1. Падение династии Мин и завоевание Китая маньчжурами

В 30—40-е гг. XVII в. китайская держава находилась на завершающем этапе очередного династийного цикла. Как и в предшествующие эпохи, этот процесс сопровождался увеличением налогового бремени, сосредоточением земель в руках имущей части деревни, ростом торгово-ростовщической эксплуатации и коррупции чиновничества. Все это привело к одному из наиболее продолжительных и мощных в истории Китая народных восстаний - войне 1628-1644 гг

После ряда побед и поражений в начале 40-х гг. восстание вступило в стадию нового подъема. В это время в лагере повстанцев существовали два центра — один на границе провинций Хубэй— Шэньси (традиционном районе антиправительственных движений), другой — в пров. Сычуань. В Хубэй-Шэньсийском районе инсургентов возглавил выходец из семьи земледельцев, в прошлом пастух и почтовый курьер Ли Цзычэн (1606—1645), сычуанский центр находился под контролем бывшего воина правительственных войск Чжан Сяньчжуна (1606—1647).

Восставшие провели реорганизацию вооруженных сил на регулярной основе, попытались создать новые органы власти, построенные, впрочем, на традиционных для Китая принципах государственного управления. Основными требованиями восставших были свержение правящей минской династии, сокращение непосильного налогового бремени, ликвидация чиновников, известных жестокостью и лихоимством. Цель, которую преследовали вожди повстанческих отрядов, действовавших в районе Хубэй—Шэньси, состояла в захвате Пекина и основании новой Династии. После того как в руки восставших перешел город Сиань, лидер Хубэй-Шэньсийского центра Ли Цзычэн был провозглашен императором (1643), что в полной мере соответствовало традициям антиправительственной борьбы в Китае.

Весной 1644 г., не встречая сильного сопротивления со стороны правительственных войск, повстанческие армии быстро продвигались к Пекину. Ослабленная внутренней войной, продолжавшейся более 15 лет, а также борьбой против маньчжуров, постоянно предпринимавших опустошительные набеги на Китай, минская династия была не способна противостоять внутренней смуте. В апреле 1644 г. Пекин был захвачен отрядом Ли Цзычэна, а последний император минской династии покончил жизнь самоубийством.

Заняв столицу, победители стремились обеспечить порядок в городе и установить спокойствие. Торгово-ремесленным корпорациям горожан была обещана поддержка, из тюрем освобождались узники, коррумпированные минские чиновники привлекались к суду. Однако для содержания армии и государственного аппарата новым властям, так же как и их предшественникам, требовались значительные средства, получить которые можно было только за счет налогов. По этой причине правительство Ли Цзычэна объявило о восстановлении отмененных незадолго до этого минских налогов и повинностей. Этот непопулярный шаг ставил прочность положения повстанцев под угрозу. Между тем еще большую опасность для новой династии представляли войска маньчжуров, угрожавшие Китаю с севера.

Маньчжурские племена, являвшиеся потомками воинственных чжурчжэней, некогда завоевавших Китай, обитали за северными границами китайской империи и в начале XVII в. переживали процесс политической консолидации. Особую роль в этом сыграл видный маньчжурский военачальник Нурхаци, сумевший в первые десятилетия XVII в. создать первое государство маньчжуров. Его сын и преемник хан Абахай провозгласил государство Цин (Чистое), став его первым правителем.

К этому времени маньчжуры восприняли многие элементы китайской культуры, в первую очередь некоторые важнейшие принципы государственного управления. Управление государством Цин было сосредоточено в шести ведомствах, подобных минским. Маньчжурские правители в своей завоевательной политике опирались на сильное войско, состоявшее главным образом из конницы, разделенной на восемь армий (знамен), в связи с чем оно получило название «восьмизнаменное». В ходе завоевательных походов против Китая, Монголии и Кореи в составе цинских войск были дополнительно созданы восемь армий, состоявших из монголов, а позднее — восемь армий из китайцев, желавших служить маньчжурским правителям. Общая численность маньчжурских вооруженных сил накануне решающего вторжения в Китай насчитывала около 200 тыс. человек.

В начале 40-х гг. XVII в. маньчжуры постоянно совершали опустошительные набеги на территорию Китая, уводя с собой тысячи пленных, которых обращали в рабов.

Весной 1644 г. минский генерал У Саньгуй, командовавший армиями, охранявшими подступы к Великой стене, неожиданно предложил маньчжурскому командованию, которое готовилось к очередному набегу на Китай, пропустить их конницу в китайские земли. Причины, толкнувшие У Саньгуя на этот шаг, не вполне ясны. Очевидно, он имел далеко идущие честолюбивые планы, рассчитывая использовать маньчжурскую конницу для разгрома повстанческого движения Ли Цзычэна с целью основать впоследствии собственную династию. Не исключено, что свою роль сыграли и мотивы личного характера. По сообщениям китайских источников, Ли Цзычэн пытался заручиться поддержкой У Саньгуя в будущей борьбе с маньчжурами. Последний также был готов к переговорам. Однако во время посещения дома семьи У Саньгуя Ли Цзычэн был пленен красотой его любимой наложницы, что не осталось незамеченным. Узнав об этом, генерал вместо переговоров с новым императором установил контакт с маньчжурами.

Сначала маньчжуры отвергли предложение У Саньгуя, но затем воспользовались предоставленной возможностью и без боя преодолели Великую стену, а армия У Саньгуя присоединилась к маньчжурам в наступлении на Пекин. Стремясь подчеркнуть твердость своего намерения сотрудничать с маньчжурами, У Саньгуй отдал своим воинам приказ изменить прическу на маньчжурский лад — обрить голову спереди, а длинные волосы, оставленные сзади на затылке, заплести в косу. На несколько столетий эта своеобразная прическа стала символом подчинения китайцев новой маньчжурской цинской власти.

Завоевание маньчжурами Китая, начавшееся при поддержке У Саньгуя весной 1644 г., продолжалось почти сорок лет и завершилось лишь в 1683 г. 27 мая 1644 г. в районе Шаньхайгуанского прохода в Великой стене состоялось сражение между войсками Ли Цзычэна и объединенными силами маньчжуров и У Саньгуя. Войско Ли Цзычэна под ударами маньчжурской конницы было вынуждено отступить, затем оставить Пекин и вернуться на запад к старым базам повстанческой борьбы. После вступления в Пекин маньчжуры провозгласили императором Китая одного из сыновей хана Абахая. С этого момента на протяжении 267 лет в Китае правила маньчжурская династия Цин (1644—1911).

Единый центр, способный объединить и возглавить сопротивление вторжению кочевников, так и не сложился. Отступавшие отряды Ли Цзычэна были неспособны оказать стойкое сопротивление преследовавшим их цинским армиям. Да и сам Ли Цзычэн не воспринимался как легитимный правитель Китая даже товарищами по антиправительственной борьбе. Второй, наиболее авторитетный и влиятельный вождь повстанцев, Чжан Сяньчжун, контролировавший пров. Сычуань, вообще не принял участия в походе на Пекин. Весной 1645 г. после ожесточенных сражений на территории Северо-Западного Китая основные силы повстанцев Ли Цзычэна были разгромлены, а вскоре в одном из боев погиб и их предводитель. Лишь летом 1646 г., намереваясь дать маньчжурам решающее сражение, выступил Чжан Сяньчжун Однако и его попытка остановить маньчжурское вторжение закончилось неудачей. В одном из боев зимой 1647 г. он был ранен, пленен, а затем и казнен.

После гибели наиболее влиятельных руководителей антиминских повстанцев их отряды не были рассеяны полностью Завершив захват Северного Китая, маньчжуры столкнулись с упорным сопротивлением в провинциях Центрального и Южного Китая. Здесь в отражении маньчжурского вторжения приняли участие самые широкие слои городского и сельского населения. В китайской традиции особенно отмечаются трагические события, разыгравшиеся во время осады г. Янчжоу (весна 1645 г.), расположенного у Великого канала и имевшего важное стратегическое значение. Сопротивление горожан возглавил Ши Кэфа, военачальник, оставшийся верным поверженной минской династии. В течение десяти дней войска и горожане отбивали попытки маньчжуров взять город штурмом, наконец он пал и был отдан победителям на разграбление. По свидетельству современников, при этом погибло около 800 тыс. человек.

Сравняв с землей Янчжоу, цинские войска вышли на подступы к Нанкину — второму после Пекина политическому центру Китая. Военачальники, возглавившие оборону Нанкина, опасаясь расправы, предпочли сдаться, несмотря на наличие в городе многочисленных военных сил и готовность горожан сражаться. Нанкин был взят без боя.

Продвижению маньчжуров на юг способствовало отсутствие единства среди военных и политических сил, стремившихся к изгнанию захватчиков. Эти антиманьчжурские силы включали уцелевшие повстанческие отряды, отдельные минские Армии, вставшие на путь сопротивления, вооруженные отряды, создававшиеся горожанами Центрального и Южного Китая. Попытки достичь организационного объединения патриотических сил были безуспешными. Из-за политических противоречий и амбиций руководителей «Армия тринадцати соединений», созданная на основе объединения различных политических сил, стремившихся участвовать в борьбе с маньчжурами, фактически распалась в 1647 г. после ряда поражений.

Так завершился первый период маньчжурского вторжения в Китай. На протяжении 1644—1647 гг. цинским армиям удалось подавить сопротивление в Северном и Центральном Китае, а также в основных районах Южного Китая. Однако патриотическая борьба все еще продолжалась. В 1648 г. в большинстве провинций вновь вспыхнули вооруженные восстания. Их подавление продолжалось в течение двух лет, до 1650 г., и это можно считать вторым этапом маньчжурского завоевания Китая.

Между тем и после восстановления во многих ключевых районах Китая контроля династии Цин в некоторых провинциях сохранились очаги сопротивления. В Хунани, Гуйчжоу, Гуанси продолжали сражаться остатки антиминских повстанческих отрядов, командование над которыми принял Ли Динго, один из сподвижников Чжан Сяньчжуна. Против Ли Динго маньчжурами были направлены армии У Саньгуя, которому удалось вытеснить повстанцев в пограничную с Индокитаем провинцию Юньнань. Вплоть до 1662 г. Ли Динго упорно сопротивлялся, но и его ждало поражение и гибель.

Сильное сопротивление, принявшее формы партизанской войны, развернулось в Юго-Восточном Китае, где главную роль в его организации играли представители патриотически настроенных городских слоев. Наиболее известным было имя Чжэн Чэнгуна, выходца из состоятельной купеческой семьи, занимавшейся прибрежной торговлей. Он имел в своем распоряжении сильный флот, ему оказывали поддержку отряды, действовавшие в тылу цинских войск. На протяжении 1650-х гг. корабли Чжэн Чэнгуна поднимались далеко вверх по течению Янцзы, угрожая даже Нанкину. Маньчжурские армии неоднократно терпели поражения от войск Чжэн Чэнгуна. Основным районом его влияния были прибрежные провинции, главным образом Фуцзянь и крупный портовый город Сямэнь (Амой).

Для подавления сопротивления Чжэн Чэнгуна на океанском побережье маньчжуры создали значительный флот, отселив жителей побережья в глубь материка. В этой ситуации Чжэн Чэнгун был вынужден покинуть китайский берег и перенести свои базы на Тайвань, находившийся в это время в руках голландцев. В начале 1662 г. ему удалось изгнать их с острова и основать там государство, ставшее с этого времени последним оплотом антиманьчжурской борьбы в Китае. Разгром армий Ли Динго, вытеснение Чжэн Чэнгуна на Тайвань принято считать завершением третьего этапа маньчжурского завоевания Китая, когда на материке были окончательно подавлены очаги сопротивления (1650—1662).

Последней попыткой возобновить вооруженную антиманьчжурскую борьбу на континенте стало восстание, поднятое китайскими военачальниками, оказавшими в свое время помощь маньчжурам в завоевании Китая. Его возглавил У Саньгуй, решивший осуществить свои планы создания собственного государства в южных районах Китая, где дислоцировались его армии, принимавшие участие в подавлении движения Ли Динго. На столь решительный шаг У Саньгуя толкнуло решение цинских властей о роспуске армий наместников южных провинций Продолжавшаяся несколько лет война завершилась в 1681 г. оккупацией маньчжурами Юньнани. У Саньгуй скончался еще до окончательного поражения, став в Китае символом национального предательства.

С этого времени последним центром патриотической борьбы оставался Тайвань. Государство, созданное Чжэн Чэнгуном, было сильным в военно-политическом и экономическом отношениях. При династии Чжэнов осуществлялись меры, направленные на подъем экономики, поощрялись освоение новых земель, развитие рыболовства, различных промыслов. После подавления маньчжурами всех очагов сопротивления на континенте правители Тайваня сочли дальнейшую борьбу против династии Цин бесперспективной и признали власть маньчжуров. В 1683 г. на остров высадились правительственные войска. Так завершился последний, четвертый, этап подчинения Китая (1662—1683).

Маньчжурское завоевание было последним, но далеко не первым поражением могущественной китайской империи в борьбе с кочевниками. Причины поражения во многом были вполне традиционными: ослабление государства, связанное с завершающим витком династийного цикла; многолетняя внутренняя смута, подточившая политические основы державы. Определенную роль, несомненно, сыграло и то, что патриотические силы не смогли добиться единения в борьбе против кочевников, более того, часть китайской элиты выступила на стороне завоевателей.

Нельзя не отметить также и гибкость политики, проводившейся маньчжурским правительством. После того как первые попытки провести конфискацию земли в Северном Китае в пользу воинов «восьмизнаменных» войск были встречены китайским населением враждебно, маньчжуры прекратили широкое вмешательство в земельные отношения. Было принято решение о поощрении обработки целинных и незанятых земель, цинский двор объявил об отмене наиболее обременительных налогов и повинностей, введенных минским правительством, а также при Ли Цзычэне. Эти меры несколько сгладили противоречия между маньчжурской династией и населением завоеванной страны. Следует отметить также, что в Северном Китае вообще более спокойно восприняли факт подчинения завоевателям с севера, поскольку Северный Китай в предшествующие эпохи неоднократно становился объектом подобных завоеваний. Население же Южного Китая в меньшей мере было готово мириться с воцарением некитайской династии. Именно южные провинции Китая впоследствии стали истинным центром антиманьчжурской борьбы.

Маньчжурское нашествие стоило огромных жертв Китаю. По свидетельству китайских источников, численность населения страны сократилась на несколько десятков миллионов человек. Некогда процветавшие города лежали в руинах, плодородные земли были заброшены. Маньчжурское владычество в Китае сопровождалось тяжелым национальным гнетом.

 

2. Цинская держава в период расцвета (конец XVII-XVIII вв.)

Конец XVII—XVIII вв. стали периодом постепенного возрождения Китая, понесшего тяжелые потери в годы внутренних смут и маньчжурского нашествия. В сельскохозяйственный оборот вновь вводились заброшенные земли, осваивались пустоши, возрождались традиционные сельские промыслы. Во многом это явилось результатом того, что маньчжурское правительство, учтя уроки народных восстаний, установило сравнительно умеренные нормы налоговых изъятий. Наиболее важное значение в этом смысле имели налоговые реформы первой четверти XVIII в. Императорским указом 1713 г. ставки поземельного налога были объявлены неизменными, что означало ограничение налоговых платежей. Наряду с этим предусматривалось слияние поземельного и подушного налогов на основе первого. Таким образом, в сущности, лишь землевладельцы имели налоговые и повинностные обязательства по отношению к казне.

Изменения, внесенные в налоговую систему Китая, были нацелены на сокращение налогового бремени и отвечали интересам всего сельского населения. Как полагают некоторые исследователи, именно реформа налогообложения стала одним из наиболее важных факторов, приведших к бурному росту населения в Китае в XVIII в. Дело в том, что подушное обложение играло роль своеобразного регулятора демографических процессов. После ликвидации подушного налога выполнение обязательств перед казной перестало занимать умы тех, кто находился на нижних ступенях социальной лестницы, в то время как некоторые традиционные стереотипы, и прежде всего стремление иметь многочисленное потомство, сохраняли свое действие.

Однако это была лишь одна из причин быстрого роста народонаселения. К этому необходимо добавить также стабильность экономического и политического положения, что было результатом вполне осознанных действий цинского правительства, стремившегося обрести прочные основания для своей власти в завоеванном Китае. Определенную роль сыграло и распространение таких сельскохозяйственных культур, как арахис и сладкий картофель. Это сделало возможным продолжение процесса миграции в южные провинции Китая, где переселенцы занимали земли хотя и неудобные для интенсивного поливного рисоводства, однако вполне пригодные для выращивания арахиса и батата.

Результатом всех этих процессов был демографический взрыв, пожалуй, не имеющий аналогов в истории традиционных обществ. Если в конце XVII в. численность населения Китая вряд ли превосходила 100 млн. человек, то к концу XVIII в. оно достигло цифры 300 млн, а в середине XIX в. составило более 400 млн. человек. Это имело далеко идущие экономические и социальные последствия, действие которых испытало на себе и китайское общество в XX в. Важнейшее из них — прогрессирующее увеличение «давления» населения на землю, что именно с цинской эпохи приобретает характер аграрного перенаселения. В конце XVI в. в Китае на душу населения приходилось примерно 8 му земли, в середине же XIX в. — менее 3 му. Одновременно происходило сокращение производства зерна на душу населения. По сравнению с сунским Китаем в конце XIX в. оно было почти вдвое ниже.

Отмеченные явления сопровождались продолжением роста трудоинтенсивности сельского хозяйства в стране. Это привело к тому, что традиционные технологии, принятые в китайском типе орошаемого рисоводческого хозяйства, были в десятки раз более трудоинтенсивными, чем в условиях европейских аграрных технологий. Одним из результатов этого в свою очередь стала технологическая стагнация, более того, переход к примитивным орудиям труда в сельскохозяйственном производстве. Так, в цинский период широкое распространение получил плуг, изобретенный еще в период Мин, в основе конструкции которого лежало использование тягловой силы человека. В сущности, это было орудие, конструктивно близкое к сохе, которое изготавливалось либо лишь с одной металлической частью — лемехом, или же целиком было сделано из дерева. Таким образом, экономический подъем в XVIII в. явился следствием иных процессов, отличных от тех, которые характеризовали экономические сдвиги в европейских государствах в аналогичную эпоху.

Уже в конце XVII в. в связи с возрождением городской жизни в Китае между городами восстанавливаются ранее прерванные торговые связи. В XVIII в. отмечается подъем как казенного, так и частного ремесленного производства. Весьма широкое распространение в этот период получает изготовление хлопковых и шелковых тканей, которые производятся не только для внутреннего потребления, но и на экспорт. Приморские провинции стали главными центрами ткацкого производства. Лишь в районе Шанхая в хлопчатобумажном производстве были заняты около 200 тыс. ткачей. В этих же провинциях изготовлялся знаменитый фарфор, отличавшийся чрезвычайно высоким качеством и получивший широкую известность за пределами китайской державы. В Цзиньдэчжэне, ставшем крупнейшим центром фарфорового производства, в этой отрасли трудилось несколько сотен тысяч человек.

Юньнань — крупнейший центр горной промышленности, который обеспечивал работой сотни тысяч рудничных мастеров. В Гуандуне находились развитые центры металлообработки. На протяжении XVIII в. значительное развитие получили такие отрасли ремесленного производства, как добыча соли, изготовление бумаги, сахара, совершенствовались также художественные промыслы. На протяжении этого столетия продолжался и рост мануфактурного производства, однако господствовали его начальные формы, а сами предприятия этого типа, несмотря на значительные масштабы их производства, терялись в общей массе чисто ремесленных заведений.

Значительного объема в XVIII в. достигла торговля. В ее организации преобладали местные рынки, формировавшиеся рыночные округи (несколько мелких сельских поселений, тяготевших к более крупному, в котором находился рынок). В зависимости от интенсивности коммерческих связей местные рынки функционировали с различной периодичностью — от постоянно действовавших, до собирающихся раз в одну-две недели. Развивалась торговля и в пределах городской округи. В цинском Китае существовали также обширные межрегиональные связи.

В это же время получает распространение каботажное плавание, что является свидетельством расширения торговых связей в приморских провинциях страны. Осуществляется обмен товарами между крупнейшими регионами Китая. Север снабжает Юг некоторыми видами продовольствия и сельскохозяйственным сырьем, южные провинции поставляют изделия городского ремесла и крестьянских промыслов, а также продовольствие, в первую очередь рис, который доставляется на Север по Великому каналу. И все же, несмотря на очевидные приметы экономического подъема, коренного сдвига в общественных связях в цинский период не произошло, в стране продолжали господствовать местные рынки, а единого национального рынка еще не было даже в XIX в.

XVII—XVIII вв. были не только временем экономического расцвета, но и периодом дальнейшего развития культуры. И хотя это время не отмечено выдающимися свершениями в области общественной мысли и культуре в целом, оно оставило имена глубоких и оригинальных мыслителей. Наибольшую известность приобрели Гу Яньу (1613-1682), Ван Фучжи (1619-1692) и Хуан Цзунси (1610—1695): Это были широкообразованные люди, проявлявшие глубокий интерес к различным отраслям традиционной китайской учености. Искренние патриоты Китая, они принимали участие в антиманьчжурской борьбе и до конца жизни оставались противниками маньчжурского владычества.

Пытаясь отыскать пути к совершенствованию современного ему общества, Гу Яньу в соответствии с китайской традицией призывал к переоценке конфуцианства с позиции древности, очищению его от позднейших наслоений. Ван Фучжи, напротив, подчеркивал важность исторических уроков позднейших эпох. Он составил яркий политический трактат, в котором осуждал деспотический характер государственной власти, призывал предоставить местной ученой элите больше прав в решении государственных вопросов. Ван Фучжи был эрудированным и авторитетным историком философии. Его имя и труды пользовались популярностью среди оппозиционно настроенной китайской образованной элиты конца XIX в., выступавшей за проведение преобразований в цинском обществе. Хуан Цзунси в большей мере волновали проблемы социального характера. Он выступал за государственную политику облегчения положения неимущих путем наделения землей всех нуждающихся в ней. Его перу принадлежали также фундаментальные труды по истории философии в эпоху Сун и Юань.

Политика цинской династии в отношении культуры была отмечена рядом противоречивых черт. Вместе с тем было бы явным преувеличением полагать, что маньчжуры не сделали ничего положительного для продолжения китайской культурной традиции. Напротив, цинские правители восприняли эту традицию наряду с китайским литературным языком, стремясь сохранить и упрочить ее. В период правления императора Канси (1662-1723) были предприняты усилия по составлению энциклопедий и словарей, причем именно к годам правления этого императора относятся наиболее ценные и фундаментальные публикации такого рода. В это время были собраны и изданы многие литературные памятники предшествующих эпох, в частности опубликован сборник более двух тысяч поэтов танской эпохи, включавший около 50 тыс. стихотворений.

В период правления императора Цяньлуна (1736-1796) работы по отысканию и публикации литературных памятников продолжались. Благодаря выпущенному в свет «Полному собранию произведений по четырем разделам литературы», работа над которым затянулась на 12 лет, многие значительные произведения китайской литературы были возвращены из небытия и вновь обрели широкую известность.

Вместе с тем власти придирчиво следили за работой литераторов, безжалостно пресекая любые попытки выступить с критикой цинских порядков. Особенно сурово карались авторы, стремившиеся с патриотических позиций осветить историю завоевания Китая маньчжурами. Гонениям подвергались не только современники, отважившиеся на это, но и произведения авторов прошлого, если в них воспевалась освободительная борьба против завоевателей или выставлялись в невыгодном свете «невежественные варвары». Особенно большой урон китайской литературе был нанесен правительственной цензурой в годы «литературной инквизиции» (70-е гг. XVII в.), когда были публично сожжены или запрещены и вследствие этого утрачены тысячи экземпляров ценных изданий.

После подчинения Китая маньчжурский двор приступил к проведению завоеваний, направленных против соседних с Китаем народов. Цель этой политики состояла в упрочении положения новой династии, утвердившейся на китайском престоле силой. Еще одним важнейшим мотивом (видимо, наиболее существенным) было желание ликвидировать вековечную опасность, угрожавшую китайской земледельческой цивилизации со стороны кочевой периферии. Эту опасность маньчжуры, в недавнем прошлом сами кочевники, осознавали вполне отчетливо.

Еще в период борьбы за захват Китая маньчжурское влияние распространилось на Корею и Восточную Монголию. После присоединения Тайваня основным направлением экспансии становятся западные земли, издавна населенные кочевыми народами, исконными соседями Китая. Здесь китайской державе противостояли государственные образования, сложившиеся в Северной Монголии (в Халхе), Джунгарии, населенной ойратами (племена, родственные монголам), а также восточно-туркестанское государство Кашгария, где проживали тюркоязычные уйгуры.

В 1691 г. борьба за подчинение Халхи завершилась включением ее в состав цинской державы. Напряженными были отношения империи Цин с Джунгарией, являвшейся могущественным в военном отношении государством. Переговоры о мире между Китаем и правительством ханства перемежались военными походами, которые вплоть до середины XVIII в. не принесли окончательного успеха цинской стороне. Как нельзя более кстати, с точки зрения дипломатии империи, была начавшаяся в это время ожесточенная борьба за джунгарский престол. Один из ее участников, хан Амурсана, обратился к Китаю с просьбой о помощи. Цинские власти, ожидавшие повода для покорения Джунгарии, направили туда крупные военные силы, которым удалось установить контроль над ханством. Поняв, что обращение к Китаю привело к утрате страной независимости, в 1755 г. Амурсана поднял восстание, продолжавшееся около двух лет и завершившееся победой цинского оружия. Подавление восстания сопровождалось крайней жестокостью. В результате военных действий, эпидемий, бегства населения его численность сократилась едва ли не вдвое.

Вдохновленные этими победами, в 1757 г. цинские войска приступили к захвату соседней Кашгарии. Ее упорное сопротивление было преодолено, и в 1759 г. Кашгария и Джунгария вошли в состав империи в качестве провинции, получившей название Синьцзян (Новая граница). Наряду с захватом Монголии это явилось крупнейшим территориальным приобретением цинского Китая. Таким образом, была решена вековечная геополитическая задача, которая стояла перед китайским правительством со времени зарождения китайской государственности, — включение кочевой периферии в состав империи ликвидировало опасность вторжения номадов. Вместе с тем для народов Восточного Туркестана это означало утрату национальной государственности.

Экспансия китайской державы была направлена также на юго-запад. Здесь внимание правителей Китая, как и в предшествующие эпохи, привлекал Тибет. В 1720 г. цинские войска заняли восточную часть Тибета и вскоре распространили свой контроль на всю страну. Опираясь на полуторатысячный гарнизон, размещенный в Лхасе, китайские власти внимательно следили за нежелательными, с точки зрения китайской дипломатии, изменениями политической ситуации в Тибете. При этом китайские наместники не останавливались перед устранением неугодных им правителей страны. В 1750 г. ими было организовано убийство правителя Тибета, стремившегося избавиться от маньчжурского владычества.

Отныне все наиболее важные государственные решения здесь должны были приниматься только с согласия цинского двора. К концу XVIII в. представители китайского правительства в Лхасе контролировали финансы, принимали участие в назначении и смещении важнейших сановников и чиновников. Внешняя политика Тибета также находилась в руках цинского двора. Фактически это означало ликвидацию тибетской государственности.

Гораздо менее успешными были попытки цинского Китая подчинить страны Индокитая. Поход 1768 г., предпринятый против Бирмы, куда была послана сорокатысячная армия, закончился поражением и отступлением в пределы китайских границ. Поражение оказалось настолько серьезным, что маньчжурский главнокомандующий покончил жизнь самоубийством. В том же году для захвата бирманской столицы снова была отправлена армия, еще более многочисленная (60 тыс. человек). Эта попытка также закончилась неудачей. По договору, заключенному между двумя сторонами, Китай должен был отвести свои войска с территории Бирмы, а войска — расплавить все артиллерийские орудия до пересечения китайской границы. Однако впоследствии, стремясь сохранить традиционные торговые связи между двумя государствами, высоко ценимые в Бирме, правительство этой страны пошло на возобновление дипломатических связей с Китаем и даже признало его сюзеренитет. Однако это не повлекло за собой возвращения войск или установления китайской администрации.

В конце 80-х гг. XVIII в. Китай предпринял попытку подчинить себе Вьетнам, ослабленный в это время мощным народным восстанием. Воспользовавшись просьбой вьетнамского государя о помощи в борьбе с восставшими, цинские власти направили во Вьетнам многочисленные войска. В 1788 г. они восстановили на престоле вьетнамского правителя и установили контроль над столицей. Однако пребывание китайских войск во Вьетнаме продолжалось не слишком долго. Уже в 1789 г. они потерпели поражение от повстанческих отрядов. Понимая, что вести длительную войну с китайской державой весьма сложно, предводители восставших пошли на переговоры с китайской стороной. Несколько позднее Вьетнам признал сюзеренитет Китая. Но зависимость Вьетнама от Китая, как и Бирмы, была формальной и ограничивалась посылкой в Пекин подарков для китайского императора, что было условием сохранения торговых контактов.

В результате осуществления завоевательной политики, войн, которые Китай почти беспрерывно вел на протяжении XVIII в., пределы китайской державы значительно расширились за счет земель до этого независимых государств. Некоторые из пограничных стран были включены в сферу политического влияния Китая, что сопровождалось признанием его сюзеренитета. Это имело своим итогом формирование в Восточной и Центральной Азии нового геополитического пространства, находившегося под контролем цинской державы, а также закрепление в сознании маньчжурских правителей традиционных представлений о Китае как центре Вселенной (все прочие государства рассматривались как варварские, обреченные на признание гегемонии китайской империи). Это оказало решающее влияние на действия китайской дипломатии в новую эпоху, открытую началом активных контактов между капиталистическим Западом и традиционным Китаем.

В XVII в. китайская держава впервые приходит в соприкосновение с Российским государством. Это было следствием активного продвижения русских поселенцев все дальше на восток к Тихоокеанскому побережью. Большое значение имели экспедиции В. Пояркова, Е. Хабарова, организованные в середине XVII в. Они положили начало освоению обширного и богатого края в Прибайкалье и бассейне Амура. Именно в это время были построены русские укрепленные поселения в этом районе: Иркутск, Нерчинск и расположенный ближе всего к востоку Албазин, ставший вскоре центром особого воеводства.

Русское проникновение в земли, сопредельные с границами Китая, было встречено его правителями настороженно. Они опасались установления власти нового соседа к северу от Маньчжурии, которую рассматривали в качестве укрытия в случае изгнания из Китая. В связи с этим отношение маньчжуров к территориям, примыкавшим к бассейну Амура, было вполне определенным: они стремились оградить их военной силой от внешнего проникновения, не проявляя при этом стремления к хозяйственному освоению этих территорий.

Столкнувшись с вооруженным сопротивлением, российское правительство пыталось решить возникшие проблемы мирным путем. В Пекин было отправлено несколько посольств: Ф. Байкова, И. Перфильева, Н. Спафария. Однако это не привело к установлению дипломатических отношений между двумя странами. Причина заключалась в стремлении цинской стороны строить отношения с Россией на основе традиционных для китайской дипломатии принципов, важнейшим из которых было признание соседними государствами сюзеренитета Китая. От русских послов требовали признания едва ли не вассальной зависимости России, обусловливавшей выполнение русскими посланцами соответствующих ритуалов. Например, Спафарию, получившему европейское образование, принявшему подарки стоя, объявили, что отношения между двумя странами будут зависеть от выполнения русскими послами обряда, предусматривавшего земные поклону перед троном императора. Китайская сторона выдвинула также требование ликвидировать все русские поселения в бассейне Амура.

Отказ русских послов выполнить унизительные, с их точки зрения, для России церемонии и явился основным предлогом, выдвигавшимся цинской стороной для отказа от установления дипломатических отношений. Условия, выдвинутые цинской стороной, противоречили международному дипломатическому этикету, принятому в отношениях России со странами Западной Европы, и были отвергнуты российскими дипломатами. Ими также не было принято требование ликвидации поселений в бассейне Амура, поскольку земли, о которых шла речь, никогда реально не принадлежали Китаю, не имевшему в этих районах ни стабильного китайского населения, ни правительственной администрации.

Не добившись от России обязательства положить конец переселенческому движению в районы Дальнего Востока, маньчжурские власти решили прибегнуть к военному давлению. Наступление на земли, к этому времени уже вполне освоенные русскими поселенцами, они начали почти сразу же за присоединением к Китаю последнего оплота антиманьчжурского сопротивления — Тайваня.

Уже в 1684 г. цинские войска попытались овладеть албазинским острогом. В 1685 г. он был окружен десятитысячным маньчжурским войском, в распоряжении которого насчитывалось около 200 артиллерийских орудий. С русской стороны им противостояли 450 человек, способных держать оружие и имевших, по сообщению русских источников, лишь три пушки и четыре ядра. После того как китайские войска подожгли острог, албазинцы капитулировали. Условия сдачи были почетными — уцелевшие защитники вышли из крепости в полном порядке, сохранив оружие. Осенью того же года по приказанию нерчинского начальства поселенцы вернулись в район Албазина, собрали урожай и восстановили острог, окружив его более мощными укреплениями. Весной следующего года маньчжурские войска возобновили осаду крепости, используя десятки судов и сотни пушек. Несмотря на тяжелые потери, защитники крепости оказывали упорное сопротивление цинским войскам, имевшим превосходство в численности и вооружении.

Русская сторона, не обладая достаточными ресурсами для затяжной войны с Китаем, приняла решение пойти на переговоры. Переговоры начались летом 1689 г. в районе Нерчинска. Представители маньчжурского двора пытались повлиять на их ход, угрожая применить военную силу. Переговоры протекали в неблагоприятной для российской дипломатии обстановке: гарнизон Нерчинска насчитывал всего несколько сотен человек, цинское же командование располагало почти десятитысячным войском, десятками судов и сотнями пушек.

В этих условиях 27 августа 1689 г. был заключен первый русско-китайский договор, получивший название Нерчинского. Согласно этому договору, граница между Россией и Китаем была определена только по верхнему течению Амура. Российская дипломатия была вынуждена принять требование о выводе поселенцев и военных отрядов с левобережья Амура, но ввиду разночтений в текстах документов юридически разграничение не было однозначно закреплено. Для России Нерчинский договор, заложивший основы межгосударственных отношений между двумя странами, означал потерю обширных территорий, освоенных и заселенных русскими подданными в течение нескольких десятков лет. По договору Россия отказалась от Албазина, но и цинские представители дали заверения, что Китай не будет создавать укреплений на утраченных Россией землях.

После заключения Нерчинского договора Россия проводила дружественную политику по отношению к Китаю, стремилась к развитию и упрочению отношений. В 1728 г. был подписан Кяхтинский договор. В нем устанавливались границы между Россией и землями, населенными монголами, подтверждалось, что территориальное разграничение между двумя странами на Дальнем Востоке не завершено и станет предметом последующих переговоров. В договоре определялись принципы торговых отношений между двумя странами, статус духовной миссии в Пекине. Созданная еще в 1715 г. для удовлетворения религиозных нужд увезенных в Пекин пленных албазинцев эта миссия играла роль первого дипломатического и торгового представительства России в Китае и стала важным центром научного изучения Китая.

После заключения этих соглашений на протяжении XVIII — первой половины XIX в. характер отношений между двумя странами и граница между ними не претерпели существенных изменений. Русско-китайские торговые связи продолжали расширяться, однако цинские власти оттягивали решение вопроса об окончательном территориальном разграничении на Дальнем Востоке и выдвигали требования, свидетельствовавшие о стремлении строить отношения с Россией как с государством, зависимым от Китая.

Начиная с XVI в. европейцы устанавливают регулярные контакты с Китаем. В этом первенствовали португальские купцы, внимание которых привлекла коса на одном из южнокитайских островов, на побережье провинции Гуандун. В 1537 г. они получили разрешение китайских властей на строительство здесь складов для хранения товаров. Это положило начало колониальному владению Макао (Аомэнь) — по имени местечка, где были заложены первые сооружения фактории.

Португальский форпост находился под пристальным контролем китайских властей, а сами португальцы полностью подчинялись цинским чиновникам и не обладали какими-либо исключительными правами. Около столетия Макао сохранял значение важнейшего пункта иностранной торговли в Китае и лишь со второй половины XVII в. в результате проникновения в страну голландцев и англичан утратил его.

На протяжении первых десятилетий XVII в. попытки установить дипломатические и торговые отношения с Китаем были предприняты и голландской Ост-Индской компанией. В первой половине XVII в. голландцы обосновались на Тайване. Это было время внутренней смуты и войны в Китае, и императорские власти не препятствовали голландцам.

Тайваньцы, вынужденные платить тяжелые налоги, сопротивлялись правлению чужеземцев, которым пришлось подавить несколько антиголландских выступлений. В 60-е гг. XVII в. голландцы были изгнаны с Тайваня Чжэн Чэнгуном. Таким образом они потеряли базу, весьма удобную для военного и экономического проникновения в Китай. Тем не менее именно голландские купцы во второй половине XVII в. имели наилучшие отношения с китайской империей по сравнению с другими европейцами. Цинские императоры благоволили к ним, поскольку именно голландцы оказали маньчжурам весьма существенную помощь в покорении Китая, предоставив в их распоряжение военных специалистов, в первую очередь артиллеристов. Голландцы были также единственными из европейцев, кто согласился соблюдать правила этикета, принятые при цинском дворе.

Однако использовать в полной мере возможности экономических связей с Китаем голландцы не смогли, поскольку в XVIII в. в мировой торговле их серьезно потеснили англичане. В конце XVII в. в пригороде Гуанчжоу англичане основали одну из первых факторий в континентальном Китае, ставшую в первые десятилетия XIX в. основным пунктом распространения английских товаров. Недовольство коммерческих кругов Запада вызвало то, что с середины XVIII в. огромный китайский рынок был закрыт для европейских коммерсантов. В 1757 г. цинский двор, стремясь оградить страну от иностранного проникновения, поставил под запрет всю торговлю вдоль китайского побережья, за исключением района Гуанчжоу. В этой ситуации правящие круги Англии и других европейских держав склонялись к принятию решительных шагов для открытия китайского рынка. К этому правительства европейских стран подталкивали требования, выдвигавшиеся предпринимательскими кругами, заинтересованными в превращении Китая в рынок для сбыта продукции европейской капиталистической промышленности. Был и еще один важный мотив, лежавший, в частности, в основе английской политики. К началу XIX в. Англия имела весьма значительный дефицит в торговле с Китаем, что побуждало ее особенно энергично настаивать на допущении английских товаров на китайский рынок.

Период экономического расцвета и сравнительной стабильности в социальных отношениях китайского общества продолжался до последней четверти XVIII в. С этого времени становятся очевидными приметы кризиса империи и нарастания социальной напряженности в обществе. Во многом эти явления были результатом завоеваний, осуществлявшихся маньчжурами на всем протяжении XVIII в. Военные походы, охрана новых границ, подавление восстаний покоренного населения — все это требовало огромных затрат. Подчинение одной лишь Центральной Азии обошлось империи в сумму, равную всем доходам государства за два года, а средства, необходимые для охраны границ, ежегодно составляли до трети всех налоговых поступлений в казну. Разумеется, мобилизовать эти ресурсы можно было лишь за счет увеличения общего налогового бремени. Поскольку поземельный налог должен был оставаться стабильным, это достигалось путем роста дополнительных сборов. Усиление государственной эксплуатации сопровождалось ужесточением рентных притязаний землевладельческой части деревни, стремившейся разделить бремя государственных налогов с арендаторами.

Признаки династийного кризиса, переживаемого цинской державой, проявились и в разложении государственного аппарата, в распространении коррупции, охватившей значительные слои чиновничества. Так, например, Хэ Шэнь — фаворит императора Цяньлуна (1736—1796), в течение 20 лет один из наиболее приближенных к императору сановников, сосредоточил в своих руках ряд важнейших государственных постов. С приходом к власти нового императора Хэ Шэнь был обвинен в казнокрадстве и других злоупотреблениях и приговорен к смертной казни. Принадлежавшее ему имущество, конфискованное и возвращенное в казну, превосходило ценности императорского двора, а общая его стоимость равнялась государственным доходам за восемь лет. Таким образом, только одним этим всесильным министром было украдено больше, чем потрачено на присоединение Синьцзяна. По признанию цензоров, обязанных бороться против злоупотреблений, чиновники присваивали обычно более половины сумм, выделенных государством на проведение ирригационных работ. Так было, в частности, во время строительства на Хуанхэ в 1820 г., когда из средств, предназначенных государством для починки дамб и других ирригационных сооружений, ими было присвоено 60%. Еще один пример злоупотреблений чиновничества — установившаяся система сбора налога, предназначенного для финансирования отправки риса из бассейна Янцзы в Пекин. Реально величина этого налога в четыре раза перекрывала официально установленную ставку, при этом три четверти общей суммы шло в карман местного чиновничества.

Определенную роль в обострении династийного кризиса сыграл и рост народонаселения, не сопровождавшийся значительным ростом посевных площадей. Дефицит земель в расчете на душу населения приводил к росту цен на них, ухудшению условий аренды. Это сопровождалось увеличением ростовщической эксплуатации со стороны землевладельцев. Усилия властей по организации переселения в районы, где оставались свободные земли, и по обработке незанятых земель в глубинных китайских провинциях не давали ощутимого результата, поскольку все сколько-нибудь приспособленные для традиционных китайских форм земледелия районы были освоены. Присоединение к Китаю огромных пространств в Центральной Азии не могло решить проблемы аграрного перенаселения в Китае, поскольку в состав империи вошли главным образом пустыни и полупустыни.

Все эти обстоятельства вели к росту социальной дифференциации в общине, имели своим следствием увеличение слоя деревенских низов, пополнявших ряды безземельных, пауперов, батраков. Нередко сельский и городской люд без определенных занятий пополнял ряды разбойников. В последней трети XVIII в. сельский бандитизм стал настолько распространенным, что вокруг зажиточных деревень, в особенности в южных провинциях Китая, стали воздвигать оборонительные укрепления. Эти кризисные явления вызывали сопротивление общественных низов, проявившееся в ряде народных восстаний на рубеже XVIII—XIX вв.

В цинский период истории Китая организаторами народного сопротивления продолжали оставаться религиозные секты и тайные общества. В отличие от религиозных сект тайные общества ставили своей целью главным образом подготовку и осуществление антиправительственных восстаний. Вера в изначальное равенство людей, уравнение бедных и богатых, проповедь взаимопомощи, пропаганда наступления новой, счастливой эры, что связывалось с приходом земного воплощения будды Майтрейи, утверждение на земле новых принципов общественных отношений сектанты связывали с победой восстания, поднятого под их руководством. Самым распространенным лозунгом, выдвигавшимся инсургентами, был призыв к свержению маньчжурской династии, не имевшей, по убеждению повстанцев, легитимных прав на китайский престол, и утверждение на нем императора-китайца. Именно он должен был претворить в жизнь мечты простых людей о счастье и процветании. Идейные искания лидеров религиозных сект и тайных обществ, восходившие к утонченной интеллектуальной традиции прошлого, были понятны лишь узкому кругу посвященных. Для привлечения рядовых участников использовались обращения, в которых доходчиво объяснялись причины бедственного положения народа и содержались призывы готовиться к антиправительственной борьбе.

В деятельности этих организаций огромную роль выполнял сложный, насыщенный мистицизмом ритуал. Он был призван внушить сектантам ощущение силы и единения. Один из элементов этого ритуала — ушу, или «военные искусства», с обучения которым, как правило, и начиналось привлечение новых сторонников. Наиболее широко распространенным видом боевых искусств было умение вести рукопашный бой. Постижение его тонкостей давало неофиту ощущение защищенности, возвышало его в глазах окружающих, что в какой-то мере компенсировало его обычно невысокий социальный статус. Привлеченные таким образом новые сторонники обучались сложным ритуалам, соблюдение которых, как считалось, делало их неуязвимыми для действия холодного и огнестрельного оружия.

Организационные структуры сект и тайных обществ в ряде случаев были весьма разветвленными и охватывали не только деревни, но и уездные и даже провинциальные города. Их членами становились представители различных общественных групп, большинство составляли малоимущие крестьяне, привлеченные проповедью братской взаимопомощи и имущественного равенства, но руководителями часто становились шэньши, купцы и даже чиновники, вдохновлявшиеся идеями свержения маньчжурского господства и установления китайского правления. Буддийское и даосское духовенство зачастую также симпатизировало сектантам. По преданию, одно из наиболее популярных и массовых обществ «Триада» было основано монахами буддийского монастыря Шаолиньсы, и поныне широко известного в Китае как одного из традиционных центров искусства рукопашного боя. Когда монахи отказались признать установление маньчжурского правления, монастырь был осажден цинскими войсками и сожжен. Почти все его защитники погибли в бою, избежать смерти, как гласит легенда, удалось лишь «пяти старшим братьям», которые отправились в странствие по Китаю, обучая народ искусству ушу и призывая к борьбе с маньчжурами.

Наиболее активным в конце XVIII в. становится «Общество Белого лотоса», в основе идеологии которого лежали идеи наступления справедливой эры правления будды Майтрейи, призывы к имущественному уравнению, свержению власти маньчжурской династии. В 1796 г. под его руководством началось одно из наиболее крупных в цинский период народных восстаний, охватившее главным образом провинции Центрального Китая. На протяжении 1798—1799 гг., когда народная война приобрела наибольший размах, повстанческим войскам удалось нанести ряд поражений цинским войскам и взять под контроль значительные территории.

Правительство, напутанное размахом восстания, сосредоточило все силы для его подавления. Были сменены неспособные и бездеятельные военачальники, переброшены крупные подкрепления. Примерно в 1800 г. в ходе гражданской войны наступил перелом, ускоренный тем, что на сторону маньчжурского двора перешли многие влиятельные кланы, верхи которых были напуганы размахом народной борьбы и наступившей смутой. Отряды местной самообороны, созданные ими, приняли активное участие в войне, оказывая помощь войскам центрального правительства. С восставшими расправлялись с крайней жестокостью. Население, оказывавшее помощь инсургентам, насильно уводилось из районов боевых действий, а их жилища и посевы уничтожались. В середине 1800 г. был схвачен и казнен в Пекине один из наиболее популярных руководителей восстания Лю Чжисе, однако сопротивление продолжалось.

Чтобы привлечь на свою сторону недовольных, цинские власти пообещали сократить налоги и поборы, а также простить тех, кто готов прекратить сопротивление. Вместе с тем для содержания армии повстанцы были вынуждены проводить насильственные мобилизации и реквизировать продовольствие, что не всегда находило поддержку у населения. К концу 1803 г. пекинское правительство смогло восстановить контроль почти над всей территорией Центрального Китая. Лишь в глухом районе на стыке Сычуани, Хубэя и Шэньси, покрытом густыми лесами, продолжали укрываться последние отряды повстанцев. К середине 1804 г. были подавлены и эти последние очаги сопротивления.

С поражением восстания 1796—1804 гг. религиозные секты и тайные общества не отказались от дальнейшей борьбы. В 1813 г. «Общество Небесного разума» (скорее всего, одно из ответвлений «Белого лотоса») организовало восстание в Северном Китае Его руководитель был объявлен правителем Китая, преемником минской династии. В октябре 1813 г. отряд заговорщиков, насчитывавший около 200 человек, проник на территорию «Запретного города» — резиденцию маньчжурских правителей в Пекине Однако нападение было отбито многочисленной дворцовой стражей. Цинские войска расправились с восставшими, их предводителе был схвачен и казнен. К началу 1814 г. были разгромлены последние повстанческие отряды.

Несмотря на поражения, религиозные секты и тайные обществу продолжали антиправительственную деятельность на протяжении всего XIX века. Под их руководством крестьяне и горожане боролись против маньчжурской династии, требуя сокращения налогов и повинностей, ликвидации коррумпированного чиновничества.

Характер народной борьбы на рубеже XVIII—XIX вв. по сравнению с предшествующими эпохами не претерпел существенных, изменений. Это были по-прежнему вполне традиционные требования свержения династии, утратившей мандат на управление государством, подкрепленные патриотическими лозунгами восстановления китайского правления.

 

3. Общественный строй Китая накануне вторжения иностранных держав

После маньчжурского завоевания характер социально-экономических отношений в Китае не претерпел кардинальных изменений. Это в равной мере можно отнести к сфере как городской экономики, так и аграрного строя. В этом смысле можно говорить о едином минско-цинском периоде в истории Китая. Для этого времени, с точки зрения функционирования экономических и социальных институтов, характерно действие тех же тенденций, которые сложились в стране в послесунский период. Они характеризовались возрастанием значения интенсивного поливного рисоводства, прогрессирующим увеличением численности населения, деградацией технологической основы сельскохозяйственного производства.

В соответствии с традицией и в цинский период все земли делились на две категории: народные (минь) и чиновничьи или государственные (гуань). Основой экономической и социальной жизни в деревне продолжала оставаться китайская клановая община, покоившаяся на совместном владении землей и родственных связях, объединявших общинников. Земли, находившиеся в коллективном владении, как правило, обрабатывались совместно, а также сдавались в аренду членам общины или жителям соседних деревень. Арендная плата, собиравшаяся с общинной земли, принадлежала всему деревенскому коллективу. По установившейся традиции коллективные земли, реально принадлежавшие общине, включались в категорию гуань, т.е. с них, как и с других земель, входивших непосредственно в казенный фонд, поземельный налог не собирался.

На характер использования доходов от земли указывало само название той или иной формы коллективного землевладения. Получили распространение, например, «училищные» земли, доход от которых шел на содержание деревенской школы, оплату услуг учителя, помощь талантливой молодежи, желавшей продолжить образование, испытать себя на государственных экзаменах, если у родителей не было средств.

Доходы от «храмовых» земель использовались для религиозных церемоний в деревенском храме предков, а от «благотворительных» — предназначались для помощи наименее обеспеченным членам общины. Перечисленные категории земель в соответствии с нормами обычного права запрещалось продавать и покупать без согласия всех общинников.

Коллективная земельная собственность под разными названиями была распространена во всем Китае. Однако особенно заметную роль она играла в провинциях центрально-южного Китая, где преобладало поливное рисоводческое земледелие. В некоторых провинциях коллективные земли составляли около половины всего земельного фонда. Особенно велика была роль коллективного землевладения в таких провинциях, как Гуандун, Фуцзянь и Чжэцзян. Помимо коллективного владения пахотной землей община контролировала невозделанные угодья, лесные, неудобные для обработки земли.

В китайской деревне важная роль принадлежала и совместному труду. В особенности это характерно для поливного рисоводства, когда в период посева рисовой рассады, весьма непродолжительный, несколько соседних семей объединяли свои трудовые усилия. Большую роль играла также коллективная деятельность по поддержанию в порядке систем искусственного орошения, характерная для большинства сельских районов Китая. Наличие коллективной земельной собственности, совместная работа — все это было истинным фундаментом деревенской жизни, сплачивало членов общины, препятствовало росту социальной дифференциации.

Кроме коллективного в общине существовало также индивидуальное землевладение. Частные земли разрешалось продавать и сдавать в аренду, однако обычное право обязывало землевладельца перед продажей земли предварительно заручиться согласием на это членов общины и предложить землю для покупки сначала кому-нибудь из них. В деятельности этого института проявлялись владельческие притязания общины на индивидуальное землевладение и стремление сохранить в неприкосновенности земельный фонд общины в качестве единого целого.

Еще одной важной чертой китайской общины являлись родственные связи, объединявшие, как правило, всех жителей деревни. Основной формой этих связей продолжал оставаться патронимический клан-группа родственных семей, происходивших от одного предка придерживавшихся обычая экзогамии. В организации клановых отношений между северными и южными районами Китая существовали определенные отличия: к северу от Янцзы деревня состояла из нескольких кланов, к югу — клан и деревня чаще всего совпадали.

Клановые отношения получали воплощение в культе предков и сопутствовавших ему религиозных церемониях и социальных институтах. Центром религиозной деятельности в деревне были храмы, чаще всего посвященные духам предков. Здесь в соответствии с традицией проводились церемонии, посвященные предкам — основателям патронимии, здесь же собирались все жители деревни или представители групп, составлявших ее, для решения общедеревенских проблем.

Иногда храмы предков использовались как школьные здания, в которых выходцы из клана, получившие образование, давали уроки грамоты своим юным сородичам. Храмы были и штабами, руководившими местными отрядами самообороны, предназначенными для защиты клана от разбойничьих шаек, вооруженных отрядов соседних кланов, а в некоторых случаях и от вторжения правительственных войск.

Всеобщее распространение общинно-клановых связей, являвшихся подлинной основой социальных институтов китайской империи, не противоречило наличию внутри общины (клана) различных форм господства и подчинения, эксплуатации. Основной формой этой эксплуатации в деревне была аренда-издольщина. Возникавшие внутри общинного коллектива арендные отношения маскировались принадлежностью эксплуататора и эксплуатируемого к одному клану. Нередко (особенно в южных районах) роль арендодателя играл богатый и могущественный клан, эксплуатировавший более слабую общину. В этом случае верхи и низы одной клановой группы объединялись, пытаясь удержать в повиновении подчиненную общину. В источниках зафиксированы многочисленные примеры борьбы между доминирующими кланами или же между сильной и слабой коалициями общин. Победа, одержанная одним из враждующих кланов в кровопролитных сражениях, обеспечивала присоединение новых земель, контроль над водными источниками, а также центрами местной торговли.

Сельская верхушка в китайской деревне состояла из двух основных групп. Первая — землевладельцы, происходившие в основном из разбогатевших общинников, сдававших землю в аренду. Часто, эксплуатируя арендаторов, они сами с помощью членов своих семей обрабатывали часть принадлежавшей им земли. Их образ жизни мало отличался от той жизни, которую вела основная масса крестьян-землевладельцев, о чем можно судить по материалам местных хроник. Весьма типичной была следующая ситуация. Ранним утром отец отдавал распоряжения своим сыновьям: один должен был пахать в поле землю, другой отправлялся на рынок в соседнее большое село, третий, самый способный, оставался дома и целиком посвящал себя изучению древних книг, готовясь к сдаче экзаменов на получение ученого звания.

Вторая доминирующая социальная группа —землевладельцы, составлявшие образованную часть китайского общества, обладатели ученых званий и чиновничьих рангов. К этой группе относились также выходцы из общин (разумеется, чаще из могущественных кланов), которым удалось получить образование и сдать экзамен на получение ученого звания, что было стандартным путем, открывавшим доступ к чиновничьей карьере. Они именовались шэньши (т.е. «имеющие пояс», что являлось внешним признаком принадлежности к образованной страте общества), образ жизни, поведение и одежда сильно отличали их от основной массы сельского населения. Те шэньши, которые являлись землевладельцами, также сдавали землю в аренду. Барская запашка и связанное с ней хозяйство помещичьего типа, как и крепостническая система, не получили в традиционном Китае сколько-нибудь широкого распространения.

Однако далеко не все шэньши были достаточно крупными землевладельцами, чтобы жить на земельную ренту. В этом случае источником их основных доходов являлось занятие «интеллигентным» трудом: они становились школьными учителями, репетиторами, готовившими соискателей к государственным экзаменам, руководили сельскими общественными работами, возглавляли отряды местной самообороны. Те, кто стали чиновниками и поступили на государственную службу, получали казенное жалованье и имели некоторые «побочные» источники доходов. В целом доходы группы шэньши от земельных владений вряд ли превышали одну треть от всех совокупных доходов этого социального слоя. Доходы от службы, земельных владений и предпринимательства распределялись соответственно как 3:2 : 1. Несмотря на родственные связи, объединявшие верхи и низы общины, эксплуатация в деревне была жестокой. Арендная плата в зависимости от формы аренды колебалась от 30 до 70% урожая, составляя в среднем по стране 40%. Широко были распространены обременительные залоги за взятую в аренду землю, подношения землевладельцам при заключении арендного договора. Вместе с тем существовали и нормы традиционного обычного права, свидетельствовавшие о том, что не только арендатор, но и землевладелец нес определенные обязательства перед теми, кому он передавал для обработки свою землю. Эти нормы обязывали арендодателя в случае неурожая и стихийных бедствий снижать арендную плату или отменять ее вовсе, если урожай погибал полностью.

В позднеимператорский период в Китае подавляющую часть населения составляли самостоятельные крестьяне-землевладельцы, что являлось весьма существенной чертой аграрного строя страны. В целом же господствовало мелкое и среднее землевладение. Большинство арендодателей владели 50—100 му земли (3—6 га), а крестьяне имели в среднем 10—20 му (0,6—1,2 га). Крупные землевладения, насчитывавшие сотни или тысячи му, были исключением и не определяли характер аграрных отношений. Как правило, землевладельцы-арендодатели занимались в деревне ростовщичеством, а сама ростовщическая эксплуатация наряду с арендой являлась вторым важнейшим источником процветания деревенских верхов.

Самостоятельное крестьянство владело более чем половиной пахотных земель и составляло более половины всего сельского населения. Хозяйства таких крестьян-землевладельцев были наиболее широко распространены к северу от Янцзы, где роль арендных отношений была неизмеримо менее значительной, чем на юге.

Все землевладельцы обязаны были платить налоги. Основным являлся единый подушно-поземельный налог, введенный в первой половине XVIII в. Его величина исчислялась в зависимости от количества и качества земли, находившейся во владении того или иного двора. Вносить налог за землю были обязаны все категории землевладельцев, включая и те группы, которые можно отнести к господствующему классу. Не делалось исключения и для шэньши, которые освобождались только от трудовых повинностей, но за ними сохранялось их главное обязательство перед государством — служить ему, исполняя труд ученого-книжника или чиновника-бюрократа.

Подушно-поземельный налог являлся одной из форм ренты-налога и свидетельствовал о том, кто же являлся верховным и истинным собственником земли в императорском Китае. Таким собственником было государство, в сущности, сдавшее землю в аренду тем, кто фигурировал в налоговых реестрах в качестве владельцев. С этой точки зрения между шэньши, землевладельцем-арендодателем и рядовым крестьянином не было существенных отличий — все они были всего лишь держателями государевой земли.

Часть пахотных земель (примерно 10%) принадлежала непосредственно императорской фамилии, а кроме того, маньчжурской аристократии, офицерам и солдатам маньчжурских войск. Земли императорских поместий обрабатывались прикрепленными к ним крестьянами. Так же обрабатывались и земли служивших в «восьмизнаменных»- войсках маньчжуров, которые помимо этого широко использовали труд многочисленных рабов, захваченных ими в период борьбы за завоевание Китая. «Восьмизнаменные» земли были расположены главным образом в районах Северного Китая и вокруг 72 городов, признанных стратегически важными центрами. В них размещались маньчжурские гарнизоны, солдатам и офицерам которых в первые годы правления маньчжурской династии были переданы земли, конфискованные у местного китайского населения.

Как и в минский период, в цинском Китае была распространена еще одна форма казенного землевладения — военные поселения-, земли которых обрабатывались воинами пограничных гарнизонов. Однако эти отношения, привнесенные в Китай завоевателями-кочевниками, не могли сколько-нибудь существенно изменить традиционный общественный строй. На протяжении XVIII — начала XIX вв. рабство все в большей мере приобретало черты крепостных отношений, а особый статус «восьмизнаменного» землевладения был ликвидирован в середине XIX в.

Процесс социальной дифференциации, естественным образом протекавший в клановых общинах, приводил к формированию на одном полюсе общинных богатых верхов, на другом — малоземельного и безземельного бедного крестьянства. Эти явления, отчетливо наблюдаемые на всем протяжении истории императорского Китая и подчиненные закономерности циклического движения, так и не привели к разложению общинно-клановой основы социальной жизни китайского общества. Этому препятствовало государство, заинтересованное в сохранении традиционной социальной структуры и являвшееся высшим собственником земли. Этому процессу оказывали противодействие и сами общинные институты, тормозившие процессы имущественной дифференциации между верхами и низами общины при помощи системы взаимопомощи, благотворительности и т.д.

В организации городского ремесла на протяжении XVII—XVIII вв. также не произошло глубоких перемен по сравнению с периодом правления минской династии. Торговое и ремесленное население объединялось в корпоративные организации (хан), при создании которых важную роль играли клановые и земляческие связи. Характерной чертой китайских городских корпораций (впрочем, как и в подавляющем большинстве других стран Востока) было господство цехо-гильдий, когда ремесленник, как правило, являлся и продавцом собственной продукции, что свидетельствовало о незавершенности процесса отделения торговли от ремесла.

Торгово-ремесленные корпорации, обладавшие правами внутреннего самоуправления, являлись, по существу, организациями, предназначенными для сбора налогов и отбывания повинностей в пользу казны. Частное ремесло (сы), как и частное землевладение (минь), было обложено многочисленными налогами и повинностями. Подобно крестьянину, частный ремесленник был беззащитен перед властями, имевшими право привлечь мастера из самой отдаленной провинции к работе на столичных казенных предприятиях. При этом только на дорогу могло уйти несколько месяцев. Власти придирчиво контролировали частные ремесленные предприятия, перераспределяли его доходы в пользу государства, производя «закупки» ремесленной продукции по ценам, значительно уступавшим рыночным.

Как и в предшествующие эпохи, маньчжурское правительство продолжало руководствоваться традиционной теорией, согласно которой земледелие являлось основным, а торговля и промышленность — вспомогательным занятием подданных. Процветающий предприниматель и купец рассматривались властью не как опора трона, а, скорее, как нежелательные и даже потенциально опасные для устоев государства социальные фигуры. Поэтому китайские города не обладали особым правовым статусом, способным обратить их не только в центр экономической жизни, но и в автономный от властей центр политической активности. В этом смысле сколько-нибудь существенная разница между городом и деревней отсутствовала. Управление в городе возлагалось на чиновников, присланных из столицы и являвшихся в равной мере всесильными как в городе, так и в деревне.

Пренебрежительное отношение к частной ремесленно-торговой деятельности проистекало также из того, что императорский двор использовал развитый казенный ремесленный сектор, а это позволяло не зависеть от частного ремесленного производства. Казенные предприятия действовали в различных отраслях производства и вполне обеспечивали маньчжурский двор, высшие слои чиновничества и армию. В условиях господствовавших социальных отношений имущество и жизнь предпринимательских групп населения ни в коей мере не были защищены законом. Последнее обстоятельство являлось весьма серьезным препятствием на пути становления капиталистических отношений.

Правление цинской династии не внесло ничего существенно нового в характер политического строя китайской державы, продолжавшей оставаться «восточной» деспотией. Самодержавный правитель пользовался неограниченной властью, а управление страной основывалось на классических формулах, появившихся еще в древности и переживших века. Они звучали так: «В Поднебесной нет земли, кроме той, что принадлежит государю» и «Все живущие на этой земле являются подданными государя». Эти определения, ставшие отправным пунктом законодательства цинского Китая, отражали огромную роль государства и его правителя, который являлся одновременно верховным собственником всех земель и неограниченным властелином своих подданных.

Цинский правитель в соответствии с китайской традицией именовался Сыном Неба, что прямо указывало на его Божественное происхождение, и считался лицом священным, посредником между Небом и людьми. Концепция Божественной сущности не только императорской власти, но и самого верховного правителя усиливалась в силу того, что он играл роль верховного жреца, совмещая таким образом политические и сакральные функции. Это находило выражение в следующем: дважды в год верховный правитель возглавлял самые важные, с точки зрения китайцев, религиозные церемонии, отправлявшиеся в столичных Храме Земли и Храме Неба. В них император проводил ритуальную борозду по специально подготовленному для него полю, что символизировало благополучное начало сельскохозяйственных работ, возносил моления и приносил жертвы Небу, призывая его быть милостивым к его подданным. В соответствии с законом под страхом смерти было запрещено произносить вслух собственное имя императора, который именовался по девизу его правления. Например, первый маньчжурский император правил под девизом «Шуньжи», что в переводе означает «благоприятное правление». Подданным, не приближенным ко двору, было запрещено видеть лицо правителя, поэтому во время следования его кортежа окна и двери домов следовало наглухо закрывать.

Сын Неба, совмещавший в своей деятельности верховное законодательное и административное начала, опирался на два совещательных органа: императорский секретариат и военный совет. Стремясь привлечь на свою сторону представителей китайской ученой элиты, маньчжуры пытались соблюсти видимость равноправия. По этой причине в состав императорского секретариата входило равное число сановников-китайцев и маньчжуров. Однако при вынесении окончательных решений императоры все же в большей степени полагались на советы из числа наиболее приближенных членов императорского дома и высшей маньчжурской знати. После учреждения в первой трети XVIII в. военного совета, при назначении которого принцип пропорциональности не соблюдался, именно к нему перешли функции основного совещательного органа при императоре. Опираясь на традиционную для Китая систему управления, маньчжуры, насчитывавшие накануне завоевания империи всего лишь 700 тыс. человек, утвердили свое господство над китайским народом. В сущности, это была система национального гнета, которой народ Китая упорно сопротивлялся.

Система центральных органов управления в своих основных чертах также оставалась прежней. Осуществляя свою власть, маньчжурские правители опирались на систему органов управления, состоявшую из шести ведомств: церемоний, чинов, налогов, судебных, военных дел и общественных работ. Сведения со всей страны поступали в одно из соответствующих министерств, обрабатывались там в виде меморандумов, проектов указов и ложились на стол императора, который и принимал окончательные решения. Несмотря на огромные масштабы империи и сложность системы государственного управления, император был хорошо информирован о происходящем в державе, которая была вполне «управляемой». Благодаря системе почтовых станций, повсеместно созданной военным ведомством, самые важные известия оперативно поступали из провинций в столицу. К примеру, наиболее важные депеши могли быть доставлены в столицу из далекой провинции Гуандун в течение всего лишь двух недель.

Подписанные императором указы оглашались со стены, ограждавшей с юга императорский дворец, именовавшийся Закрытым городом. После этого специально назначенный для исполнения данной процедуры чиновник вкладывал свиток с текстом указа в клюв изваяния феникса. Далее изваяние птицы на веревках спускалось вниз со стены, свиток почтительно извлекали из клюва и уносили в глубь дворцового комплекса. Считалось, что с этого момента указ вступал в законную силу и его следовало принять к неукоснительному исполнению.

В административном отношении китайская держава делилась на 18 провинций, во главе которых были поставлены губернаторы. В некоторых случаях несколько провинций объединялись в наместничества, возглавляемые наместником. Каждая провинция в свою очередь делилась на десять областей, которых таким образом насчитывалось 180, а область состояла из уездов, во второй половине XVIII в. их было примерно полторы тысячи. В ведение провинциальных и уездных органов управления были поставлены те же сферы государственного управления, что и в столице. Провинциальная управа состояла из следующих отделов: финансового, образования, государственных монополий.

Управление на местах осуществлялось уездными администрациями. Их деятельность затрагивала вопросы налогообложения, отправления судебных функций, образования, организации государственных экзаменов на получение ученого звания. В зависимости от величины уезда его административный персонал мог насчитывать от 200 до 2 тыс. человек. Наряду с деревенским самоуправлением, основанным на действии клановых институтов, которые непосредственно не подчинялись уездной администрации, в сельской местности (так же, как и в городе) действовала система баоцзя — круговой поруки. Население было объединено в группы, состоявшие из десяти дворов, члены которых несли ответственность друг за друга при выплате налогов, отбывании повинностей, в случае нарушения законов. Во главе десятидворок, в свою очередь объединенных в стодворки, стояли старосты. Они несли личную ответственность перед уездным чиновничеством за происходящее на вверенной их попечению территории.

Укрепляя систему баоцзя, бывшую традиционной формой коллективной ответственности подданных перед государством, цинские правители Китая стремились противопоставить ее естественно возникшей и исконно существовавшей форме коллективности — клановой общине. Община не признавалась в качестве административной единицы, по этой причине чиновники доводили распоряжения до местного населения, используя структуры, связанные со стодворками и десятидворками. Однако их исполнителями являлись именно общинники, объединенные не столько системой баоцзя, сколько институтами кланового самоуправления.

Весьма многочисленным населением империи, которое к концу XVIII в. по подсчетам современных исследователей составило около 300 млн. человек, управляли всего 27 тыс. чиновников (20 тыс. — гражданские, 7 тыс. — военные). К сдаче экзаменов на получение ученой степени, что являлось необходимым условием для получения гражданского или военного чиновничьего ранга, допускалось все полноправное население, т.е. выходцы из семей, главы которых уже были обладателями ученого звания, а также те, кто принадлежал к земледельцам (нун), ремесленникам (гун) и торговцам (шан).

Система экзаменов, которая установилась с эпохи Тан, имела трехступенчатый характер. Экзамены подразделялись на уездные, провинциальные и столичные. Соискатели ученых степеней должны были продемонстрировать высокий уровень иероглифической грамотности и глубокое знание классических произведений, входивших в состав так называемого «Девятикнижия», включавшего исторические и философские трактаты древности. Реальные надежды на получение чиновничьего ранга и соответствовавшей ему должности имели главным образом лишь те, кто успешно сдал экзамены в провинции или столице, что было связано со сравнительно немногочисленной номенклатурой чиновничьих постов. Все чиновники цинской империи включались в. соответствующие списки, в которых отмечались основные этапы их карьеры. Эти списки обновлялись в основном один раз в три года, что было связано с периодичностью государственных экзаменов. Точно так же — один раз в три года — производилась переаттестация чиновничества. Она завершалась решением ведомства чинов и утверждалась императором — о повышении, понижении, оставлении на прежнем месте или увольнении в отставку того или иного администратора.

После окончания службы чиновник, как правило, стремился вернуться в родные места, где занимал видное положение в «неофициальной» администрации — органах деревенского (кланового) самоуправления. В старом Китае была популярна поговорка, ярко отражавшая подобные устремления образованных людей: «Что может быть лучше, чем вернуться в родную деревню в ореоле славы и в богатом халате». Под руководством шэньши общинники занимались ирригационным строительством, а также другими общественными работами. Чиновники, вышедшие в отставку, нередко становились преподавателями деревенских школ, составителями общинных хроник. Часто они выступали защитниками интересов односельчан перед лицом местной официальной администрации.

В цинском Китае чиновники, находившиеся на государственной службе, получали жалованье в денежной и натуральной форме, но отнюдь не земельные владения. И хотя размеры жалованья были сравнительно незначительными, однако после нескольких лет службы чиновник нередко становился вполне состоятельным человеком. Путь к богатству лежал через получение различных подношений, которые далеко не всегда рассматривались как прямые взятки, и присвоение части налоговых сборов с населения. Часто после выхода в отставку шэньши приобретали земельные владения и делали богатые подарки родному клану, включая и передачу в дар земельных владений. Именно таким образом общины и кланы увеличивали фонд общественных земель — клановых, храмовых, училищных, благотворительных и т. д. В клановых хрониках некоторых районов Южного Китая прямо указывалось, сколько земли должен преподнести в дар сородичам удачливый и наделенный талантом соискатель ученых званий и чиновничьих рангов.

Социальная структура цинского общества претерпела, собственно говоря, незначительные изменения по сравнению с минским периодом. Тем не менее некоторые отличия существовали. В цинском Китае появилась новая привилегированная часть населения, состоявшая из завоевателей-маньчжуров. Они составляли замкнутую страту. Браки между маньчжурами и китайцами были запрещены, точно так же, как и продажа коренному населению принадлежавших маньчжурам земель. В отношении маньчжуров действовали особые установления, отмечавшие их привилегированный статус.

На протяжении конца минской и цинской эпох несколько изменилось положение торгово-ремесленных слоев населения. Хотя правительство и продолжало относиться к неземледельческой деятельности настороженно, тем не менее им была предоставлена возможность войти в состав элиты (господствующего класса) китайского общества позднеимператорской эпохи, состоявшей из книжников-чиновников, землевладельцев-арендодателей и богатых торговцев.

В цинском Китае половина чиновников, получивших высокие ученые звания, являлись выходцами из семей, в которых в течение нескольких поколений не было шэньши. Другая группа господствующего класса — землевладельцы-арендодатели — вообще законодательно не выделялась особо, а рассматривалась как часть слоя землевладельцев. Торговцы также не являлись замкнутым слоем, и вложение капитала в землю вполне могло превратить их в землевладельцев, что и воспринималось в качестве важного мотива предпринимательской деятельности.

Основные юридические нормы, определявшие принципы государственного управления, были заключены в сводах законов цинского Китая. В их основу были положены минские законы, восходившие к законодательству танского Китая. Дополненные и усовершенствованные своды законов цинской империи были зафиксированы более чем в тысяче глав, которые в свою очередь содержали тысячи статей. Однако попытки найти в этом огромном законодательном своде намек на определение прав подданных китайской империи были бы безрезультатными. Традиционные китайские законы — это всего лишь перечень наказаний за нарушение прав одной инстанции — китайского деспотического государства.

Итак, с точки зрения фундаментальных социальных институтов китайское общество императорской эпохи представляется стабильным. Это была социальная структура, в основе которой лежали клановые общины, объединенные имперской государственностью. В качестве социального слоя, обеспечивавшего противоречивое соединение этих двух начал, выступали книжники-чиновники, каждый из которых на протяжении собственной жизни мог представлять общину (до поступления на государственную службу и после отставки) или государство (в период нахождения на службе). Именно эти черты общественного строя традиционного Китая циклически воспроизводились в его истории.

Сказанное, однако, не означает, что императорский Китай — это общество, не знавшее развития. В его истории сменялись династии и философские учения, совершенствовались искусства, углублялись знания об окружающем мире, появлялись новые религиозные системы, постепенно совершенствовалась технология сельскохозяйственного и ремесленного производства. Наконец, китайскую историю характеризовало чисто пространственное развитие, приведшее к образованию в XVIII в. огромной по территории и численности населения империи.

Однако истинной доминантой, определявшей то, что можно назвать развитием императорского Китая, были явления, связанные с положением и ролью китайской бюрократии. Иначе говоря, развитие императорского Китая — это история развития слоя шэньши и всех сопутствовавших этому слою социальных институтов: системы государственных экзаменов, конфуцианского образования и т.д. С этой точки зрения цинский Китай являлся в какой-то мере воплощением представлений Конфуция об обществе, где не родовитость и богатство, а знания и образованность лежат в основе достижения высокого общественного положения. Этот исторический опыт был радикально отличен от процессов, составлявших суть европейской истории в период средневековья, где развитие определялось утверждением института частной собственности и рынка, ставших основой перехода Западной Европы к буржуазному обществу.