клоун сейчас возьмет да брякнет заветное имя, а им, дуракам, оказавшимся здесь в недобрую минуту, потом придется потеть на допросах, утверждая, что «ничего не слышал, был в туалете» (Говорила жена, что дохожусь я в этот вертеп! И доходился!). С ловкостью посмертно реабилитированного ветерана преследований святой инквизиции Галилео украдкой оглянулся по сторонам и торопливо слез со скамьи. Пауза достигла драматической кульминации.

— А вот кого! — с надрывом гаркнул артист эстрады и, хлопнув в ладоши, среди взрыва искр и светящегося облака дыма материализовал некое существо. Существо было паскудного вида карликом, парившим в воздухе в одежде купидона, державшего в руках позолоченные лук и стрелы. Карлик-купидон довольно ухмылялся и, поворачиваясь, демонстрировал бутафорские механические крылышки, смешно двигавшиеся вверх-вниз за его спиной. Под купидоновской набедренной повязкой у карлика угадывались огромные гениталии. Зал облегченно взорвался иступленными аплодисментами и криками «Браво!» и «Молодец, Бенни!». Тут только до Аналитика дошло, что комедиант был не кем иным, как давно умершим и сильно похудевшим знаменитым британским комиком. Стали понятны незатейливые шутки и карлик с большим прибором. Галилео, опять оказавшись на скамье и хлопая в старческие ладоши, крикнул Аналитику сквозь оглушительный шум:

— Ну как? Видите, и у нас бывает нескучно!

— Согласен! Только как его сюда пустили?

— Кульпит! И он, и его карлик! Грешник, но слишком талантлив, чтобы держать в Аду! Потому и смелый такой: дальше Ада опять не ушлют!

— А кого он имел в виду?

— Не знаю! Но это мог быть кто угодно. Все у нас знают, что и самые, казалось бы, большие святоши время от времени любят гульнуть. Но, как часто случается, об этом боятся говорить вслух.

Аналитик, тоже успевший много чего повидать в государстве рабочих, крестьян и недобитой интеллигенции, с пониманием кивнул и присоединился к аплодисментам, доставшимся Бенни, появившемуся на бис с карликом на руках.

Тем временем наступила темнота, а за соседним столом достигли этапа полного насыщения. Прародитель и его родственники несколько успокоились и размякли, прерывая удовлетворенное молчание демонстративными извержениями газов всеми допускаемыми природой способами и ленивыми аргументами по поводу того, какую погоду означают легкие облака над океаном или какая часть барашка вызывает более благоприятный стул.

Тот, кого Галилео назвал Красавчиком, явно не испытывал особого восторга от своих необразованных сородичей, способных, по его мнению, лишь пасти скотину да совершать ночные набеги на соседей. Ему, проведшему немалую часть жизни в цивилизованном Египте, при дворе фараона, и познавшему развращенные образованность, утонченность и изысканность, было невыразимо тошно столетие за столетием приходить в одно и то же место в одно и то же время, давиться одной и той же жареной бараниной и слушать одни и те же глупые разговоры. Хотя, пожалуй, сегодняшний день был не до конца пропавшим. Неравнодушный к женским чарам Красавчик давно и жадно наблюдал за передвижениями сероглазой рабыни (так он по привычке называл про себя кульпитов). Так и не отученный никем в Раю в чем-либо себе отказывать, он молча ухмылялся и распалял себя. Судя по всему, эта станет отбиваться, а потому придется врезать ей по смазливому личику! Сопротивление очередной жертвы обычно еще более возбуждало привычного и многократного насильника. И вот, когда Мари в очередной раз проходила мимо него, бывший зерновой спекулянт грубо схватил ее за талию и, опрокинув спиной на свои колени, попробовал поцеловать в губы вымазанным бараньим жиром ртом.

Незадолго до этого уже прилично осоловевший Галилео вдруг посмотрел прояснившимся взглядом куда-то вдаль и, осклабившись, громко сказал:

— Да сегодня просто праздник какой-то! Посмотрите, Аналитик!

Аналитик обернулся и посмотрел в обозначенном пьяной рукой собутыльника направлении. В отдаленной части огромной трапезной, по бесконечной дорожке белого камня, проложенной между мраморными столами, в свете горящих факелов двигалась ослепительной красоты женщина с золотыми, отсвечивающими красной медью волосами. Женщина уверенно несла на себе длинное римское одеяние с немногочисленными золотыми украшениями и, казалось, не обращала внимания на искаженные примитивным восхищением лица праведников, поголовно обращенные к ней. Эта женщина смотрела на Аналитика, и она, без всякого сомнения, была Леной.

— Интересно, кто до нее первым доберется: архангелы или патриархи? — завистливо пробормотал Галилео. Тут он с изумлением заметил выражение лица Аналитика.

Аналитик молча встал. Да, это была она — порочная, красивая, любимая и бесконечно желанная. Лена улыбнулась краями губ, но так, что каждому присутствовавшему в трапезной стало понятно, что это за улыбка и кому она предназначена. Все присутствующие праведники повернули покрасневшие от подавленных желаний лица в сторону Аналитика. Прислужницы-кульпитки тоже отвлеклись от своих обязанностей и, кто с опасливой завистью, кто с веселой солидарностью, смотрели на Лену. Аналитик тоже улыбнулся глупой и счастливой улыбкой и почти сделал шаг в направлении своей вновь обретенной любовницы, когда из-за стола по соседству раздался пронзительный женский крик.

За соседним столом Красавчик, повалив на мраморный пол сероглазую Мари, методично и с видимым удовольствием наотмашь бил ее по лицу. Бывший староста египетского тюремного барака, поднаторевший в выяснении отношений с самыми отъявленными преступниками, уже успел разодрать платье прекрасной кульпитки. Сквозь огромную дыру виднелась гладкая кожа упругой женской груди. Грудь была покрыта яркими брызгами алой крови из разбитого лица. Длинные красивые ноги непрерывно двигались, нанося насильнику не очень тяжелые, но раздражающие удары по ребрам.

Когда Аналитик обернулся на крик, выражение лица изменилось не только у него, но и у Лены — но по совершенно иной причине. Больше всего в жизни он ненавидел грубых хамов, предателей, мучителей животных и насильников над женщинами. Без колебаний он одним прыжком оказался возле Красавчика и, распихав всех собравшихся вокруг него родственников, с жадностью рассматривавших происходящий спектакль, схватил того за длинные патлы и рывком отбросил далеко в сторону. Старец, страшно заоравший от боли в корнях волос, по дуге пролетел к ближайшему фонтану и снес венчавшую его скульптуру назидательно-благостного вида. Когда бывший финансист фараона вылез из фонтана, вид его был одновременно жалок и страшен. Мокрая, разрушенная борьбой одежда и длинные седые спутавшиеся космы никак не отвлекали от полного ненависти взгляда темных глаз.

— Теперь ты, червь, пожалеешь о том, что родился! — проскрипел библейский персонаж.

— Иди, иди сюда, шумер чертов! — ответил приготовившийся к драке Аналитик.

Несмотря на браваду, он не мог не отдавать себе отчета в том, что банда родственников, сохранявшая до этого момента символическую нейтральность, угрожающе бормоча что-то вроде «Щас мы этому парфянину кишки-то на голову намотаем!», постепенно трансформировалась во враждебный полукруг, прижимавший его к фонтану. Красавчик, воспользовавшись секундным отвлечением Аналитика, плавным тренированным движением достал из ножен, пристегнутых к худой волосатой голени, отливающий синим кинжал и, перехватив его ручкой вверх, приготовился метнуть. На ручке сверкнул желтыми лучами большой желтый камень. Но в этот момент на месте снесенной статуи вдруг материализовалась уже известная нам жаба и хрипло квакнула: «Наших бьют!»

Аналитик резко повернулся на звук жабьего призыва, и сверкнувший желтыми лучами драгоценных камней кинжал пронесся мимо его груди и вонзился в глаз одному из родственников. Раненый завизжал и начал бегать кругами, как петух с отрубленной головой, поливая всех брызжущей фонтаном алой кровью. При ее виде остальные члены организованной группировки окончательно озверели. Аналитик понял, что дело плохо и что сейчас его будут бить не просто, а с пристрастием. Мимолетно удивившись своей неизвестно откуда взявшейся мощи, он оторвал крышку мраморной скамьи и, пружинисто присев, со всего маху прочертил в воздухе дугу на уровне верхней части тел выходцев из Месопотамии. Скамья снесла по крайней мере половину толпы и, вырвавшись из его рук, стремительно пронеслась дальше и залепила по физиономии Красавчику, открывшему от неожиданности рот. Раздался хруст ломающихся челюстей и крик боли.

К этому моменту вся трапезная, забыв на время о явлении богини красоты Лены, собралась посмотреть на очередной эксцесс, организованный семейством библейского Прародителя. Неизбежно толпа разделилась на сочувствующих той или иной стороне. Мужчины всех возрастов и всевозможных оттенков кожи повскакивали на столы. Некоторые, подобрав рясы и тоги, залезли на платаны. Раздавались подбадривающие крики и стадионный свист. Шум нарастал. Даже бывшие здесь немногочисленные праведницы порою отваживались на крик вроде «Врежь ему!». И хотя никто пока не знал, кто такой Аналитик, им импонировала его жизненная позиция. К тому же он дрался один против целой банды, да и кочевники за тысячи лет, видимо, порядком поднадоели всем местным обитателям Рая своей непосредственностью.

Как уже говорилось, лицо Лены изменилось, когда послышался первый крик Мари. Помимо беспокойства за наивного и любимого мужчину, нашедшего себе очередное приключение, на красивых полных губах совершенной формы промелькнули разочарование и обида. В течение всей драки она внимательно следила за развитием событий и иногда едва слышно что-то шептала. Венцом неприличного ресторанного дебоша стало неизбежное прибытие наряда. В трапезную вертикально спустились несколько крылатых теней. То были ангелы, сверкающие полированной платиновой броней и огненными мечами. На мечи были надеты ножны, так как предстояла лишь усмирительная операция. При их драматическом появлении большая часть праведников, наученных горьким земным и небесным опытом, дружно дала деру. Даже святые, обычно ведущие себя со степенностью персон, осознающих свою непреходящую значимость, не стали дожидаться очередного мученичества и, подобрав рясы, возглавили процесс массового исхода.

Ангелы тут же принялись за дело. Они оттеснили в сторону основную часть еще порывающегося в бой семейства патриархов во главе с Прародителем. Тот дышал паром и кричал что-то вроде «Я на всех вас найду управу!». Усмирители быстро раскидали в стороны толпу озверевших родственников, пытающихся достать Аналитика кто ногой, кто кривым ножом, а кто просто кувшином. Увидевший стражей порядка Аналитик, как и положено хорошо воспитанному бывшему гражданину Советского Союза, привычно поднял руки и дисциплинированно прекратил бессмысленное сопротивление, приготовившись к посадке в «воронок». В этой позе его и застал попавший в темя кувшин с вином, запущенный могучей рукой несгибаемого Красавчика. Аналитик рухнул как подрубленный. Старец попробовал удовлетворенно улыбнуться разбитым скамейкой лицом и тоже упал в обморок. Ангелы сноровисто очистили место происшествия от сидящих и лежащих тел. После их убытия из близлежащих кустов показалась фигура старого астронома Галилео. По древней спасительной привычке он решил не строить из себя героя и, разумеется, оказался прав. Опасливо оглянувшись, он уже было собрался податься восвояси, когда что-то на месте недавней драки вдруг привлекло его внимание. Еще дрожащей от пережитого волнения рукой он поднял это что-то из травы возле фонтана и поднес его к ближайшему факелу. Когда поднятый предмет заискрился желтыми лучами, лицо старика озарилось довольной улыбкой.

 

Глава 5

Лиза — жена уже знакомого нам Дознавателя из ГРУ — страдала от тяжелого наследственного заболевания, передающегося исключительно по женской линии. Впрочем, страдала скорее не она, а ее близкие. Ранее это были папа с мамой, потом — любовники, теперь же это был ее супруг, встретивший ее на свою офицерскую голову на сочинском пляже. Болезнь прогрессировала с возрастом и называлась синдромом импульсивного шоппинга. Ее первые признаки появились в возрасте четырех лет, когда с помощью громкой истерики и катания по полу маленькая Лизонька так достала своих честно пашущих на оборонном заводе родителей, что они потратили месячную зарплату на импортную куклу, показанную из-под полы спекулянтом. Спекулянт был настолько напуган маленьким чудовищем и привлеченным ее истерикой вниманием, что скостил цену и поклялся более не торговать проклятыми кусками пластика.

Когда маленькая Лизонька начала взрослеть, родители стали получать все больше поводов для беспокойства. Куклы плавно перешли в косметику, косметика — в завезенные фарцовщиками тряпки, а импортные тряпки — в дизайнерскую одежду и драгоценности. По счастью, появление страсти к двум последним категориям материальных ценностей пришлось на момент достижения совершеннолетия, и родители, с облегчением вздохнув, переложили бремя ухода за больной девушкой на ее поклонников. Но, несмотря на очевидно проявившиеся признаки незаурядной сексуальной привлекательности и кое-какую способность связать два слова (одно из которых всегда означало очередной предмет магазинных вожделений), воздыхатели не удерживались. Один из них признался Лизе, которой накануне по простоте душевной дал попользоваться своей кредиткой, что просто боится ее. Судя по печальной статистике ранних расставаний, наверное, боялись и другие. Настала пора задуматься о будущем и о гарантированном медицинском уходе.

Когда Дознаватель, намертво сраженный ею на черноморском пляже, впервые пискнул о любви и возможности вечного союза, Лиза отнеслась к его робкому шепоту вполне благосклонно. Дело в том, что признание будущего мужа о работе в одной из самых секретных организаций мира ее нисколько не отпугнуло. По своему опыту она уже знала, что именно в ГРУ «работают» многие бандиты и проживающие в Москве чеченцы. Один молодой человек из последней категории, представившийся суперсекретным агентом указанного ведомства, даже успел побаловать ее часами от Шопарда и несколькими туалетами от так любимого ею Версаче, пока не пал жертвой амбиций старшего братца, начавшего войну за московскую недвижимость с не самыми последними людьми. Дознаватель же своим брутальным внешним видом сильно напоминал бандита, не жалел денег на рестораны и приятные мелочи, казался добрым и симпатичным, а потому Лиза ускорила события и женила его на себе спустя всего лишь две недели после сочинского приключения.

Когда, спустя очень короткое время, больная девушка Лиза поняла, что чертов муж не шутил и действительно спустил на нее в Сочи все свои накопленные за последние десять лет сбережения, она испытала приступ ярости такой пугающей интенсивности, что Дознаватель малодушно решил сдаться и упасть в долговую яму. После первого месяца жизни, заняв у коллег, родителей и даже начальства, он понял, что настала пора разводиться, продаваться американцам или становиться наемным Убийцей. Будучи влюбленным и патриотом, он забраковал два первых варианта и неуклонно склонялся к последнему. Именно на этом тоскливом этапе недолгой семейной жизни его и занесло в ангольскую командировку.

Пока он, выкатив от изумления и страха глаза, узнавал все новые подробности приключений Полковника и Брюнета, его энергичная супруга сумела выгодным ракурсом рвущейся из тесного сарафанчика груди так умело привлечь внимание соседа по дому — некоего Петруши, что тот тут же пригласил ее поужинать. Естественно, устроивший Лизу ресторан оказался на Тверской, по которой она и предложила «прогуляться» перед приемом пищи бывшему экспортеру квотированной нефти. Завидев постоянную посетительницу с очередной жертвой мужского пола, циничные продавцы бутиков нехорошо заулыбались и понесли на просмотр взыскательной Лизы горы наимоднейшего барахла с ценниками, напоминающими расстояние в километрах до Луны и прочих небесных тел. Пока пузатый Петруша, мигом вспотевший от нехорошего предчувствия, осознавал, что никакой украденной у российского народа нефти не хватит на удовлетворение материальных запросов очаровательной соседки, та проследовала в примерочную.

Когда Лизонька привычно обнажилась перед огромным зеркалом, она для начала с удовольствием обозрела в нем свое роскошное славянское тело. Тело было холеным, загорелым и во всех отношениях прекрасным. После чего, отхлебнув из бокала с холодным шампанским, услужливо предложенным продавцами, примерила давно приглянувшееся платье от любимого модельера. Эффект куска шелка, едва прикрывавшего ее формы, принес ей столько удовлетворения, что она с удовольствием отхлебнула еще раз. В тот момент, когда Лиза сняла предмет вожделения, предвкушая скорое обладание им, дверца в примерочную со скрипом отворилась. Почему-то в зеркале никто не отразился. Она улыбнулась, подумав, что Петруша захотел пошалить. Игриво решив, что, за свои-то деньги, он вполне заслуживает предварительного просмотра ожидающего его счастья, красавица обернулась, приняв понравившуюся ей позу известной модели. Однако вместо истекающего слюнями толстяка Петруши, в примерочной оказался совершенно чужой мужчина. В мужчине она, к своему ужасу, узнала знаменитого модельера, лишенного жизни несколько лет назад в результате его неоднозначных сексуальных похождений. В душной примерочной вдруг стало очень холодно, и зеркало запотело.

Труп модельера деловито отхлебнул из бокала и галантно прокомментировал:

— Сеньорита, ни один туалет не сможет сделать вас еще очаровательнее, чем вы выглядите сейчас!

Тут у галантного мертвеца наполовину отпало ухо. Дружески подмигнув потерявшей дар речи голой поклоннице своего таланта, умелый кутюрье достал иголку с ниткой и виртуозным движением пришил ухо обратно. После чего вновь обратился к ней:

— Я буду с нетерпением ждать нашей новой встречи в Аду! А пока не позволите ли на прощание поцеловать вашу руку?

В известном бутике раздался пронзительный женский крик, от которого враз треснули все зеркала, а в окошке жалобно звякнувшего кассового аппарата забегали бесконечные красные нули. Манекены в широком окне, ожив, повернулись посмотреть, что же происходит. Циничные продавцы забыли об опухших ногах и прикрыли заболевшие от непрекращающегося визга уши. Спустя некоторое время пешеходы на Тверской стали свидетелями необычной сцены: по улице, в одних симпатичных кружевных трусиках, с пронзительным криком бежала голая девушка с прекрасной фигурой и искаженным ужасом лицом, а за ней, пыхтя, пытался успеть новый русский весьма тучного вида с кучкой женской одежды в руках. Муж девушки Лизы, смотревший в этот момент на исчезающий шрам на ноге Полковника, еще не знал, что благодаря то ли Богу, то ли Диаволу его молодая супруга навсегда излечилась от своей страшной болезни.

Аналитик опять шел по ангольскому рынку, пытаясь сбыть советский утюг, а на вырученные «кванзы» купить пива, картошки и бананов. Утюг был старым, с потертым шнуром в веревочной обмотке и непродаваемым обугленным днищем. Ажиотажа он не вызывал, а потому «Калашников» с пустым магазином, взятый на всякий случай отпугивать чересчур назойливых аборигенов, пока бесполезно болтался на плече: передергивать вхолостую затвор, делать страшное лицо и кричать «Пошли вон!» сегодня явно не требовалось. Проклятое африканское солнце выжигало из потного тела последние капли влаги. Горло чудовищно пересохло, как при начинающейся малярии. В виски болезненно бились бильярдные шары, неведомо откуда взявшиеся в голове, покрытой пятнистым кубинским кепи. Мучительно хотелось пива.

Кто-то молча похлопал Аналитика по спине. Он благодарно обернулся с ожиданием чуда — толстой доброй африканской хозяйки, с возбужденной улыбкой желающей его ободранный совковый утюг. Но вместо доброй негритянки с нимбом увидел чудовище в маске из черно-красного гнилого мяса, сквозь которую в местах, где мясо уже отпало, светились ослепительно белые кости черепа. Особенно поражала «улыбка»: ведь у чудища уже не было губ, а зубы так и остались навсегда обнаженными в адском оскале. У монстра были печальные глаза; он протягивал отвратительно воняющую гниющим трупом лапу и просил хлеба. Аналитик, впервые увидевший свободно гуляющего ангольского прокаженного, бросил свой утюг под ноги живому мертвецу и побежал с полным животного ужаса криком.

«Ааааааааа! Боже! А-а-а! Господи!» — очень искренне запричитал он, вынырнув в холодном поту из страшного сна. Но ночь была тихой, постельное белье свежим и прохладным, а подушка спасительно мягкой для ушибленной головы участника ресторанного побоища. Аналитик некоторое время успокаивался и лежал, не открывая глаз, медленно вспоминая сон, события прошлого вечера и прислушиваясь к тому, насколько сильна головная боль. На удивление, боль была относительно терпимой и, скорее, соответствовала состоянию среднетяжелого похмелья, чем черепно-мозговой травме. Каким бы ни был предмет, которым ему умело залепили по башке мстительные семиты, он оказался явно менее крепким, чем его череп. И это радовало. В следующую секунду он вспомнил о любимой женщине, встреченной в ресторане, но не был уверен, погрезилась она ему или нет, пока на его лбу не оказалась знакомая теплая ладонь. Аналитик открыл глаза и действительно увидел Лену. Лена выглядела вполне реальной и очень привлекательной: в белом махровом халате и с еще влажными волосами. От нее легко пахло знакомым фруктовым запахом.

— Здравствуй, — улыбнулась она и нежно поцеловала его в губы.

— Ты мне точно не снишься? — решил на всякий случай побеспокоиться Аналитик.

Лена опять улыбнулась и, смотря ему в глаза, наклонилась и на этот раз медленно провела губами по его груди. У Аналитика от удовольствия вздрогнули мышцы. Головная боль больше не чувствовалась.

— М-м… как в Раю!

Лена взобралась на кровать, примостилась в ногах и медленно продолжила процесс лечения, неторопливо скользя языком и губами по ссадинам. Пояс халата как будто сам по себе развязался, и в свете трех лун, проникающем сквозь окно, появилось знакомое сильное загорелое тело.

— По-моему, красавица, мы с вами не венчаны. Не боишься последствий несанкционированного блуда?

— СПИДа, что ли? Нет! — коротко ответила Лена и прикоснулась к нему голой грудью. — А ты?

Вместо ответа Аналитик обнял теплое тело Лены и положил ее на спину.

— Будь что будет! Но давай хоть от криков воздержимся.

— Давай! Если получится!

Спустя некоторое время, когда Лена издала громкий, благодарный и продолжительный стон и оба любовника наконец упали, задыхаясь, в потные объятия друг друга, они одновременно засмеялись.

— Ну, не смогла! — давясь от смеха, проговорила она и благодарно поцеловала Аналитика в нос. Посмотрела внимательно в глаза и еще раз поцеловала. — Снаружи, должно быть, все ангелы из охраны переполошились. Страдальцы!

— Наверное, теперь будут завидовать. Донесут или нет?

— Пусть попробуют! Я и сама могу поведать их начальству про все те мерзости, которыми они меня соблазнять пытались. Проходу не дают, жеребцы пернатые!

— А ты?

— А что я? Держусь пока. Но не знаю, надолго ли меня хватит… Сам понимаешь, ребята они симпатичные, настойчивые, не привыкли, чтобы земные женщины отказывали…

Тут Лене пришлось притвориться испуганной и завизжать, так как Аналитик стал в шутку душить ее подушкой.

Когда они закончили дурачиться, Лена серьезно сказала:

— Я беспокоюсь за тебя. По-моему, ты просто притягиваешь к себе неприятности.

— Это ты о трапезной? Пустяки! По-моему, я никого серьезно не искалечил. А жаль. Слушай, это ты успела тут поработать?

Он заставил вспыхнуть свечи, свет от которых озарил вполне домашнюю обстановку: первоначальные незатейливые мебельные изыски Аналитика уступили место уютному интерьеру с толстым ковром на полу, зеркалами, картинами и светлой кожаной мебелью. У Лены явно был очень хороший вкус. В комнате теперь был камин, в котором дрова вспыхнули, как только взгляд Аналитика упал на них. Аппетитно запахло березовой корой.

— Лена! Расскажи лучше, что происходило там, на Земле, после моего… вознесения.

— Когда ты… гм… вознесся, в посольстве был большой переполох. С полдня искали разбившийся вертолет. Когда же нашли, то, к всеобщему удивлению, двое твоих соратников были ранены, но в стабильном состоянии. Все еще больше удивились, когда, по прилете в Луанду, они уже смогли идти своими ногами. Ну а когда к ночи у обоих только легкие шрамы остались, тут уже у врачей действительно глаза на лоб полезли! И все это время никто не мог понять, куда ты делся. Как будто испарился!

— Кстати, а откуда ты все это знаешь?

— Кстати, при моем роде деятельности мне просто невозможно не знать все это. Разве что закрыть уши или предложить заклеить рот всем тем говорливым и пытающимся впечатлить мужчинам, которые встречаются на моем пути. Но, мой хороший, вернемся к твоему исчезновению. Не меньший шум вызвала эта заброшенная древняя шахта! Которая, между-кстати-прочим, в полкилометра глубиной, а на дне — осколки такой же древней плиты с арамейскими буквами. И это Бог знает где: посреди африканской саванны!

А еще слухи о каких-то невероятных вещах, якобы увиденных твоими коллегами по бизнесу! Нетленная кровь и не падающие перья… Потом, на улице, встречаю нашего общего знакомого — Детектива, а он как будто с ума сошел: бегает с огромным распятием и говорит о каких-то котах и армагеддоне. За ним толпой ходят черные девушки и говорят всем, что он — пророк. В полиции, между прочим, он уже не работает. Детектив сказал только, что ты наверняка жив, хотя и очень далеко, что скоро я все равно тебя увижу и чтобы я передала тебе: бойся того, от кого будет пахнуть фиалками. Тогда мне это полным бредом показалось, а сейчас не знаю: может, его слова и означали что-то важное. Но при чем здесь фиалки? И почему он так испуганно оглядывался, когда шептал мне про них? И почему конец света?

Аналитик задумчиво молчал. Детектив плохо представлялся в качестве умалишенного. Хотя кто его знает? Его раздумья прервал пронзительный женский крик, и Лена спряталась за его спину, показывая в угол:

— У тебя крысы!

Действительно, в свете мерцающего пламени камина, на ковре посреди комнаты деловито облизывали самих себя и друг друга два грызуна, в которых Аналитик узнал старых знакомых.

— Не бойся, это — мои друзья. Они спасли мне жизнь.

В этот момент «друг Альфред» нагадил посередине ковра, и Аналитик, под возмущенное ворчание хозяйственной красавицы Лены, бросил крысам свою майку, на которую те с удовольствием улеглись, уставившись на яркое пламя камина. Любовники последовали их примеру и примостились возле камина на пуховом одеяле.

— Как ты думаешь, почему мы здесь? — наконец спросил Аналитик.

— Мое женское чутье подсказывает, что не все здесь, в райском королевстве, ладится и что кто-то решил вовлечь нас в происходящие и предстоящие события.

— Почему нас? Ты, конечно, другое дело — из-за таких, как ты, в свое время происходили кровавые войны…

— Ага, войны, дуэли, крещения целых народов, хорошие и плохие стихи… — насмешливо продолжила Лена. — Мне кажется, ты просто преувеличиваешь историческое значение женской привлекательности!

— Ну ладно, а вот почему здесь я — вообще непонятно.

— Почему? — очень серьезно возразила Лена. — Не зря же тебя назвали Аналитиком. Вдобавок я влюбилась именно в тебя, а согласно твоему преувеличенному мнению о моих женских чарах, для принимавшего решение это должно было стать сильным аргументом. Разумеется, я шучу.

— Я совершенно по-иному представлял себе Рай. Вернее, я в него вообще не верил, но где-то глубоко в сердце у любого, самого нерелигиозного человека есть свое представление о Рае и Аде.

— И каково же было твое?

— Хороший вопрос! Наверное, что-то теплое и светлое, связанное с детством… Что-то, оправдывающее вечное существование… Может, любовь? Словом, мне трудно вот так, сразу, сказать. Легче сказать, чего я не ожидал. А не ожидал я того, что все здесь так похоже на родной Советский Союз… Так вот, если коротко, этот Рай не мой и мне он не нравится. Совсем! Мне, Леночка, было лучше на Земле, и я хочу вернуться обратно.

— Я могу понять, почему здесь не нравится такому человеку, как ты. Могу сказать одно: наверное, когда-то здесь было еще хуже. Это место сотворил Бог, и оно, как и Земля, меняется и, по счастью, меняется к лучшему. С кровью и временными отступлениями, но меняется. Почитай даже нелюбимый мною Ветхий Завет: ведь были времена, когда Бог и сам обходился без Лукавого. Ему не нужен был Сатана, когда доходило до злой шутки или геноцида. Так что он и сам, по-моему, многому за эти тысячелетия научился.

— У кого, у нас? — с удивлением спросил Аналитик.

— Да, у нас! Думаешь, ему было легко скучать бесчисленные триллионы лет, пока не удалось создать мыслящих существ — людей, ангелов и демонов? Представь себе: сначала была великая пустота. И в этой пустоте плавал наивный и всемогущий ребенок — Бог. Быть может, как и человеческие младенцы, он сначала ничего не воспринимал, не мог знать, видеть и слышать. Вокруг было лишь месиво полного первоначального хаоса. Как месячный ребенок, он мог лишь впитывать бесконечную энергию космоса. У него не было родителей, игрушек и книг. У него не было и не могло быть ни морали, ни принципов. Он — великий Маугли мира. Однако в отличие от последнего у него не было даже приемных родителей — стаи волков. Он один. Наедине со всем остальным. Его секунды — столетия, его минуты — миллионы лет. Он обречен на вечность и одиночество. Он даже не знает, почему он есть и откуда он взялся. Но проходит детство, и умный одинокий подросток начинает играть с хаосом. Но хаос скучен. Он — как песок, из которого невозможно что-то построить. Миллионы лет превращаются в миллиарды, а миллиарды — в триллионы, а песок мироздания все так же превращается все в тот же песок.

И вот в какой-то момент Бог наконец совершает очередной сумасшедший детский эксперимент, и находится нужная комбинация. Проклятый хаос вдруг взрывается чудесным огненным шаром. Этот взрыв не мгновенен, он длится почти бесконечно, и из его переливающегося всеми цветами пузыря в конце концов получаются кубики, из которых можно что-то построить. И надоевшая детская песочница превращается в мастерскую. Проходит еще одна череда триллионов лет, и получается черная вселенная, освещенная сверкающими точками звезд, по которой несутся замерзшие глыбы грязного льда. Маугли подрос и возмужал. С тренированной ловкостью мускулистого подростка, выросшего в условиях дикой природы, он ловит и опять бросает в пространство гигантские сгустки энергии, скручивает их и сталкивает друг с другом. Он пробует те или иные физические и прочие законы для созданного им мира. Они то нравятся ему, то перестают устраивать. Когда надо или хочется, он меняет их во всей вселенной или в отдельных ее частях. То тут, то там остаются разбросанные и забытые навсегда или на время кучи игрушек — звезд, планет и черных дыр. Вселенная постепенно становится менее пустой и скучной. Бог творит все более осознанно и целеустремленно…

— И вот в конце концов он за шесть дней создает Землю?

— Да нет, — вздохнула Лена, — по-моему, это было художественное преувеличение. Как я и говорила, один день Бога и один день на Земле — очень разные вещи. После создания вселенной Богу потребовались тринадцать триллионов семьсот миллиардов лет, чтобы сделать Землю такой, какая она сейчас, и сделать нас — людей — такими, как мы есть, с любовью и злобой, жертвенностью и жадностью.

Аналитик с уважением и опаской посмотрел на лежащую рядом прекрасную женщину.

— Лена, и это тебе тоже благодарные мужчины поведали?

— Кто она, эта девушка? — вместо ответа вдруг спросила Лена.

— Просто прислужница, кульпитка, — ответил после паузы застигнутый врасплох Аналитик, — ты лучше скажи мне, пожалуйста, как давно ты здесь оказалась и какими судьбами? Надеюсь, ты не покончила жизнь самоубийством, узнав о моем исчезновении?

— Нет, меня переехал грузовик по дороге в монастырь, когда я в слезах, оплакивая тебя, переходила дорогу, — отшутилась Лена.

— А серьезно?

— А если серьезно, то почему ты, увидев меня в этом кабаке, не сказал мне ни слова, а вместо этого бросился спасать эту девицу? Кто она тебе? Неужели ты и двух дней не можешь вытерпеть без нового увлечения?

— Перестань! — поморщился Аналитик. — Я видел Мари один раз в жизни.

— Мари? Ты уже и имя узнал? Та-ак…

— Не сердись, я бы сделал то же самое ради любой другой женщины. Иначе я не смог бы жить дальше. И вообще послушай нас с тобой: мы, непонятно как, встретились не на ангольском рынке, а в Раю, возле Альфы Центавра! И говорим о какой-то ерунде!

— Женщина никогда не может быть слишком параноидальной в отношении мужчины. Сегодня ты из-за нее в драку полез, а завтра она залезет в твою постель — в знак бесконечной женской признательности! Я эту дрянь глазастую насквозь вижу!

— Не преувеличивай: по-моему, она, наоборот, очень скромная девушка.

— К скромным все подряд не пристают! Сказал же этот римский развратник, что «целомудренна та, которую никто не пожелал». И вообще, что это ты ее вдруг защищать начал?

Аналитик, и сам пока плохо понимающий, что же произошло, когда он встретил Мари, и потому с раздражением, свойственным мужчинам, справедливо уличенным во внимании к другим женщинам, резко бросил:

— Послушай, моя красавица, я же не пристаю к тебе с вопросами вроде того, сколько мужчин было у тебя…

— Ага, наконец дождалась! Ох, как же я тебе благодарна за твое благородство и понимание! Я не хотела бы утомлять тебя подсчетами и описаниями, мой милый. Еще ударенная голова заболит! Скажу только, что вас у меня было много. И, если захочу, будет еще больше! И если это тебя очень беспокоит, мне очень жаль, но помочь я тебе не могу! Я тебя ненавижу!

С этими словами только что вновь обретенная и тут же опять утраченная любимая женщина русского офицера с треском распахнула дверь и исчезла во мраке, оставив его в печальных размышлениях о своей самодеструктивной сущности. Две крысы, воспользовавшись исчезновением Лены, нагло потребовали внимания, и Аналитику пришлось рассеянно заняться массажем крысячьих спин. За этим занятием он и уснул возле угасающих углей камина. Незадолго перед рассветом у окна раздались звуки разговора: к дежурившим там бдительным ангелам охраны обратился кто-то, кого они знали. Альфред, по тревожной привычке всеми обижаемого маленького животного, тут же встрепенулся, но скоро успокоился, так как разговор продолжался недолго. Если бы он мог человеческим языком описать запах, который, очевидно, принадлежал ночному посетителю, то скорее всего охарактеризовал бы его как аромат фиалок синтетического происхождения.

Вскоре наступившее утро Аналитик встретил с вернувшейся головной болью, пропахшими дымом камина нечесаными волосами, огромным синяком на лбу и плохим настроением — результатом ссоры с Леной и ожидания неизбежных разбирательств ресторанного инцидента. После изучения себя в зеркале единственным злорадным утешением было то, что автору поставленного ему фингала досталось еще хуже, когда мраморная доска залепила ему поперек физиономии. Даже обычно ясное райское небо сегодня хмурилось и было затянуто зеленовато-желтыми облаками, напоминающими тучи хлорного газа во время немецкой газовой атаки под Верденом.

Моросил мелкий теплый дождь. В дверь комнаты кто-то тихо постучал. За стуком, не дожидаясь разрешения, последовал старик Галилео. Он тоже выглядел подавленно.

— Ну что, как вы себя чувствуете? — как-то виновато спросил он.

— Я мальчик большой, как-нибудь переживу! — мрачно ответил Аналитик. — А что слышно про наших друзей?

Галилео без слов достал из-за пазухи измятый лист газетной бумаги и передал его Аналитику. Тот расправил сероватый лист и с изумлением прочитал:

— «Небесный курьер»… Это что, шутка какая-то? Или здесь действительно выходит газета?

— Да, мой друг, здесь действительно выходит ежедневная газета, выпускаемая Небесной Канцелярией. Благо для ее издания не требуется электричества. В отсутствие конкурирующих изданий — ценный источник получения информации о райских делах.

— «Главные события дня… Сегодня — день святого мученика… Давайте поздравим юбиляра…» Понятно… «От редакции… Да восславится имя твое!..» Гм… занятно…

— Смотрите на второй странице. В разделе «Происшествия».

— Ага, «Взрыв парового котла»? «Пойманы кульпиты — поставщики контрабанды»?

— Нет, нет, смотрите выше…

— «Безобразная выходка в ресторане», — начал с заголовка Аналитик. — «Вчера в г. Молло, в трапезной им. Св. Антония, после представления лицедеев произошло событие, обычно чуждое нашему благостному образу жизни… Некто, являющийся гостем царства Господня, вкусив от яств и амброзии, качество которых славится повсюду, позволил себе совершить ряд противозаконных и богомерзких деяний…» Так, «некто» — это, конечно, я?

— Да, я бы интерпретировал это именно так. Читайте дальше…

— «В частности, он позволил себе прервать мирное течение беседы за столом членов семейства Прародителя бывшего избранного народа, столь почитаемых всеми праведниками…» Ага… «Среди прочего возмутитель спокойствия, используя элемент парковой архитектуры…» Это мраморная скамья? Так… «нанес тяжкие телесные повреждения как мудрецу Красавчику, делившемуся в этот момент своими бессмертными мыслями о Боге с прочими праведниками, так и некоторым другим уважаемым членам райского сообщества. Помимо прочих прегрешений, нарушитель порядка использовал незаконно хранимый кинжал для несравнимого по своей жестокости преступления — лишения глаза одного из родственников Прародителя». Так это я его глаза лишил? Не припоминаю… Ну ладно… А вот это очень пафосно! «Редакция, всегда боровшаяся за морально-нравственную чистоту Небес, опять задает вопрос читателям и в особенности руководству Корпуса ангелов: доколе спокойную жизнь праведников будут среди бела нарушать дня чуждые нам пришлые элементы?!. Мы будем следить за развитием ситуации».

— Дорогой мой, а теперь обратите внимание на раздел объявлений.

— Сейчас… «Одинокая молодая праведница приятной наружности с удовольствием проведет время за чтением молитвы с праведником… Высшее образование… Обходительные манеры… Готовность экспериментировать?.. Просьба тем, кто старше сорока, не беспокоиться… Прохаживаться в первый будний день у фонтана с газетой в руках… К вам подойдут…» Звучит заманчиво!

— Да нет, вы не туда смотрите…

— Хорошо, хорошо… «В трапезной потерян драгоценный камень. Прошу вернуть. Отблагодарю как принято. Оставлять себе не рекомендую: пожалеете!» Это то, что вы имели в виду? И что это значит?

Галилео достал из кармана какой-то металлический предмет. При ближайшем рассмотрении предмет оказался карманными часами уже знакомого фирменного дизайна старого астронома. В крышку часов был вмонтирован переливающийся желтыми лучами камень.

— Примите этот подарок, мой молодой друг, — торжественно сказал Галилео.

— Спасибо, но у меня просто не хватит наглости принять такой подарок! Вы наверняка потратили недели, чтобы сделать эти часы!

— Да, это так, и все же я хочу, чтобы они у вас были. К тому же что такое недели по сравнению с вечностью? Обратите внимание на этот камень… Он ни о чем вам не говорит?

— Неужели желтый алмаз?

— Да, желтый алмаз, да еще и тот, который выпал из рукоятки кинжала Красавчика. Тот самый, потерянный в трапезной. Надеюсь, у вас не возникнет извращенное желание вернуть его владельцу?

— Нет, я не настолько благороден.

— Помните, я говорил вам об одной уникальной функции в часах моей конструкции? Смотрите, сейчас я нажму на эту кнопочку и обнулю показания…

Галилео нажал кнопочку, и сразу после этого раздался нежный музыкальный звон, вслед за чем в одном из продолговатых окошек на циферблате часов стрелка резко дернулась, поколебалась и зафиксировалась где-то в конце миниатюрной шкалы.

— Что это? — спросил заинтригованный Аналитик.

— Это стрелка среагировала на ваше присутствие. А ее положение на шкале означает, что вы, по воле Господа нашего, обладаете незаурядной энергией.

— Святой энергией? Дорогой Галилео, да откуда у меня святая сила? Когда меня в последний раз занесло в церковь, я все время глазел на одну симпатичную прихожанку… И этим все сказано: такие, как я, должны гореть в Аду!

— Молодой человек, если бы мы, хе-хе, попадали в Ад за каждое не вовремя испытанное искушение… Но в любом случае, как я вам уже когда-то говорил, мои наблюдения показывают, что довольно часто этой силой обладают не только во всех отношениях святые монахи-аскеты, но и одиозные личности вроде Распутина или Калиостро.

— Ну, до этих-то мне, надеюсь, далеко!

— И я в этом уверен. С вашими способностями, мой дорогой, вы, если вернетесь на Землю, сможете лечить раковые опухоли, сворачивать кровь и изгонять бесов. Здесь же это означает, что вас будут опасаться и уважать. Более даже опасаться, так как никто не понимает, как вы здесь оказались и что вы здесь делаете.

— В том числе и вы?

— В том числе и я.

— А что случилось с девушкой?

— А-а… Мари из Лиона… Красивая француженка! Скорее всего ее вернули туда, откуда взяли, — в Ад. Скандал громкий, свидетели и в особенности свидетели в вашу пользу противоположной стороне совсем нежелательны. Так что, мой друг, не думаю, что вы ее скоро увидите.

— Вы что-то о ней знаете?

— Мне почему-то показалось, что вы спросите, поэтому я уже узнал кое-что от ангелов-любителей моих часов. Любопытно, насколько даже ангелы подвержены слабостям и страстям человеческим…

— Пожалуйста!

— Извините, мой друг. Так вот. Родилась и всю жизнь прожила в Лионе, во Франции. Отец и мать — школьные учителя. Двадцать шесть лет. Это, естественно, на момент смерти. Замужем не была. Был, однако, жених. Познакомилась, поехав совсем девчонкой в гости к тетке, на море. Жених был военным моряком — механиком атомного реактора на подводной лодке. Однажды пострадал при несчастном случае и облучился, но все обошлось… Во всяком случае, так всем тогда казалось… Внезапно вспыхнувшая романтическая любовь… Стихи… Долгие разлуки… Неизбежное продолжение отношений в постели… А потом, насколько я понял, у жениха внезапно обнаруживается рак крови, а у нее — внебрачная беременность. Жених умирает в муках, а она рожает слепую девочку… Мать не сдается, получает образование, становится, как и родители, учительницей, но в школе для слепых. Растит и воспитывает дочь. В один прекрасный день дочь, которой тогда было, если не ошибаюсь, одиннадцать, решает помочь матери, которая вот-вот придет с работы, и идет в булочную за углом. Где ее смертельно ранит случайная пуля юного грабителя-наркомана. Она умирает на руках у матери. После похорон мать, не выдержав горя, выпрыгивает в окно… Обе попадают в Ад: дочь, потому что, по версии некоторых особенно злобных иерархов, отвечает за грехи матери, родившей ее вне брака, а мать — потому что покончила жизнь самоубийством. Типичный случай плохо сработавшей бюрократии. По крайней мере мать записали в кульпитки: глядишь, когда-нибудь и дочь сможет сюда перебраться… Вот такая печальная история. Как говорится, пути Господни неисповедимы…

Старик печально посмотрел на подавленного Аналитика.

— Жених, кстати, в Раю, только она этого не знает и еще его здесь не встречала. Насколько я слышал, он трудится механиком, но я почему-то не смог узнать где. Да вы не расстраивайтесь, мой молодой друг: как говорят, плохие вещи случаются и с хорошими людьми. К сожалению, хорошим не везет гораздо чаще, чем плохим. И лишь Господь знает почему!

 

Глава 6

После того как великий ученый и чудесный механик наконец оставил Аналитика, тот постарался привести в порядок свое лицо и свои мысли. Надо сказать, первое удалось гораздо легче, чем второе. Никакое бритье не могло спасти от мук совести по поводу покинувшей его в гневе Лены. Не помогало и несомненно присутствовавшее желание опять увидеть Мари. Услышанная история ее земной жизни шокировала, но и вызывала сочувствие и дополнительный интерес. Аналитик всегда подозревал, что он какой-то скрытый извращенец. То, что сейчас ему одновременно хотелось встречаться с двумя необыкновенными женщинами, было печальным подтверждением этих подозрений. И это при том, что одну из этих женщин он, как ему казалось до вчерашнего дня, любил!

По поводу безобразной драки он переживал гораздо меньше. Концепция мордобития ради защиты основополагающих моральных принципов всегда находила сочувствие у обладавшего обостренным чувством справедливости Аналитика, и он никогда не отказывал себе в роскоши ввязываться в подобные истории. Насилие же над женщиной было одним из тех преступлений, которые казались ему еще более отвратительными, чем предумышленное убийство. Однажды, будучи молодым офицером в Анголе, он чуть не застрелил одного из своих начальников, когда тот попытался овладеть плачущей африканской девчушкой на том основании, что «она, дура, только счастлива будет» от оказания ей такой великой чести. Естественно, быть более порядочным, чем начальство, никогда и нигде не способствует продвижению по службе или расцвету дружеских отношений. Не помогло это в то время и Аналитику, но он на этот счет никогда не переживал, философски полагая, что история все расставит на свои места. Что, собственно говоря, и произошло, когда у упомянутого начальника по возвращении в «Союз нерушимый» — кстати, неожиданно распавшийся через какие-то полгода, — был обнаружен вирус СПИД. Страшный вирус он, возможно, подхватил в процессе «осчастливливания» очередного беззащитного человеческого существа. Как бы то ни было, но указанный начальник в течение нескольких месяцев убил себя страхом и безудержным распитием водки.

Не боялся Аналитик последствий и сейчас, хотя они, судя по всему, обещали быть настолько же неизбежными, насколько и неприятными. То, что вскоре к нему явился ангел из охраны и по приказу Михаила предложил совершить прогулку, подтвердило нехорошие предчувствия. Делать было нечего. Надев часы, подаренные Галилео, земные брюки с курткой и потрепанные кроссовки (носите вы сами свои рясы!), Аналитик сел в уже поданную колесницу и занялся рассматриванием местных достопримечательностей, пытаясь отвлечься от тоскливых мыслей.

В отличие от Молло, который находился на конусообразной горе, уходящей пиком в облака, Джебус находился на более низкой, плоской и широкой возвышенности. Здесь преобладали все те же цвета — белый и бежевый мрамор зданий с частыми вкраплениями свежей зелени. В центре города возвышался прекрасный собор, напоминающий по стилю Саграда Фамилия. Однако в отличие от барселонского творения Гауди этот был гораздо более внушительных размеров и полностью достроенным. Аналитик опять мельком подивился, откуда они здесь брали весь этот мрамор: пока он не увидел следов ни одной каменоломни. Справедливости ради надо было отметить, что пока он вообще не увидел каких-либо следов индустриальной деятельности. Рай напоминал один огромный и древний, великолепно содержащийся средиземноморский город-курорт.

Когда колесница была совсем близка к Джебусу, облака внезапно рассеялись, и город озарили светло-зеленые лучи. В этих лучах Аналитик вдруг увидел удивительную картину. В пространстве над городом двигались две огромные светлые ленты, на первый взгляд напоминавшие перистые следы, оставленные гигантскими реактивными самолетами. Однако эти ленты состояли из чего-то гораздо более плотного, и, к своему изумлению, Аналитик вдруг наконец понял, что это «что-то» представляло собою колонны летящих трехмерным строем, как косяки рыб, ангелов. Судя по тому, как возбужденно отреагировали на происходящее члены эскорта, стало понятно, что происходило нечто неординарное. Возница, оглянувшись, крикнул, что это закончились учения Корпуса ангелов. Посмотрев вниз, на улицы Джебуса, Аналитик увидел, что небесные маневры привлекли внимание немалого количества обитателей города, столпившихся кучками на тротуарах и в парках.

От возвращающейся колонны отделился ангел-всадник на крылатом белом коне: как и колесницы, конь скорее всего был не средством передвижения, а признаком высокого статуса. За ним немедленно понеслись несколько звеньев охранников. К удивлению Аналитика, отделившаяся группа двигалась в его направлении. Насторожившиеся члены эскорта заслонили глаза ладонями от солнца и через секунду крикнули ему, что к ним летит сам Михаил. Действительно, в скоро приблизившемся к ним на огромном белом жеребце всаднике в сверкающих платиновых доспехах он узнал голубоглазого архангела. Тот, обнажив кольчужный капюшон, снял с себя полированный шлем с устрашающе выглядевшей прорезью в виде креста и белым султаном перьев и сделал Аналитику знак приблизиться. Аналитик, еще боящийся самостоятельного полета, оставил колесницу и неловко приблизился.

— Ты и на Земле колотил пожилых людей каменными скамейками? — вместо приветствия сурово спросил грозный вождь небесного воинства, подбоченившись в седле.

— Нет, на Земле у меня бы на это силенок не хватило, да и пожилые люди у нас там себя поприличнее ведут. К тому же скамейкой я ему врезал не специально: так получилось. Кто ж виноват, что у него реакция, как у забора на кирпич? И я в него кинжалом не метил!

— Надо ли понимать, что и вообще не ты начал драку? Что почтенный старец сам намотал свои волосы на твою десницу и использовал эту точку опоры для придания своему телу ускорения? Ты что, грешник, смеешься надо мной?!

— И не думал, — искренне ответил Аналитик.

— А что там про демоническую жабу говорят?

— Ей-богу, не знаю! Но эту жабу я уже раз видел, только на Земле, и там она меня тоже от смерти избавила…

Михаил снял кольчужную перчатку и задумчиво помял мужественный «морской» подбородок.

— А какие-нибудь знаки на этой жабе ты, случайно, не заметил?

— Было не до этого, но, по-моему, нет. Жаба себе как жаба. Непривлекательная. Корявая. Можно даже сказать, безобразная. Но не демонически безобразная. Видал я жаб и пострашнее… Да, вот еще! Она говорила пропитым сиплым басом.

— Ладно, Бог с нею, с осипшей жабой. Интересно только, кто это из наших о тебе заботится?

— А может, это… того: он Самый и беспокоится?..

— Не богохульствуй в своей гордыне! — возмутился Михаил, хотя про себя подумал, что кто знает: это был бы не первый случай, когда «он Самый» ни с того ни с сего решал принять участие в судьбе очередного балбеса.

— А что теперь будет? — наконец задал практический вопрос Аналитик.

— Что будет? — риторически переспросил Михаил. — Да ничего хорошего! В следующий раз будешь знать, кого по зубам скамейкой бить!

— Так ведь вся трапезная видела, что Красавчик вытворял!

— Да? А вот мы пока, по горячим следам, не нашли ни одного свидетеля его выходок! Никто ничего не видел! Я уж не говорю про рассказы самих членов семьи! Ты бы про себя, аспида вавилонского, послушал!

— А Галилео?

— Справлял нужду в близлежащих кустах. Кается в содеянном, но зато говорит, что сцены драки наблюдать физически не мог.

— Бедный старик… А как же сама жертва попытки изнасилования? Мари из Лиона? Ее вы допрашивали?

— Да, эта дамочка твердит, что действительно, Красавчик ей подол прямо посреди заведения задрать попытался. Только вот незадача: она — кульпитка, грешница из Ада. И вдобавок женщина! А ведь у нас слово одной грешной женщины против целого сонма мужчин-праведников мало чего значит!

— И что же теперь делать?

— А ты свою подругу жабу попроси быть свидетельницей, — недобро пошутил архангел, — пусть прямо так, сиплым голосом, и квакнет в твою защиту! Если же серьезно, то тобой и твоим делом заинтересовался сам Египтянин. А этот, я тебе скажу, поумнее да поопасней будет, чем Прародитель, Красавчик и прочие родственники вместе взятые. Те, конечно, праведники влиятельные и уважаемые, но по сравнению с Египтянином… Кроме как верблюдов пасти, они ничего не умели и уметь не могли, а вот Египтянин — тот десятки лет у жрецов самым потаенным вещам учился. Может и палку в змею превратить, и воду — в кровь…

— Вы говорите про Законодателя избранного народа? Неужели он — египтянин?

— Египтянин, гиксос или еврей: сейчас это уже не так важно. Готовься к суду. На суде скорее всего будет председательствовать все тот же Египтянин, и поверь мне, если он этого захотел, то не для того, чтобы тебя оправдать. Однако и защитником у тебя будет не самая последняя фигура в нашем муравейнике.

— И кто же?

— Скоро узнаешь… Ну, оставайся с Богом!

Михаил вдруг заторопился, надел сверкающий в лучах зеленого солнца шлем и, сделав знак свите, умчался в ультрамариновую даль. Аналитик было задумался по поводу только что закончившегося разговора, но тут старший эскорта предложил посетить Джебус. Вскоре колесница достигла города. По чистым широким улицам, усаженным тенистыми деревьями и окруженным двух-и трехэтажными облицованными мрамором домами с плоскими крышами, во множестве прогуливались праведники. У всех был сытый и скучный вид: общение друг с другом наверняка представляло собою одно из немногих развлечений, предлагаемых заведением. Большинство гулявших были преклонного возраста, что было логично и ожидаемо, а потому город напоминал гигантскую богадельню или американский штат Флорида со всеми его пенсионерами. Одна из пожилых праведниц, с утиной походкой и филейной частью, напоминающей духовку на сто пирожков, как раз и могла быть бывшей жительницей пригорода Майами. Не хватало лишь панамки и обычных коротких шортиков.

Пожилые праведники были разбавлены кульпитами, которых можно было легко отличить по опущенным глазам, более простой одежде и торопливой походке. И «пенсионеры», и кульпиты с большим интересом разглядывали Аналитика и даже оборачивались ему вслед, из чего тот предположил, что «Курьер» имеет большую читательскую аудиторию, чем он первоначально подумал. Напрашивались и иные аналогии: например, с Древним Римом и его праздношатающимися богатыми гражданами и вечно спешащими рабами. Или более современная ассоциация с Кувейтом, где солидных и упитанных аборигенов можно было тут же отличить от суетящихся и делающих всю работу иностранцев.

Бросалось в глаза отсутствие магазинов. Зато в изобилии попадались храмы, трапезные, большие и маленькие парки и сады, наполненные огромными деревьями, фонтанами и скульптурами. Судя по классическим пропорциям последних, представителям более прогрессивных и смелых воззрений на искусство не приходилось особенно рассчитывать на путешествие своих творений к Альфе Центавра. По крайней мере не при нынешнем менеджменте небесного пансионата с его безнадежно устаревшими тысячелетними представлениями о прекрасном. «Да, здесь тебе не Новый Тэйт и не галерея Саачи, — без сожаления подумалось нашему герою, — и, судя по женскому контингенту, не Сан-Пауло!»

Как бы в противовес скабрезной и недостойной святого места мысли в поле его рассеянного взгляда вдруг попала очень привлекательная женская фигура, закутанная в длинный плащ с капюшоном. В следующий момент Аналитик заподозрил, что он уже где-то видел и очертания этих бедер, и эту походку. Неожиданно для зазевавшегося эскорта Аналитик соскочил с колесницы и нырнул вслед за знакомым силуэтом в узкий тенистый переулок, пытаясь найти подтверждение своей смутной пока догадке. Чтобы не попадать в распространенную позорную ситуацию — хлопаешь по филейной части свою якобы старую знакомую, а она оказывается впервые встреченной стервой без чувства юмора и с ревнивым мужем, тут же появляющимся из-за угла с только что купленной бейсбольной битой и быстро меняющимся выражением лица, — он решил не торопиться и немного пройтись.

Стремительно двигавшаяся женщина успела пройти, два раза поворачивая, три квартала. Аналитик, к тому времени передумавший пока объявлять о своем присутствии, двигался в некотором отдалении, вспомнив недавние времена и на ходу оценив иронию ситуации: надо же было попасть в Рай, чтобы опять играть в шпионские страсти. Наконец девушка, казалось, достигла своей цели — скромного домика под развесистым платаном в окружении нескольких дворцов — и, сняв капюшон плаща, оглянулась. Аналитик непринужденно присел завязать шнурки и успел заметить, что преследуемая фемина — никто иная, как Мари из Лиона. Это застало его врасплох и почему-то привело к учащенному приятному сердцебиению, которое в земной жизни обычно предшествует попытке пристать к дружелюбно выглядящей привлекательной незнакомке и навязать ей свое общество. Что ж, надо было окончательно признать, что Мари ему небезразлична.

Ведомый далее не только любопытством, но теперь уже и конкретным мужским интересом, он подошел к невысокой, покрытой вьюном стене вокруг домика. Играя в разведчика, решил не заходить, как приличные праведники, через решетчатую калитку, а перемахнул через забор и оказался во дворе. Дом в своей простоте как-то не сочетался с окружающим его районом богато выглядевших вила. Так скорее всего выглядело бы жилище деревенского плотника в какой-нибудь небогатой стране. В глубине двора стоял некрашеный деревянный сарай-мастерская, возле которого высилась аккуратная куча свежих опилок. На опилках лежала разомлевшая от жары симпатичная лопоухая дворняга, лениво посмотревшая на Аналитика. Поскольку его вид не отвечал ее представлению о социальной опасности, она сделала лишь неискреннюю попытку гавкнуть. Получился звук, отдаленно напоминающий урчание мотора, после чего дворняга сдалась и окончательно погрузилась в послеобеденную негу. Аналитик сделал вывод, что преступность не входит в число проблем города, а его брюкам и прочим активам пока ничего не угрожает.

Заглянув в открытое окно, он увидел спартанский интерьер — с некрашеной деревянной мебелью, грубыми циновками на каменном полу и простыми полками со стопками книг. На стене висели портреты Толстого, Ганди и участников группы «Битлз». Бедно, но чистенько: убежище интеллигентного деревенского холостяка, убежавшего от городской суеты и неудач в жизни. Не обнаружив никого в доме, Аналитик осторожно обошел его, попав в сад. Там, сквозь листья оливковых деревьев, он увидел Мари, сидящую в обществе незнакомого мужчины. В этот момент его часы, подаренные Галилео, издали уже знакомый мелодичный звук, предупреждавший о близости обладателя значительного количества энергии. Аналитик невольно взглянул на циферблат и увидел, что соответствующая стрелка достигла упора. Незнакомый мужчина уверенно и без испуга повернулся в сторону прячущегося в густой листве Аналитика, возомнившего себя ниндзя-невидимкой, и позвал его громким голосом приятного тембра:

— Выходите! Вам будет удобнее здесь, за столом!

Аналитик испытал жгучий стыд, свойственный всем подобным разоблачениям. Почему-то его слежка за Мари и лазание по чужому саду больше не казались хитрым ходом искушенного в тайных делах шпиона, которым он, конечно, на самом деле не был. По иронии судьбы, в последний раз подобное ощущение он испытал, когда его в нежном возрасте застали в чужом саду с рубашкой, набитой украденными яблоками. В общем, делать было нечего: пришлось с хрустом пролезть сквозь ветки и явить себя изумленной Мари и улыбающемуся хозяину.

Хозяин был стройным симпатичным мужчиной с длинными темными волосами, худым смугловатым ближневосточным лицом, жилистыми натруженными руками и светло-зелеными глазами. Он мгновенно и полностью располагал к себе. В его присутствии было легко и нескучно.

— Здравствуйте! — с полной непринужденностью произнес он, как будто Аналитик был хорошо известным ему, долгожданным и желанным гостем, по-человечески постучавшим в дверь. — А мы как раз обсуждаем ваши приключения. Надеюсь, вы не против?

По-прежнему находящийся в глубоком смущении Аналитик покраснел, закивал и промычал что-то, призванное означать его полное одобрение того факта, что малознакомые люди обсуждают его дела в его отсутствие. Мари несколько пришла в себя и даже проявила некоторую радость по поводу его появления.

— Я — плотник, — отрекомендовался хозяин, — плотник из Назарета. Некоторые здесь называют меня Учителем, но мне кажется, что это довольно нескромно.

Аналитик, вдруг понявший, что за плотник, он же Учитель, стоит перед ним, ошеломленно сел на струганую скамью.

— Очень рад, — каркнул он пересохшим горлом, — меня называют Аналитик.

— Выпейте холодной воды: в такую жару она слаще вина из Кармеля.

 

Глава 7

Аналитик медленно пил действительно удивительно вкусную холодную воду из глиняной чашки и пытался прийти в себя. Он поймал взгляд Мари, которая смотрела на него с сочувствием и едва сдерживаемым смехом. Неудавшийся ниндзя-невидимка понял, что его драматическое появление из кустов будет забыто очень не скоро. По-прежнему улыбающийся плотник из Назарета дождался, пока Аналитик осушит всю чашу, и обратился к нему:

— Сам я, конечно, драк не одобряю. Хотя, когда был помоложе и, естественно, живым, иногда под горячую руку позволял себе врезать особенно неприятному типу. В общем, был дураком и грешником, как и все. Сейчас, разумеется, стыдно… Но ваш случай другой. Судя по рассказу Мари, я бы поступил точно так же, как и вы. А то, может, и покруче! Поэтому, собственно говоря, я и решил защищать вас. При несомненном условии, что вы согласитесь на мою помощь…

— У меня и в мыслях бы не было отказаться, — с чувством сказал Аналитик, вспомнив загадочные слова Михаила о его защитнике. — А можно спросить, как здесь судят?

— Смею уверить, что Римское право не используют! — невесело засмеялся его защитник. — Слишком много старых обид связано с Империей. Впрочем, как человек, имеющий непосредственный опыт общения и с правом Иудейским, могу сказать, что старозаветный Синедрион, который здесь по-прежнему является высшим судебным органом, — это вам, мой друг, тоже не суд присяжных! Я уже лет двести говорю иерархам, что пора бы воспринять это очередное достижение человечества. Они, конечно, вежливо слушают, но отвечают, что пусть все остается по-старому. Даже мои бывшие ученики! Никогда не думал, что именно Основоположнику будет так трудно втолковать, что человек невиновен, пока существуют сомнения в его виновности. Пытаюсь приводить себя в пример и объяснять, что, будь тогда суд присяжных, меня бы никогда не приколотили к дереву гвоздями. А они отвечают: мол, тогда и христианства бы не было! Мол, на все воля Божья! Если уж суждено кому-то невинно пострадать, то никуда не денешься! А ведьи из них тоже почти никто своей смертью не умер: кого распяли, кому голову снесли, а кого зверям скормили. Хорошо еще, что мне удалось институт защиты протолкнуть.

— То есть даже вам здесь приходится нелегко?

— Послушайте одну историю. Жили-были две вороны. Обыкновенные, черные, в стае. И вот в один прекрасный день у них вылупился птенец. Хороший, пушистый, здоровенький. Вот только белого цвета. Все знакомое воронье слетелось и начало каркать: мол, не к добру это, откуда эдакий белый уродец взялся, избавьтесь от него, пока не поздно! Но отец-ворон и мама-ворона встали на защиту своего дитяти, защелкали клювами и каркунов отогнали. А птенчик стал взрослеть и оказался умным и добрым ребенком. Вот только не хотел летать в стае. Не любил он, когда воронье тучей слеталось на умирающих животных — глаза выклевывать. Не любил, когда у больных да слабых птиц пищу отбирали. Шло время. В один прекрасный день огромный голодный орел решил пообедать и застал воронье сообщество врасплох. И многих бы он успел убить и искалечить, если бы не отвлекла его наша белая ворона. Которая и умерла мученической смертью в его когтях. И стала примером для подражания среди остального воронья. Посмертно. Дорогой мой, белая ворона — птица красивая и редкая. Но сородичи таких не любят. И гибнут они в первую очередь. И почитать их начинают лишь после смерти!

— Учитель, я слышал, что праведников здесь пытают, в том числе и невинных. Тоже говорят, что ничего не поделаешь: надо боеприпасы кропить для Корпуса ангелов…

Учитель расстроился и на секунду замолчал. Аналитик переглянулся с молчаливо сидящей Мари. Та показала глазами на натруженные запястья хозяина дома: через розовую ткань заросших шрамов там пробивались капли алой крови. То же самое происходило и со шрамами от гвоздей на его ногах. Мари тихонько взяла со стола чистое полотенце и промокнула кровь. «Удивительно, — подумалось Аналитику, — что с такой-то чувствительностью ему дали прожить целых тридцать три года! На Земле он, бедняга, и сейчас был бы очень редкой птицей. В лучшем случае в дурдом бы упекли… для его же пользы!»

— Печально, не правда ли, — прервал молчание Учитель, — что и здесь цель оправдывает средства… По крайней мере для иерархов…

— Скажите мне наконец, кто они такие — иерархи?

— Здесь, в Раю, не очень четкая система власти, чем-то напоминающая период судей в древнем еврейском государстве. С одной стороны, Небесное Воинство, или ангелы. Но они, скорее, — армия и полиция, следят за порядком здесь и за тем, чтобы в Аду ни у кого не возникло желания взять реванш. Ими командует Михаил. Он — архангел суровый, вояка и мужлан, но я его почитаю за преданность своему делу, уважение к людям и умение думать. За принятием законов следит Совет иерархов. Он же осуществляет и судебную функцию. Совет этот — орган загадочный, праведники не знают, как в него попадают и как его покидают.

— Но вы-то, Учитель, конечно, в Совете?

— Когда я вознесся сюда, мне немедленно предложили не просто войти в Совет, а возглавить его. Хотя все уважаемые представители Ветхого Завета, будучи избранными, разумеется, были не в восторге ни от меня (явился сектант, предатель, самозванец и слуга Вельзевула!), ни от вскоре ставших прибывать в огромном количестве моих последователей — христианских мучеников. Но поделать они ничего не могли. Высшее существо, по-видимому, издало конкретные распоряжения на этот счет и, даже Египтянину пришлось успокоиться и принять нежданных гостей.

— Высшее существо? То есть…

— Я не Бог! Я понимаю, как и откуда могло взяться подобное заблуждение и почему Церкви выгодно его поддерживать, но я не Бог! Да, я его сын, но в том же смысле, что и любой другой человек. Все мы — Дети Божьи и одинаково дороги своему родителю. Во всяком случае, становимся дороже со временем, так как родитель постепенно осознает уникальную важность для мира каждого из нас. Я же — плотник и сын плотника. Я простой человек, которому опостылело то, что творилось в Обещанной Земле две тысячи лет назад, и который перестал видеть смысл в религии предков. Помилуйте, как можно каждый день резать и сжигать животных во славу Господа — такое могли придумать лишь девственно жестокие люди на заре цивилизации! Как можно считать священными праздниками дни убиения невинных детей и погромов иноплеменников!

Может быть, Бог и был когда-то действительно таким мелочным, капризным и несправедливым палачом, каким его описывает Ветхий Завет, но ведь, хоть у него и не было добрых родителей-воспитателей, он все же оказался способен учиться у людей, которых сам же и создал. Как иногда в миру родители учатся у своих более образованных и умных детей. С течением времени законы людские не могут не меняться, потому что хорошая сторона в человеке неизбежно берет верх над плохой, нужны лишь время и усилия. Видимо, когда я это понял и стал делиться своими мыслями с другими, Бог услышал меня, и ему понравилось то, что я говорил. Поэтому он и дал мне возможность творить чудеса, умереть и воскреснуть, а потом послал сюда. Хотя, честно говоря, я хотел остаться: для таких, как я, на Земле всегда будет много работы. Хороший плотник не пропадет, пока растут деревья, а учителя всегда будут нужны, пока рождаются дети. А здесь… Что ж, здесь самый сильный нимб меркнет в океане святости, как даже яркая звезда исчезает в солнечный день.

Так вот, вернемся к иерархам. Я отказался возглавить Совет, поскольку никогда не стремился к светской власти и по-прежнему признаю лишь власть Бога. При условии, что он продолжает учиться тому, как ею пользоваться, а не сжигает целые города с виноватыми и невинными. С другой стороны, я все же понимаю объективную необходимость Совета в отсутствие непосредственного общения с Всевышним…

— Как? А где же он?! Я ведь все жду, когда его увижу!

— Да, на Земле все считают, что Рай — царство Божье и что Бог единолично здесь правит. Но правда заключается в том, что никто из находящихся здесь никогда не видел Бога. Кто-то, как я или Михаил, слышали и даже разговаривали с ним. Некоторые, вроде Египтянина, утверждают, что Бог регулярно является к ним, и они выслушивают его инструкции для передачи всем остальным. Как будто Богу нужны посредники, чтобы сказать что-нибудь своим детям! Есть и другие пророки, конкурирующие с ним за привилегию прямой связи с высшим существом. Но когда Египтянин и прочие пророки выдают свое слово за слово Божье, они не могут знать одного секрета, потому что он известен только тем, с кем Бог действительно общался…

Аналитик и Мари переглянулись в ожидании откровения, но Учитель на время замолчал, а когда начал опять говорить, то про секрет уже ничего не добавил.

— Сейчас в состав Совета иерархов входят Египтянин, Основоположник и Миссионер, — продолжил он. — Основоположник — один из моих первых учеников. Когда я первый раз встретил его, он был юношей и рыбачил со своим отцом в Галилее. Что-то такое было в парне! Почти всегда был твердым, как камень. Почти всегда… Но не думал я, что именно он положит начало Церкви, которая переживет империи и эпохи, используя память обо мне — простом плотнике. Миссионер же всегда был фанатиком. Сначала преследовал христиан, а потом, как иногда случается у ярых приверженцев, стал перевертышем. Уж не знаю, что ему тогда почудилось на сирийской дороге, но уверяю, не я говорил с ним…

— Учитель, расскажите о Египтянине, — вмешалась до этого молчавшая Мари. Когда Учитель посмотрел на нее, стало понятно, что за две тысячи лет он так и не научился скрывать свои мысли и чувства. Даже Аналитику, при всей его дремучей наивности в сердечных вопросах, стало ясно, что Мари была для великого плотника не просто еще одной ученицей. «Жизнь становится все интересней и интересней, — подумалось ему, — и чего, скажите, пожалуйста, мне теперь делать?»

— Египтянин на самом деле, может быть, и не был египтянином. Кстати, умер он или был убит, тоже сейчас никто точно не знает. Никто не знает, и был ли он в действительности египтянином или потомком гиксосов — азиатских завоевателей Египта. Известно только, что он постиг все ступени знаний у египетских жрецов и уже тогда был властным и амбициозным чародеем. Он жил во времена великого религиозного эксперимента фараона Эхнатона, безуспешно попытавшегося ввести единого Бога-Солнце. Вскоре после смерти фараона-революционера его имя почти стерли из истории, его города были заброшены, а старые боги вернулись в свои храмы. Судя по всему, Египтянин многое потерял во время реставрации. А потому и замахнулся на невиданный проект: не будучи сам евреем, он решил создать избранную нацию и дать ей единого Бога. Хотя даже говорить на их языке тогда еще не умел и использовал брата в качестве переводчика. Египтянин занимает особое место в иерархии. Он — самый хитрый и жестокий, мастер интриг и неожиданных ходов. Он же отвечает за Рай избранного народа — пещеры, где их праведники спят вечным сном.

— То есть эти пещеры прямо под нами?

— Да, это — искусственные гроты, получившиеся от многовековых разработок мрамора. Ведь материк Рая — это огромная мраморная скала вроде, земного Афона, которая за тысячи лет стала практически наполовину полой. В ведении Египтянина — целый подземный мир, куда он даже ангелов не очень пускает. Только наиболее приближенных.

Когда я еще был жив и начинал проповедовать новое Учение, он сильно обеспокоился и даже спустился на Землю для переговоров. Мол, что же ты, плотник, о себе возомнил и почему учишь нарушать мой Закон? Я ему объяснил, что, при всем почтении, учить буду тому, что мне кажется более верным. С тех пор мы, мягко говоря, не являемся друзьями. Здесь он меня пускал в свои подземные владения лишь один раз: когда я навещал своих сестер, оставшихся в старозаветной вере вместе с мужьями и потому попавших к нему. Да, вот еще… С давних времен у него есть никем не оспариваемая привилегия: он может путешествовать в Ад, якобы выполняя поручения Господа. Остается только догадываться, что он там делает на самом деле… Но вернемся к вашей защите…

— Михаил сказал мне сегодня утром, что Египтянин пытается повернуть дело таким образом, чтобы виноватым оказался я, а не Красавчик. Скорее всего свидетели со стороны обвинения скажут, что кульпитка и посланница дьявола Мари попыталась изнасиловать бедного старика-страстотерпца, а я старался помочь в этом богопротивном деле, нанеся ему и его почтенным родственникам тяжкие увечья… Что нам делать?

— Во-первых, можно попытаться потребовать сменить судью. При всей мутности нашего правосудия даже ишаку иорданскому будет понятно, что Египтянин был бы заинтересованным лицом, предубежденным против вас и Мари. Но я боюсь, что, поскольку я уже стал защитником и сам претендовать на роль судьи не могу, альтернативный судья может оказаться еще хуже, если от этой роли откажутся Основоположник и Миссионер. А мне кажется, что именно так они и сделают. Они не захотят нарушать тысячелетний баланс отношений между членами Совета. А если бы один из них и согласился, я не уверен, что он смог бы быть объективным: когда-то я был для них дороже отца, но даже любовь к отцу с течением времени остывает, тем более если в отце разочаровываешься… После того как выяснилось, что я всего лишь пророк и не стремлюсь к власти, они считают меня идеалистом-неудачником. Но я отвлекся! Так вот, можно, конечно, просто признать свою вину…

— Сделка со следствием?

— Вроде того. Только в отличие от земной ситуации с прокурором здесь последствия непредсказуемы. В лучшем случае можно рассчитывать на квалификацию «преступления» как нарушения общественного порядка и злостного хулиганства и наказание по принципу «око за око»: то есть просто вырежут глаз и сломают челюсть.

— Так… а в худшем случае?

— Отлучение… Побивание камнями или сожжение… Вычеркивание из Книги…

— И это за защиту женщины от насильника? За сломанную челюсть? Какое же это Царство Справедливости?! Куда же Бог смотрит?!

— Не надо только трогать Бога! — неожиданно жестко ответил кроткий Учитель. — Уверяю вас, Аналитик, он заслуживает любви и веры!

— Да что вы заладили: «вера» да «вера»! Являлся бы побольше своим творениям! И самому веселее бы было, и нам бы легче пришлось! Сказал бы пророку Илье: пусть бы тот не громы с молниями без толку метал куда попало да дома жег, а сделал что-нибудь простое и полезное. Написал бы по небу облаками «Не убий!». Глядишь, и последней великой войны бы не было, у меня был бы дед, а у моего отца — отец!

Тут Аналитик перехватил встревоженный взгляд серых глаз Мари и понял, что язык опять сослужил ему плохую службу. Что, впрочем, случилось далеко не в первый раз. Ситуацию несколько разрядил уже знакомый пес, сумевший вырваться из объятий послеобеденной неги и явить себя собеседникам во всей своей нечесаной красе. Пес внимательно осмотрел всех сидевших за столом и фамильярно уткнул морду в колени хозяину. Учитель печально улыбнулся и уже спокойно сказал:

— Собака для нас здесь — нечистое животное. Так сказал когда-то Египтянин, больше любивший кошек. Нелегко было отстоять Центуриона. Пожалуй, пока он — единственный собачий обитатель Рая.

Так вот. Я, конечно, просто плотник. Или просто еврей, распятый с непредсказуемыми историческими последствиями. Но все же попробуйте не ожесточать своего сердца против Создателя. Не думаю, что вы могли бы сказать что-то похожее о своей матери и не пожалеть потом о собственной горячности. И не забывайте: вера во всемогущество и доброту кого-то делает этого кого-то заведомо лучше и сильнее. Помните: я на вашей стороне. Я также уверен, что и он тоже на вашей стороне и что когда-то еще скажет свое слово в этой истории. Я просто не знаю когда. Ведь ему надо успевать во много мест…

Но вернемся к вашей защите. Если у вас будут надежные свидетели, обвинению будет очень трудно доказать то, что они хотели бы доказать. Конечно, у нас нет присяжных, и Египтянин в этой ситуации не самый справедливый судья, но при всем при том суду будет очень трудно признать вас виновным при наличии вызывающих доверие свидетелей.

— Почему?

— Потому что даже в самом бесстыдном обществе всегда существуют свои пределы для бесстыдства. А у нас все же не самое плохое заведение, и слишком несправедливый приговор может вызвать волнения праведников.

У Аналитика при этом проскользнуло очередное сумасшедшее видение: праведники выходят на демонстрацию протеста с лозунгами вроде «ЗАКОНОДАТЕЛЬ=СТАЛИН=ГИТЛЕР»; их разгоняют дубинами ангелы в газовых масках. Мари, казалось, почувствовала, что мужчин надо оставить наедине, и зашла в дом, уведя за собой виляющего хвостом добряка Центуриона.

Учитель подождал и серьезно спросил Аналитика:

— Дорогой мой, вы когда-нибудь каялись? Получали прощение грехов?

— Нет, — с некоторым смущением сказал наш герой, которому, честно говоря, подобная мысль никогда не приходила в голову.

— Вы можете сделать это сейчас. Кстати, я все равно все эти грехи уже знаю. Поэтому не надо перечислять частые, вроде постоянного упоминания Диавола, работы по воскресеньям или разглядывания прихожанок в церкви…

Аналитик стал ярко-пунцовым и оглянулся, посмотрев, не может ли услышать Мари. Учитель улыбнулся и продолжал:

— Не надо так переживать. Хотя я когда-то и сам сказал, что подумать о греховном — все равно что согрешить, сейчас я понимаю, что сказал глупость. Скажу больше: воинствующая в своей гордыне и нетерпимости святость — тоже грех. В общем, успокойтесь: не надо вырывать себе глаз, если этот глаз сам по себе заглядывается на красивое лицо. Гораздо важнее сейчас вспомнить те грехи, которые вы сами не можете себе простить. Или, проще говоря, те, за которые вас мучит совесть.

Лицо бедного Аналитика покрылось потом, и он с трудом, дрожащим голосом никогда не каявшегося грешника начал:

— 22 марта 1987 года наша колонна попала в засаду, я убил…

— Я знаю… По-моему, тогда кто-то решил спасти вас… Продолжайте…

— Спустя год я навел авиацию на предполагаемое место нахождения командного пункта бригады ангольских партизан… Я должен был знать, что там же мог быть и полевой госпиталь…

— Да, я видел и это…

— Я видел голодных и больных детей и ничем им не помог… Я злился, когда они приставали ко мне и просили хлеба…

— Помню…

— Когда я был школьником, вместе с другими лоботрясами я дразнил и пинал нашего одноклассника, который был добрым, но слабым, болезненным и несколько странным…

— Вы же потом встретили его уже взрослым человеком?

— Да, и он был искренне рад меня видеть… Подонка, который ничем ему не помог… Дальше… Я влюбил в себя девушку. Она прождала меня два года, а потом, вернувшись, я изменил ей с ее выросшей к тому времени сестрой. Я думаю, что разбил ее сердце…

— Вы ведь не знаете, что произошло с нею после? Нет? Ну и не надо… Друг мой, я прощаю вам эти грехи, но я не думаю, что их сможете простить себе вы. И пока это так, пока вас мучает по ночам совесть, ваша душа жива. А вот если вы все же удобно забудете всю совершенную мерзость и успокоетесь… Тогда-то вас и будет поджидать новый друг и хозяин — Лукавый. Ну что ж, наверное, на сегодня с вас хватит. И так, видимо, думаете, что слишком много времени провели в компании самого недорогого в мире адвоката…

— Вы, Учитель, может, и недорогой, но уж точно не дешевый, — твердо ответил Аналитик. — И сегодня, мне кажется, очень важный день в моей жизни.

— Спасибо на добром слове. Друг мой, можно ли задать вам один личный вопрос?

Сказав это, добрый Учитель — хороший плотник, никудышный адвокат и великий человек — покраснел, как мальчик, и всем своим видом выразил такое явное смущение, что Аналитик тут же понял, о ком пойдет речь.

— Как вы относитесь к Мари?

— Если просто и честно, наверное, так же, как и вы, Учитель. Она мне очень нравится. Может быть, нравится тем больше, что встретил я ее в не самом, скажем так, обычном для живого человека месте и что никаких шансов на какие-то нормальные отношения у нас нет. Ну а вы-то, Учитель, ответите на очень личный вопрос? Все знают, что вы, пожалуй, даже слишком хорошо относились к женщинам. Что, конечно, было невиданно для вашего времени. В Ветхом-то Завете было нормально и достойно мужчине вышвырнуть за дверь толпе насильников вместо себя свою жену, спокойно проспать ночь и найти ее замученной до смерти на следующее утро. Вы же постоянно общались и дружили с самыми разными женщинами: чужими, больными и падшими. Никто, вместе с тем, не знает, что вы делали в первые тридцать лет своей жизни. Были ли вы влюблены, женаты, была ли у вас семья?

Учитель печально улыбнулся:

— Вы что, еще одно Евангелие написать хотите? «От Аналитика»? Если же серьезно, то, конечно, в моей жизни была любимая женщина. Но наше время не предполагало женитьбы по взаимной любви. В наше время в моем возрасте женились по решению родителей и сугубо по расчету. Ее родители были против и в итоге выдали замуж за гораздо более состоятельного стеклодува из Иерусалима. С течением времени она про меня почти забыла, нарожала детей и стала почти счастливой. Хотя «почти» — глупое слово. Разве счастье может быть полным и постоянным? Я же ее забыть не смог, не смог жениться и обзавестись семьей. Хотя иногда женщинам нравилось проводить со мною время. Я думаю, скорее из жалости.

— Учитель, но если у вас была несчастная любовь, вы, скорее, должны не любить женщин…

— Во-первых, дорогой друг, любовь никогда не бывает несчастной. Муки неутоленной или потерянной любви — это такое же наслаждение, как и обладание любимым человеком. Я бы никогда не хотел забыть своих страданий. Даже спустя две тысячи лет. Та шестнадцатилетняя девочка всегда будет жить в моем сердце. Во-вторых, говоря о моем нехарактерном для того времени пиететном отношении к женщинам вообще… Вы помните, я сегодня упомянул об одном секрете? Который знают только те, кому посчастливилось общаться с Богом?

— Я обещаю хранить тайну!

— Так вот: Бог говорил со мною женским голосом. Друг мой, Бог — это женщина.

 

Глава 8

Спустя некоторое время Аналитик и Мари не торопясь шли по истертым плитам каменных каньонов переулков Джебуса. Жаркое солнце клонилось к закату. Воздух был полон ароматами растений, обычно ассоциируемых со Средиземноморьем. Тени от зеленого солнца стали гротескно длинными. Они молчали. Аналитик по-прежнему обдумывал, что бы такого сказать уместного и умного, когда Мари наконец молчать надоело, и она решила взять построение связной беседы в свои руки.

— Я ничего о вас не знаю. Кроме того, что вы помогли мне и что теперь у вас неприятности.

— Неужели Учитель ничего не рассказал? Мне показалось, что мог бы… При его-то отношении к вам.

— Бросьте, по-моему, Учитель — это большой ребенок во всем, что касается женщин. В любом случае я не смогла бы относиться к нему, как к простому мужчине. А для него? Взять и отказаться от репутации великого аскета? Вы можете представить новость: «Учитель женился на грешнице-кульпитке!»? Представляете, какой бы удар это нанесло по всему, что построено его именем?

— Нет. То есть представить-то я могу что угодно. Учитель в белом фраке, волосы заплетены в косичку, шампанское и торт с распятием из марципана, толпы народа с цветами… Монахини бросают монастыри и выходят замуж. Но выглядит все это действительно дико. И все же неужели вам даже не льстит внимание величайшего из когда-либо живших людей?

— Льстит! Но мое сердце занято.

— Муж?

— Дочь. Судя по вопросу, детей у вас нет. А жена?

— Была. Я любил. Но этого оказалось мало. Или, наоборот, слишком много. В общем, я надеюсь, что она более счастлива со своим новым спутником. Я вам нравлюсь?

От неожиданности вопроса обычно сдержанная Мари прыснула от смеха и с новым кокетливым интересом посмотрела на Аналитика. У того сладко заныло в груди: смех делал ее неотразимой. Возможно, потому что смеялась она редко.

— Это вас в армии научили? Задавать женщинам прямые вопросы? И вы всегда получаете прямые ответы?

Аналитик вздохнул. Как бы он себя ни вел с женщинами, слишком застенчиво или, наоборот, слишком прямолинейно, результат был всегда один и тот же: он оказывался в дурацких ситуациях, которые они неизбежно и полностью контролировали.

— Нет, не всегда, — меланхолично ответил он, — как, например, в данном конкретном случае.

— Я же не сказала «нет»! — звонко засмеялась Мари. — Боже мой, как, оказывается, приятно пофлиртовать с симпатичным мужчиной! Я ведь совсем забыла! Честное слово, после смерти жениха и рождения дочки мне лет десять не до этого было! А уж в этом проклятом измерении…

— То есть я — это просто еще один симпатичный мужик? — с легко предсказуемой глупой ревностью не отставал Аналитик.

— Нет, не просто. Вы — симпатичный и добрый мужчина, который, невзирая на последствия, вступился за мою честь. За что, кстати, я вас еще так и не отблагодарила.

Мари перестала улыбаться, оглянулась по сторонам, притянула Аналитика под стоящий рядом платан и, встав на цыпочки и обняв за шею, поцеловала в губы. Поцелуй был коротким, но с большим значением, и по телу Аналитика прошла дрожь. «Mon Dieu! — подумала Мари, испытавшая похожее ощущение. — Ты что, дура, делаешь!» Аналитик попробовал было развить неожиданно достигнутый успех и обнять обворожительную мать-одиночку за стройную спину, но она ловко вывернулась.

— Достаточно! И придержите-ка руки! Я вас поблагодарить хотела, а не соблазнять!

— Да что ты говоришь?! — вдруг прозвучал очень знакомый голос. Одновременно раздалось уже становящееся привычным мелодичное звяканье часов — подарка Галилео.

Голос принадлежал одетой в белую тогу очень красивой загорелой блондинке, в которой Аналитик узнал свою, как ему до недавнего времени казалось, любимую девушку — Лену. У Лены было напряженное выражение лица хорошо воспитанной женщины, только что застукавшей своего мужчину в момент интимного общения с привлекательной незнакомкой. Второй раз за этот насыщенный впечатлениями день нашему герою захотелось провалиться под землю, упасть в спасительный обморок или просто проснуться.

— Так соблазнять, оказывается, ты его не хотела! — продолжала Лена, едва сдерживая праведный гнев в обстановке полного и вполне понятного отсутствии комментариев у застигнутой врасплох ее появлением пары. — Значит, ты затащила чужого мужчину в угол, обвилась вокруг него, как кошка, всего обмусолила, и весь этот цирк был всего лишь невинным выражением девичьей благодарности за рыцарский поступок?!

Лена сделала паузу, но у нее было такое выражение лица, что обмерший от страха и унижения Аналитик подумал, что вот сейчас последует классическое продолжение вроде «Ах ты…, сейчас я тебе покажу, как чужих мужиков воровать!» и разразится совсем не интеллигентная драка. Мари тем временем с напряженным спокойствием смотрела в глаза соперницы. На ее лице застыло несколько презрительное и надменное выражение, почему-то часто свойственное людям, пойманным с поличным за совершением поступка, который они, если честно, скорее всего не стали бы повторять.

— По крайней мере этот мужчина — первый, которого я куда-то затащила за последние десять лет, — наконец нашлась Мари. — И затащила я его не в постель. И денег у него не просила! И никогда ни у кого не просила! Не то что некоторые!

Лена вздрогнула от метко нанесенного удара. Стало понятно, что обе женщины уже собрали кое-какое базовое досье друг на друга. «Ай-ай-ай! — внутренне закричал Аналитик. — Надо было промолчать!» И некстати: «Господи, как же они обе красивы!»

— Моя ты скромница, — подчеркнуто мягким и нежным голосом продолжило воплощение белокурой Афины-воительницы. — Да я же видела, как у тебя зубы свело, так ты его хотела! — перешла она наконец на давно предчувствуемый Аналитиком скандальный тон.

Тут Мари покраснела, потом, насколько позволила смугловатая кожа, побледнела и кинула быстрый взгляд в его сторону. Аналитик с неуместным в данной ситуации удовлетворением отметил, что, видимо, в словах Лены была доля истины.

— Да ты же и старика Красавчика, наверное, до исступления специально довела. Признайся: ведь наверняка хотела что-то выпросить! Только не знала, что он извращенец и любитель треснуть по смазливому личику! А ты, дурень наивный, — тут Лена, наконец добралась и до главного объекта столь оживленно разворачивающейся дискуссии, — тебя же любая стерва вокруг пальца обведет!

— Да? Так, может, и ты обвела? — вставила Мари, у которой в серых глазах блеснули слезы обиды.

Лена бросила на нее уничтожающий взгляд. Аналитик вновь мысленно взмолился, чтобы Мари помолчала, и опять замер в предчувствии перехода конфронтации к стадии спарринга: с вырыванием волос, валянием в грязи и прочими невыносимо отвратительными атрибутами женской драки. Но Лена сдержалась. Вместо этого она спросила героя-многолюбца:

— Скажи, я и с тебя деньги брала? Или у тебя вообще что-то было, кроме ручной ящерицы, печальных глаз да эрекции? Ты… Ты не представляешь, как мне сейчас мерзко. И как я в тебе обманулась…

Тут Лена несколько сшибалась: Аналитик как раз очень даже представлял, как она себя чувствовала, поскольку и сам побывал в похожей ситуации. Но он по-прежнему молчал. Возразить было нечего. Лена была права: он подонок. Любви наступил конец, а жизнь в очередной раз потеряла смысл. Единственное, чего он сейчас хотел, так это забиться в какой-нибудь угол и страдать в одиночестве, терзая себя вопросами типа «да почему же я такой дурак и скотина?» и оплакивая свою тяжкую долю.

Неизвестно, чем бы закончилось противостояние двух соперниц, но огромная тень вдруг накрыла всех участников сцены любовного треугольника. Все присутствующие непроизвольно посмотрели вверх. В ультрамариновом небе над Джебусом медленно плыл гигантский белый дирижабль. В движение он, по-видимому, приводился силовой установкой на основе пара, так как воздушный корабль оставлял за собою перистый след. Под дирижаблем, очень похожем на немецкий «Гинденбург», была подвешена гондола. Из гондолы вырвался длинный дымный язык, и спустя некоторое время раздался звук орудийного выстрела. Дирижабль круто повело в сторону. Было похоже на стрельбу старинного парусника. Где-то в городе послышался приглушенный шум человеческой толпы, подобный обычно раздающемуся на стадионе после забитого гола во время игры лиги чемпионов. Сегодняшний день наверняка был каким-то большим церковным праздником, предполагающим крестный ход, публичные маневры и воздушный парад. На боку летающего динозавра было начертано далеко видными черными буквами «С нами Бог!». В другой обстановке Аналитик, конечно, оценил бы иронию надписи, но сейчас надо было брать себя в руки и разводить двух красавиц в разные углы ринга. Неожиданно он обратил внимание на часы Галилео: желтый алмаз как будто светился изнутри. Свечение было заметным, несмотря на еще светлое время райских суток. Недолгую паузу нарушила Мари.

— Послушай, — обратилась она к Лене, — мне жаль, что я причинила тебе боль. Этого не должно было случиться. Я не собираюсь отбирать твоего мужчину. Никогда этого не делала, и, наверное, было бы слишком поздно начинать это после смерти. Тем более мне и так есть, о ком заботиться.

Тут сна перевела взгляд с удивившейся Лены на не менее ошарашенного Аналитика:

— Прости и ты: я не должна была терять голову! Нам надо было встретиться на Земле много лет назад. Спасибо тебе еще раз!

С этими словами Мари надела капюшон своего монашеского плаща и почти бегом покинула двух не совсем представляющих, что же им теперь делать, любовников. Белый дирижабль изрыгнул еще один выстрел. Далекая толпа послушно зашумела от восторга. Аналитик и Лена, не глядя друг на друга, с напряженным искусственным вниманием смотрели на огромный корабль. Наконец Лена тихо спросила:

— Тебе действительно больше нечего мне сказать?

Аналитик попытался собраться с хаотично бегающими как разбуженные тараканы мыслями. После неудачной попытки понять, что с ним происходит, он все же набрался смелости и произнес то, что после озвучивания оказалось, к его глубокому удивлению, чистой правдой:

— Я люблю и хочу тебя! Ты — самая красивая женщина, которую я когда-либо видел. Мне все равно, что ты делала и с кем была. До сегодняшнего дня единственное, что я хотел, — это быть с тобой. Я не знаю, что со мною произошло, но, к сожалению, теперь я уверен лишь в одном: где бы я ни оказался и что бы я ни делал, пока я жив, я буду по-настоящему желать лишь одну женщину — Мари из Лиона. И сделаю все, чтобы хоть как-то помочь ей. Несмотря ни на что. Прости меня!

Лена задохнулась от боли. Когда Аналитик попытался обнять ее, она устало отвела его руки и отвернулась.

— Ты вычеркиваешь меня из своей книги порядочных мужчин? — попробовал пошутить наш герой.

— Такой книги у меня отродясь не было, — ответила она, опять повернувшись к нему, — потому что порядочных мужчин я еще не встречала. Есть у меня, правда, еще одна книга, и пока ты в ней остаёшься. Как все-таки странно: быть самой красивой женщиной в мире и не суметь удержать наконец найденного избранника. Еще одно разочарование! Только теперь в самой себе! — Лена печально улыбнулась. — По крайней мере сохрани то, что я тебе дала. Иди! Я тебя отпускаю!

По тесным и опаленным Альфой Центавра улицам райского града Джебуса шли две прекрасные и сильные, но горько плачущие женщины и страдающий добрый и мужественный мужчина. Все они любили, были любимы и в то же время несомненно и глубоко несчастны. И Бог, Вездесущий и Всевидящий, в очередной раз подивился тому, как его создания, получившие от него так много, умудряются в глупости и самонадеянной гордыне своей вновь и вновь растерять данное им сокровище. И что он, во всей своей бесконечной мудрости и славе, ничего не может с этим поделать. Даже если бы построил в шеренги легионы ангелов и заставил их заорать на всю вселенную «Аллилуйя!». И потому он, Всемогущий, в эту минуту тоже плакал от печали и бессилия.

В этот час, когда Бог был в очередной раз занят мыслями о своих несчастных детях в Раю, его не менее несчастные создания на Земле по заведенным издавна обычаям по-прежнему работали, спали, размножались и убивали. На Ближнем Востоке, в пустынной части земли избранных, сейчас была ночь. Ночь была тихой, холодной и звездной. Часовые, находившиеся в тщательно замаскированных убежищах, расположенных по периметру закопанного глубоко в землю бункера № 7 на базе истребителей-бомбардировщиков F-16, ежились в своих теплых плащах, но были довольны. Холод обжигал, зато помогал не заснуть, особенно незадолго до рассвета, когда демоны пустыни с удвоенным усердием пытались закрыть глаза людей своими липкими пальцами. Бункер окружали десятки укрепленных ангаров с самолетами, каждый из которых, управляемый прекрасно подготовленным и фанатично преданным своей стране летчиком, был способен изменить ход очередной войны с арабами, если бы на то опять была воля Господа. Тысячелетия скитаний и страданий избранного народа научили его, что, несмотря на многократные обещания, якобы когда-то данные Богом, надо рассчитывать не только на его бездонную щедрость, но и на запасы самого современного и страшного оружия.

Поэтому много лет назад избранный народ в лице уважаемых мужей — по-древнему бородатых и по-современному бритых — принял решение начать свою масштабную ядерную программу, на которую не пожалели ни скудный бюджет тогда еще бедной страны, ни огромные пожертвования диаспоры. Не оглядываясь на законы, затраты и простую этику международных отношений, десятки преданных ученых, шпионов и бизнесменов в течение каких-то двадцати лет украли, купили и достали все необходимое для создания нескольких десятков ядерных боеприпасов. Первые атомные бомбы избранного народа были примитивны. Над ними посмеялся бы любой техник-сборщик из американских и советских лабораторий. Пока одну из бомб не взорвали у побережья Южной Африки, не было уверенности даже в том, что устройства смогут сдетонировать и причинить хоть какой-либо вред, кроме испуга и радиоактивного заражения, самому страшному и заклятому врагу — ишмаэлитам.

С течением времени, однако, ядерная программа Обещанной Земли становилась все более развитой и совершенной. Ученые и инженеры, эмигрировавшие из Советского Союза и США, смогли не только многократно повысить мощность первых боеприпасов, но и создали «ковчег» — мощную, в несколько десятков мегатонн, водородную бомбу, которая бы использовала атомный заряд, эквивалентный сброшенному на Хиросиму, всего лишь в качестве детонатора для начала термоядерной реакции. «Ковчег» был создан на самый крайний случай и мог быть применен лишь тогда, когда не оставалось бы надежды на сохранение недавно воссозданного государства избранного народа. Что, согласно древнему учению Торы, означало бы конец света.

Последняя надежда и технологический шедевр избранного народа представлял собой достаточно компактное устройство, упакованное в цилиндр из зеркально отполированного алюминия и помещенное с черным юмором, часто свойственным хранителям оружия массового поражения всех армий мира, в точную копию Ковчега, изготовленного по спецификациям, данным в Ветхом Завете. То есть на одном из самых засекреченных складов на Земле хранился гроб из ливанской акации длиной в метр десять, шириной в шестьдесят шесть сантиметров и такой же высоты. Гроб был обильно украшен золотыми деталями, включавшими двух крылатых херувимов, сидящих на саркофаге лицом друг к другу. Опять же ради смеха лица херувимов воспроизводили облик великих сионистов современности. Глумливая мысль спрятать бомбу в ковчег пришла в голову военных уже после ее изготовления, а потому тот удивительный и необъяснимый факт, что она идеально вписалась в библейские размеры ящика, тут же и навсегда убил малейшие дополнительные позывы к веселью.

«Ковчег» находился в ничем не примечательной комнате бункера на глубине десяти метров под песком, за несколькими герметично закрывающимися металлическими дверями и под защитой сложной и многоуровневой системы охраны. На случай необходимости боевого применения имелась и лифтовая шахта, способная поднять устройство на поверхность для водружения на F-16 в течение максимум получаса. Ближний Восток не очень велик с точки зрения географических размеров. Саму страну избранных теоретически можно было бы пролететь за несколько минут на самолете и проехать за несколько часов на танке (со всеми вытекающими для избранного народа печальными последствиями), а потому во время неизбежно предстоящего очередного и, может быть, последнего кризиса в этой части мира каждая минута могла стать бесценной.

Никто из охранявших авиабазу и бункер не знал точно, что находится за многотонными металлическими дверями, хотя слухи ходили всякие. Слухи — не выходившие, впрочем, за пределы базы и ограниченного круга фанатичных патриотов — говорили в том числе и о спрятанном здесь древнем и загадочно пропавшем тысячи лет назад Ковчеге — хранилище скрижалей и главном оружии завоевателей земли Ханаанской. По иронии судьбы, те, кто обсуждал слухи, верили в чудесную силу саркофага из акации, содержащего не ядерную бомбу, а каменные пластины с вырезанным в них Законом, способные принести победу любой обладающей ими армии. Что ж, то, что хранилось в проклятом ящике, действительно могло решить исход любой битвы. Правду о его содержимом знали лишь командир базы, высшее руководство страны и три техника, непосредственно обслуживавших устройство. Командир базы и техники были, по утверждению полусумасшедших раввинов, проследивших их генеалогию, потомками Аарона и его сыновей, которых брат Аарона — Законодатель — определил в первосвященники.

После того как цилиндр бомбы идеально списался в ковчег, техники уже без особого удивления восприняли приказ носить во время работы над бомбой балахоны из белого льна высокого качества с деталями, вышитыми золотом, а также синей и красной шерстяной ниткой: в строгом согласии с предписаниями Ветхозаветного Закона.

В половине третьего ночи один из часовых, рассматривавший поразительной красоты звездное небо, услышал слабый шорох за спиной и с удивлением оглянулся. После ядовитого укуса змеи огромных размеров он успел удивиться еще раз в течение коротких долей секунды, пока яд, доселе невиданный на Земле, не достиг его мозга и не привел к конвульсивному сжатию всех кровеносных сосудов. Из его тела во все стороны брызнула кровь, так как получившийся эффект напоминал резкое выжимание мускулистой рукой губчатой мочалки. Та же участь вскоре постигла и нескольких его друзей. Все они умерли мгновенно, не успев издать ни звука и не испытав боли. Их родственникам не дано было знать, что их не нужно оплакивать и что они, минуя чистилище, гарантированно попадут в соответствующий их вероисповеданию Рай.

После умерщвления целого отделения отборных солдат армии избранного народа загадочная змея уверенно направилась в одно из вентиляционных отверстий подземелья и, совершив путешествие по лабиринту коммуникаций, попала в комнату, из которой можно было управлять всей системой безопасности бункера. Через минуту один из потомков Аарона, проводивший регламентные работы над бомбой под обязательным присмотром своего товарища, с удивлением услышал приглушенное лязганье открывающихся болтов магнитных замков. Это противоречило всем правилам тщательно разработанной процедуры доступа к «ковчегу». Подобное нарушение предписывало немедленное уведомление командования базы, министра обороны и некоторых других высших руководителей страны, блокировку кодов детонации и замков дверей. В случае, если бы противник все же проник в хранилище, устройство должно было быть взорвано техниками вместе с ними самими. Это было жестокой необходимостью, и во имя своего народа они были готовы умереть без сомнений и колебаний.

Но человек всегда остается человеком, а потому в нем всегда живут сомнение и надежда. Вот и сейчас оба техника лишь на несколько секунд застыли, прислушиваясь к происходящему. В конце концов, открытие замков могло быть вызвано сбоем в компьютере или случайным нажатием кнопок в контрольной комнате головой уснувшего под утро охранника. Им — преданным патриотам и прекрасным специалистам — все же не хотелось умереть глупой и ненужной смертью и навсегда покинуть свои семьи из-за излишней торопливости. К тому же ошибка привела бы не только к их преждевременной смерти, но и к разрушению самого дорогого мощного оружия нации, да и, по большому счету, самой нации. А это было бы гораздо более страшным последствием глупой и неоправданной торопливости.

На подобные рассуждения у техников ушло не более пяти секунд, но и этого времени все же хватило тем, кто открыл дверь в хранилище с «ковчегом». И тут-то техники поняли, что совершили самую большую ошибку в своей жизни, ибо в помещение ворвались не ишмаэлиты с неизменными атрибутами борьбы за справедливость — автоматами Калашникова, — а страшный урод с черным лицом высохшего трупа, красными глазами ночного демона и сложенными перепончатыми крыльями. Парализованные от ужаса и обиды на себя за промедление техники все же попытались вставить два персональных ключа в устройство блокировки кодов (первый одновременный оборот обоих ключей) и подрыва устройства (второй поворот). Один из них даже успел вставить в щель свой ключ. Но ключ второго техника зацепился за нитку в кармане балахона, вышитого золотым, синим и красным, и владелец никак не мог вытащить его дрожащими руками. К тому же незапотевающие пластиковые забрала герметичных масок техников внезапно и полностью запотели. Они не видели, как черное лицо крылатого урода оскалилось в злорадной ухмылке, обнажив гнилые зубы. Ослепленные техники еще продолжали судорожные попытки взорвать устройство, когда одного из них схватила за горло костлявая лапа и прижала к стене бункера. Через мгновение запотевшая маска была сорвана, и последнее, что воющий от страха техник увидел в своей жизни, были горящие красным глаза со змеиными зрачками и дергающаяся лапа недожеванного насекомого, торчащая из покрытых слизью зубов зловонного рта. Техник ощутил, что урод как будто что-то высасывает из его мозга. Это было отвратительное ощущение, напоминающее поедание живьем или изнасилование. Милосердная смерть наконец настигла его, и он не успел понять, что таким образом чудовище через оптический нерв получило из мозга его знания о бомбе.

В этот момент в хранилище появился уже знакомый нам по первой части ангел в черном кожаном плаще. Судя по всему, пестицид, добытый для него Детективом на армейских складах, возымел действие, так как он был вполне расслаблен и более не дергался по-собачьи, пытаясь почесаться. Чернолицый урод поморщил нос, бросил на пол труп техника, проигнорировал его товарища, еще пытающегося что-то сделать со своим ключом, и обернулся к вошедшему:

— Уриэль, дорогой мой партайгеноссе, разит от тебя, как от китайской косметической фабрики! Даже блохи от такого аромата дохнут!

— Азазел, с твоей-то вонью ты бы помолчал! К тому же единственный иной способ для меня избавиться от блох — это остричь перья на крыльях или сжечь себя заживо.

Чудовище, называемое Азазелом, гнусно заржало, подняв к потолку страшное рыло и обнажив длинные, как у бабуина, клыки.

— Уриэль, дружище, тогда ты был бы похож на ощипанную курицу! Я-то всегда подозревал, что ваш Рай — это просто курятник!

Уриэль поморщил красивое лицо и наконец обратил внимание на второго техника, который притих в своем запотевшем шлеме, услышав ангельский разговор. По всей видимости, потомок Аарона понимал арамейский и уже сделал для себя неутешительный вывод по поводу предстоящего ему испытания. Уриэль со злым весельем посмотрел на дрожащего техника и спросил Азазела:

— Ну ладно, хватит спорить, скажи лучше, что нам с этим делать?

— Может, я поужинаю его печенью? — с довольной рожей подыграл урод.

Уриэль опять поморщился: с какой же сволочью приходится иметь дело!

— Нет, — твердо сказал он, — возьмем его с собой, вместе с бомбой. Глядишь, пригодится! Взял же зачем-то Михаил с собою этого червя — Аналитика. — Тут лицо Уриэля исказилось от ненависти.

— Что, задница до сих пор болит? — опять заржал Азазел. — Ведь это он тебе ракетой в задний проход заделал?

Тут Уриэль не выдержал и, на мгновение превратившись в демона, страшно зарычал на своего отвратительного напарника. Тот сразу перешел на серьезный лад и сделал что-то с глазами умершего техника. Вскоре над базой, на которой к тому времени выли сирены и происходили серьезные перемещения серьезно озабоченных и тяжело вооруженных людей, на фоне полной луны появились два крылатых силуэта, несущие в руках ящик-носилки. Свидетели, наблюдавшие эти силуэты, так потом никому и не признались в увиденном.

 

Глава 9

Маневры и воздушный парад в Джебусе радовали глаз не только жадных на редкие развлечения праведников, но и тройку Великого Совета — благословенных и святейших иерархов. Иерархи — Египтянин, Основоположник и Миссионер — наблюдали за парадом с крыши Храма Соломона — точной копии первого Иерусалимского храма, разрушенного Навуходоносором (до сих пор характеризуемого ими не иначе как «месопотамская сволочь» и «сын шакала»). Они удобно возлежали на мебели из ливанского кедра, покрытой искусно выделанными шкурами, и вкушали доставленное по такому случаю с Земли шампанское. Эти трое знали друг друга как облупленных, со всеми достоинствами и недостатками, а потому никто даже не пытался впечатлить собеседников своею святостью и аскетизмом. Полная подвигов земная жизнь, или как она им сейчас виделась — мирская юность, была позади. Они уже заработали имя и статус, им более некуда было стремиться, кроме как к сохранению нынешней комфортной ситуации. Шампанское в антикварных флютах хорошо шло под малосольную белужью икру, а икра, в свою очередь, хорошо ложилась на суп из черепахи. Все иерархи с ленивым одобрением поглядывали на дирижабль.

«Скорее всего, — цинично думал Египтянин, — неповоротливый пузырь не протянул бы и минуты в бою с легионами демонов». Но с виду воздушный корабль был вполне огромный, благолепный и внушающий спокойствие и уверенность массам наивных праведников. Египтянин с ленивым отвращением поглядел на Основоположника, который, злоупотребив контрабандой, с наивным восторгом топтался у подзорной трубы. «Чего он, идиот, радуется, — подумал он, — сам ведь, дуб повапленный, до сих пор думает, что Альфа Центавра — это село на востоке Галилеи!»

Миссионер, тоже не испытывавший чрезмерного энтузиазма по поводу воздухоплавания, с не меньшей ненавистью посматривал на самого Египтянина. Тот, с его лысой башкой, кудлатой бородой ярко выраженного потомка гиксосов и впавшими черными глазами, всегда вызывал у него лишь одно грешное желание: взять в мощную длань что-то удобно-тяжелое (да хоть и вот эту бутылку!) и, благословясь, треснуть Законодателя поперек его бандитской рожи. Миссионер даже замычал от внезапно переполнившего его чувства, чем вызвал любопытные взгляды своих нелюбимых соратников.

— Изжога? — с надеждой спросил Основоположник, отвлекшийся от созерцания эволюций пузыря на паровом ходу. — Вот я и говорю: надо чего попроще пить. Вернуться, так сказать, к истокам.

— Тебе дай волю, так мы бы все тут сейчас брагу хлебали. Да со скотиной спали. Крестьянином ты был, крестьянином и остался! До сих пор сопли под дерево горстью смахиваешь, — лениво изрек Египтянин.

— Не крестьянином, а рыбаком! — весело ответствовал Основоположник, никогда не обижавшийся на упоминание своего плебейского происхождения. — Это ты, дорогой, злобствуешь, потому что я последователей твоего Закона на раз-два переводил в единственно правильную религию. И переводил тысячами, да так, что ни один раввин до сих пор ни ангела сделать не может. Я, может, и рыбак простой, а смотри, чего добился природной харизмой да мученичеством своим беззаветным.

— Ну ладно, ладно, — примирительно молвил Миссионер, — в конце концов, за две тысячи-то лет мы сказали друг о друге все, что можно было сказать. Все мы тут мученики…

— Нет, не все! — радостно откликнулся Основоположник. — Ты вот, святейший отец, на кресте кверху лапами, как я, висел? А?! Ну-ка припомни, как ты помер! Вон Египтянина и то в пустыне свои же последователи задавили: не удержались, бедные. Про него и то воистину можно сказать, что мученик! А про тебя?

— Ну хватит! — с напряжением ответил покрасневший от злости Египтянин. — Мы давно без лицемерия признали, что нет между нами любви и вряд ли, Господь нам свидетель, будет. Давайте, как положено иерархам, кое-что конструктивно обсудим.

— Опять, что ли, про Аналитика разговор будет? — с интересом откликнулся Миссионер. — И чего ты, Египтянин, так взъелся-то на него? Чего он тебе сделал? Ну, подумаешь, уязвился не той девицей, принял пьянственнаго зелья да показал твоим кочевникам козью морду! Ну, наслаждения любострастные любит: так кто же из них, простых-то, не любит? Все мы знаем, что здесь и похуже душонки бродят. Ну, не евреянин: да ты сам-то кто? Гиксос? Египтянин?

Египтянин спокойно допил шампанское из флюта с наполеоновским вензелем и, шумно дыша, закусил икоркой. Миссионер и Основоположник внимательно следили за его гастрономическими действиями.

— А ведь ты и сам боишься его, — наконец, прожевав, тихо и уверенно сказал Египтянин Миссионеру. — Боишься, потому что непонятно, кто он и зачем тут взялся. И чего вдруг ваш убогий разумом Учитель решил за него вступиться…

— Учитель на то и Учитель, чтобы вступаться за самых, казалось бы, неподходящих. Не в первый и не в последний раз. Ты его хоть и не любишь, но признай: лучше человека в нашем заведении нет.

— В том-то и дело, что человека, — ехидно хмыкнул Египтянин, — вы-то, святейшие мужи, небось на другое рассчитывали, когда у меня последователей тысячами отнимали? Да и что вам с того, что он — самый лучший человек? Разве это он помог вам в иерархи вылезть? И пальцем не пошевелил! Забыли, что ли, кого благодарить надо? Хороший человек всегда по определению глупец. И чем лучше и благороднее, тем дальше надо от него держаться, потому что доброта его слепая хуже проказы!

— Он прав, — вмешался Основоположник, — мы боимся этого Аналитика как фактора нестабильности.

Египтянин и Миссионер, не ожидавшие таких мудреных слов от бывшего харизматического рыбака, с немым удивлением повернули к нему головы.

— Сейчас я вам кое-что продемонстрирую, — сказал Египтянин и материализовал из воздуха человеческую фигуру.

Фигура была не до конца одета и при ближайшем рассмотрении оказалась бывшим еретиком Галилео. Великий астроном был растерян и испуган. Египтянин с удовольствием отметил его встревоженное состояние. Вытянув сухую темную руку по направлению к Галилео, он наставил на него, как пистолет, длинный и кривой палец и спросил:

— Ты чем, блудодей, занимался?

— Собирался ванну принять, — ответил еще более обмерший от страха ученый.

— Ну, не дрожи, не дрожи, как Каин, — смилостивился Египтянин, — нас сегодня интересует твой новый друг — Аналитик.

— Да не друг он мне! — начал на всякий случай отнекиваться Галилео. — Меня архистратиг Михаил к нему приставил как проводника…

— А чего ж ты ему тогда свои часы подарил, грешник? — вкрадчиво поинтересовался Египтянин.

Галилео молчал, не нашедшись сразу, чего соврать.

— И что эти часы говорят по поводу его силы?

Галилео на секунду задумался.

— Этой силы у него не меньше, чем у любого из вас, отцы-иерархи. На самом деле, — тут Галилео несколько заколебался, — у него ее даже несколько больше.

Египтянин торжествующе посмотрел на ошарашенных коллег из Совета.

— А еще, — Галилео заторопился ублажить страшного иерарха, — он на Земле видел…

В этот момент Египтянин щелкнул пальцами и дематериализовал старика-звездочета. Миссионер при этом внимательно посмотрел на него, сделав себе пометку узнать, что же такое богопротивный Аналитик видел на исторической родине. Египтянин же с еще большей уверенностью продолжил:

— Итак, ни с того ни с сего в учреждении, столь успешно управляемом нами в течение тысяч лет, появляется живой человек, способный как минимум исцелять страждущих и оживлять умерших. Человек, явно не питающий должного уважения к нашим порядкам, развращенный излишним знанием и отсутствием слепой веры. Человек, к которому испытывает странную симпатию наш честный и бравый вояка Михаил. В общем, как сказал бы наш многомудрый коллега Основоположник, мы получили фактор нестабильности. Наверное, имея в виду, что вот мы сейчас сидим и пьем шампанское, принимаем парады, говорим с трибун полную ахинею, и нас за это любят, почитают и благодарят. Но появился фактор нестабильности, и у всех у нас возьми да проскочи тревожная мысль: а как бы этот фактор, если мы его прозеваем, не дал нам всем ногой под зад?

— А если это Сам? — осторожно спросил Миссионер. — Что, если он послан сюда его волею?

— А он и Распятого вашего сюда послал: ну и что? Живет себе, никого не трогает! Мы его здесь усмирили, поприжали, по-умному нейтрализовали, и ничего: не поразила нас десница Господня! Здравствует и процветает райский уклад под нашим мудрым коллективным руководством. В любом случае, если Сам решит, что мы не то делаем, он ведь скажет нам, как не раз говорил, не правда ли? — Египтянин заговорщицки ухмыльнулся.

Основоположник и Миссионер неуверенно кивнули.

— А чего бы нам не допросить этого Аналитика? — неожиданно спросил Миссионер.

— Да? А ну-ка попробуй материализуй его, — предложил Египтянин.

Миссионер попробовал. Кроме облака с отдаленно человеческими очертаниями, ничего не вышло.

— С таким же успехом ты мог попробовать материализовать и Самого, — насмешливо прокомментировал Египтянин. — Ты хоть увидел, где он сейчас?

— Возле Большого Портала…

— И что же ты хочешь? — наконец прямо спросил Основоположник.

— Ага, — обрадовался Египтянин, — а теперь перейдем к конкретике. Ты ведь знаешь такое слово, Основоположник?

Утро на авиабазе в ближневосточной пустыне было встречено отчаянием еще большим, чем новость о разбившемся космическом челноке с их бывшим пилотом, другом и героем на борту. Хотя никто, кроме руководства, точно не знал, что же все-таки произошло, общее настроение и принимаемые меры говорили о том, что у избранного народа похищено нечто, превосходящее по своей ценности все его остальные богатства.

Предпринятые поиски силами немедленно вызванных специальных подразделений не обнаружили следов похищенного и похитителей. Собственно говоря, похитители не оставили ничего, кроме груды мертвых тел. Единственным результатом немедленно последовавшей и небывалой по масштабам волны арестов, обысков, конфискаций и пыток среди ишмаэлитов самой страны избранных и оккупированных ею территорий стали слухи о том, что у проклятых и до сих пор непобедимых избранных пропало — хвала Пророку! — что-то очень важное. Даже когда секретная полиция пошла на беспрецедентные меры и сознательно до смерти замучила нескольких, казалось бы, наиболее информированных лидеров сопротивления, ее следователи не смогли добиться ни малейшего намека на то, кто все-таки посетил прошлой ночью самый секретный и неуязвимый объект государства.

Произведенное вскрытие и тщательное обследование трупов умерщвленных охранников лишь привело проводивших дознание следователей в состояние еще большей тревоги. Если можно было верить расспрошенным полунамеками американским и русским источникам, их спецслужбы и слыхом не слыхивали о загадочных рептилиях с ядом подобного действия. Один из ученых, проводивший генный анализ выделенной поражающей субстанции, погиб еще более страшной (потому что более медленной) смертью при попадании на его слизистую всего лишь микрокапель испарения. Полученные же затем результаты анализа не имели Никакого смысла, так как ДНК представляла собою странное сочетание признаков гремучей змеи, козла, человека белой расы и, самое интересное, африканского грифа-стервятника. Было решено, что произошла техническая ошибка, и субстанция была отправлена на повторный анализ в ведущие исследовательские центры страны.

В любом случае высшее руководство пришло к выводу, что самая мощная термоядерная бомба государства была похищена неведомым врагом, превосходившим по своим возможностям всех тех, с кем избранной нации пришлось иметь дело до сей поры. Разумеется, всегда оставалась надежда на то, что произойдет очередное чудо. В конце концов, Библия описала по крайней мере один случай возвращения Ковчега, захваченного иноплеменными врагами, которых поразила страшная кожная болезнь и которые в итоге отослали проклятый ящик первоначальным владельцам, положив его в повозку, запряженную быками. Правда, сейчас речь шла не о средстве прямого общения с Богом, а о самом ужасном порождении дьявола-искусителя.

Вдобавок в наше время в чудеса верили гораздо меньше, и высшим лицам, понимавшим значение произошедшей трагедии, необходимо было сделать нелегкий выбор. Страна, никогда не признававшая, но и никогда не отказывавшаяся от факта обладания ядерным оружием, была теперь обязана не просто подтвердить давно известное, но и признаться в том, что неведомо кто похитил самый страшный образец этого самого оружия. Молчание могло помочь лишь до поры до времени. Если бы в результате детонации бомбы загадочными террористами где-нибудь в Лондоне как минимум половина Британских островов погрузилась в океан, а четверть населения Европы погибла от радиоактивных осадков, простое исследование радиоактивного «почерка» устройства неминуемо бы указало в сторону небольшой, но очень часто упоминаемой ближневосточной страны. С непредсказуемыми для ее дальнейшего существования последствиями, которые не смогли бы предотвратить даже самые изощренные лоббисты.

Итак, спустя сутки после обнаружения пропажи «ковчега» правительства США, Великобритании и России были неофициально извещены о возникшей проблеме. Через пару часов о ней уже знали не только руководители спецслужб, но и начальники соответствующих подразделений и отделов. Одним из тех, кто был посвящен в вызывающую содрогание тайну, был и знакомый нам полковник ГРУ, чудом выживший в ангольской авиакатастрофе.

Полковник, которому пришлось провести немало часов, объясняя произошедшее в африканской пустыне своим недоверчивым коллегам из «Аквариума», все же сохранил их доверие и свою должность. Травмы, полученные при катастрофе вертолета, никак его не беспокоили. Мало того что они сами по себе исцелились чудесным образом в течение одного дня. Его общее самочувствие коренным образом улучшилось после того, как существо с человеческой ступней 43-го размера (его следы были найдены группой «чистильщиков» на месте происшествия) провело некоторое время рядом с его бесчувственным телом. То же самое, кстати, произошло и с Брюнетом. Правда, тот воспринял небольшой шрам на животе, да и всю ангольскую историю, просто как еще один необъяснимый, как и бесконечность космоса, факт жизни и радовался своей неведомым образом обретенной чудовищной потенции.

Полковник в отличие от Брюнета умел думать, делать выводы и на основании этих выводов принимать решения. И, надо сказать, с той памятной ночи он думал очень много. Он думал о таинственных «мутантах», передвигающихся по воздуху со скоростью вертолета, о летающих перьях и каплях нетленной крови и о следах 43-го размера, из которых в Богом забытой африканской пустыне прямо на глазах выросли цветы, обычно произрастающие только в Средиземноморье. Но еще больше он думал о том месте, куда, по его мнению, был взят Аналитик, о жизни и смерти и, неизбежно, о том, куда после смерти мог попасть и он сам.

В случае последнего вопроса ответ, к сожалению, напрашивался однозначный. Куда еще, черт побери, мог попасть один из самых молодых полковников одной из самых эффективных спецслужб обитаемого мира, собственноручно лишивший жизни несколько десятков очень плохих и очень хороших людей на всех континентах, кроме, разве что, Антарктиды? Конечно, Полковник был мужественным человеком, и если уж ему суждено было попасть в далекую страну с жарким климатом и козлоногими обитателями, он бы и козлоногим показал Кузькину мать. Вопрос, скорее, заключался в том, а тем ли он занимался тридцать семь лет своей жизни и что ему было теперь делать? Идти каяться к попам он не мог: его тут же упекли бы вместе с этими самыми попами в место похуже пресловутой страны с жарким климатом. Самое же главное: он был гордым человеком, и каяться какому-то бородачу с толстой мордой и джинсами под рясой казалось ему не менее противным, чем общаться с холеной стервой-психоаналитиком из штата ГРУ. Но и просто проигнорировать всю эту историю и ждать сначала пенсии, а потом и последней спецкомандировки в Валгаллу было бы неестественно и несвойственно его решительной натуре. В этих, прямо скажем, нелегких и непривычных ему душевных терзаниях его и застал неожиданный звонок от начальства.

Последовавший брифинг немногочисленных посвященных не прибавил хорошего настроения. Когда прозвучала новость о том, что избранный народ, никак не могущий помириться с соседями, таки доигрался и потерял бомбу и что это, милые мои, не просто бомба, а царь-бомба, Полковника на какой-то момент охватило бессильное отчаяние. Обменявшись взглядами с присутствовавшими коллегами, он понял, что и для них это далеко не лучший момент в жизни.

Конечно, продолжало начальство, полученная информация могла оказаться и какой-то чудовищной провокацией — частью многоходовой комбинации в лучших традициях самого ГРУ. В принципе подобная комбинация могла помочь манипулированию большими государствами в интересах избранной нации. Но, во-первых, пока таких гениев-комбинаторов среди разведчиков вечно притесняемого народа не наблюдалось. Да, они были на удивление эффективными и жесткими, но в то же время, за редкими исключениями, до тупости прямолинейными в разработке сценариев операций. Скорее всего поэтому они и попадали так часто в глупые ситуации. Во-вторых же, полученная информация подтверждалась и другими косвенными источниками. Так, примерно в начале четвертого ночи по ближневосточному времени спутник из стремительно сокращающейся космической группировки российской военной разведки зафиксировал непонятную активность на упомянутой авиабазе в пустыне. Незадолго перед этим уже американский спутник на драгоценной геостационарной орбите, специально «повешенный» Агентством Национальной Безопасности для приглядывания за беспокойным союзником и его не очень дружественными соседями, отметил внезапное кратковременное повышение уровня радиации в районе одного из наиболее подозрительных бункеров базы. Расшифровка записи инфракрасной камеры показала движение небольшого контейнера прямоугольной формы в направлении Иордана. Однако, не достигнув границы, контейнер внезапно исчез. При этом наблюдалось нечто, похожее в инфракрасном излучении на вспышку взрыва, хотя обычная камера вспышки не зафиксировала. Не исключено, что хваленая и слишком сложная (а потому капризная) аппаратура американцев опять позорно «сдохла» и дала сбой. Учитывая, что камере «показалось», будто контейнер двигался (сам по себе?!) в двухстах метрах над землей, это было вполне возможно.

Агентурная разведка КГБ — человек, соблазнивший до состояния умопомрачительной любви врачиху с базы и в фальшивых слезах признавшийся ей, что работает на американцев, — донесла о нескольких израильских военных, погибших очень странным образом. Когда один из присутствовавших на брифинге поинтересовался, о чем идет речь, начальство рассказало об укусах страшно ядовитой и неведомой рептилии, синдроме «выжатой губки» и удаленных хирургическим способом глазах одного из пострадавших. В случае последнего удаление глаз, по всей видимости, и послужило причиной смерти, так как других внешних и внутренних повреждений, кроме массивного кровоизлияния в мозг — следствия болевого шока, отмечено не было. Все присутствовавшие со знанием дела согласились: да, обстоятельства гибели сотрудников базы действительно не напоминали симптомы отравления сдавшимися микробам кошерными консервами. Как только прозвучала фраза о глазах, удаленных хирургическим способом, Полковник насторожился и немедленно вспомнил о своем приключении в Анголе и о серии таинственных убийств, случившихся в алмазном бизнесе в последнее время. Тем более что он-то как раз и был ответственным за выяснение того, что за ними стояло.

Наконец, после специально сделанной паузы и значительного взгляда в сторону Полковника, начальство сообщило последнюю интересную подробность. Помните ли вы, спросило начальство Полковника интригующим баритоном, о радиомаяке, имплантированном исчезнувшим аналитиком ангольской резидентуры в тело загадочного мутанта? Удивленный Полковник подтвердил, что, да, конечно, он никак не мог забыть о такой детали. Так вот, продолжило начальство, наш спутник вновь засек этот сигнал примерно в полночь в пустыне Негев и «вел» его в течение нескольких часов. Начальство опять сделало драматическую паузу и наконец, не выдержав, вывалило затаившим дыхание шпионам правду-матку: «Время повторного исчезновения и маршрут движения радиосигнала маяка полностью совпадают с показаниями инфракрасной камеры спутника американцев, следившей за похищенным контейнером с бомбой. Товарищ полковник, мы имеем дело с вашим старым знакомым!» За этим известием последовал оживленный шум и поздравительные похлопывания изумленного Полковника по крепкой спине.

После брифинга перешли к постановке задач. Задачи были одновременно просты и тем не менее вызывали вопросы по крайней мере у одного из присутствовавших. Конечно, найти кошмарного мутанта и отобрать у него украденную бомбу трудно, но вполне возможно (с радиомаяком-то в заднице!) при использовании всех имеющихся ресурсов. Лишь Полковник, имевший свою версию того, кто он, этот мутант, и где он сейчас находится с означенным термоядерным устройством, испытывал определенные сомнения, что это когда-либо произойдет. Он на секунду представил себя встающим среди удивленных коллег и поощрительно глядящего начальства и объявляющим, что царь-бомбу похитил ангел из загробного мира. М-да… В общем, Полковник решил промолчать. И, разумеется, правильно сделал.

Следующие сорок минут он провел, запершись в своем кабинете. Если бы его в это время увидел посторонний, то он мог бы решить, что слишком молодой полковник просто сидит, тупо уставившись на портрет Президента. На самом деле в эти сорок минут офицер ГРУ разработал и спланировал еще невиданную в истории спецслужб всего мира операцию. О которой, к сожалению, даже в случае успеха он не смог бы никогда и никому рассказать. Когда он в конце концов вышел из состояния транса, то потратил следующие два часа на общение с госпиталями и тюрьмами ГРУ. Если бы его подслушивал посторонний, он бы изумился задаваемым Полковником вопросам, так как они касались довольно странной темы. Почему-то начальника одного из самых таинственных отделов «Аквариума» интересовали настоящие и бывшие сотрудники учреждения, которые находятся при смерти или должны отправиться в мир иной не по своей воле и, самое важное, в ближайшее время. К удивлению и радости Полковника, на родную организацию можно было положиться: таковые у нее оказались.

Выяснилось, что в тюрьмах имеются два кандидата на тот свет. Один из них был предателем, решившим поправить свое материальное положение, попытавшись сбежать в Великобританию с корпоративным компьютером, чей «винчестер» был набит достаточно чувствительной информацией. Гаденыш даже не подозревал о том, что его любимая жена немедленно доложила о гнусных планах начальству и таким образом значительно поправила свое материальное положение, ухудшив его ситуацию значительным и бесповоротным образом. Второй был спецназовцем, а потом оперативником-мок-рушником, который, следуя вполне логичной стезей, решил несколько поменять свою карьеру и стать наемным убийцей. К его несчастью, в один прекрасный день ему заказали не очередного бандита или коммерсанта-кидалу, а действующего офицера ГРУ, подрабатывавшего «крышеванием». Последовавшие за поимкой вполне искренние раскаяние и готовность искупить свою вину уже не могли помочь. Поскольку ГРУ традиционно не утруждало себя судебными формальностями и поскольку в отличие от остальной России в этом учреждении не придерживались моратория на смертную казнь, оба неудачника ожидали неминуемой и (также традиционно) мучительной смерти.

Гораздо менее шансов у Полковника было найти умирающего праведника, который бы пригодился ему для запланированной операции. Праведников в ГРУ, которые могли бы рассчитывать на свидание с ангелами, не было и быть не могло по определению. Но, по счастливому стечению обстоятельств, как раз в данный момент в центральном госпитале организации умирала мучительной смертью от рака его бывшая преподавательница иностранных языков. Полковник был одним из ее лучших и любимых учеников. По счастью, преподавательница с характерной кличкой «мама Тереза» была старой девой, хорошим человеком и набожной христианкой. Что, естественно, тщательно, как ей казалось, скрывала от своего работодателя на протяжении десятков лет. Равно как и свое далеко не рабоче-крестьянское происхождение. Она была настолько хорошим специалистом и в то же время наивно-добрым человеком, что ни при Сталине, ни при Брежневе ни у одного сотрудника шпионского царства так и не поднялась рука ее заложить. К ней-то Полковник и направился немедленно по получении вышеупомянутой информации. После чего ему предстояла беседа с неудачником-убийцей, и если бы тот из злого принципа отказался выполнить одно необычное поручение, Полковнику пришлось бы пообщаться еще и с неудачником-предателем. Итак, в отличие от начальства и прочих своих коллег Полковник был почему-то уверен, что царь-бомба избранного народа окажется не в Чечне или горах Пакистана, а в гораздо более отдаленном месте.

 

Глава 10

Общежитие кульпиток в светлом граде Молло носило столь благозвучное название не совсем заслуженно: это был всего лишь чистый и теплый барак, дизайн которого райские службы почерпнули у «архитектора» концентрационного лагеря Освенцим. Трусоватый немчура несказанно обрадовался возможности выбраться из Ада хоть на короткое время, и, полный благодарности, вложил в общежитие им. Св. Вероники (официальное название нескольких рядов похожих друг на друга зданий) весь свой архитектурный и инженерный талант. В результате получилось нечто, внешне напоминающее казармы 10-го Римского легиона и одновременно место постоянной дислокации дивизии «Великая Германия». И то, и другое вызывало неприятно пугающие ощущения у праведников, имевших смешанные воспоминания о незабвенных временах как Империи, так и Третьего Рейха. За это немчуру турнули обратно в Геену Огненную, где ему и суждено было теперь бесконечно страдать без возможности помилования в дружеской компании садистов из израильской Моссад, унесенных в Ад бомбой палестинского боевика. Неофициальным же названием общежития (неизбежно!) стало «Освенцим».

В этом-то бараке и проводила свою последнюю бессонную ночь в Раю сероглазая Мари из Лиона.

Она даже не удивилась, когда к ее койке, стоявшей в ряду десятков других похожих предметов интерьера, подошла капо восточного крыла — рослая лесбиянка из Буэнос-Айреса, из ревности зарезавшая свою юную любовницу, — и осторожно прошептала, что с нею хотят поговорить. Когда Мари молча встала и начала собирать вещи, капо не стала ее торопить и говорить, что это преждевременно: обе понимали, что в казармы им. Св. «как-там-ее?» Мари более не вернется.

В освещенном факелами коридоре их нетерпеливо поджидали несколько ангелов с суровыми ликами, в темно-матовой титановой броне и шлемах, сделанных явно где-нибудь на Урале. Среди них выделялся ростом и кожаным эсэсовским плащом ангел с отталкивающе красивым лицом, уже знакомый читателю под именем Уриэля. В этот раз Уриэль щеголял еще и черным выглаженным галифе, до зеркального блеска отполированными хромовыми сапогами и висящим на кожаном поясе «вальтером» 41-го года производства. Начищенная пряжка, как и можно было бы ожидать, содержала уже знакомую надпись «С нами Бог!», только теперь на немецком языке. По-видимому, подвиги войск СС произвели неизгладимое впечатление на жертву блох, повелителя зомби и похитителя термоядерного оружия.

Увидев наконец Мари, Уриэль улыбнулся.

— А ты действительно хороша, грешница!

На что та, промолчав, ответила холодным взглядом опытной обитательницы пенитенциарной системы потустороннего измерения. Внезапно в отдалении послышался шум хлопающих крыльев. Через мгновение в коридоре раздался топот солдатских сандалий, и появилась вторая группа ангелов. У этих, в отличие от прибывших с Уриэлем и имевших черную окантовку крыльев, и в одежде, и в оперении преобладал белый цвет. Во главе вновь появившихся был помощник Михаила. Две группы ангелов автоматически сплотились в боевые порядки и настороженно смотрели друг на друга, положив мускулистые руки на рукоятки коротких, по образцу древнеримской пехоты, огненных мечей. Эта сцена напомнила невольно улыбнувшейся Мари встречу королевских мушкетеров и гвардейцев кардинала у дверей в парижский бордель. В воздухе запахло высокопрофессиональной дракой в лучших традициях земных спецслужб.

— Как я рад видеть моих братьев в этот неурочный час! — нарочито сладким голосом выговорил Уриэль, засунув за пояс пальцы, облаченные в черные лайковые перчатки. Мерзавцу не хватало лишь фуражки с высокой тульей, монокля и «шмайсера» на плече.

— Надеюсь, Законодатель прислал вас за тем же, за чем нас прислал Михаил, — гораздо менее сладким голосом ответил помощник архистратига, — сопроводить свидетельницу в безопасное место.

— Мое сердце сейчас разорвется от боли, брат мой! — продолжил ломаться поклонник Третьего Рейха, доставая из кармана кожаного пальто внушительно выглядевший пергаментный свиток с ярко светящейся подписью. — Но нет, Высший Совет в лице Законодателя послал нас по несколько другому вопросу. Дело в том, что власти Ада затребовали обратно кульпитку Мари из Лиона, и иерархи решили удовлетворить их просьбу. Указанная кульпитка будет сейчас же препровождена нами в упомянутую юрисдикцию.

— С каких это пор мы принимаем во внимание указания из этой помойной ямы? — возмущенно ответил помощник Михаила. — К тому же ты должен прекрасно знать наши порядки, согласно которым лишь архангелы Михаил и Гавриил отдают приказы на экстрадицию. Или ты слишком долго жил в Аду, братец?

Все присутствовавшие ангелы заухмылялись, неизбежно вспомнив недавнее скандальное прошлое хранителя Ворот Ада. Уриэль побледнел еще больше, но взял себя в руки.

— И, разумеется, ты прав! Но ты должен помнить и исключение из правил: по своему желанию наше учреждение может покинуть любой кульпит. Каковое, не сомневаюсь, сейчас и подтвердит вам наша очаровательная Мари. По которой, кстати, плачет ее единственная дочь-инвалид. Правда, Мари?

Из того же кармана Уриэль медленно достал измятый лист бумаги с кривыми детскими каракулями и протянул его страшно побледневшей Мари. Та на секунду закрыла глаза. Обе группы ангелов напряженно смотрели на нее. Наконец, приняв решение, она открыла глаза и твердо сказала:

— Да, я вернусь в Ад, к своей дочери!

Уриэль с облегчением улыбнулся своей неестественной улыбкой:

— Ну что ж, можно считать проблему решенной!

— Мари, — в последний раз обратился к ней посланец Михаила, — ты понимаешь, чем твое отсутствие в суде может грозить обвиняемому по имени Аналитик?

— Да, я понимаю, — на этот раз с трудом выговорила несчастная женщина, — но у меня нет выбора.

Помощник архистратига молча поклонился ей и Уриэлю, ответившему ему еще более преувеличенным и глубоким поклоном, и удалился, дав знак своим подчиненным следовать за ним.

Этой же ночью во дворе уединенной виллы недалеко от Эдема, при свете двух уже взошедших лун и нескольких масляных светильников, сидела Лена. Загадочная красавица с бурным прошлым и непонятным настоящим задумчиво смотрела на звезды, тихонько шевеля тонкими пальцами. Из дома послышались осторожные шаги, и в мерцающем свете появилась высокая зловещая фигура в черном плаще с капюшоном. Лена без удивления и страха молча смотрела на незваного гостя, который, сняв капюшон, оказался Египтянином.

— Приветствую тебя, прекрасная, в этот вечер!

— В эту ночь, — невозмутимо поправила его Лена. — Мы, кажется, уже где-то встречались.

— Я мог являться тебе в сновидениях, — ответил польщенный Законодатель, — это часто случается с много размышляющими о праведном ведении жизни.

— Уж кто-кто, а я не так часто думаю о праведном ведении жизни, чтобы из-за этого меня угораздило увидеть тебя в сновидениях (тут Лену даже передернуло). Тебя же, святой отец, я последний раз видела в одном из адских борделей. И даже помню, с кем!

Улыбка Египтянина несколько потускнела, и он погладил широкой ладонью лысую голову. Стало понятно, что развивать беседу в направлении, предложенном обитательницей виллы, ему совсем не хотелось.

— Ну что ж, как скоро ты сама вспомнила о своей профессии… Я, между прочим, знаю, что ты пользуешься покровительством архистратига, и, честно говоря, прекрасно понимаю его. Сначала я был удивлен, так как Михаил никогда не славился своими любовными похождениями. По-моему, у него их и не было: уж слишком он суровый и честный солдафон. Но, увидев тебя, я должен отдать должное старому воину: он действительно выбрал самую…

— Я сейчас покраснею, святой отец! — перебила его Лена, хотя по ее тону было ясно, что вот краснеть-то она точно не собиралась. — Вы что, пришли сделать мне альтернативное коммерческое предложение?

Египтянин со значением, мысленно раздевая, ощупал взглядом все длинное роскошное тело гетеры.

— Нет ничего такого, что дает тебе Михаил и чего не мог бы дать я. Так что я готов принять тебя в любой момент, и чем скорее, тем лучше. Но сегодня я пришел поговорить об ином.

— О чем же?

— Я пришел поговорить о предстоящем суде над неким нарушителем спокойствия и благолепия по имени Аналитик.

Лена изменила позу и жестом предложила несимпатичному старикану присесть. Тот подобрал полы рясы и, кряхтя, опустился на низкий топчан, покрытый шкурой тигра. Откашлявшись, он продолжал:

— Я знаю, что ты была в трапезной во время известного погрома, учиненного этим мерзавцем. И я хочу, чтобы ты выступила свидетельницей обвинения. Рассказав всю правду о том, как Аналитик хулил Божьи порядки и надругался над святыми.

— М-да, — в раздумье откликнулась Лена. — И с какой такой, позвольте, благодати я буду лжесвидетельствовать против единственного порядочного мужчины, оказавшегося в этой забегаловке? Ты же сам, Египтянин, в своем Законе и завещал не заниматься подобными вещами!

— Закон этот не мой, а Божий…

— Брось, не верю! Так все же почему я должна помогать тебе в этом грязном деле?

— Потому что, курва, — потерял терпение Египтянин, — если поможешь, я оставлю тебя в покое! И, может быть, если тебе повезет, то даже возьму в свою постель!

— Что ж, не надо мне ни золота, ни драгоценных камней, но вот такую возможность — оказаться с тобой между двумя простынями, — такого я, конечно, пропустить не смогла бы! — ехидно засмеялась Лена. После чего опять уставилась на звезды и зашевелила пальцами правой руки.

— Так ты согласна?! — с угрозой в голосе настаивал Египтянин. — Я не тот, кто приходит посреди ночи к таким, как ты, чтобы шутки шутить.

Тут он невольно посмотрел в то место звездного неба, куда устремила внимательный взгляд наглая девка. И вздрогнул, потому что вдруг померещилось ему, будто мерцающие точки светил одного из созвездий двигались по кругу, как бы повинуясь шевелящимся пальцам гетеры. Он потряс головой, избавляясь от наваждения.

— Я согласна, Египтянин. Скажи только, зачем ты хочешь уничтожить его? Почему бы просто не выгнать его назад, на грешную Землю, или, еще лучше, не отправить в Ад?

— Потому что звезды говорят, что ничего хорошего он нам не принесет. Потому что, милая моя, наивный пророк со смелостью дурака гораздо хуже, чем наивный дурак со смелостью пророка! Потому что я четыре тысячи лет учился выявлять и устранять сомневающихся смутьянов не для того, чтобы сделать единственную и последнюю ошибку сейчас.

Законодатель, кряхтя, поднялся, недоверчиво посмотрел на уже пришедшее в нормальный вид созвездие, кивнул Лене, надел капюшон и растворился в воздухе умирающей ночи.

То, что иерархи в своей беседе называли Большим Порталом, было более известно широким кругам обитателей Вселенной как Ворота в Рай. Когда-то, в благословенные времена, когда все население Великой Римской Империи в пору ее высшего расцвета вместе с рабами и германскими варварами лишь слегка превышало двадцать миллионов человек, ворота действительно были обыкновенными воротами на скрипучих петлях, которые Гавриил, ворча, закрывал на ночь на амбарный замок и, так же ворча, открывал утром. К утру по другую сторону забора, как в очереди за американской визой, терпеливо ждала небольшая толпа почивших или убиенных за прошедшие сутки праведников. Однако в отличие от стоящих в вышеупомянутой очереди у ожидавших у ворот Рая в ту пору обычно наблюдались явные признаки насильственной смерти. К таковым кандидатам на постоянное место жительства на небесах относились державшие в руках свои собственные головы, отсеченные римским мечом, распятые на кресте, сожженные живьем и просто мешки с частями тела — все, что осталось от съеденных дикими зверями.

В ту благословенную пору задача Гавриила была относительно проста и потому не требовала особенных ухищрений и бюрократии. Он просто садился за обшарпанный письменный стол, открывал огромным кованым ключом еще более огромный шкаф за спиной, доставал оттуда длинные пергаментные свитки — небезызвестную Книгу Жизни — и водил пальцем по строчкам. Иногда, когда присутствовали какие-то сомнения, он имел обыкновение посмотреть сурово, по-архангельски, на выражение лица очередного иммигранта. Если, конечно, это лицо еще было в наличии и находилось на анатомически правильном месте, а не где-нибудь, извините, на заднице. После чего, как правило, праведник или праведница получали свою «грин-карту», немедленное восстановление нормального благообразного облика (что это было бы за райское существование с безголовыми и обгоревшими, шатающимися по улицам и трапезным!) и вприпрыжку присоединялись к своим друзьям по вере, чтобы слиться в непрерывном молитвенном экстазе.

Но время шло. Следуя ветхозаветным заповедям, еще не знающее противозачатия человечество плодилось и размножалось с такой неумолимой скоростью, что даже периодически посылаемые ему за грехи и прочие достижения войны и эпидемии могли лишь на короткое время приостановить триумф его численного роста. К тому же все большая его часть принимала единственно истинную христианскую веру, а планку стандартов приходилось все время, скрипя зубами, понижать. И вот толпы перед распахнутыми с утра воротами становились все больше и больше. Распятых же и прочих «правильных» кандидатов на постоянное место жительство в Раю становилось все меньше и меньше. Доля же тех, кого Гавриилу хотелось определить, скорее, в симметричное ведомство, тоже неуклонно увеличивалась. К таковым относились власть предержащие с сытыми и развращенными лицами — сторонники Святой Церкви, жертвователи бедным и строители храмов. Среди них были и бандито-солдатские хари, убившие, ограбившие и изнасиловавшие немало язычников и агарян и в итоге вполне заслуженно получившие топором по маклабатору в момент совершения очередного подвига во имя веры Христовой. К этой растущей категории принадлежали святоши — развратители мальчиков и прочие мерзавцы. Смотреть в глаза этим было одно расстройство. Но как только хотелось определить очередного гада в смоляную яму (да поглубже!), тут же подбегали посыльные от очередных авторитетных праведников и шептали на ухо, что «Да, сволочь! Ну да что поделаешь: ведь и хорошего сколько сделал!».

Когда объем работы и получаемое от нее разочарование стали непереносимыми, Гавриил плюнул на все и, посовещавшись с другом Михаилом, основал новое ведомство, обозвав его Принимающим Присутствием или, в местном просторечии, ПрПр. В ПрПр набрали самых, казалось бы, надежных ангелов и праведников, чьи земные навыки стали чрезвычайно необходимы. К таким, например, относились печатники, регулярно переиздававшие Книгу Жизни, писари и квартирьеры. Возле ворот выросло внушительных размеров здание величественной архитектуры. Кандидатов на ПМЖ теперь прогоняли через как минимум двадцать одновременно работающих столов с ангелами, выражением злых лиц здорово напоминавших следователей НКВД. На подхвате у каждого ангела-опричника мельтешили один-два помощника из числа неугомонившихся еще праведников-ловчил, которые метались по архивам здания то за одной, то за другой справкой. Эти-то праведники, а потом и появившиеся в ПрПр кульпиты, и довели до греха.

Внезапно проведенная Гавриилом внутриведомственная проверка с пристрастием показала, что чуть ли не каждый четвертый попадающий в Рай либо делал это за взятку земной контрабандой (включая секс натурой), либо был такой дрянью, что по нему должны были рыдать черти и прочие демоны. Михаил срочно навел порядок, расстреляв в клочья следователей со злыми лицами и депортировав в Ад миллион псевдоправедников. Но стрелять было легко, гораздо сложнее было выстроить систему, которая бы предотвратила злоупотребления. Опять посовещавшись с Михаилом, Гавриил обратился с молитвой к Самому. Он так и не был до конца уверен, кто в конце концов в тревожном сне подсказал ему одну дельную мысль. «Сам» говорил приятным голосом молодой женщины и потому мог быть всего лишь подсознательным продуктом вечно подавляемого сексуального желания.

На следующее утро под руководством Гавриила классическое здание ПрПр разломали к такой-то матери и на его месте построили гигантский амфитеатр в форме подковы, чьи многотысячные ряды скамеек смотрели на пресловутые Ворота Рая. Новое сооружение назвали Большим Порталом, а новое ведомство, соответственно, — Министерством Большого Портала, или МБП. Совершив самый большой в истории Рая технологический прорыв, Гавриил перевел Книгу Жизни в формат огромного механического компьютера, созданного за рекордно короткое время несколькими тысячами срочно мобилизованных швейцарских часовщиков. Теперь информация о каждом живущем заносилась в это устройство, способное, провернув жернова механической памяти, выдать необходимую справку в аккуратно распечатанном виде в течение каких-то минут. Новая Книга Жизни имела возможность бесконечного расширения и сопрягалась с похожим механизмом, расселявшим получателей «грин-карт». Приемные столы теперь находились на виду у многочисленных посетителей амфитеатра, которые имели право подсказывать ангелам по поводу того или иного появляющегося в Воротах кандидата. Теоретически система, соединившая в себе последнее достижение райского технологического прогресса и демократический глас народа, стала почти свободной от постороннего вмешательства и злоупотреблений. Однако Гавриил, наученный горьким опытом, по-прежнему недоверчиво относился к МБП, подозревая швейцарскую мафию часовщиков, обслуживавших механизм Книги, и наиболее активных праведников-кликуш, проводящих в амфитеатре почти все свое время.

Именно в амфитеатре Большого Портала и оказался Аналитик после драматической сцены прощания с обеими небезразличными ему женщинами. Он не совсем представлял тогда, куда его несут ноги, но место ему понравилось своей круглосуточной людностью и возможностью хоть на время избегнуть встреч со знакомыми. Здесь он и предавался горестным размышлениям, рассеянно наблюдая за прибытием бесконечной череды кандидатов в праведники, а заодно и за сопровождавшими процесс вынесения решений трагикомическими сценами.

Здесь же он провел и ночь, благо МБП не прекращало свою деятельность и в темное время суток, работая при свете огромных газовых факелов (кстати, любопытно было бы узнать, откуда они тут берут газ!). Здесь же, поеживаясь неотдохнувшим телом на мраморной скамье амфитеатра, он встретил и свое последнее утро в Раю.

В воротах показался очередной посетитель — стройный пожилой мужчина в облачении католического священника, с добрым симпатичным лицом и аккуратной седой прической, которую не смогло повредить даже путешествие в загробный мир. Он степенно подошел к одному из столов и с вежливой улыбкой назвал свое имя. Ангел, подозрительно покосившись на доброго старика, нажал на несколько кнопок, утопленных в стол, из-под которого доносилась постоянная мощная вибрация шестерен Книги. С всепрощающей улыбкой чемпиона аскетической жизни Падре терпеливо ждал неизбежно благоприятного исхода проверки. Наконец из щели в столе выползла лента с распечатанной справочкой. Святой отец нервно помялся, но продолжал благообразно улыбаться. Читающий с ленты ангел нахмурился и опять посмотрел на стоящего перед ним кандидата. Произошел неслышимый Аналитику короткий обмен вопросами и ответами, в ходе которого божий одуванчик побледнел и потерял улыбку. Наконец ангел зазвонил в колокольчик. Тут же как из-под земли появился наряд из двух крылатых амбалов и без разговоров подхватил вдруг приобретшего злое выражение лица священника под белы руки. Отнеся брыкающегося и качающего права кандидата к Воротам, ангелы поставили того лицом к ждущей его судьбе и задом к амфитеатру и Раю, после чего один из них влепил старцу мощного пинка по заднице, и тот, с огромной скоростью и жутким воплем, полетел в скрытую перманентным желтоватым туманом дыру в пространстве за воротами. В амфитеатре раздались одобрительные крики «Ура, МБП!», «В Ад его, гада!» и «Туда тебе и дорога, пидор мокрозадый!». Стала объяснимой первоначальная подозрительность ангела, который, наверное, не в первый раз определял педерастов-развратителей с добрыми лицами в более приличествующее их деяниям учреждение.

Вслед за отправленным в Ад священником к ангелу подошла такая же благообразная и симпатичная старушка. Аналитик, наученный предшествующими инцидентами более не верить внешности, невольно затаил дыхание, ожидая, что сейчас все тайное станет явным и симпатичная бабулька окажется отравительницей детей, людоедкой или, в лучшем случае, сводней. Но ангел пошлепал по кнопкам, прочитал ленту с результатом, бухнул по ней бронзовой печатью и с улыбкой приветствовал старую даму как полноправную жительницу райского сообщества. Дама улыбнулась и поклонилась, как обычно кланяются особы королевской крови папам римским: без фанатизма и унижения.

Он опустил руку на скамью и заорал от неожиданности, когда та уткнулась во что-то прохладное, влажное и живое. Повернувшись, он увидел уже знакомую жабу. Жаба на этот раз промолчала, лишь фамильярно осклабившись корявой рожей и подмигнув перед тем, как опять бесследно раствориться воздухе. Его крик невольно привлек внимание симпатичной старушки, и она сначала просто скользнула по нему взглядом, а потом остановилась и опять пристально посмотрела в его сторону, прикрыв глаза ладонью. «Неужели она меня знает? — с удивлением и опаской подумал никогда не стремившийся к популярности Аналитик. — Я-то уж точно ее в упор не помню. Может, дразнил ребенком или яблоки из сада таскал?» Но стройная, похожая на учительницу дореволюционной гимназии седовласая дама уверенно подобрала длинную юбку и направилась к нему. Подойдя к нашему несколько оробевшему герою, она прищурила подслеповатые голубые глаза.

— Молодой человек, не сочтите за наглость, но вы бывали когда-нибудь в Московском аквариуме?

Учитывая, что на сегодняшний день в Москве был лишь один аквариум, да и тот в кавычках и с живностью внутри, которая дала бы фору и большой белой акуле, Аналитик понял, что пришло послание с Родины. «И ведь надо же: обошлись без Интернета», — как всегда, некстати, подумалось ему.

Когда через некоторое время ангелы эскорта все же нашли его и с молчаливым неодобрением препроводили в Эдем, Аналитик был задумчив, печален и послушен. Было трудно понять, под арестом он или нет. С одной стороны, он смог выйти в сад и, присев на уже знакомой скамейке, приласкать знакомого оленя. С другой, просто оглянувшись вокруг, он смог насчитать не менее дюжины охранников, парящих в воздухе, по-птичьи сидящих на крыше и просто прохаживающихся неподалеку. Было муторно, тоскливо и хотелось домой — на неустроенную, суматошную и грешную Землю. Наконец, когда Аналитику надоело сидеть, тосковать и ждать у моря погоды, он решил назло всем прогуляться и, внезапно встав, направился в гущу леса.

Через некоторое время он дошел до обширной поляны, окруженной по периметру древней бронзовой оградой с вполне современной колючей проволокой. За оградой патрулировали несколько ангелов особенно устрашающего вида. Над поляной высилась ажурная сторожевая вышка, на верху которой ясно различалась счетверенная зенитная пушка. Было понятно, что он попал в необычное даже для Рая место. Увидев его, охрана напряглась и потянулась к ограде. Скорострельная пушка на башне грациозно сделала полный оборот и уставила все четыре ствола в его направлении. И тут он понял, что же они охраняли: посреди поляны стояло огромное старое фруктовое дерево, на котором росли плоды, издалека похожие на яблоки, слабо светящиеся изнутри. Часть плодов попадала на землю и гнила, на что указывала еще большая интенсивность странного внутреннего свечения. Почему-то вспомнилась детская сказка про чудесное молодильное яблоко.

— Спаси Господи! — поприветствовал его ангел-охранник, первым подошедший к ограде. — Просто любопытствуешь или какое дело есть?

— Просто любопытствую, — миролюбиво ответил Аналитик. — А то, может, яблочко дадите погрызть? Хоть гнилое?

— Иди-ка ты, милый, любопытствуй в другом месте, — недружелюбно посоветовал подошедший начальник караула. — А то тут у нас уже раз были туристы.

Охранники заржали. Смеясь вместе с остальными солдатской шутке по поводу Адама и его супруги, Аналитик внимательно наблюдал за маневрами двух небольших животных, неведомо откуда взявшихся под Древом Познания. У него было сильное подозрение, что этих животных он очень неплохо знал и что два шкодливых грызуна нашли себе очередное приключение. Подозрительные действия воровато оглядывавшихся вредителей навели Аналитика на мысль продолжить общение с охраной, и он решил показать им свои часы. Уникальный механизм сверкнул желтым алмазом и намертво приковал внимание ангелов, на некоторое время потерявших дар речи.

— А может, все же дадите гнилушку? Буду готов пожертвовать шедевром!

На лице начальника караула изобразилась нешуточная зависть, досада и даже, по мнению Аналитика, желание экспроприировать подарок Галилео. Но охрана, видимо, действительно была, как и предупреждал архистратиг, надежной, и потому последовало категоричное предупреждение:

— А ну, вали отсюда, искуситель! Уж не Лукавый ли тебя послал?

Аналитик, увидевший исчезающих в траве Альфреда и его жену Сюзанну со светящимися плодами в зубах, улыбнулся и не стал спорить. Он очень надеялся увидеть, на что же будет способна крыса, откушавшая от непростого яблока.

Когда он вернулся к дому, его ждали. На знакомой мраморной скамье с бокалом вина в руках сидела Лена. Время от времени она смеялась знакомым возбуждающим смехом в ответ на шутки столпившихся вокруг нее и прямо-таки облизывающихся ангелов. Увидев ее голову с тяжелой шапкой немного растрепавшихся золотых волос, кокетливо сидящую на длинной, грациозно изогнутой шее, наш герой в очередной раз поразился эффекту, производимому ее внешностью, и своей самодеструктивной натуре, позволившей ему отказаться от такой женщины. Лена наконец обратила на него свое внимание. Шум тут же утих, и ангелы с завистью и некоторой неприязнью переключились на обскакавшего их земного придурка. Лена посмотрела серьезным испытывающим взглядом и сказала очень отрезвляющим и не допускающим возражений тоном:

— Ну что ж, мальчики, с вами было очень весело. А теперь, мои хорошие, мне нужно будет переговорить с этим молодым человеком.

«Мальчики» нехотя ретировались, Лена подвинулась на скамье и похлопала ладонью рядом с собою. «Молодой человек» без споров сел на теплый мрамор и вдохнул знакомый, кружащий голову, фруктовый запах. Посмотрев в синие глаза Лены, он отвел взгляд и перевел дух: они засасывали его, как удав пьяного кролика. Заметив его смущение, Лена несколько печально улыбнулась:

— Я знаю, поручик, что по-прежнему могу затащить тебя в постель и что ты не скоро из нее выйдешь. Другое дело, что наутро ты все равно будешь думать об этой мамаше-одиночке.

Аналитик боковым зрением посмотрел на виднеющуюся из-под одежды грудь отвернувшейся Лены, на по-детски трогательные завитки волос на стройной шее, откашлялся и хрипло ответил:

— Ты права, у меня по-прежнему в твоем присутствии слабеют колени. Хотя странно: обычно, когда встречаешь бывшую возлюбленную, ощущение такое, как будто наткнулся на воскресшего мертвеца.

— Что было бы неудивительно, учитывая, что мы находимся в загробном мире, — засмеялась Лена. — В любом случае, — уже более серьезно сказала она, — мой род деятельности не предполагает забвение людей, встретившихся на моем пути. Но хватит об этом. Давай-ка, моя потерянная любовь, поговорим о твоем ближайшем будущем. По моему мнению, тебе нужно бежать из Рая. Никаких надежд на суд беспристрастный и справедливый у тебя не будет. Египтянин почему-то боится тебя до смерти и сделает все, чтобы при любом исходе процесса ты исчез или был навечно изолирован. Мне он предложил лжесвидетельствовать против тебя, на что я согласилась. Да, да. И не потому что ты — тварь неблагодарная, а потому что это по крайней мере ненадолго усыпило его бдительность и дало тебе несколько часов…

Аналитик, до этого рассеянно поглядывавший на райское небо с его обычным набором летящих в различных направлениях ангелов, парящих в состоянии опьянения или религиозного экстаза праведников и несущихся представительских колесниц, неожиданно увидел что-то интересное и, положив руку на теплое Ленино запястье, прервал ее. Лена с удивлением подняла голову вверх.

— Леночка, как ты думаешь, кто в этом заведении может летать на крылатом осле?

— Из тех, что я знаю, на это способен лишь один человек. Он слишком велик, чтобы стесняться своего старого друга. Все остальные давно пересели на коней и в колесницы. Должно быть, это твой адвокат.

Ишак с Учителем на спине с комичной грациозностью сделал круг над дворцом и осторожно опустился возле собеседников. Облаченный в рясу Учитель слез с ослика, похлопал того по спине, шепнул что-то в мохнатое ухо и отправил пастись. Ослик тут же нагадил на клумбу и издал по этому поводу звуковой сигнал, выражающий глубокое и искреннее удовлетворение. Охрана заповедника даже не рыпнулась: ангелы явно были впечатлены посетителями вверенного им объекта.

Учитель подобрал драную рясу и подошел к двум бывшим любовникам. Он с дружелюбным любопытством посмотрел на Лену и поздоровался:

— Спаси тебя Господь, сестра! Меня зовут Учителем, но на самом деле я плотник.

— Спаси Господь и тебя, Учитель. Меня зовут Еленой, и я продаю свое тело грешникам и праведникам. Хотя, как и ты, время от времени я занимаюсь и другими вещами.

Когда Лена начала говорить, Учитель вздрогнул и внимательно посмотрел в улыбающиеся глаза прекрасной развратницы. Аналитику было непонятно, то ли Лена делала сознательный вызов святому человеку, то ли просто констатировала факт, то ли иронизировала над собою. Учитель слегка поклонился и вежливо ответил:

— Мне приходилось встречаться с женщинами твоей профессии. Не мне было судить их.

— «Не суди, и да не судим будешь», — одобрительно процитировала Лена. — Кстати о судах. Надеюсь, вы пришли, чтобы дать нашему общему знакомому и вашему клиенту единственно верный в сложившихся обстоятельствах совет.

Учитель улыбнулся, кивнул и обратился к Аналитику:

— Как это ни печально, друг мой, но я встретился со своим бывшим учеником — Основоположником, — и тот дал понять, что Египтянин твердо намерен довести до конца свой очередной проект. Проект же заключается в вашей скорейшей и полной ликвидации. Свидетелей защиты не будет.

— А как же Мари?

— Мари здесь больше нет.

— Предмет как рыцарских, так и вполне грязных вожделений столь многих мужчин, — тут Лена со знающим видом покосилась в сторону Учителя, — покинул данную юрисдикцию по своей воле. Простите мой плохой французский, но лионская стерва оставила своего спасителя и вздыхателя на съедение Египтянину и его банде.

Морально раздавленный изменой любимой женщины благородный Аналитик все же смог вступиться за нее:

— Я уверен, что у нее была на это веская причина!

— Лена, при всем моем уважении позволю себе поддержать Аналитика, — вмешался Учитель. — Он прав: она сделала это ради дочери-инвалида.

Лена хотела было сказать еще что-нибудь инкриминирующее, но вовремя спохватилась и решила не вступать в спор с двумя влюбленными дураками. Вместо этого она опять перевела разговор в конструктивное русло:

— Учитель, так какой совет вы дадите вашему клиенту?

Самый недорогой адвокат во вселенной на секунду задумался, а потом решительно сказал:

— Аналитик, бегите отсюда к чертовой матери!

Несколько шокированный подобным богохульством в устах Учителя Аналитик уже собирался уточнить, каким же образом ему можно попасть к указанной матери, когда на сцене появился еще один персонаж — Галилео. У старика был очень испуганный вид, фонарь под глазом и занятые руки. В одной руке он держал ведро, в другой — металлическую коробку с патронной лентой к пулемету. От него несло чем-то не очень благоуханным.

— Что в ведре? — поморщив нос, без предварительных приветствий спросила Лена.

— Дерьмо, — без обиняков ответил Галилео, — святое дерьмо. Это — экскременты святого Бернарда, самого главного святоши пантеона. Я сделал открытие: чтобы придать им чудодейственную разрушительную силу, боеприпасы не обязательно кропить кровью святых и невинных мучеников. Дерьмо святых людей подходит ничуть не хуже. Хотя, к сожалению, пахнет тоже будь здоров!

— Дайте я угадаю: вы тоже пришли кое-что посоветовать нашему другу — Аналитику, — спросила Лена.

— Так точно! — отвечал великий астроном, освободив руки. — Как будущий свидетель обвинения (тут он потер синяк под глазом) я могу порекомендовать лишь одно: немедленно смыться. Мало того, я знаю пару ангелов, которые за хорошую цену отнесут вас обратно на Землю.

— Но у меня ничего нет, — растерянно ответил Аналитик, — разве что часы. Кстати, они почему-то не среагировали на ваше появление, Учитель…

— Я думаю, — перебила Лена, — у меня найдется, чем заинтересовать любого ангела. Лишь бы он оказался обычной сексуальной ориентации. Что ж, если мы достигли полного единодушия в том, что касается немедленных планов нашего общего друга, почему бы ему не приступить к их исполнению? Галилео, кто этот ангел?

В этот момент внимание участников консилиума одновременно привлекло неясное оживление вокруг лужайки. Осмотревшись, они увидели охрану, возбужденно обсуждающую что-то, происходящее в небе. И действительно, вдалеке можно было увидеть внушительных размеров крылатую колонну, двигавшуюся к Эдему со скоростью двухмоторного самолета. Почему-то было понятно, что ничего хорошего от этого ожидать не приходилось. Напрашивалась мысль о группе захвата и аресте.

— Каков же будет план «Б»? — задал риторический вопрос Учитель: плана «Б» пока не было.

Вместо ответа Лена неожиданно взвизгнула, как женщина, обнаружившая мышь в своей сумочке. Действительно, на скамье сидели две уже знакомые крысы. Рассмотрев их, Лена успокоилась и сказала:

— А вот и план «Б»!

Несколько запыхавшийся Альфред встал на задние лапы, оглядел всех умными розовыми глазами альбиноса и пропищал, показав внушительных размеров желтые зубы:

— Привет честной компании!

Учитель охнул и почему-то посмотрел в сторону удивленно улыбающейся Лены, как будто ожидая от нее помощи в спасении от родента, говорящего человеческим языком. «Что ж, — подумал Аналитик, — яблоню действительно посадил не Мичурин!»

— Если мы не ошибаемся, — вежливо продолжал Альфред тоном университетского преподавателя, — у нашего друга возникла необходимость незамедлительной экскурсии по местам Эдема, обычно недоступным полицейскому аппарату?

Поскольку все окружающие подтверждающе кивнули, а отряд карателей должен был вот-вот оказаться на месте, Аналитик начал прощаться. Он крепко пожал протянутую руку Учителя, ткнулся губами в подбитый глаз Галилео и наконец нерешительно подошел к Лене. Лена, как-то сразу потерявшая всю свою привычную самоуверенность, на секунду прижалась к его груди, сказала задрожавшими губами «Иди!» и отвернулась. Аналитик, поколебавшись еще мгновение, схватил пулемет и коробку с патронами и побежал вслед за крысами, косолапо прыгавшими по гаревой дорожке.

 

Глава 11

Бежать за парой вредителей по узкому подземному коридору оказалось занятием, сопоставимым по сложности с лыжным спуском по лесистому склону или хождением по Оксфорд-стрит в выходной день. Когда Аналитик, отягощенный неразлучным «шпандау», коробкой амуниции повышенной святости и нешуточной тревогой за свое будущее, последовал за пушистыми знакомыми в секретный люк по соседству со своей комнатой, он не имел представления о том, куда же в этот раз его заведет неумолимая судьба и чем закончится ее очередной поворот. Однако, когда он, дыша спертым воздухом, набил пару шишек о вырубленные в мраморной скале стены, ему удалось переключиться с поворотов судьбы на повороты подземного хода. Издав на ходу череду богохульств, которая послужила бы серьезной заявкой на место в Аду даже невинному младенцу, он понял, что ситуация могла бы быть еще хуже: не будучи ночным животным, он все же мог видеть в полной темноте подземелья. Разобравшись, он определил, что слабое свечение исходило от него самого. Он и забыл, что у него нимб! Ему стало стыдно за трехэтажный мат, и, перескакивая через скелет ангела, узнаваемый по костяным очертаниям крыльев, он даже, как мог, вознес благодарственную молитву. Молитва предназначалась тому, кто послал ему говорящую жабу, хороших друзей и светящуюся, как гнилой помидор, голову.

Спустя примерно час после подземной гонки по понятным лишь Альфреду и Сюзанне коридорам мраморного лабиринта он едва избег повторной черепно-мозговой травмы, когда на его пути возникла древняя, внушительно выглядевшая медная дверь. Крысы благодаря своим миниатюрным размерам и природной способности пролазить в любую щель уже находились по другую сторону препятствия и призывно попискивали. Аналитик, не став долго колебаться, крикнул своим проводникам отбежать подальше. После чего положил на неровный пол пулемет, сконцентрировался и сделал плетеобразное движение рукой. Получившаяся в результате голубая молния на мгновение озарила коридор и вышибла дверь, попутно разрезав ее пополам. В спертом воздухе запахло озоном. Аналитик перевел дух и, подивившись своей новообретенной разрушительной способности, побежал за несколько напуганными грызунами.

Чем дальше пробиралась странная троица по древнему лабиринту в глубине Райского материка, тем уже становились очередные его ответвления и тем труднее Аналитику удавалось поддерживать темп. Он уже даже не был уверен, нашла ли бы их погоня после всех бесконечных петляний, но потом вспомнил об ангелах, как собаки-ищейки нюхавших чужие следы, и решил не расслабляться.

Наконец, когда проход сузился так, что пришлось идти на полусогнутых, периодически переходя на бодрое ползание на карачках, когда боящегося тесного пространства Аналитика начало подташнивать от животного страха быть погребенным заживо, впереди показалось сначала неясное, а потом все более усиливающееся свечение. Вскоре и сам проход начал опять расширяться, и в какой-то момент наш герой вывалился со всеми своими уродливо гремящими железками в огромную пещеру, наполненную фосфорическим светом, идущим откуда-то снизу.

Когда после короткого осмотра Аналитик понял, куда попал, у него сперло дыхание. Огромный искусственный грот оказался воздушным колоколом у основания огромного плавающего острова. Фосфорическое же свечение, освещавшее его пространство, исходило от огромного рыбьего глаза, который занимал почти всю видимую поверхность подземного «озера». Крысы, видимо, убоявшись такого зрелища, забрались на плечи Аналитика. При этом Сюзанна все же постаралась быть вежливой и пискнула: «Не возражаете?» Наш герой действительно не стал возражать, жадно заглядывая в равнодушный рыбий глаз чудовищных размеров. Хотя при ближайшем рассмотрении это все же была не рыба, а скорее всего китообразное. Внезапно огромное веко закрыло глаз, и в пещере на мгновение стало абсолютно темно. Крысы пискнули от страха и неожиданности. Если у одного из трех китов даже глаз размером с футбольное поле, можно было только догадываться, каких же масштабов само чудо-юдо. В день, когда Бог создавал колоссальных животных, он, видимо, был в состоянии особенного творческого подъема. «Надеюсь, что они действительно вечные», — подумал Аналитик, не переносивший запаха тухлой рыбы. Он решил обойти глаз, не в силах оторваться от подобного зрелища. Когда он совершал обход, его взгляд случайно натолкнулся на нечто, аккуратно вырезанное твердым инструментом в специально отполированном участке стены. При ближайшем рассмотрении нечто оказалось схемой. Альфред при ее виде засуетился, щекоча ухо Аналитика длинными усами и возбуждено пыхтя.

— Это, — пропищал он, — схема того участка лабиринта, который мы еще не успели исследовать. Вот этот небольшой круг — наше нынешнее местоположение. Вот по этим лучам мы можем пройти к Большому Порталу.

— А мне нужно туда, к Порталу? — смог наконец поинтересоваться подробностями плана «Б» Аналитик.

— А что, ты хочешь остаться жить здесь, в подземелье? — вопросом на вопрос ответил крыс. Аналитик опять поразился эффекту, произведенному гнилыми фруктами с Древа Познания.

— Я что, смогу сам найти ангела, который захочет отнести меня обратно?

— Не знаю. Может, этот ангел и сам найдет тебя! — таинственно сказал крыс и чихнул от подземной сырости. — Нужно идти к Порталу! Не спрашивай, откуда мы это знаем. Может, от Самого, а может, и от Лукавого.

— И это план «Б»? — с сомнением спросил Аналитик.

— И это план «Б», — в унисон пропищали ему в оба уха.

Когда Аналитик оставил своих друзей разбираться с прибывшим нарядом, Учитель посмотрел на Лену, которая смахнула кончиками пальцев влагу из уголков синих глаз. Лена поймала его пристальный взгляд и смущенно усмехнулась:

— Ничего, пройдет! Все всегда проходит. Ты же знаешь…

— Да, я это знаю. И я был рад наконец встретить тебя.

— Ты так много обо мне слышал? — улыбнулась Лена.

— Можно сказать, что ни о ком я не слышал так много, — тоже улыбнулся Учитель.

— Хорошего или плохого?

— Интересного. И еще: у тебя очень приятный голос. Мне было бы трудно его забыть. Ты… отпустила его?

Лена на секунду задумалась:

— Да, он сказал волшебное слово.

— Какое?

— «Прости». И я знала, что это было «прости» не в кавычках.

Галилео тем временем, явно беспокоясь, переминался с ноги на ногу и нервно смотрел на зондеркоманду, спускавшуюся на лужайку. Предстоял еще один долгий день в Раю.

Аналитик не мог понять, почему он оказался таким дурнем: лишь спустя несколько часов после того, как он и его спутники покинули китовый глаз, он вспомнил о своей способности летать. И хотя разогнаться в подземных вырубках было трудно, даже двигаясь на ногах, спокойно плыть по лабиринту наподобие воздушного шарика было явно проще, чем спотыкаться, потеть и биться головой о стены. Несколько привыкнув к комфорту воздушного способа передвижения, Аналитик вспомнил и о том, что, со всеми переживаниями и заботами, почти сутки ничего не ел. Пища была должным образом, хотя и с задержками, материализована: у райской службы доставки, как и у земной сотовой связи, по-видимому, существовала ограниченная зона покрытия.

Хотя после изучения вырезанной в скале карты Аналитик знал, что по пути к Порталу его ждет еще одно приключение и что, судя по времени движения, это приключение уже совсем рядом, все произошло опять достаточно неожиданно. Когда коридор внезапно закончился, Аналитик, навьюченный «шпандау», патронами и крысами, доедавшими на его спине остатки обеда, вылетел в какое-то огромное пространство и на короткое время оказался полностью дезориентированным. Когда головокружение несколько отступило и он понял, что все же есть надежда не потерять недавно съеденное, он осмотрелся и попытался понять, куда он попал и что же это такое.

По всей видимости, он очутился в колоссальном, способном вместить целый город полусферическом гроте. Попал он в него в том его месте, где обычно подвешивают люстру: то есть где-то посередине потолка. Люстры, однако, не было. В гроте было бы темно, если бы не миллионы зеленых, слабо светящихся точек, заполнявших все огромное пространство под ним. Было похоже на купол звездного неба, только сейчас Аналитик смотрел на него не снизу вверх, а наоборот — сверху вниз. Как в древних легендах о твердом стеклянном небе с прибитыми к нему гвоздями звездами.

— Что это? — почему-то шепотом спросил он у пыхтящих от возбуждения на его плечах грызунов.

— Кладбище? — откликнулась Сюзанна.

— Добро пожаловать в Шеол — Рай избранного народа, — пискнул всезнайка Альфред.

И тут Аналитик понял, что Альфред прав.

В этот момент Альфред, в генетическую память которого, как у иракского танкиста, была заложена постоянная боязнь атаки крылатого хищника, встрепенулся и покрутил усатой башкой. Закрутивший вслед за ним головой Аналитик немедленно увидел то, что почувствовал опытный крыс: из дальней части грота к ним приближался огромный светящийся силуэт. Вслед за ним Аналитик заметил и другие, похожие на первый, спешащие к ним с разных сторон. Сначала он подумал, что это обнаружившие их появление ангелы Египтянина. Но те не могут быть такими огромными и двигаться так быстро. Когда же Аналитик понял, что к нему приближаются ночные бабочки-махаоны гигантских размеров, он решил не дожидаться выяснения причин их интереса.

Деваться было некуда: если верить карте, им нужно было попасть на дно грота. И он стал медленно опускаться вниз, вниз и вниз — прямо в гущу фосфоресцирующих тел. Махаоны, вскоре достигшие центра верхней части гигантской пещеры, не осмелились последовать за ними и лишь наблюдали за их падением в глубь Шеола, угрожающе вибрируя мохнатыми крыльями.

Неясный свет позволял разглядеть основное, но Аналитик все же материализовал большую масляную лампу, озарявшую пространство на несколько метров вокруг. В этом мерцающем свете он увидел парящие тела. Скорее всего это были самые первые представители избранных, попавшие сюда много тысяч лет назад. Мужчины были бородаты и похожи на кочевников, у женщин были заплетенные на множество косичек волосы. Многие из них были сравнительно молоды: на взгляд Аналитика, не старше тридцати пяти. Что, впрочем, было понятно. Увидев в Африке, что могут делать с целыми народами постоянные войны, голод, ничем не сдерживаемые болезни, грязная вода, насекомые и отсутствие гигиены, он никогда не верил сказкам Ветхого Завета о живших по девятьсот лет патриархах.

Спускаясь все ниже, он увидел мумии — свидетельство нескольких столетий, проведенных в Египте. Затем — греческие саваны. Еще ниже — бесконечные слои совершенно одинаково одетых тел средневековья. Затем начали попадаться все больше спящих, одетых в легко узнаваемые фасоны восемнадцатого и девятнадцатого веков. И наконец, миллионы одетых в лагерные робы заключенных немецких концлагерей.

Обитатели Шеола не были «мертвыми» телами: они действительно спали. У одних были нейтрально-скучные лица никогда не видевших снов, у других — улыбки счастливцев, увидевших во сне что-то светлое, у третьих — искаженные оскалы жертв кошмаров. Последних было больше всего среди людей в полосатых робах с шестиконечными звездами и с татуировками-номерами на запястьях. Здесь же, среди целого истребленного поколения, можно было услышать и больше всего ночных криков, рожденных страшными сновидениями. Было ясно, что для этих Рай — понятие весьма относительное: тот, кто поместил их сюда, забыл освободить своих праведников от воспоминаний Ада, пережитого на Земле.

Вдруг Аналитика передернуло от страха: его схватили за руку. Резко обернувшись и чуть не потеряв лампу и равновесие, он увидел в мерцающем свете широко открытые светло-голубые глаза рыжеволосой девушки с красивым лицом молочного цвета. Умоляюще посмотрев на него и одновременно сквозь него, она сказала сонным голосом: «Как я устала спать! Как я…» Голос ее затих на полуслове, глаза медленно закрылись, и тонкая рука отпустила перепугавшегося Аналитика. В первое мгновение девушка напомнила ему увлечение юности — потомка десяти поколений испанских раввинов.

Аналитик и его затихшие хвостатые проводники достигли дна так же неожиданно, как и попали в верхнюю часть Шеола. Было видно, что в этой части Рая избранных преобладали тела спящих христиан, и он вспомнил рассказ Галилео о переполненном праведниками пансионе. Пришедшие в себя крысы нервно зашевелили усами и, разобравшись в запахах и сквозняках, указали направление выхода из гигантского хранилища умерших. Аналитик в душе понадеялся, что это действительно будет выход, а не кухня охраны. Последнее, на что он хотел нарваться в полном тупиков и ловушек подземелье, были бы потревоженные за обедом (или ужином?) ангелы Египтянина.

Попав наконец в коридор, ведущий из Шеола, Аналитик очень скоро понял, что что-то здесь не так. Внезапно остановившись, он коротко попросил помолчать засуетившихся крыс, которые встревоженно запыхтели, и попытался вспомнить, когда последний раз испытывал такие же ощущения. Вскоре он понял, что аналогичное чувство посетило его, когда много лет назад он восемнадцатилетним лейтенантом попал на минное поле. Тогда он точно так же просто взял и остановился, даже не поняв сначала почему. Послеобеденное солнце все так же прожигало потрескавшуюся красную землю. Тихий ветер все так же колыхал тонкие веточки эвкалиптовых кустиков, завезенных сюда из Австралии и прижившихся, как у себя дома. По-прежнему можно было слышать птиц, не вспугнутых неосторожной засадой южноафриканских коммандос. Запах. Это был едва слышный сладковатый запах смерти. Запах распадающейся плоти, химические ароматы сгоревшей взрывчатки и цепкая вонь стервятников, которые побывали здесь, чтобы полакомиться жертвами минной ловушки — людьми или животными. Когда все это соединилось в мозгу юноши, одетого в пятнистую форму без знаков различия, его пробил мертвенно-холодный пот. Закинув за спину сразу начавший мешать автомат, он попробовал взять себя в руки и оглядеться. По счастью, после сезона дождей прошло не очень много времени, и он смог увидеть характерные пятна сухой травы, остающиеся после не очень опытных подрывников. Повезло Аналитику и в том, что «шпринги» — маленькие твари, придуманные немцами еще в прошлую войну, подпрыгивающие в воздух примерно на метр и начиняющие своих жертв шрапнелью на уровне кишечника — были расположены параллельными рядами, между которыми удачливый юноша-лейтенант и двигался до сих пор.

В общем, не за тем Аналитик остался тогда в живых, чтобы проигнорировать похожее чувство сейчас, в месте, прямо скажем, далеком от Центрального Фронта Народной Республики Ангола. Недолго думая, он материализовал ярко горящие факелы на двадцать метров вперед и увидел, что вдалеке пол коридора покрыт тонким слоем костей, среди которых виднелись еще сохранившиеся куски тела существа, похожего по размерам, скорее, на ангела. Не тратя время на размышления о том, кому принадлежали кости, Аналитик материализовал ресторанную тележку с целым жареным поросенком и с силой толкнул ее вперед, надеясь, что неровности пола все же не помешают ей доехать до ловушки. Судя по тому, что произошло вслед за этим, опасения оказались напрасны. Тележка была рассечена двумя параллельными лезвиями, подобными ножам индустриальной мясорубки, появившимися из стены на уровне ног и головы. Ножи не успели спрятаться, когда посланные Аналитиком молнии легко и чисто срезали их. Путь был свободен, а ловушка нуждалась в серьезном ремонте.

Аналитик, пробиравшийся по таинственному коридору с взведенным «шпандау», был готов ко многому. Но то, что произошло вскоре после успешного преодоления западни, поразило его больше, чем, скажем, могло бы поразить второе пришествие Карла Маркса. Где-то невдалеке, в подземелье Рая, играла музыка. И ничего бы не было в этом странного (ведь даже в Библии ангелы занимались музицированием), если бы не некоторые обстоятельства. Услышанная Аналитиком песня не была псалмом, исполняемым под орган или, скажем, лютню сладкоголосым слугой Господа нашего. Это не был живой хор благочестивых праведников, поющий «Аллилуйю». Нет, в глуби мраморной скалы, плавающей на трех живых китах в огромной капле воды, расположенной по ту сторону Альфы Центавра, по вырубленным древним коридорам шли мощные волны настоящего рока. И даже если Бон Джови по какой-то причине уже успел сыграть в ящик и, что еще менее вероятно, выжулил при этом билет в Рай, «Destination Anywhere» нельзя было сыграть и спеть лишь при помощи лютни. Иными словами, донесшиеся до ушей нашего героя вульгарные звуки прославленной песни могли быть лишь результатом воспроизведения на аппарате, питаемом электричеством. А, как известно, как раз электричества в мире потустороннего измерения никогда и не было. Или по крайней мере не было до этого момента.

Заинтригованный Аналитик стал осторожно продвигаться вперед. Так — очень медленно, тихо и прислушиваясь — он прошел достаточно далеко. Коридор был таким же темным и пустым, хотя наш герой мог бы поклясться, что голос Бон Джови слышится теперь откуда-то сзади. Он шепотом спросил по-прежнему сидящих на его плечах крыс, и те подтвердили, что да, и у них сложилось такое же крысячье впечатление. Аналитик решил вернуться. Он чуть было опять не прошел мимо нужного места, но боковым зрением увидел, как засветился вдруг на часах желтый алмаз. Он несколько раз медленно прошелся вперед и назад по коридору, наблюдая за драгоценным камнем. Действительно, алмаз начинал светиться при пересечении определенной плоскости в пространстве. И именно в этом месте хриплый голос богопротивного грешника звучат особенно отчетливо. Равно как и другие звуки, которые казались странно знакомыми, но пока не поддавались узнаванию.

Что-то подсказало Аналитику снять часы и попробовать использовать алмаз как оптический прибор. Мысль оказалась чрезвычайно плодотворной, так как при прохождении уже упоминавшейся плоскости в свете опять вспыхнувшего камня он увидел искаженное изображение какого-то ярко освещенного помещения. Он не смог разобрать, что же именно было в комнате, но понял, что перед ним — хитроумная секретная дверь-невидимка. Он не знал, как ее сделали, но был уверен, что и здесь не обошлось без игр с измерениями. Теперь было бы неплохо понять, как попасть в эту щель в пространстве. Но эту проблему вместо него очень просто решил Альфред. В одну секунду, цепляясь за одежду когтистыми пальчиками, он спустился на пол, повернулся перпендикулярно к заветной плоскости и исчез в стене. Сюзанна при этом обеспокоилась и прошипела: «Куда ты, шуба для Барби, поперся?!» Аналитик цыкнул на ворчливую самку и, еще раз осмотрев свое снаряжение, повторил подвиг Альфреда. Сюзанна с недовольным ворчанием последовала за ними.

Шагнув в стену, он попал в достаточно большой прямоугольный грот, чем-то напоминающий индустриальное помещение начала девятнадцатого века. Сквозь пыльное нагромождение огромных паровых котлов, передаточных колес и приводных ремней, оплетенных столетней паутиной, пробивался мерцающий свет. Оттуда же доносились музыка и другие вышеупомянутые звуки. Туда-то и направился искатель приключений с пулеметом «МГ» наперевес, двумя крысами на плечах, на подгибающихся от страха и возбуждения коленях. Открывшаяся ему сцена была бы достойна застывших в краске кошмаров Гойи.

В свете установленных на стенах огромных газовых светильников (откуда у них газ?!) Аналитик увидел что-то вроде лаборатории, посреди которой на столе, напоминающем операционный, лежал ангел, привязанный множеством ремней. Спиной к Аналитику стояло чудовище с собранными сзади кожистыми перепончатыми крыльями. Если бы два русских летчика, измельченных в котлетный фарш осколками лопастей своего вертолета, смогли посмотреть на подпрыгивавшего на кривых лапах упыря, они бы с уверенностью сказали, что именно эта тварь по имени Азазел была одним из последних видений их земной жизни накануне страшной смерти в ангольской пустыне.

Крылья привязанного ангела были пропущены сквозь специально сделанную дыру в пыточном столе. Время от времени они подрагивали. По ним-в подставленное ржавое корыто стекала дымящаяся алая кровь. Стоящий спиной к Аналитику и частично закрывавший привязанного Азазел, гадко хихикая, причмокивая и переминаясь на отвратительных волосатых конечностях, явно делал что-то весьма неприятное для плененного. Тот периодически издавал приглушенные звуки нечеловеческого тембра, подобные стонам раненого животного. Альфред, вновь забравшийся на плечо Аналитика, опять громко пискнул от страха. Аналитик прошипел «Уволю!» и подался поглубже в темную часть пещеры.

Чудовище, что-то услышав, настороженно обернулось, и Аналитик наконец смог увидеть то, что скрывали его крылья. Привязанный к столу ангел, в окровавленном лице которого наш герой смог узнать помощника Михаила, явно был не жилец. Во всяком случае, глядя на трепанированный череп и торчащие из мозга железяки не очень деликатного вида, было непросто представить себе, как он смог бы вернуться к нормальной жизни без квалифицированной медицинской помощи и Божественного вмешательства. Над головой мученика было укреплено странное сооружение, напоминающее терновый венец, от которого тянулись электрические провода. Провода шли к ящикам нескольких приборов, напоминающих трансформаторы, а от них — к музыкальному центру, произведенному где-то далеко к востоку от Европы. Именно из него и доносились звуки музыки. Напряжение иногда плыло, что проявлялось во внезапно появлявшихся у Бон Джови несвойственных ему обычно басовых интонациях.

Приглядевшись, Аналитик понял, что главными элементами «тернового венца» были драгоценные камни, издалека похожие на уже хорошо знакомые ему желтые алмазы. Не надо было быть семи пядей во лбу, чтобы сделать предварительные выводы: каким-то волшебным образом желтые алмазы редкой чистоты и размера, за которыми на Земле шла настоящая охота и с которых, собственно говоря, и началась череда его невероятных приключений, могли превращать душевную силу мучимых небесных существ в электрический ток. Также можно было догадаться, что опыты, проводимые глубоко под землей, во владениях Египтянина, были запрещенными и что их конечной целью скорее всего не являлось групповое прослушивание легионами ангелов рок-музыки сомнительного морального свойства. Наконец, с большой степенью вероятности можно было предположить, что архистратиг Михаил не одобрил бы факта копания в мозгах его подчиненного ржавыми щипцами. И что чудищу, которое после некоторой паузы вернулось к своему мерзкому занятию, пришлось бы худо, если бы тайное, как водится, стало явным.

Аналитик решил, что получил достаточно информации и что как грамотному и профессиональному шпиону ему надо бы поворачивать оглобли и, не обращая внимания на оставшуюся за спиной отвратительную сцену, организованно двигаться в расположение Портала. Он даже начал осторожно пятиться по направлению к секретной двери. Но, скажем честно, он не был грамотным и профессиональным шпионом. А потому после недолгого рассуждения по поводу судьбы помощника Михаила пришел к неизбежному выводу, что просто так он его оставить не сможет. Хотя тот ему был не сват и не брат, и даже имени его он так и не успел спросить.

Но в момент, когда он принял решение, сидящий на его плече Альфред наконец смог определить, откуда он уже знает появившийся короткое время назад странно знакомый запах фиалок и что этот запах ассоциируется с ночным собеседником охраны в Эдеме. Секундой позже Аналитик тоже услышал его, с удивлением подумав, что тот напоминает аромат туалетного освежителя, и вспомнил предупреждение Детектива, переданное ему Леной. В то же мгновение часы Галилео пробудились к жизни и издали знакомый мелодичный звон. Не дожидаясь Божественного откровения по поводу источника запаха, он резко повернулся. Откровение в виде огненного меча, метившего по коленям, не заставило себя ждать.

Аналитик, быстро сориентировавшись, подпрыгнул в воздух со всем своим барахлом и, избежав первого удара, отступил к стене, прижался к ней спиною и оценил обстановку.

Увиденное не вызвало в нем взрыва оптимизма: он находился в тактической ловушке. Прижав его к стене, перед ним столпились несколько здоровенных амбалов с черной окантовкой на крыльях. Среди них выделялся рослый белокурый ангел с приторно правильными чертами лица, одетый в нечто, напоминающее форму офицера войск СС: кожаный плащ, глянцевые сапоги, серьезный пистолет в кобуре и т. д. Белокурая бестия держал в руках обнаженный огненный меч и недобро улыбался тонкими губами. На лицах его менее вызывающе одетых подручных тоже было трудно найти христианские благорасположение и сочувствие. Было понятно, что сейчас Аналитику причинят тяжкие телесные повреждения, которые вполне могут оказаться трудно совместимыми не только, скажем, с игрой в футбол, но и с жизнью.

— Хайль Гитлер! — наконец сказал Аналитик ангелу-эсэсовцу. — Или лучше «Хайль Египтянин»?

— «Хайль», так «Хайль»! — спокойно ответил тот. — Каяться будешь или хрен с ними, с обрядами: экзекуцию так проведем, без пафоса?

— Ты, дядя, дезодорант поменяй, а то от тебя разит, как из ящика с дешевым стиральным порошком!

Тут в по-прежнему играющей магнитоле послышался звук, напоминающий наводку от находящегося рядом сотового телефона. Ангел обеспокоенно посмотрел в ее сторону и бессознательно потер задницу под кожаным плащом. Аналитика осенило:

— Да мы встречались! Это ведь я тебе, красавец, ракетой в задний проход угодил!

Лицо носителя радиомаяка российского производства мгновенно приобрело несколько более кислое выражение. Присоединившийся к ним упырь оскалил черные зубы и конструктивно предложил:

— Уриэль, хватит болтать! Пусть его привяжут ко второму столу. Засадим ему щипцы в гипофиз да посмотрим, сколько киловатт выдаст.

Очевидно, садистское предложение гнусной хари нашло отклик в ангельской душе белокурого красавчика, но он все же не смог удержаться от продолжения словесного поноса:

— За последние несколько тысяч лет мой друг Азазел малость соскучился по научным экспериментам. Мало кто сейчас помнит, что именно ему человечество обязано такими достижениями прогресса, как обработка железа, создание оружия, применение косметики и групповой секс. И, кстати, он не всегда выглядел так, как будто его не до конца переварили в желудке. Я думаю, пора наконец продемонстрировать и нашему молодому другу, за что ты, Азазел, после попытки путча удостоился не просто ссылки в Ад, а персонального заточения в африканской пустыне.

Азазел опять отвратительно осклабился и направился к Аналитику. Тот правильно рассудил, что настала пора и зубы показать, и, взмахнув рукой, бросил в окружавшую его банду длинную, сверкнувшую голубой плазмой молнию. Молния, озарив все ослепительным светом и изогнувшись упругой пружиной, с треском ударила в небесных негодяев. Раздалось шипение, полетели снопы искр, тошнотворно запахло жареным мясом, что напомнило Аналитику о сгоревшем в танке экипаже. Он от души надеялся, что молния сделала свое дело, но, когда дым рассеялся, его противники оказались там же, где и были. Некоторые попадали, у некоторых раскололись титановые панцири. Один из ангелов потерял крыло, но самые вредные — Уриэль и Азазел — стояли как ни в чем не бывало и заливисто ржали. Уриэль подошел к корыту с кровью замученного ангела, набрал полные ладони, оросил ею свои лицо и грудь и, по-прежнему смеясь и облизывая кровь с тонких губ, крикнул:

— Что, обезьяна глиняная, думал, ты уже можешь и с нами, ангелами, тягаться?!

Аналитик не стал отвлекаться на «обезьяну». В Анголе, когда он был в гражданской одежде и без оружия, его так не раз обзывали расистски настроенные представители местного населения, и он, зная, где на самом деле этих самых обезьян можно найти, не особенно обижался. Вот и сейчас гораздо более актуальным был вопрос не о видовой принадлежности, а о том, как унести ноги. Короткая мысленная инвентаризация имеющихся ресурсов подтвердила наличие сидящих в боковых карманах двух испуганных лабораторных крыс, пулемета «МГ» с большим запасом обработанных калом патронов и трех наступательных гранат с взрывателем контактного действия, которые заботливый астроном тоже, судя по запаху, обработал известным способом. Не вступая в дальнейшие дискуссии, он снял «шпандау» с предохранителя и нажал на спуск.

Наряду с выстреливаемыми в воздух для обмана локаторов облаками фольги, последней надеждой авианосцев, к которым на конечном участке траектории со сверхзвуковой скоростью подлетает противокорабельная ракета типа «Экзосет», считаются батареи пушек типа «Фаланга». Шесть стволов, вращающихся с огромной скоростью, обеспечивают выстреливание максимально возможного количества бронебойных и зажигательных снарядов в остающийся до детонации промежуток времени. Этот промежуток времени до обидного быстротечен, и последний шанс обезвредить умную и очень дорогую ракету обычно пролетает быстрее, чем шкипер авианосца успевает произнести «…твою мать!» и, если сильно повезет, перекреститься. Соответственно, плотность огня на квадратный сантиметр у подобного оружия достигается настолько высокая, что все, попадающее в поле действия «последней надежды», превращается в тучу мелкодисперсного мусора.

Ангелы из «организованной группировки» Египтянина не видели подобное оружие в действии. Зато бывалые вояки принимали участие во многих библейских геноцидах. Не раз уничтожавшие десятками тысяч вновь досадивших Господу людишек, они использовали при этом разнообразнейший арсенал средств массового поражения. Не говоря уже о кондовом перерезании горла огненным мечом или побивании шаровой молнией. Поэтому удивить еще чем-то ветеранов служения Господу, повидавших болезни, метеоритные дожди и небесный напалм, было бы очень амбициозной задачей.

Тем не менее, когда Аналитик дал первую очередь из трофейного антиквариата, это произвело эффект, поразительно напоминающий залп «Фаланги», и он однозначно привлек внимание присутствовавших. Во всяком случае, тех, кто после этого еще оставался в живых. Пули «МГ», щедро орошенные калом Св. Бернарда, как к своему неприятному удивлению выяснили разбегающиеся подобно испуганным петухам небесные воины, действовали почище урановых бронебойных наконечников. Первым разлетелся на несколько одинаково тошнотворных частей упырь Азазел. За ним последовали стоявшие в первых рядах крылатые мытари, чья смерть ознаменовалась грязным облаком перьев, крови и влажных ошметков мяса. Чудесные пули крушили древнее железо реликтовых паровых котлов и гигантские шестерни, откалывали от стен огромные куски мрамора и находили разбегающихся, как встревоженные куры, карателей в самых дальних углах. Это была полная и безусловная бойня, и Аналитик дал своим противникам не больше шансов победить или спастись, чем американцы Республиканской гвардии Саддама Хусейна.

Пришедший в боевой восторг Аналитик не мог остановиться, пока не закончилась первая лента. Он за секунды зарядил вторую и начал добивать то, что еще имело хоть какую-то физическую форму. Когда пулемет наконец заклинило от всего попавшего в него дерьма, он бросил его на покрытую кусками тел мраморную плиту и полез за гранатами. Вместо гранаты он сначала по ошибке вытащил Альфреда и чуть было не оторвал тому хвост вместо чеки взрывателя. Раздавшийся визг привел его в чувство, и он сделал паузу, чтобы обозреть результаты боестолкновения. Единственным, что еще чудесным образом уцелело в пещере, оказались белый как снег Уриэль, стоявший столбом прямо перед Аналитиком, и стол с замученным помощником Михаила. Все остальное превратилось в толстый слой обломков, обрывков и объедков. Мутным взглядом убийцы Аналитик посмотрел на Уриэля и сказал:

— Не знаю, что старый святоша скушал на ужин, но это точно было что-то острое! Стой здесь и жди! Понял, недобитый? А ты знаешь, что мой дед вас, сволочей эсэсовских, в плен не брал?

Уриэль закивал белым лицом с плотно сжатыми бесцветными губами так же истово, как в свое время кивал ему Детектив во время встречи в морге. Аналитик подошел к столу с уже не подававшим никаких признаков жизни помощником Михаила. Магнитола молчала. Он достал одну из гранат, выдернул чеку, положил ее на покрытую смертным потом грудь небесного воина и страшно крикнул «Ложись!». Он успел пробежать с десяток метров и бухнуться лицом в дебри, когда граната бабахнула так, как будто это была бомба-пятитонник. Половина потолка обвалилась в пещеру. Когда дым рассеялся, сквозь огромную дыру показался дневной свет: страшное оружие не только уничтожило следы электрических экспериментов, но и проломило вход в вертикальный туннель грузового лифта, выходящего к Большому Порталу. Протерев глаза, Аналитик вытащил из карманов жмурящихся крыс, сдул с них мраморную пыль и, поцеловав в грустные усатые морды, молча опустил на пол. Он явно не собирался брать их в предстоящее путешествие. После этого он взял в руки неразлучный «шпандау» и скомандовал Уриэлю:

— Ну а теперь мы прокатимся! Нагнись-ка, любезный!