Тэн не спешил на кухню. Он повернулся лицом к стене и внимательно наблюдал за перемаргиванием разноцветных блуждающих огоньков, изредка нажимая на еле заметные на ровном фоне стен не то выступы, не то кнопки.
Все на корабле пришло в еле заметное, ровное и настойчивое движение. Медленно и незаметно стали исчезать стол и полумягкие стулья. Они не проваливались в пол, а как бы рассасывались в нем. Медленно и незаметно вливались в пол и упавшие со стола во время взлета чашки и миски. Они не спеша, с достоинством теряли свои очертания, неотвратимо поглощаясь полом.
Впрочем, теперь уже нельзя было сказать, что пол — это пол. На корабле все еще происходило неторопливое и размеренное перевоплощение предметов обстановки…
Только теперь Юрий понял, почему Зет скомандовал: «Закончить преобразование». Происходило именно неторопливое преобразование.
Те места корабля, которые перед взлетом по всем признакам были полом, теперь постепенно становились стенами, а одна из стен превращалась в пол. Но сказать это со всей точностью было невозможно.
В сущности, на корабле ничего не происходило. Стены, пол, потолок как бы текли, перемещались вокруг центра тяжести корабля, ни в чем не меняя ни своего внешнего вида, ни окраски. Все так же перемаргивались разноцветные огоньки, все так же от стен и пола исходил приятный, чуть пульсирующий зеленовато-синий свет — свет космических просторов.
И все-таки все преобразовывалось. Юрий даже не заметил, как и когда исчез наклон, и ему уже не нужно было опираться о стену, хотя порой ему и казалось, что его все-таки чуть клонит набок. Это смещение, наклон были бы гораздо сильнее, если бы не наполовину облегченный вес его тела и работа гравитационной корабельной установки.
Словом, все могло бы произойти незаметно, как и задумывалось, вероятно, конструкторами корабля, если бы не Шарик.
Он все время спал так крепко и так безмятежно, что о нем, в сущности, забыли. Когда наметился крен корабля и край его кровати-дивана приподнялся, он скатился к самой стене, устроился поудобней, пригрелся и засопел еще старательней.
Но когда на корабле заканчивалось таинственное преобразование и кровать-диван вместе с подушкой тоже растворились теперь уже в полу корабля, Шарик пристроился на полу, спросонья взвизгнул и вскочил на ноги — лохматый, угловатый и смешной.
Юрий и космонавты рассмеялись.
— Ушибся, наверно… — сказал Зет.
Шарик посмотрел на него, как заметил Юрий, очень внимательным и совсем не похожим на собачий, серьезным взглядом и удрученно, отрицательно покачал головой.
Юрка смотрел на старого дружка и не мог понять, какие изменения произошли с ним.
А что они произошли — это было очень заметно: Шарик был не только взъерошен и как будто растерян, но, главное, он стал каким-то угловатым. Всегда веселый, кругленький, быстрый, сейчас он выглядел худым, давно не кормленным щенком. Явственно обозначились мослы на крупе и даже лопатки. И очень странные были у Шарика глаза — затаенные, растерянные. И в то же время в них бродило выражение недоумения, словно он прислушивался к самому себе и не мог понять, что с ним делается.
— Он просто хочет есть, — со смехом сказал Квач.
Шарик внимательно посмотрел на него, вздрогнул и вдруг униженно закивал, взвизгнул и стал тереться о ногу Квача, заглядывая ему в глаза.
Такого с Шариком не бывало никогда. Он был гордой собакой.
«Неужели я его довел до такого состояния? — подумал Юрий. — Но ведь если я и кормил его плохо, то ведь только одни сутки. А потом, на корабле, он все-таки поел. Что же с ним такое?»
Нет, Шарик как бы переродился. Все в нем было другое и непонятное.
— В самом деле, ребята, давайте скорее поедим — и начнем разгон. Юра, Тэн — на кухню!
Шарик радостно взвизгнул и помчался вперед. Он безошибочно знал дорогу на кухню.
Это тоже показалось Юрию очень подозрительным и загадочным. Возможно, конечно, что Шарик обследовал корабль, пока Юрий спал, — пес он любопытный. Но как он понял, что нужно идти именно на кухню, — этого Юрий представить не мог.