Близнецы непостижимым образом умели в самые рискованные моменты повести себя так естественно, что потом приходилось только гадать, вправду ли тот момент был рискованным или это лишь почудилось. Вот и сейчас даже опытнейшие придворные долго бы голову ломали, каким тоном следовало произнести «мой шахзаде», надлежало ли при этом повернуться к Ахмеду, к воображаемой точке пространства между ним и следующим по старшинству Яхьей – или к самому младшему из сыновей султана, потому что он и высказал желание. Как ни поступи, все чревато тяжкими последствиями. А тут – ррраз! – и все уже позади, да не просто позади, но словно и не было ничего, как по широкой дороге прошел Крылатый там, где иному по натянутому канату балансировать пришлось бы. Братья-шахзаде заинтересованно следят, как Доган направляется к каменной скамье, на которой сложено оружие для матрака, уверенно выбирает там один из ротанговых клинков…

За размышлениями о том, как все это братьям-Крылатым удается, Махпейкер пропустила мгновение, когда Башар вдруг тоже оказалась возле той скамьи.

Все охнули разом, словно девушка туда и вправду по канату над бездной прошла. Больше всех растерялся, кажется, Доган. Он-то был уверен, что показательную схватку ему предстоит провести со своим братом. Все в этом были уверены…

Башар по-прежнему скромно смотрела вниз, на лице ее уже не было румянца, с дыханием она тоже справилась… В общем, мальчишек это могло обмануть – и обмануло. А обмануть Махпейкер подруга, конечно, даже не собиралась.

Молча выбрала себе такое же оружие, как у Догана: длиннее и тоньше тех обычных тростей, которыми на пару со щитами упражняются, зато само словно бы с малым щитом, укрепленным перед рукоятью. Эти штуки сегодня Крылатые с собой притащили, с ними один из них и показывал прием, вызвавший такое возмущение у Аджеми… с чего все и началось…

Надо полагать, это тренировочные копии тех эспад, достоинства которых близнецы так воспевали.

– Тебя и этому учили тоже? – с непонятным выражением спросил Ахмед.

– Нет, о мой повелитель! – безоблачно, с нарочитой наивностью ответила Башар. – Не учили. Но я это видела: и… там, и здесь тоже, сегодня. Я хорошо все запомнила. Ты увидишь, как бились на том шестерном поединке, мой шахзаде.

– Н-ну, ладно, – чуть поколебавшись, ответил старший из сыновей султана. Неуверенно улыбнулся. – А и вправду, посмотрю-ка я, так ли искусны мои гёзде в франкских боевых плясках, как в турецких!

Всем – почти всем, кроме одного, – опять сделалось неловко: уж слишком ясно было, что это сказано для Аджеми, в присутствии которого будущий султан Оттоманской Порты поневоле ощущал себя именно турецким владыкой. Разве что сам Аджеми ничего такого не заметил, ну так ведь он вообще для этого слишком прям и даже, пожалуй, прост. Настолько прост, что сейчас в глубоком недоумении смотрит на Башар, замершую с тренировочной эспадой в руках. Хмурится. Ему, как правильному ученику Эндеруна, все-таки тяжело свыкнуться с мыслью, что девушки могут общаться с ними – мужчинами! – на равных, а тем более принимать участие в оружейных состязаниях. Но понимает, что не ему тут, во дворце, такое решать. Кроме того, он ведь и появился здесь позже, чем они: каждая из девчонок – и Башар, и Махпейкер – уже успела сделаться для шахзаде и близнецов «своим парнем»…

Ахмед снова улыбнулся и подал знак: начинайте.

* * *

Башар отсалютовала клинком. Доган, немного помедлив, повторил ее движение. Он до сих пор выглядел слегка растерянным, но когда встал в фехтовальную стойку, преобразился, сбросив с себя все чувства, словно плащ уронил с плеч.

Это совсем не напоминало те шумные и верткие схождения, которыми так богат матрак. Девушка и парень словно пятились друг от друга, перемещаясь вдоль одной линии, как канатоходцы. Махпейкер вдруг поняла: им просто ничего иного не остается делать; то, что у них в руках, соответствует франкской эспаде – а ее тонкий и легкий клинок движется быстрее, чем тело. От него нельзя уходить в сторону, нельзя и подключать оружие левой руки, вот почему они щиты не взяли, и вот почему малый щит перемещен на само оружие. Нельзя работать клинком на рубящем ударе и почти нельзя на полосующем. Не получится просто. Не успеть…

И сблизиться нельзя. На состязании – проиграешь, в бою – умрешь.

А еще именно поэтому, наверно, близнецы давеча сами не знали, радоваться ли такому. Они ведь так хорошо владеют навыками рукопашной схватки, во всяком случае, хвастаются – и вот теперь у них, получается, это сокровище отбирают.

– Береги глаза! – коротко и страшно выкрикнул Аджеми, мгновенно поверив, что это настоящий бой. Совершенно невозможно было понять, кого он предостерегает.

Махпейкер так не думала и за подругу не боялась: оба фехтовальщика понимали, что может натворить ротанговая трость при тычке в открытое лицо или горло, и держали тренировочные клинки ниже, на уровне корпуса. Но все равно сердце у нее на миг захолонуло.

Перемещаясь в боковой стойке, они несколько раз качнулись туда-сюда, будто невидимая линия между ними вдруг стала даже не канатом, а длинным шестом или копейным древком, позволяющим давить, вкладывая силу в толчок. А потом движение вдруг сделалось однонаправленным: Доган, с оружием в руках забыв обо всем, вдруг впал в раж и начал теснить свою противницу, как бычок антилопу. Выглядело это… нет, все-таки не страшно, однако Махпейкер пришлось еще раз специально напомнить себе, что бояться нечего.

Снова глянула: не опасно ли подняты скругленные острия ротанговых эспад? Как будто нет, хотя движутся они с почти не уследимой для взгляда скоростью.

Их по-прежнему разделяло то пять-шесть шагов, то семь-восемь, клинки Башар с Доганом ни разу не скрестили, но оказалось, что даже при этом можно теснить. Шаг по мраморной вымостке, шаг по гравиевой дорожке, еще два прямо по траве – и вот уже за спиной Башар та самая скамья, с дубинками и щитами на ней. Сейчас девушка наткнется на нее и проиграет схватку.

– Сзади! – предупредил ее Аджеми.

– Стой! – в один голос крикнули второй брат-Крылатый и Ахмед. Это, кажется, касалось скорее Догана.

Все они опоздали: выкрик застиг фехтовальщиков уже в воздухе. Башар и не думала больше отступать, а Доган не собирался останавливаться. Они вдруг метнулись друг на друга прыжком, мгновенно перекрыв дистанцию, на которой, казалось, только камень или метательный нож достать может, а не эспада в руке.

* * *

Махпейкер увидела, как ротанговый клинок упруго выгнулся, ткнувшись Башар под грудь; выпад девушки тоже достиг цели, но об этом Махпейкер, мгновенно бросившаяся на помощь подруге, даже не подумала.

Мальчишки тоже сорвались с места, но они снова опоздали. Доган опередил их, он даже Махпейкер опередил, первым успев подхватить на руки медленно оседающую Башар. Сам кособочился, но держал крепко, даже слишком крепко: девушка, морщась от боли, попыталась вывернуться. Парень на это не обратил внимания, а вот Махпейкер украдкой перевела дух. Но все равно бережно переняла подругу у Догана, а когда тот все-таки не понял, что надо разжать руки, отпихнула его локтем, решительно, даже злобно: он виноват, виноват, виноват, очень сильно виноват – и пусть хорошо запомнит это!

Тут подоспели остальные мальчишки, тоже напуганные тем, что показ фехтовальных приемов вдруг превратился во взаправдашнее смертоубийство (по крайней мере им так казалось), – и, страстно желая помочь, спасти, утишить боль, поскорее зажать несуществующую рану, опрокинули их троих наземь, сами тоже на ногах не удержались. Покуда разбирались, где чья конечность, Махпейкер быстро оттащила Башар на шаг от образовавшегося завала. Она уже поняла, что ничего по-настоящему страшного не произошло: крови на платье не было, ребра (она быстро прощупала) оставались целы, то есть подруга отделалась просто ушибом, пускай болезненным и сбившим дыхание.

Она сидела прямо на траве, обнимая Башар, полулежащую лопатками у нее на коленях. Рядом, осторожно распутываясь, поднимались с земли мальчишки: некоторые из них еще были уверены, что пострадавшая девушка находится где-то под грудой их тел, так что стремились быть одновременно и быстры, и аккуратны в движениях. В общем, на них сейчас забавно было смотреть, но следовало удержать улыбку, потому что неправильно смеяться над будущим повелителем правоверных, даже если ты – его гёзде и вам нечего скрывать друг от друга.

Вам-то нечего, но вот ведь и другие его подданные сейчас рядом. То есть будущие подданные. А пока что всего лишь братья и друзья.

Кроме того, смешнее всех выглядит сейчас не Ахмед, а Доган, все еще испуганный и раскаивающийся.

А вообще-то, можно ведь смеяться не вслух, а движением глаз, прикосновением рук, голосом тела… И говорить так тоже можно, во всяком случае, если сидишь рядом, тем более в обнимку.

В гареме такую манеру разговора осваивают раньше многого иного…

«Больно тебе?» – спросили пальцы Махпейкер, бережно прикоснувшись к боку Башар.

«Да так… – неопределенно шевельнула плечами подруга. – Ой, вот здесь не трожь! А вот здесь можно».

«Значит, все-таки больно, – констатировала Махпейкер. – А встать ты действительно не можешь?»

«Да ты что, смеешься, что ли? – Башар возмущенно изогнулась. – Но пусть эти дурачки еще немного себя пообвиняют».

«Не все они себя обвиняют. – Махпейкер легонько качнула подбородком. – Вот этот, сама видишь, стоит как стоял».

Башар шевельнулась – в том смысле, что, мол, пускай: даже лучше, если в обрушившейся на них (ну, почти на них) куче сражающихся окажется на одного бестолкового мальчишку меньше. Хотя, вообще-то, и он мог бы побеспокоиться.

«Ну вот такой он, значит, – одновременно сказали они друг другу, по-прежнему бессловесно. – Впрочем, какая нам разница: мы ведь предназначены не ему!»

Окончание этой фразы у них получилось не вполне одинаковым. Махпейкер нахмурилась, пытаясь понять, отчего так, – но тут время беззвучных речей завершилось.

– О мой шахзаде, прикажи – пусть скорее позовут госпожу Жирафу! – Аджеми махнул рукой куда-то в сторону решеток, отделяющих двор состязаний от женской половины дворца.

– Дурак!!! – Ахмед замахнулся было, но не ударил; закрыл лицо рукой и мучительно покраснел. Ясно же, юный янычар знать не знает, что за зверь такой «жирафа», для него это просто имя Хадидже. Но раз уж он ее поминает сейчас – значит, ему известно, когда и по какому поводу она проявила себя как целительница…

Нет тайн во дворце: ни в женской его половине, ни вот тут…

* * *

Это случилось, по меркам их нового бытия, давно. Аджеми тогда всего на пару тренировок здесь появился. Еще не было ясно, надолго ли задержится он в кругу шахзаде… а если да, то вытеснит ли из этого круга двух девчонок-сорвиголов или они сумеют остаться там «своим парнем»?

Мог и вытеснить, сам того не заметив. Прост он был. Потому когда вышел на поединок с Ахмедом – а это, по выбору шахзаде, был кистан-матрак, соответствующий не поединку на саблях, но, можно сказать, дубинному бою, – то честно и просто бил своего противника короткой деревянной палицей, ну и сам принимал от него ответную меру. Тут не подобие сабельной схватки на легких ротанговых клинках, где можно взять искусством, дубинный поединок – лупи да терпи.

Янычар-то, даже на первых годах обучения, терпеть привычен. А вот сыновей султана иному учат.

Хорошо они сразились, Ахмед по общему числу ударов верх взял. Очень хвалил своего напарника по состязанию, а пропущенным попаданиям даже посмеивался: мол, ерунда все это. Так весел был и беззаботен, что даже Крылатых ввел в заблуждение (во всяком случае, так тогда казалось), тем более своих младших братьев, об Аджеми и говорить нечего. А вот девушки, ревниво и настороженно наблюдавшие за этой тренировкой, что-то заподозрили. И потом, когда кистан-матрак подошел к концу и все, кроме Ахмеда, покинули тренировочный дворик, Махпейкер с Башар затаились, украдкой проследили за старшим шахзаде.

Нашли они его в этой самой беседке – без сил лежащим прямо на полу и едва сдерживающим слезы. Конечно, никому он не мог рассказать о таком, никому не мог доверить заботу о своих ссадинах и кровоподтеках. Им, гёзде, девчонкам, доверил бы это вообще в последнюю очередь, но они его даже спрашивать не стали. Ловко раздели в четыре руки («Лежи-лежи, о господин наш и повелитель, у тебя от нас секретов не больше, чем у нас от тебя!»), потом Башар помчалась за бальзамами и притираниями, а Махпейкер, разорвав на полосы свою нижнюю рубаху и вновь накинув платье, поспешила с лоскутами к ближайшему фонтану, благо он тут же во дворе журчал.

Обильно напитав ткань прохладной водой, вернулась в беседку и умело наложила на все ушибленные места влажные примочки. Ахмед, ежась от холода, пытался было возразить, но она объяснила ему, бестолковому, что это надо сделать как можно раньше, а то синяки надолго останутся. «Откуда знаешь?» – спросил шахзаде совсем плачущим голосом: уже понял, что перед гёзде может позволить себе роскошь не притворяться. Махпейкер только фыркнула: «А ты как думаешь, господин и повелитель?»

Тут подоспела и Башар: не с бальзамами, а со встревоженной Хадидже, которая и отвечала перед валиде-султан за эти бальзамы, а также за прочий набор для малого целительства. При виде «жирафы» Ахмед, только что лежавший пластом, чуть не выскочил из беседки в чем был – то есть в одних только мокрых лоскутах. Насилу они убедили своего господина и повелителя, что раз уж Хадидже тоже его гёзде, то и от нее у него секретов быть не должно. Ей ведь так или иначе вскоре делить с ним ложе.

Хадидже, бедняжка, сама заливалась багрянцем и ни на что, кроме синяков, взгляд поднять не смела. Ахмед в конце концов даже посмеиваться над ней стал, как давеча над пропущенными ударами…

* * *

«Госпожа Жирафа» с лекарской сумкой на сгибе локтя уже спешила к ним, проскользнув сквозь узорную калитку. Никто не успел бы за это время ее позвать. Воистину – нет тайн во дворце!

Махпейкер подхватила Башар под мышки, Хадидже – под колени. Доган, бледный, по-прежнему сквозь землю готовый провалиться от чувства собственной виноватости, сунулся было помочь им, но Махпейкер сердито посмотрела на него, и парень действительно чуть не провалился сквозь землю.

Вдвоем девушки быстро внесли подругу в беседку, она совсем недалеко была. Мальчишки остались снаружи, даже отступили на несколько шагов: беседка для них сразу превратилась в «женскую половину».

– Я в него тоже попала, – улыбнувшись, шепнула Башар. – Посмотри: он заметил это или нет?

– Сейчас заметил. – Махпейкер, встав коленями на резную скамью у стенки, осторожно раздвинула зеленое сплетение виноградных лоз, глянула сквозь него. – Ого, еще как заметил: стоило ему тебя в наши руки передать – сразу о себе вспомнил… Здорово ты ему пониже пояса ткнула!

– Именно туда, – Башар снова улыбнулась, – а он мне – в сердце…

– В печень скорее, – рассудительно заметила Хадидже.

– Слушай, что ты делаешь?

– То, что должна. – Хадидже говорила спокойно, но тем «взрослым» голосом, ослушаться которого было неловко: то есть можно, но сразу почувствуешь себя по-глупому строптивой малолеткой. – Ну-ка, подними руки…

Зашуршала ткань.

Махпейкер оглянулась – и увидела, что Башар лежит навзничь, в одних шальварах: платье и рубашка аккуратно развешены на соседней скамье. На правом боку ее набухает багровый до черноты кровоподтек.

– Ты вообще-то зря храбришься. – «Госпожа Жирафа» со всем тщанием прощупала ушибленное подреберье, покачала головой, достала из поясного кошеля флакон с бальзамом. – Терпи, сейчас немного больно будет…

– Ой!

– Да что ты как маленькая. Сейчас… вот так… Немного повернись, еще… Довольно. Что ж, повезло, ничего страшного: считай, просто тростью получила. Бывает…

– Думаешь, могло быть хуже? – Башар подняла голову.

– Еще как, – серьезно кивнула Хадидже. – Совсем невесело могло получиться. Он, наверно, хоть чуточку, но все-таки удержал выпад.

– Ну… да, похоже, – неохотно признала пострадавшая. – Будь иначе, мне бы его не достать: вот настолько, насколько у него рука длиннее, он меня бы и проткнул. А я до него только едва дотянулась бы, разве что оцарапала… если настоящим клинком…

– Там и царапины достаточно! – тоном знатока сообщила Махпейкер.

– Не всегда, – Башар произнесла это с не меньшим знанием дела – Но, в общем, так, как получилось сейчас, мы с ним обменялись равными ударами. Он мне сердце пронзил… пускай печень, результат тот же. А я ему – то, что для мужчин дороже сердца…

Она села на скамье, слегка поморщилась от боли, но решительно потянулась к одежде.

– Оба вы пронзили друг другу сердце, – глядя в сторону, тихо произнесла Хадидже. – Давно уже…

– Ой, скажешь тоже!

Минуту-другую три подруги сидели рядом, молчали – слова были не нужны. Даже смотреть друг на друга избегали.

– Он, смотрю, до сих пор приседает, трет неудобоназываемое место… – нарушила молчание Махпейкер, снова выглянув из беседки.

– Правда? – забеспокоилась Башар. Торопливо оправив платье, встала на скамью рядом, потянулась к той же щели между виноградными лозами – и охнула, болезненно скособочившись.

– Сиди! – хором ответили подруги, взяв ее за плечи.

– Надо ему помочь… – тем же «взрослым» голосом произнесла Хадидже, но осеклась.

– Сиди! – хором ответили на сей раз Махпейкер и Башар, таким же движением придержав за плечи старшую подругу. Та уже и сама сообразила, до ушей залилась багрянцем: осматривать «неудобоназываемое место» ей совершенно точно не подобает, они, все трое, – гёзде шахзаде Ахмеда, а не его друзей.

По-видимому, Догану все же досталось слабее, чем могло показаться. Он уже не был занят своим ушибом, а, судя по жестикуляции, всячески признавал свою вину. Но с ним не соглашались. Ахмед, похоже, настаивал, что он, допустивший этот поединок, виноват больше всех, второй близнец-Крылатый тоже свою долю вины искал, даже Аджеми раскаивался, хотя уж ему-то в чем себя винить? Наверно, в том, что именно из-за его упрямства дело вообще повернуло к схватке на эспадах, – да еще в том, что он слышал о лекарских навыках Хадидже… но последнее, кажется, Ахмед решил считать не имевшим места, а то ему самому осталось бы только сгореть со стыда.

Двое младших шахзаде стояли чуть в стороне от своих товарищей по матраку, не принимали участия в их угрызениях. Ну, так они-то и вправду не виноваты: ни Яхья, ни Мустафа.

– Наверно, хватит их мучить? – прошептала Башар.

– Им полезно, – неумолимо заметила Махпейкер. – Да они ведь не так уж и мучаются, иначе за настоящим лекарем послали бы, а не только за «госпожой Жирафой» (она улыбнулась Хадидже; та укоризненно качнула головой, но тоже не удержалась от улыбки).

– Да, – подумав, согласилась Башар. – Мой серебряный рыцарь сейчас испытывает страшную неловкость от того, что он ударил девушку палкой, – но он отлично понимает, что мы не сыграли с ним в ту же игру, как вторая пара миньонов…

– Вторая пара кого? – чуть помедлив, спросила Хадидже.

Насчет «серебряного рыцаря» вопрос не задала. Не сочла важным – или и без объяснений догадалась о фигурке на гидравлиде? Махмейкер с досадой на себя саму подумала, что даже они с Башар, знающие, насколько умна их подруга, порой воспринимают ее поистине голубиную кротость как признак невеликого ума.

– Миньонов, – повторила Башар. – Это… ну, в общем, те самые беи, приближенные франкского короля Анри. У которых был шестерной поединок – и пятеро в нем легли, причем четверо не встали. Мне-то о нем знать положено, а вот откуда про этот бой слышали Крылатые…

– Да уж почему бы им не слышать, – пожала плечами Махпейкер, – или не читать… Может быть, на том же языке, на котором ты слышала-читала. Они ведь из какого-то очень непростого рода…

– Ты права. Они не просты, – задумчиво кивнула подруга. – Совсем не просты… Слушай, давай окликнем мальчишек, жалко же!

– Подождут! – возразила Махпейкер не менее решительно, чем минуту назад. – Им полезно еще немного почувствовать себя виноватыми. Больше ценить нас будут. Особенно твой тебя…

Тайн между подругами не водилось, так что при этих словах в ее голосе проскользнула лукавинка.

– Выдумаешь тоже… – Башар зарделась. – Тогда уж и твой – тебя.

– Наш – нас, – тихо поправила ее Хадидже. – Ахмед верен своему слову, но не искушай судьбу…

– Молчу-молчу. – Башар досадливо прижала ладонь к губам. – Ты, как всегда, права, госпожа Жирафа.

– Пока еще – да…

Они снова помолчали, без слов понимая, что это «пока» относится не к правоте, а к «жирафе». За последние месяцы Ахмед словно бы подпрыгнул к небу, резко прибавив в росте. С мальчишками такое случается: вот только что он паренек, которого называют «юношей» лишь из почтения к его роду или статусу, а через полгода – уже взрослый и рослый парень, юноша без всяких оговорок.

Если так, то вскоре он перестанет быть ниже Хадидже. Но пока…

– Тебя валиде сюда направила? – спросила Махпейкер, перебрасывая мостик разговора через течение иного ручья.

– Разрешила мне к вам выскочить. – Хадидже выделила первое слово. – Не направила. Я, увидев, что стряслось, вскочила – а она не стала меня за косу удерживать.

– Да ничего не стряслось вообще-то. А ты, значит, так и сидела в полной готовности? – Башар кивнула на сумку.

– Я-то что… При Сафие-султан сейчас дежурит кто-то из младших евнухов, особо быстрый на ногу, чтобы в случае чего за лекарем бежать. Эфенди Абдуррахман сейчас там, у султана.

Младшие подруги недоуменно переглянулись. Абдуррахман был искуснейшим из дворцовых лекарей, и неудивительно, что он почти все время проводил при повелителе правоверных: тому, по слухам, нездоровилось чаще, чем в прошлые месяцы. Гораздо труднее понять, для чего он может понадобиться бабушке Сафие. То есть если для нее самой, то ничего удивительного: она ведь как-никак старше собственного сына. Но если для внука…

Что тут делать лучшему лекарю Блистательной Порты? Пластырь на ссадины накладывать, синяки и шишки исцелять? Для этого и лекаря попроще более чем достаточно. Да и самой Хадидже хватит.

Хватило же ее сейчас…

– Пока был матрак, она не волновалась, – пояснила Хадидже. – А вот томак ее тревожит.

– А, вот в чем дело…

Томак. Вообще это в определенном смысле часть матрака, поскольку все, чем занимаются в этом дворике, и есть матрак: даже рукопашные поединки, даже сегодняшняя «дуэль миньонов». Но если глянуть не столь широко, то матрак – это когда щит в левой, деревянный клинок в правой… короче говоря, подготовка к настоящему бою и именно на поле боя. Там ведь именно так все, остальные сочетания – от иблиса.

Поэтому томак – отдельно. Это бой на особого рода бассалыках, «шнуровых» кистенях. Понятно, вместо ударного ядра там мягкое било, мешочек с песком внутри чуть большего мешочка с шерстяными очесами: иначе на каждой тренировке по меньшей мере один труп прибавлялся бы. Даже таким кистенем можно ушибить довольно-таки серьезно, ну так голова ведь защищена, на ней специальный тюрбан поверх плотной шапочки фесского войлока. А при ударе по телу томак не страшнее, чем основное оружие матрака. Будущему воину на такие ушибы жаловаться смех и стыд.

Был какой-то мастер-томакчи, под руководством которого шахзаде тренировались раз в неделю, но девушки его никогда не видели: эти тренировки проходили, разумеется, за пределами гаремного двора. Сюда томакчи путь был закрыт – и то чудо, что Ахмед как-то ухитрился устроить дело так, чтобы братьев-Крылатых пропускали. Ну, кому охота ссориться со старшим шахзаде, которому, вполне возможно, совсем скоро престол наследовать.

Пара-тройка евнухов была томаку немного обучена, и для них путь в этот дворик не запретен, однако их здесь тоже не привечали: для юных шахзаде они представляли слишком уж малый интерес. Во всех смыслах. Прежде всего как напарники по тренировкам.

Махпейкер и видела-то этих евнухов лишь мимолетно, в самые первые дни появления Крылатых. Молоденький, еще с «цветочным» именем (Гладиолус, кажется), и двое постарше, Лятиф и Илхами… или Илхами не для занятий томаком приходил?.. Какая разница, впрочем: теперь их сюда не зовут.

Но все равно непонятно, что тревожит Сафие-султан.

– Бабушка… – пожала плечами Башар.

Наверно, она права. Бабушкам положено беспокоиться за подрастающих внуков. И не всегда получается самой себе объяснить, почему что-то тревожит, а другое нет. Даже если эти вещи одинаково опасны. Точнее, безопасны.

– Ладно, девочки. – Хадидже, похоже, приняла решение за всех них. – Давайте хоть мы не будем добавлять ей тревоги. Не за внука, так за одну из нас.

– Ой, и правда! – Махпейкер вскочила на ноги.

– И турчонка жалко, – добавила Башар. Она тоже поднялась, старательно делая вид, что не замечает устремленных на нее взглядов подруг – задумчивого Хадидже и лукавого Махпейкер: «Да, как же, об Аджеми ты думаешь, а не о своем Догане!»

Но они не успели сделать и шага к выходу из беседки. Сзади кто-то демонстративно кашлянул и, не скрываясь, шумно завозился.

Девушки, одновременно вздрогнув, обернулись, чтобы встретить ехидный взгляд Ахмеда. Старший шахзаде, отделившись от товарищей, подобрался к беседке сзади, раздвинул виноградное плетение и заглянул между лоз внутрь, как Махпейкер наружу выглядывала.

– Ага, – громко сказал он, и в голосе было ехидства не меньше, чем во взгляде. – Хитрые девицы не спешат сообщить нам, что у них все в полном порядке.

– Почти так, о господин мой и повелитель, – нашлась что ответить только Хадидже. – Можешь успокоить cвоего друга: ему не довелось ранить женщину, он лишь…

Она не договорила, потому что Ахмеда больше не было рядом с беседкой: выяснив, что хотел, он уже шагал к своим братьям и друзьям.

Юноши быстро обсудили что-то между собой, причем было видно, что Доган и в самом деле испытывает огромное облегчение, а Аджеми буквально руки к небу воздел, благодаря Аллаха. Потом Ахмед кивнул в сторону дальней стены двора – и все они отправились туда, где на поворотных кольях были водружены закованные в доспехи истуканы «крестоносцев». Там же было сложено и оружие для сегодняшнего томака…

Не прошло и минуты, как весь тренировочный двор заполнился грохотом и лязгом: мальчишки лупили по истуканам так, словно вправду перенеслись во времена хачлы сеферлери, крестовых походов, – и, стоя плечом к плечу, отражали рыцарскую атаку.

Девушки молча переглянулись. Судя по звуку, там пошли в ход не мягкие кистени, а кое-что куда как серьезнее. Так что у бабушки Сафие в самом деле были основания опасаться за своих внуков.

Или все-таки нет? Ведь они же не друг с другом искусством боя меряются, но отрабатывают силу и точность ударов. На «крестоносцах». А латный манекен, как бы он ни был похож на рыцаря, ответный удар не нанесет, это уж точно…