Конечно, родительские страхи обоснованы: ребенка могут обидеть, он может упасть с дерева, угодить под машину, а еще есть бездомные собаки, хулиганы, алкоголь, сигареты, наркотики.

Дети из состоятельных семей в зоне повышенного риска — их могут ограбить или похитить. Нельзя сбрасывать со счетов и неприязнь к богатым — зависть, раздражение, желание увидеть, как «богатые тоже плачут». Родители интуитивно чувствуют эту скрытую агрессию, а кто-то, возможно, испытал ее на себе, поэтому стремление защитить ребенка «по максимуму» вполне понятно и закономерно.

Но не только опасения за жизнь и здоровье детей заставляют нас выстраивать «защитные редуты». Есть и другие причины, подчас нами не осознаваемые.

 

Снижаем свою тревогу

Чем больше мы думаем о потенциальных угрозах, тем сильнее волнуемся. Ребенок ножиком строгает ветку, прыгает с качелей, гоняет с друзьями на велосипеде, и у нас в голове моментально срабатывает сигнал тревоги: а если поранится, подвернет ногу или разобьет губу? Отпустить его, дать свободу — страшно, разрешить быть самостоятельным — рискованно. И мы отслеживаем каждый его шаг, предохраняем от мнимых опасностей, моментально бросаемся на выручку, даже если в этом нет необходимости, беспокоимся по поводу и без повода.

Ему нельзя дотронуться до вазы — вдруг разобьет, нельзя отнести на кухню посуду — упадет и порежет руку, нельзя поднимать с земли камушки и ветки — они грязные, нельзя играть с другими детьми — вдруг они заразные. Ребенок постоянно слышит: «не упади», «не споткнись», «не обожгись», «не ударься», «нельзя… нельзя… нельзя». По сути, мы внушаем ему следующее: «кругом опасно» и «ты не справишься».

Пофантазировать на тему «как страшно жить» и пощекотать нервы иногда даже приятно — на этом феномене основаны триллеры и страшилки. И мы с удовольствием «достраиваем» ситуацию: в ответ на воображаемые угрозы начинаем сооружать реальные «заборы». Остановиться, сказать себе «Стоп!» порой очень трудно. Эта увлекательная и волнующая игра, которая к безопасности ребенка прямого отношения не имеет, — скорее лекарство от нашей собственной тревоги.

При этом мы искренне верим, что делаем все во благо ребенка, а не ради своего спокойствия. Мы путаем собственное ощущение тревоги с его ощущениями, свое видение мира с его восприятием: вокруг столько угроз, нам за него страшно, значит, и ему должно быть страшно. А если он не боится, то это потому, что не видит опасности. Тем более его надо защитить, поддержать, подстраховать.

Британские исследователи утверждают, что поведение родителей изменилось буквально за одно поколение. Действия, считавшиеся в 1970-х годах паранойяльными (сопровождение в школу третьеклассников, запрет играть на улице, катание с горки только вместе со взрослыми), сегодня стали не просто нормой, а признаком ответственных родителей. Если в 1971 году 80 % третьеклассников добирались до школы самостоятельно, то к 1990 году этот показатель снизился до 9 %, а сейчас он еще ниже.

Озабоченные безопасностью детей, мы лишаем их независимости, возможности рисковать, открывать новое. Такой стиль воспитания психологи называют гиперопекой, или гиперпротекцией.

Гиперопекающие родители видят своих детей слабыми и уязвимыми, а значит, нуждающимися в защите. Конечно, о детях надо заботиться. Но наша забота порой выходит за пределы разумного. Особенно волнуются мамы — они готовы запереть ребенка «в шкатулку», как драгоценность. Папы поначалу сопротивляются такому «тепличному» воспитанию, но в конце концов сдаются: им надоедает каждый раз с боем добывать разрешение «показать ребенку нормальную жизнь», к тому же не хочется брать на себя лишнюю ответственность: а вдруг и правда что-нибудь случится?

 

Держим все под контролем

Люди успешные привыкли к тому, что у них всегда «все схвачено» — не только в бизнесе, но и в личной жизни. И самое дорогое, самое важное — ребенок — в фокусе внимания. Мы буквально караулим детей, не даем им шага ступить самостоятельно: контролируем режим дня, график посещения занятий, питание, говорим, куда они с няней должны пойти гулять, какие выставки посетить и в какое точно время вернуться. И, конечно, проверяем, как выполняются наши указания, просматриваем данные с камер видеонаблюдения. Одна молодая мама рассказывала мне: «Я знаю все подробности жизни сынули. На мой компьютер выведены установленные в доме камеры, и даже здесь, на Лазурном берегу, я в курсе всего, что происходит с ним в Москве. Вот малыш ходить недавно начал и все время падает. Я так волнуюсь! Так переживаю!»

Известный бизнесмен рассказал мне, что его дочка училась в хорошей городской спецшколе, где не было системы охраны. Потом он быстро разбогател, сам разработал охранную систему и все годы оплачивал. То же самое пришлось сделать во дворе — ему не хотелось менять ни место жительства, ни школу.

Созданная нами система охраны не столько защищает детей, сколько удовлетворяет наше желание держать все под контролем. Тотальный контроль заглушает чувство вины — «я не могу быть рядом с ребенком, но я всегда на страже его интересов». Такая «дистанционная» забота — лишь имитация нашего участия. Нам только кажется, что мы все видим и все знаем. Но камеры — не всевидящее око. Родители понятия не имеют, чтó происходит с ребенком на самом деле. Когда мы не включены в процесс, но создаем «эффект присутствия», то, как правило, начинаем по пустякам дергать тех, кто реально занимается ребенком, лишь нагнетаем обстановку и мешаем им работать.

 

Делаем «как все»

Даже если у нас нет видимых причин для беспокойства, мы все равно держим ребенка «под колпаком». Почему? Потому что «сегодня так принято», «так делают все». Но одно дело отдыхать, как все, и там, где все, покупать одежду и украшения тех же брендов и совсем другое — воспитывать своего ребенка по тем же лекалам.

Выдающийся французский социолог и антрополог Пьер Бурдье ввел в научный обиход понятие «габитус» — это образцы поведения, набор установок, стереотипов, свойственных той или иной социальной группе. Мы усваиваем «габитус» сообщества, с которым себя ассоциируем: что считать красивым и уродливым, разумным и глупым, хорошим и плохим. Наборы клише подсказывают ответ почти мгновенно. Эти установки кажутся нам настолько естественными, что мы даже не замечаем их. Свою систему норм и правил люди всегда считают верной, а чужую — сомнительной.

Мы, взрослые, в защищенном пространстве чувствуем себя вполне комфортно. Постоянное присутствие рядом секьюрити или водителя нам не мешает, а, напротив, заметно облегчает жизнь. Кроме того, для нас разветвленная система охраны — это еще и показатель социального статуса и благосостояния. Но ребенок, оказавшись внутри созданного нами «периметра безопасности», видит мир совсем по-другому. Если для нас «Мерседес» S-класса — это комфорт, то для него — всего лишь очередное замкнутое пространство, которое ему запрещено покидать. Он томится в пробках, с завистью поглядывая на сверстников, свободно шагающих по улице, ведь у него нет возможности присоединиться к ним или пригласить их к себе. Но разбираться с тем, чтó чувствует ребенок, нам недосуг. Тем более что так растут все дети нашего круга. Эта волшебная фраза — «как все» — избавляет нас от необходимости думать о последствиях своих решений.

 

Реакция на сверхохраняемость и гиперопеку во многом зависит от темперамента ребенка, восприимчивости и пластичности его нервной системы: один начинает бояться «всех и вся», никому не доверяет и в конце концов превращается в невротика, другой вообще не замечает, чтó происходит вокруг, третий становится агрессивным и пытается нанести «упреждающий удар», а четвертый демонстрирует полную беспомощность в самых простых житейских ситуациях. Результаты многочисленных исследований показывают, что чем строже контроль, тем губительнее его последствия для детской психики.

 

Всего боятся

В 2010 году весь мир облетела «страшная история», приключившаяся с дочерью наследника японского престола восьмилетней принцессой Айко. Девочка училась в частной школе для детей императорской семьи и придворной аристократии. Однажды она вернулась с занятий раньше обычного, бледная и испуганная, и наотрез отказалась посещать школу. Ее маме, принцессе Масако, пришлось не только самой водить ее на занятия, но и сидеть рядом на уроках.

Что же такого ужасного могло произойти? Айко сказала, что одноклассники «вели себя грубо». Управление императорского двора потребовало от дирекции школы устроить расследование. Оказалось, что однажды принцессу напугали мальчики, которые шумно играли в коридоре, швырялись сумками и кричали, а потом внезапно побежали в сторону девочки и чуть было с ней не столкнулись. Вспомнили и другой инцидент, когда мальчишки устроили драку. Но никаких агрессивных проявлений в адрес самой принцессы, как заявил представитель школы, не было.

Почему восьмилетний ребенок впадает в панику от одного вида обычных активных детей? До пяти лет Айко не покидала императорского дворца и, конечно, никогда не оставалась одна, рядом всегда находился приставленный к ней взрослый. Что почувствует выросшая в такой обстановке девочка, оставшись наедине со сверстниками, чье поведение с точки зрения дворцового этикета действительно выглядит опасным и непредсказуемым? Конечно, ей будет страшно.

Убрав из жизни ребенка все реальные риски, мы убираем и саму реальность. Как говорил выдающийся польский педагог Януш Корчак, «в страхе, как бы смерть не отобрала у нас ребенка, мы отбираем ребенка у жизни; оберегая от смерти, мы не даем ему жить».

Создавая у детей ощущение жизни в осаде, мы, сами того не желая, провоцируем развитие детской тревожности. Чем больше людей и технических средств привлекается для обеспечения безопасности ребенка, тем острее он чувствует враждебность внешней среды — неспроста же любящие родители так его защищают.

Тревожные расстройства входят в число самых распространенных детских психопатологий. Исследование американских психологов, в котором приняли участие 111 детей в возрасте от 7 до 14 лет, показало, что гиперопека и родительский контроль подрывают веру ребенка в свои силы, снижают способность управлять эмоциями, рождают чувство беспомощности, а значит, мешают выработке собственных копинг-стратегий (вариантов поведения в стрессовых ситуациях).

Мы, взрослые, знаем, от чего защищаем и себя, и детей. А знает ли ребенок? Когда мы предупреждаем, что на улице могут быть хулиганы, мы представляем, о чем говорим. Он же ни с кем из них никогда не сталкивался, а мы толком не объясняем, кто это и почему их надо избегать. Поэтому для него реально существующие опасности — это пустой звук, а уличные хулиганы — что-то вроде динозавров из книжки. У него формируется собственная, фантастическая картина мира, наполненная выдуманными опасностями.

Дети становятся недоверчивыми, подозрительными, они постоянно начеку. Тревога заставляет их делить людей на своих и чужих: свои — это те, кто внутри охраняемого контура, им можно доверять; чужие — все, кто снаружи, они воспринимаются как потенциальная угроза, поэтому не возникает желания познакомиться с ними поближе.

Чем старше ребенок, тем шире круг чужих, враги обнаруживаются уже и на внутренней территории. Заболел живот — а не подсыпал ли чего повар? Поскользнулся на влажной лестнице — может, уборщица специально ее намочила? Непонятный звонок по телефону — это не случайно, меня отслеживают. Один забыл со мной поздороваться, другой косо посмотрел — козни, заговор! Когда маховик подозрений раскручен, в категорию чужих могут попасть даже самые близкие люди.

«Два естественных альтернативных способа проживания ситуации новизны — это любопытство и испуг. Любопытство заставляет приближаться к новому, испуг, наоборот, вынуждает отдаляться. Раскачиваясь на этих эмоциональных качелях, дети взрослеют.»

 

Не видят опасности

Когда дети не понимают, что опасно, а что нет, одни, как маленькая японская принцесса, испытывают настоящий ужас, даже если бояться в принципе нечего, а другие, наоборот, абсолютно уверены, что с ними никогда ничего плохого не случится, и потому могут, например, сесть в машину к чужаку или привести в дом компанию случайных знакомых. Все это, как правило, заканчивается плачевно.

Приведу пример. Мальчик вышел на улицу с няней. Она что-то забыла дома, решила вернуться, но ребенок не захотел идти обратно и остался на улице один — всего-то на несколько минут. В это время подъехала машина, из нее вышел мужчина и заговорил с ним. Мальчик безропотно сел в автомобиль, и его увезли в неизвестном направлении. А потом папа-бизнесмен вынужден был выложить кругленькую сумму, чтобы вернуть его домой.

Как такое могло случиться? Да очень просто. Ребенок, который растет в «стерильных» условиях под круглосуточным надзором, не имеет представления о том, как вести себя на улице, что можно делать, а чего нельзя ни под каким предлогом. Он наивен не по возрасту. Ему никто никогда не объяснял, что нельзя разговаривать с незнакомым взрослым, а тем более куда-то с ним ехать. Никому и в голову не пришло, что это надо объяснять, ведь он всегда под охраной, а значит, такие ситуации в принципе исключены.

Представим, что мама с ребенком приходит на детскую площадку, а там веселая компания распивает пиво. Увидев это, она наверняка скажет: «Пойдем отсюда. Здесь может быть опасно». А когда с ребенком не мама, а приставленный к нему человек, малыша безо всяких объяснений просто переместят, как предмет, в более спокойное место. Привыкший к такому обращению, он даже не спросит, что происходит и почему, а если и спросит, не факт, что ему подробно ответят. Ребенок не учится «считывать» сигналы, анализировать ситуацию с точки зрения собственной безопасности, не может отличить реальную угрозу от мнимой, не знает, когда можно расслабиться, а когда надо собраться и постоять за себя.

Посмотрите, сколько детей переходят дорогу, уткнувшись в телефон: зачем смотреть по сторонам, когда это гарантированно сделает взрослый, который ведет тебя за руку? И оказавшись на улице без сопровождения, они по привычке не задумываются ни о каких правилах, а значит, подвергаются реальной опасности.

 

Ведут себя агрессивно

Дети реагируют на испуг по-разному: один начинает плакать, прячется, жмется к взрослым, а другой, напротив, вдруг становится агрессивным, грубым, драчливым. Он не выглядит испуганным, но такое поведение — тоже реакция на атмосферу сверхконтроля, создающую у ребенка ощущение враждебности мира и недоверия к окружающим. Он живет в постоянном напряжении, замирает от страха, сжимается, как пружина, постоянно ждет удара и… наносит его первым! Руководствуясь принципом «лучшая защита — это нападение», он бросается в атаку по поводу и без повода. Выплескивая эмоции, отыгрывая в действии свои фантазии, он борется за психологическое выживание.

Агрессия и страх — две стороны одной медали. Только агрессия демонстрируется: «Пусть все знают, какой я страшный, пусть меня боятся, тогда не тронут…» — а страх запрятан глубоко внутри. Чем ребенку страшнее, тем более вызывающе он себя ведет. Но мы должны понимать: агрессивный ребенок — возможно, просто напуганный ребенок, а его враждебное поведение — это сигнал SOS, просьба о помощи, обращенная к нам, взрослым.

Агрессия, замешенная не на силе, а на слабости, как правило, направлена на тех, кто не может дать сдачи, ведь в этом случае победа гарантирована. Ребенок, предпочитающий нападать, а не быть жертвой, активен, адаптивен и хорошо оценивает опасность. Его агрессия не обязательно проявляется в драках. Она может быть и вербальной: это грубость, насмешки над одноклассниками и учителями в расчете на безнаказанность — родители заступятся, прикроют.

Десятилетнего мальчика перевели в новую школу. Учителя стали жаловаться, что он обзывается, постоянно обижает всех без разбора, доводит детей до слез. Родители не могли понять, что случилось с их тихим и стеснительным ребенком. И только в ходе долгой беседы с психологом в ответ на вопрос «Чего ты больше всего боишься?» он признался: «Что одноклассники станут обзывать меня так же, как в прежней школе».

 

Не способны постоять за себя

У ребенка, не ощущающего сопротивления среды, меньше шансов на нормальное развитие. Каждое столкновение с «грубой действительностью» заставляет его чувствовать свое бессилие, больно бьет по самооценке.

Эта история произошла с восьмиклассниками престижной московской гимназии. После уроков ребята гоняли мяч на школьном стадионе. Каким-то образом на тщательно охраняемую территорию проникли двое молодых людей: они вышли на поле и в грубой, развязной манере приказали футболистам быстро подойти к ним. Ослушаться никто не рискнул. Один из хулиганов, используя ненормативную лексику, угрожающим тоном заявил, что у его братишки-первоклассника кто-то отнял телефон и он ищет этого мерзавца: «Тащите сюда свои телефоны, покажу их брату, если это не его — верну». Мальчики, конечно, понимали, что телефоны никто не вернет, но не пытались возражать и молча выложили свои дорогие гаджеты. Когда вымогатели ушли с добычей, ребята от стыда не могли смотреть друг другу в глаза, а один просто разревелся.

Почему подростки даже не пытались оказать сопротивление, ведь они совсем не хилые — напротив, хорошо тренированные плюс у них было численное преимущество? Можно было просто убежать, позвать на помощь школьного охранника. Но ни одной из этих возможностей они не воспользовались. Их буквально парализовал страх. У них никогда не было необходимости самим постоять за себя, а значит, и шанса научиться адекватно действовать в критические моменты. В их «багаже» не оказалось вариантов защиты, опыта преодоления, ведь всегда находился кто-то, кто решал за них все проблемы.

Вот они, последствия гиперопеки! Она подавляет волю ребенка, его энергию и познавательную активность, воспитывает покорность и безволие. Этот феномен носит название «выученная беспомощность» и хорошо изучен в психологии.

Теория выученной беспомощности, созданная известным американским психологом Мартином Селигманом, объясняет, почему многие из нас, сталкиваясь с трудностями, предпочитают бездействовать. Селигман экспериментально установил, что выученная беспомощность — результат многократного повторения ситуаций, когда мы не можем контролировать происходящее и не в силах что-либо изменить. В таких случаях даже активные и энергичные дети поневоле становятся инертными.

 

Воспитание — процесс прежде всего ориентированный на будущее. Мало уберечь ребенка от опасностей сегодня, надо способствовать его взрослению, развитию самостоятельности, тем самым создавая прочный, устойчивый фундамент для его жизни завтра, чтобы он мог сам, без нашего участия, себя защитить. Как это сделать?

 

«Просканировать» атмосферу в доме

Ощущение опасности достаточно субъективно, оно во многом зависит от нашего восприятия, индивидуальных установок и предубеждений. Иногда мы переоцениваем незначительные угрозы, особенно когда дело касается наших детей, и не придаем значения действительно серьезным.

Поэтому, прежде чем выстраивать многочисленные защиты по принципу «пусть будет на всякий случай», надо подумать, зачем ребенку охрана, от чего конкретно мы его защищаем, и просчитать возможные последствия своих действий. Заодно мы поймем, кому в действительности все это нужно — ребенку или нам для самоуспокоения.

Посмотрим, как ребенок реагирует на те или иные элементы выстроенной нами защиты. Готов он выйти за пределы охраняемой зоны один, без взрослых, или сама мысль об этом для него нестерпима? Нет ли у него навязчивых страхов? Не снятся ли ему кошмары? Не слишком ли он увлечен просмотром ужастиков? Способен ли один засыпать, играть, гулять или всегда кто-то должен быть рядом?

Трудно увидеть ситуацию в целом, когда мы в нее «встроены». Поможет такой психологический прием: надо мысленно дистанцироваться и взглянуть на происходящее со стороны, как будто система охраны организована не нами. Представим, что мы впервые видим наш дом, людей, которые окружают нашего ребенка, проанализируем неделю его жизни, «пройдемся по его маршруту». Какую часть времени он проводит под постоянным контролем взрослого или под прицелом видеокамеры, а какую один? Есть ли у него возможность выходить из-под надзора? Все дети разные: одному и взвод телохранителей не помешает стать самостоятельным, а другой без няни не посмеет даже выглянуть за ворота.

«Убрав из жизни ребенка все реальные риски, мы убираем и саму реальность. Как говорил выдающийся польский педагог Януш Корчак, „в страхе, как бы смерть не отобрала у нас ребенка, мы отбираем ребенка у жизни; оберегая от смерти, мы не даем ему жить“.»

Обратим внимание на эмоциональный фон, на атмосферу в семье — что и как мы говорим, что витает в воздухе? Нам только кажется, что малыш занят собой, игрушками или мультиком. На самом деле он, как губка, впитывает все, что видит и слышит. Как бы мы ни контролировали свою речь, как бы ни пытались делать вид, что абсолютно спокойны, как бы ни дозировали информацию, ребенок все равно уловит наш настрой, испуг, волнение, наше отношение к тем или иным событиям.

Тревога, беспокойство, страх — самые «заразные» эмоции, и первыми их подхватывают дети. Они все воспринимают буквально, безоценочно. Взрослые любят обсуждать страшные истории, приключившиеся с кем-то из знакомых, — к одним преступники вломились в дом, к другим на участок проникли посторонние, у третьих угнали машину. Поговорили и забыли. А малыш остается с ощущением, что теперь его жизнь под угрозой, и ему действительно становится страшно.

Иногда мы сами запугиваем ребенка своими предписаниями, внушая ему чувство слабости и беззащитности: «Не ходи по лужам — простудишься», «Не бегай — упадешь». Предписания могут даваться и без слов. Скажем, мальчик полез на лестницу и упал. Мама так обреченно вздыхает и всем своим видом показывает, какой он никчемный неумеха, что в следующий раз он на эту лестницу уже точно не полезет.

Мы не замечаем, как направляем ребенку «двойные послания». Например, говорим: «Ты сильный, тебе нечего бояться» — и тут же приставляем к нему «стражу» и никуда не пускаем одного. Или всячески его поддерживаем: «Ты все сможешь, ты выносливый, стойкий!» — и не разрешаем идти в поход с одноклассниками.

Иногда ребенок боится не сам по себе, а потому что боятся родители. Я столкнулась с таким случаем в самолете, попавшем в зону турбулентности. Самолет дрожал и вибрировал, пассажиры забеспокоились. Мальчик в соседнем кресле испуганно смотрел на мать, пытаясь понять, что он должен чувствовать в этой ситуации. Лицо матери было бледным и напряженным, она судорожно вцепилась руками в кресло и не отвечала на вопросы сына. С мальчиком тут же случилась истерика, ведь он не только не нашел поддержки, чтобы справиться с собственным страхом, но, по-видимому, получил дополнительную порцию страха от матери.

Важно не переносить свои страхи на детей. Наше волнение должно оставаться при нас и не влиять на их жизнь. Поэтому стоит привести в порядок свои чувства и поработать с собственной тревогой, которая, как в зеркале, отражается в детском страхе.

Надо отделить свои страхи от реальной опасности и, опираясь на здравый смысл, попытаться определить, какие из элементов защиты объективно необходимы, а какие всего лишь ненужная «надстройка». А дальше — аккуратно избавляться от лишнего, ненужного, неоправданного.

 

Найти баланс между защитой и свободой

На Западе уже давно идут бурные дискуссии между «мамами-вертолетами», которые все время кружат вокруг своих чад, и «борцами за детскую независимость». Среди родителей растет число тех, кто понимает: если мы хотим воспитать ребенка уверенным в себе, не тревожным, не невротичным, надо предоставить ему не только защиту, но и свободу. Одна потребность не должна удовлетворяться за счет другой. Лучше ссадины и ободранные коленки, зато здоровая психика и адекватное восприятие мира.

Что выигрывает ребенок, получая необходимую степень свободы? Измерить это трудно, ведь речь идет об изменениях качественных, а не количественных. Зато привести статистику по детским травмам и несчастным случаям не составит труда. На нее и ссылаются сторонники сверхзащиты. Конечно, отсутствие родительского контроля — это угроза физическому здоровью ребенка, но ситуация сверхконтроля, несомненно, ставит под удар его психическое здоровье.

Давать детям свободу нужно постепенно. Ребенка, выросшего в охраняемом доме, поселке, который никуда не ходит без сопровождения, ни в коем случае нельзя вдруг взять и выпихнуть в «открытый» мир. Зачастую у таких детей идея о свободе вообще не вызывает энтузиазма — у них уже сформировалось ощущение опасности, враждебности внешней среды. Получается замкнутый круг: ребенок боится, потому что не знаком с окружающим миром, и не может его познавать, потому что боится. Что делать родителям? То же самое, что мы делаем, столкнувшись с любой другой проблемой, — засучить рукава и приготовиться к упорной, кропотливой и длительной работе.

На пути «к свободе» можно условно выделить три этапа и сформулировать их в виде родительских посланий:

• Младенец на руках: «Я о тебе полностью позабочусь».

• Ребенок на расстоянии вытянутой руки: «Иди, не бойся. Я рядом. Чуть что — я подстрахую и делом, и советом».

• Мы смотрим ребенку вслед: «Ты прекрасно сам справишься с любыми проблемами».

Если мы видим, что ребенок постепенно учится преодолевать то, что раньше вызывало трудности, значит, он движется в верном направлении — от абсолютной зависимости к самостоятельности. Но если мы никак не можем отпустить его от себя или он сам «застревает» где-то поблизости от нас, это повод задуматься, все ли в порядке.

Определять границы детской свободы и тем самым устанавливать допустимую степень риска для каждого ребенка можем только мы, родители. Никто, кроме нас, не возьмет на себя такую ответственность. Все знают: с чужим ребенком ведешь себя осторожнее и осмотрительнее, чем с собственными детьми, которым больше разрешаешь. Отсюда и излишняя, навязчивая опека со стороны наемного персонала — нянь, гувернанток, водителей, охранников. Для человека «при исполнении» сопровождение ребенка — это работа. У него есть четкая задача: доставить объект по месту назначения «в целости и сохранности». Давать ребенку возможность проявлять активность, любопытство не входит в его обязанности.

Важно устанавливать разумные границы, расширять их или сужать в зависимости от ситуации, создавать своего рода «свод правил», которым должны следовать все, кто взаимодействует с ребенком и обеспечивает его безопасность.

 

Позволить рисковать

Глядя на современных детей, мы невольно задаемся вопросом — а как же мы выжили? Мы ездили на автомобилях, в которых не было специальных детских кресел, одни ходили купаться на речку, лазили по чердакам, уходили из дома утром и возвращались, когда стемнеет. Мы сидели на заборах, прыгали с тарзанок, гоняли с горки на самокатах, пили воду из автоматов со стеклянными «многоразовыми» стаканами или просто все из одной бутылки. Да, мы могли получить травму, заболеть, попасть в переплет. Но наши поступки были именно нашими. У нас было право на риск, на неудачу. Так мы учились защищаться, терпеть боль, подниматься после падения. Спрятаться было не за кого. Недаром в нашем «свободном» поколении много людей, способных рисковать и не бояться нового.

Детство — это знакомство с миром, постоянное переживание новых ощущений. Любопытство заставляет детей действовать. Но взрослые стараются ограничивать детское любопытство, управлять процессом освоения нового и предлагают готовые ответы еще до возникновения вопросов, тем самым пресекая бессмысленные, на их взгляд, поступки детей.

В зарубежной психологии есть термин «избыточная безопасность» (surplus safety) — это строгие меры, к которым прибегают родители, чтобы уберечь детей от возможных травм (независимо от степени тяжести) или негативного влияния. Но выработать настоящий иммунитет против страха поможет только опыт риска: залезать на большую высоту, нестись сломя голову, драться, прыгать в воду, держать в руках нож и ножницы, падать, ушибаться.

Показательный пример. В Норвегии приняли закон о единых стандартах безопасности, и множество детских площадок, построенных из подручных материалов, были закрыты. Городские общины, у которых хватило средств для закупки стандартных аттракционов, завезли на площадки пластиковые качели, низенькие горки метровой высоты, лестницы с устойчивыми ступеньками, песочницы с грибками.

Но дети в ответ начали усложнять аттракционы: им надоедает скатываться с низкой горки, и они забегают на нее задом наперед, залезают на крышу грибка, пока взрослые не видят, прыгают с качелей. В результате количество травм только увеличилось: это и синяки, и царапины, и разбитые носы, и ушибы, и переломы. Но если раньше дети травмировались якобы из-за «недостаточной безопасности», то теперь они ломают руки и ноги, пытаясь сделать «стерильные» приспособления более «экстремальными».

Интересно, что пристальное внимание родителей к безопасности на практике не приводит к сокращению количества несчастных случаев с участием детей. Согласно американской Национальной системе электронного мониторинга травм (National Electronic Injury Surveillance System), которая отслеживает визиты в больницы, частота вызовов скорой помощи из-за травм на детских площадках и домашних происшествий в 1980 году составляла 156 тысяч (или один визит на 1452 американца), а в 2012 году — более 271 тысячи (или один визит на 1156 граждан США).

В последнее время в развитых странах отношение к рискованным действиям детей кардинально изменилось. Тим Гилл, автор книги «Нет страху» (Tim Gill «No fear»), рассматривает риск как необходимое условие психологического развития ребенка. Он приводит следующие аргументы.

Во-первых, риск необходим, чтобы ребенок учился справляться с трудными, неожиданными ситуациями.

Во-вторых, у большинства детей есть склонность к риску, и, если этот «аппетит» вовремя не утолить, он будет ощущаться острее и подталкивать ребенка к еще более рискованным действиям.

В-третьих, дети, открыто демонстрирующие готовность рисковать, пользуются особым уважением среди сверстников.

И, наконец, четвертый аргумент: в преодолении неблагоприятных обстоятельств формируются характер и личность ребенка, вырабатываются такие качества, как смелость, предприимчивость, стрессоустойчивость, самодостаточность.

Поэтому любой вызов надо воспринимать не как что-то вредное и опасное, а как неотъемлемую часть жизни. Другое дело, что риск нужно дозировать, чтобы ребенок мог его распознать, оценить, принять вызов, сориентироваться в сложной ситуации и правильно среагировать.

«Выработать настоящий иммунитет против страха поможет только опыт риска: залезать на большую высоту, нестись сломя голову, драться, прыгать в воду, держать в руках нож и ножницы, падать, ушибаться.»

Во многих западных исследованиях утверждается, что игровая среда должна содержать элементы, отвечающие потребностям ребенка в риске, в свободе, в движении. В Великобритании, например, строят приключенческие детские площадки, «лесные детские сады», где дети могут исследовать природу в естественных условиях. Появилось понятие risky play — рискованная игра, в которой ребенок сталкивается с опасностью, преодолевает себя, справляется со страхом и переживает сильные позитивные эмоции. Когда ситуация проигрывается раз за разом, страхи уходят, и ребенок чувствует себя все более уверенно. Рискованные игры — своего рода терапия: дети заставляют себя делать вещи, вызывающие страх, чтобы преодолевать его. Так они учатся управлять страхами и находить верные решения. Если же такого опыта в их жизни не было, это может спровоцировать повышенную тревожность, нервозность и привести к действительно серьезным травмам. Стараясь оградить детей от всех возможных рисков и травм, мы не даем им сделать себе «прививку» от фобий взрослых.

Элен Сэндсетер из Университета королевы Мод в Тронхейме (Норвегия) изучала потребность подростков в риске и острых ощущениях. Оказалось, дети нуждаются в чувственном переживании опасности и волнения, но это вовсе не означает, что они делают что-то действительно опасное. Просто им хочется пощекотать нервы, ощутить, что они по-настоящему рискуют. Им нравится пугаться и справляться со страхом.

Сэндсетер описала шесть типов игр, связанных с разными факторами риска:

• игры на высоте: залезать на деревья, крыши, лестницы, чердаки;

• манипуляции с опасными инструментами: острыми ножницами или ножами, тяжелыми молотками;

• игры возле воды (реки, бассейна, моря) или открытого огня (костра, мангала);

• драки, борьба, битвы;

• гонки на велосипедах или на лыжах;

• разведка в одиночку.

Самым важным считается последний пункт: когда дети остаются одни, берут на себя ответственность за свои действия и последствия собственных решений, они получают неоценимый опыт.

Чтобы понять, к чему приводит отсутствие подобного опыта, автор исследования обращается к эволюционной психологии. Когда-то умение избегать опасности, защищаться было решающим для выживания. Поэтому дети рождаются с инстинктом брать на себя риск. Сегодня вопрос о выживании не стоит, и ребенок реализует свой инстинкт в игре. Недаром французы говорят: «Кто взрослеет не рискуя, рискует не повзрослеть никогда».

Не надо по пятам следовать за ребенком на детской площадке, комментировать каждый его шаг, подавать ему совочек и ведерко, которые он может достать сам, подстраховывать, когда он спускается с горки, бросаться на его защиту при любой ссоре или споре с другими детьми. Надо дать ему возможность своими силами улаживать конфликты, получать собственный опыт, в том числе негативный.

В качестве рекомендации я предлагаю отцам чаще оставаться с детьми. Папы, как правило, не склонны преувеличивать опасность, как мамы или очень ответственные няни. Это хорошо иллюстрирует популярная в интернете картинка, где папа подкидывает вверх ребенка. На разных частях этой картинки показано, как по-разному видят одно и то же расстояние от папы до ребенка сам папа, мама и бабушка. С папами дети получают более разнообразный опыт — с ними можно попрыгать по лужам, залезть на дерево, пойти на охоту, рыбалку, в поход.

По мере взросления дети должны брать на себя все больше ответственности за собственную безопасность, вырабатывать разные стратегии поведения: в одном случае надо позвать на помощь, а в другом обойти опасное место, здесь подраться, а там убежать, где-то договориться, а где-то спросить совета у взрослых.

Стоит внимательно понаблюдать за ребенком и понять, в каких случаях он чувствует себя неуверенно и почему, а дальше — не запрещать, а поддерживать, когда он решается на риск. Именно в детстве ребенок должен научиться справляться с потенциально опасными ситуациями — это во многом определит его поведение на протяжении всей дальнейшей жизни.

 

Не запрещать, а объяснять

Маленький ребенок не понимает причинно-следственных связей, не способен отличить опасное от безопасного, не знает, почему одно можно делать, а другое нельзя. За него все решают взрослые. Постепенно, шаг за шагом, он осваивает окружающий мир, родители объясняют смысл происходящего, рассказывают, как лучше вести себя в той или иной ситуации и как можно исправить то, что уже произошло. Конечно, невозможно обойтись без запретов — не смей больше никогда ходить туда-то и делать то-то — и какие-то из них должны быть очень жесткими: например, нельзя играть в мяч рядом с дорогой или баловаться с огнем.

Лучшая система безопасности — это набор четких правил и принципов. Дети, особенно маленькие, постоянно стремятся их нарушить, но не только ради того, чтобы добиться свободы, а чтобы удостовериться в их незыблемости. Поэтому мы должны следить за тем, чтобы установленные нами правила поначалу выполнялись «от А до Я», а потом можно постепенно «удлинять поводок» и ослаблять контроль.

Но чтобы дети воспринимали правила как «незыблемые», мы должны показывать им пример. Если мы хотим, чтобы ребенок всегда переходил дорогу только на зеленый свет, нам придется самим стоять и ждать, пока горит красный, даже когда нет машин, а не перебегать дорогу со словами «Давай-давай быстрее». Иначе ребенок, оставшись один, попробует сделать то же самое.

Воспитывать — это еще и заранее информировать ребенка о том, к чему может привести то или иное действие. Потом он узнает об этом на собственном опыте. Запреты взрослых наполняются содержанием, когда подтверждаются практикой. Ребенок убеждается, что о горячий утюг можно обжечься, а ножом поранить палец, будет больно. Эти новые «знания» вписываются в его картину мира, дополняют ее.

Ребенку важно не только получить опыт, но и обсудить, оценить то, что с ним произошло. Опасность должна быть им осмыслена, а для этого нужно, чтобы с ним поговорили. Но вместо этого на него, как правило, ворчат, его наказывают, шлепают. И в следующий раз, когда он окажется в той же ситуации, он снова не сумеет избежать неприятностей.

Например, мальчик спрыгнул с качелей, упал, ударился и в слезах бежит к маме. Как реагирует мама? «На качели больше не пойдешь!», «Я тебе говорила не раскачиваться так сильно», «Я предупреждала, что надо держаться!». Она не позволяет ему вернуться к опасному занятию и закрепить добытый опыт. Лучше бы мама вела себя более конструктивно — например, пожалев и приласкав, спросила: «А ты понял, почему упал? Давай попробуем еще раз! Будем учиться прыгать правильно».

Если мы боимся, что ребенок вдруг окажется где-то один, потеряется или его украдут, значит, надо объяснить ему, как действовать в такой ситуации. Добровольный поисковый отряд «Лиза Алерт», занимающийся поиском пропавших людей, составил подробную памятку для детей и родителей с рекомендациями о том, что делать, если ребенок потерялся на улице или в транспорте, а мобильный телефон разрядился. Вот некоторые советы: ребенку нужно минимизировать передвижения, оглядеться и обратиться за помощью или к полицейскому, или, если его рядом нет, к взрослому человеку с ребенком (но никуда с ним не ходить). Стоит организовать игру на тему «как я буду себя вести, если потеряюсь», научить ребенка говорить взрослому (особенно незнакомому) «нет», придумать пароль, который будем знать только мы и наш ребенок, чтобы никто посторонний не мог просто так подойти и сказать «Твоя мама попросила меня прийти за тобой», приучить его предупреждать, когда он куда-то уходит или уезжает один, — звонить, писать сообщения.

Мы должны не бездумно запрещать и ограждать, а научить ребенка самому себя защищать, распознавать опасности и адекватно на них реагировать, принимать самостоятельные решения в сложных ситуациях.

 

Не бояться бояться

Не надо бояться детских страхов. В каждом возрасте существуют свои «нормальные» страхи, которые полезны для развития. Например, младенцы пугаются громких звуков и резкого света. Между первым и вторым годом жизни дети боятся расставания с мамой. На втором-третьем году возникает страх темноты. Ребенок неохотно засыпает в темной комнате, боится собственных страшных фантазий — чудовищ, привидений, больших животных. На пятом-шестом году появляется страх смерти. В начальной школе зарождаются социальные страхи — например, дети начинают бояться негативной оценки со стороны взрослых. С возрастом усиливается страх быть отвергнутым. Подростки больше всего опасаются насмешек, неудач, войны или болезни, а в последнее время — и терактов.

Ребенок взрослеет, жизнь ставит перед ним новые задачи, появляются проблемы, которые надо решать, а с ними и новые страхи, и способы их преодоления. Когда страхов слишком много или они содержательно не соответствуют возрасту ребенка, они начинают мешать нормальному развитию и адаптации. Если малыш трех-четырех лет потерялся в магазине и заплакал, это вполне адекватная реакция. Но такое же поведение мальчика десяти лет должно насторожить.

Страх должен быть ребенку «по силам», тогда он сможет с ним справиться. «Нормальный» страх, соответствующий масштабу опасности, помогает созреванию эмоциональной сферы и взрослению. Если страх «не по силам», он травмирует. И позже, когда ребенок станет взрослым и столкнется с аналогичными ситуациями, он будет чувствовать себя беспомощным и постарается их избегать, даже если «умом понимает», что реальной угрозы нет.

Два естественных альтернативных способа проживания ситуации новизны — это любопытство и испуг. Любопытство заставляет приближаться к новому, испуг, наоборот, вынуждает отдаляться. Переживание испуга состоит из двух этапов — собственно испуга и восстановления стабильности, которое происходит благодаря возвращению любопытства: «Где это я? Что происходит? Что изменилось? Так ли все ужасно или я напрасно испугался?» Это своего рода эмоциональные качели — от любопытства к испугу и обратно. Раскачиваясь на этих качелях, дети развиваются, взрослеют.

Зачастую мы из лучших побуждений не позволяем ребенку дойти до той грани, за которой начинается испуг, и он ее не пересекает. Одно только предположение, что малыш может испугаться, заставляет нас работать на опережение: «Не волнуйся, с тобой пойдет няня». Он так и не успевает посмотреть страху в глаза.

А между тем страх — это и важное средство познания мира, и защитная эмоциональная реакция, побуждающая нас избегать реальной или воображаемой опасности. Страх тесно связан с фантазией. Уже имея опыт, мы представляем, чтó может случиться, и это помогает нам мобилизоваться и противостоять угрозе. Чувство страха заставляет нас быть внимательнее. Когда опасность реальная, страх полезен — если бы мы ничего не боялись, то легко могли бы схватить раскаленный утюг, попытаться перейти автобан с многорядным движением или шагнуть из окна на десятом этаже. Нормальный, адаптивный страх позволяет вовремя заметить угрозу, сконцентрироваться, учесть возможные риски и принять меры к спасению: убежать, спрятаться, приготовиться к обороне.

«Если кажется, что для охраны надо сделать вот столько, сделай чуть меньше — не ошибешься, особенно когда дело касается детей. Здесь лучше „недо − “, чем „пере − “. Чем меньше ребенок будет полагаться на защиту извне, тем лучше.»

 

Помогать преодолевать страх

Детские страхи проявляются по-разному: повышенной тревожностью, агрессивностью, ночными кошмарами, нервными тиками. Бывает, дети вдруг начинают бояться совсем, казалось бы, безобидных вещей: новой игрушки, рисунка на обоях, темноты, теней от уличного фонаря на стенах спальни. Они как будто находят некий предмет, воплощающий их страх.

На консультации клиент пожаловался, что его шестилетний сын уже неделю отказывается заходить в свою комнату: «Я-то думал, мой мальчик уже взрослый, а он боится какого-то шкафа». Мы стали разбираться, что же произошло. Оказалось, ребенок всегда настороженно относился к появлению в доме посторонних людей. Однажды он случайно увидел курьера, который привез отцу документы. Это был мужчина с большой окладистой бородой, и хотя он вошел в дом буквально на минуту, мальчика это напугало. На следующий день он с криком выбежал из своей комнаты и уже ни в какую не хотел туда заходить. Ему показалось, что древесный рисунок на дверце шкафа напоминает страшное лицо незнакомого дяди. Мама предлагала выбросить шкаф, но папа засомневался и обратился ко мне за советом.

Я порекомендовала не избавляться от шкафа, не выделять ребенку другую комнату, а помочь ему преодолеть свой страх. Здесь главное правило — не избегать опасности, а идти ей навстречу, чтобы прикоснуться к ней, «попробовать на зуб» и самому убедиться, что бояться нечего.

К детским страхам стоит отнестись серьезно: не высмеивать, не отмахиваться, не отрицать — «Нашел чего бояться!», ведь так мы обесцениваем переживания маленького человека и оставляем его один на один с проблемой, которую он самостоятельно решить пока не может. Не надо говорить о страхах ребенка между делом или в присутствии посторонних, а тем более ругать и упрекать: «Что ты ведешь себя как маленький?» Стоит спокойно расспросить о том, чего или кого он боится. Такое отношение — уже само по себе мощное психотерапевтическое средство.

Обнимем малыша, приласкаем, чтобы он почувствовал себя в безопасности, под нашей защитой. Когда мы увидим, что ребенок успокоился, можно взять его за руку или даже на руки и вместе с ним войти в «страшную» комнату, подойти к «страшному» шкафу, рассмотреть его, потрогать.

Проработка конкретных страхов — важная задача развития. Так, четырехлетний мальчик очень боится собак, и его отец это знает. Когда они вместе идут по улице и издалека видят собаку, заботливый папа немедленно берет сына на руки, успокаивает. И мальчик понимает, что собаки — это действительно опасно, иначе папа не стал бы его от них «спасать».

Что лучше делать папе в такой ситуации? Наверное, для начала стоило бы объяснить сыну, что есть разные породы собак, научить отличать бойцовую собаку от пуделя или йорка, рассказать, как они себя ведут, можно даже сходить на выставку собак. И в следующий раз попробовать подойти к собаке поближе, а потом не забыть похвалить ребенка за смелость.

Профессор психологии Норвежского университета естественных и технических наук Лейф Кенар на своих лекциях часто спрашивает студентов, боятся ли они ос. Как правило, боятся все, но те, кого хоть раз в жизни жалила оса, боятся меньше, чем те, кого оса не жалила ни разу. Тим Гилл в книге «Нет страху» приводит результаты исследования, которое показало, что дети, получившие травмы в результате падения в возрасте от пяти до девяти лет, меньше боялись высоты, когда им было 18 лет.

У каждого из нас есть свои скрытые фобии: мы боимся огня, воды, высоты, боли. Но когда мы всячески стараемся избегать столкновения с источником страха, наши фобии только прогрессируют.

Для лечения подобных фобий Виктор Франкл предложил метод парадоксальной интенции: мы должны захотеть испытать то, чего мы так боимся. Если мы будем стремиться к страху, он не сможет вызвать симптом тревоги, и, соответственно, симптом не сможет усиливать страх. Мы должны пойти «против течения», против движения по кольцу взаимного «раскручивания» пары «симптом — страх». Порочный круг будет разорван, и страх пройдет.

Иногда побороть страх помогает пример других. Дочка моей коллеги, когда была маленькой, очень боялась подниматься на горку и съезжать вниз. Но однажды она увидела, как весело и задорно это делает незнакомый мальчик, побежала вслед за ним и легко скатилась.

Детские страхи — тонкая материя, поэтому действовать надо максимально деликатно. Если мы не знаем, как поступить, можно посоветоваться со специалистами, но, на мой взгляд, лучше все-таки полагаться на себя, на свою родительскую интуицию, на понимание своего ребенка. Это тот самый случай, когда сердце подскажет, что и как надо делать.

 

Учиться «отпускать» детей

Ребенок взрослеет, и, хотим мы этого или нет, нам придется постепенно перекладывать на него часть ответственности за его безопасность, давать бóльшую самостоятельность и автономность.

Когда подросток собирается на вечеринку или дискотеку, вместо того чтобы ежеминутно повторять «Будь осторожнее, осмотрительнее», стоит четко оговорить время возвращения, попросить сделать пару звонков, уточнить, с кем он собирается провести время, и попрощаться спокойно, с улыбкой: «Желаю приятно отдохнуть».

Конечно, такие эксперименты возможны, когда у нас с ребенком хороший эмоциональный контакт. Тогда нам легче понять, почувствовать, на что он способен, отпустить его и побороть свою тревогу. Мы должны быть уверены, что в любой сложной ситуации он обратится первым делом именно к нам.

Я хорошо помню, как первый раз оставила дочь на даче вдвоем с подругой на целую неделю — девочки тогда только окончили седьмой класс. Все получилось спонтанно: просто однажды в разговоре мы вспомнили рассказ Николая Носова «Мишкина каша», в котором описаны приключения двух мальчишек, оставшихся на даче без взрослых, и неожиданно дочь сказала: «Вот мне бы так». Мы с мужем думали-думали и решили: «А почему бы нет?» Отвезли девочек на дачу, дали денег на неделю и уехали, договорившись созваниваться раз в день.

Для них это был первый опыт самостоятельной жизни. Они ходили в деревню в магазин, покупали продукты, готовили еду, ухаживали за садом, поливали огород — одним словом, жили как обычные взрослые дачники. Конечно, бывало страшно, ведь они находились одни в двухэтажном доме. В последнюю ночь их что-то напугало, они почти не спали, все время проверяли, заперты ли двери и окна, и очень обрадовались, когда мы наконец-то приехали.

Подруги меня укоряли: как мы могли пойти на такое? Безусловно, мы беспокоились. Но не сказали об этом ни бабушке, ни дедушке, которые были в это время в санатории: они бы сразу же вернулись домой и сорвали «эксперимент». Зато через неделю мы увидели совсем других детей — это были уже девушки-подростки, повзрослевшие, уверенные в себе, способные отвечать за свои поступки и, если надо, за себя постоять. Произошла некая инициация — они вышли на другой уровень взросления. После этого я все чаще слышала от дочери: «Я сама могу это сделать», «С этой ситуацией я справлюсь», «Это не проблема». Она до сих пор вспоминает ту неделю на даче как один из самых интересных эпизодов в ее жизни.