В настоящем издании представлены воспоминания Михаила Михайловича Мелентьева (1882–1967). Перед читателем пройдет вся жизнь этого незаурядного человека, врача от Бога, тонкого ценителя музыки, коллекционера, оставившего в дар своему родному городу Острогожску замечательное собрание произведении искусства, человека, обладавшего удивительным даром творить добро окру жавшим его людям. В книге помещены также воспоминания сестры Михаила Михайловича Анны (Анны Михайловны Долгополовой, 1884–1970), с которой его всю жизнь связывали самые близкие отношения.
Родиной Михаила Михайловича был провинциальный город Острогожск Воронежской губернии. Острогожск, заложенный казаками в XVII веке, в истории русской культуры более всего известен, быть может, как родина художника И.Н.Крамского, сыном которого в начале XX века в городе было построено здание для совместного размещения библиотеки и художественной галереи имени своего отца. Едва ли не единственная поэтическая картина этого небольшого города в русской классической литературе — в «думе» К.Ф.Рылеева «Петр Великий в Острогожске»:
Именно этот тихий городок застал автор воспоминаний. Архитектурный облик Острогожска сложился в основном в XVIII веке, и тогда же во многом установились нравы и порядки городской жизни, законсервировавшиеся на столетие. Эти черты бытовой обстановки и образы людей давно ушедшей эпохи оживают на страницах воспоминаний М.М.Мелентьева. Перед читателем пройдут и неповторимые подробности духовной жизни русской провинции, отнюдь не тусклой и не инертной, чутко реагировавшей на все процессы, происходившие в России.
Михаил Михайлович родился в небогатой купеческой семье. Мать его была неграмотна, отец — малограмотен. В семье росли восемь детей (выжившие из двенадцати родившихся). Образование старших братьев закончилось приходским училищем. Темы семьи, традиционного быта и начального образования предстают перед читателем в двойном освещении в воспоминаниях Михаила и Анны Мелентьевых. Михаил и Анна были первыми в семье, кто настоял на продолжении образования, следующей ступенью которого служила классическая гимназия.
Конец века, на который пришлись детство, отрочество и ранняя юность Анны и Михаила, для Острогожска, как и почти для всей России, был временем, в некотором, но очень существенном отношении, схожим с петровским. Несмотря на политическую стабильность и «замороженность» России Победоносцева, шел неудержимый процесс распространения европейской культуры за пределы дворянского сословия и столичной разночинной интеллигенции, прежде всего в среду купечества и мещанства. По сути дела, это была вторая после Петра волна исхода из традиционного быта и бытия, определявшихся складом патриархальной жизни в соединении с православной религиозностью. Исхода на сей раз ненасильственного, хотя в историческом масштабе и достаточно стремительного.
История семьи Мелентьевых дает немало материала для размышления над этими глубокими переменами. В воспоминаниях Анны Михайловны особенно явственно звучит мысль о дистанции между сословиями, остро ощущавшейся в ее детстве и отрочестве. И в то же время не возбранен был, хотя и нелегок, путь преодоления этой дистанции — через получение образования, дававшегося гимназией и дополнявшегося навыками этикета, культурными запросами и оценками, впитывавшимися из окружающего «воздуха», из общения с семьями дворянской и разночинной интеллигенции. Немало страниц в воспоминаниях брата и сестры посвящено пробуждению тяги и страсти к образованию, нелегкому пути от начальных классов приходской школы до гимназии.
Желание получить высшее образование привело Михаила Мелентьева в Москву. Ценой отказа от своей доли наследства он получил возможность учиться на медицинском факультете Московского университета. Годы учебы его, 1905–1911,— эпоха первой русской революции и последующего накала партийной борьбы. В его воспоминаниях мы находим интересные подробности о тогдашней обстановке в университете, об отношениях к событиям в Москве и в провинции.
Анна Михайловна в эти же годы окончила Высшие женские курсы В.И.Герье (впоследствии, уже в пожилом возрасте, она воспримет как знак судьбы встречу и завязавшуюся дружбу с дочерью основателя курсов Софьей Владимировной Герье, убежденной теософкой). В 1908 году она вышла замуж за Владимира Саввича Долгополова, давнего острогожского друга молодых Мелентьевых, выпускника Лесотехнической академии. Вместе им суждено было прожить сорок один год и пройти все испытания, выпавшие на долю их поколения.
После университета М.М.Мелентьев отбывает воинскую повинность в днепровском пехотном полку, офицеры которого послужили в свое время прототипами героев «Поединка» А.И.Куприна. Демобилизовавшись, в 1912–1914 годах молодой врач работал в Москве, одно время возглавлял городскую больницу в Наровчате (Пензенская губерния). Эти страницы воспоминаний дают важные и интересные черты организации медицины и пути становления врача в предреволюционной России.
В 1914 году Мелентьев вновь оказался на военной службе и был направлен морским врачом в Кронштадтский военно-морской госпиталь. Глава «Кронштадт» — одна из самых драматичных в его воспоминаниях. Ему пришлось пережить наиболее кровавую страницу Февральской революции, массовые расправы матросов и «народа» с офицерами, самое начало того «красного террора», который, приобретая все более и более организованные формы, на протяжении десятилетий, то затухая, то вспыхивая с новой силой, будет терзать Россию. Здесь была расстреляна и его друг, девушка, оставшаяся на всю жизнь единственной любовью Михаила Михайловича.
Приехав в 1918 году в Москву, он, по собственному признанию, испытывал ощущение «конченого человека». Между тем, именно в это время начался новый этап в жизни мемуариста. В круг его опеки попал четырнадцатилетний юноша Владимир Свитальский. Одинокий, нравственно твердый и сильный по характеру человек, Мелентьев и раньше, и позже не раз принимал на себя роль руководителя и советчика, к нему тянулись и у него искали поддержки люди с тонкой душой и изломанные жизнью. Но для Владимира Свитальского Михаил Михайлович стал не только близким другом и советником, но и фактически заменил ему родного отца, отношения с которым у юноши были весьма сложными. Вскоре Свитальский переселился к Мелентьеву и на долгие годы стал для него самым близким человеком.
В 1923 году, в период относительной нэповской «оттепели», начался, возможно, самый благополучный и устойчивый период в жизни автора воспоминаний. Он переезжает в подмосковное Алабино, где вместе с близкими ему по нравственному складу и судьбе коллегами продолжает в местной больнице традиции земских врачей. Мелентьев занимает удобную и большую квартиру во флигеле бывшего демидовского «замка». Здесь складываются особые, присущие ему формы быта и домашнего уюта. Он получает возможность разместить и расширить свою коллекцию старинных вещей и фарфора, собирать которую он начал еще в ранней юности. Его усилиями квартира постепенно превращается в своеобразный музей. Двери дома широко открыты для гостей, создается свой круг общения, в который входят многие музыканты и художники. Тогда же начинается его многолетняя дружба с известным пианистом К.Н.Игумновым.
Володя Свитальский в это время явственно обнаруживает свой дар художника-графика. Учится он, правда, неохотно и нерегулярно, что объясняется, с одной стороны, отказом принять принципы современной школы графики — школы Фаворского — и вместе с тем… все острее проявляющимся сложным характером юноши, с самого начала сознательной жизни ощутившего себя «лишним» и обреченным человеком. Михаилу Михайловичу все это доставляло немало хлопот и огорчений. В 1931 году Свитальский, практически случайно замешанный в студенческое сопротивление властям, попадает в Бутырскую тюрьму и затем на Соловки. В 1933 году завершается и алабинский период жизни Мелентьева.
В этом году в связи с «делом» четырнадцати врачей (во главе с личным врачом М.Горького Д.В.Никитиным) был арестован и Михаил Михайлович. Во время следствия у него была изъята и более не возвращена часть дневников, которые он ценил и бережно хранил. После семимесячного заключения в Бутырской тюрьме он получил приговор: высылка на три года свободнопоселенцем в Медвежью Гору. Здесь Мелентьев занимает ряд весьма высоких медицинских должностей, работая одновременно на нескольких местах. Своим талантом врача и человеческой чуткостью ему удается снискать расположение самых противоположных людей, сошедшихся на этом острове «архипелага ГУЛАГ». Воспоминания дают немало подробностей, новых имен и судеб в истории сталинской «тюрьмы и ссылки» и рисуют, в частности, почти парадоксальную картину «расцвета культуры» в далеком карельском поселке, где «умелой рукой» было собрано немало талантливых и творческих людей, брошенных на строительство Беломоро-Балтийского канала.
Михаил Михайлович — продолжает писать здесь свои дневники и ведет большую переписку с друзьями, бережно им впоследствии хранившуюся. В Медвежью Гору, испытав немало мытарств после своего освобождения из Соловков, к нему приехал Свитальский. Именно здесь были созданы его лучшие графические сюиты: силуэтные иллюстрации к «Евгению Онегину» и «Борису Годунову», выпущенные вскоре в преддверии столетней годовщины гибели поэта массовым тиражом. Роль самого Мелентьева в этом неоценима: не только создание благоприятных для работы Володи внешних условий и человеческого климата, но и подбор необходимых текстов и материалов, мягкое и взыскательное обсуждение достигнутого, «продвижение» через друзей и знакомых готовых работ, публикация которых осложнялась лагерным прошлым художника. Свитальский собирался посвятить М.М.Мелентьеву свои иллюстрации к «Борису Годунову». Книга вышла без этого посвящения, но в истории книжной графики XX века имя незаурядного художника должно быть неотделимо от имени его старшего друга и покровителя.
В марте 1936 года, получив свободу, Мелентьев возвращается и Москву и поступает на работу в диспансер. В Москве его ожидал и тяжелейший «квартирный вопрос». В апреле 1937 года сильнейшим ударом для него стала трагическая смерть Свитальского в Загорске. Под впечатлением свежей потери Мелентьев создает свой первый опыт воспоминаний — «Книгу о Володе» (1938). Она проникнута теплотой и любовью к этому талантливому и непростому человеку и в то же время включает в себя массу писем и документов, с беспощадной правдивостью рисующей нравственные парадоксы его жизни. Книга эта для современного нам читателя во многом может служить документальной параллелью к романам К.Вагинова «Козлиная песнь» и «Зависти» Ю.Олеши с их двойными трагическими коллизиями: столкновением «бывших» людей, сохранивших изысканную культуру, с новым миром, ее презирающим, и, с другой стороны, открывающими декадентский излом и внутренний трагический разлад в душе героев. «Книга о Володе» включала немало тем, делавших невозможной публикацию ее в то иремя. Несмотря на это, Михаил Михайлович давал читать рукопись достаточно широкому кругу. О сильном впечатлении свидетельствуют письма читателей, помещенные в его мемуарах. За главным героем, возбуждавшим зачастую смешанные чувства, тогдашние читатели разглядели и второго героя, самого доктора Мелентьева, чье душевное благородство вызывало неизменное восхищение. Широкому читателю «Книга о Володе» становится известной только сейчас.
Вслед за «Книгой о Володе» Мелентьев начал писать свои воспоминания, обрабатывая бережно им хранившиеся дневники и переписку.
Великая Отечественная война стала одним из самых насыщенных событиями и встречами периодов биографии Михаила Михайловича. Осенью 1941 года Михаил Михайлович вместе с семьей сестры отправляется в эвакуацию в Чкалов (Оренбург), где работает заведующим городской поликлиникой. В 1943 году, ненадолго вернувшись из эвакуации в Москву, он уезжает во Владимир, где до конца войны возглавляет обе городские больницы. Эти четыре года жизни уложились в один полновесный том его четырехтомных машинописных воспоминаний, где звучат голоса десятков корреспондентов Мелентьева, составляющих внушительную повесть о жизни в тылу, о мере отчаяния, борьбы и надежды, которыми жили простые люди и отечественная интеллигенция.
Живя во Владимире, Михаил Михайлович узнал, что в Тарусе продается дом, принадлежащий артистке Н.А.Смирновой и С.В.Герье (дочери основателя московских Высших женских курсов). Дом этот был куплен Михаилом Михайловичем вместе с сестрой Анной Михайловной. Первого июля 1946 года Мелентьев перевез часть своего имущества из Москвы и Владимира в Тарусу, после чего начал обустраивать в своем вкусе дом и приводить в порядок сад. В доме разместились картины известных мастеров, старинная мебель, книги, коллекция фарфора. А хозяин дома, вышедший уже на пенсию, продолжал свою врачебную деятельность в местной больнице.
Каждый год тарусский дом гостеприимно распахивал свои двери для гостей. Вокруг Михаила Михайловича собирались талантливые незаурядные личности: музыканты К.Н.Игумнов и Н.И.Голубовская, С.М.Симонов, А.А.Егоров и В.С.Белов, художники Н.В.Крандиевская-Файдыш, А.В.Григорьев, Зоя Сахновская, Е.В.Поленова-Сахарова (дочь В.Д.Поленова), писатели Ю.Казаков, С.Федорченко, сестра Марины Цветаевой Валерия, дочь философа В.В.Розанова Татьяна, мемуарист, известный в прошлом политический деятель В.В.Шульгин и много других по-своему интересных людей.
В полуголодной и разоренной послевоенной стране дом Михаила Михайловича давал уют и отдохновение многим и многим остро нуждавшимся в этом людям. В «Синей книге» — домашнем альбоме, заполнявшемся гостями Мелентьева, — сохранились теплые слова, посвященные дому и его хозяину. Вот что написал Сергей Сергеевич Толстой (внук Л.Н.Толстого): «Чего хочет сердце человеческое? Оно хочет прежде всего тепла и ласки. Трудно представить себе большее тепло и большую ласку, чем те, которые дает Михаил Михайлович.
Чего хочет душа человеческая? В наше время душа человеческая, может быть, хочет больше всего покоя, отдыха. Трудно представить себе кого-либо, кто так мог бы "упокоить" человека и так "успокоить" душу, как Михаил Михайлович.
Чего жаждет ум человеческий? Он жаждет больше всего умной сочувственной беседы, беседы с таким собеседником, который и слушает, и сам говорит, беседы зараз и отзывчивой, и сообщающей. И еще он, ум человеческий, жаждет приобщения к творчеству другого, равно как к возможности проявить свое творчество. Нет, думаю, такого замечательного собеседника и такого по-настоящему творческого человека, как Михаил Михайлович.
Чего, наконец, жаждет тело человеческое? Увы, столь многого, что это трудно перечислить, вплоть даже, иной раз, до одеколона после бритья. И это все, включая одеколон, оно получает в гостеприимном, душевном, ласковом доме Михаила Михайловича».
Здесь, в Тарусе, еще раз проявился особый талант Михаила Михайловича, сопутствовавший всей его жизни: талант соучастия, сочувствия, душевной поддержки другого человека. Именно об этом его качестве по-разному, но с одинаковой благодарностью, вспоминают его корреспонденты. В этом, может быть, одна из главных тайн личности доктора Мелентьева. Сверх тех свидетельств о нем, которые читатель встретит на страницах книги, приведем еще отрывок из воспоминаний его племянницы Ирины Владимировны Долгополовой: «Был у него удивительный дар, дар общения с людьми, независимо от того, рафинированный ли это интеллигент или мужичок из деревни около Тарусы, приехавший на базар продать поросенка или курицу, или озлобившийся до предела человек, или человек, решивший умереть, потерявший веру в свои силы… Михаил Михайлович всегда выходил из этих бесед с глазу на глаз победителем. Люди уходили от него улыбаясь, говоря при этом, что очень любят его».
В конце жизни Мелентьев решил передать свою коллекцию в музей родного города Острогожска. В собрании его к тому времени были ценнейшие вещи: акварели Альберта Бенуа, «Этюд с аистами» В.Д.Поленова, набросок Ф.А.Малявина к картине «Рязанские бабы», большое полотно Ф.А.Бронникова «Гимн пифагорейцев восходящему солнцу…» (о нем некогда писал Ф.М.Достоевский), французские гобелены, выполненные по картинам Монсантье, бисерные вышивки старинных мастериц, стекло и фарфор знаменитых русских заводов, изысканная мебель красного дерева, множество других художественных вещей и среди них конечно же работы В.А.Свитальского, созданные некогда в доме Михаила Михайловича. Все эти работы занимают отдельный зал острогожского музея, у которого посетителя встречает надпись: «Дар землякам доктора М.М.Мелентьева».
В последние годы жизни Михаил Михайлович написал завещание, в котором прежде всего просил родных сохранить «Книгу о Володе» и тома воспоминаний «Мой час и мое время»: «Нужно только хранить их. О чем я и прошу. Каждая книга, как и человек, имеет свою судьбу. Я верю, что когда-то и мои книги увидят свет».
Для того, чтобы это пожелание стало реальностью, должен был измениться политический и цензурный режим. Отдельные фрагменты воспоминаний начали появляться в печати с 1990 года. Полностью же обе его книги выходят из печати только сейчас, в первый год следующего века. Когда-то друживший с Мелентьевым Михаил Дмитриевич Беляев (известный литературовед и создатель музея-квартиры Пушкина в Ленинграде), познакомясь с частью воспоминаний в 1946 году, писал: «То из них, что Вы мне читали, безусловно хорошо и по содержанию, и по форме. Кроме того для будущего читателя они важны уже одним тем, что явятся записками среднего человека, т. е. как раз тем, чего всегда не достает истории и без чего история неполна и непонятна». Можно, наверное, согласиться с этим суждением, добавив только, что перед нами предстает здесь жизнь человека «среднего» в социальном, но отнюдь не в нравственном измерении.
Воспоминания Мелентьева дождались печати во многом благодаря многолетним усилиям Ирины Владимировны Долгополовой, его племянницы, дочери Анны Михайловны. С Ириной Владимировной читатель не раз встретится и на страницах книги. Она родилась в 1910 году, закончила Политехнический институт в Ленинграде. В войну ей пришлось долго работать в блокадном Ленинграде, выполнять тяжелейшие задания по эвакуации заводов и налаживания производства оружия и боеприпасов на новых местах. После войны она несколько лет работала в Германии по обеспечению репарационных поставок, затем по восстановлению ранее эвакуированных заводов. Много душевных сил и тепла отдала она заботе о пожилых матери и дяде. Следуя семейной традиции, и сама Ирина Владимировна продолжает писать воспоминания, которые ждут еще своего издателя. Хочется пожелать ей здоровья и бодрости духа и еще и еще раз поблагодарить за заботу о семейной летописи, значение которой выходит далеко за рамки одной семьи.
Евгений Вильк, кандидат филологических наук