Утром, часов в 10, сразу после завтрака, курьер принес пакет от «Церемониальной части Императорского Двора», адресованный генерал-адъютанту свиты Его императорского величества Его Светлости князю Николаю Александровичу Белогорьеву. В него была вложена карточка с напечатанным текстом:

«Его Императорскому Величеству благоугодно было всемилостивейше разрешить Вам, милостивейший государь, представиться 30-го января 1905 года в 5 часов пополудни в Большом Царскосельском Дворце, в сопровождении Вашего сына, корнета Лейб-гвардии Его Императорского Величества Кирасирского полка князя Александра Белогорьева, о чем Церемониальная Часть Императорского Двора имеет честь уведомить Вас. Придворный экипаж будет подан на адрес Кадетский бульвар, дом 20 в Царском Селе, в 4 часа пополудни».

Несмотря на то, что вопрос об аудиенции был решен еще несколько дней назад, по заведенным правилам официоз должен быть соблюден и специальное уведомление должно быть вручено нарочным.

К четырем часам отец, в парадном генеральском мундире кирасирского полка, с многочисленными орденами, в шинели с красной подкладкой, нараспашку, на голове — медная каска, украшенная двуглавым позолоченным орлом и я, корнет этого же полка, пока еще без наград, тоже в парадной форме, с палашом вышли из дома.

— Здравия желаем, Ваши сиятельства! — приветствовал нас дворник Никанор. Он аж вытянулся в струнку от блеска орденов на мундире отца.

Снегу навалило много, солнце слепило, отражаясь от новорожденных сугробов, золоченых орлах и крестах стоящей напротив полковой церкви и рассыпалось радужными брызгами. Легкий морозец слегка щипал уши.

— Красота-то, какая! — с удовольствием вдохнул отец.

Дворник еще больше вытянулся и буквально «ел глазами» генерала.

Экипаж уже ждал нас. В сопровождении двух вестовых казаков Собственного Его Императорского Величества Конвоя мы свернули на Волконскую, проехали вдоль Екатерининского парка до Орловских ворот, где после старинного верстового столба она переходит в прямое, как стрела, Волхонское шоссе и у Розовой караулки сворачиваем на Подкапризову дорогу, и вот, въезжаем на плац Большого Царскосельского дворца… Нам помогают покинуть экипаж, сопровождают по ступенькам парадного крыльца, привратник пропускает нас во дворец. За пол часа до назначенной аудиенции, в холе, после того, как мы сняли шинели, нас принял дежурный флигель адъютант императора полковник Орлов Владимир Николаевич. Он представился нам, рассказал, что перед аудиенцией состоится награждение отличивших при подавлении бунта, в том числе и мне будет вручен орден. На этом мероприятии, кроме самих награжденных, будут присутствовать командиры гвардейских полков, генералы свиты, брат царя Великий князь Михаил Александрович, члены императорской фамилии. Все это будет проходить в Большом зале дворца. Сама аудиенция состоится после награждения в Зеленой столовой. Постепенно стали подходить другие офицеры и генералы, ожидавшие приема. Было много знакомых лиц. Без десяти минут пять полковник пригласил всех следовать за ним.

По главной парадной лестнице белого мрамора, стены которой украшали огромные вазы китайского фарфора, скульптурные композиции и большие часы с барометром, мы поднимаемся на второй этаж и проходим в первую антикамору, довольно обширное помещение перед входом в Большой зал дворца. Здесь мы придирчиво осматриваем себя, поправляем мундиры и ждем. Золото погон, блеск шнуров аксельбантов, мельканье лент орденов. Генералы, крупные чиновники, присутствующие здесь, подходят к отцу, здороваются, беседуют, вспоминая былое. С нами поздоровался министр иностранных дел граф Ламсдорф, так же приглашенный на прием. Подошел мой командир, полковник Раух, тепло поприветствовал нас, лично подтвердил отцу приглашение в офицерское собрание, сказал несколько теплых слов в мой адрес. Возле дверей, ведущих в парадный зал, стоял привратник — молодой, стройный казак в черкеске, мохнатой папахе и мягких сапогах. Часы пробили пять и в это самое время он открыл двери и пригласил всех нас в зал. Церимонимейстер расставил нас, награждаемые офицеры встали в ряд, напротив — сопровождающие, приглашенные на церемонию награждения, командиры гвардейских полков, чиновники военного министерства и свиты.

Через несколько минут открывается дверь с противоположной стороны зала, в которую проходит невысокого роста худощавый полковник в форме Преображенского полка, в высоких сапогах, без орденов. Его сопровождал генерал-адъютант Татищев.

Император останавливается перед строем.

— Здравствуйте, господа офицеры!

— Здравия желаем, Ваше Императорское Величество!

Ответили не очень стройно, но молодцевато. Николай идет вдоль строя представленных к наградам. Это в основном штаб — офицеры, много из казачьих частей, из младших — я, корнет и хорунжий лейб-гвардии казачьего полка. Я стою на левом фланге, почти последним. Останавливается перед каждым. В это время из шеренги напротив выходит командир награждаемого и кратко представляет его, докладывая, за что представлен к награде. В принципе, доклады мало чем отличались друг от друга:

— … проявил исключительную храбрость,

— … сохранил исключительную выдержку,

— … своими действиями отсек толпу и предотвратил уличные беспорядки… и так далее.

После каждого доклада государь протягивает руку, адъютант вкладывает в нее награду, иногда он сам прикалывает ее, иногда дает в руки. Каждому находит несколько слов. Вот он останавливается напротив меня. Совершенно заурядная внешность, присущая больше какому сельскому интеллигенту. Чувствуется, человек очень устал. Неблагоприятный ход войны, беспорядки внутри страны, все это тяжким грузом легло на его плечи. Не повезло царствовать ни в то время, да и ни в том государстве. Добрый человек, отличный семьянин, любящий отец, но для государя, самодержца крупнейшей державы этого мало, этого крайне недостаточно.

Полковник Раух докладывает:

— Корнет Белогорьев, вышел в Его Императорского Величества Кирасирский полк в августе 904 года, приписан ко второму эскадрону. В составе особого сводного гвардейского отряда принимал участие в усмирении беспорядков на Невском проспекте 9 января, проявил высокую выучку, выдержку и незаурядное мужество. Был ранен.

— Корнет, Ваш род всегда доблестно служил Отечеству, являлся опорой трона. И сейчас Ваш родитель выполняет важнейшие задачи на ниве служения Отечеству. И это символично, что в этом зале, во время награждения молодого героя корнета князя Белогорьева, присутствует генерал-адъютант, кавалер множества орденов империи, князь Николай Александрович Белогорьев, — он оглянулся, ища глазами отца, который шагнул вперед.

— Князь, — обратился он к отцу, — Вам сегодня назначена аудиенция, у меня будет время выразить Вам благодарность за воспитание сына, а Вам, корнет, желаю и дальше следовать наказам отца, заветам предков, быть достойным представителем славного рода Белогорьевых.

— Служу Отечеству! — ответил я традиционно и для начала ХХ века и для века ХХI.

Государь приколол звезду ордена мне на грудь, потрепал меня по плечу и прошел к следующему награждаемому.

Как там будут говорить в моем будущем времени, «И на груди его могучей, висит одна медаль там кучей». Но, что не говори, а приятно.

После завершения церемонии пажи внесли шампанское на подносах.

— Поздравляю еще раз Вас с наградой и пью за процветание России и за Ваше, господа, здоровье. Примите мою сердечную благодарность, за Вашу доблестную службу Престолу и Отечеству. Ура! — произносит государь и поднимает бокал.

Этот небольшой спитч почему то очень растрогал присутствующих. Награжденные и все присутствующие, на глазах некоторых даже блестели слезы, с чувством, хотя и не очень стройно, ответили громким «Ура»!

С ответной речью выступил генерал-майор Щербачев Дмитрий Григорьевич, командир лейб-гвардии Павловского полка, 9 января командовавший сводным отрядом гвардейских войск и награжденный орденом Святого Станислава 1-й степени с мечами.

— Ваше Императорское Величество! От имени награжденных сегодня, разрешите поблагодарить Вас за высокую оценку наших скромных деяний. Это большая честь принимать награду из Ваших рук. Хочу заверить Вас в том, что армия всегда будет, как оно и было, опорою Вашего Престола. Принося Вашему Величеству благодарность за столь высокую оценку, я пью за здоровье Вашего Императорского Величества, я пью за здоровье Ее Величества, здоровье Великих князей! Господа офицеры, за здоровье Их Императорских величеств, наше троекратное…

Тут весь строй более слажено, чем в первый раз и громче, буквально выдохнул:

— УРА! УРА! УРА!

После этого всех нас пригласили в следующий зал дворца, в так называемую Королевскую столовую, где столы были накрыты легкими закусками, стояли фужеры, куда лакеи стали разливать шампанское. Состоялся легкий фуршет. Николай недолго побыл здесь, беседуя с награжденными офицерами. Его интересовали всякие подробности тех событий, потом перешли к полковым делам. Вскоре он еще раз поблагодарил нас, поздравил с полученными наградами:

— Благодарю вас, господа, за Вашу службу, да поможет нам Бог преодолеть те трудности, что постигли нашу Родину, уверен, что с Вашей помощью мы преодолеем их. Прошу так же передать и Вашим сослуживцам мою искреннюю благодарность за преданную службу.

Как только царь произнес эти слова, генерал Щербачев подошел к нему и сказал:

— Ваше Императорское Величество, примите нашу глубокую благодарность за Ваши милостивые слова, которые будут переданы с точностью в наших частях. Да хранит Вас, Государь, и Вашу Августейшую семью Господь Бог. Многие лета!

Царь пожал ему руку, так же, за руку попрощался с другими генералами. Полковник Орлов, постоянно следующий за царем, открыл покрытые обивкой боковые двери, пропуская его. Я стоял с отцом и моим командиром полковником Раухом, когда к нам подошел генерал-адъютант Татищев и пригласил нас на аудиенцию.

Мы вышли через основные, парадные двери по так называемой «золотой анфиладе» прошли несколько комнат в Зеленую гостиную.

Нежно — зеленые стены зала покрыты белым лепным орнаментом на мотивы росписей античных вил. Скульптурное убранство дополняют медальоны с танцующими амурами и другими мифологическими сюжетами, рельеф которых подчеркнут нежно зеленым фоном. В центре северной глухой стены установлен мраморный камин с кронштейнами в виде львиных голов и лап. Посредине зала стол и несколько стульев, с обивкой в тон стен. Через несколько минут входит государь в сопровождении министра иностранных дел графа Ламсдорфа.

Они подошли к нам, государь пожал руку отцу, потом мне.

Корнет, мне доложили, что вы были ранены, как сейчас Ваше здоровье? Я слышал, Вы в полку слывете большим любителем атлетики, не вредит ли это здоровью после ранения?

Интересно, как он это успел узнать. Понятно, что если придворный полк, в котором служат представители известнейших родов империи, то трудно что либо скрыть, но не до таких же мелочей. Я поблагодарил царя за беспокойство о моем здоровье, сказал, что уже с завтрашнего дня возвращаюсь на службу после отпуска по болезни, и это все благодаря постоянным занятиям спортом.

— Это очень интересно, корнет. Француз, барон де Кубертен давно пропагандирует массовый спорт и приглашает нас принять участие в возрожденных им Олимпиях. Надо подумать, может и не пустое это, может там и покажите удаль молодецкую.

Мы еще немного поговорили о спорте, отец рассказал об увлечениях американцев бейсболом, разновидностями нашей лапты, граф Ламсдорф, так же присутствующий на встрече, отметил повальное увлечение европейцев новомодным боксом и французской борьбой. Я поведал государю, что мы в полку пробуем организовать соревнование по боксу, а потом победитель встретится с атлетами из других полков. Его очень заинтересовала это начинание и он пообещал обратиться к дяде, командующему гвардией Великому князю Владимиру Александровичу с просьбой посодействовать в ее организации. Мы еще несколько минут поговорили на спортивные темы, о роли спорта в армии, потом государь поблагодарил отца за воспитание меня, такого всего положительного, пожелал мне скорее оправиться от последствий моей контузии. На этом мое присутствие на аудиенции подошло к концу и флигель — адъютант проводил меня на выход, а родитель остался докладывать царю о своей миссии в Америку.

Я вернулся домой и стал ждать отца, который приехал часа через три. По его словам, государь внимательно выслушал доклад, был впечатлён анализом ситуации, согласился с выводами и прогнозом действий руководства Северо — Американских Соединенных Штатов, в отношении Японии был осторожен и не так оптимистичен, хотя и очень заинтересовался обзором состояния экономики и демографической обстановкой там. В целом, его работа признана успешной, и государь, и министр граф Ламсдорф остались очень довольны результатами, но, к сожалению, в виду сложной обстановки, в отпуске, а тем более в выходу на покой, речи, по их словам, быть не может и в ближайшее время отец опять отправляется в Вашингтон.

* * *

Утром, после усиленной разминки, мы позавтракали, отец еще раз проинструктировал меня о выборе подарка, и мы отправились по своим делам, я на службу, а он в Петербург. Договорились встретиться завтра, примерно после обеда, чтобы вместе идти на встречу в офицерское собрание.

В полку я доложился командиру эскадрона, отметился у полкового адъютанта и был приятно удивлен новым приказом по полку. Извечное соревнование гвардейских полков, салонные разговоры о новомодном «боксе» и вчерашняя беседа государя с командирами царскосельских и петербуржских гвардейских полков, а после и со мной, привели к появлению приказа по гвардии: в течение десяти дней провести полковые чемпионаты по боксу, выявить победителя. Командующему гвардией и Петербургского военного округа организовать чемпионат гвардейских войск округа до 12 марта, к началу Великого поста. Все это вылилось в то, что меня освободили от службы и направили в распоряжении штабс-ротмистра барона Фрейтага фон Лоринговена Леона Оскаровича, командира полуэскадрона в моем же 2-м эскадроне, которому приказом по полку поручено руководить этой «спортивной командой» и организовать проведение соревнований. Он с удовольствием выслушал мои предложения, так как для него все это было внове. Решили, как и во все времена в армии, все организовать в добровольно — принудительном порядке, сначала предложить командирам эскадронов и пулеметной команды выявить сильнейших в их подразделениях, это все займет 1–2 дня, после уже самим заняться организацией тренировок и самого турнира. Для тренировок я предложил испросить разрешения у командира полка и старшего полковника, руководившим офицерским собранием, занять «диванную» комнату, а сами бои проводить в манеже, где на это время устанавливать подобие ринга. Набросали тезисно план всего мероприятия, в котором штабс-ротмистр особо подчеркнул обязательность моего назначения его заместителем с особыми правами и обязанностями.

— Леон Оскарович, можно так же доложить командиру полка, что мы уже приступили к выполнению приказа: для тренировок изготовлены учебные пособия, так называемые «боксерские груши» для постановки и отработки ударов, определены так же несколько младших офицеров, изъявивших желание участвовать в турнире, в ближайшее время я попробую наметить условия соревнований, правила для участников.

— Замечательно, корнет, я и не ожидал, что Вы всерьез будете заниматься этим делом. Я сейчас подготовлю доклад командиру, а Вы чем планируете заняться?

— Если Вы не против, я хотел бы по семейным делам убыть в Петербург, а по возращении, примерно к пяти часам провести легкую тренировку с участниками будущих соревнований.

Возражений моя просьба не вызвала, я заверил барона, что и впредь он может рассчитывать на мою посильную помощь в организации турнира и поехал на Царскосельский вокзал.

По прибытии в Петербург отправился на Невский проспект, где находился ювелирный магазин «Торговый дом братьев Грачевых», известных ювелиров, специализирующихся на изготовлении столовой посуды из серебра. Принял меня один из братьев, Михаил, который сразу понял, что мне нужно и предложил на выбор серебренную икорницу в виде стерляди, весом в полтора килограмма и серебренный ковш, весом чуть меньше, с позолотой внутри, с ручкой, выполненной в виде мифического морского змея. На верхней плоскости ручки установлен небольшой эмалевый щитик с гербом Санкт-Петербурга, снаружи ковш украшен растительным узором в старо-русском стиле. Я выбрал ковш, мы согласовали текст памятной надписи. В ожидании, пока гравер ее напишет, а это должно занять часа полтора, отправился пообедать в ресторан «Данон», на Большую Морскую, благо, идти было не далеко, потом посетил магазин спортивного инвентаря «Смит и Ко», где купил четыре пары боксерских перчаток. За это время все было готово, ковш, а это было подлинно ювелирное изделие, упаковали в изящный деревянный ящик, внутри обложенный соломой, и я отвез все это великолепие домой, на Васильевский остров.

Отца еще не было, я оставил покупку в доме, а сам отправился в Царское, надо было возвращаться на службу, а вечером, по традиции всех времен — вечеринка — обмывание полученного ордена.

В полку я опять встретился с моим временным начальником. Вместе мы осмотрели выделенную для тренировок «диванную комнату в собрании, где уже рабочие из полковой мастерской под руководством «инициативной группы» в составе корнетов Лишина, Эвальда и Сергея Бурсака подвесили груши. Мне тут же пришлось показать простейшие удары, что очень впечатлило ротмистра.

— Да, князь, не ожидал от Вас такого умения, Вы вроде раньше не давали повода считать себя таким атлетом.

— Что Вы, барон, я же только учусь, — пошутил я и тут не знаю, что на меня нашло, решил похулиганить. Как был, в мундире, так и выдал эффектный номер. Удар в верхнюю полусферу ногой в прыжке с разворота, приседаю на левую ногу, вертушка в нижнем партере с выбросом правой — самое то, когда нужно выпендриться. Ван Дам отдыхает! Хотя, честно сказать, в реальном поединке это не применяется. Уж очень неустойчив в это время боец, легко можно провести контрприем и ты, в лучшем случае, держишься за свое «достоинство», с ужасом думая, что все там отбито. Но для таких случаев самое то.

— Ну, как то так, — вымолвил я.

Это было что то! Надо было видеть выражение лица Леона Оскаровича! С минуту он молчал. Так же молчали и молодые корнеты, вытаращив глаза. Сергей сглотнул слюну и чуть не подавился.

— Хм-м, а что это было? — выдохнул штабс-ротмистр.

— Александр, как это называется, где ты так… , Юра Лишин не мог подобрать слов.

— Это тоже бокс, но не классический, а восточный его вариант, называется тайский» или «сиамский, здесь можно наносить удары и ногами, и в прыжке, — пытался объяснить я, с ужасом думая, что теперь вопросам не будет конца.

— Александр, ты обязательно должен научить меня так же… , ну пожалуйста, ну… , - он аж захлебывался, не находя слов и глотая их, так его впечатлило.

Леон Оскарович все еще не мог вымолвить слов.

— Да, корнет, это впечатляет, — наконец его отпустило, — право, даже и не знаю, что можно сказать. Сильно, весьма сильно, не хотел бы я быть Вашим соперником в соревновании, — задумываясь, молвил он, выходя из комнаты.

Мне оставалось только пожать плечами.

Друзья тут же обступили меня.

— Александр, откуда это у Вас, почему раньше Вы молчали, что так умеете?

— Да, это так… , никогда не слышал об этом виде бокса, а Вы долго учились этому? — наперебой стали спрашивать меня.

Юра Лишин, как самый молодой, был более настойчив:

— Покажите мне еще, научите, ну…

— Юра, ну как Вы себе это представляете, это же не просто, взять, и ударить, это же целый комплекс, правильное дыхание, растяжки, тренировки на гибкость…

— Ну, так и научите меня…

— Да, князь, давайте попробуем, мы Вас очень просим! — присоединился более степенный Федор Эвальд.

Ну что же с ними делать, и отказываться же не comme il faut, и брать на себя — не хочется, ну а с другой стороны, попробую сколотить свою команду, лишним не будет. Да и может пару раз позанимаются, да и надоест. Хотя у Лишина вон как глаза блестят, этот не отстанет.

— Попробовать можно, но сначала предлагаю всё-таки сосредоточиться на подготовке к турниру, а там видно будет. А пока прошу вечером ко мне на ужин, надо же «Стасика» отметить.

— О, это мы удачно попали, этому всегда — за!

— Ну и ладно, так что в 8 жду на ужин дома.

После этого молодежь осталась отрабатывать удары, а я вышел в столовую, пригласил молодых офицеров на пирушку в узком кругу, зашел в канцелярию родного эскадрона, где уточнил некоторые вопросы с командиром эскадрона, пригласив его тоже и отправился домой.

Здесь уже во всю шла подготовка к мероприятию. Елизавета конечно расстаралась. Рядом был на подхвате мой Федор, протирал рюмки, расставлял приборы, выполнял другую «важную» работу. Я просил подготовить стол человек на 12–15, закуска должна быть простая, но сытная. Нажарили курей, говядина холодная, буженина, соленые овощи, моченые яблоки, грибы. Без разносолов, по-простому, выпить, закусить. Будет только молодежь, да зайдет ненадолго непосредственный начальник, командир эскадрона ротмистр Абалешев, старшие же товарищи будут поздравлять завтра, на званом ужине.

* * *

К 8 стал собираться народ. Первыми подошли «мушкетеры», Лишин, Эвальд и Бурсак. Тут же следом корнет Николай Петровский из 1-го экадрона, Саша Корвин. Их уже «просветили насчет моего «номера».

— Князь, тут нам такое про Вас рассказывают, Вы уж удовлетворите наше любопытство, что это за «тайский» бокс, с чем его едят? — с иронией спрашивает поручик Корвин.

— Ну, право дело и не знаю, что и сказать, поручик, — с легкой улыбкой отвечаю ему, — я же не большой знаток в этом деле, так, слышал кое — что, вот и балуюсь понемногу.

— Ничего себе, балуется он, — включается в разговор Юра, — такие «па» выделывал, балетные могут позавидовать.

— Я, конечно, не видел, надеюсь, Вы мне покажите эти приемы, но думаю, не серьезно все это. Прыжки, дрыганье ногами. Да и бокс этот Ваш, ну что за удовольствие, бить в морду, как при кабацкой драке. Нет, это занятие не для благородного человека. Вот французская борьба — это да, это уже высокое искусство. И это не мое личное мнение, французская борьба имеет всемирное признание!

— Но, помилуйте, поручик, насколько я знаю, боксом увлекались еще первые олимпионики, проводя соревнования еще до Рождества Христова. О боксерском поединке поется даже в одной из песен Гомеровской «Илиады». Да и потом, в более близкие времена, вспомните молодецкие забавы прославленных гвардейцев Екатерининской эпохи братьев Орловых, Шванича, Потемкина и других. Это были большие любители бокса, русской разновидностью которого являются кулачные бои. А по поводу «сиамского бокса», кстати, есть еще и китайский вид борьбы «у-шу», бразильская «капонера», японская «дзюдзюцу», французская «сават» — все это тоже, своего рода искусство и думаю, весьма нужное в особых случаях, так, например, для полицейских агентов, в армии для обучения диверсионных групп, да и вообще, во многом можно найти применение умению безоружного победить вооруженного.

— Ну, Вы, князь, целую лекцию пытаетесь прочитать нам, все это конечно интересно, но все эти «полицейские агенты», «диверсанты», убийство безоружных, все это так неблагородно, разве достойно это офицера?

Вот так вот, это что, намек на мое участие в событиях 9 января? Камень в мой огород. Это уже похоже на прямое оскорбление, такого спускать никак нельзя.

— Поручик, я считаю, что защита интересов Родины — основная обязанность русского офицера. А рассуждения о «благородных и неблагородных» способах этой защиты — ничто иное, как попытка уклониться от этой обязанности, заменить ее диванными разговорами, а в некоторых случаях — просто нежелание жертвовать собой, или попросту сказать, трусостью.

В комнате наступила мертвая тишина. Корвин покраснел и через несколько мгновений вымолвил:

— Князь, Вы меня обвиняете в трусости?

— Только в той мере, поручик, в какой Вы сомневаетесь в моем благородстве.

К этому времени подошел командир эскадрона ротмистр Абелешев.

— Господа, прошу прекратить все это. Я, право, считаю, что Вы не правильно друг друга поняли.

— Я никого не думал оскорблять, утверждая, что существуют определенные правила ведения войны и любой благородный офицер должны следовать эти правилам, — пытается сдать немного назад Корвин, перекладывая на меня решение о дальнейшем развитии конфликта.

Но последнее слово должно остаться за мной, не ему тягаться в словесных баталиях с представителем рода Белогорьевых.

— В таком случае у меня нет претензий к поручику, но прошу его покинуть мой дом, — вскинув голову и чуть отвернувшись, всего на четверть отворота, даже меньше, высокомерно произношу я. Теперь Корвину остается или проглотить почти прямое оскорбление или дальше идти на развитие конфликта, но тогда, формально, зачинщиком выступает он.

— Что Вы скажете, поручик? — обратился Абалешев к Корвину.

Тот покраснел еще больше, что — то буркнул, развернулся и вышел из квартиры.

Я думаю, что данный случай надо рассмотреть в офицерском Собрании, — строго сказал Абалешев.

Присутствующие, до этого момента жавшие по стенкам понемногу стали выдыхать.

— Ну, право, господа, не стоит портить вечер. Корнет, Вы пригласили нас по какому случаю? Вот и переходите, наконец к основной теме вечера! — попытался оживить обстановку поручик Коленкин.

— Да, господа, прошу к столу, не дело это, когда бокалы простаивают, — очнулся я, хотя настроение, надо сказать, у меня несколько подпортилось.

Народ зашевелился, стали рассаживаться за стол, послышались сначала робкие шуточки, но постепенно обстановка нормализовалась, как может нормализоваться обстановка в компании молодых людей, сверстников, связанных между собой общими интересами и сферой деятельности. Я опустил звезду ордена в чарку с водкой, оставив стандартную колодку, обтянутую муаровой тканью красного цвета с двойной белой каймой снаружи. На меня странно стали смотреть присутствующие офицеры. Да, лопухнулся я, видно обычай так отмечать награду еще не пришел.

— Это традиция такая, обмыть награду, — пытаюсь объяснить мои действия.

— Хм-м, не слышал о таком, — молвил Абалешев, — но раз так принято, то не будем менять. Пью за здоровье молодого кавалера. В последнее время, корнет, Вы не перестаете приятно удивлять нас, более старших товарищей своим отношением к службе. Суждения Ваши все больше отличают серьезность, рассудительность. Все это не может не радовать нас, Ваших товарищей и командиров. Желаю Вам не останавливаться на достигнутом. Думаю, эта первая Ваша награда, но не последняя. Военная стезя предполагает от избравшего ее необходимость жертвовать своим здоровьем, а то и жизнью, но все же желаю, чтобы Вы как можно меньше находились бы перед этим выбором. Ваше здоровье, корнет! Господа офицеры, кавалеру ордена Святого Станислава, корнету Белогорьеву, наше троекратное…

Тут все присутствующие громко выдохнули

— УРА! УРА! УРА! - и опорожнили рюмки.

Дальше были поздравления, тосты, все, как обычно. Разговоры сначала по теме, потом о женщинах, третий пункт — о службе, и наконец, «за жизнь». Все в полном соответствии с законами военного застолья, которые неизменны с течением времени. Но надо сказать, все было вполне пристойно, даже когда сославшись на дела, откланялся ротмистр Абалешев. Осталась одна молодежь, разговоры стали более свободными. Затронули и мою недавнюю стычку с Корвином.

Я раньше, а вернее корнет Белогорьев, мало общался с ним, так, иногда в собрании перебрасывались парой фраз, поэтому не замечал, но, по словам его сослуживцев, в последнее время он очень изменился. Несмотря на отнюдь не высокое финансовое положение, съехал с офицерской квартиры в полковом городке и снял жилье на Павловском шоссе, в примыкавшей к Царскому Селу деревне Белозерке. Нельзя сказать, что это было сильно дороже казенной квартиры, дело даже не в деньгах, хотя и это существенно. Но добираться оттуда — да, не далеко, но зачем? Кроме этого его часто стали замечать с гражданскими лицами, причем и с представителями интеллигенции, и с мещанами. Дело в том, что две третьих, если не больше, жителей Царского были военными или, в крайнем случае, представителями ведомств, подразумевающих ношение мундира, это был свой круг общения. Поэтому такие знакомства сразу бросались в глаза. Все это было странно, но этому не сильно придавали значения. Да и я не стал особенно задумываться, так, отложилось в памяти.

А между тем сабантуйчик продолжался. Вот уже послали Федора за гитарой в собрание и пошли просьбы спеть что-нибудь. Исполнил старый репертуар, потом разошелся и «вдарил» из репертуара Лепса, молодецкую, правда не всю, пару куплетов и припев, но и этого хватило.

Это было что то! Какая там мелодия, к чему все это? Припев мы просто орали до хрипоты, гитара стала играть роль барабана, аккомпанировали себе ударами по столу, вилками по посуде и всему, что попадалось под руку.

Не удивлюсь, если завтра узнаю, что нас было слышно даже в полку. Все, уверен, больше ни одно застолье у нас не будет обходиться без этого ора, лишь по недоразумению названного песней.

Пару романсов исполнил Володя Вольский. Все это разбавлялось анекдотами и забавными историями из жизни полка. Здесь я выдал несколько новых, более фривольного содержания. Они так же имели успех.

Закончилось все традиционной жженкой. Как там у Дениса Давыдова…

Мигом организовали большую, литров на 10 чашу, наполнили ее вином. Сверху, на перекрещенных палашах установили сахарную голову, обильно полили ее ромом и подожгли. Эта пылающая сахарная пьяная баба была единственным освещением комнаты. Ром горел синим колеблющимся пламенем, причудливо освещая мундиры и раскрасневшиеся лица всей компании, собравшейся вокруг стола. Жженый сахар, расплавляясь в огне, стекал в горячее вино крупными раскаленными каплями с громким шипением. Когда пламя разгоралось слишком ярко, Саша Коленкин, на правах старшего из присутствующих, руководивший этим мероприятием, стал поливать его сверху шампанским. Ассистировал ему поручик Сахновский, разливая жженку по бокалам. Все это сопровождалось исполнением полюбившейся всеми песенкой, похоже, становившейся своеобразным гимном всех застольев в полку:

И конечно же новым, без сомнения шлягером, хотя этого слова пока и не существует

Все было необыкновенно весело, шумно, хотя, как ни странно, особо пьяных не было, так, в меру выпившие. А как же, честь блюли, облик не теряли. Надеюсь, завтра не будем мучиться головой, надо же и к турниру готовиться.

Постепенно стали расходиться. Я тоже решил немного освежиться, постоять у подъезда, дыхнуть свежего воздуха, да и в комнате не мешало проветрить. Накинув шинель на плечи, по легкому, вышел с задержавшимся Сергеем Бурсаком во двор. Погода стояла чудная, легкий морозец, градусов 7–8, яркая луна добавляет света уличным фонарям. Тихо, только снег поскрипывает под нашими сапогами. Завели разговор о предстоящем турнире, о моих способностях, навыках в боксе. Машинально повернули в сторону Саперной и прошли шагов тридцать.

* * *

У недавно выстроенного кирпичного здания церковно-приходской школы, являющей своего рода границей между жилой частью Софии и пустырем, переходящим в бескрайние огороды, заметили какое-то шевеление и шепот. Из темноты навстречу выступили трое довольно внушительного вида мужика. Вначале они чуть замешкались, видно ожидая увидеть кого другого, но тут же сориентировались.

— А вот и господа офицерики пожаловали! Че, не спится, служивые? Это вы вовремя явились.

В ответ раздался смешок, но не громкий и сдержанный. Все — таки не принято было в это время офицеров задирать так явно. Главарь видно сильно надеялся на поддержку подельников, поэтому продолжал ломать комедию:

— А может куревом угостите, да на хлеб насущный дадите, ведь сказано же, делиться надо!

Это было что то новенькое, гоп-стоп в Царском Селе, в Софии? Да, распоясался плебс к зиме 905 года, повылазила всякая гопота на свет божий.

Сережа весь подобрался и тяжело засопел. Он еще никогда не попадал в подобную ситуацию, поэтому и не знал, что ему делать.

— Ну шо, господа офицеры, проверим, правда ли, что кровь у вас голубая? — поигрывая ножичком с лезвием, сантиметров в пятнадцать, с ехидцей прогундосил верзила, — не все же вам нашу проливать, пора и ответку за воскресенье держать.

Это что, идейный бандит или просто прикидывается? Я, раскинув руки, незаметно оттесняя Сергея, сделал пару шажков вперед.

— Вы че, фраера, рамсы попутали или штифты кто загасил…  — молвил я романтикам ночи.

Все, народ завис, разрыв шаблона, в том числе и у Сергея. Делаю еще пару шажков к обалдевшим бандитам.

— Не понял, ты где по фене ботать…

— А ты че, прокурорский, шо на допрос подписываешься? — перебил его и сделал еще шажок.

— Сиплый, шо гонит он, может мы его научим вежливости?

— Глохни, Шнырь, сам порешу, — процедил главарь, поигрывая ножичком.

А парень не простой, сразу видно. Мигом подобрался, куда — то исчезла показная ленца, теперь передо мной стоял матерый хищник, жаждущий крови. Резко выбросил руку, вооруженную ножом в мою сторону.

Ну это все мы проходили, работаем по классической схеме: шажок в сторону, перехватываю запястье руки, в которой зажат нож, хватаю за грудь кинувшего в атаку бандита, предоставляя возможность продолжить движение, только чуть ускоряя его, разворачиваю по ходу движения внушительную тушку, одновременно фиксируя без движения руку с ножом, за мгновение перед этим развернув лезвие в обратную сторону. Он сам насаживается на свой тесак, удивленно смотрит себе на живот, где расплывается красное пятно, изо рта появляется струйка крови и оседает на снег. Все это заняло пару мгновений. Я спокойно посмотрел на замерших в растерянности подельников.

Пока пытаются понять, что произошло, шагаю навстречу. О, очнулись! Не сговариваясь, стали действовать. Сразу видно, сработанная компашка. Один, с ножом, ринулся на меня, второй обходит слева, в руке поблескивает кастет. Ускорение, выпад левой в солнечное сплетение. Грабитель явно не ожидал от меня такой прыти, он даже не успел среагировать на мой выпад. Его глаза расширяются. Молниеносно добиваю правой в грудную клетку. Что — то хрустнуло или показалось? Разворачиваюсь на сто восемьдесят, шаг назад. Вовремя, мимо промелькнул кулак с кастетом. Перехватываю запястье и скручиваю, ребром левой рублю снизу в локтевой сустав. Наверняка перелом будет. Дикий вопль боли, он пытается отпрыгнуть. Шагаю следом и добиваю ногой в грудь. Бандит, несмотря на внушительные габариты, опрокидывается от удара почти на метр. Глотает воздух и еще пытается отползти, скуля от боли. Ударом ребром ладони по шее немного успокаиваю его. Оборачиваюсь к первому — лежит, хрипит и уже не пытается что то делать.

На все про все ушло минуты три. Сергей как застыл в ступоре с распахнутыми глазами, так и продолжал стоять. Хлопнул его по плечу:

— Ну чего задумался, иди, дежурного вызывай с парой караульных.

— А, что? Да, Да, конечно! А как это? А…

Все, замкнуло парня, надо приводить в чувство.

— А ну, заканчивай панику, бегом в караулку! — встряхиваю его.

— Да, да, а т-ты к-как, од-д-ин ост-т-анешьс-с-ся? — его реально колотит.

— Бегом, я сказал! — разворачиваю и подталкиваю, придавая ускорение.

О, вот и дворник бежит, умудряясь на ходу дуть в свисток. Ну, хоть не один останусь, все веселее.

— Ваше сиятельство, что случилось? Я тут свечеру сугробы подправить, а слышу, шум какой… , - тут увидев место побоища, всплеснул руками, — ох-ты — ж, батюшки — светы, жуть то какая, что ж такое деется, вот напасть то такая, а Вы как, Ваше-ство, здоровы ли, не поранены?… , - запричитал он.

— Успокойся, Никанор, со мной все в порядке, надо бы околоточного вызвать, а за караулом я уже послал.

— Да, конечно, Ваше-ство, сей момент, это я мигом, это я быстро, Ваше-ство! Ох, шо деется то…

Сам остался ждать, а пока осмотрел поверженную троицу. Первый уже труп, с ножом в животе в луже крови, смотрит остекленевшем взглядом в небо. Второй тоже отходит, уже перестал хрипеть. Точно, перебил что — то в груди, не показалось, что слышал хруст. Тело выгнулось в последний раз дугой, после чего неподвижно застыло. Убедившись, что оба мертвы, обращаю внимание на третьего. Он сидит, прислонившись к дереву, баюкает руку, тихо скуля и не замечая ничего вокруг. Ткнул его ногой, он завалился на бок, продолжая скулить. Решил осмотреться. У стены увидел деревянный баул довольно внушительных размеров. Осторожно открыл его.

Да, интересная находка. Внутри, переложенные соломой, находились так называемые «македонки» — примитивные бомбы, представляющие собой металлический шар, спаянный из двух половинок с отверстием, в которое вставлена трубка. Шар заполнялся порохом, в трубку вставлялся фитиль. В зависимости от длины этого фитиля бомбу можно было применять и как метательное оружие и как мину замедленного действия. Связка фитилей, кстати, лежала рядом. Как в том «зазеркалье», «всё страньше и страньше, всё любопытственнее и любопытственнее!»

А вот и подмога спешит. Бурсак уже видно пришел в себя, вон как несется. С ним поручик Сахновский, дежуривший сегодня по полку и человек пять караульных. Впереди всех бежит мой верный Федор. Подбежав ко мне, даже не отдышавшись, тронул меня, как бы пытаясь убедиться, что я живой и еле выдохнул:

— Ваше сиятельство, Вы не ранены? Ой, что же это делается, ну, аспиды, чес-с слово…

Подбежал Сахновский:

— Князь, как Вы, у Вас все в порядке?

— В порядке, если не считать два трупа и ящик с бомбами. Прошу дать команду заняться раненым бандитом и надо вызывать жандармов.

— Что на самом деле бомбы? Корнет сообщил, что на вас напали уголовники.

— Да, так оно и было, но тут я нашел что то интересное, прошу взглянуть, — показал я ему ящик.

— Бог ты мой, откуда это?

— Да целых три сюрприза, я пристально не смотрел, пусть этим займутся специалисты.

— Да, Вы правы, князь, надо вызывать жандармов. Околоточный, вон, уже подходит, он и займется. Я поставил в известность командира полка, по-видимому он сейчас тоже прибудет, — и уже солдатам: — а ну, осмотрите все вокруг, может еще что интересное найдется.

Подбежал околоточный надзиратель, Кудинов Александр Владимирович, кстати, мой сосед по дому, дядька лет сорока пяти, по странной прихоти, увлекающийся Империей Цин и даже по слухам, пытающийся изучать китайский язык.

— Здравия желаю, Ваше сиятельство! Что это тут… О, да тут целое побоище. Это что, Вы сами так их? — подойдя к трупу бандита, он концом обнаженной шашки поддел его треух, оголяя лицо, да, сильно. Лихо Вы их… , - так, вроде неизвестные, наверное из приблудных. Нынче в Белозерку, да в Александровку много пришлых понаехало. О, а этот живой! Что это с ним?

Вел он себя поделовому, без суеты, но с нами подчеркнуто вежливо. Профессионал, ничего не скажешь, видно, что много чего в жизни повидал.

— У него, по-видимому, рука сломана, Александр Владимирович. Вы еще тут вот, что посмотрите.

— Что тут? Что это, бомбы? Откуда здесь? Ох жешь, страхи какие! Ваше благородие, — обратился он к Сахновскому, не изволите кому приказать вызвать медицинскую карету трупы забрать, да раненого осмотреть.

Минут через пятнадцать подъехал экипаж с командиром полка полковником Раухом, его сопровождал эскадронный командир Абалешев. Почти сразу, пяти минут не прошло, останавливается пролетка с незнакомым молодым, лет 35, жандармским полковником в сопровождении трех жандармов.

— Полковник Герарди Борис Андреевич, кивнул он мне.

— Корнет Белогорьев, — представился я ему.

— Здравствуйте, корнет! Что тут у Вас, будьте добры, объясните, что произошло.

В это время жандармы, сопровождающие его направились к околоточному надзирателю и стали что-то обсуждать, осматривая баул с находкой. Раненым бандитом уже занимались двое караульных.

Я поздоровался с командиром полка, кивнул ротмистру Абалешеву, только после этого ответил полковнику.

— Да вот, господин полковник, с корнетом Бурсаком вышли из дома, где я квартирую, решили немного пройтись. При подходе к этому дому сначала услышали подозрительный шорох, потом навстречу нам вышли три гражданина и, угрожая ножом, напали на нас и попытались ограбить. Нам пришлось ответить. Уже после случившегося, отослав корнета за караулом и осматривая вокруг, увидел баул с интересным содержимым.

— Этот баул принесли бандиты?

— Я не знаю, господин полковник, к нам они вышли без всякой ноши.

— Как Вы вдвоем, без оружия, справились с нападавшими?

— Не знаю, господин полковник, как то так получилось.

В разговор влез Серега Бурсак:

— С бандитами справился один князь, я и не успел что либо предпринять, все было так неожиданно…

Это очень удивило полковника, брови у него поползли вверх. Не менее ошарашенными выглядели и мои командиры.

— Что, правда, корнет, Вы один уложили двух бандитов, а третьего, по-видимому, сделали инвалидом?

Мне осталось только пожать плечами, — как то так получилось.

— Да, интересно, но это мы позже обсудим. Александр Владимирович, — обратился он к околоточному, — будьте добры, гляньте, может из знакомых кто?

— Я уже осмотрел их, Ваше высокоблагородие, сталкиваться с ними не приходилось, но наверняка описания их в участке имеются, выясним.

— Странно все это, Вы не находите, Георгий Оттонович? — обратился он к полковнику Рауху, — По виду типичные гопники, грабежами промышляющие, будь Вы, господа офицеры простыми обывателями, куда ни шло, но на офицеров? Да еще, эти тут бомбы террористские… Необычно все это. Я как раз был в Нижних конюшнях, инспектировал условия проживания, тут и поступил доклад. Вот, решил сам посмотреть.

— Господа, если ко мне нет пока больше вопросов, прошу разрешить мне отправиться домой, поздно уже, а завтра на службу… решил я напомнить о себе.

— Да, да, корнет, конечно! — ответил за всех Георгий Оттонович, — Борис Андреевич, — обратился он к жандарму, — я думаю, корнет позже ответит на все Ваши вопросы, а пока ему и вправду необходимо отдохнуть, прийти в себя.

— Конечно, Георгий Оттонович, не смею задерживать господина корнета, — и обращаясь ко мне — я думаю, Вы не откажите ответить нам на вопросы, кои, несомненно появятся?

— Конечно, господин полковник, буду рад прояснить все, что в моих силах.

После этого я откланялся и в сопровождении Федора пошел домой. Вскоре меня догнал Бурсак.

— Александр, прошу, конечно, меня простить, но…  — тут он замялся.

— Что такое, Сергей, ты хочешь что то спросить?

— Александр, мне очень неловко, но можно я переночую у тебя. После всего, что случилось, я, наверное, не смогу спокойно уснуть…

— Конечно, Сергей, какой может быть разговор, места нам хватит, а тебе и впрямь нужно успокоиться.

— Саша, ты сам так спокоен, да и там действовал так хладнокровно…

— А что мне надо было, вытаскивать портмоне и ждать, когда какой-то ублюдок пырнет меня ножом?

— Нет, конечно, просто мне очень неудобно. Я застыл, как в ступоре, а ты не растерялся, один расправился с бандитами. Мне страшно и подумать, что с нами было бы, если бы не ты.

— Да брось, Сергей, все нормально, некомплексуй, — вырвалось у меня из лексикона будущего, — давай, пока не будем об этом. Сейчас придем домой, попьем чайку, успокоимся. Честно сказать, мне и самому как то не в себе. Все — таки два трупа. Не каждый день такое случается.

— Александр, ты так спокойно это говоришь, а меня всего аж трясет…

Так мы добрели до дома, где нас встретила Елизавета.

— Ваше сиятельство, это правда… , а то вон Федор такие страхи рассказывает.

— Эх, жаль, меня там не было, я бы им поддал бы…  — возбужденно крутился вокруг нас пацаненок.

— А ну, кыш домой, поддавальщик! — дала подзатыльник сыну экономка, — как же так, Ваше сиятельство, что ж это такое делается…

— Хватит причитать, Елизавета, лучше организуй нам чаю, да приготовь постель Сергею Васильевичу, он останется сегодня у нас.

— Да, да, конечно, сейчас мигом все будет готово!

Но чаем, конечно, дело не ограничилось. Сергей никак не мог успокоиться, его продолжало трясти, теперь у него появился новый бзик, он винил себя в трусости и очень страдал от этого. В качестве лекарства пришлось заставить его выпить несколько стопок коньяку, пока он не успокоился и заснул. Сам я не пил, хотя тоже было не по себе, мягко сказать, все-таки мои первые трупы в этом времени, но пить не тянуло. Повозившись еще немного и дождавшись, пока Елизавета и Федор наведут порядок после нашего застолья, я тоже отправился спать.

* * *

Как ни странно, проснулся я со свежей головой и как всегда, около семи часов. Вчерашняя вечеринка и ее продолжение никак не повлияли на мой здоровый сон. Сергей еще спал, я не стал его будить, провел укороченную разминку, завтракать решил в собрании, наказав Елизавете присмотреть за Сергеем, отправился на службу.

Здесь все уже были в курсе нашей эпопеи. Практически каждый встречающий считал своим долгом подойти, поинтересоваться случившемся, «повозмущаться разгулом преступности». Постепенно это стало напрягать, еле досидев за столом за завтраком, поспешил оставить общество. Подумав, отправился на импровизированный «спортивный уголок», где сняв куртку мундира и оставшись в нательной рубахе, стал отрабатывать удары по груше. Здесь меня и нашел посыльный от командира полка. Пока я обтирался полотенцем и надевал мундир, тот в сопровождении жандармского полковника сам пришел в «диванную», где я занимался разминкой.

— Здравия желаю, господа! — приветствовал я вошедших.

— Здравствуйте, корнет, вот Вы где спрятались.

— Выполняю Ваше указание, готовлюсь к турниру по боксу.

— Теперь понятно, господин корнет, откуда у Вас такая подготовка, — включился в разговор полковник Герарди, — а то я никак не мог взять в толк, как Вы смогли за столь короткое время, а по Вашим объяснениям и, по словам корнета Бурсака, один справиться с тремя громилами. Сказать по правде, я до сих пор не могу в это поверить. Да и выживший бандит такие ужасы рассказывает…

— Ну, не знаю, господин полковник, вроде ничего сверхъестественного не случилось. Думаю, они сами не ожидали от нас ответных действий, наверное это и помогло нам справиться с ними.

— Не скажите, корнет, не скажите! Как я понял, в схватке участвовали Вы один и действовали очень хладнокровно. Кстати, не смогли бы Вы показать нам эти столь эффективные приемы?

— Я уже объяснял, они не предполагали, что получат отпор. Я, конечно, не большой знаток уличных боев, да и ранение сказывается, так что считаю, что все вышло случайно, — попытался отнекиваться я, не горя желанием раскрывать свои навыки.

Командиру полка не понравилось мое нежелание общаться с «представителями правоохранительных органов», отнеся это к извечному антагонизмом между армейскими и синемундирниками.

— Корнет, это очень серьезно. Вы не все можете знать, но найденные Вами на месте бомбы, и все это в непосредственной близости от резиденции государя — это, еще раз говорю, очень серьезно, — строго и как то устало обратился ко мне полковник Раух.

— Ясно, господин полковник. Готов дать полное объяснение.

— Ну, вот и хорошо, корнет, вот и ладненько, — включился в разговор жандарм, и обращаясь уже к полковнику Рауху, — Георгий Оттонович, прошу Вас предоставить более подходящее помещение и трех солдат, которые будут изображать нападавших. Так же пригласить корнета Бурсака для полноты, так сказать, картины, — перешел на деловой тон полковник.

После недолгих совещаний «Следственные действия» решили проводить в манеже, куда и приведя себя в порядок, прошел я.

Минут через десять там уже ждали трое младших чинов, по комплекции похожих на вчерашних бандитов. Сюда же был вызван Сергей Бурсак, немного помятый после вчерашнего.

Жандармский полковник уже был здесь в сопровождении двух ротмистров и какого-то гражданского, как я понял, из дворцового управления. Тут же находился командир полка полковник Раух, его заместитель полковник Вольф, командир эскадрона ротмистр Абалешев, полуэскадрона, к которому я приписан, штабс-ротмистр Фрейтаг фон Лорингофен.

— Имейте в виду, — обратился я к трем статистам, изображающих бандитов, — нападайте по одному, первый с ножом. Я бить не буду, удар только обозначу, поэтому не пугайтесь, — и приблизился к ним на ту дистанцию, на которой находились напавшие на нас грабители. Солдат замахнулся на меня щепкой, изображавшей нож. Я же медленно, так, чтобы увидели наблюдавшие, сделал шаг в сторону, аккуратно перехватил его руку, другой рукой схватил за грудь и потянул на себя, разворачивая его при этом. Так как его правая рука была зафиксирована мной без движения, то он сам насаживается на оружие.

— Ну вот, как то так, — комментирую я свои действия, — теперь один из вас, тоже с ножом, обходит меня справа, второй, с кастетом, слева.

Разрываю дистанцию с первым, и обозначаю удар левой в солнечное сплетение, правой-тут же в грудь.

— Здесь он падает, наверное что то повредил внутри от удара, — говорю я, — тут же разворачиваюсь и встречаю третьего. Так же, как и с первым, перехватываю его запястье, выкручиваю и при этом свободной рукой обозначаю удар под локоть нападавшего.

— Предполагаю, что после этого удара у него сломана рука, но я не был в этом уверен, поэтому решил добить его ударом ноги, — обозначаю удар пяткой вперёд, нога стремительно ринулась к груди статиста, заставив того запоздало отшатнуться, — ну вот и все.

На все про все прошло, включая мои объяснения, две — три минуты.

Все присутствующие были впечатлены увиденным. С минуту никто не мог вымолвить и слова. Первым пришел в себя полковник Герарди:

— Очень впечатлило, корнет, просто нет слов! У нас еще будет время более подробно обсудить все это, а сейчас прошу ответить на вопросы моих спутников, ротмистра Спиридович, — представил он сопровождающих его, тот кивнул мне, — и ротмистра Дедюлина, — так же последовал кивок, — ну и следователя Соколова, — тот слегка поклонился мне.

— Георгий Оттонович, — обратился он к командиру полка, — прошу Вас выделить нам помещение для беседы с корнетами, я думаю, это займет минут двадцать, не больше.

— Да, конечно, я думаю, ротмистр Абалешев проводит Вас в свою канцелярию, — взглянув на ротмистра, сказал полковник Раух. Мой эскадронный командир лишь коротко кивнул в ответ.

Я попросил разрешения задержаться на несколько минут, чтобы привести себя в надлежащий вид после моих демонстраций.

В родной канцелярии гости уже расспрашивали Сергея. Мне предложили присесть и так же стали задавать вопросы. В целом все было вполне пристойно. Не обошлось без выражений удивления моими навыками в рукопашке, особо удивило гостей то хладнокровие, которое я проявил во всей этой ситуации, особенно на фоне поведения Бурсака. Лишь следователь попытался найти какие-то «несоответствия» в моих действиях.

— Скажите, корнет, выйдя из дома с целью проводить корнета Бурсака, по какой причине Вы пошли в противоположную сторону?

Времена меняются, а принципы работы «компетентных органов» остаются неизменными, в частности принцип «если вы до сих пор не осуждены, то это не ваша заслуга, а наша недоработка» актуален во все времена. Это была любимая поговорка нашего «молчи — молчи». Ну, думаю, так дело не пойдет, нужно показать зубы, чтобы не зарывался любезный.

— По причине того, господин, извините, не запомнил Вашу фамилию, что мы решили просто прогуляться, не имея никакой причины.

— Вы хотите сказать, что изначально не имели желания пойти именно в эту сторону? — шпильку про мою «забывчивость» следователь проигнорировал.

— Я хотел сказать именно то, что сказал.

— Хорошо, если Вы не против, продолжим. Как мне стало известно, Вы, в последнее время по утрам часто прогуливаетесь именно в этом месте.

— А что, именно это место как то отгорожено и там запрещено прогуливаться?

— Нет, просто как то интересно, почему Вы выбираете столь безлюдные места для promenade? И еще, насколько я знаю, прежде, чем выйти из дома, Вы, мягко сказать, приняли изрядную дозу горячительных…

— Господин хороший, дело в том, что я могу себе позволить выбирать места для promenade, как Вы выразились, без оглядки на то, что об этом подумает столь ответственное лицо, как Вы. А насчет употребления горячительных напитков…

— Успокойтесь, корнет, господин Соколов просто не правильно высказался… , - вступил в разговор полковник Герарди.

— Я попрошу господина Соколова правильно высказываться при разговоре с собой. А это ведь просто разговор, не правда ли? — перебил я его.

— Да, конечно, господи корнет, просто разговор, не более того.

— В таком случае, прошу простить меня, господин полковник, но если ко мне у Вас, — подчеркнул я, — нет больше вопросов, прошу разрешения покинуть Вас, служба, понимаете ли.

— Да, да, корнет, конечно. Вы же откажите нам ответить на дополнительные вопросы, если они возникнут?

— Конечно, господин полковник, я с радостью продолжу разговор с Вами, конечно, если он не будет касаться указанием мест, где мне следует проводить promenade и как организовывать свой досуг.

— Не смею Вас задерживать, князь! — кивнул мне полковник, подчеркивая упоминанием титула, в первую очередь следователю, что вполне понимает мое раздражение его бестактными вопросами. При этом он многозначительно посмотрел на того. Я встал, щелкнув каблуками, кивнув ему в ответ, кивнул в сторону двух ротмистров, так и не проронивших ни слова и вышел из канцелярии.

Посчитав, что до обеда ничего сверхсрочного на службе не предвидится, отправился домой, к этому времени должен был приехать отец.