Так или иначе, а настроение было испорчено. О дедушке все забыли, и он понял, что роль хозяина у него явно не получилась. Он часто вздыхал и едва заметно разводил руками, словно говорил про себя: «Ну что ж поделаешь? Так получилось…»
Растерянность дедушки была слишком очевидна, и Вася, рассердившись, решил набраться силы воли. Он нахмурил свои выцветшие брови, слегка наклонил вперед стриженую голову и сжал кулаки. После этого он прошелся среди споривших ученых и наконец наткнулся на Андрея Петровича, который очень обрадовался и заговорил с ним, как с хорошим и давним приятелем:
— Вот, не верят тебе! Говорят, что ты не мог разморозиться. А я говорю — мог. Вася Голубев не такой мальчик, чтобы обманывать. Ты же пионер?
— Конечно! А почему они не верят? — удивился Вася. — Ведь я действительно разморозился. Стоит только посмотреть на меня, и каждый поймет, что это правда.
— Видишь ли, Вася, всегда были и, к сожалению, есть и сейчас такие люди, которые считают, что, если что-нибудь происходит не так, как они думают, значит, это ложь. Полвека все ученые были твердо убеждены — и это подтверждалось фактами, — что человек да вообще всякое живое существо, попавшее под длительное воздействие атомных излучений, должно или заболеть, или умереть. Поэтому все атомные установки окружаются специальными защитными устройствами. Но вот твой случай заставляет думать, что не все атомные излучения влияют на живое существо губительно. И ведь, собственно, это не ново. Радиоактивными веществами люди лечились уже давно. За последние десятилетия в этом были достигнуты особенно большие успехи. Но еще не было случая, чтобы человек, пролежавший замерзшим полвека, оживал. Вот тут-то и начинается главный спор. Одни говорят, что если ты и в самом деле разморозился, то не потому, что попал под длительное воздействие атомных излучений. Другие уверены, что ты вообще не «воскресал», потому что и не замерзал. Просто ты жил в очень отдаленных местах и слишком отстал от существующей цивилизации. А третьи — в частности, я и многие мои коллеги в самых различных частях света — уверены, что ты действительно замерзал, а потом действительно отмерз и не как-нибудь, а именно благодаря атомным излучениям.
— Скажите… скажите, Андрей Петрович, неужели я разморозился с помощью атомных излучений? — очень осторожно и почтительно спросил Вася.
— Я в этом уверен.
— Но ведь атомных-то станций поблизости нет, — возразил Вася.
— Как — нет? А вот это? Разве это не атомные станции?
Андрей Петрович показал на строения с блестящими крышами, что высились на дальней гряде сопок. Как раз оттуда все так же, как и несколько дней назад, несся ровный, теплый, напоенный удивительным ароматом ветерок.
— А… а что же это? — спросил Вася.
— Вот как! Ты просто не знаешь, что это такое. Ну, тогда садись, и, пока там спорят ученые мужи, я тебе все объясню.
Они присели на траву под кустом багульника. Над ними плыли перистые облачка, а вдали клубились кучевые. Шелковистой зеленью отливало широкое пшеничное поле. Поблескивая, тихонько струилась речушка.
— Видишь ли, лет десять назад советское правительство, а также правительства других стран решили победить вечную мерзлоту. Ты знаешь, что это такое? (Вася кивнул головой.) На Крайнем Севере огромной линией установили атомные реакторы. Так называемый климатический пояс. Тепло, которое они выделяли, подогревало холодный полярный воздух. Весна пошла на север, и вечная мерзлота медленно, но верно отступала. Тепла было маловато, и оно несло в себе вредные излучения. Но вот люди добыли на других планетах элементы, которых нет на Земле. Они обладали гораздо большим запасом атомной энергии, чем все известные земные элементы, особенно один из них — макроний. По старой памяти, люди считали, что и этот звездный элемент также излучает вредные для живого существа лучи. Но тут появились странности. Не только русские ученые, но и канадские заметили, что после применения макрониевых реакторов для растапливания вечной мерзлоты резко снизились всевозможные заболевания, сократилась смертность. Это же заметили американские, монгольские, норвежские ученые — ведь до северных границ этих государств дыхание макрония все-таки долетало. А вот ученые более южных стран не верили в чудодейственные качества макрония… Твое же отмерзание, Вася, заставляет подумать о многом. Мы теперь можем предположить, что излучения макрония помогут нам если и не совсем победить самую смерть, то уж, во всяком случае, отвоевать у нее многие позиции. Конечно, маловеры будут еще долго спорить, не верить фактам. Но мы-то верим твоему размораживанию и, конечно, теперь начнем заниматься вопросами излучения макрония гораздо больше, чем прежде.
Вася слушал ученого очень внимательно. Он понял, какие изменения произошли в его городке и во всей округе, понял, какому случаю был обязан: ведь макрониевые реакторы стояли как раз против того места, где была яма, в которой он замерз. Понятно, что их излучения и разморозили Васю. И он только удивился, почему умные люди не хотят этому верить. Не верят они ни ему, ни дедушке, ни этому симпатичному Андрею Петровичу. Он задумался. Задумался и ученый. Вокруг ямы по-прежнему бушевали научные страсти.
— Видишь ли, Вася, — сказал он, — если бы ты был не один, вот тогда бы тебе поверили даже маловеры! А то один в поле не воин, как говорит русская пословица.
— А я отморозился не один, — сказал Вася и посмотрел на Андрея Петровича.
Тот недоверчиво покосился на мальчика и спросил:
— А кто же отморозился вместе с тобой?
— Мамонт. Тузик. — И, замечая, что ученый не верит ему, Вася повторил: -Да, мамонт Тузик.
— Так… — протянул Андрей Петрович. — Где же теперь твой мамонт Тузик?
— Мы его оставили на лосевой ферме… Вы не верите? Да? А мы, честное пионерское, оставили его на лосевой ферме! Он, понимаете, еще только начинал приручаться… И потом, он очень боится атомок… Вот мы и не решились вести его в город. Мало ли что может натворить недрессированное доисторическое животное!
— Очень хорошо, — сказал старый ученый, но Вася по его глазам видел, что он ни капельки не верит. — Очень хорошо. А позволительно спросить: кто это «мы»? В яме с тобой был еще кто-нибудь, кроме мамонта?
— Да нет же! — закричал Вася. — Нет! В яме я был один. И мамонт, конечно, — добавил он поспешно. — А «мы» — это дедушка Маслов, его внук Женька и его внучка Лена.
Андрей Петрович даже отодвинулся. Его глаза широко открылись, смуглые щеки покрылись румянцем.
— Значит, и дедушка, и внучка, и этот… ну, Женька видели твоего мамонта?
— Ну конечно, видели! Они даже катались на нем! — Вася чуть помедлил и добавил: — Это я их катал!
— Где твой дедушка? — закричал ученый и вскочил на ноги так ловко, словно он был не ученым, а всего лишь школьником шестого класса. — Подайте сюда немедленно дедушку!
— Он не мой дедушка, — сказал Вася. — Но все равно он стоит там, возле ямы.
Расталкивая ученых всех стран, Андрей Петрович подбежал к яме. Дедушкин парадный костюм был еще более помят, на нем появились грязные пятна — видно, он ходил между тесно составленными машинами и задевал за их крылья. Лена стояла возле электронки, и глаза ее светились тревожно и грустно. Но когда подбежал Вася, то в них блеснула радость, и Лена облегченно вздохнула. На месте не было только Женьки. Но и он отыскался: Женька уже успел пристроиться к операторам телевизионной студии. Он помогал перетаскивать провода и приборы и уже так вошел в свою роль помощника, что начал даже покрикивать на ученых, чтобы они «не мешали кадру».
Андрей Петрович даже не поздоровался с грустным дедушкой и сразу же закричал на него:
— Почему вы сразу не сказали, что вместе с Васей Голубевым был еще и мамонт? Или, может быть, его не было?
Дедушка стал краснеть — быстро, стремительно. Даже склеротические жилки на его пухлых щеках исчезли в сплошной алой краске.
— Видите ли… — начал он, — мне казалось, что, если все произойдет сразу, будет не так интересно.
— Что — все? — опять закричал Андрей Петрович. — Почему сразу?
— Ну, и мамонт, и Вася… Я думал, что будет лучше, если уважаемые ученые сначала изучат Васю, а потом уж мамонта. Тем более что мне даже самому не верится, что это был мамонт. Я очень хорошо знал когда-то Васю Голубева. Он был такой отчаянный выдумщик, что я вовсе не ручаюсь, что он привел настоящего мамонта. Знаете, не всему верь, что видишь. Я даже иногда думаю, что он просто обманул нас, выдав обыкновенного слона за мамонта.
Вася задыхался от возмущения. Вот он, Женька Маслов! Он ни капельки не изменился, даже прожив целых полвека. Он такой же маловер и такой же завистник, каким был в школе.
— Дедушка, — возмутилась Лена, — но я же точно знаю, что это мамонт!
— Откуда ты можешь это знать? — искоса поглядывая на Лену, спросил дедушка. — Может быть, он просто наклеил шерсть на слона и теперь выдает его за мамонта.
— Я не понимаю тебя, дедушка! — с некоторой сдержанностью в голосе сказала Лена, и глаза ее заблестели твердо, как сталь. — Если бы Вася действительно наклеил волосы на слона, они бы обязательно отодрались, когда я и Женька карабкались на него. А волосы были крепкими.
— Ну, знаешь, — возмутился дедушка, — это не доказательство! Неужели можно поверить, что не успевший отмерзнуть мальчишка сразу же приручил доисторическое животное? Понятно, что это дрессированный, но замаскированный слон.
— Дедушка, — с недобрым спокойствием сказала Лена, — но ведь и я тоже приручила его с помощью сахара. Не могла же я знать Тузика раньше!
Дедушка так смешно засопел, так беспомощно замахал руками, что даже очень серьезный и возбужденный Андрей Петрович не мог не улыбнуться. Он спросил:
— Значит, все-таки слон это был или мамонт?
— Почему — «был»? — вдруг обиделся дедушка. — Он и сейчас есть. Мы его оставили на лосевой ферме. Что ж вы думаете, я не понимаю, как это важно? Я прекрасно понимаю. Но я думаю, что, прежде чем говорить об этом мамонте, его нужно проверить. Так я думаю.
Дедушка с таким упоением говорил «я», так смешно выпячивал при этом грудь, что Вася понял: ему очень хочется быть главным в этой истории. Он, пожалуй, даже жалеет, что не он замерз в свое время.
«Эх, Женька Маслов, Женька Маслов, — горько усмехнулся Вася, — если бы ты знал, до чего же трудная вещь не то что чужая, а даже своя слава! Потаскали бы тебя, как меня, — тогда бы узнал!»
Андрей Петрович не стал больше слушать дедушку. Он подбежал к телеоператорам, поговорил с ними, и через несколько минут над усеянным возбужденными, спорящими учеными пригорком прозвучал его усиленный радиорепродуктором голос:
— Уважаемые коллеги! Мне кажется, что нам нужно на время отложить наши споры. Вначале следует изучить все факты. Я это говорю потому, что мы знаем только один факт: отмерзание мальчика Васи Голубева. Между тем это не все. Голубев размораживался вместе с доисторическим животным — мамонтом. Я полагаю, что, если мы убедимся в том, что мамонт действительно существует, наши споры перейдут в иную плоскость. Тогда мы будем говорить не о достоверности размораживания, а о том, благодаря чему оно произошло и какие выводы нам нужно сделать из этого, как поставить обнаруженные явления на службу человечеству.
Ученые стали медленно собираться к яме.
— Я предлагаю, — продолжал ученый, — ознакомиться с рассказами людей, которые не только видели ожившего, размороженного мамонта, но и кормили его, катались на нем. Предоставим им слово.
Первому пришлось говорить Васе, хотя дедушка и попытался было сразу же завладеть вниманием присутствующих. Но Андрей Петрович сказал, что, поскольку он только видел мамонта, а не катался на нем, он выступит предпоследним.
Когда Вася закончил свой рассказ, вокруг ямы столпились все: каждому хотелось посмотреть на яму, в которой размораживался мамонт. Передние успели рассмотреть ее как следует и заметили, что одна стена еще хранит очертания мамонтовой туши. Эти ученые уже начинали верить Васе. Но задние не видели этого. А они хотели увидеть. Постепенно возникла давка: задние нажимали, а передние упирались каблуками, чтобы удержаться, и земля стала скатываться в яму. Послышались возмущенные крики, кто-то сорвался и, увлекая за собой глыбы земли, покатился вниз. Вскоре очертания мамонтовой туши оказались засыпанными.
Вполне понятно, что те, которые подошли к яме последними, уже не смогли увидеть эти важные доказательства и не совсем верили тем, кто их видел раньше. А те, кто их видел, были очень обижены тем, что их столкнули в яму, и громко возмущались. Таким образом, вместо успокоения ученых страстей случилось обратное: страсти разгорелись еще сильней. Андрею Петровичу с большим трудом удалось установить порядок, да и то только потому, что смотреть на яму было уже незачем.
Выступления Лены и дедушки ничего нового не дали, но рассказ Женьки вызвал необыкновенный интерес, особенно в том месте, где говорилось о рыболовной удаче Тузика. Отовсюду раздались крики.
— Этого не может быть! Мамонты никогда не питались рыбой!
— Это выдумка! Мамонт — травоядное животное!
Женька слушал, пытался возражать, объяснить, как все получилось, но на него не обращали внимания. Тогда он, рассердившись, буркнул: «Смотри-ка, еще не верят!» — и побежал к электронке. Он вскоре вернулся с объемистым свертком и поднял его над собой так, чтобы все видели кусок жареного тайменя.
— Вот видите?! — закричал он. — Вот этого тайменя поймал Тузик, а мама его зажарила. Если кто-нибудь не верит мне, пусть попробует.
И надо сказать, что ученые стали пробовать. Тут дело не в том, что они вдруг, сразу поверили Женьке, а просто каждому хотелось попробовать рыбу, пойманную доисторическим животным. Ведь такую рыбу, конечно, никто никогда не пробовал. Ученые-врачи обнюхивали и рассматривали рыбу, причмокивали и делились своими впечатлениями с коллегами. Но факт был налицо: таймень был отлично прожарен и по-настоящему вкусен. Маловеры были посрамлены, и Женька мог торжествовать полную победу.