Технический юмор. Писатель и редактор.
– Здравствуйте! Вы юмористические рассказы печатаете?
– Печатаем, печатаем.
– Правда, юмор у меня, как бы это сказать, технический.
– Как – технический?
– Ну, я пишу с юмором о машинах.
– Только о машинах?
– Почти. А точнее – о фрезерных машинах.
– Только о фрезерных?!
– Ну, не совсем, а, собственно говоря, только о самих фрезах.
– Весь юмор о фрезах?!
– Ну, это я, конечно, преувеличил, а говоря по правде – только о кольцевых фрезах.
– Только о кольцевых?! Прекрасно!
– Да. Причем – только о тех, которые применяются в пилах.
– Только в пилах?! Это как раз то, что нам нужно на сегодняшний день.
– Да! Только в пилах и только в камнерезных.
– Потрясающе! Значит, вы занимаетесь юмором только кольцевых фрез камнерезных пил?
– Вот именно! Причем с шириной пропила – четыре сантиметра.
– А с… глубиной пропила?
– А с глубиной – сто двадцать.
– Не пойдет.
– Что, слишком мелкий пропил?
– Нет, слишком глубокий. Для нашего журнала.
– Но ведь такова действительность!
– Я понимаю. Но поймут ли другие?
– Да кто будет считать эти сантиметры?!
– Вы ещё не знаете нашего читателя. Один-два сантиметра он, конечно, пропилет. Но глубже…
– Да что здесь пилить?! Это же известняк!
– Известняк?! В таком случае вы обратились не по адресу. Наш журнал называется «Проблемы затупления кольцевых фрез камнерезных пил при обработке гранита».
На дачу.
Ну-к, убери копыта: я в вагон зайду. Да не лай, борода! Залазь, Надюха! Она со мной заместо младенца грудного. Я её на колени посажу. К бабке этой.
Давай, Надюха, откупоривай! Да я про окно говорю. Замаскируйся, бабуль. Чичас раскидушка в окно влетит. Молодцом, бабуля, увернулась!
Эй, с газетой, как тебя там? – подписчик – на-кось лукошко с дробью повесь. Оп-па! Подавай, Надежда, удочки. Все путем. Бабулю только с крючка сыму.
Садись, Надюха. Который на гитаре, как тебя там? – Адриано Чипполино – уступи-к женщине место. У нее ж все конечности перегружены. Очи-то разуй! А это не лапай. Это не пулемет. Это насос огородный. У нас же пять грядок огурцами засеяно. Солеными.
Че читаешь-то, бабулькин? «Искусство долголетия»? Брось: поздно уже. Прими-к лучше на ручки огнетушитель. Мы ж на природу едем, к реке. Ну че ты надулась, клюшка? Не ндравится – пешком ползай. Лучше подыми-ка ножки – я те под ножки мотор задвину. Мы ж лодку на цепи держим.
Эй, профессор, у тебя газетка свежая? А у Надюхи печень телячья свежая. Бабуле сок на тужурку капает. Одолжи газетку до завтрева. Мы её опосля в реке простирнем. Да не дергайся ты так! Я тебе содержание устно обрисую. Значит, попытка переворота сорвана, организаторы банкета наказаны, огонь отступил. Ф-фу-у! Кажись, все, Надюх. Осталось только ведро с краской пристроить. Повыше ставь, на полку, чтобы людей не попачкало. А ты, очко, не возбухай. А то в тамбуре очнешься.
Точняк, страдающая? Во. Только от окна отлепись: любит он тебя, любит. Встань туда, Рэкс. Он у нас, собака, завсегда пейзажи в дороге смотрит.
И чего так тесно, Надюх? Как в следующий раз поедем? Мы ж дачники. Нам ещё шлакоблоки надо перевезти и проволоки колючей моток. А воду мы на месте возьмем, чтобы ров вокруг дачи наполнить. А вагоны какие-то узкие пошли. Едешь – как в саркофаге.
А где со струментом? Эй, тарзан, сбацай нам колыбельную «Хрен уснешь!» Да погромчей.
А ты, глухая, разбуди нас на двадцать девятом километре.
Трогай, кондуктор!
Кое-что о биоритмах.
Вот, говорят, разные там филологи-физиологи нашли в организмах людей биоритмы. И теперь согласно этим биоритмам разным людям следовает спать в разное время. Грубо говоря, футболистам на своём поле следовает играть днем, а на мериканском – зимой.
Я это к чему говорю? А к тому, что я сам на воротах стою. Не, не в бутсах, не голкипером. А в валенках, сторожем. Но спокойно нести службу не дают. Отвлекают.
Вот давеча ворота украли. Пока я занят был. Вечером ложился – стояли ворота. Утром встаю – нету. Одно пространство зияет. Окружающееся.
Да мне, собственно, и не жаль эти ворота. Меньше бегать: открывать-закрывать. Мне сторожку жаль. Не, не которую в то мое дежурствие унесли. Бог с ней. ещё лучшее. Я пышол на склад, взял спальный мышок, палатку интуристскую, клинья вбил. Все путем. Утром встаю – нету.
Да честно говоря – и не надо. Пес с ей! За его обидно. Породистая такая дворняга была. Может, они ему кляп в рот положили, чтоб он нервы им не мотал, а может, он сам у их на поводу пышол. Стол вить у его какой был? Диятический. Все, что ему полагалося, я сам съедал. Вот он, наверно, и продался им. ещё дорогу, наверно, показывал, собака!
И главно, сообщить некуда. Хочу в телефон позвонить. Приготовил палец. А сунуть некуда. Вместе со шнурком, оглоеды. Спысок ыбонентов только оставили.
Хочу свыснуть. У меня свысток завсегда на гвоздике висит. Запасной. На ымынины преподнесли. Первый у меня ещё в то дежурствование сняли. Хочу свыснуть. А свыснуть некуда. Один гвоздик торчит. В гвоздик не свыснешь.
И даже бежать не в чем. Одежу уперли. Я во всем порядок люблю: штанцы
– на стульчик, носки – на батарею, зубы – в стакан. А тут просыпаюся – ни черта нету. Одна повязка нарукавная. В одной повязке далеко не побежишь.
Хорошо хоть темнотища жуткая. Зажег спычку – ничего не вижу. Поднял спычку повыше – гляжу: степь кругом. Ни фабрики, ни кассы.
Что, думаю, делать-то? Где мне теперь зарплату получать?
Ну рази я виноват, что меня ночью бессонница не мучает? У меня биоритмы такие, ядреный лапоть! И к своим биоритмам я никого не допущу!
Или пусть мне заместителя дают, чтоб меня охранял, или уволюсь, к лешему! Сторож, он всем нужон! Перед сторожем все двери открыты!
Кольцо. Рассказ джентльмена.
Что в наше время кольцо? Допустим – тонкое. И где-то даже – золотое. Тонкое золотое кольцо означает, что у вас, кроме кольца, ничего нет. А толстое?
Задумал я жениться. Поехал толстое кольцо покупать. Вообще никаких нет. То есть – есть, но все на руках.
Тут мне мужик один говорит:
– Возьми то-то и дуй туда-то!
Я обрадовался, поймал тачку.
– До кольца, – говорю, – дуй!
Ну, таксист меня не понял…
Пока мы с трамвайного кольца возвращались, все кольца расхватали.
Невеста меня не дождалась, выскочила за другого – с кольцом.
Тут вдруг во всех магазинах кольца выкинули. Понял: пришла пора снова жениться. Быстренько купил новенькое кольцо. Быстренько подыскал новенькую невесту.
Перед свадьбой свидетель говорит:
– Дай кольцо померить.
Померил – снять не может. Пришлось за невесту свидетеля отдавать.
Потом кольца опять исчезли. А я как назло опять невесту нашел.
Ну, бабка моя рогом упиралась, не хотела серьгу из уха в кольцо переливать, но я с нее ночью снял, утром перелил, днем подал заявление.
Перед свадьбой свидетель говорит:
– Дай кольцо посмотреть.
Ну, дал я ему в лобешник. Он вместо кольца круги увидел перед глазами.
Ну, перебинтовали ему лоб фатой, приехали во дворец. Стала невеста мне кольцо надевать, а оно не лезет. Пальцы у меня, как сардельки, – распухли. Крепкий все-таки у свидетеля лоб оказался!
Невеста говорит:
– Товарищи, кому кольцо подходит?
Ну, нашелся, конечно, один. Скрипач. Расписались они. А я опять обедаю чаем, носки штопаю прямо на ноге.
Со следующей невестой пока не регистрируюсь. Жду, пока она разведется. Все-таки и кольцо у нее своё.
Книголюбы. Драма идей.
На сцене – лопата, воткнутая в землю. Рядом с ней – студент. На нем только очки и джинсы.
Он лежит и читает старую толстую книгу. Видимо, проходит в колхозе практику.
Появляется бригадир. Он в грязных сапогах и в ватнике, накинутом прямо на голую тельняшку.
БРИГАДИР. Опять книгу на работе читаешь, бумперебум?
СТУДЕНТ. «Любите книгу – источник знаний».
БРИГАДИР. Чего, чего?
СТУДЕНТ. Горький. А Фрэнсис Бэкон так сказал (листает книгу): «Книги – корабли мыслей».
БРИГАДИР. Кончай дурака валять, бумперебум! Бездельник.
СТУДЕНТ. «Прочесть как следует произведение… вовсе не безделица». Гоголь.
БРИГАДИР (у него чешутся кулаки). Ох, и быть же беде! Ох, беда будет…
СТУДЕНТ (листает книгу). «Не оценишь радость жизни, не вкусивши горечь бед». Шота Руставели.
БРИГАДИР. Ну, слушай, это же некрасиво! Все работают, а ты…
СТУДЕНТ (быстро листает книгу). «Гибкость ума заменяет красоту». Стендаль.
БРИГАДИР. Тьфу, бумперебум! Согласен. Но о работе-то тоже надо думать. Не желаешь работать – так и скажи: мол, я не желаю…
СТУДЕНТ. «Жизнь без желаний ни на что не нужна». Айбек.
БРИГАДИР. Значит, все-таки желаешь, а почему не работаешь? С книгой, понимаешь ли, тут… уединился…
СТУДЕНТ. «Уединение с книгами лучше общества с глупцами». Буаст.
БРИГАДИР. Да ты, бумперебум!.. Ты хоть думаешь, о чем говоришь?!
СТУДЕНТ. «Ни о чем не думает лишь тот, кто не читает». Дидро.
БРИГАДИР. Ох, и на опасный же ты путь встал! Путь ты себе выбрал…
СТУДЕНТ (лихорадочно листает книгу). «Путь, усыпанный цветами, никогда не приводит к славе». Лафонтен.
БРИГАДИР. Да, конечно. Это – да… Но ты можешь сейчас оторваться от книги и поговорить со мной нормальным языком, бумперебум?! Или книга тебе дороже?
СТУДЕНТ. «Милее книги друга в мире нет». Алишер Навои.
БРИГАДИР (натянуто смеется). Ты думаешь, ты что-то новое сказал, да? Ты же ничего нового не сказал!
СТУДЕНТ. «Сколько нелепостей заставляет говорить страсть сказать что-нибудь новое». Вольтер.
БРИГАДИР. Да ты просто повторяешь чужие мысли!
СТУДЕНТ. «Следовать за мыслями великого человека – есть наука самая занимательная». Пушкин.
БРИГАДИР (впадает в меланхолию). Теперь я вижу, как страсть к чтению превращается в порок.
СТУДЕНТ. «Нет ничего поэтичнее порока».
БРИГАДИР (на мгновение выходит из меланхолии). А это кто сказал?
СТУДЕНТ (заглядывает в книгу). Флобер.
БРИГАДИР. Ой-ля-ля! Флобер – и такое сказал! Ну читай, читай все подряд! (Рвет на груди тельняшку). Что же ты не читаешь? Читай! (Снова впадает в меланхолию. Закуривает вместе со студентом. После долгой паузы, как бы разговаривая с самим собой). «Не стремись знать все, чтобы не стать во всем невеждой».
СТУДЕНТ. Что?!
БРИГАДИР. Да это я так (тушит сигарету). Демокрита вспомнил. А Жан-Жак Руссо в своё время заметил: «Злоупотребление чтением убивает науку».
Студент поражен.
Бригадир вынимает уз-за пазухи точно такую же книгу. Листает.
А вот Лев Толстой интересно сказал: «Читать всего совсем не нужно».
Студент вскакивает на ноги, хватает лопату, разворачивается и уходит. Бригадир прячет книгу под ватник и обращается к зрителям.
А вообще-то, между нами: «Нет такой книги, из которой нельзя научиться чему-нибудь хорошему». Гете.
Уходит.
(На бис можно произнести ещё несколько цитат).
Крепкий отец. Пародия в стиле «ретро».
Нельзя сказать, чтобы 1946-й год сложился для Джузеппе Сантиса неудачно. Доход от игорного дома, купленного у Вентуры, превзошел все ожидания. Кроме того, с этой продажей Вентура окончательно утратил былое могущество среди нью-йоркской мафии, и пальма первенства с молчаливого согласия семи Больших семей перешла к Сантису.
Именно об этом размышлял старый Сантис по кличке Крепкий отец, когда в него врезался лимузин.
Помятая дверца с трудом отворилась, и из машины, согнувшись, вылез Петруччо, единственный из оставшихся в живых сыновей глухого Вентуры. Модно сшитый шрам от левой щеки до правого бедра выдавал в нем наклонность к самокопанию и острым ощущениям.
– Привет, Петруччо! – как можно дружелюбней сказал Сантис, помня, что не захватил с собой никакого оружия, кроме обычного крупнокалиберного кольта, кастета, гарроты, пера и бутыли с цианистым калием.
Вместо ответа Петруччо вынул из кармана длинного плаща кулак величиной с пивную кружку и резко ударил.
Сантис медленно упал, но быстро поднялся.
– В чем дело, Петруччо? – спросил он, лихорадочно ища в кармане какой-нибудь пистолет.
Ни слова не говоря Петруччо размахнулся и что есть силы ударил Сантиса ногой в ухо.
– Что с тобой, Петруччо? – виновато улыбаясь, спросил Сантис.
Не давая ему опомниться, Петруччо натянул на руку перчатку с металлическими пластинами и ударил Сантиса под колено.
– Мальчишка! – прошептал Сантис, выбираясь из витрины с дамскими принадлежностями.
Петруччо промолчал, но чувствовалось, что он обиделся на это оскорбление.
И действительно – он зашел в телефонную будку и позвонил знаменитому метателю ножей Луиджи Безрукому, который в это время был без работы и резал лук в пиццерии напротив.
– Ну, раз такой разговор, я ухожу, – сказал Сантис и пошел домой, поблескивая ножом в спине.
Петруччо выхватил из-за пазухи чугунную болванку и незаметно ударил Сантиса по голове.
– Сицилийская скотина! – процедил сквозь зубы Сантис, раздвигая заклинившиеся челюсти ножом, вытащенным из спины.
Он был ослаблен после гриппа и еле держался на своей деревяшке. Деревяшка была как новая, поскольку Сантис каждое утро подстругивал её топориком.
Петруччо достал из-под плаща составные части автомата, собрал его, приставил дуло к груди Сантиса и прицелился. Целился он хорошо, потому что был одноглазым. Как и Сантис.
– Ну что, поговорим с глазу на глаз? – сказал он и выстрелил Сантису в грудь.
Но промахнулся. И пули пробили старику лоб.
Сквозь дырку во лбу старика Сантиса Петруччо увидел бегущих полицейских. Пора было сматывать.
Петруччо смотал бикфордов шнур, который он собирался подкопать под Сантиса, и просто швырнул в него бомбу.
Страшной силы взрыв разворотил здание, и все пятнадцать этажей вместе с жильцами рухнули на беднягу Сантиса.
– Убегаешь, трусливая гиена?! – крикнул своёму товарищу Сантис и закурил.
А Петруччо сел в лимузин и, дав по Сантису прощальный залп из трехдюймовой базуки, на бешеной скорости помчался в Синг-Синг, свою любимую тюрьму, чтобы успеть к вечерней поверке.
На следующий день все газеты Нью-Йорка вышли с огромными заголовками: «Очередная вылазка мафии. Юбилейное покушение на Крепкого отца! Джузеппе Сантис доставлен в свою любимую больницу. Руки, ноги и туловище целы. Но пока не найдены. Как заявил сам пострадавший: „Я думаю, против меня что-то замышляется“!»
Зима ожидалась суровой. Петруччо начинал кровопролитную войну против Крепкого отца.
Дядя Вася. Почти по Чехову.
Веранда. Нина Ивановна пьет чай. Где-то слышен звук телевизора.
НИНА ИВАНОВНА (плачет). Как все скучно… пошло…
Появляется Фишка.
ФИШКА. Крученый удар в верхний угол!
НИНА ИВАНОВНА (смеется). Как скучно, глупо, бледно, вяло, бессмысленно, бесцельно, без выдумки, без огонька играют наши ребята.
ФИШКА. Зенит – чемпион!
Появляется дядя Вася.
ДЯДЯ ВАСЯ (задумчиво). Эти надписи уже везде пишут. Над каждой дыркой. Я, например, надпись «Спартак – чемпион!» уже в туалете видел. Так что даже непонятно, среди чего «Спартак» чемпион. Спрашивается тогда: каким местом они играют? И в какие ворота?
Появляется Протасов.
ПРОТАСОВ (горячо). Главное – попасть в ворота!
НИНА ИВАНОВНА (смеется). Протасов, миленький! Мало попасть в ворота – надо ещё промахнуться мимо вратаря!
ДЯДЯ ВАСЯ (задумчиво). Наш вратарь болен. Очень болен. У него мяченедержание.
ФИШКА. «Водоканал» – чемпион!
Уходит.
ПРОТАСОВ (горячо). Скоро! Скоро наши будут играть лучше. Может быть – даже через пятьдесят лет.
НИНА ИВАНОВНА (плачет). Я вспоминаю наши ворота. Раньше наши ворота были такие маленькие, а теперь какие-то большие.
Голос за сценой: «Штанга!»
Прихрамывая, выходит Фишка со штангой.
ПРОТАСОВ (горячо). Нет, обыграем! Я верю! Обыграем, если будем играть только на своём поле.
ФИШКА (поет). Поле… Русское по-о-оле…
ПРОТАСОВ (горячо). Поле надо убрать! Убрать с него все! Траву, ворота, игроков, судей.
НИНА ИВАНОВНА (смеется). А как же без ворот, Протасов, голубчик?! Что же это за поле будет – без ворот? Русское биополе?
ПРОТАСОВ (горячо). Скосить траву и залить поле льдом! Тогда мы выиграем и у барзильцев, и у аргентинцев, и у камерунцев… Причем коньки только у наших, а они – в бутсах.
ФИШКА (прислушивается). Аут!
Фишку уносят.
ДЯДЯ ВАСЯ (задумчиво). Жизнь прожить – не поле… Эх!
ПРОТАСОВ (горячо). Я верю, я уверен, я заверяю, что наши будут играть лучше. Очень скоро. Может быть – даже через сто лет!
НИНА ИВАНОВНА (смеется сквозь слезы). Я заболела, я больна, я болельщица… я глупая, отвратительная болельщица…
ПРОТАСОВ (горячо). Вот подождите, через каких-нибудь пару тысяч лет… Вот увидите!..
За сценой слышен шум падающего тела Фишки или телевизора.
ДЯДЯ ВАСЯ (задумчиво). Фишка заснул.
Выходит Фишка с испуганной ряшкой.
ФИШКА. Гол!
НИНА ИВАНОВНА. Кто гол?
ДЯДЯ ВАСЯ. Чехов… чехов нам не обыграть.
Занавес.
Маклохий и Альмивия. Опера опер.
Краткое содержание
Картина первая .
Вонтамбург конца стонадцатого века. Задворк центринца де Надвсяма. Центриц празднует день яркания своей своячери центрицессы Альмивии. Альмивия пивакает о том, что этот день – самый брильёзный день в её движности. Вместе с ней гудянет весь сбормот. Не гудянет только стёртая трюха центрицессы Альмивии – заглохая Шлямба. «Почему ты не гудянешь вместе со всем честнявым сбормотом?» – вуткает её центринц. «Потому что ты допустякал спотычку, – отвуткает ему заглохая Шлямба. – Ты не притямкал в свой задворк злопукого барбуна Кривчака». Но центринц её уже не чучухает.
Картина вторая .
Вдруг растрескается жваткий бамс!
Это прикандычил злопукий барбун Кривчак. Своими мергапанными кочерягами он хапециет центрицессу Альмивию и ушваркивает её в своё подпадунье. Все ошумлены.
Картина третья .
Жмачное подпадунье Кривчака. Он пытается облюлить Альмивию. Припаргует ей развисюльные дарцупаги и разутряпистые махамотки. Но Альмивия не охотит промухлять свою люлюку на все эти блеснующие звяки. Начинаются кривчаковские тряски.
Картина четвертая .
Задворк центринца де Надвсяма. Кто шмаргнёт от Кривчака Альмивию, тот станет её парнёхом! Но никто не бумкает, как шмаргнуть пресосную центрицессу от злопукой кобяки. Тут из толпы масявок выхляпывает замхатый Маклохий.
«Я шмаргну Альмивию!» – вуткает он на весь задворк. Но масявки над ним бубулькают: «Как же ты, долбуха, шмаргнешь пресосную Альмивию, если у тебя даже чекрыжа нет?» «Вот мой чекрыж!» – отвуткает Маклохий и вынякивает из шидрюких ножнин мощнявый трампас. Все ошумлены.
Картина пятая .
Хабура Маклохия. Он точит свой верный трампас и пивакает о том, как ухайдукает Кривчака.
Картина шестая .
Жмачное подпадунье Кривчака. Он чучухает, что Маклохий цуцокает к нему верхом на коберуле. Вдруг растрескается жваткий бамс! Это Маклохий сцуцокался вниз со своей коберули и разблиндал себе весь нюхамыльник. «Эй, ты, Кривчак, так тебя растопчак! – вуткает Маклохий на все подпадунье. Выхляпывай на каючный драй!» «Ладно, выхляпну, – отвуткает ему Кривчак. – Только не урякай так в мое чучухо!»
Картина седьмая .
Драй Маклохия с Кривчаком. Сначала Кривчак тютюкнул Маклохия. Потом Маклохий тютюкнул Кривчака. Оба трюп трюпа тютюкают и, если ещё могут, пивакают. Но вот Маклохий смизыкал все, чему его учили в шалаге, и одним тютюком отбаркасил Кривчаку чердачину. Кривчак ошумлён. Без чердачины он уже не злопукий Кривчак, а добрюхий Кравчук.
Картина последняя .
Задворк центринца де Надвсяма. Маклохий и Альмивия всех притямкали на свою жевадьбу. «Я ухайдукал Кривчака! Я, я, я!» – пивакает Маклохий. «Ты, ты, ты!» – подпивакают ему масявки. Маклохий и Альмивия сюсямкаются. Все пивакают и закусякают.
Я ищу себе жену. Очерк-мечта.
Я ищу себе жену.
Какой она должна быть?
Я не требую от нее интересной внешности. Пусть у нее будет только стройная фигура и красивое лицо. Она должна быть веселой, когда я шучу. И шутить, когда я прихожу домой навеселе.
Меня не интересует её жилплощадь. Главное – чтобы она была большая.
Не интересует меня и её зарплата. Лишь бы она была не меньше моей.
А вот расходы на свадьбу – поровну: одну половину внесет она, а другую – её родители.
Я уверен: когда мы женимся, у нас появятся общие интересы. Если, например, она не захочет идти со мной на футбол, мы останемся дома и будем смотреть по телевизору хоккей.
Я буду заботиться об её здоровье. Чтобы к ней не попадало сладкое, спиртное, табачное и вредное, я буду все это уничтожать сам.
Она будет у меня одеваться как богиня: просто и недорого.
Я возьму на себя часть её работы, если, конечно, она возьмет на себя всю мою.
Мне неважно, как она будет готовить. Лишь бы это было вкусно. И не обязательно, чтобы это была только русская кухня. Здесь у нее полная свобода: сегодня кухня грузинская, а завтра – венгерская утром и китайская вечером.
Я не буду требовать, чтобы она стирала и гладила. Но белье каждый день должно быть свежее.
Я не буду заставлять её убирать квартиру. Если она хорошая хозяйка, то сделает это сама. А если – плохая, то пусть убирает её мама.
Когда она устанет убирать квартиру, я разрешу ей немного помыть посуду.
А ходить в магазин мы будем вместе: я несу сумки туда, а она – обратно.
Я буду прислушиваться к её мнению, если оно будет совпадать с моим.
Конечно, я буду дорожить её жизнью и, чтобы её не ограбили на улице, ни за что не выпущу из дома больше с деньгами.
Я не буду требовать от нее никакого подчинения. Пусть только выполняет мои пожелания.
Я ищу себе жену.
Я готов отдать ей полжизни, если она отдаст мне свою целиком.
Если её не будут удовлетворять мои требования, пусть ищет себе другого мужа.
Вот уже много лет я ищу себе жену.
Сальери и Моцарт. Маленькая комедия.
Сцена I (Комната.)
Сальери (сидит за шахматным столиком один).
Один я здесь. Один на этой сцене.
А Моцарт там. Его пока здесь нет.
Он отравил мне жизнь своей музыкой.
И я ему готовлю кое-что.
(Входит Моцарт. Садится напротив Сальери.) Сыграй мне, Моцарт.
Моцарт.
Что?
Сальери.
Играй, что хочешь.
Но только громко.
Моцарт.
Почему, Сальери?
Сальери.
А чтоб не слышно было, друг мой, Моцарт…
О чем с тобою будем говорить.
Моцарт.
Изволь.
Сальери (старается незаметно бросить яд в бокал Моцарта, но Моцарт это замечает).
Но только выпей прежде, Моцарт.
Моцарт.
Что это? Яд?
Сальери.
Как мог подумать ты Такое, Моцарт?! Хочешь, сам я выпью?
Но только не из этого бокала.
(Сальери быстро делает рокировку бокалов и пьет из одного.) Вот видишь, Моцарт! Пей теперь и ты.
(Моцарт пьет.)
Сальери (засекает время на часах).
Спокойной ночи!
Моцарт.
Разве ночь, Сальери?
Сальери.
Ночь иногда приходит к одному.
(Моцарт садится за фортепиано. Играет. Сальери снимает с него мерку сантиметром. Потом снимает мерку с фортепиано. Уходит. Через некоторое время Сальери возвращается, медленно, опустив голову и плача. На рукаве его траурная повязка. Ставит на фортепиано портрет Моцарт а в траурной рамке. С удивлением замечает, что Моцарт жив. Наливает ещё бокал. Ставит его на фортепиано. Бросает в бокал яд.) Вот твой бокал. Смотри не перепутай.
Моцарт.
А это что?
Сальери.
Лекарство.
Моцарт.
От чего?
Сальери.
А от всего.
Моцарт.
Как – от всего?
Сальери.
А так.
Лишь выпьешь ты его – и вмиг не будет. Всего. Всего, что было у тебя.
(Моцарт выпивает яд. Сальери засекает на часах время и уходит. За сценой слышны звуки рубанка и пилы. Это Сальери сколачивает гроб. Через некоторое время Сальери входит траурным шагом, неся перед собой траурный венок, на ленте которого начертано «Моцарту от Сальери». С удивлением замечает, что Моцарт жив.) Ты хочешь пить?
Моцарт.
Нет, не хочу, Сальери.
Сальери (наливает в бокал Моцарт а вино и бросает туда яд.) Нет, хочешь. Знаю я. Так пей же, Моцарт!
Моцарт.
Ну, что ж, Сальери, – за Твоё здоровье!
(Моцарт пьет.)
Сальери.
Ну, как?
Моцарт.
Что – как?
Сальери.
Как чувствуешь себя ты?
Моцарт.
Прекрасно!
Сальери.
Странно! Может, ты не выпил?
Моцарт.
Нет, выпил я.
Сальери.
Но, может быть, не все?
До дна ли осушил ты чашу смерти?
Моцарт.
До дна, мой друг. На дне тебя я видел.
Сальери.
Так, значит, чувствуешь себя ты плохо!
Моцарт.
Нет, превосходно!
Сальери.
Ты обманщик, Моцарт!
Меня коварно хочешь обмануть!
Так пей за это ты теперь штрафную!
(Моцарт пьет.) Не эту! Стой! О, боже, что ты сделал?!
Моцарт.
Что?
Сальери.
Выпил мой бокал!
Моцарт.
А что там было?
Сальери.
Да то-то и оно, что – ничего!
За то, что ты бокал мой выпил, Моцарт, Ты выпьешь свой!
Моцарт.
Я больше не хочу.
Сальери.
Так, может, съешь чего-нибудь?
Моцарт.
Чего?
Сальери.
Ну, остренького… Чтобы вызвать жажду.
Моцарт.
Что – нож?
Сальери.
Все надо мной смеешься, Моцарт?
Тебе я шутку эту не прощу!
Сейчас последний приготовлю ужин.
Отдать врагу велят его врачи.
(Садится за стол в углу, где у него колбы, реторты, спиртовка. Сквозь дым и пламя видны горящие мщением глаза Сальери. Снова подходит к Моцарту.) А вот и ужин. Пей его, мой Моцарт!
Моцарт.
Я не хочу.
Сальери.
Нет хочешь. Знаю я.
Моцарт.
Ну, хорошо. Хочу. Давай твой ужин.
Сальери.
Да он давно уж здесь. Разуй глаза.
Моцарт.
Не вижу.
Сальери (радостно и с надеждой).
Может, ты ослеп, мой Моцарт?!
Моцарт (тоже радостно).
А, вот! Нашел! Какой-то шарик твердый.
Опять лекарством кормишь ты меня!
Сальери.
То не лекарство, Моцарт, а конфетка!
Моцарт (кладет яд на язык).
Конфетка? Странен вкус её. Горька!
Сальери.
О вкусах же не спорят! Ведь на вкус И цвет…
Моцарт (поперхнувшись).
Нейдет!
Сальери.
Дай стукну по спине!
(Стучит Моцарт а по спине.)
Моцарт.
Стучат!
Сальери.
Я слышу.
Моцарт.
Так поди открой.
(Сальери уходит и возвращается с пузырьком.)
Сальери.
Там никого. Велели передать Тебе вот это.
Моцарт (берет в руки пузырек, осматривает его).
Пузырек с костями.
(Читает.) «Пред потреблением вовнутрь взболтнуть».
Сальери (испуганно).
Кому сболтнуть?! Ты что?! Молчи как рыба!
А, кстати, рыбки хочешь? Закажу я.
Моцарт (выпивает из пузырька весь яд).
Ну, полно! Я играть хочу музыку!
Сальери.
Не сможешь ты играть уж никогда!
Моцарт.
Но я же жив ещё!
Сальери.
Нет, ты уж умер.
Моцарт.
А где же я?
Сальери.
Не знаю, Моцарт. Где ты?!
(Хочет пройти сквозь Моцарта.)
Моцарт.
Ты не в себе. Ты, видно, перебрал.
Сальери.
Тебя здесь нет. Я здесь один. О, горе!
Лишился друга я, а гения – весь мир!
(Моцарт играет.) Чу! Звуки чудных песен! Где-то рядом.
То, верно, я играю?! Значит, гений я!
(Ощупывает Моцарта, садится на него, как на стул.) Эх, был бы Моцарт здесь!
Моцарт.
Я здесь, Сальери!
Сальери.
Вот то-то б удивился он!
Моцарт.
Давно Я удивляюсь: что за бред несешь ты?!
(Перестает играть.)
Сальери.
Ты жив?
Моцарт.
С чего ты взял?
Сальери.
Так ты ж умолк!
Когда б ты не играл, ты жил бы дольше.
(Рассматривает наклейки на бутылках.) А может, сухонького? Иль пивка?
Иль ерш составить?
(Сливает в одну банку водку и пиво.) Надо бы проверить.
Но вот – на ком?.. Проверю на себе!
(Пьет ерша и засекает на часах время.)
Моцарт.
Что на часы глядишь, мой друг, так часто?
Сальери.
Гляжу, осталось сколько жить пивцу.
Моцарт.
Секунд пять-шесть, я думаю, не меньше.
Сальери.
Нет, это слишком мно…
(Умирает и падает, хватаясь за своё горло.)
Моцарт.
Погиб поэт!
С винцом в груди и жаждой вместе с этим.
Да! не ведет к здоровью алкоголь.
Нет! он ведет к музыке гениальной.
Для гения – вино – все, что он пьет!
Для бездаря – все яд, чего не выпьет!
Сцена II пока отменяется.
Фотоальбом. Джентльмен в гостях у дам.
– А это что за мальчик?
– Мой дедушка.
– Такой маленький – и уже дедушка?!
– Ну, тогда он ещё не знал, что будет дедушкой. Он даже о том, что он отец, узнал уже на своей свадьбе.
– А это вы где?
– В Финляндии. Мне все говорили, что я похожа на финку.
– Вы говорите по-фински?
– Нет, просто я все время молчала.
– А это вы с кем?
– С мужем.
– Вы были замужем?
– Нет, это муж моей подруги.
– А это кто?
– Это я с одним мужчиной.
– Я вижу.
– Он сказал, что я похожа на его пятую жену.
– Он был женат пять раз?!
– Нет, только четыре.
– О, какой у вас автомобиль!
– Да, я специально подбирала его к своей губной помаде.
– Вы умеете водить?
– Нет. Но вожу.
– А эту фотографию я, кажется, уже видел.
– Нет, это я на том же месте, но двадцать лет назад.
– Надо же! За двадцать лет вы совсем не изменились: платье то же самое!
– А это – я на водных лыжах.
– А почему с лыжными палками?
– Так вода замерзла!
– А это вы где так загорели?
– Это не загар. Это я искупалась.
– А здесь можно, я угадаю, где вы?
– Попробуйте.
– Эта?
– Нет.
– Эта?
– Нет.
– Эта?
– Нет.
– Но я уже показал на всех!
– А меня здесь вообще нет.
– А это что за красавица?
– Это – я.
– Надо же! Никогда бы не подумал!
– Спасибо за комплимент!
(На голову джентльмена опускается фотоальбом).
Яблочко от яблони
– Ты что, сынок, такой грустный?
– Да у нас сегодня зачет был, а училка меня взяла и спросила.
– А ты бы, сынок, так этой училке ответил, чтобы она навек замолчала!
– Я, папка, ей так и ответил, а она дальше спрашивает.
– Значит, оглохла. И чему её тогда учили, если она все спрашивает, а сама ничего не знает?!
– Её, папка, географии учили.
– Это – где какие органы расположены?
– Нет, папка, география – это где какие насекомые живут. Вот вчера, например, она спросила: «Какие пернатые живут в Америке?»
– А ты что сказал?
– Я сказал: «Индейцы».
– Не только, сынок. Ещё индюшки. А сегодня она про чего спросила?
– А сегодня она велела Алазанскую долину найти.
– Она что, видит плохо?
– Да, говорит мне: «Найди Алазанскую долину». А я, папка, разволновался – и стал не там искать. Под столом, в шкафу.
– Зря искал, сынок. «Алазанскую долину» сейчас нигде не найдешь. Сейчас же вместо нее бормотуху гонят. Она хоть спросила – есть у нас с тобой деньги на бормотуху!
– Нет, папка, она про другое спросила. «Вот, – говорит, – ты живешь в Петербурге…»
– Это ты там живешь, сынок? А я живу в Ленинграде.
– Да нет, это она так говорит: «Допустим, ты живешь в Петербурге. Как тебе попасть в Шанхай?»
– А ты что сказал?
– Я сказал: «На трамвае».
– Правильно, сынок. На четырнадцатом маршруте. Только в «Шанхашку» сразу не попадешь. Там надо, чтобы был свой швейцарец.
– А она, папулька, представляешь, говорит: «Показывать надо на карте. Вот тебе дополнительный вопрос: покажи мне, где находится Дания, и кто её король». Ну, я вынул карту, показал ей короля. А она говорит: «Правильно. Только это не датский король, а бубновый. Придётся, – говорит, – тебе заново сдавать».
– А ты?
– Ну, я сдал, как положено: по шесть штук.
– Так про цифры, сынок, это же не география, а мать-и-мачеха.
– Нет, папка. Мать-и-мачеха – это про русский язык. Причем мачеха – это русский письменный, а мать – русский устный.
– А химия тогда про что?
– А химия – это что кладут на физию, когда у нее страхолюдная анатомия. Химию, знаешь, кто у нас преподает?
– Зачем же мне знать, сынок? Я же не ученый-шизик!
– Ну, ты что, папка?! Он же у нас работает уже двадцать лет!
– Не может быть, сынок! На химии работают только со сроком от трех до семи.
– Эх, папка! Да химию у нас преподает химик. Вот кто!
– Теперь понял, сынок. Химию – химик. Историю – истерик. Музыку – мазурик. Гражданскую оборону – гробик. А ещё она про чего спросила?
– А ещё она про снежного человека спросила. Где обнаружена его стоянка, отчего он прячется и почему не вымер?
– А ты что сказал?
– Я только про стоянку сказал. Что стоянка снежного человека находится на автобусной остановке.
– Правильно, сынок. А прячется он от алиментов.
– А не вымер почему?
– А не вымер снежный человек потому, что живёт со снежной бабой. Вот такая баба, сынок! Хоть и холодная, и все время с нее соскальзываешь, но всегда снеговухи нальет!
– А училка мне говорит: «Вот тебе последний вопрос: где находится Мордовия и как туда попасть?»
– А ты что сказал?
– Я сказал, Мордовия находится в районе Башкирии. А попасть в нее можно кулаком.
– Правильно, сынок. А потом – в Кривой Рог. Заферганить. Чтобы в Череповце потемнело. А там и до Могилева недалеко. Давай я дорогу ей нарисую: это – рельсы, это – шпалы. Как она по шпалам пойдет – враз в Могилеве окажется!
– Поздно, папка. Она мне уже отметку поставила. Хорошую. Пятерку.
– Нет, сынок, на пятерку хорошо не отметишь. Даже если училка ставит.
Больной.
У меня нога заболела. Сосед мой – Иван Петрович – мне говорит:
– Значит, тебе к врачу надо. Иди, – говорит, – в такую-то полуклинику, в такой-то кабинет. Скажешь – от Ивана Петровича. Там такой отличный врач сидит – я у него всю жизнь лечусь!
Прихожу я ту полуклинику, захожу в тот кабинет. Смотрю – действительно, за столом врач сидит. Посмотрел под стол – а это не врач. А врачиха.
Я говорю:
– Вы принимаете?
Она говорит:
– Только после работы. А вы, видно, уже с утра приняли.
Я говорю:
– С чего это вы взяли?
Она говорит:
– А вы что-то плохо выглядите.
Я говорю:
– Да и вы, доктор, не бог весть, какая красавица!
Она говорит:
– Чем в детстве болели?
Я говорю:
– Свинкой.
Она говорит:
– А где лечились?
Я говорю:
– У ветеринара.
Она говорит:
– Ну, раздевайтесь. Я вас послушаю.
Я говорю:
– А зачем раздеваться? Я одетым говорить умею.
Она говорит:
– Раздевайтесь до пояса.
Ну, я разделся. Она говорит:
– Вы не с того конца разделись.
Я говорю:
– Так у меня ж нога болит. Ниже пояса.
Она говорит:
– Ну, закиньте ногу на ногу.
Я закинул. Она говорит:
– Да не на мою ногу!
Я поднатужился – закинул на свою. Она мне – как даст по ноге молотком! И после этого ещё спрашивает:
– Так больно?
Я говорю:
– А как вы думаете? Если вас по больной ноге ударить!
Она говорит:
– Ну, давайте по здоровой ударю. Она у вас тоже больной станет.
Я увернулся – она мне по животу попала.
– Теперь, – говорю, – у меня живот болит.
Она говорит:
– Откройте рот.
Я открыл. Она мне в рот заглянула.
– Желудок, – говорит, – в порядке.
Я говорю:
– Может, вы не с той стороны смотрите?
Она говорит:
– И давно у вас болит живот?
Я говорю:
– Недавно.
Она говорит:
– На каком месяце?
Я говорю:
– На первом.
Она говорит:
– От кого?
Я говорю:
– От Ивана Петровича.
Она говорит:
– Приносите завтра анализы.
Я говорю:
– Свои?
Она говорит:
– Ну, конечно, не Ивана Петровича.
Я говорю:
– А чего тогда завтра? У меня анализы всегда при себе.
Она говорит:
– Вот вам направление в роддом.
Ладно, думаю. Пусть хоть – в морг! Лишь бы ногу вылечить.
– Доктор, – говорю, – а ходить-то буду?
Она говорит:
– Будете. Но под себя.
И пишет мне ещё направление на рентген: «Прошу снять больному голову. Так как нашим аппаратом голову не пробить».
– Клизму, – говорит, – кто вам обычно ставит?
Я говорю:
– Начальник обычно.
Она говорит:
– Иван Петрович?
Я говорю:
– Нет. Ивану Петровичу я сам клизму поставлю. Когда выпишусь. Через девять месяцев.
Рассказ мясника.
Один мясник рассказывал:
– Подходит к моему прилавку старушка. Махонькая такая, сухонькая, как стул колченогий.
Ушки из-под платочка выбились. Глазки такие внимательные, как замочные скважины. Носик – как водопроводный краник: она в него губками упирается. И чтобы слова её носик обогнули, она углом ротика говорит. Причем правильно говорит только три буквы: твердый знак, мягкий знак и восклицательный. Потому что у ней только три зуба: один коренной и два пристяжных. Пальтишко у ней – как шинель: руку в локте не согнуть. А шапка такая – ею только ботинки чистить.
Вот подает она мне деньги двумя прямыми ручонками, как в кукольном театре. Даже не деньги. А рубли. Теплые такие бумажки. Влажные.
И говорит мне: "Старик мой помер. Даже «до свидания» не сказал. Неожиданно так. Я думала, он от язвы помрет, а он от давления помер. Его бревном придавило.
А дети у меня хорошие, письма пишут. Спрашивают: нужны ли мне деньги? Я им отвечаю: «Нет, не нужны». Они тогда пишут: «Ну, вот и отлично! Высылай, мама, пенсию».
А на днях меня скоропостижно из больницы выписали как бесперспективную больную.
Так вот, – говорит, – хочу я перед смертью котлеток покушать. Взвесь, – говорит, – мне, сынок, мясца".
Она все это говорит, а я ей костей кладу, обвешиваю и плачу…
Программа телепередач (на вчера).
Телеканал «Останки»
8. 00 – Много серий из ничего. Фильм "Али-баба и сорок разбойников. Первая серия – «Первый разбойник».
8. 30 – «Люди опасной профессии». Фильм о кошкодёрах.
9. 00 – Ученикам 1-10-х классов. «История Пугачевского бунта». Трансляция с концерта Аллы Пугачевой.
9. 80 – Литература. Трилогия Толстого «Хождение под мухой».
11. 00 – «Занимательная анатомия». Мозжечок с ноготок.
11. 30 – Мультфильм «Ежик в сметане»
12. 40 – «Так жить нельзя». Беседа сексопатолога.
15. 00 – «Камера смотрит в мир». Репортаж из тюрьмы.
15. 30 – «Зеленый друг». Передача об алкоголиках.
16. 00 – «Мамина школа». Рассказ о малолетних проститутках.
17. 00 – Из цикла «Здоровье»: «Я уколов не боюсь!» Передача о наркоманах.
17. 30 – Для вас, стоматологи: фильм «Челюсти».
17. 50 – «Хочу все знать». На вопросы следователя уголовного розыска отвечает он сам.
18. 00 – «А ну-ка, девушки!» Фильм о милиции нравов.
18. 10 – «Играй, гормон!» Передача для молодежи.
18. 30 – «Сильные духом». Репортаж из вытрезвителя.
19. 00 – «Спортивное оборзение». У нас в гостях секс-чемпион мира по гимнастике Иван Жеребцов.
19. 20 – «Сделай сам самогон». Занятия ведет доктор химических наук Алексей Максимович Первач.
20. 30 – Х. ф. «Новая Шахерезада, или Тысяча – за одну ночь».
22. 00 – Видимо, публицистический канал «В глаз». (В перерыве – «Сегодня в морге»).
23. 10 – Программа для малышей: «Спи спокойно, дорогой товарищ!»
24. 30 – Информационно-завлекательная передача «До и после получки».
Письмо в деревню.
"Здравствуйте, дорогие папа и мама!
Вот я и в Петербурге. Когда я летел в самолете, то очень волновался, потому что билет у меня был только до Ленинграда. И ещё я волновался, что у летчиков кончится спирт, и они дальше не поедут. Или самолет вообще потерпит какое-нибудь кораблекрушение. Но самолет этого не потерпел. А стюардесса меня успокоила. После полета. Она сказала, что не было ещё случая, чтобы самолет не вернулся на землю.
Приехав в Петербург, как вы и велели, я сразу стал звонить дяде Леше, но каждый раз попадал на чей-то голос, который орал в трубку: «Какой, к чёрту, дядя Леша?! Это – институт культуры, козёл!»
А поселился я у его племянника Игоря, который тоже поступал в институт лесной промышленности. Я хотел подать заявление на деваобрабатывающий факультет. Но Игорь сказал, что туда поступают одни дубы, а выпускают липу.
А вообще институт хороший, учатся не только петербуржуи, но и иностранцы: литовцы, уцбеки и жители города Пензы, которых у нас называют пензесмены, потому что если их назвать правильно, то есть пензюки, они так отметелят, что сразу станешь похож на жителя города Аддис-Абеба! Ещё Игорь сказал, чтобы я не знакомился с лицами женской национальности, а то можно что-нибудь спидцепить.
А ещё там есть студентки-заночницы. Это такие передовые студентки, которые сдают все экзамены за одну ночь.
Перед экзаменами я успел сходить в Эрмитаж. Правда, вовнутрь не попал. Из-за очереди. Видел там мадонну с мадонёнком. Она мне сказала: «Давай погадаю, касатик! На сколько экзамен сдашь». Я ей дал 2 рубля она сказала: «На двойку».
Вы спрашиваете, как в Питере с кормёжкой? Очень хорошо. Кормят всем, чем угодно, только не едой. Обещаниями, рекламой, информацией, от мясных туш мне переподают, в основном, такие куски, как: локоть, колено, кулак и подзатыльник, который я, правда, получаю во все части моего тела. Я спросил одну старушку, которая продавала яблоки: «Почему они такие дорогие?» А она сказала: «Потому что чистые. В них нет ни одного рейгана. Я их кипятком ошларила – все рейганы брык! – и лапы вверх! А помидоры, – говорит, – у меня ещё чище. Я их в химчистку сдавала. И наждаком терла». Видел своими глазами колбасу. И даже её ел. Но тоже глазами. Колбаса называется «охотничья». Я говорю: «Она из кого сделана? Из охотника?!» А мне говорят: «Не боись. Из охотничьей собаки». Я говорю: «А чего она такая бледная?» А мне говорят: «А тебя на колбасу поведут – ты не побледнеешь?!»
К экзаменам я готовился сам, потому что нашёл только одного репетитора, который готовил в институт – да и то протезирования. Сочинение я писал на обязательную тему: «Поднятая целина». А Игорь – на свободную: «Тихий Дон». Ему влепили кол, потому что он написал: «Аксинья рассмотрела у Мелехова то, что не могла найти у своего мужа».
После экзаменов ездили на теплоходе на остров Валаам. Билеты дешевые. 1 рубль. Но туда. А назад – уже 8000.
После зачисления в институт у нас была тискотека. Это такое мирное приятие, где все друг дружку тискают. Игорь сказал, что туда надо идти со своими швабрами. Я говорю: «А мы что, пол потом будем драить?» А он говорит: «Да. Противоположный».
А народу в Петербурге много. Даже больше, чем в нашей деревне. В автобус здесь сперва не войти. А потом не выйти. Говорят, в одном автобусе была такая давка, что одна женщина родила. А другая забеременела.
Смотрел по телевизору фильм ужасов. Называется «600 секунд». Его всегда перед сном показывают. А ведущего зовут – Неврозов. Такой отличный ведущий! Раньше всех к месту преступления прибывает. За 10 минут до преступления.
У рынка им. Некрасова (настоящая фамилия – Мальцев) ко мне подошел парень в модных штанах и спросил: «Бананы нужны вареные?» А я говорю: «Нет, я картошку больше люблю жареную».
А ещё здесь водится рыба бабец. Игорь мне так и сказал: «Вечером пойдем на Неву – бабцов ловить». Я говорю: «А мы, помню, с дедом бельдюгу ловили». А Игорь говорит: «А я, наоборот, от бельдюг бегаю».
Ещё раз убедился, как дорого в Петербурге время. Спросил девушку на Невском: «Сколько время?» А она – мне: «2 часа – 50 долларов».
На этом кончаю, дорогие папа и мама! Жду от вас ответа. Только поменьше слов и побольше денег!"
Видеосалон
"Был я, видимо, в этом салоне, – рассказывал дед Степаныч мужикам, сидя на крыльце сельсовета. – До отхода поезда ишшо цельный час. Дай, думаю, зайду. Там на бамажке написано: фантастика, ужасы, карате, еротика. Взрослым – тыща рублей. Детям – девятьсот.
Я говорю билетерше:
– Один детский. На еротику.
Ну, значить, захожу. Парень какой-то мне говорит:
– А, дед, на парнуху пришёл?
– Нет, – говорю. – Парнуху мне бабка смотреть запретила. Тока – еротику.
– А ты хоть знаешь, чем они отличаются? – говорит парень.
– Ну, – говорю, – парнуха – это, навроде, как наша парилка. От её в пот сразу бросает.
Он говорит:
– Нет. Парнуха – это когда у тебя аппарат фунциклирует. А еротика – когда уже нет.
– А, – говорю, – значить, у их там наверху в аппарате сплошная еротика.
В обчем, включил этот парень телявизер. Я говорю:
– Это уже парнуха? Али ишшо еротика?
Он говорит:
– Это ишшо фантастика. Предвыборная программа кандидатов в депутаты.
Потом он какую-то кнопку на телявизере нажал – и тут такое началось! Я говорю:
– Это уже парнуха? Али ишшо еротика?
Он говорит:
– Это ишшо фильм ужасов. Программа «Вести». Очередь за дохтурской колбасой.
Причем настоящие ужасы начинаются после того, как эту дохтурскую колбасу съешь. После нее дохтура надо вызывать. Хирурга.
Ну, а потом карате началось. Там японец с китайцем махаются. Пригляделси я повнимательней – а это не карате, а тыквандо. Потому как они друг друга по тыкве всё тыкают.
Я говорю:
– А который из их японец, а который китаец?
Он говорит:
– Да они оба русские. Просто косые. Это ж наша больница для алкашей.
И, представляете, братцы, прыгают вокруг стакана со спиртом и кричат по-японски: «Я! Я! Нет – я!»
И тут, наконец, включили то, что обещали: мужики друг с дружкой цалуются.
Я говорю:
– Ну, уж это точно парнуха!
А он говорит:
– Нет. Это министр иностранных дел встречает делегацию Великого монгольского хурала.
Ну, дальше я париться в этом салоне не стал. Поднялси. Парень мне говорит:
– Погоди, дед. Ишшо девки раздеваться будут. Стричьптиц – называется.
Я говорю:
– Нетушки! Мне моя старуха скока раз этот стричьптиц показывала: курицу возьмет, пострижет, а то ишшо яйцо возьмет, облупит…
Не, мужики, теперь в город поеду – тока на игровые автоматы пойду. Опосля расскажу. Если в живых останусь!"
Маленький врач и маленький больной.
К маленькому врачу пришёл маленький больной.
– Что болит? – спросил врач.
– Ничего, – ответил больной.
Врач взял молоток и ударил больного по коленке.
– Так больно?
– Больно! – ответил больной.
– А по локтю?
– Больно! – ответил больной.
– А по ребру?
– Больно! – ответил больной.
– А по спине?
– Больно! – ответил больной.
– А по башке?
– Спасибо! – ответил больной. – Я поправился.
И пошел домой.
Воспоминания ветерана революции, войны, труда и перестройки.
Сталина я знал хорошо. Часто с ним встречался. Бывало, встречу его в газете и сразу говорю жене: «Знаешь, кто это? Это – Сталин!»
Она говорит: «Сам ты – Сталин! Это же – Молотов. На своих похоронах».
Но так я ошибся только несколько раз. Когда фото печатали не в полный рост, а лишь по колено. А тогда меня ещё подпись сбила: «Сталин со своей матерью». Я и подумал: «Какой же это Сталин, если „Мать“ написал Горький! Антон Павлович».
Знал я и Жданова. Жданов – это его псевдоним. А настоящая его фамилия была Мариуполь. Девичья фамилия Свердлова – Екатеринбург. А фамилия Ломоносова – Ораниенбаум.
А вот с Берией я не встречался. И это хорошо. Встретился бы я с Берией – больше бы никогда его не увидел. Я такой. Если мне кто сегодня не нравится – Керенский там или Котовский – я сразу к нему подхожу и вырубаю его из телевизора!
А Берия – это, оказывается, тоже псевдоним. Настоящая его фамилия была Ежов. А настоящая фамилия Ежова – Ягода. А Ягоды – Дзержинский. А Дзержинского – Бенкендорф. А настоящая фамилия Бенкендорфа – ЦРУ. Сокращенно – ЦСКА. Центральная Спортивная Кузница Америки.
Знал я и Хрущева. Бывало, встречу его на улице на стенке – и сразу говорю жене, хорошенько прежде подумав: «Это – Хрущев. Или – Подгорный. В крайнем случае – Ломоносов». Она говорит: «Какой же это Ломоносов, если у него на пиджаке орден Ленина присобачен?!»
Я говорю: «Тогда спорим на рубль, что это – Громыко. Арвид Янович».
Она говорит: «Какой же это, к чёрту, Громыко, если у него – парик! Как у Ломоносова».
Тогда читаю подпись под фотографией: «Кавалер ордена Ленина, работница ликеро-водочного завода им. Мусоргского у бюста Ленина. Ленин справа. Такой молодой».
А вот Брежнева я не только знал, но и лично слушал Леонида Ильича по радио, смотрел по телевизору, читал о нем в одной газете. Многие тогда не понимали, почему речи у Брежнева были такие длинные, а произносил он всего два слова: вступительное и заключительное, которые отличались друг от друга только названием. И ещё многие не понимали, почему он говорил всегда одно и то же, а бумажки ему писали каждый раз новые. А я сразу догадался: это он все наизусть читал, а в бумажках ему другое писали, для развлечения: стихи там какие-нибудь или прозу юмористическую, чтобы он не заснул на трибуне. Теперь понимаете, почему он ни одно слово не мог произнести сразу, в один прием, а произносил его по частям, с перерывами на вдох, выдох, глотание, сморкание и покашливание. Он же про себя совсем другое читал. Поэтому вдруг смеялся в том месте, где нам грустно было.
Но все-таки Брежнев из них был самый человечный человек. Помните, как он целовался? Никого не обидит. И президента поцелует. И посла. И жену посла. Его уже за пиджак дергают: «Леонид Ильич, остановитесь! Это же – почетный караул! Восемьсот солдат…» Да, так смачно целовался, что вполне мог заменить дюжину банок на спине больного.
А вот другие наши деятели не любили целоваться. Сталину трубка мешала. Ленину – Крупская. А у Хрущева трудно было сразу разобраться, куда целовать. Его куда ни целуй – всё щеки.
Ну, а Горбачева СПИД пугал. Поэтому он ни с кем не целовался. Ни с Рейганом. Ни с Ельциным. Ни даже с Ритой Тэтчер. Хотя она вроде бы женщина.
Да, забыл ещё о Суслове с теплотой вспомнить. Серый Кардинал его называли. А я думаю: почему только он Серый Кардинал? Все они были кардиналы. И все – серые. Серые – потому, что с головой было плохо. А кардиналы – потому, что с сердцем. У них одна была линия – прямая! Как извилин, так и кардиограммы!
Да, многих я знал. Только они меня не знали.
1825 – 1998. Взятие Бастилии. Из недавнего прошлого.
– За что двойку-то получил, сынок?
– За взятие Бастилии.
– А это что такое?
– Это крепость такая.
– Сколько градусов?
– Не знаю. её штурмом брали.
– Крепкая, значит. Раз её так брали.
– Да, папка, там такая битва была! С солдатами!
– Конечно, солдатам же тоже надо.
– Но народ все-таки прорвался!
– То есть взяли Бастилию-то эту?
– Взяли, папка. И устроили такой праздник!
– Конечно, это всегда праздник, когда взял.
– А потом они её разбили.
– Целую?!
– Да. Только уже пустую.
– Ну, слава богу! Пустую не жалко. её всегда разбивают. Или сдают.
– А потом они ещё генерала захватили.
– Так уж и генерала! Полковничка, наверно. Три звездочки. А Наполеон, кстати, там был?
– Наполеона не было.
– Ты внимательно читал? Наполеон – он такой маленький, пузатенький.
– Там Вольтер был. Томился.
– Потому что дорогой, наверно. Как Наполеон.
– Нет, он потому томился, что вольные мысли пробуждал.
– Так вольные мысли не только Вольтер пробуждает. Но и Смирнофф тоже. И Распутин. И Менделеев с Горбачевым.
– А ещё там гильотина была.
– Тоже вольные мысли будит?
– Наоборот, голову отрубает. В момент.
– Хорошая штука, значит, если так моментально отрубаешься.
– Короче, скоро Бастилии не стало.
– То есть быстро её разобрали?
– Быстро, папка. Когда все ушли, там одни развалины остались.
– Ну, развалились-то, наверно, только те, кому досталось?
– Да, папка, те, кому досталось, подняться уже не смогли.
– Конечно, сынок. Самому подняться, без мильтона, очень трудно. А мильтон, он тебя и подымет, и отвезет, и обмоет, и обчистит.
– А Мильтон – это кто, писатель?
– Писатель, сынок, писатель. На работу тебе такое напишет.
– В общем, с историей у меня плохо, папка.
– Ну, почему же, сынок? Хорошую историю рассказал.
В город, или Напутствие.
– А пуще всего, бабка, бойся рэкиту.
– Ракиту?! Это – которая у пруда?
– Нет, бабка, – рэ-ки-ту. Это когда деньги берут и не возвращают. Вот, для примеру, Анфиска у тебя руб попросила до получки. А ты, не будь дура, – сразу в милицию беги. Они Анфиску-то и накроют. С автоматами. И все у ней анфискуют.
– Да, дед, не думала я, что Анфиска-то наша такая… рэкитутка.
– А ещё, бабка, бойся парнухи.
– А это от чего бывает? Краснухой болела, желтухой тоже.
– Парнуха, бабка, – это такое кино, что просто цирк! Когда эту парнуху смотришь, пар идёт!
– Парилка – значит?
– Нет. В парилке – как? Сперва – мужики, а после – бабы. А в парнухе
– все вместе.
– Парятся?
– Да, бабка, иной раз так спарятся – водой не разольешь!
– Поняла, дед. Чтоб я ещё раз в баню…
– А ещё, бабка, бойся спиду.
– Аспид?! Гад, что ли, ползучий?
– Хуже, бабка. Спид – это гадость такая иностранного производства. Чтобы её не подцепить, у тебя все должно быть одноразовое. И ложки, и тарелки.
– Так это ж сколько ложек на одну тарелку уйдет?!
есть один раз – с одним, другой раз – с другим.
– А у Анфиски мужик как раз многоразовый. Значит, как? – они друг от дружки уже спидцепили?
– Может, и спидцепили. Спид, он же, родимый, через что угодно передается.
– И через рукопожатие?
– А это, бабка, смотря – что пожимать. Ежели обнаженную руку, тогда – да. А ежели в рукавице, тогда – прощай спид!
– Ну, значит, у Анфиски спиду нема. Она со своим мужиком никогда за руку не здоровается.
– А болезнь эту, бабка, принесли голубые.
– Голубки?
– Нет, бабка, – голубые. Это – мужики, которые без бабы живут.
– Как сторож Михеич?
– Вряд ли, бабка. Их тогда двое должно быть сторожей.
– А почто двое-то, дед, когда у нас и одному охранять нечего? Все уже растащили! Как голуби.
– В общем, бабка, увидишь – два мужика идут, – знай: это – голубые. Сразу домой беги и запирайся!
– Так что ж мне там, в городе, всех бояться?
– Нет, бабка, не всех. Вот, например, зеленые. Это – наши ребята.
– Алкаши, что ли?
– Нет, зеленые они не потому, что пьют, а потому, что природу охраняют. То есть вот перед тобой болото лежит – не смей его лапать грязными пальцами! Или шапку на тебе увидят из кролика – прощай шапка!
– А что, там, в городе, других-то цветов нет? Получше?
– Есть, бабка. Оранжевые. Это – тетки такие, в оранжевых жилетках. Вот их ты не боись. Это – рельсоукладчицы. Одной рельсой она может десятерых мужиков уложить!
– В постель?
– Эх, испортили тебя, бабка! На асфальт.
– Совсем я в этих цветах запуталась! Раньше, помню, были только красные и белые. А теперь – и голубые, и зеленые, и оранжевые, и коричневые…
– Эх, бабка, серая ты! Куда тебе – в город? Оставайся лучше в деревне!
По брачному объявлению. Разговор двух дам.
– И вот он мне говорит, что он – молодой, высокий, блондин.
– Ну, не пугайся. Нормальный мужик.
– Да, но он это мне говорит, сидя напротив меня.
– Ну, может, он так шутит.
– Но я же вижу, что он – старый, маленький, лысый и пузатый.
– Ну, может, у него душа тонкая.
– Да, такая тонкая, что её не заметно. Я говорю: «Вы какую музыку любите?» А он говорит: «Классическую. Под нее засыпаешь быстрей».
– Значит, правдивый. Все о себе рассказывает.
– Правдивый, как же! Он мне говорит: «Я так решил. Если вы мне понравитесь, совру, что я – известный артист. А если – нет, совру, что я – на учете в психдиспансере».
– Ну, тогда он – настоящий джентльмен! Не хотел тебя обидёть.
– Да, джентльмен! Я когда с ним по телефону договаривалась, спросила, где мы встретимся: «В кафе или ресторане?» То есть дала ему полную свободу выбора. А он говорит: «Где хотите. У меня все равно денег нет».
– Значит – не транжира. Все деньги – в дом. Мамочке.
– Короче говоря, встретились с ним в какой-то забегаловке. Я говорю: «Вы пьете?» Он говорит: «Завязал». Я говорю: «Давно?» Он говорит: «С утра. Три часа уже не пью, как последняя скотина».
– Значит, волевой, раз завязал.
– Да нет. Он говорит: «Пить не на что». Я говорю: «Так вы бы что-нибудь продали. Из мебели». Он говорит: «Я и так уже все продал. На полу сплю. А ночью забываю, что не на кровати, и не могу слезть».
– Видишь, как он один на этом голом полу мучается! Без любимого человека.
– Я говорю: «А вы хоть были женаты?» Он говорит: «Почему – был? Я до сих пор женат».
– Ну, ничего, разведется. Детей-то нет?
– "Детей нет, – говорит. – Они сейчас в лагере отдыхают".
– Заботливый, значит. Отправил детей в пионерлагерь.
– Да лагерь-то – исправительно-трудовой строгого режима! Он говорит: «Еле туда их устроил. Ограбил квартиру, а вину на них свалил».
– Ну, это уж… За это надо… Хотя – как сказать… Иван Грозный вообще своего сына…
– Так то – царь. А этот – олух царя небесного! Поспорил со своей девушкой на доллар, что прыгнет с парашютом. Только с самолета прыгать испугался, а прыгнул из окна третьего этажа. С парашютом. В общем, на свидание со мной он в коляске приехал инвалидной.
– Ну, что, без ног – ещё лучше. Далеко не убежит.
– Не убежит! Он, знаешь, как на этой коляске гоняет! Троих уже сбил!
– А действительно, зачем тебе такой мужик?! Дай-ка мне его телефончик. Я тебе потом отдам. Лучше плохой муж, чем никакого!
Рыжий.
– Доктор, что-то у меня с организмом!
– А что вас беспокоит?
– Лысина.
– Так у вас же её нет!
– То-то и оно! А у всех в моем возрасте уже есть.
– Так это ж хорошо, что у вас голова такая волосатая!
– А чего хорошего? В транспорте место не уступают.
– Так вы бы бороду отпустили!
– Отпускал, доктор. Я в ней ещё моложе. ещё краше. Она ж густая, как украинский борщ. И такого же цвета. Рыжая.
– Так вы, значит, рыжий?!
– Он, доктор. И с женщинами у меня проблемы.
– Пробелы?
– Вы что, доктор, плохо слышите? Не пробелы, а проблемы! Что, впрочем, одно и то же.
– Так может, лекарство вам какое – возбуждающее?
– Наоборот, обуздающее надо.
– А остальные органы как себя чувствуют?
– Так же, как и я. Превосходно!
– Это настораживает.
– ещё как, доктор! Мне девяносто – и ничего не болит! Какой-то сбой в организме.
– Да, тяжелый случай.
– Мне батя так и сказал: «Сходи к врачу. Может, это у тебя – наследственное?»
– Не исключено. Боюсь, голубчик, с таким организмом вы проживёте ещё лет сорок. А может, даже и двадцать!
– Вряд ли, доктор. День рождения тут мое отмечали, так дед мой все мне кричал: «Чтоб ты прожил ещё столько же!» А дед у меня – очень строгий!
– А прадеда у вас нет?
– Прадеда нет. Помер прадед. В прошлом году. От испуга. Как узнал, что у него ребёнок в другом конце города родился, так и помер!
– А цианистым пробовали?
– Кого, ребёнка?
– Нет, себя.
– Не берет. Организм так привык к нитратам, пестицидам, выхлопным газам и экономическим новостям, что цианистый калий принимает за сахарный песок!
– Что ж это у вас за порода такая? Звать-то вас как?
– Доберман.
– Собачья фамилия.
– А жизнь какая? В меня только стреляли раз десять.
– И что, вы остались живы? Или нет?
– Конечно – да! Все ж десять пуль – навылет! Одна только между пальцев ноги застряла.
– Да, не везет вам!
– А недавно я утонул.
– Нашли?
– Баграми зацепили. Порвали, правда, новое пальто. Стал жаловаться. Столкнули опять.
– Это хорошо. Выплыли?
– Да. Но на другой день.
– Нет, так вы никогда не помрете, голуба!
– Потому к вам пришёл, доктор!
Сладкая женщина.
Прихожу к ней домой. Голодный как волк. А она ничего не дает: ни сладкого, ни острого.
Это я – не про еду.
Из острого у нее – только язык.
Сколько с ней договаривались, созванивались, заходили в театр, пили там – между антрактами – и закусывали.
Это я как раз – про еду.
А тут прихожу – картина Сальвадора Дали «Не ждали».
А я, может, месяц не ел. Или – два.
Это я – не про еду.
Причем, знаю, что еды полно. Но все – в холодильнике.
Ну, делать нечего, лезу в холодильник. Надо же как-то её разогревать!
Это я – не про еду.
Лезу в её холодильник – она говорит:
– Руки уберите!
Но дверца чуть-чуть приоткрылась. И вижу: все у нее есть. Все на месте.
Это я, разумеется, – не про еду.
И все – что надо! Грудинка. Филей. Окорока.
И все копченое. Очевидно – на юге.
Я её спрашиваю:
– Для кого?
Мужа у нее нет. Во всяком случае – сегодня.
Тогда для кого все эти прелести гастрономии?
Я уже давно – не про еду.
Она говорит:
– Я люблю французское шампанское – и маленькими глотками.
Я говорю:
– Какие ещё глотки?! Я уже перебродил! У меня сейчас газы пойдут! Из ушей.
В общем, ушел от нее кислый, как уксус.
Позвонил своей бывшей. Она говорит:
– Стюдень будешь?
А я её стюдень очень хорошо знаю. Из копыт сорокалетней свиньи.
Она говорит:
– Стюдня навалом. Девяносто кило. Хрена только нет.
Короче, притащил ей хрен. В полруки длиной. Навернули с ней все это дело. С бутылкой водки. Потому что без бутылки – не идёт.
Я, конечно, – её стюдень. Она – мой хрен.
Это я – и про еду, и не про еду, и про все на свете!
Анюта, я тута! Письмо от тети Мани.
"Привет, Анюта, а также привет твоему Николаю и вашим Галочке, Леночке и Славику и кто там у вас ещё подродился со времени моего отъезда за границу.
Не буду описывать, какая жизнь за границей, тем более, за нашей. Напишу только, как я здесь живу.
Фрукты здесь такие и столько, что старик Мичурин, увидев бы эту роскошь, сразу бы прекратил свои опыты по скрещиванию малины с лимоном, чтобы лимон был слаще, а малина тверже, почесал бы свою репу и переключился бы на какую-нибудь кулинарию, где тоже скрещивают все, что попало под горячую руку, но называют это торт, винегрет, бутерброд или пирожок с ливером, хотя что бы человек ни съел, внутри у него все превращается в винегрет. А потом уже – в ливер.
Короче, пища и мясо – здесь чудо! Во всяком случае, так уверяют меня те, кто все это ел. Я же из мясных продуктов ем, в основном, вермишель, потому что цены на мясо так кусаются, что это мясо скоро сожрет меня!
А вообще свои обещания они сдержали. То, что они обещали мне в России, они продолжают обещать мне на Западе.
Помните, я вам показывала рекламную книжку – синее море, желтый песок, оранжевое солнце? Так вот – солнца и песку здесь навалом!
Но ночью почему-то холодно, хотя я подтыкаю под бока газету.
И это при том, что квартирка у меня – грех жаловаться: спальня, ванна, кухня и туалет. Правда, всё – в одной комнате.
Недалеко от моего дома – уютный ресторанчик. Буквально – подать рукой. Но поскольку никто не подает, я туда не хожу.
Вы спрашиваете: владею ли я ихним иностранным языком? Да, владею. Как бы на меня ни орали, всегда молчу. И всегда – на ихнем языке.
Страна, конечно, – здоровенная. Врачей больше, чем больных. Особенно – зубников. Этих даже больше, чем зубов с кариесом. Но лечение все равно дорогое. Поэтому сюда лучше ехать со своими зубами.
Вы спрашиваете: когда у меня будет отпуск? Отвечаю: я уже давно в отпуске. Со дня приезда. То есть третий год.
Встретила одного знакомого. Он сказал, что у него – своя лавка. «Продуктовая?» – спросила я. «Деревянная, – ответил он. – В одном из лучших уголков городского парка». Потом угостил меня жевачкой, которая у него осталась от завтрака, и предложил мне выгодное дело на миллион долларов.
Доллары должна дать я.
Я сказала: «Благодарю за доверие. Но миллионами просто так я не бросаюсь!» И хорошо ему вспомнила, как однажды на улице незнакомый бандит вырвал у меня сумочку. Я крикнула стоявшему рядом со мной полицейскому: «Милиция!» – и тому удалось довольно быстро поймать машину и скрыться от этого бандита.
Бандит же открыл мою сумочку и, увидев, что в ней ничего нет, даже кармашка, спросил на чистом русском языке: «Зачем же ты её носишь?!» И вернул мне назад, бросив туда немного денег. Правда, выпущенных Ленинградским монетным двором в 1961 году.
Вы пишите, что одеваетесь в модном салоне, и спрашиваете: где одеваюсь я? Отвечаю: там же, где и раздеваюсь. У стула. Один раз оделась в магазине одежды. Но при выходе заставили все снять.
Ещё вы спрашиваете: сколько раз в неделю я работаю? Отвечаю: много раз. Так, на прошлой неделе у меня было пять рабочих, два крестьянина и один вшивый интеллигент.
Кстати – о собаках. На днях открыла парикмахерскую для собак. Точней, открыла для себя, что в нашем городе есть такая парикмахерская. Меня спросили: могу ли я делать собакам укладку волос феном? Я ответила: «А может, сначала попробовать на людях?»
Вы не представляете, что такое – постричь клиента, который все время норовит тебя укусить. Короче, я не выдержала и уложила феном первую же собаку! А потом – и её хозяина!
В общем, я проработала на одном месте более трех минут, после чего пошла наниматься страхолюдным агентом. Директор агентства меня спросил: «Можно ли на вас положиться?» Я сказала: «Вполне», – и он тут же это сделал.
После чего определил участок моей работы. «Будете работать на базе», – сказал он. «Продуктовой?» – обрадовалась я. «Военно-морской», – сказал он. «А где это?» – спросила я. «Да тут близко, – сказал он. – Одна остановка. На самолете». «А там не опасно?» – спросила я. «Что вы?! – сказал он. – Вам же дадут автомат. И, возможно, патроны».
Потом он спросил, какая зарплата меня бы устроила. Я сказала, что если будут патроны, то зарплаты не надо.
Вы знаете, что такое – ползти по-пластунски? Это то же самое, что плыть кролем, только не в воде, а по песку.
Бронежилета с вытачками для меня не нашлось, а пуленепробиваемые лифчики моего размера ещё не шьют. Поэтому намазалась защитным кремом от загара и отбыла на передовую позицию, которая почему-то всегда проходит там, где нахожусь я.
Посылаю вам своё фото. Я – в центре. Правда, больше на фото никого нет. Но вы можете подумать, что мужик в босоножках, каске, противогазе, с сигарой, огнеметом, феном и лимонками в авоське – это не я".
Умная Маша.
Он ко мне прямо на остановке подвалил. Ничего такой парень. Старый только. Годика двадцать два.
И чего они ко мне на остановках подваливают? Вроде, упакована не сильно. Из одежды – только самый минимум. Блузка с вырезом. До живота. И юбка с ремнем. Да и юбки-то не очень много. Чуть больше, чем ремня.
А этот, не стесняясь, прямо на остановке спрашивает меня в спину:
– До метро, не скажете, как доехать?
Ну, я его сразу раскусила: познакомиться хочет. Тем более, что из велосипеда со мной разговаривает.
А у меня такое правило: знакомлюсь только с теми, кого хорошо знаю.
Поэтому разворачиваюсь и прямо в лоб ему говорю:
– Меня Маша зовут. Но можно просто – Мария Васильевна. А вас – как?
– А меня, – говорит, – не Маша.
Думал, он меня этим возьмет. Но я его сразу на своё место поставила.
– И куда же, – говорю, – вы меня пригласить хотите?
Он нагло так говорит:
– Да вообще-то я домой спешу!
Думал, наверно, что я сразу соглашусь. Но я ему сразу все концы обрубила:
– А где, – говорю, – вы живёте? Потому что если близко, то я пойду. А если далеко, то лучше – на транспорте.
Он сразу как-то обмяк.
– Конечно, – говорит, – на транспорте. Хотя это и близко.
Ну, думаю, человек нежадный: раз близко и на транспорте.
Подъехали к его хате. Он дверцу передо мной распахнул. Лифта. Но я с незнакомыми мужчинами в лифты не захожу. Поэтому сперва познакомилась, потом зашла. Поднялись в его квартиру. Он говорит:
– Выпить хотите?
Я говорю:
– Что за намеки?! Сперва – выпить, а потом – в постель?!
Он говорит:
– Ну, можно сперва – в постель, а потом – выпить.
Короче, пока я пила, он меня незаметно в постель и затащил.
Но на меня ж где залезешь, там и слезешь! В общем, краем глаза тихонько наблюдаю за ним и за собой: что дальше будет? Ну, он после встал, оделся. Не знает, балда, что я в этом деле не участвовала.
Я ж не такая дура – чтобы с первым встречным!
Ну, он, значит, стоит одетый надо мной, на часы через каждую минуту смотрит: дескать, скоро родители придут.
А я гордо так лежу поперек кровати, раздетая, с бокалом вермута и говорю ему так откровенно, чтобы поставить все точки над "и":
– Мне, – говорю, – пора!
И резко встаю. Он говорит:
– Одежду не забудь.
Ну, я собрала одежду по углам, и иду от него. Он говорит:
– Бокал оставь.
Скупердяй! Ну, да ладно, поставила, а он меня вежливо так в спину пихает:
– В лифте оденешься.
И все. И больше я к нему ни ногой. Ни рукой. Не звоню даже. Тем более, ни телефона его не знаю, ни адреса. Люстру только и запомнила. Хотела ему свой номерок оставить, а он:
– После, – сказал.
Ну, ничего, я его по отпечаткам пальцев найду. Второй месяц специально не моюсь!
Возвращение к жизни.
Ведущая (врач Марина Михайловна Кашенцева). Здравствуйте, дорогие телезрители! Начинаем передачу «Бутылке – бой!». Сегодня у нас в гостях бывший алкоголик Васюкова, которая прошла полный курс лечения в наркологическом стационаре при заводе железобетонных конструкций. Нина Степановна, как сейчас себя чувствуете?
Пациентка. Чувствую сейчас себя хорошо. Можно даже сказать – удовлетворительно.
Ведущая. А как попали в наркологический стационар?
Пациентка. В наркологический стационар я попала по ходатайству нашего коллектива. Наш коллектив дружный, отмечаем вместе все праздники, именины, указы правительства.
Ведущая. А с чего все началось, Нина Степановна? Как начали выпивать?
Пациентка. Началось все с первой рюмки.
Ведущая. А потом, вероятно, пошли стаканы?
Пациентка. Да. Потом – стаканы. Потом – бутылки.
Ведущая. И таким бразом, вы пристрастились к спиртному, начали выпивать?
Пациентка. Да. Начала выпивать. Пристрастилась.
Ведущая. Иными словами, стали пьяницей?
Пациентка. Да. Стала настоящей пьяницей. Алкоголиком.
Ведущая. А бросить самой, наверно, не хотелось?
Пациентка. Да, конечно. Кто ж сам будет бросать?
Ведущая. Но сейчас дела, думается, обстоят по-другому?
Пациентка. Да, конечно. Дела сейчас обстоят не так. А иначе.
Ведущая. То есть раньше после работы вы сразу бежали выпить?
Пациентка. Да. А как же.
Ведущая. А теперь?
Пациентка. А теперь уже не бегу. Нога отнялась.
Ведущая. Значит, на выпивку больше не тянет?
Пациентка. Нет, не тянет.
Ведущая. Ну, хоть сто грамм! А, Нина Степановна?
Пациентка. Сто грамм?.. Нет, не тянет.
Ведущая. Честное слово?
Пациентка. Я считаю, не тянет.
Ведущая. А двести?
Пациентка. Двести – чего?
Ведущая. Вина. Сухого вина. Шампанского.
Пациентка. Нет, конечно. Не тянет.
Ведущая. А водочки?
Пациентка. Водочки?
Ведущая. Да! Хорошо очищенной.
Пациентка. Пшеничной?
Ведущая. Да. С яблочком!
Пациентка. Так откудова у вас в студии водка?
Ведущая. А вот представьте, что есть.
Пациентка. Нет, но откудова? Это ж студия, а не «Гастроном». Или мы сейчас где?
Ведущая. Ну хорошо, вот бутылка. (Достает бутылку).
Пациентка. Так это ж «Экстра»!
Ведущая. Правильно. Буквы вы различаете хорошо.
Пациентка. А как же? Я такие буквы за километр различаю.
Ведущая. А сейчас узнаем, как у вас работает обоняние. (Откупоривает бутылку). Чуете?
Пациентка. Да. Чую. Свежий запах водочки.
Ведущая. Оч-чень хорошо! А теперь проверим ваш глазомер. (Пациентка ловко разливает по стаканам). Ого! Как в аптеке! Значит, в схватке с зеленым змием все-таки победил человек?!
Пациентка. Да. Победила наша наркологическая больница.
Ведущая. И в заключение, что бы вы пожелали нашим зрителям?
Пациентка. Вашим зрителям я бы пожелала всего хорошего.
Ведущая. И, наверно, поменьше пить? А, Нина Степановна?
Пациентка. Да. Поменьше пить и побольше лечиться.
Ведущая. И последний, возможно, нескромный вопрос: куда вы сейчас идёте?
Пациентка. Сейчас я иду из больницы.
Ведущая. Вас, наверно, уже ждут?
Пациентка. Да, меня ждут друзья. Чтобы отметить мое выздоровление.
(Затемнение.). На черный свет.
Тут на днях в Куйбышевскую больницу города Ленинграда мотоциклиста привезли. Он на Таллинском шоссе в кого-то там врезался. Этого мотоциклиста на двух машинах скорой помощи привезли. Нет, верхнюю его часть сразу разыскали. Она целехонькая и невредимая на шлагбауме болталась. Но вот другую, и лучшую его часть, по всему шоссе разнесло. Вместе с мотоциклом. И их обоих, конечно, потом долго собирали. Снегоуборочной машиной. А потом в два ящика сортировали.
Ну, а склеили его моментально. Главный даже сказал: «Будет ездить!» А потом стали склеивать и мотоциклиста. И тут у них дело застопорилось, потому что у мотоциклиста не хватало кое-каких узлов. Оказалось, их по ошибке в мотоцикл впаяли. Мотоциклист-то перед аварией не предупредил, что у него в организме кое-где протезы встречаются. У него из живых органов, собственно, только почки были и ещё один узел, расположенный в центральной части туловища.
Но потом его все-таки склеили, причем незаметно вмонтировали одну деталь от мотоцикла. Но она ему как раз впору пришлась. И по душе. И главный врач после конвульсиума сказал своёму заместителю по моргвопросам: «Будет ездить! А вот жить – не уверен».
И вот лежит этот мотоциклист один в палате и вспоминает самые яркие страницы из своей автомотобиографии. «Вот, помнится, я в столб врезался. Ощущение, конечно, было. Но слабое. Потому как слабо разогнался».
И вдруг открывается дверь и входит в палату какой-то жутко обросший старикан. Мотоциклист с испугу чуть концы не отдал. А старикан говорит:
– Доброго здоровьица! У меня к вам – видите ли али нет? – махонькая просьбишка. Тут на днях моя старуха окачурилась. На этой как раз коечке, на которой вы готовитесь. Так не могли бы вы ей письмишко передать?
Мотоциклист говорит:
– Ты фто, дед?! Т луны твалилтя?!
Старичок говорит:
– Я сам с восьмой палаты. А вы, говорят, не про вас будет сказано, вскорости на тот свет отойти должны. Так не могли бы вы туда с собой письмишко захватить? Для моей супруги вдовца. А я вам за это денег немножко дам. И выпью за ваше здоровье. А если кто ещё помрет, я вам с ним посылочку переправлю с сигаретами.
Мотоциклист говорит:
– Ты фто, батя?! Где ты видел, фтобы т покойниками на то твет мативиальные теннотти отпвавляли? Ты мне уттно ткафи – я уттно певедам, твоими тловами.
Старичок говорит:
– Передавай: «Здравствуй, Любаша! А я живу по-прежнему. Сегодня с утра лил дождь. Наши выиграли у канадцев семь – один. Хлебкоробы Кубани перевыполнили план по заготовке свеклы. Желаю и тебе успехов и крепкого здоровья. Скоро буду. Дед Андрей».
Мотоциклист посмеялся над ним мысленно и тут же отошел в мир иной.
Открывает глаза и видит – какая-то старуха в белом со шваброй ходит. Он говорит:
– Дватвуйте! Вам дед Андвей пвивет певедает.
Старуха говорит:
– Какой ещё дед Андвей?
Мотоциклист говорит:
– Ит вотьмой палаты.
Старуха говорит:
– Ну, я ему сейчас покажу привет!
Только она убежала – этот старикан опять входит.
– Как, – говорит мотоциклисту, – ты все ещё здесь?!
Мотоциклист отвечает:
– Да я там уфе был. И ответ тебе пвинет. Никакого пвивета она тебе не потылает.
Тут мотоциклист опять сознание потерял.
А когда открыл глаза, видит – опять какая-то старуха в белом.
Она ему говорит:
– Поздравляю тебя с выпиской!
Мотоциклист обрадовался.
– Спасибо, – говорит, – вам, бабуля! И вам всем, людям в белых халатах!
А бабуля и говорит:
– А не передавал ли мне чего дед Андрей?
Офицер и солдат
– Кто такой?
– Солдат Небаба!
– Это я знаю. А фамилия твоя как?
– Небаба!
– Если ты ещё раз назовешь себя не бабой, то станешь сейчас не мужиком!
– Хорошо, я назову свою фамилию. Небаба – это мой псевдоним. Чтобы надо мной не смеялись. А настоящая моя фамилия – Баба!
– Почему не отдал мне честь, товарищ Баба?!
– Так я ж не девка.
– Ну, ладно, иди, Недевка! И всегда отдавай честь офицеру, дубина!
– Понял, товарищ Дубина!
– Да я не Дубина, а Полено!