И вот я в родном полку. Меня не было здесь с самых похорон, почти неделю. За это время здесь произошли некоторые изменения. Ротмистр Абалешев Александр Александрович, формально остававшийся командиром эскадрона, по факту стал исполнять обязанности помощника командира полка по хозяйственной части. Временно «исполняющим должность командующего вторым эскадроном» стал штабс-ротмистр Фрейтаг фон Лоринговен Леон Оскарович. Он и готовился по штату занять эту должность. Слухи об этих перестановках ходили давно, поэтому не стали неожиданностью.

По распорядку, в собрании было еще время завтрака, поэтому большинство офицеров находилось здесь. Вот сюда я и прошел в первую очередь.

Старшие офицеры завтракали на квартирах, в это время здесь собиралась в основном молодежь и холостяки, поэтому общались без официоза.

Встретили меня тепло, опять выражали соболезнования, интересовались дальнейшими планами. Было видно, что все это искренне, без дежурных фраз, друзья глубоко переживают случившее со мной несчастье.

В целом в полку обстановка была привычной, все как всегда. Нижние чины на занятиях и хоз. работах, офицеры тоже заняты выполнением служебных обязанностей. Хотя само понятие этих обязанностей у каждого свое. Некоторые молодые офицеры направились заниматься в манеже выездкой, более опытные — ассистировать командирам эскадронов в проведении занятий с нижними чинами. Часть офицеров, кстати, не очень и малая, осталась решать свои, несомненно очень важные задачи в собрании за бильярдным столом или знакомясь с последними новостями, изложенными в «Русском инвалиде» и других газетах.

Пообщавшись с офицерами, я прошел в канцелярию родного эскадрона, где представился моему новому командиру. Леон Оскарович, в отличие от ротмистра Абалешева, человека веселого и подкупающего своей открытостью, был несколько суховат по натуре, сказывались немецкие корни, происходил он из остзейских дворян. Но за внешней чопорностью скрывались исключительная порядочность и желание всегда прийти на помощь. Намного старше нас, молодых офицеров 1903–1904 годов выпуска по возрасту, как-то незаметно стал своего рода наставникам с первых дней нашего появления в полку, с исключительным тактом помогая советами в различных перипетиях офицерской жизни. Он был, несомненно, достоин этого назначения. Тем более, что был первым в списке старшинства по полку.

В своей просьбе посодействовать решению вопроса с денщиком, я нашел его полное взаимопонимание. Он заверил меня, что готов поставить положительную резолюцию на моем рапорте, но в любом случае до полного выздоровления для моего Федора будет наиболее благоприятный режим.

Командир полка полковник Раух принял меня у себя в кабинете. Так же еще раз выразил соболезнование в связи со смертью отца. Я, в свою очередь пригласил его завтра в фамильный особняк на поминки в девятый день со дня смерти. Это приглашение очень растрогало его. Дело в том, что в этот день в доме умершего собираются только близкие друзья и родственники, но присутствие Георгия Оттоновича, начинавшего свою службу под командованием отца, по-моему, будет здесь более чем уместным.

По денщику у командира возражений не было, он заверил меня, что не позже завтрашнего дня, после всех бюрократических процедур, рядовой второго года службы Федор Антипов убудет в мое распоряжение. Единственное ограничение, которое он установил в связи с предполагаемым ежедневным отсутствием онного рядового, это то, что раз в неделю он должен являться по месту службы, «дабы предстать пред ясные очи эскадронного вахмистра для осмотра внешнего вида и…»

После этого, получив у полкового адъютанта штабс — ротмистра Телесницкого отпускной билет, я отправился на поиски своих друзей — трех мушкетеров: Федора Эвальда, Юру Лишина и Сергея Бурсака. Ну конечно, нашлись они в манеже, в уголке, выделенном командованием для «гимнастических упражнений», как было сказано в приказе. К ним присоединился еще один молодой офицер, корнет Гарин. Выпускник Елисаветградского юнкерского училища, тихий, ничем не примечательный юноша, вышедший в полк на год раньше меня.

И занимались они, конечно же тем, что терзали боксерскую грушу, стараясь выбить из нее пыль. По очереди. А кто не в очереди, участвовали в извечном мужском состязании — кто сильнее. В частности, в данный момент изображали подобие боксерского поединка.

— О, Александр! — первым отреагировал корнет Лишин, — и тут же получил увесистый плюх от Федора Эвальда, еле успел прикрыться плечом, но все равно получилось довольно чувствительно, — Ай! Ты чего, больно же!

— Ой, извини, просто не успел остановиться, — пристыженно промолвил Федор, и уже ко мне: — Здравствуй, Саша! Проходи, мы тут вот…

— Здравствуйте, господа! У вас, вижу, бои идут нешуточные. А ты, Юра, не отвлекайся, на ринге, пока не остановлен бой, в любую минуту может «прилететь», соперник ждать не будет, — Тут мне вспомнился рассказ моего первого тренера из того времени о курьезном случае на Олимпиаде 1952 года в Хельсинки, который я и рассказал, конечно, адаптировав к нынешнему времени и не упоминая фамилий.

— Но это же не по джентельменски, — тут же хором отреагировали друзья, в том числе и Федор.

— Вопрос не в джентльменстве. Бесспорно, одна из основных идей спорта, и бокса, как такового, является культивирование джентльменства, порядочности и уважения соперника. Но в то же время спорт, во-первых, должен воспитывать дисциплинировать и четкое выполнение правил поединка и команд рефери. Здесь, конечно рефери нет, но правилами четко определено, что бой заканчивается после команды об окончании. И во вторых, Юра, по просту говоря, не зевай, следи за противником, тогда и не получишь.

— Правильно, а то вечно летаешь где то в своих эмпириях, — подтвердил Сергей Бурсак, — отвлекаешься все время, не следишь за своим vis-а-vis.

— Да будет вам, как дети малые, ей богу! — одернул Федор Эвальд товарищей, — здравствуй, Александр, рады видеть тебя! Слышал, ты испросил отпуск, как, прошение удовлетворено? И вообще, как ты, чем думаешь заниматься?

— Здравствуйте, друзья, я рад видеть вас! Да, Георгий Оттонович подписал мой рапорт, надо решить некоторые юридические вопросы, обдумать планы на будущее, да и просто прийти в себя.

— Александр, еще раз прими наше соболезнования, это большая утрата. Конечно, тебе надо прийти в себя после случившегося. Но помни, мы всегда готовы… , все, что от нас зависит…

— Спасибо, друзья, я ценю ваше участие и благодарен вам. Я испросил отпуск на два месяца, пока планирую жить у себя, на Васильевском. Всегда буду рад видеть вас там. Да и здесь буду появляться иногда. Кстати, квартира у меня здесь, у Пальгунова, оплачена вперед, я ей это время мало буду пользоваться, да и домоуправительницу не рассчитывал, так что при желании и необходимости — можете пользоваться, без всякого.

— О, спасибо, Александр, это очень кстати, ты же понимаешь, иногда возникает необходимость не афишировать свою личную жизнь, а в офицерском доме это не всегда удается, — обрадовался наш штатный дамский угодник Юра Лишин.

— Ну, кому что, а Дон Хуану нашему только о сладком, — отозвался самый правильный в нашей компании Федор.

— Друзья мои, у меня небольшая просьба, господин полковник обещал выделить мне завтра денщика, моего Федора. Прошу вас, проследите его экипировку, все, что нужно, а то знаете, у нашего вахмистра что получить — как говорится, зимой снега не выпросишь.

— Да, конечно, не беспокойся, я лично прослежу, — сразу отозвался Федор, который в эскадроне занимался хозяйственным вопросами, был как бы внештатным завхозом.

— Александр, извини, если считаешь бестактным, но как идет расследование всего случившего, с тобой беседовали полицейские чины? — спросил Сергей.

— Да, разговаривал следователь. И генерал Врангель рассказал, что разбойников ищут, следствие идет. Говорил даже, что дело ссыска на высочайшем контроле, государь лично интересуется ходом следствия.

— Но все равно, чем они только занимаются, это возмутительно, среди белого дня бандиты орудуют, а полиция — ни сном, ни духом, думают о чем то, следствия какие то ведут, делом бы занялись…

— Меня заверили, что следствие идет, и я верю, что убийца отца понесет заслуженную кару.

— Да, всякое зло должно быть наказано, если дело на высочайшем контроле, то думаю, полицейские уж расстараются. Мы понимаем, что тебе неприятен этот разговор, но поверь, мы очень переживаем и сожалеем о твоей утрате…

— Спасибо, друзья за поддержку, я тронут вашим сочувствием. Завтра поминки, девятый день. Прошу помянуть отца, я заказал панихиду в полковой церкви…

После встречи с друзьями я не стал задерживаться в полку, надо спешить в Петербург. Вечером приезжает князь Шервашидзе с дочерью, надо встретить, кроме этого к завтрашним поминкам подготовиться, отдать последние указания, проверить их исполнение.

Дома я выпил кофе и объявил, что некоторое время буду жить в городском доме, так как взял по службе двухмесячный отпуск.

Это заметно огорчило Елизавету, подавая кофе, она даже уронила ложку, что учитывая ее квалификацию домашней прислуги, раньше с ней не случалось. Сразу как то поникла, сгорбилась, поменялась в лице. Забывшись, присела на краешек стула, нервно комкая салфетку в руках.

— Ох! А мы теперь как? — видимо подумала, что я вообще хочу оставить службу, съехать с квартиры и тогда она лишится работы.

Сынишка ее, почувствовав, что происходит что то непонятное, тоже притих и насупился.

— Вы? А что Вы, как работали, так и будете. Чем Вам эта работа не нравится? Если конечно не нашли что другое. Ведь не нашли?

От волнения Елизавета стала заикаться, лицо покрылось красными пятнами, она еле слышно вымолвила:

— Н-нет, г-где ж ее искать — то? А к-как же… , если ж Вы б-будете жить в П-петербурге… , а мы тогда как?

— Елизавета, даже если я буду жить в Петербурге, это никак не отразится на вашем жаловании, а квартира у меня оплачена на год вперед, кто то за ней же должен следить. Жалование вам я буду выдавать, как и раньше, 1 числа каждого месяца. Даже будучи в отпуске, я собираюсь иногда приезжать в Царское Село, что же мне тогда, в гостинице останавливаться? Надеюсь, что в квартире будет должный порядок…

Это немного успокоило ее, но в глазах все равно оставалась настороженность.

— Ваше сиятельство, да конечно же… Вы же только скажите… Вы только не бросайте нас, куда же мы…

— Елизавета, — в моем голосе появился метал, — давай подведем итог. Повторяю, два месяца я буду жить в Петербурге, иногда буду приезжать сюда. Кстати, я разрешил корнетам Лишину, Бурсаку и Эвальду иногда приходить сюда, естественно, без всяких излишеств, все в пределах разумного. По истечении отпуска я опять буду проживать здесь, так как оставлять службу пока не планирую. Жалование твое остается прежним, независимо от того, проживаю я здесь, или нет. В ближайшее время я подумаю об ее увеличении. А теперь позволь мне допить мой кофе и помоги мне собраться, мне надо ехать в Петербург.

Это будто подстегнуло Елизавету, она тут же стала суетиться, стараясь угодить мне во всем, взялась сдувать несуществующие пылинки с мундира, еще раз прошла щеткой по шинели, цыкнув на пацана, глазами указала ему на необходимость пройтись суконкой по сапогам, дабы придать им еще больше блеска.

Долго я задерживаться не стал, собрал в саквояж необходимые мелочи, надел мундир, пристегнул шашку. Все это время мать сыном якобы незаметно для меня выглядывали с кухни, стараясь предупредить все мои желания, потом пацаненок выбежал на улицу, как я понял, зазывать экипаж. На небольшой площадке между обоими домами моего домохозяина как раз находилась своего рода стоянка наемных экипажей, оборудованная даже колодцем для водопоя лошадей. Здесь постоянно стояли наготове лихачи со своими «лимузинами» на копытной тяге в ожидании пассажиров — офицеров из расквартированных на Кадетской улице гвардейских полков и артиллерийской школы.

Так что когда я вышел из дома, у подъезда меня уже ждал «тюнинговый» экземпляр — коляска — фаэтон с откидным верхом красной кожи, с натертыми до зеркального блеска лакированными боками, весь, даже сидения, украшенный галунами, фестоном. Рядом стоял водитель кобылы, или как их называли «лихач» с окладистой бородой, в традиционном волане до пят с лисьей опушкой, на голове — заметный цилиндр черного цвета, и степенно обтирал тряпочкой поручни и сиденье от капель мелкого дождя. Петька же, получивший за труды гривенный, чрезвычайно вдохновленный, побежал делиться этой новостью с неразлучным Колькой.

— Куда прикажите, ваш… сиясво? Обернулся ко мне и поклонившись учтиво, спросил кучер, когда я устроился в коляске.

— На вокзал, и поживее, на поезд надо успеть.

— Не извольте беспокоиться, ваш… сиясво, — прогудел он себе в бороду, — мигом домчим! — уверенным жестом щелкнув вожжами по крупу «двигателя» в одну лошадиную силу.

Мы и в правду, довольно резво помчались по широкой Кадетской, плавно входя в поворот на Волконскую и дальше по Софийскому бульвару, чтобы уже не сворачивая, почти по прямой, выехать на Привокзальную площадь.

* * *

Буквально на пол часа заглянув домой на Васильевском и, отдав последние распоряжения, я помчался на Николаевский вокзал, чтобы успеть к приходу пятичасового поезда из Москвы.

И вот, в четыре с небольшим, я, через Дворцовый мост, Невским проспектом, на «лихаче», такое впечатление, что родном брате — близнеце утреннего из Царского Села, выезжаю на Знаменскую площадь, чтобы обогнув ее по кругу, вдоль ограды величественной Знаменской церкви, мимо монументального будочника в серой суконной шинели, зорким взглядом из черно-белой деревянной будки осматривающим подотчетные ему владения, подъезжаю к центральному входу Николаевского вокзала Санкт-Петербурга. Передо мной двухэтажное здание в два крыла, в стиле ратуши западноевропейских городов. В центре сооружения высится удачная по своим пропорциям двухъярусная квадратная башня с часами, как бы обозначающая местоположение главного входа.

Расплатившись с «таксистом на конной тяге», я через вестибюль с административными помещениями, прохожу в главный зал с бюстом Николая I у парадной стены и двумя металлическими досками по обеим сторонам от него, с текстом высочайшего указа о начале строительства Николаевской дороги на одной, и с датами основных вех строительства на другой.

Да, времена меняются, а вследствие этого заменяются и установленные на этом месте бюсты и тексты, выбитые на досках. Широкие окна арочного типа под потолком по всей длине довольно большого зала дают достаточно света. Много встречающих. Пройдя через весь зал, выхожу на его продолжение, перрон-дебаркадер, металлическое покрытие которого является одним из ярких свидетельств успехов строительной техники и дизайна. Обнаженные железные фермы покрытия, изящно в кажущей простоте оформленные боковые стены, прорезанные широкими панорамными окнами, создают совершенно уникальный облик интерьера общественного здания транспортного типа, отличающийся строгостью и простотой. По сторонам дебаркадера протянулись кладовые, административные помещения, различные пирожковые и закусочные.

Несколько минут ожидания, и вот, в клубах пара, к перрону, издав оглушительный гудок, от которого зазвенело в ушах, втягивается разноцветная змея пассажирского поезда, во главе со знаменитой «овечкой». Затихающей волной сходит на нет дробь перестука колес. Перекличка лязга сцепок состава и мощный вздох паром уставшего труженика — паровоза является своего рода толчком для толпы встречающих, заглядывающих в окна вагонов в попытках разглядеть знакомые лица, для немалой армии носильщиков, стремившихся выдвинуться со своими тележками на оперативные просторы стратегически важных для заработка точек, дорожных служащих, готовых наброситься на прибывший состав с целью осмотреть, оценить, обслужить. Все пришло в движение, началась обычная вокзальная суета, местами радостная, местами деловая, а в общем — будничная. И вот, кульминация всего этого действа. Открывается дверь центрального вагона состава, обшитого дубовыми дощечками и покрытого светлым лаком дорожного дома на колесах, с бронзовой надписью «1 классъ». Первым на перрон степенно спускается солидный проводник с неизменными огромными усами, в форменной шинели и фуражке. С деловой основательностью протирает тряпицей поручни, и только после этого приглашает пассажиров к выходу.

Через несколько минут, держась за поручни, на перрон спускается высокий сухощавый пожилой мужчина с окладистой бородой, в генеральской шинели нараспашку. Тут же оборачивается и подает руку буквально выпорхнувшей из вагона изящной девушке.

Солнышко. Мэри. Княжна Мария Прокопьевна Шервашидзе. Участник и соперник всех моих детских забавах. Егоза, с детской непосредственностью превращающая любую свою шалость, а чего только мы не вытворяли во дворце моего деда или в доме ее отца, в невинное недоразумение.

* * *

Она легко спрыгнула с подножки вагона, опираясь на протянутую руку отца, осмотрелась. Наши взгляды встретились. Мэри как то сразу узнала меня, кратко улыбнулась, и я уже в тот миг понял, что поплыл. Это было как наваждение. С трудом пересилив себя, я подошел к ним, как и положено, щелкнул каблуками, представился. Старый князь молча взял меня за плечи, пристально посмотрел, порывисто прижал к себе, обнял. Отстранил, еще раз посмотрел.

— Здравствуй, Александр, как ты вырос!

Здравствуйте, Прокопий Левонович! Как Вы доехали, как дорога?

— Спасибо, все нормально. Прими мои соболезнования, это настоящий удар для всех нас. Николай Александрович был моим другом, это тяжело… , это больно… ! Прости… ! — было видно, что ему трудно сдерживаться, у него дрогнул голос, на глазах проступили слезы, — Держись, Александр, я знаю, ты сильный, держись… , - он опять приобнял меня.

— Спасибо, Прокопий Левонович, спасибо! Отец часто вспоминал Вас, я тоже помню, как мы детьми носились по Вашему дому в Тифлисе!

— Александр, ты вырос, стал настоящим мужчиной!

— Да, вырос немого, дядя Прокоп, зато Вы не меняетесь, такой же грозный на вид, но добрый заступник для нас, Ваших детей!

— Ну что, ты, такой уж и грозный! Спасибо, Саша, ты и вправду для меня как сын. Я помню, как держал тебя на руках, «спасая» от моих девочек. Вот одну из них привез сегодня. Ты же помнишь Мэри? — и оборачиваясь к девушке, — Мери, подойди, поздоровайся с Александром, ты же помнишь нашего Сандро? Ах, какие вы были проказники, чего только не вытворяли в детстве. Ну, ну, не смущайся…

— Здравствуйте, Александр, Вы очень изменились, я рада вновь видеть Вас! — меня несколько удивило можно сказать довольно сухое приветствие, но поначалу я не придал этому значения, списав за неловкость после длительной разлуки.

Сказать просто, что она выросла — это сказать банальность. Она изменилась. Она стала ослепительно красивой. Но эта красота стала какой то холодной. Уже не было той озорной девочки с ангельской внешностью, той шалуньи, проказами которой буквально умилялись окружающие. И это уже и не тот подросток, с которым весь день проговорили в Бадене, которая буквально задавила меня своим позитивом, доброжелательностью.

Нет, никаких отрицательных эмоций по отношению к себе я не почувствовал. В ее словах, вернее тоне, каким они были сказаны, не было ничего. Совсем ничего. Так, дежурная фраза интеллигентного человека.

Наваждение пропало. Ну что же, детство прошло, мы выросли, долго не виделись. У каждого своя жизнь. А детские обещания, слова… когда это было? Да и нам было по сколько… И было ли вообще?

— Здравствуйте, Мэри, рад видеть Вас! Как прошла дорога? — поворачиваясь к ней, дежурно поздоровался, соблюдая формальность и не ожидая ответа.

— Дядя Прокоп, — вновь обратился я к старому князю, — предлагаю дать команду носильщикам, пора ехать домой. Вы, верно, устали с дороги.

— Да, Александр, к сожалению, с годами все труднее переносить такие переезды. Как я завидую вам, молодым…

— Ну что Вы, дядя Прокоп, выглядите Вы прям орлом, — отвечая ему, я поискал глазами носильщиков, — но и вправду, дорога, верно, тяжелая. Ничего, дома отдохнете. Я приказал подготовить ванну, ну а потом расскажите мне, как живет Тифлис, наши общие знакомые…

— Конечно, Александр! Там все помнят тебя, радуются твоим успехам. Но ты прав, дорога и впрямь, была утомительна. Мы не стесним тебя? Завтра же займусь поисками жилья, а пока уж извини…

— О чем Вы, Прокопий Левонович, не обижайте меня. Завтра девять дней со дня смерти папы, соберутся друзья, самые близкие. Прошу быть с нами в этот день… А после и будем решать вопросы.

— Да, Александр, ты стал мужчиной. Как быстро вы взрослеете! Как я хотел бы посидеть с Николаем с кувшинчиком старого грузинского вина, вспомнить молодые годы! Как неожиданно все это…

В это время целая артель носильщиков выносила багаж князя, укладывала на тележки и обвязывая чемоданы, тюки, баулы, после чего вся эта наша кавалькада двинулась налево от перрона, на грузовой двор, где уже стояли наготове извозчики. Загрузив багаж на грузовую телегу, сами поместились в изящный фаэтон и отправились домой.

* * *

После того, как гости оправились с дороги, приняли ванну, нас ждал ужин, во время которого особых разговоров не велось. Так, как говорится, ни о чем. Впечатления о дороге, о старой столице, они там останавливались на день.

Мэри вела себя отрешенно, лишь иногда вставляла пару слов в эмоциональный рассказ отца, не более того. Я к ней тоже почти не обращался, так, общие фразы, дежурные слова. Поужинав, она, сославшись на усталость с дороги и извинившись, прошла в выделенную ей комнату, а мы со старым князем проследовали в библиотеку.

Здесь продолжили делиться впечатлениями, я рассказал о своей жизни, вернее жизни корнета в последние лет десять, поведал о гибели отца. Старый князь близко к сердцу принял смерть друга, а он был другом отца. Старый соратник деда по матери, он был не намного старше отца и поэтому эта смерть очень тронула его.

Рассказал мне свои планы. После событий 9 января ожидались изменения в государственном устройстве страны, которые, как я знал, приведут к концу года к созыву высшего законосовещательного органа, Государственной Думы. Являясь потомком владетельных князей Абхазии, он был избран представителем Сухумского и Батумского округов для представления их интересов. Так как эта работа требовала частого присутствия в Петербурге, он намеревался приобрести здесь дом и переселиться сюда. Кстати, дом был уже подобран поверенными и на днях ему предстоял его осмотр. Мэри же получила предложение стать фрейлиной государыни — императрицы, что не предполагает замужество и не приветствует сердечные увлечения. Может поэтому эта холодность по отношению ко мне? Хотя навряд ли, тут явно что то другое.

В Петербурге жил их родственник, князь Георгий Шервашидзе, двоюродный брат. Он состоял при вдовствующей императрице Марии Федоровне в должности обер-гофмейстера, заведовал канцелярией императрицы. Но между родственниками как то не сложились отношения. По слухам, у придворного не все гладко было в семье, он даже отослал ее в Тифлис. Как я помнил из прошлой жизни, все это закончится тем, что в 1907 году он разойдется с женой, Марией Александровной, дочерью министра народного просвещения, барона Николаи и княжны Софии Александровны Чавчавадзе и станет гражданским мужем вдовствующей императрицы Марии Федоровны, а в 1917 вступит с ней в морганатический брак.

Завтра нам предстоял трудный день, девять дней со дня смерти отца. Служба в церкви, посещение кладбища, поминки дома. Все это потребует от вех нас много сил. Поэтому мы решили отложить воспоминания и разговоры на потом.

* * *

Утром на панихиду в церкви св. Николая Мирликийского, что на Никольском кладбище Александро-Невской лавры, собрались только близкие друзья, сослуживцы, человек десять. Службу вел настоятель храма отец Григорий.

… Всякое согрешение, содеянное ими словом или делом или помышлением, яко благий Человеколюбец Бог прости, яко несть человек, иже жив будет и не согрешит. Ты бо еси един кроме греха, правда Твоя — правда во веки, и слово Твое — истина. Яко Ты еси Воскресение, и Живот и Покой усопших раба Твоего Николая, Христе Боже наш, и Тебе славу возсылаем со безначальным Твоим Отцем, и Пресвятым, и Благим, и Животворящим Твоим Духом, ныне и присно и во веки веков. Аминь.

После заключительных слов поминальной молитвы все потянулись на выход, где я, да и все присутствующие, щедро одарили нищих милостыней, прося молиться за помин души усопшего Николая.

Прошли к могиле, где склонив головы, по традиции мысленно прося прощения у усопшего, священник вновь прочитал молитвы. Проявляя тактичность и почувствовав, что мне надо остаться одному, все отошли.

Поправил венки, преклонив колено, вновь мысленно обратился к отцу. Мне было, что сказать ему. Это был единственно близкий мне человек. Близкий мне, молодому князю этого времени, близкий и Александру Белогорьеву века ХХI.

Рассказал, что смерть его отомщена, его убийца наказан. Сказал, что это хоть и противоречит христианским канонам, но по-другому поступить я не мог. Просил, что бы он, как человек военный, понял меня и простил. Да, я лишил жизни при этом несколько человек. Грех? Да, грех. Но заповедь «подставь другую щеку…» не для меня. Мне ближе другая библейская заповедь, «око за око, зуб за зуб». Мог бы я поступить по другому? Конечно, нет. И в мыслях не было. Если бы не вчера, то в какой-то другой день, но убийца должен был получить свое.

— Извини, отец, но во мне победил человек ХХI века. Да, я твой сын, но сын, с сознанием волчары ХХI века. Жесткий, решительный и очень опасный для врагов. Очень опасный. «Делай, что должно, и будь, что будет!». Прости, отец, прости за все…

* * *

— Господин Соколов! — навстречу судебному следователю шагнул мужчина средних лет, — участковый пристав Акимов, — здороваясь, представился он, — околоточный надзиратель Кудинов, был непосредственно подчинён участковому приставу. В подчинении имел городовых и дворников, — представил и своего спутника.

— Здравствуйте, господа! К сожалению, не по очень приятному поводу приходится встречаться, но что поделаешь, служба, как у меня, так и у вас. Ну, рассказывайте, Акинфий Петрович и по ходу начнем осмотр!

— Так точно, ваше высокоблагородие, докладываю, убит хозяин дома, некто Прохор Несмеянов, 34 лет, крестьянин, находящийся под надзором полиции, его сестра, Любовь Несмеянова, 28 лет, проживающая в дереве Белозерка, портниха, а так же некто Подгозов, известный в определенных кругах как «Бомбист» или «Митрич», находящейся в розыск с 1904 года по подозрению в ограблении казначея Санкт-Петербургской таможни и убийстве 4 человек, покушениях на убийство, в вооруженных нападениях с целью ограбления, участиях в террористических организациях. В доме обнаружена так же Несмеянова Анна Николаевна, 55 лет, мать хозяина дома, крестьянка, но показаний она дать не может, в виду тяжелого похмелья. Хозяин дома обнаружен в сенях, гость в доме, за столом, зарезали их, как свиней, по виду, тесаком. Дама убита на улице, видно по делам вышла, на убийцу и напоролась, доктор осматривает…

В это время в дом зашел еще один мужчина.

— Титулярный советник Грабе, — представил участкового врача Акимов.

— Мы знакомы, не в первый раз вместе работаем, — кивнул следователь, — здравствуйте, Николай Карлович, что можете поведать нам?

— Да интересно как то получается, Федор Васильевич, не типично как то все, во всяком случае, впервые в моей практике.

— А что не так, Николай Карлович?

— Да все не так! Вот посмотрите… , - медик жестом пригласил следователя в сени, к лежащему ничком телу. Если бы не небольшое пятно крови в районе груди, могло бы показаться, что человек споткнулся и не смог встать.

— Занимательно, профессионал работал, сразу видно.

— Вот именно, что профессионал. Одним ударом, и сразу наповал. Теперь прошу к столу. Полюбуйтесь, горло перерезано! Обратите внимание, надрез сделан на высочайшем уровне, одним движением, под углом, исключающим попадание крови на злоумышленника. Без должной подготовки такой удар нанести не получится.

— Ну, злоумышленниками скорее следует называть убиенных, уж очень примечательные личности это, но Вы правы, будто мясник на скотобойне…

— Совершенно верно, одним резким движение, именно, как на скотобойне живность режут. А теперь прошу во двор… , прошу… , - пригласил он следователя на выход и пропуская его вперед, — извольте посмотреть, женщина убита тоже одним ударом, но не оружием, просто кулаком, или ребром ладони, причем очень точным ударом. Ударь он на несколько сантиметров выше или ниже, не было бы такого эффекта.

— Не понял, поясните, Николай Карлович, какой эффект…

— Я так думаю, нападавший, прежде чем зайти в дом, по-видимому, решил осмотреться, заглянуть в окно. Вот тут ему на встречу и вышла дама сия. Ударь он по другому, она бы закричала, тем самым выдав его incognito. А так, одним точным и резким ударом он заставил ее замолчать навсегда. Пробита гортань, смерть при этом наступает в течение двух — трех секунд. При этом не просто закричать, вздохнуть невозможно. Смерть наступает от удушья.

— Что с бабкой, Акинфий Петрович? — обратился Соколов к участковому приставу.

— Кажись умом тронулась, Ваше высокоблагородие! А ну, как проснуться с бодуна с ножом в руке, да среди зарезанных. Хоть и скверные людишки то убиенные, да и сама-то она та еще лиходейка, по молодости знатно куролесила, но тут хоть кто умом тронется.

— Ну, хоть что то сказать может?

— Да что она скажет, то? Гуляли, с вечеру, как всегда, приняла она сивухи то, да и спать завалилась, ничего больше не помнит.

— А что, Николай Карлович, не могла она все это совершить, ведь слышал я, что при помешательстве силы у человека возрастают немерено?

— Хм-м, да нет, не думаю. Уж очень данный удар специфический, да и остальные порезаны очень уж умело. Нет, работал тут профессионал. Да и нож, орудие убийства, так сказать, в доме отсутствует.

— А как же тот, что в руках у Несмеяновой… ,- повернулся следователь к участковому приставу.

— Да не тот это нож, — ответил за Акимова полицейский медик, — по характеру порезов на обоих трупах, нож должен быть искривленным, это особенно заметно на трупе в сенях, длина, сантиметров 40–50. Что-то вроде бебута армейского, или кинжала, что у горцев, причем, почти уверен, с обоюдной заточкой. А здесь же прямой, с односторонней заточкой, обычный кухонный. Нет, это не тот нож, с уверенностью могу утверждать.

— Спасибо, Николай Карлович! Посмотрите, прошу Вас, может еще что интересного углядите, — а Вы, Акинфий Петрович, — повернулся он к полицейскому надзирателю, — что скажите, как это на вверенной вам территории свободно чувствует себя разыскиваемый особо опасный преступник. Вернее чувствовал. Судя по всему, он не редкий гость в этом доме, посмотрите, одет, мягко сказать, по-домашнему, да и бабка, вон при постороннем не легла бы спокойно спать.

— Осмелюсь доложить, Ваше высокоблагородие, именно сегодня поутру поступил сигнал от тайного осведомителя о нахождении данного лица… , Александр Владимирович, — повернулся он к околоточному надзирателю Кудинову, вытянувшего в струнку, как бы призывая его подтвердить свои слова, и продолжая после этого опять докладывать следователю, — околоточный надзиратель Кудинов, сразу же доложился мне и мы в сопровождении четырех стражников прибыли на место для задержания и ареста этого гражданина. На месте обнаружили все это и ввиду необычности случившего, я принял решение известить Вас.

— Да, все правильно Вы решили. Не буду настаивать на личном допросе Вашего осведомителя, Александр Владимирович, но прошу выяснить, когда он узнал о присутствии в деревне Подгозова, слышал ли что подозрительного ночью и утром. Все-все, каждая мелочь может быть полезной.

— Узнал он вчера вечером, можно сказать ночью, шумели тут знатно… , - начал доклад околоточный.

— Что значит, шумели, что драка была, скандал какой?

— Да не-е, по-доброму шум говорит, был, песни вроде начинали орать, нескладухи похабные. Не-е, за скандалы доклада не было. Ну, значить и не стал агент сразу бежать, до утра обождать решил. Боязливо, говорит, по ночам бегать, мол увидит кто… Ну а я, как доклад получил, так значиться и сразу до Акинфия Петровича…

В это время в дом вошел один из стражников, осматривающих двор и хозяйственные постройки.

— Разрешите обратиться, Ваше высокоблагородие! — вчерашний крестьянин, впервые участвующий в таком мероприятии, был чем-то очень взволнован.

— Да, слушаю тебя…

— Дык, это, тама в сарае схрон обнаружили, не изволите глянуть, уж больно находки интересные…

— Ну что ты интригу какую держишь, ну что там? Пойдем, поглядим…

— Так там эти, бомбы вроде всякие, и еще кажись что. Мы вот без Вас и смотреть не стали.

— Так-так, интересно становится, пойдем, глянем на вашу находку.

Вся группа, за исключением врача, прошла на задний двор усадьбы, где находились хозяйственные постройки. У деревянного то ли сарая, то ли дровяника, стояли еще двое стражников, явно впечатленные находкой. Сопровождающий группу, видно самый бойкий из «вспомогательных войск» подвел всех к дальнему углу сарая.

— Вот здеся, значится, уж очень не ладно дрова то сложены были. Везде, значится, ладненько так, а здеся нет. Вот я и подумал, а чегось это так? Мы с батей моим тоже так дома захоронки делали. Ну, мы с Семеном и раскидали то дровишки, а там и точно, схрон этот.

Взору полицейских чиновников и следователя открылась довольно внушительная яма, где то метр на метр, глубиной сантиметров под восемьдесят, в которой аккуратно лежали динамитные шашки в бумажной обертке, штук десять. В другом отделении, а яма была разбита на три отделения, лежали полые металлические шары, заготовки под бомбы — македонки, в третьем — моток какого то шнура, по всей видимости фитиля, еще какая то мелочевка. В другом углу сарая, в такой же яме — схроне находился небольшой саквояж, как потом выяснилось после осмотра, туго набитый аккуратненькими пачками ассигнаций, в основном серо-зеленого цвета и коричнево-синего.

— Да, интересно тут, занимательные находки, — промолвил судебный следователь, — Акинфий Петрович, Вы говорили, что отправили курьера в управление дворцовой полиции?

— Так точно, Ваше высокоблагородие, как увидели все это непотребство, так тут же и отправил стражника оповестить. Как и положено по инструкции. О, а вот и он обратно воротается.

— Ваше высокоблагородие, — и тут же к своему непосредственному начальнику, полицейскому надзирателю Акимову, — Акинфий Петрович, там эта…

— Да что случилось то, можешь толком сказать, что ты такой заполошенный, объясни толком, что случилось? Передал в дворцовую полицию то?

— Так точно, все передал, как Вы и наказывали, поехал обратно, а тут такое дело… Еду я значится по Кадетской, а возле стройки мастеровые толпятся, а как меня увидели, махать стали, звать меня. Ну подошел я, а там эта, убиенные тоже. Два их там. Один значится зарезан, а второй непонятно что, но крови у него нет, да и порезов тоже, по виду целый будет, но тоже мертв.

— А ну тихо, ты! Спокойно доложи по порядку, частишь, что та баба на базаре!

— Так точно, Акинфий Петрович, докладываю, значится! На углу Кадетской и Саперной, на стройке обнаружены два убиенных. Я значится, наказал не трогать там ничего, как Вы и наказывали, а сам сюда, за Вами.

Следователь и полицейский надзиратель переглянулись, остальные стражники, услышав новости, тихо зашушукали в стороне.

— Когда обнаружены трупы, опознаны они? — нахмурившись, спросил Соколов.

— Так точно, Ваше высокоблагородие, узнали их. Туточки на стройке местные все работают, с нашего уезда, каждый друг дружку знает. Так вот, один тутошний, из Гуммолосар, Колька Невзоров, никчемный человечишка, шаромыжник, все на посылках у деловых, но так, по мелкому. Он-то вот и порезан весь. Второй, говорят, Васька Ипполитов, с Александровки он, тот поматерей, но тут врать не буду, не знаю его. Там из мастеровых один тамошний, вот он и опознал его, а сам не знаю. Он тоже мертвый, но целый, не порезан. А что мертвый, так то не понятно.

— Акинфий Петрович, вам придется остаться здесь, посмотрите еще раз все, дождитесь представителей жандармского управления, санитарную карету. Староста местный должен оказать всемерную помощь, оставьте так же двух стражников, — и обращаясь к подошедшему врачу, — Николай Карлович, закончили Вы тут? А то еще нам работа подкинулась, два трупа недалеко обнаружились, сейчас выезжаем. Александр Владимирович, прошу с командой следовать за нами.

— Ясно все, Ваше высокоблагородие, — вытянулся полицейский надзиратель, — и поворачиваясь к околоточному, — Александр Владимирович, Прохоров и Васильев остаются со мной, остальные — в Вашем распоряжении.

Околоточный Кудинов приложил руку к козырьку фуражки, отданием чести подтверждая, что указания приняты и тут же отошел к стражникам.