1. Послевоенный политический кризис и начало нового этапа гражданской войны

Завершение восьмилетней национально-освободительной войны против японских захватчиков и решение задач восстановления национального суверенитета не принесли Китаю долгожданного мира. Начавшиеся в ходе капитуляции японской армии столкновения вооруженных сил КПК и Гоминьдана продолжались и после 2 сентября, грозя перерасти в гражданскую войну общекитайского масштаба, что было связано прежде всего с новым соотношением сил КПК и Гоминьдана.

КПК являлась теперь массовой и сплоченной правящей партией в двух десятках освобожденных районов от Маньчжурии до о. Хайнань, в которых проживало около одной четверти населения страны. КПК создала фактически не зависимую от гоминьдановского государства систему власти под своим безраздельным руководством. Эта новая политическая система опиралась на мощные вооруженные силы, способные не только защитить эту новую власть, но и бросить прямой вызов Гоминьдану. КПК стала и влиятельным политическим фактором в масштабах всей страны, выступив постепенно как центр притяжения всех оппозиционных Гоминьдану сил.

Руководство КПК к концу войны сочло необходимым и возможным развернуть решительную борьбу за власть с Гоминьданом. Эта борьба свидетельствовала о бескомпромиссности столкновения и ожесточенности схватки двух исторически соперничавших подходов и социально-политических сил — реформистских и революционных. Завершающий этап национально-освободительной борьбы принимал форму гражданской войны КПК и Гоминьдана, по историографической традиции называемой обычно «народной революцией». Решения VII съезда КПК и отражали этот новый политический курс КПК. Вместе с тем тактическая линия маоистского руководства, четко выявившаяся уже в августе 1945 г. и рассчитанная на немедленное расширение гражданской войны, грозила вовлечением в нее СССР. Такая интернационализация конфликта была чрезвычайно опасна. Резко негативная позиция Советского правительства (подписание 14 августа договора о дружбе и союзе с правительством Чан Кайши, телеграмма 22 августа И.В. Сталина Мао Цзэдуну и др.) заставила руководство КПК менять тактическую линию. Психологически и политически это было, конечно, сделать нелегко, однако быстро сказавшаяся эффективность альтернативной тактической линии — линии на всяческое оттягивание войны в общекитайских масштабах и ведение политических переговоров с Гоминьданом — помогла КПК перестроиться на новый лад.

Идя на переговоры, КПК отнюдь не отказывалась от методов вооруженной борьбы, однако использование вооруженной силы было ограничено теперь стремлением не сорвать переговоры, оттянуть широкомасштабные военные действия и тем самым лучше подготовиться к решающим сражениям. Вот почему накануне отъезда делегации КПК в Чунцин ЦК КПК издал закрытую директиву своим вооруженным силам, в которой говорилось, что в Северном Китае надо «завоевать все, что можно завоевать», по мере сил надо расширить свой контроль и в других районах. Переговоры в Чунцине шли под непрерывный аккомпанемент локальных боевых действий.

В новой исторической ситуации переговоры в Чунцине о послевоенном устройстве Китая делаются эпицентром политической борьбы. Они продолжаются с августа 1945 по март 1947 г. Американская дипломатия (посол Хэрли, а затем специальный представитель президента США Маршалл) с согласия КПК взяла на себя роль посредника в этих переговорах. При этом американские правящие круги исходили, естественно, из стремления помочь Гоминьдану овладеть политической ситуацией в стране. В результате первого тура переговоров было заключено соглашение о перемирии от 10 октября, в котором, однако, не были решены коренные вопросы об объединении вооруженных сил и характере власти в освобожденных районах, что грозило срывом перемирия. Однако осенью 1945 г. в гоминьдановских районах нарастает демократическое движение за недопущение развития гражданской войны, за демократизацию политической жизни, которое оказывает серьезное воздействие на политическую обстановку, сдерживая дальнейшее обострение военных столкновений. В этом же направлении действуют и некоторые международные факторы. В декабре 1945 г. в Москве состоялось совещание министров иностранных дел СССР, США и Великобритании, которое по инициативе советского правительства высказалось за прекращение гражданской войны в Китае, за мирное объединение страны, за демократизацию ее политической жизни. При этом участники совещания взяли на себя обязательство придерживаться принципа невмешательства во внутренние дела Китая.

Все это позволило Дж. Маршаллу заставить Гоминьдан и КПК в конце декабря вновь сесть за стол переговоров и 10 января 1946 г. подписать соглашение, которое дало возможность созвать Политическую консультативную конференцию (ПКК) с участием представителей Гоминьдана, КПК, ряда других политических партий и беспартийных деятелей. После напряженной дискуссии ПКК приняла 31 января резолюции, которые определяли переход страны от гоминьдановского единовластия к демократическому правлению. Однако Гоминьдан не хотел в действительности отказываться от политической монополии. В марте пленум ЦИК Гоминьдана одобрил резолюции ПКК от 31 января, но с такими оговорками, что это было равнозначно их отклонению. Руководство Гоминьдана, явно переоценивая свои военно-политические возможности и недооценивая нараставшую силу КПК, вело дело к развязыванию гражданской войны в масштабах уже всей страны. Общее наступление гоминьдановской армии началось в июне 1946 г. С этого времени локальные боевые действия перерастают в гражданскую войну в масштабах всей страны.

Несмотря на продолжавшиеся еще полгода переговоры, военные средства решения политических проблем выходят на первый план. Попытка примирить враждующие стороны и найти взаимоприемлемый компромисс провалилась, провалилась и американская политика посредничества. Значение этой попытки и этого посредничества можно правильно оценить только с учетом общего развития международной обстановки после разгрома фашистской Германии и милитаристской Японии, которая характеризовалась прежде всего принципиальным усилением влияния Советского Союза, ослаблением мирового империализма. Проявилось это и в том, что политика правящих кругов США, претендуя быть глобальной, не могла быть в то время в действительности подкреплена соответствующей военно-политической силой во всемирном масштабе. Понимая, что судьба капитализма решалась тогда в Европе, США свои относительно ограниченные силы были вынуждены сконцентрировать именно там, «оголяя» в какой-то мере другие участки противоборства с Советским Союзом и национально-освободительным движением. Вот почему США были вынуждены проводить в Китае политику ограниченной военной поддержки гоминьдановского режима, которая сама по себе не могла гарантировать утверждение власти Гоминьдана. Поэтому, по мысли американских стратегов, она должна была быть дополнена тактикой переговоров, которые при американском посредничестве могли бы спасти страну от гражданской войны, а гоминьдановский режим от разгрома, по справедливому мнению американских стратегов, вполне вероятного в случае развертывания гражданской войны. Одновременно с поддержкой гоминьдановского режима эта посредническая деятельность ставила своей задачей и развитие особых политических отношений с КПК с целью идейно-политического воздействия на ее развитие.

Независимо от субъективных намерений этого посредничества его военно-политические последствия оказались — явно вопреки расчетам его инициаторов — в пользу КПК. Участие в переговорах подтвердило статус КПК как общекитайской политической силы, без которой даже США не представляли будущее политическое устройство страны. Годичные переговоры, постоянно саботировавшиеся гоминьдановцами, привели к тому, что КПК в общественном мнении не только Китая, но и США стала ассоциироваться с политикой мира и поиском демократического объединения страны. Весьма существенными были и военные последствия этого посредничества, в частности прекращение огня осенью 1945 г., зимой и летом 1946 г., давшие важные передышки вооруженным силам КПК, помогшие им подготовиться к общему гоминьдановскому наступлению.

Эти военно-политические результаты были достигнуты во многом благодаря гибкой политике руководства КПК по отношению к переговорам и американскому посредничеству, благодаря отказу от первоначальной авантюристической политики.

 

2. Кризис и развал гоминьдановского режима

Начало кризиса гоминьдановского режима было положено еще военными поражениями Китая в первые годы антияпонской войны. Социальная трансформация Гоминьдана в годы войны затрудняла выход из этого кризиса из-за социального обособления правящей гоминьдановской элиты, ослабления ее социальных связей, явного сужения ее социальной базы. Предпринятая Гоминьданом в первые послевоенные годы попытка перенесения сложившейся в годы войны модели социально-политической организации на всю страну привела к углублению кризиса.

Это углубление проявилось в двух основных направлениях. Во-первых, в экономической жизни, где Гоминьдан сделал попытку полностью монополизировать командные экономические высоты путем расширения государственного сектора за счет иностранного и национального капитала. Эти процессы обернулись для Гоминьдана дальнейшим сужением социальной базы и быстрым нарастанием коррупции. Во-вторых, попытка сохранить и упрочить политическую монополию Гоминьдана, нежелание пойти по обещанному в годы войны пути демократизации политической жизни обернулись обострением отношений не только с КПК, но и с политическими организациями промежуточных сил, с некоторыми элементами внутри Гоминьдана, обернулись полной политической изоляцией режима.

Захват командных экономических высот, прежде находившихся в руках империализма, осуществлялся путем «освоения» японского «наследства» и перенесения на всю страну модели экономического контроля, сложившейся в Чунцине. В промышленности государственный сектор превратился в господствующую силу в результате огосударствления всей бывшей японской промышленной собственности, которая к 1945 г., как известно, во многом сложилась за счет экспроприации части китайских предприятий и предприятий западных конкурентов. Вот почему этот процесс фактически привел вообще к ликвидации иностранного капитала в промышленности. В 1947 г., по данным промышленного ценза, сохранилось всего 17 иностранных предприятий, на которых было занято менее 1 тыс. рабочих и капитал которых составлял менее 0,5% всех промышленных капиталовложений страны. Однако, поскольку Гоминьдан не пошел по пути приватизации национализированной вражеской собственности, этот процесс означал и сокращение национального промышленного капитала. В руках правительства оказалось, таким образом, более 2/3 промышленных капиталовложений, причем речь шла о наиболее крупных и технически лучше оснащенных предприятиях. Гоминьдановское государство унаследовало не только японский промышленный капитал, но и в значительной мере созданную оккупантами систему управления хозяйством, основывавшуюся на держательских компаниях, фактически контролировавших все основные отрасли хозяйства, в том числе и частного.

В послевоенные годы завершается образование и государственной банковской монополии. Усиливаются позиции государственного сектора на транспорте, особенно железнодорожном. Значительные социально-экономические последствия имело усиление государственного воздействия на внутреннюю и внешнюю торговлю.

Экономические последствия этих процессов ускоренного огосударствления хозяйства не были однозначными. В первые два года после войны промышленность тех районов, которые надежно контролировались Гоминьданом (прежде всего шанхайский экономический район), развивалась весьма высокими темпами, причем государственная промышленность восстанавливалась и развивалась быстрее, чем частная. В потерявших свое прежнее значение районах северо-запада и юго-запада (прежде всего чунцинском районе) с большим трудом правительство пыталось поддержать высокий военный уровень производства. В районах же, находившихся в зоне боевых действий (прежде всего Маньчжурии), восстановление хозяйства происходило крайне медленно. В целом все это свидетельствовало об ограниченных возможностях гоминьдановского государства стимулировать экономический прогресс. Более того, начавшаяся в 1946 г. инфляция быстро подрывала все усилия по восстановлению и развитию хозяйства, отрицательно сказываясь на положении трудящихся.

В 1946 г. ежемесячный рост цен составлял 12%, а в 1947 г. — 26%, быстро возрастал объем денежной массы, падал курс юаня. Постепенно инфляция и другие последствия развертывания гражданской войны начинают сказываться на положении не только трудящихся, но и предпринимателей, особенно мелких. Растет недовольство китайской буржуазии, городской мелкой буржуазии, интеллигенции экономической политикой правительства, усиливается их раздражение по отношению к мероприятиям по огосударствлению хозяйства, в которых они видят главную причину ухудшения своего положения. Тяжелая экономическая ситуация, связанная прежде всего с последствиями восьмилетней войны и развитием войны гражданской, начинает восприниматься как прямое следствие гоминьдановской экономической политики. Инфляция особенно болезненно сказывалась на тех городских слоях, которые жили на фиксированные доходы, она подрывала их жизненный уровень. Все это стало подлинной экономической причиной роста оппозиционных настроений среди китайской буржуазии, интеллигенции, массы рядовых служащих по отношению к гоминьдановскому правительству.

Еще более тяжелые для Гоминьдана социальные последствия имела его экономическая политика в деревне. Она во многом была продолжением политики периода антияпонской войны, но без учета коренных перемен в социально-политической обстановке. Так, чтобы сдержать инфляцию, сохранить рычаги воздействия на рынок, гоминьдановское правительство продолжает взимать поземельный налог в натуральной форме, дополняя это тяжелое налогообложение принудительными закупками зерна по заниженным ценам. Несколько укрепив правительственные позиции на рынке, эти меры имели катастрофические социальные последствия для режима, ибо это означало, по данным многих китайских авторов, фактическое значительное возрастание налогообложения по сравнению с довоенным уровнем: если крестьянин-собственник теперь был вынужден отдать государству весь прибавочный продукт, то арендодатель — всю или значительную часть земельной ренты.

Потеря несколькими десятками миллионов богатых землевладельцев земельной ренты разрушила экономическую основу союза сельских эксплуататоров с гоминьдановским режимом, сложившегося в ходе борьбы Гоминьдана с «советским движением», в которой Гоминьдан выступал как защитник всех имущих в их борьбе за сохранение частной собственности. Первой и очень опасной для Гоминьдана реакцией крупных землевладельцев на этот «фискальный взрыв» было их нежелание посылать своих сыновей в гоминьдановскую армию и тем самым превращение этой армии в «армию бедняков», делавшуюся легкой добычей целенаправленной пропаганды КПК.

Изменение хода гражданской войны в 1947 г. — переход вооруженных сил КПК в контрнаступление и начавшаяся полоса поражений гоминьдановской армии — усилило кризис гоминьдановского режима и поставило его уже на грань катастрофы. Главным механизмом влияния военных действий на состояние гоминьдановской экономики оставалась инфляция, в основе которой лежало дефицитное финансирование военных расходов. Три четверти правительственных расходов продолжали покрываться работой печатного станка и за один только год (лето 1947 — лето 1948 г.) денежная масса выросла в 25 раз, а цены поднялись почти в 30 раз. Попытка проведения валютной реформы (август 1948 г.) — выпуск новых банкнотов, их принудительный обмен на золото, серебро, иностранную валюту — приостановить эти процессы уже не могла и лишь нанесла последний удар по тем имущим слоям, на которые Гоминьдан еще рассчитывал опереться.

Таким образом, гоминьдановская социально-экономическая политика, исходившая из узкогрупповых интересов бюрократической буржуазии, посягнула на частную собственность проведением огосударствления хозяйства, валютными реформами, усилением налогообложения собственности и т.п. Все это имело для Гоминьдана катастрофические социальные последствия, предельно сузив его социальную базу в условиях гражданской войны с КПК.

Но и последняя опора режима — гоминьдановский партийный, государственный, военный аппарат — в этих условиях подверглась быстрой эрозии. Проявилось это прежде всего в нарастании коррупции всех звеньев аппарата такими темпами и в таких масштабах, которые свидетельствовали уже о развале режима. По мере потери веры в способность добиться военной победы над КПК гоминьдановские функционеры стали превращаться в мародеров, стремившихся урвать хоть что-нибудь с этого гибнущего государственного корабля, уже мало думая о сопротивлении наступлению вооруженных сил КПК. Коррупция как раковая опухоль быстро ослабляла сопротивляемость гоминьдановского режима. Острота кризиса на политическом уровне в новых условиях проявилась уже не только в усилении антигоминьдановских настроений среди политических представителей промежуточных сил, но и в переходе на античанкайшистские позиции многих деятелей Гоминьдана. Гоминьдан никогда не был достаточно единой и сплоченной организацией ни в идейно-политическом отношении, ни с точки зрения его военной организации. Поражения в гражданской войне и глубокий социально-экономический кризис быстро выявили стремление ряда политических групп и военных деятелей, еще недавно находившихся на антикоммунистических позициях, не связывать свою политическую судьбу с гибнущим режимом.

Главным фактором углубления политического размежевания в гоминьдановских районах было, вполне естественно, развитие военной обстановки. Неслучайно, что именно в 1948 г., после тяжелых поражений гоминьдановских армий, колеблющиеся политические деятели и группы были вынуждены более четко выявить свои позиции по отношению к Гоминьдану и КПК, сформулировать свое отношение к разваливавшемуся гоминьдановскому режиму и к складыванию новой революционной государственности. Сама активизация тех политических сил, которые теперь стремились отмежеваться от Гоминьдана, свидетельствовала не только об их признании неизбежности гибели гоминьдановского режима, но и о стремлении в этих новых условиях сыграть еще какую-то политическую роль.

В 1947 г. в период обострения политических репрессий британская колония Гонконг делается тем центром, где начинают собираться оппозиционно настроенные по отношению к Чан Кайши гоминьдановцы, искавшие каких-то новых политических форм институализации своей политической активности. В ноябре они проводят «съезд демократических групп Гоминьдана», в котором принимали участие некоторые видные гоминьдановские деятели, представители таких организаций, как «Товарищеская ассоциация по осуществлению трех народных принципов», «Общество содействия развитию демократии» и др. 1 января 1948 г. было объявлено о создании Революционного комитета Гоминьдана и его руководящих органов. В качестве почетного председателя была названа Сун Цинлин (вдова Сунь Ятсена). Председателем стал Ли Цзишэнь, членами Постоянного комитета — Хэ Сяннин, Фэн Юйсян, Ли Чжанда, Тань Пиншань, Цай Тинкай, Чжу Юаньшань. Политическая пестрота организаторов и руководителей этого комитета отражала реальный факт перехода на античанкайшистские позиции не только деятелей, которые в какой-то мере занимали «левый» фланг Гоминьдана, но и политиков, стремившихся удержаться на поверхности политической жизни нового Китая, несмотря на свою прошлую контрреволюционную активность.

Здесь же активизируют свою работу и деятели распущенной гоминьдановскими властями в 1947 г. Демократической лиги. В январе 1948 г. часть ее руководителей во главе с Шэнь Цзюньжу провели совещание, на котором приняли решение возобновить деятельность Демократической лиги и воссоздать ее руководящие органы. В опубликованной декларации совещание выразило решимость продолжать борьбу за мирный, независимый и объединенный Китай, а также подчеркнуло необходимость сотрудничества с КПК в борьбе за новый Китай.

Все эти политические группы в Гонконге прямо воздействовать на развитие политической ситуации в Китае не могли, ибо не имели возможности вести работу на гоминьдановской территории. Однако их пропагандистская работа, их декларации и заявления создавали определенные политические ориентиры для довольно широкого круга гоминьдановских и негоминьдановских деятелей, в том числе и в военной среде, создавали определенные психологические предпосылки, помогавшие им покинуть гибнувший гоминьдановский корабль.

Нарастание кризиса гоминьдановских «верхов» с самого начала происходило на фоне быстро развивавшихся студенческих выступлений как важнейшей составной части общедемократического оппозиционного движения. Студенчество всегда было политически самой подвижной и активной частью китайского общества, наиболее быстро реагировавшей на обострение национальных проблем. Послевоенное студенческое движение во многом (особенно первоначально) продолжало развивать сложившиеся еще в годы войны основные требования и задачи, сводившиеся прежде всего к лозунгам патриотизма, демократизма и улучшения жизни студенчества. Однако постепенно на первый план выступают политические требования, сформировавшиеся уже в послевоенных условиях и при прямом воздействии КПК. Коммунисты учли рост в военные и послевоенные годы националистических настроений в студенческой среде и сумели хорошо их использовать для антиамериканской пропаганды и для дискредитации Гоминьдана, материала для чего было достаточно. Так, наиболее массовое студенческое выступление началось в декабре 1946 г. в ответ на надругательство американского солдата над пекинской студенткой. В крупнейших городах страны к началу 1947 г. в демонстрациях и забастовках под антиамериканскими лозунгами приняло участие более 500 тыс. учащихся. Несмотря на то, что и националистические верхи Гоминьдана были достаточно заражены ксенофобией и антиамериканизмом, объективно эти выступления наносили удар по Гоминьдану и гоминьдановской политике сотрудничества с США.

Продолжались студенческие выступления весной и летом 1947 г., а также в 1948 г., значительно расширив круг своих требований и лозунгов. Эти наиболее мощные в истории последней гражданской войны выступления студенчества стали заметным и важным фактором развития политической обстановки, воздействовавшим в антигоминьдановском плане на общественное мнение страны, усиливавшим неудовлетворенность промежуточных слоев гоминьдановским режимом.

Неслучайно, что именно студенческие выступления руководство КПК оценило как «второй фронт» борьбы с Гоминьданом, не имея возможности дать такую оценку, скажем, крестьянскому или рабочему движению. Забастовочные выступления рабочего класса в гоминьдановских районах были связаны прежде всего со стремлением защитить свои экономические интересы перед угрозой инфляции и фактического падения жизненного уровня. Постепенно происходит и некоторая политизация рабочего движения, вовлечение рабочих и их организаций в выступления против однопартийной власти Гоминьдана, за демократию и мир. Однако в целом в рассматриваемый период рабочее движение значительно отстает от уровня военно-политического обострения борьбы Гоминьдана и КПК и в сущности является частью общедемократического движения в гоминьдановских районах, причем и здесь оно выступает отнюдь не как авангард и руководитель, а скорее как вспомогательная сила более активных и мощных действий средних слоев и прежде всего студенчества.

 

3. Развитие гражданской войны

Приняв к осени 1945 г. тактику переговоров и лозунг мирного демократического объединения страны, КПК постепенно нащупывала новую политическую линию в этих своеобразных условиях. Учитывая фактически развивавшиеся военные действия между гоминьдановской армией и вооруженными силами КПК (Народно-освободительной армией — НОА), КПК выдвигает лозунг «самозащиты». Так, во внутрипартийной директиве ЦК КПК от 15 ноября ставилась задача: «...занимая позицию самозащиты, всеми силами разгромить наступление Гоминьдана». В течение всего первого послевоенного года лозунг самозащиты — политически весьма ограниченный, но вместе с тем психологически очень действенный — являлся основным лозунгом НОА и КПК, под которым они защищали освобожденные районы и способствовали реализации политической линии на дискредитацию Гоминьдана. Начало общего гоминьдановского наступления летом 1946 г. и фактическое развертывание гражданской войны в общекитайском масштабе привели не к снятию оправдавшего себя лозунга, а к его некоторому уточнению. Теперь КПК говорит уже о «войне самозащиты». Во внутрипартийной директиве от 20 июля 1946 г. говорится о такой «войне самозащиты», которая нацеливает на «полный разгром наступления Чан Кайши», но пока еще под прежними лозунгами мира и демократии. Однако эти лозунги не означали, что руководство КПК не ощущало изменения исторической ситуации в ходе гражданской войны и выступало за восстановление «статус кво». Лозунг «восстановление мира» уже нацеливал на принципиальное изменение политической структуры страны — на принуждение Гоминьдана отказаться от однопартийной системы и признание власти освобожденных районов, ибо без этого уже не могло быть «мира».

Реализовать политику «войны самозащиты» с большой политической и военной эффективностью КПК сумела потому, что за период переговоров она значительно укрепила свои вооруженные силы. Основа вооруженных сил КПК была заложена в годы антияпонской войны, однако их количественный и особенно качественный рост связаны уже с созданием Маньчжурской революционной базы после разгрома Квантунской японской армии и освобождения Маньчжурии (Северо-Востока) Советской Армией. Создание этой базы при прямой поддержке Советского Союза существенно сказалось на исходе гражданской войны, ибо на освобожденной Советской Армией и контролируемой ею в течение девяти месяцев территории КПК получила необычайно благоприятные возможности создания военно-революционной базы нового типа. Это связано с масштабами района, его промышленным и военным потенциалом, благоприятным географическим положением. Использовав эти возможности, КПК создала базу, ставшую фактическим центром революционного движения страны, но, вместе с тем, сюда перемещается и основной район сражений гражданской войны, ибо Гоминьдан также понял стратегическое значение этой базы.

Сразу же после освобождения Маньчжурии перед КПК встали сложные задачи, так как в этом районе из-за террора японских властей политические позиции КПК были слабыми. С целью ускорения формирования местных партийных организаций и создания новых органов власти из старых освобожденных районов в Маньчжурию было переброшено около 50 тыс. партийных работников, в том числе такие уже известные деятели, как Гао Ган, Пэн Чжэнь, Линь Бяо, ЧэньЮнь, Кай Фэн. Одновременно были

приняты энергичные меры по организации здесь вооруженных

сил. Во второй половине 1945 г. сюда перебрасываются из старых освобожденных районов свыше 100 тыс. бойцов, ставших основой более многочисленных и — главное — значительно лучше вооруженных соединений НОА Вооружение этих соединений было осуществлено за счет военных материалов разгромленной Квантунской армии, переданных коммунистам советским командованием, которое в дальнейшем помогало этим соединениям в снабжении одеждой, продовольствием, а затем и оружием. Пополнялась новая армия за счет жителей Маньчжурии, в том числе и за счет военнослужащих армии бывшей «империи» Маньчжоу-го.

Привлечение этих относительно хорошо профессионально подготовленных кадров дало возможность новым соединениям НОА взять на вооружение и отлично освоить тяжелое оружие и технику, которых раньше в НОА практически не было. В начале 1946 г. было объявлено о создании Объединенной демократической армии Северо-Востока численностью около 300 тыс. бойцов (командующий — Линь Бяо, политкомиссар — Пэн Чжэнь).

Значительную работу по укреплению регулярных частей и соединений НОА руководство КПК провело и в других революционных базах. Почти год «мирной передышки» КПК использовала для пополнения и переформирования регулярных частей и соединений НОА, для расширения местного ополчения, для повышения боевой выучки. Вместе с созданием регионального партийного руководства по основным освобожденным районам

было реорганизовано и командование НОА — создано шесть военных зон (руководители — Гао Ган, Лю Бочэн, Чэнь И, Не Жунчжэнь,*Пэн Дэхуай, Ли Сяньнянь). Общее военное руководство осуществлялось Народно-революционным военным советом (Мао Цзэдун) и Главным командованием НОА (Чжу Дэ).

Все это позволило встретить начавшееся в конце июня 1946 г. наступление гоминьдановской армии во всеоружии. Первые крупномасштабные военные действия развернулись в Маньчжурии, которой гоминьдановское командование придавало решающее значение в своих планах разгрома КПК. И хотя гоминьдановцам удалось захватить ряд городов, НОА нанесла гоминьдановской армии тяжелые удары и, самое главное, сумела в целом сохранить маньчжурскую революционную базу как основную базу освободительной войны. Гоминьдановские войска наступали также на Центральной равнине, в Шаньдуне, на юге Шаньси, в северной Цзянсу.

На это наступление КПК и НОА ответили «войной самозащиты». Стратегия и тактика этой войны во многом опирались на опыт боевых действий китайской Красной армии и опыт антияпонской войны, однако в первую очередь уже принимались во внимание особенности военно-политической ситуации в новой гражданской войне. Они исходили из представления о длительности развертывающихся боевых действий, в которых время работает на КПК, так как гоминьдановский режим переживает глубокий социально-экономический и политический кризис, который будет лишь обостряться и углубляться по мере развертывания военных действий. Учитывая превосходство сил гоминьдановской армии, НОА применяла прежде всего маневренные военные действия, нацеленные не столько на удержание территории, сколько на сохранение живой силы НОА и нанесение тяжелых потерь противнику.

Сочетание маневренной войны с широким кругом политических мероприятий сорвало попытку Гоминьдана решить «коммунистическую проблему» военным путем в течение нескольких месяцев. Война приняла затяжной характер. Итоги первого года войны неоднозначны. Гоминьдану удалось добиться тактических успехов, захватить ряд освобожденных районов, овладеть в марте 1947 г. даже г. Яньань, политическим центром всех освобожденных районов. Однако НОА сумела в ходе оборонительных боев нанести гоминьдановской армии ряд тяжелых поражений, которые, с точки зрения стратегии, оказались решающими для судеб всей войны. Эта сторона военных действий первого года войны особенно явственно проявилась в коренных различиях в развитии вооруженных сил КПК и Гоминьдана. Двухмиллионная регулярная гоминьдановская армия потеряла за этот год более половины своих солдат и офицеров, причем 2/3 этих потерь составляли попавшие в плен и добровольно перешедшие на сторону НОА. Такой характер потерь объяснялся как социальным составом, так и глубоким морально-политическим кризисом гоминьдановской армии, в которой солдаты и значительная часть офицерства считали эту войну «чужой», не понимали и не поддерживали ее цели. Вместе с тем такой характер потерь объяснялся и целенаправленной политической работой КПК по разложению армии противника. Весьма примечательна и судьба пленных гоминьдановских солдат: даже в это очень трудное для НОА время около 3/4 пленных после идеологической обработки включались в состав НОА. А это значило, что 0,5 млн. относительно хорошо обученных бойцов включались в состав оборонявшейся НОА. Еще примерно столько же человек было мобилизовано в НОА на территории освобожденных районов.

Таким образом, уже в течение первого года гражданской войны соотношение численности НОА и гоминьдановской армии постепенно стало меняться в пользу вооруженных сил КПК, хотя за счет активной мобилизационной работы, поставок американского оружия и деятельности американских инструкторов некоторое численное превосходство регулярной гоминьдановской армии еще сохранялось.

Это изменение соотношения военных сил соответствовало и политическим изменениям в стране — обострению кризиса гоминьдановского режима и укреплению позиций КПК. Все это позволило НОА летом 1947 г. перейти в контрнаступление, а КПК выдвинуть новые политические лозунги.

Еще во внутрипартийной директиве от 1 февраля 1947 г. руководство КПК пишет о приближении нового этапа борьбы, который «...будет этапом новой великой народной революции, в которую выльется антиимпериалистическая, антифеодальная борьба в национальном масштабе». Теперь этот этап наступил и КПК на смену лозунгу «война самозащиты» выдвигает лозунг бескомпромиссной борьбы за свержение гоминьдановского режима, лозунг «долой Чан Кайши!». Это коренное изменение политической стратегии происходит в сентябре 1947 г. и свое развернутое выражение получает в «Декларации НОА», опубликованной 10 октября и фактически ставшей первым программным документом КПК в новых исторических условиях.

Декларация открывается лозунгом «национального освобождения Китая» от империалистического гнета и власти гоминьдановских национальных предателей, выражающим принципиальную новизну стратегии КПК, которая складывалась после 1936 г. Эта стратегия полностью учитывала богатейший политически опыт прошедшего десятилетия. Победа в антияпонской войне, объективно в основном решившая задачи национального освобождения, привела вместе с тем к подъему и усилению националистических настроений, к росту национального самосознания. Состояние националистической эйфории — вот характерная черта общественной психологии в стране в первое послевоенное время. В этих условиях китайская общественность чрезвычайно болезненно воспринимала любое ущемление национальных интересов и попрание национальной гордости. И фактически важнейшей национальной проблемой становится воссоздание единого национального государства на демократической основе. Эта проблема делается важнейшим стимулятором китайского национализма, того национализма, который, если использовать известное ленинское выражение, имел «историческое оправдание».

Стратегия КПК, сложившаяся к 1947 г., полностью учитывала эти особенности развертывания национально-освободительного движения в Китае. И прежде всего это относится к определению социального противника Видя главного противника в бюрократической буржуазии — экономически господствующей и политически правящей элите гоминьдановского общества, КПК в формулировании своих лозунгов полностью использует нарастание националистических настроений, стремясь представить бюрократическую буржуазию как силу антинациональную, проамериканскую, «предательскую». Не случайно в пропаганде КПК объект борьбы суживается до «клики четырех семей» (речь идет о семьях Чан Кайши, Сун Цзывэня, Кун Сянси и братьев Чэнь), что отражает факт понимания узости социальной базы гоминьдановского режима и в то же время стремление до предела изолировать верхи Гоминьдана.

Выдвижение КПК на первый план общенациональных и общедемократических целей освобождения Китая от гнета антинациональной и деспотической «клики четырех семей» создавало условия для провозглашения политики единого национального фронта (ЕНФ). Вот почему среди восьми основных требований «Декларации НОА» первым шло следующее: «Объединить все угнетенные классы и слои населения...; создать единый национальный фронт; свергнуть диктаторское правительство Чан Кайши; образовать демократическое коалиционное правительство». Несмотря на коренной политический поворот, КПК продолжает выступать за создание коалиционного правительства. Однако по своему реальному политическому содержанию этот лозунг имеет уже мало общего с лозунгом 1945—1946 гг. В период VII съезда КПК и мирных переговоров с Гоминьданом этот лозунг подразумевал ликвидацию однопартийного правительства Гоминьдана и создание многопартийного правительства с участием Гоминьдана, КПК и партий промежуточных сил. Это был лозунг ликвидации политической монополии Гоминьдана, лозунг раздела власти. Теперь по-прежнему звучавший лозунг выдвигался в новых исторических условиях и означал по сути дела выдвижение претензии на политическую монополию КПК, вытекавшую из ее полного военно-политического превосходства. Однако КПК стремилась полностью использовать в своих политических интересах отход от Гоминьдана промежуточных сил. На новом историческом этапе лозунг ЕНФ означал не обещание со стороны КПК разделить власть с какими-то «демократическими» (т.е. не выступавшими против КПК) партиями и группами, а обещание сохранить им возможность существования при новом режиме, и то лишь при условии безоговорочной поддержки политики КПК.

После перехода НОА в контрнаступление летом 1947 г. гражданская война прошла еще три основных этапа. На первом этапе (июль 1947 г. — август 1948 г.) НОА завершила изгнание гоминьдановских войск из старых освобожденных районов, перенесла военные действия на гоминьдановскую территорию, полностью лишила гоминьдановскую армию инициативы, заставив перейти ее к обороне. За этот год боев были разгромлены гоминьдановские войска численностью свыше 1,5 млн. солдат и офицеров. На втором этапе (сентябрь 1948 г. — январь 1949 г.) в ходе трех грандиозных сражений были уничтожены основные силы гоминьдановской армии, что и предопределило развал и крах гоминьдановского режима. В ходе Ляошэньской операции была полностью освобождена Маньчжурия. В ходе Хуайхайской операции были разгромлены гоминьдановские войска, прикрывавшие выход к нижнему течению Янцзы. Наконец, в третьей операции НОА окружила и освободила Пекин и Тяньцзинь, а вместе с этим и весь Северный Китай. В результате этих трех операций были разгромлены гоминьдановские войска численностью свыше 1,5 млн. человек.

За время этих наступательных боев численность НОА выросла до 3 млн. бойцов и стала превосходить гоминьдановскую армию. Более чем наполовину НОА уже состояла из бывших военнопленных. Перейдя в контрнаступление, руководство КПК поставило перед НОА задачу привлечения в ее ряды до 80—90% пленных солдат и части офицерства. Такой характер пополнения не только снимал часть тяжелого бремени с населения освобожденных районов, но и повышал боеспособность НОА, ибо в нее вливались не недавно мобилизованные крестьянские парни, а бойцы, прошедшие минимальную профессиональную подготовку и имевшие некоторый опыт боевых действий. По мере нарастания успехов НОА и разложения гоминьдановского режима учащаются случаи перехода на сторону НОА уже целых частей и соединений, а также непосредственное включение в НОА сдавшихся частей и соединений после их реорганизации. Так, после капитуляции в январе 1949 г. пекинская группировка (250 тыс. чел.) была реорганизована и включена в состав НОА. По мере развития успехов НОА такие массовые реорганизации делаются все более обычными. Стали даже говорить о двух методах разгрома гоминьдановских войск — пекинском, означавшем сдачу гоминьдановских войск без боя, их реорганизацию и включение в НОА, тяньцзиньском (Тяньцзинь, в отличие от Пекина, пытался защищаться), означавшем разгром в ходе боевых действий.

Третий, заключительный, этап продолжался до полного освобождения континентального Китая в начале 1950 г. А начался фактически с форсирования Янцзы силами 2-й и 3-й полевых армий в ночь на 21 апреля 1949 г. после того, как гоминьдановское правительство отвергло условия прекращения гражданской войны, выдвинутые КПК и фактически означавшие капитуляцию гоминьдановской армии. 23 апреля был взят Нанкин, 27 мая — Шанхай, к октябрю НОА вышла уже к Гуандуну. На третьем этапе войны все чаще применялся пекинский метод разгрома. Именно так были освобождены провинции Хунань, Юньнань, Сикан, Синьцзян, а также ряд городов. Характерно, что во второй половине 1949 г. из 1,75 млн. солдат и офицеров разгромленных гоминьдановских войск только 92 тыс. (менее 6%!) приходилось на убитых и раненых. По сути дела гоминьдановская армия сдавалась уже без боя. А всего за годы гражданской войны численность разгромленных гоминьдановских войск превысила 8 млн. человек.

Развалу гоминьдановского режима способствовали не только военные успехи НОА, но и дальновидная политика единого национального фронта, все активнее проводившаяся КПК в ходе гражданской войны. Опыт реализации этой политики заставлял вносить в нее некоторые уточнения, способствовавшие действенности этой политики. Так, постепенно руководство КПК приходит к выводу о необходимости смягчения радикализма социально-экономической политики, в том числе и в аграрной сфере, для того чтобы создать определенные экономические предпосылки расширения и укрепления ЕНФ. В этой связи в директиве ЦК КПК от 18 января 1948 г. формулируется тезис о том, что реализовать идею ЕНФ и осуществлять руководство ЕНФ коммунисты смогут только в том случае, если они будут «...предоставлять руководимым материальные блага или, по крайней мере, не ущемлять их интересов...». Далее следовали важные указания о необходимости соблюдения интересов собственнической части населения в деревне и городе, о внимательном отношении к нуждам середняка, рекомендации проводить политику «поощрения помещиков и кулаков к промышленно-торговой деятельности», а также «обеспечения интересов и труда, и капитала» в частнопредпринимательском секторе.

Боевые успехи НОА, ускорение развала гоминьдановского режима, укрепление авторитета КПК позволили руководству КПК весной 1948 г. поставить вопрос о практической подготовке создания новой государственности и организационном оформлении ЕНФ. В своем первомайском обращении 1948 г. ЦК КПК предложил всем демократическим партиям и группам, массовым организациям и отдельным видным политическим деятелям образовать новую Политическую консультативную конференцию, которая должна была стать организационной формой ЕНФ и одновременно взять на себя функции представительного органа по подготовке создания новой системы власти. Обращение КПК к знакомой для китайской общественности форме политической организации — ПКК — способствовало, безусловно, принятию этой идеи многими некоммунистическими деятелями и демократическими организациями. Провозглашение коммунистами лозунга коалиционного правительства, ранее поддержанного Демократической лигой и некоторыми другими партиями, а затем и лозунга созыва ПКК помогало демократическим партиям, организациям и некоммунистическим деятелям как бы избежать крайне мучительной для них альтернативы — Гоминьдан или КПК — и питать иллюзию, что у страны есть какой-то иной выбор, есть возможность пойти по другому, третьему, «демократическому» пути.

Все это привело к тому, что идея КПК о созыве новой ПКК была встречена с одобрением теми, к кому именно и обращалась КПК, и весной 1948 г. уже устанавливаются контакты КПК с рядом таких организаций и лиц, а летом того же года в освобожденные районы начинают приезжать представители демократических партий и групп для практической подготовки созыва ПКК, который должен был ознаменовать ликвидацию гоминьдановского режима и создание новой государственности.

 

4. Аграрная политика КПК

Завершение антияпонской войны и переход к новому историческому этапу не сразу привел к переменам в аграрно-крестьянской политике КПК. В первое время лозунг «каждому пахарю — свое поле» все еще продолжал трактоваться как политика снижения арендной платы и ссудного процента, реализация которой привела в освобожденных районах за годы войны к значительным социально-экономическим сдвигам. Несколько энергичных кампаний по снижению арендной платы и ссудного процента существенно ослабили социальные и экономические позиции крупных землевладельцев, улучшили и стабилизировали жизненный уровень трудового крестьянства, что проявилось, в частности, в расширении середняцкой прослойки. Особенно значительны были социально-политические последствия этой аграрно-крестьянской политики, обеспечившей КПК поддержку трудового крестьянства и нейтрализацию эксплуататорской части деревни. Однако, несмотря на все достижения аграрно-крестьянской политики, вписанной в концепцию единого национального фронта, руководство КПК продолжало ее рассматривать как «уступку» Гоминьдану, как политику, чуждую природе КПК и не рассчитанную на длительную стратегическую перспективу. Такой подход маоистского руководства КПК не давал возможности по достоинству (т.е. очень высоко!) оценить достигнутые результаты этой политики и разумно приспособить ее к новым политическим условиям. Лишь болезненным методом проб и ошибок руководство КПК находило правильное соотношение между политикой ЕНФ и мерой радикализма аграрных решений, с большим трудом осознавалась подчиненность аграрной проблемы политике ЕНФ как стратегии победы национально-освободительной борьбы.

Осенью 1945 г. с целью укрепления своих позиций в войне самозащиты руководство КПК провозглашает необходимость проверки выполнения ранее принятых законов и снижения арендной платы и ссудного процента в старых освобожденных районах и организации движения «сведения счетов с предателями» — в новых (т.е. освобожденных после капитуляции Японии). Начавшаяся кампания рассматривалась КПК не только как средство мобилизации крестьянства на поддержку НОА, но и как подготовка к возвращению к политике конфискации земли сельских эксплуататоров. Если первоначально эта кампания еще исходила действительно из прежних установок по аграрному вопросу, то уже с начала 1946 г. руководство КПК всячески стремится радикализовать эту кампанию, что ведет к ликвидации крупного землевладения и насилию (вплоть до убийства) по отношению к сельским эксплуататорам, что расценивается в КПК как «перегибы». Подготовкой к изменению аграрной политики стали, например, «конституционные принципы Пограничного района Шэньси—Ганьсу—Нинся», принятые в апреле 1946 г., в которых провозглашалась еще политика снижения арендной платы и ссудного процента, но не гарантировалось право частной собственности, как это имело место в аналогичных документах 1939 и 1941 гг.

Вскоре после этого принимаются «Указания ЦК КПК о "сведении счетов", о снижении арендной платы и по земельному вопросу» от 4 мая 1946 г., фактически являвшиеся закрытой партийной директивой о переходе к политике конфискации помещичьей земли. Документ этот весьма противоречив и вместе с тем очень показателен для стиля работы руководства КПК. Оценивая инспирированные сверху «перегибы» как «необычайно широкое массовое движение», документ констатирует, что «...массы с большим подъемом изымают землю прямо из рук помещиков... В местах, где массовое движение приняло глубокий характер, в основном уже разрешен или разрешается земельный вопрос. В некоторых местах в результате массового движения даже осуществлен уравнительный передел земли...». Однако, несмотря на столь радикальную и оптимистическую вводную часть, рекомендации «Указаний» достаточно осторожны. Так, основной пункт этих «Указаний» гласил: «Выполняя требования широких народных масс, наша партия должна решительно поддержать массы в борьбе против предателей, за снижение арендной платы за землю и ростовщических процентов по ссудам, за возврат излишков этой платы и этих процентов крестьянам, за изъятие земли у помещиков, за осуществление принципа «каждому пахарю — свое поле». Хорошо видно, что лозунг «изъятия земли» как бы затерялся среди других призывов.

Конкретные рекомендации «Указаний» также достаточно осторожны. Документ требовал «...сосредоточить внимание на решительной борьбе с предателями, тухао, шэньши и деспотами с тем, чтобы полностью изолировать и изъять у них землю». Одновременно рекомендовалось проявлять «осмотрительность» в отношении мелких и средних помещиков, прибегая к методам «примирения и арбитража» при разрешении конфликтов с крестьянами.

Земля кулаков вообще не подлежала экспроприации. Предлагалось также «...разрешить в основном земельный вопрос методами, во многом отличными от тех, которые применялись в период гражданской войны при разрешении данного вопроса. Используя указанные методы, крестьяне тем самым остаются на позициях законности и справедливости».

Еще более противоречивой была практика реализации этой партийной директивы. В условиях разворачивавшейся гражданской войны руководство КПК взяло курс на ускорение и радикализацию решения аграрного вопроса, видя именно в этом средство обеспечения поддержки со стороны трудового крестьянства. Во внутрипартийных директивах от 20 июня 1946 г., от 1 февраля 1947 г. и других документах руководство КПК требовало от сельских парторганизаций фактически довести до конца экспроприацию земли (а зачастую и всего имущества) помещиков и кулаков, что резко обостряло классовую борьбу в деревне и в силу специфики социального раскола китайской деревни обеспечивало поддержку политики КПК только со стороны части бедноты. Новый курс КПК в деревне реализовывался с большим трудом.

Ускорение и радикализация проведения в жизнь новой аграрной политики столкнулись с определенными трудностями и внутри партии. На низовом уровне трудности проистекали прежде всего из того факта, что сельские парторганизации, сложившиеся в основном в годы антияпонской войны и включавшие выходцев из привилегированной части деревни, были не способны на такую ломку всего уклада социальной жизни деревни. И для проведения этой радикальной политики в деревню приходилось посылать отряды и бригады, состоявшие из десятков тысяч кадровых работников и коммунистов, привнося преобразования «сверху».

Среди руководящей и кадровой части партии политика радикализации аграрных преобразований не встретила полной поддержки. Ряд коммунистов выступил против немедленной экспроприации земли, которая, по их мнению, не соответствовала уровню крестьянского движения, обостряла социально-политическую ситуацию в освобожденных районах и, отталкивая промежуточные силы от КПК в гоминьдановских районах, препятствовала тем самым проведению политики ЕНФ. Руководство КПК расценило подобные настроения как правооппортунистические и вело против таких настроений решительную борьбу.

К лету 1947 г. уже выявились весьма противоречивые результаты радикализации аграрных преобразований. Переход к экспроприации земли арендодателей не дал ожидаемого социально-экономического эффекта, да и не мог дать. Освобожденные районы в основном располагались в зоне преимущественного крестьянского землевладения, где всегда, при всех политических режимах изъятие прибавочного продукта происходило прежде всего через налоговую систему, а рентная и ростовщическая эксплуатация была дополнительной. Освобождение от рентных платежей, раздел помещичьей (и даже кулацкой) земли не могли дать здесь значительного экономического выигрыша трудовому крестьянству, не решали проблему малоземелья. В то же время раздел земли сельских эксплуататоров (да еще с уравнительными тенденциями) вел к падению товарности сельскохозяйственного производства и, следовательно, к трудностям в снабжении продовольствием НОА и аппарата КПК.

Еще более сложными были социально-политические последствия. Прежде всего новая аграрная политика требовала направления в деревню освобожденных районов значительных сил кадровых работников КПК и сил НОА для «раскачки» крестьянства, для организации «аграрной революции». С другой стороны, запланированные «перегибы» вели к нарастанию сопротивления, в том числе и вооруженного, экспроприируемых социальных слоев, а бегство в города шэньши, помещиков, кулаков означало отнюдь не устранение этих весьма многочисленных социальных групп от борьбы против аграрных преобразований. В городах они под гоминьдановским руководством создавали «отряды возвращенцев», которые вели вооруженную борьбу против КПК.

Однако эта неэффективность аграрных преобразований была осмыслена руководством КПК как следствие «правых» ошибок, как результат недостаточно радикального проведения в жизнь директив ЦК КПК и в канун стратегического поворота в ходе гражданской войны руководство КПК предпринимает новые политические шаги по «углублению» аграрных преобразований. С 17 июля по 13 сентября 1947 г. в дер. Сибайпо (пров. Хэбэй) проводится Всекитайская аграрная конференция, решения которой рассматривались как важное средство поддержки начавшегося контрнаступления НОА. Конференция была проведена Рабочим комитетом ЦК КПК под руководством Лю Шаоци. Результатом длительной и сложной работы конференции явилось принятие «Основных положений земельного закона Китая», которые были опубликованы после их утверждения секретариатом ЦК 10 октября 1947 г. вместе с «Декларацией НОА».

Материалы конференции и сама ее продолжительность свидетельствуют, что руководству КПК пришлось провести большую работу с представителями освобожденных районов, чтобы убедить их в необходимости существенного пересмотра аграрно-крестьянской линии партии. Отметив некоторые достижения в деле аграрных преобразований в предшествующий период, основной докладчик на конференции Лю Шаоци вместе с тем подчеркнул, что «...в большинстве районов аграрная реформа не была радикальной», а это теперь рассматривается как главный недостаток. Указав на засоренность рядов КПК и бюрократизм руководства, Лю Шаоци главной причиной этого назвал «...нерадикальный характер политических установок по руководству аграрной реформой». Акцентируя внимание на ошибочности самой политической линии («политические установки»), руководство КПК, однако, признавало и нежелание крестьянства принимать активное участие в «классовой борьбе» в ее маоистском понимании. «Хуже всего, — отмечал докладчик, — что массы еще не Пришли в движение, еще не вышли в открытое столкновение с помещиками, только несколько кадровых работников взяли на себя это дело».

Учитывай ход работы конференции и дальнейшую попытку проведения ее решений в жизнь, можно выделить две взаимосвязанные проблемы в постановке и решении аграрно-крестьянского вопроса на новом этапе. С одной стороны, это выдвижение уравнительной радикальной аграрной программы, а с другой — стремление «раскачать» крестьянскую массу.

Первая задача в основном была решена на самой конференции и на последовавших за ней совещаниях кадровых работников по освобожденным районам, на которых эта новая линия доводилась до сведения руководящих работников среднего и низового звена. Новая линия нашла свое отражение в «Основных положениях», требовавших упразднения помещичьего землевладения и уравнительного раздела земли по едокам. Она была также подтверждена в «Декларации НОА», содержавшей аграрные лозунги. Понимая, что партия и даже кадровые работники не вполне готовы к восприятию и реализации такого курса, руководство КПК провозглашает и проводит в жизнь лозунг борьбы с правой опасностью, т.е. с недостаточной радикальностью в деле пропаганды и осуществления аграрной политики. Уже на конференции Лю Шаоци подчеркнул, что теперь «...главное внимание во внутрипартийной идеологической борьбе уделяется борьбе против правого уклона», хотя он и признавал опасность появления «левого уклона» в связи с общей обстановкой наступления.

Руководство КПК предусматривало ряд мер для вовлечения беднейшего крестьянства в аграрные преобразования, для организации поддержки линии КПК с их стороны, что называлось иногда в документах КПК как «бедняцко-батрацкая линия», хотя при этом всегда присутствовал тезис о необходимости сплочения с середняком.

Сразу же после конференции руководство КПК попыталось провести в жизнь новую аграрную программу, однако попытка ее реализации довольно быстро выявила неадекватность этой программы действительным экономическим, социальным и политическим условиям освобожденных районов.

Конечно, в условиях жестко централизованной партийной системы, сложившейся в ходе кампании «чжэнфэна», руководству КПК легко удалось «выправить» так называемый правый уклон, радикализовать аграрные преобразования, но эффект этой радикализации был не совсем такой, на который рассчитывало партийное руководство.

К удивлению партийного руководства деревенская беднота «раскачивалась» с большим трудом; не так легко, как предполагалось, шла организация «союзов бедняков и батраков»; рабочие группы, посылаемые в деревню для проведения аграрной реформы, не встречали достаточного понимания со стороны сельских парторганизаций, которые устранялись от руководства этой кампанией. А если уж удавалось «раскачать» бедноту, то она стремилась прежде всего к разделу движимого имущества зажиточной части деревни и с меньшей охотой выступала за раздел земли.

Однако и там, где, казалось бы, «бедняцко-батрацкая линия» успешно проводилась в жизнь, там, где рабочим группам удавалось поднять бедноту на борьбу за уравнительный передел земли, проведение реформы выявило непредвиденные социальные и экономические результаты. Начать с того, что в реальных аграрных условиях освобожденных районов наделить бедноту землей только за счет помещиков и кулаков феодального типа не представлялось возможным. Вот почему некоторые руководители КПК (особенно из ближайшего окружения Мао Цзэдуна — Чэнь Бода, Кан Шэн) призывали отказаться от социально-экономического определения классовой принадлежности и, ссылаясь на пресловутую китайскую специфику, предлагали определять классовую принадлежность прежде всего по политическим взглядам, по размерам имущества, по происхождению («проверка предков до третьего поколения»). Такой подход казался многим кадровым работникам «практичным» и проведение «бедняцко-батрацкой линии» в условиях осередняченных освобожденных районов фактически означало зачисление в разряд экспроприируемых значительной части середняков, а иногда и бедноты. Такие «перегибы» имели место, как свидетельствуют материалы КПК, практически во всех освобожденных районах.

Распространенность подобных явлений может вызвать удивление, ибо в документах КПК всегда говорилось о необходимости «сплочения» с середняком, о необходимости учета его интересов и т.п. Более того, эти документы исходят всегда из презумпции «одобрительного» отношения середняка к уравнительному разделу земли, а также из необходимости заручиться согласием середняка, если приходится забирать у него часть земли. Однако это было несколько умозрительное построение, ибо практически середняк, вполне естественно, не хотел отдавать бедноте свою землю, не хотел уравнительного передела. Учитывая эту реальность, Лю Шаоци на конференции дал следующую инструкцию: «Если какие-то середняки решительно сопротивляются уравнительному разделу земли и даже действуют заодно с помещиками и кулаками, то, естественно, надо вести необходимую борьбу, однако борьба должна вестись все-таки во имя сплочения с середняком». Перед нами удивительное свидетельство политических методов, рожденных «чжэнфэном» и коммунистической идеологией. Середняка фактически ставили перед дилеммой: или самому («добровольно») отдать все «излишки» земли, или быть социально-политически приравненным к помещику и стать объектом беспощадной борьбы. Неудивительно, что в развернувшейся борьбе середняк оказывался зачастую на стороне помещиков и кулаков.

Таким образом, аграрная политика КПК в этих условиях фактически стимулировала и углубляла традиционный раскол китайской деревни на имущих и неимущих, а призыв к расправе с противниками аграрных преобразований вел к чрезвычайному обострению борьбы. «Что касается помещиков, — говорилось в докладе Лю Шаоци на конференции, — то их непременно надо заставить склонить головы и покориться... Если помещики упорствуют, выступают против революции, надо обязательно сурово расправляться с ними». Докладчик к такой же расправе призывал и с кулаками, а расширенное толкование понятия «эксплуататорские слои деревни» делало объектом расправ еще и часть середняков и бедноты. Эти призывы к «расправе» имели серьезные последствия — они привели к массовым убийствам, избиениям и даже пыткам в ходе аграрной реформы. Руководство КПК выступало против «эксцессов», однако его противоречивая позиция в этом вопросе (не надо «эксцессов», но надо «сурово расправляться») привела к такой перегруппировке социальных сил в деревне, когда оказывалось уже трудно сломить сопротивление противников радикальной уравнительной аграрной реформы даже силой оружия. В освобожденных районах фактически развертывался «второй фронт» вооруженной борьбы, который мог ослабить наступательный потенциал НОА.

Радикализация аграрной политики негативно сказалась и на развитии сельскохозяйственного производства в освобожденных и освобождаемых районах. Это было результатом уравнивания крестьянских хозяйств на низком, как правило, потребительском уровне, а также следствием потери стимулов производства более зажиточной частью деревни. Вместе с тем ликвидация помещиков и кулаков приводила к тому, что все бремя налогообложения и снабжения армии ложилось на плечи трудового крестьянства, только что получившего какое-то приращение земли и, естественно, рассчитывавшего на некоторое увеличение своего потребления. Это не могло не породить опасность нового социального напряжения.

Подобный ход аграрных преобразований вызвал в различных звеньях партаппарата и руководства КПК сомнения в правильности их исходных установок, привел к новому обострению борьбы по вопросам тактики аграрной реформы. Можно предположить (ибо документальными материалами по этому вопросу мы не располагаем), что обсуждение этих острых проблем внутри партийного руководства в конце 1947 — начале 1948 г. заставило Мао Цзэдуна и его окружение фактически признать провал своей аграрной политики. Осознание экономических, социальных, политических негативных последствий радикальной уравнительной аграрной политики и «бедняцко-батрацкой линии», грозивших поражением в гражданской войне, заставило руководство КПК в первой половине января 1948 г. совершить крутой поворот, отказавшись от уравнительного передела земли как главного аграрного лозунга.

В чем же основные гносеологические и социальные корни ошибочной линии маоистского руководства в аграрном вопросе? В чем причины навязчивого радикализма аграрной политики? Радикальная аграрная программа формулировалась Мао Цзэдуном в рассматриваемое время, также, впрочем, как и в предшествующие периоды, без учета реальностей китайской аграрной структуры. Обратим внимание, по крайней мере, на два важнейших компонента в маоистской трактовке аграрной ситуации в стране. Выдвигая лозунг уравнительного передела земли, Мао Цзэдун исходил из никогда не доказанного теоретически и не подтвержденного практикой аграрных преобразований тезиса, что в руках помещичье-кулацкой верхушки деревни находилось 70—80% всей земли, что почти вдвое завышает реальные цифры. В этих условиях преодолеть малоземелье бедноты практически не удалось Вместе с тем Мао Цзэдун исходит из предпосылки (о которой он не раз говорит и пишет) об активном участии в аграрных преобразованиях свыше 90% населения деревни, в том числе 70% ее населения — беднота! — прочная опора в проведении радикальной линии. В действительности радикальную аграрную политику КПК поддержала только часть бедноты — наиболее обездоленная и, как правило, уже выбитая из традиционного производственного процесса. Мао Цзэдун и его окружение (прежде всего Чэнь Бода) фактически рассматривали китайскую деревню как феодальную и произвольно выдвигали противоречия по поводу землевладения на первый план социальной жизни китайской деревни, рассматривали их как детерминирующие и в середине XX в. По сути дела, они полностью игнорировали как «азиатский» (нефеодальный) характер аграрного строя, так и социально-экономические последствия медленной, но уже весьма ощутимой капиталистической эволюции китайской деревни, в частности, не обратили внимание на тот факт, что в наиболее развитых районах социальная дифференциация была уже связана не только, а зачастую и не столько с землевладением.

Настойчивый аграрный радикализм Мао Цзэдуна стимулировался его неизменной социальной ориентацией на бедняцко-люмпенские слои деревни, которые он всегда рассматривал как главную движущую силу китайской революции. Апеллируя как к реальным нуждам этой социальной среды, так и к ее предрассудкам, он всегда рассчитывал получить (и получал!) ее поддержку. Однако эта поддержка зачастую использовалась лишь как средство политического манипулирования массами. Эта социальная ориентация, далекая от трезвой оценки действующих сил, всегда оставалась отличительной чертой маоизма как идейно-политического течения. Поддерживался аграрный радикализм и частью кадровых работников, воспитанных на образцах яньаньского «казарменного коммунизма».

Отказ от радикальной аграрной линии не был прокламирован ни в одном известном нам партийном документе, хотя, начиная с января 1948 г., судя по изданным в следующие месяцы материалам, руководство КПК принимает директивы, а также предпринимает ряд выступлений перед партийным активом, в которых не только разрабатывается и трактуется новая аграрная линия, но и дается идейно-пропагандистское прикрытие этого отступления, призванное отстоять «неизменную» правильность политической линии Мао Цзэдуна и вместе с тем найти тех, кто этой линии «не понял».

Первым и наиболее значительным в этом плане документом явилась внутрипартийная директива от 18 января, о которой уже шла речь в предшествующем разделе в связи с объявлением руководством КПК политики ЕНФ, реализовать которую можно было только при создании определенного социально-экономического фундамента для объединения всех античанкайшистских сил. «При определении курса, — говорится в этой директиве о подходе к выработке общей политической линии, — бороться против "левого" уклона или же бороться против "правого" уклона внутри партии, необходимо исходить из конкретной обстановки. Так, например, необходимо предотвращать "левый" уклон, когда войска одерживают победы, и предотвращать "правый" уклон, когда они терпят поражения или не могут добиться победы в большинстве случаев». Поскольку в январе 1948 г. о поражении речи быть не могло, весь этот пассаж означал «деликатный» поворот на сто восемьдесят градусов от установок Всекитайской аграрной конференции.

Что касается собственно аграрной программы, то главной «формулой отступления» делается концепция районирования и многоэтапности проведения аграрных преобразований. Теперь в директивных указаниях руководства КПК прежде всего подчеркивается существенная разница в целях и условиях проведения аграрной реформы между районами, освобожденными до 1945 г., после 1945 г. и, наконец, после начала контрнаступления летом 1947 г. В первых из них преобразования в основном уже завершены, во-вторых—«полустарых» —они должны проводиться сейчас, а в новых — в ближайшем будущем. Вместе с тем из последующих директив, где формулировались условия проведения аграрной реформы, выясняется, что практически «Основные положения» 1947 г. реализовать негде. Так, в одной из директив пояснялось, что реформу проводить следует только там, где прочно утвердилась новая власть, где уравнительного передела требуют батраки, бедняки и середняки (!) и где имеется достаточно партработников для проведения реформы. Если даже предположить, что все эти трудновыполнимые условия и существовали в старых освобожденных районах, то уже не было значительного количества земли для передела, а в «полустарых» и в новых освобожденных районах еще не было названных политических условий. По мере преодоления левачества и радикализма в документах КПК постепенно формулируется позитивная аграрная программа, соответствовавшая переживаемому этапу гражданской войны. Теперь партийные документы исходят прежде всего из необходимости добиваться высокой социальной и экономической эффективности аграрной политики. Так, в директиве от 24 мая 1948 г. по поводу аграрной политики в освобождаемых районах говорится: «...в течение сравнительно продолжительного периода времени после их освобождения мы должны проводить социальную политику снижения арендной платы и ссудного процента...»

Накопление опыта проведения аграрной политики в условиях наступления, изучение реальной социально-политической обстановки в освобождаемой деревне ведут к дальнейшему изменению аграрной политики. На II пленуме ЦК КПК (март 1949 г.), обобщая опыт работы в новых освобожденных районах, формулируется установка на подготовку к снижению арендной платы и ссудного процента, которые могут быть осуществлены только через год или два после освобождения. Готовясь к форсированию Янцзы, к решающему удару по гоминьдановскому режиму, руководство КПК на опыте только что освобожденных районов видит неготовность деревни — политическую и социально-психологическую — к немедленным, даже самым умеренным, аграрным преобразованиям. Вторжение в традиционные отношения деревни требовало серьезной подготовки.

В то же время руководство КПК много внимания уделяет созданию рациональной налоговой системы в деревне. Основное бремя налоговых платежей перекладывалось на помещиков и кулаков. В условиях сохранения прежних аграрных отношений эксплуататорские слои деревни, аккумулируя прибавочный продукт и будучи вынужденными затем его основную часть отдать новой власти, выступают фактически как важнейшая часть нового налогового механизма, значительно облегчая новой власти выполнение налоговых задач.

Таким образом, аграрная политика КПК после антияпонской войны претерпела сложную эволюцию. От продолжения политики периода войны (снижение арендной платы и ссудного процента) переход к политике частичной конфискации помещичьей земли («Указания 4 мая 1946 г.») и вскоре к радикальной политике уравнительного раздела земли (Всекитайская аграрная конференция 1947 г.), а затем возвращение к политике снижения арендной платы и ссудного процента (январь 1948 г.) и, наконец, выработка еще более осторожной политики — политики подготовки постепенных преобразований (март 1949 г.). Так весьма мучительно складывалась аграрная политика КПК, ставшая одним из важных факторов победоносного развития гражданской войны, ибо она подчинила решение аграрного вопроса интересам создания ЕНФ и тем самым решению основной задачи национально-освободительной борьбы. Если первоначально руководство КПК рассчитывало прийти к власти на гребне аграрной революции и крестьянской войны, то постепенно оно было вынуждено признать беспочвенность этих расчетов и правильно увидеть новые возможности в борьбе за власть в социальной изоляции бюрократической буржуазии. Аграрная политика КПК в конце концов не только обеспечила спокойный тыл и продовольственное снабжение НОА, но и нейтрализовала многомиллионные помещичье-кулацкие слои деревни, которые в противном случае могли бы оказать ожесточенное сопротивление политике КПК, стать массовой опорой гоминьдановского режима и сделать победу в гражданской войне весьма проблематичной.

Довольно резкий поворот в аграрной политике КПК сопровождался — по уже установившейся в КПК традиции — поиском виновников допущенных ошибок и «перегибов» с тем, чтобы вывести из-под удара Мао Цзэдуна. И виновники были найдены. На них указал сам Мао Цзэдун. Стремясь отмежеваться от радикализма решений Всекитайской аграрной конференции, Мао Цзэдун в ряде выступлений дает понять, что в неоправданном радикализме решений конференции прежде всего виноват ее руководитель — Лю Шаоци. Последний в свою очередь признал (на II пленуме ЦК КПК) именно себя виновным за «большинство ошибок» в аграрной политике, еще раз способствуя укреплению культа непогрешимости Мао Цзэдуна. Пришлось каяться и руководителям некоторых освобожденных районов. Так, один из руководителей парторганизации Маньчжурии — Чэнь Юнь — признал себя виновным в проведении ошибочной аграрной линии, причем в выражениях, прямо заимствованных из выступлений Мао Цзэдуна.

Но этих признаний, как представлялось руководителям КПК, было недостаточно для спасения своего «лица». Недовольство и неудовлетворенность широких масс крестьянства, в том числе и бедноты, поднятых на борьбу лозунгами существенного улучшения их материального положения, потребовали найти и на низовом уровне «козлов отпущения», на которых должен был обрушиться гнев крестьян. Ими, по замыслу Мао Цзэдуна, должны были стать низовые парторганизации, неспособные проводить «правильную» аграрную линию из-за чуждого классового происхождения многих деревенских коммунистов. Но здесь, судя по некоторым внутрипартийным документам, критическая кампания натолкнулась на несколько неожиданные сложности: в глазах крестьянства подлинным препятствием для улучшения их положения во многих случаях были кадровые работники, присвоившие себе лучшие земли, имущество и т.п. В директиве ЦК КПК от 22 февраля 1948 г. прямо говорится, что кадровые работники «...бесчинствуют и присваивают себе плоды аграрной реформы». Как оказывалось, радикализм аграрных преобразований в старых освобожденных районах дал наибольшую выгоду — независимо от их происхождения — некоторым активным кадровым работникам, которые вследствие этого стали противниками дальнейшего «углубления» аграрных преобразований.

Таким образом, выработка оптимальной аграрной политики носила в основном эмпирический характер, не сопровождаясь при этом ни подлинной самокритикой, ни попытками научного анализа реальной аграрной ситуации. А это означало, что ни на идейно-теоретическом уровне, ни на уровне социальной ориентации не были преодолены субъективистские, волюнтаристские, левацкие тенденции руководства КПК, и в иных исторических условиях (например, без давления военного фактора) они могли вновь выявиться с полной силой.

 

5. Победа КПК в гражданской войне

Быстрый распад гоминьдановской государственности, развал гоминьдановской армии, стремительное наступление на юг НОА поставило перед КПК новые сложные задачи, связанные со слабостью политических позиций КПК в гоминьдановских районах. Как уже говорилось, руководство КПК всячески поддерживало выступления демократических партий и групп, студенческих, женских и других организаций за прекращение гражданской войны, за ликвидацию однопартийной власти Гоминьдана, за демократизацию политической жизни. КПК стимулировала и борьбу гоминьдановских профсоюзов за повышение зарплаты рабочих, в поддержку общедемократических требований. Коммунисты (не раскрывая себя, естественно) активно участвовали в работе оппозиционных организаций. Однако все эти движения, видевшие в КПК союзника в борьбе с гоминьдановским самовластием, в момент освобождения сохраняли определенную самостоятельность и некоторую инерцию борьбы за общедемократические цели, а поэтому вполне справедливо не могли рассматриваться КПК как надежная политическая опора в их борьбе за установление политического господства КПК.

Слабым было и влияние КПК в освобождаемой деревне, где так и не развернулось массовое крестьянское движение под знаменем аграрной революции. Отсюда и слабость партизанского движения в гоминьдановском тылу, в котором, по оценке руководства КПК, участвовало всего около 30 тыс. чел. Сельских партийных организаций в освобождаемых районах практически не было.

В результате гоминьдановских репрессий и многолетнего пренебрежения со стороны руководства КПК работой в гоминьдановских районах очень слабыми и малочисленными были парторганизации даже в крупных городах страны. Так, в Гуанчжоу после его освобождения местная парторганизация насчитывала всего около 100 чел.

Слабостью влияния КПК в гоминьдановских районах определялась и тактика партии, не рассчитанная на открытые и тем более вооруженные выступления против гоминьдановского господства и предполагавшая сохранение и накопление сил, необходимых для последующего «освоения» освобождаемой территории. Этими же причинами объяснялась (однако определялась не только ими) и тактическая линия КПК после освобождения. Так, в директивном указании ЦК КПК от 8 апреля 1948 г. говорилось: «Не следует торопиться с организацией городского населения на борьбу за проведение демократических преобразований и улучшение жизненных условий». В этой линии отразилось уже устойчивое недоверие руководства КПК к унаследованному от гоминьдановского прошлого общедемократическому массовому движению, не находившемуся под жестким контролем КПК, отразилось стремление не допустить развития самостоятельной политической инициативы со стороны городского населения, в том числе и рабочего класса.

В рассматриваемое время отношение руководства КПК к рабочему классу и рабочему движению остается противоречивым. С одной стороны, КПК стремилась усилить организованность рабочего класса и тем самым возможность контролировать рабочее движение. Так, в августе 1948 г. в Харбине под контролем КПК был проведен VI съезд профсоюзов, на котором были представлены как профсоюзы освобожденных районов, так и профсоюзные организации гоминьдановских районов. На съезде была воссоздана Всекитайская федерация профсоюзов, председателем которой был избран Чэнь Юнь. С другой стороны, на уже освобожденной территории руководство КПК считало необходимым сдерживать борьбу профсоюзов за улучшение положения рабочих, критиковало профсоюзы за «экономизм», за «левый» уклон, выражавшийся, по мнению руководства КПК, в «чрезмерном» внимании к материальной стороне жизни рабочего класса. Конечно, экономическое положение освобождаемых районов было сложным В рассматриваемое время отношение руководства КПК к рабочему классу и рабочему движению остается противоречивым. С одной стороны, КПК стремилась усилить организованность рабочего класса и тем самым возможность контролировать рабочее движение. Так, в августе 1948 г. в Харбине под контролем КПК был проведен VI съезд профсоюзов, на котором были представлены как профсоюзы освобожденных районов, так и профсоюзные организации гоминьдановских районов. На съезде была воссоздана Всекитайская федерация профсоюзов, председателем которой был избран Чэнь Юнь. С другой стороны, на уже освобожденной территории руководство КПК считало необходимым сдерживать борьбу профсоюзов за улучшение положения рабочих, критиковало профсоюзы за «экономизм», за «левый» уклон, выражавшийся, по мнению руководства КПК, в «чрезмерном» внимании к материальной стороне жизни рабочего класса. Конечно, экономическое положение освобождаемых районов было сложным (разрушенность ряда предприятий, инфляция, дороговизна и т.п.) и новая власть не располагала значительными материальными резервами. Однако именно эта сложность условий требовала от руководства КПК и новых профсоюзов внимания к повседневным нуждам рабочих и желания активизировать политическую самостоятельность рабочего класса. Это было тем более важно, что в канун освобождения организации КПК всячески поддерживали экономические и общедемократические требования рабочего движения, стремясь его радикализировать и обострить отношения профсоюзов с властями. Приход НОА и установление новой власти в этих условиях могли вести к определенному разочарованию трудящихся, к их отчуждению от новой власти.

Политика руководства КПК в условиях победоносного наступления НОА выявила, таким образом, со всей отчетливостью по преимуществу военный характер методов революционного действия. Особенно отчетливо этот характер проявился в путях и методах организации новой власти в освобождаемых районах. Глубокий кризис гоминьдановской власти так и не перерос в революционную ситуацию из-за крайней слабости субъективного фактора. Свергаемой наступавшей НОА гоминьдановской власти не было политической альтернативы в освобождаемых районах, не было революционных сил, которые могли бы взять власть в свои руки. Руководство КПК в какой-то мере предвидело это и пыталось подготовить кадровых работников для освобождаемых районов, но сил для этого было недостаточно. Оставалось лишь два пути: использование старого аппарата власти под контролем военных властей НОА и прямое участие офицеров и солдат НОА в создании нового аппарата. Руководство КПК полностью воспользовалось обоими путями. В связи со стремлением многих гоминьдановских чиновников всех уровней администрации отмежеваться от гибнущего режима КПК имела благоприятные возможности не только для привлечения ряда старых государственных деятелей к делу создания некоторого политического декорума, но и для использования старого низового аппарата, в том числе и полицейского. Но, конечно же, главной политической силой становились кадры и аппарат НОА. Из-за всех этих обстоятельств новый политический режим складывался прежде всего как военно-административный. На освобождаемой территории вся полнота власти переходила в руки военной администрации, учреждаемой наступавшей НОА и из состава НОА. К концу войны вся страна была разделена на шесть больших административных районов: Северо-Восточный, где уже существовало ранее созданное народное правительство, Северный, администрация которого стала основой создания центрального правительственного аппарата в Пекине, а также четыре других — Северо-Западный, Юго-Западный, Восточный, Центрально-Южный, которые фактически охватывали преимущественно новые освобожденные районы и в которых учреждались военно-административные комитеты.

В провинциях и крупных городах им подчинялись военно-контрольные комитеты. Этот военный аппарат обладал всей полнотой власти и на его плечи возлагалось проведение политических и экономических преобразований.

Таким образом, победоносное развитие борьбы за власть все больше сводилось к войне двух государственно-политических структур (гоминьдановской и коммунистической) и двух армий. Нарастание роли военного фактора, все большая милитаризация политики, проведение преобразований в основном «сверху» постепенно оборачивались возрастающей пассивностью широких народных масс, уменьшением их самостоятельного участия в политической борьбе, угасанием самодеятельности трудящихся, все меньше способных наложить отпечаток своей политической активности на ход и результаты гражданской войны. Поэтому возраставшая численность воюющих армий не должна затемнять реального факта снижения подлинной народности революционной борьбы в Китае во второй половине 40-х гг. в традиционном для революционного лексикона смысле.

Превалирование военного фактора в борьбе за власть оказало существенное воздействие на развитие самой КПК. В рассматриваемое время КПК быстро росла численно, не теряя при этом своей жесткой политической структуры и модифицируя свой идеологический облик, унаследованный от «чжэнфэна». Если к VII съезду партия насчитывала более 1,2 млн. членов, то в июле 1946 г. — 1,5 млн, в декабре 1947 г. — 2,7 млн, в октябре 1948 г. — более 3 млн, в октябре 1949 г. — 4,5 млн. По-прежнему партия росла в первую очередь за счет сельских парторганизаций, а с 1948 г. частично и за счет создания парторганизаций в освобожденных городах. Удельный вес армейских парторганизаций продолжал падать, составляя к концу рассматриваемого периода менее четверти партийного состава. Наиболее высокими темпами численность парторганизаций возрастала в новых освобожденных районах. Чтобы добиться повсеместного создания парторганизаций и быстрого увеличения их численности, руководство КПК, следуя принятому еще VII съездом КПК курсу, пошло на снятие ряда социальных ограничений при приеме в ряды партии. В 1949 г. в партии крестьяне и выходцы из крестьян составляли 80%, рабочие — 5%, прочие — 15%. В КПК насчитывалось 150 тыс. партийных ячеек, в том числе более 120 тыс. сельских, около 3 тыс. заводских, а остальные учрежденческие и армейские, причем именно эти последние рассматривались руководством КПК как наиболее крепкие парторганизации. Социальный состав КПК во многом определялся реальной социально-классовой структурой китайского общества, но также и сознательной политикой руководства КПК. В проводившемся им регулировании социального состава партии проявлялись представление ее руководства о классовой базе партии, социальная направленность всей политической линии. Обратим внимание на два взаимосвязанных фактора развития партии.

С одной стороны, по своему социальному составу КПК является фактически авангардом широкой социальной коалиции общенационального и общедемократического типа, ставшей основной движущей силой национально-освободительного движения. Именно национальный момент выступает как доминирующий при мотивации поддержки КПК широкими массами и при вступлении в ее ряды. И в этом смысле социальный состав КПК соответствовал объективному характеру политической борьбы.

С другой стороны, руководство КПК в рассматриваемое время не видело в рабочем классе наиболее революционной социальной силы, не идентифицировало себя с рабочим классом, не связывало с ним перспектив поступательного развития революции. Представление руководства КПК о ведущей, определяющей социальной группе в партии хорошо видно из одного внутрипартийного документа за май 1949 г.: «В настоящее время подавляющее большинство социального состава партии — выходцы из крестьян и очень мало рабочих, однако примерно одна треть из 3 млн. с лишним членов партии в течение длительного времени находилась на системе снабжения и по уровню своей сознательности по условиям жизни является лучшей частью рабочего класса, в этом — особенность КПК». Очень многозначительное свидетельство. В этом закрытом документе четко сформулировано представление руководства КПК о социальных силах, определяющих природу партии. К ним относится то меньшинство партии, которое фактически составляет кадровый костяк КПК и НОА (ганьбу), живет, как правило, на казарменном положении («находится на системе снабжения»), является по сути дела ядром профессиональных революционеров.

Формирование такой партийной элиты было характерным для всей истории КПК, отражая определенные особенности развития революционного процесса. С самого начала КПК складывалась из двух социально, как правило, разнородных частей: партийных «низов», формировавшихся из рабочих, а после 1927 г. — в основном из деревенской бедноты и солдат, и партийных «верхов», состоявших прежде всего из передовой интеллигенции, несшей в «низы» революционное сознание и партийную организацию. В условиях быстрого расширения состава партии и взятия власти роль партийных кадров (ганьбу), способных вести партийно-организационную работу, командовать армейскими частями, строить новый административный аппарат, резко возрастала, росла потребность в значительном увеличении их численности. Этим объясняется тот факт, что уровень грамотности, который в условиях Китая достаточно четко кореллируется с социальным происхождением, выступает как необходимая предпосылка продвижения в кадровые работники. Так, в 1949 г. в КПК примерно четверть состава была грамотной и примерно такая же часть партии могла быть отнесена к ее кадровому составу: летом 1949 г. насчитывалось 800 тыс. ганьбу, в том числе 500 тыс. в НОА. Грамотность была необходимой, но не достаточной предпосылкой продвижения. При прочих равных условиях наиболее существенным фактором продвижения выступает партийный стаж, причем стремительный рост численности партии после 1937 г. придавал кадровым работникам с длительным стажем особый вес. Все это объясняет и специфику социального состава руководящих органов КПК. Так, даже в 1949 г. удельный вес кадровых работников пролетарского происхождения (всего 0,5%) был в 10 раз меньше, чем удельный вес этой социальной группы в партии, ибо рабочие имели, как правило, невысокий образовательный уровень и небольшой партийный стаж. Поэтому чем выше был руководящий партийный орган, тем меньше в нем было выходцев из рабочих и беднейшего крестьянства.

Обстановка длительной и ожесточенной гражданской войны способствовала, естественно, сплочению кадров партии, осознанию ими себя политической элитой, призванной руководить неграмотной, политически пассивной частью партии. Именно кадровая часть партии ощущала себя социально достаточно автономной, не испытывала реальной потребности идентифицировать себя с рабочим классом или вообще с какой-либо социальной силой, не рассматривала себя как политического представителя более широких социально-классовых сил и по сути дела таким представителем и не была. В еще большей мере, чем вся партия, ее ведущая часть фактически была своеобразной военизированной организацией, относительно сплоченным братством по оружию, жившим по законам сложившегося в течение двух десятилетий «военного коммунизма» яньаньского образца и ориентированным на некапиталистическое, социалистическое развитие Китая. Вместе с тем это братство испытывало большое воздействие китайских традиционных социальных организаций (тайные общества, секты, землячества и т.п.) и воспринималось многими китайцами скорее как организация примордиального типа, чем как политическая партия.

Эта активная, руководящая часть партии и определяла, строго говоря, характер всей партии: когда мы говорим об идейном, политическом, социальном облике партии, мы, по сути дела, имеем в виду именно эту ее часть, ее кадровый костяк, ее ганьбу.

Сами руководители КПК характеризовали свою идейно-теоретическую позицию как «соединение марксизма-ленинизма с практикой китайской революции», хотя в действительности речь шла о комплексе социально-утопических идей национального толка, об «идеях Мао Цзэдуна», о маоизме. В рассматриваемое время происходит определенная корректировка как идейно-политических, так и теоретических позиций руководства КПК, связанная с особенностями превращения КПК в правящую партию в масштабе всей страны.

В этих новых условиях происходит определенное обострение борьбы внутри КПК по вопросам путей развития страны после взятия власти, по проблемам истолкования направлений поступательного развития китайской революции. Противоречивость развития КПК в новых условиях в полной мере проявилась в решениях II пленума ЦК КПК, состоявшегося в марте 1949 г. в дер. Сибайпо (пров. Хэбэй). Основное внимание пленум уделил двум взаимосвязанным проблемам — перенесению центра тяжести работы партии в город и уточнению оценки характера революции.

В докладе Мао Цзэдуна подчеркивалось, что «...теперь начался период... руководства деревней со стороны города. Центр тяжести работы партии переместился из деревни в город». Обсуждение на пленуме этого решения выявило не только идеологическую, но и социально-политическую трудность для руководства КПК изменения достаточно прочно утвердившейся концепции второстепенного значения работы в городе. Доклад Мао Цзэдуна, выступления Лю Шаоци и некоторых других участников пленума показали, что установка на перенесение центра тяжести работы в город и опоры в городе прежде всего на рабочий класс не означала принципиального изменения социальных ориентиров партии. Речь шла пока что об «освоении» освобождаемых крупных городов, о мобилизации рабочего класса для развития производства, о расширении социальной опоры партии в городах.

Большое значение имело обсуждение на пленуме характера и перспектив развития революции. Примечателен факт почти полного отказа докладчика от употребления понятия «новодемократическая революция» и замены его понятием «народно-демократическая». Эта терминологическая перемена отражала глубокие изменения в политической позиции Мао Цзэдуна, для которого принятие концепции «новой демократии» носило тактический характер, было лишь средством завоевания власти. Его подлинной целью борьбы была реализация по сути дела коммунистической казарменной утопии, сложившейся в долгие годы гражданской войны («яньаньский синдром» и т.п.) и не без большого влияния китайских традиционных утопий различного толка. Теперь, когда завершается разгром Гоминьдана, полагал Мао Цзэдун, и пришло время для реализации подлинных политических и экономических целей . коммунистического движения. Однако в руководстве КПК была значительная группа партийных деятелей (Лю Шаоци, Чэнь Юнь, Дэн Цзыхуэй, Дэн Сяопин, Бо Ибо, в какой-то мере Чжоу Эньлай и некоторые другие), которые, учитывая опыт 40-х гг., стали рассматривать концепцию «новой демократии» как политическую стратегию, рассчитанную на обновление Китая в течение довольно длительного времени.

Столкновение этих двух политически различных подходов не могло не произойти на II пленуме ЦК КПК при решении вопросов будущего развития нового Китая. Оно привело к определенному компромиссу. Так, с одной стороны, пленум не поддержал сторонников «непосредственного перерастания» китайской революции в социалистическую, указав на длительный характер переживаемого этапа революции, на значительный объем еще не решенных общедемократических и общенациональных задач, на полуколониальный и полуфеодальный характер китайского общества. Однако, с другой стороны, выдавая формулировку о «руководящей роли рабочего класса» за политическую реальность, пленум создавал псевдотеоретическую основу для возрождения в недалеком будущем концепции «непосредственного перерастания» китайской революции, для оживления настроений революционного нетерпения. Неоднозначно впоследствии трактовалась и поставленная пленумом задача «...превратить Китай из аграрной страны в индустриальную и построить великое социалистическое государство»

В полной мере компромиссность работы пленума проявилась и в обсуждении вопроса об отношении к капиталистическому укладу в новом государстве. В решениях пленума по этому вопросу сказано: «Существование и развитие капитализма в Китае, существование и развитие свободной конкуренции и свободной торговли не является таким же неограниченным и необузданным, как в капиталистических странах, но не является также таким же ограниченным и чрезвычайно сокращенным, как в новодемократических странах Восточной Европы, оно носит китайскую форму». Попытка сохранить «новодемократическое» отношение к частному капиталу, найти свой, «особый», «китайский», «суньятсеновский» путь использования капитализма для социалистического переустройства страны видна очень хорошо в этом противоречивом решении.

Решения пленума легли в основу работы КПК на заключительном этапе гражданской войны, определив характер мероприятий в экономической, политической, идеологической сферах.

В ходе гражданской войны постепенно нарастает обращение руководства КПК к имени и идеям Сунь Ятсена, развиваются идеи «новой демократии». Антиимпериалистические задачи, сплочение единого фронта и особенно истолкование экономических задач все больше даются с обращением к заветам «отца китайской революции». В самый канун победы революции Мао Цзэдун назвал коммунистов «преемниками Сунь Ятсена». В этом проявилось стремление КПК перехватить у Гоминьдана знамя революционного национализма и полностью использовать общенациональные и общедемократические лозунги. В ходе гражданской войны КПК сумела во многом преодолеть левачество, уйти в своей практической политике от утопических построений, сформулировать и поставить перед китайским народом близкие и понятные патриотические и демократические цели. Суньятсенизм в его революционно-прагматической (а не в революционно-утопической) ипостаси стал знаменем КПК, под которым и была одержана историческая победа.

Вслед за развалом гоминьдановского режима и стремительным наступлением НОА на юг происходит утверждение новой власти на местах, а к осени 1949 г. уже встал вопрос и о провозглашении новой государственности 21 сентября в Пекине, избранном столицей нового китайского государства, открылась сессия Народной политической консультативной конференции (НПКК), которая являлась организацией единого национального фронта, взяв на себя одновременно и функции учредительного собрания. Сессия приняла ряд документов, связанных с созданием нового государства, в том числе Общую программу НПКК, в которой были воплощены разработанные II пленумом ЦК КПК идеи преобразования страны и которая была призвана выполнить функции временной конституции. 30 сентября сессия Избрала Центральное народное правительство во главе с Мао Цзэдуном. 1 октября 1949 г. на митинге на пекинской площади Тяньаньмынь торжественно была провозглашена Китайская Народная Республика.