1 декабря 1917 года

Немцы приобретают все больше наглости. Пишут в Бюро военнопленных о том, что их присылают в Москву, и чтобы к их приезду были готовы хорошие экипажи и т. д. Фриче дает немцам удостоверение, чтобы у них не проводили обыска без шведского посла. Вчера в «Задруге», а третьего дня в «Голосе Минувшего» мы постановили написать ему, что не желаем работать с ним совместно. Новиков говорит, что еще в [19]См. настоящее издание, с. 48.
14 году пленные офицеры говорили, что не пойдут домой, потому что в России будет смута, а они будут все устраивать. Между Петербургом и Ригой ходят поезда, только 100 верст приходится ехать на лошадях, всех пускают. Германия зовет беженцев возвращаться, только пускает их к себе с деньгами. Швейцарцы едут отсюда через Стокгольм. Часть товаров, по словам Титова, уже начинает дешеветь – сукно, которое дошло до 60 руб. аршин, нитки с 2 р. 50 к. катушка упали до 75 коп., появились кнопки, которых совсем не было – все это заготовлялось для интендантства, которое их не берет. Начинают прибывать иностранные товары, особенно кожаные. За квартиру, по декрету, не надо платить хозяину, иначе и хозяин, и квартирант попадут в тюрьму, платить же надо: половину в домовый комитет, а половину куда-то, но пока еще неизвестно, куда именно. Домовый комитет на свою половину должен содержать дом. Титов говорил, что за взятку большевикам в банке можно получить сколько угодно денег вне очереди. Взятки – 5000 руб. за 200 000 р. Говорят, что часть взятки идет ком. Попову через его сестру. Рабочие, которые ходят в банк получать деньги для фабрик, злятся на большевиков за беспорядок: по три дня приходится ходить. Коган (директ[ор] банка «Юнкер») говорит, что не знает, что советовать делать с деньгами, так все меняется.

Из военных сфер тоже передавали о Генрихе Прусском.

Сегодня в дом, где помещается бюро партии н. с. (Годеиновск[ий] пер[еулок] на Арбате) приходили вечером красногвардейцы с обыском. Через нашу партийную квартиру они только прошли в составе двух штатских и двух солдат с винтовками, прошли затем на чердак, а другие, до 20 человек, были на лестнице и оцепляли дом. Они заявили, что не хотят нас беспокоить, зачем де их повели не черной лестницей, что они ищут пулемет. Уходя, обещали завтра прийти обыскать управский учебный склад, который находится во дворе.

2 декабря

Слухи: Ленин убит сыном Духонина – не подтверждается; Семеновский полк провозгласил царем Кирилла Владимировича и отказался уходить из Петербурга; царь бежал (это из газет) и находится уже в Финляндии; вел[икая] кн[ягиня] Татьяна бежала в Англию в мужском платье. Она же выходит замуж за сына Вильгельма.

Завтра во время манифестации в защит у Учредит[ельного] собрания большевики, по словам Либсона, будут манифестировать с портретом Николая II и с музыкой. Немецкие пленные офицеры и генералы отказались уезжать из Петербурга на родину.]

Рига соединена жел[езной] дор[огой] с Петербургом, туда многие едут, причем на лошадях приходится ехать только 100 верст. Лукин, большевик, говорил Сыроечковскому, что Ленин и K° разочаровались в возможности социальной революции в России и решили, что для ее ускорения надо ввести жестокий монархизм, хуже прежнего, а самим тем временем отправиться работать в Германию, где по окончании войны должна вспыхнуть соц. революция и уже, свергнув Вильгельма, оттуда они распространятся сюда. Если это так, то они до невозможности, до абсурда логичны и делают над живым телом России эксперименты. Из Москвы полки уходят на юг сражаться с Радой.

Манифестация вчера в защиту Учредительного собрания прошла удачно. Было 30 000 человек, надо бы 300 000. На площади казалось мало, а шествие было очень длинное. «Задруга» шла со своим знаменем. Партия наша – с тремя. Был оркестр, наши пели. Часто останавливались и убеждали публику примкнуть, особенно солдат перед Советом солдатских и рабочих депутатов, но они отмалчивались, а потом подбодренные своими агитаторами, стали угрожать. Перед у[ниверсите]том Шанявского стояла конная милиция, толпа прогнала ее, и только, когда уже все разошлись, а группа учащихся устроила митинг на подъезде, милиция разогнала ее двумя залпами в воздух. Говорят, накануне они палили с мостов из пулеметов в воздух для устрашения, и чтобы меньше народу приняло участие в манифестации. Стрельбы по городу было больше обычного.

Взятки берут усиленно: за включение телефона госпожа Пупко берет 150 руб. за 17-ю очередь и 100 р. за вторую, и т. д. Говорила это Маня Петерсен.

Сегодня вечером был В. В. Вырубов и рассказывал много интересного. Он сам очевидец и участник многого. Состоял некоторое время при Керенском. Говорит, что тот имеет очень хорошую душу, но истерик. Многие имеют на него плохое влияние, особенно его шурин Барановский, который постоянно все за ним записывал и все советовал ему взять дежурного генерала для регистрирования приходивших Керенскому мыслей.

4 декабря

При начале Корниловской истории Вырубов присутствовал: усталый, заспанный Керенский лежал на диване, закинув руки за голову; по комнате бегал его «друг» Владимир Львов и кричал: «Нет, вы должны порвать с демократией, к черту ее!» – «Да, да», – сонно бормотал Керенский. «Я вам все устрою, я создам вам силу, я берусь за это». – «Да, да», – опять сквозь сон. – «Так, я поеду к Корнилову и все устрою». – «Поезжайте, поезжайте». – Керенский, засыпая. Тот выбежал. А через несколько дней, когда Вырубов с подробной инструкцией к переговорам с Корниловым и налаживанию отношений выходил из Зимнего дворца, туда вбежал Львов: «Где Керенский? Мне он немедленно нужен. Через три дня все будет устроено, вот увидите!» Какой ужас произошел из полусонных слов – ими воспользовались определенно те, кто стояли за Корниловым. Между Керенским и Корниловым были разговоры о диктатуре, причем Керенский утверждал, что он быть диктатором не может – «Не родился таким». – «А вы, генерал?» – обратился он к Корнилову. Тот подумал минуту. – «Да, я бы мог». – «Но как же дороги, а вся анархия?» – «Это ничего!»

Под влиянием людишек и у Керенского пробуждается мания величия, выражающаяся в требовании шпалер войск и коня. Но стоило кому-то спросить: «Белого?», как он тотчас же отменил это приказание.

Алексеев ненавидит Керенского, но когда надо было получить его согласие после Корниловского мятежа, Керенский, не задумываясь, сам рано утром с Вырубовым поехал к нему. Алексеев встретил его, не здороваясь, и в течение 15 минут в самой резкой форме ругал Керенского за разложение армии, употребляя такие выражения, как «предатель» и т. д. Керенский все слушал (Вырубов держал его за руку), потом совершенно детским тоном сказал: «Но ведь надо же ее спасти». – «Так, как вы сами пришли за мной, я поеду с вами и продиктую вам свои условия», – ответил Алексеев. Его Вырубов не хвалит, говорит – очень невозможный. Когда он взял на себя миссию ареста Корнилова, то ему было предложено действовать силой или моральным воздействием. Он выбрал последнее и потребовал, чтобы никакие полки не были двинуты ему на подмогу. А между тем, дорогой, в Орше, их нагнала телеграмма Павла Толстого, что под команду Вырубова для подавления мятежа дается военная сила, и в Орше Земский союз стал в лице Живнерева готовить блиндированные автомобили, обшивая простые железом. Когда Вырубов спросил Живнерова: «Пули пробьют?», тот радостно ответил: «Пробьют». Алексеев встал на дыбы и решил все бросить. Он бросился к аппарату, чтобы отказаться, – испорчен, он – к другому: там сидят 15 девиц. Вырубов стал его убеждать, что нельзя при них говорить. Тогда Алексеев немного успокоился, и Вырубов доказал ему, что так как он сам в распоряжении его, Алексеева, то все его распоряжения по отношению к войску будут исполняться. Когда они приехали, Совдеп (Совет солдатских и рабочих депутатов) потребовал себе права присутствовать при беседе с Корниловым. Алексеев возмутился: «Не стану при мальчишках», – сговорились на часовом, а часовым они нарядили своего же. Для проверки по телефону, с кем говорит, генералы обычно спрашивают друг друга про полки, которыми командовали. Когда Корнилов для проверки спросил Алексеева, кем он командовал в 1915 году, Алексеев ответил: «В пятнадцатом году я командовал австрийской армией». Тут «часовой» дал тягу прямо в Совет – генерал, мол, предатель, командовал австрийцами. Еле удалось все это выяснить. Арест произошел очень просто: Алексеев и Вырубов подъехали. Корнилов встретил их на пороге кабинета, куда вошел один Алексеев; потом он вышел и объявил, что Корнилов арестован. Корнилов сидел все время в одиночестве, он даже жену отослал. Других генералов держали (под охраной), чтобы спасти от самосуда и постепенно выпустили. Когда Корнилова посетил Вырубов, чтобы узнать, как попала к нему корреспонденция, он мрачно сидел и заявил: «Бежать я не собираюсь, пока (есть) Временное правительство, но, поверьте, что, если бы захотел, завтра же убежал бы». Когда посетивший его меньшевик Либер спросил: «Что вы хотели сделать?», он ответил: «Да вот вас арестовать собирался». Ошибка Керенского относительно Духонина, что он с 25 октября ни разу не подошел к телефону, когда Духонин вызывал его. Генерал Черемисов, который очень подлизывался к Керенскому, внушил ему принять участие в обсуждении военных диспозиций, хотя раньше Керенский заявил Алексееву: «Надеюсь, что вы верите, что я достаточно порядочный человек, чтобы не вмешиваться», но Черемисов сбил его с толку, и Вырубов застал его перед разложенными военными картами, обсуждающим с Черемисовым вопрос о передвижении войск. По некоторым данным, он сам остановил движение на Петербург, по другим, Черемисов ему отсоветовал, указав на их ненадежность. Черемисов отказал Духонину, когда он просил позвать к аппарату Керенского, который сидел в его (Черемисова) квартире, считая это неподходящим для Керенского, боясь, может быть, эксцессов. По другой версии, Керенский и не думал останавливать полки, а остановил их Черемисов, указывая на их ненадежность. На это Керенский сказал: «Весь фронт за меня». – «Тогда поезжайте в Ставку». Тут приехал Краснов и увез Керенского. Первое столкновение состояло в том, что 300 красногвардейцев разбежались от восьми ингушей. Филоненко произвел на Вырубова самое неприятное впечатление – он, явившись с фронта, потребовал от Керенского немедленного рытья окопов в Петербурге, так что Керенский попросил уложить его спать. Керенский при Вырубове собирался покончить самоубийством, и Вырубов отнял у него револьвер. При неудаче в Царском Селе он просил двоих себя застрелить, но те отказались. Вообще, в последние дни он, по мнению Вырубова, спасовал. Корнилов – сын казака и язычницы, совершенно необразованный, но хитрый и с военной сметкой. О его судьбе регулярно раз в две недели поднимается вопрос в Совдепе, но когда представители Совдепа являются к нему, они оказываются бессильными, так как он при них говорит по-текински со своими текинцами.

Савинков говорил, что убьет Керенского, если тот станет диктатором. Ссора их произошла перед Государственным совещанием: Савинков явился с предложением подписать условие с Корниловым, а Керенский отказался. Савинков стал на него кричать, Керенский предложил ему уйти совсем, тот обещал никогда больше не встречаться, но вернулся по первому зову. Верховский был приглашен в министры, потому что Керенский испугался его силы в Москве. На одном из военных советов он (Верховский) произнес громовую речь против генералов, не любящих ни родину, ни что другое, и все сгущал краски. Алексеев багровел больше и больше, Керенский собирался броситься между ними, и вдруг Верховский закончил, что единственным светлым лучом в этом мраке является Алексеев.

5 декабря

Федор Павлович Симсон говорил сегодня С., что большевики ищут усиленно следователей, так как хотят создать несколько массовых процессов. Звали его помощников, ярого монархиста, и уверяли его, что ему-то, как монархисту, и надо идти к большевикам, так как это верный способ осуществить его идеалы – кривить душой не придется.

8 декабря

Чернорабочие в Петербурге заявили, что хотят, чтобы с ними делились те, кто много получает теперь, они же без работы; в противном случае, они грозят все смести. Жилинский, со слов бежавшего из Смольного (?) директора их завода, говорит, что там чернорабочие, когда завод перешел в руки рабочих, явились и потребовали, чтобы им платили по 14 р. в день, как квалифицированным рабочим; те стали их урезонивать – не тут-то было: «Теперь все равны, вы же сместили инженеров». Вызвали представителя Профессионального союза, его побили, побили и членов нового правления из рабочих. А здесь в Москве на их заводе сознательные рабочие большевики вынесли резолюцию, что единственное спасение в возвращении монархии. С. Ив. Кононов делал обход чайных лавок в трущобах сейчас же после большевицкого переворота – настроение было свирепое – резать буржуев. Теперь он опять пошел и заметил значительное смятение. В Петербурге введено осадное положение, а в Москве – военное, но все равно большевики в большой опасности, они сами это сознают и в передовице «Известий Совета рабочих и солдатских депутатов» пишут, что видны «Грозные предзнаменования» – чуют анархию и зовут социалистов сплотится. Сегодня, т. е. вчера, захвачен архив министерства иностранных дел; в квартире заведующего поселены матросы. Сегодня в партийном заседании совместно с представителями других организаций по устройству Великороссии – Муралевич (правый к.-д.), от которого разит шовинизмом, рассказал, как к нему в университет пришли матросы и большевики и просили принять в союз, потому что они исстрадались за Россию, он их принял, и они обещали привести еще.

Большевики зовут и офицеров, соблазняя всякими благами.

9 декабря

Сегодня у нас завтракал Платон Лебедев из «Новой жизни». С. спросил его, кому «Новая жизнь» платит за типографию Суворина, в которой печатается? Так как типография реквизирована, то, очевидно, большевикам. Он не отрицал, но точно не знает. Говорил, что про немцев все преувеличено. Надежда Бернардовна Эмлер, тоже приехавшая оттуда, утверждает, что это преувеличение, но в то же время говорит, что на окраинах (Петербург) были большие плакаты с обещанием Алексея в виде царя и Павла регентом; говорят, что Павел в Смольном «обещал не преследовать участников переворота» – это очень знаменательно. Сегодня у нас издан приказ о цензуре и военном положении. Газеты, кроме «Труда» и «Вперед», вышли только в виде текстов этих приказов, т. е. фактически признали цензуру. Во «Власти Народа» Гуревич очень испугался, так как комиссар печати Подбельский заявил, что, если до двух часов ночи материал не будет представлен в цензуру, газета будет занята солдатами. Одни говорят, что это за неповиновение об объявлениях, другие – из-за событий в Малороссии, третьи – из-за немцев, занимающих Петербург.

На последнем заседании Союза охраны Учредительного собрания произошел раскол из-за отношения к участию к.-д. в союзе: семь человек – против и три – за, причем эсер заявил, что они совсем уходят и будут образовывать новый союз, «Ну, и мы с вами», – выскочил д-р А. Залманов от «Единства», которое было против них: «Нет, вы так меняетесь, что мы вас не хотим», – был ответ. Брюхатов за эсеров и резко оборвал нашего Алексинского (это, кажется, еще в прошлый раз). В это время явился эсер из Петербурга и рассказал о плодотворной работе там союза, и все открылись. Титов предложил подчиниться большинству, которое стоит за эсеров, подчеркивая все время, что мы за к.-д. Говорят еще, что газеты подвергли цензуре, чтобы расправиться со здешними городскими и банковскими служащими. Дело в том, что петербургские представители банков большинством 12 против 10 постановили уступить большевикам, к этому присоединился московский директор, а служащим отказались подчиняться (кажется, и в Петербурге тоже). Говорят, один большевик уже исчез с миллионом рублей.

Вчера в Совете Общества деятелей периодической печати, где должны были исключить Подбельского за притеснения печати, был поднят вопрос о включении в состав суда чести Покровского и С. С., который опоздал и приехал, когда вопрос был снят с очереди «чтобы не возмущать многих», заявил, что у предлагавших такую комбинацию «голова», очевидно, «набита сеном». Кускова теперь тоже ратует не за партии, а за блок социалистических партий.

10 декабря

Вчера арестован Второв – хозяин банка «Юнкер» – и много других. Назревает всеобщая забастовка.

Вчера Екатерина Карловна Деккер рассказывала, как приехавший в Москву военнообязанный немец предупредил знакомую английскую семью, чтобы она готовила себе помещение в Англии: «Мы всех вас отсюда выселим».

Усиленно говорят, что Николай II вывезен на «Авроре» в Финляндию, а оттуда в Германию. Немцы держатся страшно заносчиво. Арестован Студенецкий – председатель стачечного комитета.

12 декабря

Сегодня были похороны бабушки Кости, поэтому нигде не была.

Вечером у нас был Леня (Тугаринов) – он из-под Луцка. У него самые лучшие отношения с солдатами, и он говорит, что у них есть только одно стихийное желание – «домой», «Жили плохо – под немцами будет не хуже», твердят солдаты. С. говорил, что ему передавали, что в Петербурге на Васильевском острове солдаты разоружили Красную гвардию за убийство двух солдат, и только уговорами удалось сгладить дело. Вообще Надежда Бернардовна передавала, что на 10-е как раз была назначена резня солдат с красногвардейцами из-за того, что солдаты получают 15 руб. в месяц, а красногвардейцы 36 руб. в день. «Мы и одни сумеем поддержать порядок». Уже три полка – Семеновский, Преображенский и Латышский – заняли Таврический дворец с целью охранять Учредительное собрание. Чайковский, приехавший оттуда, говорит, что заметен раскол среди последователей большевиков и что большевики слабеют. С Украиной состоялось соглашение, очевидно, на почве признания ее независимости и, наверное, из-за ее угрозы голодом. Открылся военно-революционный Трибунал, судит Панину за сокрытие 92 тысяч рублей из министерства, а она передала их на забастовку. Публика устроила ей несколько оваций. Готовится всеобщая забастовка, в которой должен принять участие и «Викжель», в котором на будущей неделе выборы нового комитета, на место теперешнего большевицкого, вступившего в комитет самочинно.

Симсон говорит, что на днях будет объявлена муниципализация городских владений, начиная с приносящих определенные доходы. Он же рассказал про Квашнина-Самарина, которого вызвали в революционный трибунал, там председатель, его же мужик, заявил ему, что они постановили его зарезать. Тут же лежал нож. Он нашелся: «Да, правда, я к.-д., и вы можете считать меня врагом народа, но относительно резания в вашей программе нет ничего». «Разве?» – и они заглянули в программу – «Правда, пока нет, но скоро будет». И отпустили его.

14 декабря

Вчера распространились слухи, что Ленин и Троцкий арестованы «правительственными» (какого правительства?) войсками, которые захватили Смольный и все вокзалы. По другим версиям, Ленин и Троцкий бежали в Москву.

По слухам, от Осколкова военная контрразведка, искавшая шпионов и сегодня занятая большевиками, установила, что в Москве работают три немецких штаба и что сюда ежедневно прибывают партии военнопленных, одетых в русскую солдатскую форму. Зачем? Контрразведка успела спасти многие материалы, например документ о том, что «Социал-Демократ» получил 75 000 рублей от немцев. Начальником контрразведки назначен известный им немецкий шпион. А в Москву главнокомандующим назначается Ермолов, то есть Муравьев (бывший пристав московский, Ермолов, который переменил фамилию и командовал войсками против Керенского).

Чайковский здесь. Кооператоры дали только 100 000 в распоряжение Учредительного собрания и обещали 4 1/2 миллиона, промышленники же ничего не дают, не верят и ждут спасения от диктатуры. Покровский у нас на заседании «Гол. М.», еще до бойни, сказал, что он знает, что Ленин получил деньги от немецких социал-демократов.

15 декабря

Сегодня утром заняты большевиками все частные банки в Москве. Во главе экспертов стоит известный Антонов, который должен вообще создать и укрепить тыл для борющихся с Калединым. Очевидно, занятие банков стоит в связи с тем, что большевики подозревают, что банки субсидируют Каледина.

Верховский поехал делегатом от эсеров в Киев. Сегодня в трамвае девочка-ученица села через переднюю площадку, кондукторша стала грубо высаживать ее, ссылаясь на постановление Советов, не разрешивших учащимся ездить (на трамваях), пока бастуют городские учителя. Публика заступилась за девочку, особенно солдаты, которые прямо потребовали, чтобы вагон шел дальше и окружили девочку. А в поезде кондуктор выпроваживал мешочников из II класса, приговаривая: «Вот, когда Троцкий издаст указ, чтобы без билетов ехать, тогда и садитесь, куда хотите». Симсон передавал со слов Кистяковского, что в Петербурге издан указ о конфискации всего имущества П. П. Рябушинского. Бедная Мария Спиридонова, она не верит в предательство Деконского – она его любит; теперь она затребовала весь (следственный) материал о нем себе.

18 декабря

Зинаида Рейнбот говорила Симсону, что союзники не вмешиваются в нашу анархию, чтобы дать возможность своим насмотреться на ужасы социализма, потом они (якобы) вмешаются. Национализированы банки. Нашлось 65 штрейкбрехеров. Служащие Государственного банка уговаривают всех служащих ходить в банки, пока нет денег (а их нет совсем – государственная экспедиция забастовала) и сидеть, чтобы все убедились, что не из-за их забастовки, а из-за большевиков нет денег.

19 декабря

П. делал операцию цыганке из Яра, она говорила, что на днях туда приезжали два «небольших» большевика с массой шампанского, вызвали цыган, устроили пение и пляску и прокутили 40 000 рублей в вечер.

Заседание домового комитета – действительно, центрострах! С. слышал, что Воронеж взят Радой, а Катя, приехавшая оттуда, говорит, что там все спокойно и во влас ти большевиков.

Мы начинаем не верить в Учредительное собрание. Немцы все распространяются – уже пять военных миссий в России. Говорят, что 21-го в Москве будет монархический переворот. То же говорилось раньше про ночь с 14 на 15 декабря, говорилось, что офицеры произведут ложные, безвредные взрывы, займут казармы и расправятся с непокорными – ничего не было. Пока факт тот, что из деревень около Нового Иерусалима приехало много красногвардейцев «защищать Москву». Звали их на казаков и Раду, но соглашались одни мальчишки. Это от Ани. Сегодня была сильная стрельба, как будто в Замоскворечье.

21 декабря Вчера на заседании Городского комитета н. с. постановили послать всем членам письма с предложением распространять идею неплатежа налогов. В Союзе защиты Учредительного собрания приехавший из Петербурга делегат передавал, что в Смольном очень прислушиваются к немцам (к немецким миссиям) и так как граф Кейзерман за открытие Учредительного собрания, очевидно, оно будет открыто. Вообще начинаются послабления, очевидно, в связи с ужасными условиями немецкого мира.

23 декабря

Народный банк был на днях открыт неприкосновенным, здесь с ним перестарались, в Петербурге его и не трогали.

Слесарь с.-р. с железной дороги бросает службу, не желая работать с большевиками, его спрашивают: «На что жить будешь?» – «Собрал немного». – «Сколько?» – «Шестнадцать тысяч рублей – с меня хватит!» Племянница Крашенинникова везла пуд меда и пуд пшена, хотели обыскивать, она не дает: «Да что вы ищете?» – «Провиант». – «Ну, у меня нет провианта, а только мед и пшено». Оставили с растерянными лицами. Ехать в поездах ужасно: сиденья ободраны, окна выбиты, все медное отвинчено, откидные верхи сломаны, в уборные нет доступа.

1 января 1918 года

Были несколько дней у Ани на даче. Там, на Поповской фабрике постановление – «идти просить Сергея Максимовича (Попова) вернуться и ввести все «по-старому», потому что нет хлеба и рабочие, и крестьяне очень испугались. Кроме того, там в потребиловке (местный клуб) говорят, что вся Россия уже решила к старому режиму вернуться, не соглашаются только две губернии: Московская да Петербургская (?!) Были у Сашечки, она рассказывала, что видела Толстую, бабушку Вырубовой, и та ей говорила, что у нее была мать Вырубовой – Танеева и была весела, как никогда, и мечтала пожить в ее чудесном имении. О Вырубовой же Сашечка слышала следующую версию: когда Коллонтай и Ленин изверились в социальной революции, Коллонтай решила отыскать Вырубову, явилась к ней, и они вдвоем составили план возведения на престол Алексея при регентстве Леопольда Баварского и Павла Александровича. По Сережиному рассказу одна его знакомая была у Ленина с ходатайством за Третьякова. Ленин послал ее со своей карточкой в свою канцелярию, и там к ней вышла Вырубова, которую она знает лично.

Шаляпин пел в Кронштадте в пользу кронштадтцев (удивительная дрянь!), а здесь в тот же день у него производился обыск красногвардейцами. Говорят, сейфы Лионского кредита затоплены правлением.

4 января

Говорят, что завтра на демонстрации в защиту Учредительного собрания будут стрелять. Артиллерии, якобы, дан приказ стрелять без предупреждения в каждую кучку людей. Солдатам роздано по 200 патронов. Все помещения, где должны были быть митинги, заняты уже сегодня большевиками. Газетам послан декрет не выходить до 10-го, а в случае ослушания грозят «решительными мерами». Сегодня их конфисковали при выходе и, говорят, что тут же конфисковавшие продавали их по высокой цене. Говорят, что рабочие на заводах и фабриках все теперь меньшевики и очень против большевиков, что в Крутицких казармах сегодня елка и лозунг: «Долой Советы!» Что в Петербурге большевики передают продовольствие в руки прежних исполнителей, так как сами не справились; что военные суды пришли в Неву для защиты Учредительного собрания и т. д. Один офицер был в штабе и хотел подать в отставку (ему 44 года), Муралов заявил ему, что скоро «все господа офицеры очень понадобятся». Верно, против немцев. М. Н. Покровский написал жене, что с миром все проиграно. А на фабриках неохотно идут в Красную гвардию: из тысяч – 20 или 30 мальчишек. Бабы плачут – «Да ведь она кончилась!» – «Другая началась». – «С кем же?» – «Да с какими-то буржуями».

5 января

День демонстрации в защиту Учредительного собрания. Нас собралось в партийной квартире к 12 часам человек двадцать пять. За ночь события значительно развернулись: красногвардейцы явились в типографию «Задруги», изломали стереотип и набор № 3 «Известий защиты Учредительного собрания», захватили, что нашли из воззваний по этому поводу, и арестовали Щелкунова, когда он туда явился редактировать номер. Его отвели в Александровское училище. Характерная черта: ему послышалось, что взводят курок, он обернулся. «Не бойтесь, – сказал красногвардеец. – Мы вас ни убивать, ни грабить не будем». В Александровском училище его долго водили по коридорам, ища «адъютанта», он сам им указал надпись на двери. Адъютант попросил его подождать, к нему все являлись за распоряжениями, и он посылал наряды в разные места; на столе куча ордеров на обыски и аресты. Наконец, Щелкунов взмолился. Тот спросил его, кто он. «Бывший сотрудник «Известий Совета солдат и рабочих депутатов». – «А теперь?» – «Ушел из-за большевиков, не скрою». – «Зачем приехали в «Задругу»?» – «Сговориться о перевозке машин». – «Покажите удостоверение, что работали в «Известиях». – Щелкунов показал. – Можете идти». И велел караульному провести его. Между тем в «Задругу» вызвали Озерецковского, и только что он оттуда вернулся и стал на дежурство от домового комитета – красногвардейцы с обыском и ордером именно у него, главным образом, обыскивать и, если что найдут, арестовать. Но у него нашли только коллекцию Толстовских портретов. «Толстой, Толстой», – бормотали обыскивавшие латыши и пошли дальше. Были очень грубы, особенно с женщинами. Озерецковский их сопровождал, как член домового комитета, и его принимали за руководителя, так что ему везде приходилось объяснять, кто он. Тут ввалилась вторая банда, и так им это все понравилось, что они отправились весь квартал обыскивать.

Выстрелы слышались с утра. Мы должны были (Годеиновский переулок на Арбате) из партийной квартиры пройти по Воздвиженке, мимо Манежа, на Театральную площадь. Дорогой на Воздвиженке какой-то железнодорожник, умолявший нас не идти: «Знамена рвут, стреляют, арестовывают», но мы пошли со свернутым знаменем. Пошли в обход Манежа, потому что около университета не пропускали. Стрельба все слышнее. Сняли знамя с палки, завернули в бумагу, чтобы донести. Дошли до Думы. Встречали несколько пленных, обсуждавших события. Повернули на Театральную площадь – пустота. Носятся грузовики с красногвардейцами с ружьями наперевес и пулеметами (на одном впереди студент с револьвером). «Расходитесь», – и грозят стрелять, да еще улюлюкают – мерзость! Тем все и кончилось. Говорят, что убито 100 чел[овек]. Комаревский, шедший нам навстречу, был задержан на Петровке залпами в толпу, которые делали мальчики красногвардейцы и «пленные немцы» – это вот цинизм уже. Чила тоже видела отряд пленных, шедший за отрядом красногвардейцев, и женщины в трамвае с возмущением говорили: «Вот они сейчас кричали «ура» немецкому красному знамени». В шествие Земского союза стреляли, и одного студента убили разрывной пулей в голову – от головы ничего не осталось. Щелкунов, продававший газету «Известия защиты Учредительного собрания», был остановлен тем же «адъютантом», который заявил: «Теперь уже мы вас построже арестуем», но отпустил. Убили какого-то извозчика на Поварской. А в Александровском училище Щелкунов видел массу пулеметов, снарядов и ружей, которые раздавали. Симсон видел, как везли ружья в запасный дворец к матросам. Задругская типография соединилась с Мамонтовской и «Московского Листка» – вышли с пением и знаменами (300 ч[еловек]) впереди рабочие в солдатской форме – первый грузовик с красногвардейцами с недоумением пропустили их, но у Манежа их окружили, потребовали снять знамена, те отказались, тогда те дали залп в воздух и они разбежались. Вообще впечатление отвратительное и в народе ропот – может быть, для Учредительного собрания и лучше, потому что скандал великий для большевиков. Вчера было большое негодование среди рабочих, пришедших требовать деньги к Совету, – те послали их в Думу, оттуда назад. Рабочие заволновались. Советские заявили, что разгоняли их пулеметами «У нас тоже найдутся пулеметы против вас», – заявили рабочие. Им выдали купонами майскими от уничтоженных декретом бумаг. На передней площадке вагона трамвая говорили (Папочка слышал), что в сейфах нашли только 6 миллионов рублей, которые предназначены для Прохоровских рабочих. Газеты до 10-го не выходят.

6 января

Ночью звонил Щелкунов из «Труда» – туда позвонили по телефону из Петербурга, что Учредительное собрание открылось. 244 голосами выбран председателем Чернов. Большевики потребовали ответа, признает ли Учредительное собрание их власть? Ответ неизвестен. На улицах бой, много убитых – к вечеру победа за большевиками. Здесь, на Петровке, с. р. удалось вчера выстроиться, было много рабочих, в них стреляли в упор, убит Алекс. Ратнер.

7 января

Сегодня пришли ужасные вести: убиты Шингарев и Кокошкин – убиты больные в больнице, куда был отдан приказ их перевезти из Петропавлоской крепости. Там в их палаты, которые были рядом, на смену красногвардейцам явились по пять матросов. Сиделка, бывшая у Кокошкина, вдруг услышала выстрелы в палате Шингарева, бросилась туда – он весь в крови, и в тот же момент послышались выстрелы в палате Кокошкина. Кокошкин убит двумя пулями в голову, а Шингарев пятью в грудь – он еще жил около часу.

Учредительное собрание распущено декретом Ленина, как контрреволюционное, и Конвент не будет собираться – вся власть Советам. В Ростове опубликованы документы, ясно показывающие, что Ленин и Троцкий субсидировались Германией и после революции.

8 января

Слухи растут. Утром племянник Кишкина прибежал в бюро (н. с.) партии сообщить, что убит Кишкин, но днем он сказал, что банда матросов врывалась в Петропавловскую крепость, но что гарнизон с оружием не пустил ее. Говорят, что Церетели ранен во время речи, что Коновалов покончил самоубийством (это передавали из «Утра России»), что Чернов казнен, убит, растерзан и т. д.

В почтамте сегодня публика очень волновалась из-за слуха, что сегодня казнь Церетели (декрет о смертной казни якобы обнародован). Стааль передавал, что Ленин бежал, а Штемберг повешен. Вообще, слухов без конца. Но Учредительное собрание распущено декретом и им же отменен Конвент. Говорят, что убит Ефремов и что покончил с собой кто-то из видных эсеров.

9 января

Действительно, один эсер покончил с собой. Остальное не подтверждается, только о Чернове говорят опять и сегодня, что он убит. Сегодня была большевицкая демонстрация, часть которой мы видели выходящей из их штаба (Александровское юнкерское училище). Впереди на шести клячах ехали какие-то субъекты странного вида, потом матрос и еще двое несли знамена. Потом ехал офицер и какой-то чин верхом, далее восемь музыкантов трубили Марсельезу, а за ними наряженные в юнкерские шинели 200 немцев пленных (очевидец сказал мне, что слышал команду по-немецки [слышал] и как они говорили по-немецки, да и лица у них были не русские) и переряженные солдатами штатские, потом одна пушка, автомобиль с сеном, очевидно, для пушечных кляч, потом автомобиль с барышней и пулеметом и грузовик с военными и сестрой милосердия. Мимо нас в это время браво проследовал какой-то субъект из Вампуки: красные штаны и каскетка, локоны, декольте и жабо, серая шинель и волочащаяся кавалерийская сабля – верно, мечтает, что он Сен-Жюст. Когда мы возвращались с панихиды, по Волхонке шло большое шествие, вероятно, из Хамовников.

Когда подошли к Арбатской площади, начались отдельные выстрелы. Потом пошла трескотня, и все ринулись бежать, говорили, что с Никитского бульвара стреляют, а им в ответ – из Александровского училища. Самая главная свалка была на Красной площади, где собралось много зевак – при первых выстрелах все бросились, топча друг друга (все это видел н. с. Кочетов), выбивали стекла магазинов и лезли внутрь. Извозчики давили упавших. Красногвардейцы бросились обыскивать дома, подозревая провокацию и в «Славянском базаре» арестовали и избили 15 офицеров стражи (домовой), их потащили в Совет, говоря «Там споем им вечную память». Говорят, что сигнальный выстрел был дан из Дома советов, так как пальба началась везде одновременно. Щелкунов объезжал лазареты – много раненых, есть убитые, главным образом, все большевики. Раны были часто в пятки (ложились). Мальчик 12 лет говорил, что был ранен на Цветном бульваре, где нес знамя. Есть раненые немцы. Знакомый Сыроечковского спросил их по-немецки, почему они участвуют – они прямо ответили: «Kaiser Wielhelm und Deutschland über alles», раненых больше, чем пятый. Вчера Николай Васильевич попал на заседание штаба Красной гвардии и услышал там ряд ордеров об арестах видных к.-д., до тридцати человек, предположение о ликвидации комитетов народных социалистов и «Единства» и, наконец, арест боевой дружины н. с-ов – такая глупость. Они все же постарались известить к.-д. Говорили, что ночью в 4 часа должен быть взорван Совет, но, конечно, ничего не было. Перцев рассказывал со слов приехавших с фронта учеников, что там остались одни мародеры, которые торгуют всем, что брошено там, главным образом провиантом – мыло 1 фунт меняют – у немцев на 2 ножниц; 1 фунт хлеба на 6 ножниц. Батареи и пулеметы стоят без людей, всеми покинутые. Порядочных солдат не осталось вовсе.

13 января

Некоторые утверждают, что первыми стали стрелять с.-р. из пулемета с крыши рядом; другие говорят, что во всех частях города были провокационные выстрелы, за которыми последовала пальба. Факт тот, что в воззвании «Ко всем» Совет рабочих и солдатских депутатов заявил, что это буржуазия и зовет всех на борьбу с ней весьма энергично – опять нанесли утихшую было травлю. Масса обысков – ищут оружие (и припасы). Когда С. дежурил 10-го, он слышал какой-то шум, ему казалось, что сейчас начнут ломиться, потом все утихло. Оказывается, на автомобиле приезжали вооруженные люди, обезоружили сторожа-студента перед домом, он отвел их к коменданту, у того тоже взяли оружие, потом хотели идти к председателю домового комитета, но не пошли.

Пришла телеграмма от членов Учредительного собрания, чтобы не устраивать забастовки всеобщей, как предполагалось. Английский консул сказал Шлиппе, как передавал Борис Евгеньевич (Сыроечковский), что союзники решают оккупировать Россию, ибо Учредительное собрание разогнано, большевицкая власть признается далеко не всеми, следовательно, власти нет, Россию надо спасать от анархии, надо создать ей власть, для этого введут международный корпус и водворят порядок. Попросту говоря, им кажется опасной анархия, которая может переброситься и к ним, да и лакомый кусок упускать неохота, вот и прикрываются благородством. На Парижской конференции это, очевидно, обсуждается, тем более что прямо даже написано, что там вырабатываются условия мира, может быть, приемлемые и для центральных держав. Тогда они все вместе разделят сферы влияния. Владивосток тем временем уже занят японцами.

17 января

Вчера Симсон говорил, что его знакомый был у Муралова. Вдруг докладывают, что пришел какой-то генерал Муралов, попросил позволения принять его в присутствии знакомого Симсона. Тот согласился. Вошел генерал, очень старый, чуть не севастопольский герой. Муралов встал ему навстречу. Генерал: «Я к Вам прихожу не как к командующему войсками, а как человек к человеку. Всю жизнь служил, теперь жил на пенсию с семьей. Как же жить на 7 руб.?» Муралов: «Потерпите, Ваше Превосходительство», потерпите немного, я думаю, мы не протянем дольше двух месяцев».

Соня рассказывала, как депутация раввинов и евреев была у Троцкого, умоляя его именем его народа не вести такую политику, которая обрушится на евреев же. «Я не еврей, – сказал Троцкий, – я член интернационального пролетариата». «Но есть же Егова», – возопил раввин. – «Для меня нет». – «Это не значит, что его нет, и что он нас не покарает», – ответил раввин и разорвал свое покрывало. Говорят, что Троцкий побледнел, когда тот пригрозил ему гневом Бога, но это маловероятно. Один простой солдат как-то сказал: «Отменил бы царь запрещение водки и сидел бы спокойно до сих пор на своем престоле», – глубины этой мысли он не понимает сам. Говорят, что Франция объявила России войну, но, может быть, это смешали с оккупацией.

18 января

И. Ос. и Ж. рассказывают чудеса о собранных военных силах, вплоть до артиллерии, стоящей чуть ли не под Москвой. Меньшевик, бывший у нас в прошлый понедельник, говорил, что на меньшевистской конференции, на которой было 300 чел[овек] (60 % рабочих), единогласно высказывалось стремление к восстановлению буржуазного строя. Также единодушно прошло предложение послать сочувствие партии Народн[ой] Своб[оды] в потере «истинных борцов за свободу народа – Кокошкина и Шингарева». Только одна высказалась против, но на нее кричали: «Пойдите к Ленину!» В среде рабочих поправление. На заводе Рабенек в Щелково рабочие постановили просить вернуться прежнюю администрацию и послали заводской комитет к самому Рабенеку. Три раза возвращался комитет с заявлением, что не застал Рабенека. Послали в четвертый раз проверить, поехали следом и убедились, что заводской комитет сидит в чайной, а к Рабенеку и не ходил. Это только озлобило и укрепило решение.

21 января

Приехал Сергей Сергеевич Анисимов из Петербурга – там голод растет: хлеба из мякины (выдают) четверть фунта на два дня. Рассказывал разговор, слышанный от солдат: тридцатипятилетний артиллерист объяснял хорохорившемуся юнцу: «Как хорошо было в марте, все друг другу верили. И Милюкову, и Родзянке мы верили. Беда в том, что у них программы не было. А в мае приехал Ленин со своими жидами и программу привез самую для нас подходящую. Но им мы не верим, потому и вся эта заваруха пошла. Вот если бы те да взяли эту программу – дело было бы не то. «Мы ведь и теперь им верим!» – очень метко. С. видел эсера, члена Учредительного собрания, который утверждает, что, когда матросы потребовали расходиться, эсеры послали Черному записку: «Просим не закрывать заседания», получив ее, он объявил: «Закрываю заседание». Они бросились к нему в полном недоумении, а он говорит: «Да ведь вы сами просили закрыть!» Говорят, что Ленин не лежал, а катался по полу от смеха все время речи Чернова – говорят, признак прогрессивного паралича.

25 января

Говорят, что в Орехово-Зуеве на собрании рабочих выступил меньшевик с речью: «Большевики вам обещали хлеб, мир и свободу, а что дали?» С ответом выступил большевик: «Товарищи, когда же мы обещали вам хлеб?» – и весь зал закричал: «Обещали, подлецы!» Фабрики Рабенек и Гусь-Хрустальный просят вернуться старую администрацию.

(Записать про Савинкова и Лунина. Любавский на совещании общественных деятелей).

31 января

В прошлый понедельник окончательно развалилось предполагавшееся объединение всех государственно мыслящих партий. Зато там был Савинков, который сделал очень интересные сообщения: на Дону было три организации: 1) Алексеева – самая правая, в нее вошли все офицеры, даже гвардейцы; 2) Корнилова – более демократическая, с ядром из его полка и 3) Савинкова – левая. Они все объединились, причем войсковое правительство поставило условием, чтобы в коллективный орган, стоявший во главе, вошел Каледин и представители демократии – Агеев и Мазуренко. Главнокомандующий – Корнилов. Офицеров – 2000, подтягиваются еще. Они нанимают (деньги дают союзники) дикую дивизию, которую нечем содержать на Кубани; переговоры с поляками и чехословацкими войсками (т. е. австрийскими?). Савинков думает, что, если в течение ближайших трех недель большевизм не захватит казачество (он силен среди приходящих с фронта полков, но его нет на местах), то у них уже будет достаточно (сил) для организации движения. Среди казачества развивается большевизм, это он видит ясно. Кроме того, весь штаб состоит из таких определенных монархистов, как Эрдели, Янушкевич, Деникин и др., а офицеры-гвардейцы ведут себя очень нетактично, ходят и на улицах поют «Боже, царя верни»! Происходят кровавые столкновения. Когда его спросили, не чувствует ли он, что помогает монархизму, он ответил: «Нет, Корнилов – не монархист, Алексеев – этого не проявляет и (его) всегда можно удержать». С. он сказал: «Ну, а если я буду во главе?», – т. е. в качестве диктатора. «Вы хотите спасать демократию, а я – Россию!» – «Вешать и расстреливать будем без сострадания» и т. д. Все же он авантюрист с хорошими, благородными побуждениями. Тут же Кускова рассказала, как приезжали матросы Черноморского флота, которые хотят спасать Россию, но не знают как. Ходят всюду, говорят речи против большевиков, а сами от них недалеки.

Во вторник вечером был Павел Сергеевич П. и рассказал много интересного. Во-первых, как на собрании Московских общественных деятелей под председательством Родзянко один оратор позволил себе назвать Керенского жидом. Родзянко остановил его, говоря, что это неправда, а сидевший рядом с Павлом Сергеевичем Любавский стал утверждать, что нет, это правда, ибо он женат на еврейке и, значит, сродни евреям. Говорил, что Родзянко прекрасный председатель, а Евгений Трубецкой очень плохой. Потом он рассказывал про Бари, как к нему явились в половине восьмого утра на автомобиле четыре элегантных молодых человека, вооруженные. Они потребовали, чтобы он ехал с ними в Совет солдатских депутатов в революционный трибунал. «Что так рано?» – «Так надо». Дали напиться кофе, были очень любезны, но знакомому его не позволили его сопровождать. Посадили и повезли. Вдруг поворачивают в Лесную (везли из Петровского парка), он говорит, что ведь Совет и трибунал в генерал-губернаторском доме – «Теперь переведены к Виндавскому вокзалу». У вокзала свернули в переулок. «Вы меня куда-то хотите завезти». – «Вы слишком нервничаете, мы завяжем вам глаза». – «Все равно, я буду по ходу машины знать, куда едем». Глаза завязали. Наконец, привезли в Перловку, ввели в большую избу, масса вооруженных: «Мы анархисты-индивидуалисты». И горячо принялись убеждать его, чтобы он не путал их с анархистами-коммунистами. – «Но зачем вы меня привезли?» – «Сейчас отпустим, только обещайте уплатить нам 800 тысяч рублей». – «У меня их нет». – «Соберите со знакомых, а то мы убьем вас». – «Никто мне не поверит, дайте бумагу». Они согласились и дали удостоверение за подписью его и комитета. Он сторговался на 100 или 200 тысяч. Они проводили его на железную дорогу. Вернувшись, он обращался к Маршалку, который снарядил экспедицию, и Бари в костюме пастора должен был вести их. Дальнейшего еще не знаю. Еще появился прапорщик Лунин, выведший первый полк в момент революции, и с тех пор совсем скрутившийся. Он сопровождал шведов в поездке по концентрационным лагерям, брал с них деньги на кутежи и т. д. Он явился к С. пьяный и требовал ночлега. Еле выставил его С., дав 10 рублей. Оказывается, он же явился к своему школьному товарищу Лямину и, застав там гостей, будучи навеселе, стал рассказывать, что он анархист-уникалист, приехал из Парижа и привез с собой 32 таких же зверей. На другой день он явился к тетке Лямина и, заявив, что он по рекомендации ее племянника, сказал, что у него есть такой снаряд, от которого мигом взлетит ее дом, но что, если она уплатит 2000 рублей, все будет цело, и он гарантирует неприкосновенность. Она обещала ему ответить, и сама отправилась к племяннику, который никого к ней не посылал – решено денег не давать.

В воскресенье был у нас Ив[ан] Мих[айлович] Ч. Рассказывал, что в Жиздре – комиссар немец под ложной фамилией Медведев. И здесь комиссар Екатерининского института немец, фамилия Малиновский, – он натравливает низших служащих на учителей и др. А в Козельске было так: приехали 25 солдат, выбрали 12 комиссаров, один из которых явился упразднить Думу, а в Думе его встретил великан гласный, прасол, да прямо с кулаками: «Вы, – говорит, – народные избранники – вот кликнем завтра вече и посмотрим, какие вы избранники». Выгнал, и все комиссары скрылись, а Дума созвала набатом вече. В это время подошли поднятые комиссарами крестьяне, и началось сражение. (В Козельске 15 лет, как кончились кулачные бои). Заключили перемирие на том, что с церкви собрать по 500 руб., а с купцов по 2000 р. Подошли к первой церкви, вдруг набат, опять все бросились в драку. – На этом обрываются его сведения. Об убийстве Шингарева и Кокошкина он говорит, что уже раньше в Петропавловскую крепость врывались матросы, чтобы убить Шингарева, Кокошкина и Долгорукова, но поручик, начальник стражи, не пустил их, говоря, что ключи потеряны, а те уже и письма прощальные писали. Адмирал Колчак говорил Маклакову, что в Балтийской флоте выбиты все офицеры, составлявшие ценность флота, теперь то же в Черноморском, он видит в этом немецкую руку, ибо заменить их невозможно – флот обессилен.

В Глазной больнице старшим врачом был Головин. Другие врачи попросили Кишкина сместить его, как черносотенца. Кишкин устранил его, оставив (ему) квартиру. После большевицкого переворота низшие служащие просили его вернуться и подали заявление в Совет о назначении его старшим врачом, ибо больница при других падает. Пришла бумага от Рогова, но Головин не счел возможным согласиться и сказал низшим служащим, что он монархист. «Это нам все равно, только бы больница шла». (Главный мотив, что к Головину ходили богатые больные, и швейцарам и служащим были доходы, теперь же нет). Но врачи убеждали служащих, что все это интриги Головина; и еврейчик какой-то донес в Совет, что Головин монархист, у него (сделали) обыск, ничего не давший, и приказали выселиться в три дня. Он поехал объясняться.

В Софийской больнице все обошлось хорошо, потому что низшие служащие порядочные люди и прямо говорят, что понимают, что без интеллигенции нельзя. В воскресенье был Крестный ход – грандиозный. Накануне у всенощной – всеобщая исповедь, причем в Дорогомилове какой-то солдат начал громко ругаться, вышел скандал, часть бросилась на него, часть – в паническое бегство. Утром все причащались, оказывается, было сильное пощение. Во время Крестного хода участники останавливали трамваи и заставляли вожатых снимать шапки. «Мы что ж, тоже в Бога веруем», – говорили те. У Спиридония за всенощной говорил речь старик, во многих церквях говорили другие и священники тоже, в одном месте был выставлен портрет царя. Зять Комиссарова при открытии сейфа ловко извлек пакет с 30 000 руб. «У меня тут векселя», – сказал он, и они поверили. Говорят, что выкупить векселя теперь ничего не стоит в С[овете] Р[абочих] и С[олдатских] Депут[атов] по 10 коп. за 1 руб. – там уверяют, сидит Модль. Рейнбот вынула все деньги из банка, потому что дала взятку Попову, пройдя в банк в день его закрытия за 25 руб., данных сторожу. Екатерина Карловна (Деккер) говорила, что военнопленные немцы пошли прямо огромной толпой к окопам, но немцы их не приняли, и они вернулись обратно сюда. Забастовка в Германии подавлена.

Цены – 1 пуд муки до 140 руб., 1 фунт мармелада до 12 руб., изюм – 8 руб., мясо до 4 руб. и т. д.

Мира не заключили, а войну кончили, так и объявили, так что немцы остолбенели.

В Берлине, откуда приехала знакомая miss Cotes, англичане сильно голодают – 1 фунт мяса на человека на неделю, 1 платье каждому, 1 пара башмаков на деревянной подошве из материи – всем одинаково. Настроение там подавленное и о поезде не мечтают. Выпущено фальшивое, очевидно, воззвание Корнилова с призывом к восстанию против большевиков. Говорят, что сторублевки отправляют в Германию – это сказал служащий в банке. А между тем великий князь Михаил Александрович продал евреям свое Брасово за 25 миллионов рублей и половину получил наличными. Все вещи Ольги Ивановны в деревне распроданы с аукциона, кроме дома и сарая.

Кухарка Владимира Сыроечковского внезапно из большевички обратилась в монархистку. Оказывается, к ней приехали родственники из деревни и заявили, что разделили ее землю в силу большевицкого указа, так как она на ней не сидит. Теперь она вопит, что при царе было лучше, так как она владела (землей) и отдавала в аренду.

С. говорили, через Курова, что большевики два часа уговаривали Михаила Александровича принять корону, он отказался, потому что не на что опереться – армии нет, а на немцев он не хочет. В «Русские Ведомости» пришло известие, что Германия решила поддержать Финляндию против Красной гвардии. Теперь большевики переговариваются с Павлом Александровичем. А здесь, в Москве, черносотенцы мечтают и, кажется, не только мечтают о восстановлении Николая II, причем якобы он согласен на один месяц, а потом передаст Алексею. При этом условие – полная амнистия. Будто Николай II согласен. Говорят, что во Франции сильное монархическое движение в пользу Альберта бельгийского. Афонин, берущий деньги для районных дум, не забыл и себя – у него миллион на текущем счету. Банковские служащие говорят, что при выдаче происходит страшный грабеж. Кононов (Сергей Иванович) слышал на улице, как один красногвардеец, вооруженный, говорил другому: «Du wirst doch ihm geborchen» на чистейшем немецком языке.

4 февраля

Приехал из Севастополя Мякотин – он присутствовал там при избиении офицеров. Соц. – рев. с викжели, он же способствовал их бегству, причем, как только собирались, он им должен был говорить на их речи, что общего ничего нет. В Севастополе было убито 30 офицеров, остальные бежали в Симферополь, там они сорганизовали 800 человек, которые учились артикулам на площади, но их по-настоящему не сорганизовали, во главе (стояло) 300 офицеров. Матросы в количестве 7000 двинулись на Симферополь, и все разбежались – там убито до 300 офицеров, а матросов только шесть человек. Говорят, что Ленину разгон Учредительного собрания стоил 5 миллионов, каждому участнику платили 5000 р. Банки частные, по словам мужа Нади Билешовой, уже были переданы немцам вместо национализации. Банковские комиссары на днях, говорят, совещались о том, как бы удирать подобру-поздорову, пока они набрали себе довольно денег (сотни тысяч каждый), страшно с ними ходить. Говорят, часто, когда убивают солдата, у него находится до 100 тысяч. Севск изгнал большевиков – «надоело, что нас режут», и сам сорганизовался. Ехал М. ужасно до Тулы от Севска, нельзя было двинуться, солдаты не выпускали, и только в Туле публика умолила выпустить ее на 5 минут, а то все погибали и двое суток не ели и не пили, только мочили губы.

С. слышал, что Муралов купил ресторан «Гурзуф» – вообще, большевики наживаются, и создается новая буржуазия. Никак не могут точно определить, кто такое Муравьев, командующий войсками большевиков против Киева: по одной версии, он – Ермолов, пристав, убивший в 1905 году д-ра Воробьева, по другой – он участник еще Японской войны, основатель ударного батальона, беспринципный человек, удящий рыбу в мутной воде и якобы его воспитательница известна. Он, говорят, только лицом похож на Ермолова. Видела Мякотина – так приятно, что он с С. сходится во взглядах. Говорил об ужасах убийств в Севастополе; о бестактности офицеров, которые в своей компании постоянно говорят о палке и кулаке, необходимых для солдат. Он опровергает слова Колчака, говорит, убили разных, отчасти дрянных; убили, например, в Симферополе местного фабриканта по списку, который штаб перед бегством оставил, а в нем значились те, кто пожертвовал на организацию войска против большевиков, (убили его), как сочувствующего реакции и готового содействовать ей. Убиты таким образом Шнейдер, местный благотворитель, устроивший массу школ, один спекулянт и др. Он свидетельствует о полном ничтожестве офицеров, говорит, что эсеры викжелили, и что, когда выносится протест против убийств, они отказались подписывать его, потому что могут, мол, только с разрешения комитета, потом комитет вдруг потребовал расследования «преступлений убитых» якобы для того, чтобы обнаружить и разоблачить убийц. С.-р. там 26 000, и их лидеры утверждали, что они знают, что многие с.-р. матросы участвовали в грабежах и убийствах. Когда матросы решили обыскивать весь город и при этом грабили и добрались до рабочего квартала, рабочие постановили встретить их ружьями, те испугались, но через два дня постановили обыскать всю буржуазию, и рабочие не выступили с протестом.

Волк-Карачевский (Василий Васильевич) сообщил, что Рада двигается из Житомира на Киев с двумя австрийскими корпусами, и что до Луцка уже проложена железная дорога. Мякотин очень против отселения Украины, он даже к федерации относится отрицательно. Это его расхождение с С.

Я забыла раньше записать, что матросы, бывшие у Кусковой, рассказывали, как просто большевики захватывают города: сражений не бывает – приедут, немного постреляют, а из города им навстречу выходят большевики, и весь город переходит на их сторону.

Сидоров (Николай Павлович) рассказывал про опального Варнаву, которого посетил. Был на его обедне, тот служил с подъемом и умеет действовать на толпу. Обедал у него, он всех приглашает. Теперь слышал, что он явился в Арзамас, и там служил в соборе с огромным подъемом и говорил против большевиков – успех поразительный.

5 февраля

Сегодня Мякотин завтракал у нас, говорил, что он предсказывает только одно: пробуждение великороссийского чувства национальности: «Зверь уже проснулся», – сказал он; он видит это пробуждение в той ненависти, с которой матросы относились к восставшим против большевиков татарам: «Как смеет проклятая татарва!» Он говорит, что за большевиками идет это самосознание, хотя большевики вовсе не во имя его действуют, но украинцы, например, инстинктивно поднялись за великороссов против своей Рады, хотя сознательно они шли за большевицкими лозунгами, ничего общего с национальный самосознанием не имеющими. Он считает, что это, может быть, то хорошее, что идет за ними, хоть и помимо них, это, может быть, спасет Россию, хотя неизбежно выльется в погромах. «Австрийские корпуса, если их двинет Рада, найдут могилу в Киеве», – сказал он. Я напомнила ему его пророчество весной, что мы дойдем до Московского княжества – тогда не верилось этому, теперь мы уже близки.

Он рассказал, как весной Керенский приезжал к нему советоваться, предварительно предложив ему ряд должностей. Советовался по поводу иностранной политики, когда в Совете солдатских и рабочих депутатов началось недовольство: «Скажите им всю правду», – посоветовал Мякотин. «Я не могу, ведь я же товарищ председателя Совета и среди министров мне приходится молчать». Он плакал и рыдал, что его считают изменником. Мякотин указал ему на Милюкова, который, чувствуя, что он не изменник, предоставляет считать себя кем угодно. Мякотин предлагал, что целая группа придет его поддержать в Советах солдатских и рабочих депутатов, а он развернет всю правду. Через несколько дней Керенский, никого не позвав и минуя Исполнительный комитет Совета выступил в Совете с речью о доверии ему, только частично воспользовавшись советом Мякотина, вызвал бурю восторга, и на полторы недели недовольство замолкло, потом вспыхнуло снова, и когда министры поставили на обсуждение вопрос, он дипломатично заболел. Мякотин находит, что он истерик и часто не исполняет того, что говорит. Я защищала Керенского. Мякотин считает, что вообще все наши министры были слишком малодушны – они отступали слишком поспешно; так в апреле к.-д. слишком легко сдались на вступление социалистов, а последнее время правительство совсем опозорилось. Он говорил о соц. – революционерах в Севастополе – Фундаминский, назначенный комиссаром флота, наивно говорил ему, что он согласился, хоть и ничего не понимает, потому что могли назначить и похуже, а когда матросы приходили к нему спрашивать, надо ли исполнять то или иное приказание адмирала, – он совершенно не понимал слов Мякотина, который говорил, что он (Фундаминский) самым фактом, что их принимает по этому поводу, разрушает флот «Вы слишком большижесились», – говорил он (Мякотину). Потом утверждал, что «массу надо обманывать, что без демагогии нельзя, и хотя, сидя дома, вполне одобрял к.-д., выйдя на площадь, начинал их громить «для борьбы с большевиками».

6 февраля

Цены извозчиков упали: с Курского вокзала в Долгий переулок (Девичье Поле) – 10 руб. с Мякотина (взяли) с вещами; от нас в Долгий – 4 руб. вечером без торга, причем извозчик заявил, что за весь день ничего не выработал. Дьякон за ектиньей сегодня вставил прошение: «Упокой души всех, павших за царя и отчизну». Слышала Шполянская. Объявлена Священная война. Немцы наступают.

8 февраля

Вчера на заседании нашего Городского комитета обсуждался вопрос протеста против позорного мира, на который идут большевики, – протест всеми способами. Щелкунов сообщил, что из Смоленска в «Вечернем Времени» получено известие, что Германия прибавляет два условия: 1) чтобы заключить мир с правительством, признаваемым всей страной, и 2) гарантия личности немецких и русских граждан. Очевидно, у большевиков все было заранее условлено с Германией, и весь отказ от мира был одной комедией, теперь же Германия показала им нос. На улицах небывалое, радостное оживление – уродливая радость, что немцы принесут порядок. Извозчики рады, что «мостовые будут лучше». Кухарки, как заявила Малшина, что «эту дрянь (большевиков) выгонят и будет порядок». Возвращаются городовые. Перед домом Лешковской стоит прежний, отдает честь: «Скоро мы все вернемся», – говорит ей. И действительно милиционер заменен красногвардейцем, а под их маской городовым. Идет полубуржуй и солдат: первый говорит радостно: «То-то зададут немцы большевикам». – «А нам что». Отвечает солдат: «Все равно». Даже в речи Ленина слышно, что они чуют свой карачун.

9 февраля

Вчера были самые невероятные слухи, благодаря тому, что немцы идут. Волк-Карачевский говорил у нас в клубе, что сегодня Совет солдатских и рабочих депутатов бежит из Москвы, что немцы взяли Смоленск, что Бологое в руках пленных. И нос совсем повесил. Его жена добавляет, что получила из Вологды письмо, что там ждут со дня на день английской оккупации. Сегодня слышали, что союзники заключили мир с Германией и разделили сферы влияния. В нашем клубе Толстой Павел Михайлович делал доклад вчера об Украине и о Киевских ужасных избиениях. Анисимов читал резолюцию Кооперативного съезда против большевиков – за Учредительное собрание. Слухи Волка – все ложь по сегодняшним газетам, только вчера во «Власти Народа» отмечено, что немцы объявили своей Александровскую железную дорогу до Москвы.

12 февраля

Вчера с последним, верно, поездом вернулся С. из Петербурга. Выехал он ночью с 10-го на 11-е и ехал около 40 часов в товарном вагоне на своем чемодане с двумя бутербродами. На станциях, кроме Бологого, никакой еды. В Бологое (около 12 часов ночи 11-го) он купил кусок гуся. Он был один интеллигент среди солдат и 5 матросов с огромными тюками (верно, награбленного). Матросы и солдаты были с ним товарищески любезны, один дал свой чемодан, чтобы лучше сесть, другие угощали чаем, но так как ему было противно, он взял у них в свой стакан кипятку и развел плитку кофе, размешав ручкой от зубной щетки. Матросы уже в Любани выломали печку из другого вагона и стали топить, так что было сверху тепло, но ночами страшно холодно (дома после коньяка не могли согреться). Еще в Петербурге у С. явилось чувство, что в субботу он не уедет (и действительно, в ночь на субботу прекратилось движение), и он поехал на вокзал в 8 часов вечера в пятницу; вокзал был оцеплен красногвардейцами, которые пускали солдат с отпусками, а пассажиров с билетами, но вокзал был битком набит. Пять поездов один за другим отходили, их подавали уже набитыми, тогда толпа бросалась на них, но влезть было нельзя, кто-нибудь выбивал одно окно и, как по сигналу, сыпались все стекла, люди лезли в окна. На один из поездов С. удалось влезть в прицепленный вагон II класса и занять верхний диван, при влезании он расшиб себе ногу о подножку, так как влезал с земли, оборвалась ручка у чемодана, потому что сзади его старались сорвать с подножки, и ему пришлось чуть не врукопашную вступить. Потом объявили, что вагон испорчен и не пойдет, публика не верила и не хотела вылезать. Когда поверили, то оказалось, что другой поезд уже битком набит. С. решил ехать на подножке, стал, но когда поезд тронулся, он сообразил, что солдаты, наполнявшие вагон, спихнут его, как штатского, и спрыгнул. На локомотиве, куда он попытался (было) устроиться, было столько народу, что машинист сказал, что больше нельзя. Наконец в третьем часу ночи подали 75 товарных вагонов, и он влез. Каждого нового влезающего сверх того, что влезло сначала, уже не пускали, образовав сразу что-то вроде содружества для обороны вагона. «Какие же вы товарищи?» – говорили им, но они не пускали. Резкая разница между матросами и солдатами. Матросы все вооружены и без отпусков, солдаты – без оружия и с отпусками. Матросы спрашивали солдат: «Как вы отдали оружие?» – «Да нас загнали по 10 человек для проверки отпусков, окружили красногвардейцами и отобрали» – «Зачем отдавали, я бы один 10 красногвардейцев (ругань) зарезал бы». И начинается страшная ругань красногвардейцев, что они грабят, что у одного нашли 15 тысяч, и т. д. Когда заговорили о войне: «Довольно мы в окопах три года сидели, пусть они теперь повоюют». Они – красногвардейцы. «Они работали на оборону, были на учете, теперь заводы закрываются, они и идут в Красную гвардию, пусть повоюют, да они разве куда-нибудь годны», и т. д. «А если немцы придут?» – «Пусть порядок заведут». Ехал рабочий-сектант, говорит им: «Вот вы Бога уничтожили, а он всех ваших богов уничтожит». Матрос решил, что подразумевается Ленин и компартия и говорит: «Конечно, Ленину и другим теперь уже конец». Сер. спросил: «А если монархия?» – «Пусть; плохо будет – опять свергнем». И пустились в рассказы про Распутина и про всю грязь его, не щадя царицы и царевен.

С. говорит: «Это их личное дело» – «Оно конечно». Потом о Вырубовой стал солдат говорить, что жил на Гороховской, так ее к Распутину два раза в неделю в колясочке возили, будто ноги болят, для исцеления, а она такое с ним разделывала, и т. д. С. говорит: «У нее, правда, ноги разбиты». – «Знаем мы, как разбиты». Вообще, фетиш царя и его дома развенчан совершенно. О Боге пять часов матрос спорил с сектантом, вытащили Библию, и матрос говорил очень разумно (не по-большевицки) об отделении церкви от государства: «Если ты говоришь, что девка без венца не идет, строй церковь, нанимай попа и хоть десять раз венчайся, только с государства на это денег не бери». Но большинство солдат было на стороне солдата, который сказал: «Как же это, значит, одни дети законные, а другие – незаконные?» – «Нет, все законные», – ответил матрос. Но с этим не согласились. О «буржуях» ни слова, вся ненависть к Красной гвардии. Денег у них (б[ыло]) много – свободно платили 2 р. 50 к. за маленький бутерброд, молоко, 2 р. 50–20 папирос, 4 руб. – кусок гуся и т. д.

В Петербурге в нашем Центральном комитете мнения разделились – все трудовики за то, чтобы работать с большевиками на оборону, народные социалисты – без большевиков. Прошла резолюция народных социалистов, прошла она и в объединенном заседании представителей всех государственно мыслящих партий от с. рев. до к. д. включительно. Странно, что народный социалист Станкевич предложил себя большевикам для обороны, он там (в Центральном комитете) был, но об этом своем шаге молчал. Среди народных социалистов полная солидарность. Городской комитет (партии), состоящий из трудовиков, потребовал пересмотра, но они говорят такие глупости, что вряд ли перерешат, С. в этот момент уехал. Вчера ему пришлось доложить об этом на московском межпартийном заседании, причем события уже пошли вперед. Германия согласна на мир плюс новые условия, указанные в газетах, и одно там не указанное: «оккупация Москвы и Петербурга немцами для организации правильной демобилизации и слежении за исполнением условий». Это передавали из Совета народных комиссаров. Наш Центральный комитет решил сам организовать отряды для борьбы с наступлением немцев, но теперь дело меняется. Собирается Учредительное собрание, и все должно сосредоточиться вокруг него, какое бы оно ни было. Оно соберется скоро, но не в Петербурге и не в Москве, очевидно. Еще сообщил Филатьев, что союзники заключили с немцами мир. Говорят, что московские генералы готовят серебряное блюдо для хлеба-соли немцам. Вчера вдруг в гимназии Дервиз бал – он прошел особенно оживленно из-за радости о приходе немцев. Какое-то безумие охватило всех, и все забывают родину, думая только о своей сохранности.

Чем общество лучше народа, который отказывается идти против немцев, устав от войны? Говорят, что из Минска отошло 27 поездов с болеющими солдатами. Говорят о монархическом заговоре, открытом в Москве или Петербурге. В типографии «Задруга» хотели конфисковать линотип. Анисимов поехал к Бончу, тот вышел к нему, как побитая собака, и сейчас же добился перерешения. Но местные исполнители не желают подчиняться. Они, впрочем, так неумело его (линотип) разбирали (10 часов), что возчики уехали, тогда они оставили во дворе и сказали, что завтра приедут. Пользуясь бумагой Бонча, рабочие поставили его мигом на место, и на следующий день те остались с носом – все пошло на пересмотр. Рабочие в типографии «Задруга» были все большевики – теперь нет ни одного.

13 февраля

Вчера вечером на собрании представителей различных общественных организаций (жалкие представители) ясно стало, что эти спасать родину не будут, они подыскивают оправдание тому, чтобы «радоваться» приходу немцев; все стремление сводится к обеспечению себе порядка и покоя в те немногие часы, которые будут между бегством Совета и вступлением немцев, если они действительно придут (у меня внутреннее чувство, что этого не будет). Говорила Кускова, что немцами поставлено еще два новых условия (кроме поставленных вчера: 1) оккупации Петербурга и Москвы. для правильной демобилизации и сбора контрибуции и 2) разоружения Красной гвардии – 1) оккупация до всеобщего мира, 2) переговоры с признаваемым всеми правительством, а не с народными комиссарами.

В Совете царит хаос: московский совет хочет отделиться от петербургского и, отказавшись от мира, защищать Москву. Там все время рабочие кричат своим вождям: «Предатели, продали» и т. д. Совет жаждет, чтобы пришел отряд в 300–400 человек, и то мог бы.

В штабе вчера Крыленко заявил на требование удаления пленных с железных дорог: «Еще рано!» Очевидно, все они или многие, продались, а между тем, по частным сведениям, эти пленные давно сорганизованы. Записалось в Москве по вчерашний день в Красную армию 13 000 человек, и часть их уже отправлена навстречу немцам, но часть их перешла из Красной гвардии, так что учесть наплыв трудно.

Кускова слышала, что Зиновьев, поехавший к немцам подписывать мир, арестован. Муравьев и Ермолов, как думали раньше, не одно лицо, теперь уже установлено (это). Муравьев ввел железную дисциплину в Одессе. Здесь Муравьев объявил, что офицеры восстанавливаются в своих правах, и на улицах уже ходят офицеры в погонах. Филатьев говорил, что Управа собирается и озабочена охранением жителей при анархии. Представители губернской земской управы заявили, что они тоже, хоть и свергнуты, но берут на себя охрану губернии и переговоры с немцами. Солдат, явившийся из Минска, говорил, что немцы расстреляли там Совдеп. Из-за новых условий мира с сегодняшнего дня введена военная цензура для газет и ни одна, кроме большевистских, не вышла.

Дума и губернская и городская управы постановили оставаться в Москве при оккупации. Учредительное собрание на частном совещании постановило, собравшись, назначить правительство национальной обороны и сложить свои полномочия.

С. слышал, что Савинкова Алексеев просто выпроводил с Дона под благовидным предлогом переговоров с чехословаками и поляками.

15 февраля

Вчера сообщили из биржевых кругов, что получено известие, что в Петербурге на улицах бой большевиков с монархистами, плюс военнопленные, которых большевики имели глупость, или подлость, вооружить. Арестована мирная делегация. Закрыт университет и восьмые классы гимназий, чтобы всех мобилизовать. Друцкой сообщил, что 200 офицеров сорганизовались в отряд и послали к Муралову делегатов с предложением своих услуг по борьбе с немцами. Их принял адъютант Аралов (Муралов уехал якобы) и заявил, что их предложение будет обсуждено, при этом они ставят условия: дать им вооружение, не вмешиваться в их стратегию и не включать их в Красную гвардию, а они обещают не принимать участия в гражданской войне.

«Почему вы не хотите с красногвардейцами?» – спросил Аралов. – «Это наши убеждения и об этом слишком долго говорить». На следующий день им сказали, что условия их принимаются, но нужен их список для изъятия нежелательных и еще надо к ним приставить комиссара. «Для сыска? – спросили офицеры. – Пожалуйста, но только, чтобы он не вмешивался в командование».

Из Петербурга приехали Вознесенский и Лурье – они говорят, что в Центральном комитете и городском комитете нашей партии (н. с.) возобладало мнение трудовиков, что надо идти к большевикам, и Пешехонов с Мякотиным заявили о выходе из Центрального комитета. В воскресенье потребовали пересмотра и единогласно пришли к решению первому, предложенному Мякотиным. Наверное, это из-за ареста Станкевича, который после первого решения Центрального комитета все же предложил свои услуги большевикам и был арестован. Толстой Павел Михайлович говорит, что Савинков очень хитрый, неискренний человек, что вся авантюра Корнилова была его рук делом, он интриговал против Керенского, чтобы взять власть в руки. Верховский же, с которым он тоже работал, – шалый демагогический человек, не разбирающийся в средствах и очень непосредственный. Сам Павел Толстой склонен к викжельству трудовиков. Вчера в нашем городском комитете опять та же тяжелая, невыносимая для меня картина – полный упадок духа, придумать, что делать, ничего нельзя, ибо доклады показывают, что нигде никто ничего не предпринимает, три дня не смогут собрать Союз защиты Учредительного собрания. Оно само не собирается, и все партии ускользают от переговоров. Говорил Лидов о том, что мы желаем немцев. Он их желает, потому что большевики его терроризировали. Но мы восстали против этого. Надо сознаться, что никто не знает выхода. Филатьев прямо говорит, что подъема в душе нет, и он это чувствует. Брюхатов, у которого сделалась чуть ли не истерика, говорил о том, что ничего нельзя сделать, чтобы избавиться от этого позора, потому что большевики своими издевательствами и измываниями уничтожили в нас душу. Кончилось заседание постановлением выразить консулам наш протест против сепаратного мира и напечатать в газетах обращение. Грустно. Оказывается, к.-д. еще не кончили обсуждение вопроса о монархии, на сегодня семь ораторов.

Сегодня передано по телефону из Военно-промышленного комитета в «Земгор» следующее: мир не заключен, решено защищать Петербург. Начальником назначен инженер генерал Величко, который был при Керенском. Состоялось какое-то соглашение с общественными организациями, и поэтому военно-промышленный комитет вызывал от Земгора приехать представителя, но как только здесь начинали спрашивать о политическом положении (в телефоне), голос со стороны говорил: «Положите трубку», и так несколько раз. Масса? радуется немцам (Дерюжинский, например).

Долгорукий, Третьяков и Смирнов выпущены, их давно хотел выпустить Совет, но гарнизон сопротивлялся. Симсон встретил жандармского офицера с Александровского вокзала в штатском, очень весел и говорит, что через 5 дней они наденут форму и что все время получают жалованье и прибавки на дороговизну от Временного правительства.

Вчера на Красной площади хоронили какого-то красногвардейца, какой-то солдат сделал замечание, и его тут же застрелили.

17 февраля

Симсон встретил четвертого дня жандармского офицера с Александровской железной дороги в штатском. «Не узнаете? – спросил он. – Дней через пять опять свою форму наденем». И рассказал, что они все время получают жалованье, и (оно) даже уже заплачено.

На химический завод Союза (Титов) вдруг явились рабочие, ушедшие в Красную гвардию, и молча стали за работу; управляющий говорит, что с революции они никогда так усердно не работали. С другого завода рабочие потребовали удаления управляющего, нового не приняли, тогда их разочли до февраля и закрыли завод; они пошли в Совет жаловаться, а оттуда их прогнали: «Пошли вон, дураки, мы своим и за декабрь не платили». Лидов тоже рассказывал…

Осколков говорит, что в Москве будет на днях монархический переворот; снимают дома около Александровского училища и ждут ухода Красной гвардии.

Савинков, очевидно, с ними. Вчера делал доклад Саликовский о Киеве у нас в клубе (нар. соц.). Говорил, что одиннадцать дней большевики громили Киев тяжелой артиллерией – ужас, что было. Он верит в Раду и секретариат, говорит, что они все московской ориентации и что большевики тут про них. Опровергал появление пятого универсала о присоединении к Австрии.

18 февраля

Вчера пришло известие о заключении сепаратного мира на еще более тяжелых условиях. Отделение от России части Закавказья с Карсом и Батумом. Сегодня это подтвердилось. Был Жилинский и подтвердил рассказ Осколкова, что большевики в переговорах с монархистами и октябристами и дадут им захватить власть – им нет выхода, это очевидно и из слов Левенсона, большевика присяжного поверенного, бывшего у Симсона, он говорил, что дольше двух недель они не продержатся, так как у них полный развал. Он держался очень скромно и говорил, что принимается за адвокатскую практику (это один из деятелей Совета). Князев-младший вчера говорил, что приехал из Пскова отпущенный немцами старший врач Земского союза. Он рассказал, что его призвал генерал и предложил ехать, сдав все под расписку, так как они (должны) были все оплачивать. Оставили только заведующего хозяйством.

Большевиков немцы вешают. Он ехал с прислугой Ленина – латышами, перевозящими Ленинские вещи в Нижний Новгород, куда, по их словам, он (сам) уже уехал (!!).

Видела Валентину Николаевну Мордвинову; она на фронте пережила «мир» среди солдат, говорит, что это было ужасно: солдаты толпами шли в немецкие окопы, хотя их убеждали посылать делегации. Шли они распущенно и вот, придя туда, вдруг встретили выборных офицеров, вышедших к ним вместо солдат; выглядывавшие из окопов немецкие солдаты мигом спрятались; вперед вышел генерал: «Здорово, русские герои» (!?!), – сказал он на ломаном русском языке, и вдруг все они вытянулись в струнку, выстроились, вспомнив давно забытую дисциплину, и гаркнули: «Здравия желаем, ваше превосходительство!». (И тяжело же все это всем сознательным там).

Вчера наши представители, совместно с соц[иалистами]-рев[олюционерами], «Единством», Совет[ами] крестьянских депутатов, трудовой интеллигенцией и другими были у всех консулов с заявлением, что мы против сепаратного мира. Сергей был у французского, тот спросил его, просто ли это бумажка или за этим есть реальные силы? С. ответил, что трудно сказать, и напомнил про взятие французами Москвы, когда у русских только в этот момент проснулся патриотизм, и война стала народной. Завтра французский консул будет у нас в партии. Американские подданные получили приказ выехать в три дня, иначе они не будут считаться американцами, и Америка их не защищает.

18 февраля

Сегодня приехал С. С. Анисимов из Петербурга. Никого три дня оттуда не выпускали, потом стали выпускать женщин, стариков и детей. На Невском перед городской станцией толпа в 25 000 человек, достать билет нет возможности. Он составил себе бумагу о том, что необходимо съездить за деньгами для рабочих (Петербургской типографии «Задруга»). С этой бумагой поехал в Смольный, там Бонч ее ему подписал, чтобы, ввиду нужды рабочих, его пропустили беспрепятственно и еще дали кусок бумаги со штемпелем и надписью для двух лиц. С этой бумажкой без билета, даром, он был пропущен на вокзал и в вагон. Ехало в вагоне четверо штатских и все солдаты. Он считает, что главари Смольного продали Россию определенно и в доказательство приводит то, что все военное снаряжение, весь многочисленный инвентарь войны заранее был свезен в Минск, Двинск, Псков и Ревель, и когда он был свезен, немцы двинулись и все взяли. Из Пскова население до 42 лет отправляют в Германию. С. С. Анисимов говорит, что секретарь в Смольном, давая ему бумагу, схватился за голову и расплакался. Там приходили в «Задругу» брать налоги, им не дали и попросили больше не приходить, дав за это всего 50 рублей. В Москве Кремль объявлен на осадном положении, и туда свозится все оружие, причем работают, главным образом, военнопленные. Костецкий говорит, что золотой фонд совершенно не оберегается, дверь туда можно открыть простым толчком, стерегут пьяные солдаты, которые просто спят. Банковская комиссия, осмотрев, заявила Попову и Муралову, что надо поставить охрану, те ответили, что они ничего не могут сделать. Говорят, что Попов, через какую-то Наташу, берет теперь по 10 % за выемку, причем это идет в покрытие какого-то проигрыша в карты, а Муралов непробудно пьет – это от Фидлер.

19 февраля

И. М. Чупров рассказал, что на город Кашин большевики наложили контрибуцию в 1 миллион и, собрав ее, моментально скрылись совершенно. В Клину (по рассказу Либсона, присяжного поверенного) было хуже: там Совет наложил контрибуцию в полтора миллиона, распределив, кто сколько должен заплатить. Часть была внесена, другая нет, начались аресты крупных фабрикантов. Вдруг по окрестным заводам пошло брожение, и в один прекрасный день рабочие двинулись в Клин, ударили в набат и вместе с горожанами окружили Совет, требуя освобождения заключенных, которых немедленно и освободили, но толпа стала требовать отчета в израсходовании контрибуции и всех налогов; председатель Совета бежал, вышел (к толпе) его товарищ и стал говорить, что отчет дадут, но сразу нельзя, тогда толпа бросилась в Совет и три часа его громила, рвали всю бумагу; товарищ председателя Совета застрелился. Через три часа наступило успокоение и все разошлись, но к вечеру большевики пригласили к себе на помощь проезжавших в Бологое части Красной армии и начался погром, в результате которого схватили, большей частью случайных, 40 человек, обвинили их в убийстве помощника председателя и хотели расстрелять, но потом выделили из них одиннадцать важнейших и отправили в Москву, остальных арестовали. Теперь их обвиняют в убийстве, и Либсон их защищает. Сегодня он был в следственной комиссии и пришел оттуда, как больной. Следственная комиссия (состоит) из трех лиц: двух рабочих и одного солдата. Он их спрашивает, можно ли ему, как защитнику, присутствовать на дознании? «Нет». Он им начал объяснять, что нельзя было при царе, когда дознание вела другая инстанция, а раз у них все вместе, почему же нельзя? Они ответили, что, пожалуй, можно и т. д.; они: «Мы все по декрету», так что ему приходилось так ставить вопросы, чтобы им понравилось. Вчера Симсон рассказал про Морозову-Рейнбот-Резвую, Зинаиду, которая выцарапала деньги из Московского банка. В конце концов, у нее их отобрали. Дело было вот как: курьеры (банка) донесли, что швейцар с женой отправляет в деревню деньги. Когда он ее отправлял, их арестовали, у него оказалось 23 000 р., и при обыске были обнаружены портфели, якобы данные на хранение, визитные карточки разных лиц и т. д., среди них карточка З. Морозовой. На допросе следственной комиссии (есть комиссия, которая расследует деятельность большевицких комиссаров) он показал, что однажды к вечеру пришла дама, которую принял комиссар, они заперлись в отдельной комнате, потом комиссар брал туда книги онкольных счетов и, когда она уходила, он сказал швейцару: «Григорий, проведи барыню, она боится, вот возьми револьвер», и дал ему револьвер. Тот проводил, это была Зинаида Морозова. Тогда следственная комиссия допросила ее; она показала, что пришла за своими деньгами, этого не скрывала и ничего беззаконного в этом не видела; ей комиссар все устроил и выдал 350 тысяч, причем, передавая их, молча отсчитал 35 тысяч и спрятал в сапог, она решила, что лучше не протестовать и получить хоть с ущербом. У нее деньги отобрали, а комиссара отдали под суд, причем помощник его бежал.

Говорят, что Ленин в Кремле у нас.

Сегодня брали магазин офицерского общества и там стреляли, есть жертвы. Третьего дня красногвардейцы явились в типографию «Задруга» делать обыск. Оставили двоих пребывать там до сегодня. Вен[иамин] Серг[еевич] Озерецковский поехал в их штаб выяснять, в чем дело, – они ему прямо сказали, что пришел рабочий из «Задруги» (следовало описание его наружности) и принес экземпляр воззвания Городской думы и прокламацию меньшевиков и сказал, что пришла ротационная машина. Вен[иамин] Серг[еевич] ответил, что он берет всякий заказ, не входя в его существо, а что они не имеют права обыскивать до выхода в свет и непредставления в цензуру (т. е. до сегодня 12 часов), они сказали, что еще поищут сегодня. Вен[иамин] Серг[еевич] пошел в профсоюз, который сдал меньшевицкое воззвание.

20 февраля

Зиновьев в Москве на заседании Совета депутатов по поводу мира вчера заявил, что Москва дала в Красную армию только 3000 человек, а Петербург – 10 000. «Если хотите защищать, идите в Красную армию». Оказалось, что завод с самой патриотической резолюцией дал всего трех человек (двух мужчин и одну женщину).

Вчера в «Задруге» опять был обыск, после которого Озерецковский вместе с Буксиным (председатель профсоюза) и представителем заводского комитета отправился в штаб Красной гвардии. Там к ним вышел комиссар с двумя маузерами в руках, винтовкой за плечами и перевитый пулеметной лентой. Он стал говорить, что типография была реквизирована, потому что не подчинилась постановлению. Тогда Буксин заявил, что ведь типография чисто социалистическая. «Вот поэтому-то она все и печатает!» – возопил тот с яростью. Между прочим, в дальнейшем он бросил: «Нам теперь не до того». Грозил отдать заводский комитет под суд трибунала за недосмотр, но на прощанье смягчился и сказал, что сегодня все будет решаться в Совете, и он надеется, что все обойдется, и реквизиции не будет. Озерецковскому пришлось пожать ему на прощанье руку. Они еще оставили в типографии красногвардейцев. Вчера в офицерское общество в час дня было брошено две бомбы, говорят – анархистами с целью грабежа, много жертв, целый день улица была оцеплена и никого не выпускали, чтобы поймать виновных. Симсон был у Рогова (плюгавый, бегает так, что и не похож на комиссара. Берман был с ним страшно любезен и обещал выпустить на его поруки его товарища, арестованного секретаря какого-то банка: «Если саботаж, просто выпустим» и дал ему свой автомобиль. Все там бегают, бумаги растеряны, беспорядок страшный, носят револьверы. Встретил там Катца. Днем Щелкунов сообщил, что условия немцев: нейтрализация (?) Петербурга с немецкой полицией из военнопленных. А вечером Язвицкий из «Утра России» сообщил, что условие – оккупация Петербурга соответствующим количеством войска с немецким генералом – адъютантом Вильгельма (во главе), при нем остается большой совет и новый главковерх – генерал Бонч-Бруевич, а малый совет (Ленин, Троцкий и K°) переезжает в Москву. Козловский добавил, что оккупация вплоть до Бологого, это новое прибавление к тому, что было известно неделю тому назад. Язвицкий говорит, что еще контроль всех финансов России. Про Америку говорят, что ее армия в 1 миллион снабжена 200 тысяч аэропланов и 300 пудов амуниции военной на человека. На западном фронте началось удачное наступление американцев, говорил французский консул представителям партий. Про разбитие немецкого флота у Гельголанда он говорил, что сведений нет. Перцев видел человека, четыре месяца жившего в Америке, – тот говорит, что все приготовлено к войне – все заводы мобилизованы. Их цель, чтобы пушки стояли по всему фронту на один аршин друг от друга, над ними – тучи аэропланов и еще сухопутные дредноуты на 100 человек каждый – цель – сметать все на пути, и они рассчитывают в июне подписать мир в Берлине, выговорив свободу России, не забывая себя, конечно.

21 февраля

Вчера С. видел Б. В., он говорит, что Алексеев с войском на Северном Кавказе – все цело, вплоть до артиллерии, Алексеев сам пишет, что его части не пострадали, а что в Ростове повесили 300 кадетов, прямо врывались в дома и по намеченному плану. Дутов в Верхне-Уральске тоже со всеми своими цел. Ив[ан] Ив[анович] Мосолов говорит, что в Ярославской губернии издан приказ не носить университетских значков, блестящих пуговиц и других знаков отличия ученого звания. В его волости 10 000 человек голосовали за эсеровское волостное земство, а большевики пригрозили пулеметами, и на новые выборы явилось 300 чел[овек], которые их и выбрали. На Ярославль наложена контрибуция – 3 000 000 р., на Иваново-Вознесение – 4 000 000 и т. д. В Кашине они, оказывается, опять вернулись и арестовали представителей интеллигенции и к.-д., причем грозили расстрелять как контрреволюционеров. В Ярославской губернии, говорил Мосолов, у одной бабы в поезде солдат украл узелок с мертвым младенцем и сунул в муку, с которой и продал другой бабе – дело обнаружилось, так как обе бабы были из одной волости.

Штаб Крыленко, по словам Мосолова, до его отставки, был перенесен в Ярославль, а теперь он замечен (ген[ералом]) Бонч-Бруевичем.

С. говорит, что здесь готовятся к выступлению правые. Иван Иванович (Мосолов) говорит, что организовались ударники.

С типографии снят арест!

22 февраля

Государственный банк не занят анархистами. Вчера швейцар сообщил, что весь 2-й Арбатский участок обыскивается, но и это оказалось неверно – очевидно, обыскивали часть его. Сейчас была Зинаида Степановна Яновская и говорила, что от верных людей слышала, что в Черном море действуют английские подводные лодки, что Дарданеллы форсированы, и Турция выходит из Союза, благодаря американскому золоту. Американцы, якобы, говорят, что в апреле победят Германию. А я сегодня от Губской слышала, по сведениям «Русских Ведомостей», что Япония, Франция, Америка и Англия договорились, что Япония и Америка вторгаются в Сибирь для борьбы с Германией и с большевиками, что они занимают железнодорожную магистраль до Урала и Владивостока, чтобы обезопасить себя от 200 тысяч немецких пленных, которые могут захватить магистраль и сделать во Владивостоке базу германской подводной войны против Японии. Союзники хотят опираться на противобольшевицкие партии и организации в России и стоят за конституционную монархию, при этом муссируют ее особенно во французской прессе: там стал писать сэр Д. Бьюкенен о том, что при царе все обязательства исполнялись и рядом с этим вся французская газетная печать напечатала письмо Николая II к Пуанкаре о том, что он никогда не нарушал условий с союзниками, писанные в марте 1916 г. Говорят, что таинственный поезд, который под страхом расстрела надо было пропускать с юга, вез Марию Федоровну, которая договорилась с большевиками о своем проезде. Сегодня выяснилось, что большевики желают, чтобы П. платил не 233 руб. за квартиру, как ему причитается по оценочному сбору, а 630 р. в месяц – это просто грабеж. Сейчас вообще идет грабеж и домов и денег. Зинаида Степановна говорила, что на Кузнецкой улице заняли 15 особняков. Явились, между прочим, к Сосинадру Сидорову и заявили, что берут две лучшие комнаты, что хозяева должны жить все в одной, а прислуга во всех остальных. Потом ушли: «Богов можете убрать, а мебель оставьте», сказали при этом. Те ждали, ждали, наконец послали гувернантку и члена заводского комитета узнавать, займут ли. Явились (они) на Малую Дмитровку к анархистам, их приняли бледные люди все в черном, вдали играл мрачно оркестр, стали сговариваться, вдруг раздался голос: «Нечего сговариваться, все ясно», и была положена та же резолюция. Реквизированы большевиками (гостиницы) Лоскутная, Метрополь и другие, кроме того, Дом Уделов в Трубниковском переулке, где живет Алексинский (Ив. П.), причем жильцам предложено уехать в 48 часов. По вечерам теперь мы без газа на улицах, очевидно, по недостатку угля (на кухни дают только от 7–9 ч. утра и от 7–10 ч. вечера), а такие люди, как Zizi, решают, что это для ограблений, тем более что в каком-то районе за Москвой-рекой велели не освещать окон (верно, из страха аэропланов). Ходят на улицах по мостовым – тротуары во многих местах – каток. Воруют карманники на Театральной площади необыкновенно: у Сторожева сорвали часы, схватив его на площадке трамвая под руки, стукнув по голове и сбросив на землю. У Щелкунова (украли) кошелек там же, причем многие видели, но не вступились, потому что «жизнь дорога», как они сами ему же говорили. Там же у Князева, и он видел (еще), как солдаты от скуки ожидания трамвая стали стрелять в небо. Вчера у нас заперли воду, потому что, говорят, наш председатель домового комитета не внес за воду. По договору с Финляндией ей отдан Мурман за право выезда через нее большевикам из России. Говорят, завтра черносотенное выступление. На Петровке забивают магазины. Во главе оккупационного корпуса в Петербурге будет стоять Вандербильд (?), адъютант Вильгельма; там же останется Бонч-Бруевич (генерал) и немецкая полиция из пленных. Занят он или нет неизвестно, говорят, что вчера (занят). Он по договору нейтрален. В этом договоре даже не обозначена линия границы. Говорят, что подписали одни русские чуть ли не белый лист (Зинаида Степановна) на милость немцев, которые сказали, что доложат немецким социал-демократам, на какие условия пошли их собратья. Титов передавал, что при начале наступления Смольный послал десять телеграмм в Берлин, что на все согласен, а когда Величко пришел просить полтора миллиона на оборону, они засмеялись ему в лицо: «Если хотите, обороняйтесь, нам не до того, через три-четыре дня вступят немцы». Комиссары хотят обосноваться в Нижнем, там, по словам Бурышкина, для них уже готовы помещения (у него там дом). Кишкин и Терещенко освобождены и (находятся) в Москве. Дом Уделов взят под Министерство земледелия. Вчера в Большой театр явились анархисты, оцепили, заперли вход и произвели повальный обыск (говорил Липкину извозчик, и слышала Зинаида Степановна от бывшей там знакомой). Трамваи ходят пустые из-за таксы (в) 40 коп. Комиссарова оштрафовал Рогов на 500 руб., потому что он не убрал снег перед своим домом. Цены на мануфактуру понижаются. Башмаки, стоившие 150 руб., теперь – 95 р.; нитки по таксе 63 коп. (Но их нигде нет по таксе). Извозчики охотно едут за 3 руб. Масло есть 12 руб. без карточек (было 14 р.). Кофе 9 р. вместо 10 р. Говорят, что в Псков к немцам ездили монархисты для обсуждения вопроса о восстановлении монархии. Вообще, и в тех рассказах о Японии у «Русских Ведомостей» говорилось, что Германия хочет ввести неограниченную монархию (союзники – конституционную), говорят (Титов), что многие прежние сановники приглашены в Петербург немцами. В Двинск, Минск, Псков и др. свозили все с фронта, и С. С. Анисимов уверяет, что это было продано все немцам, потому что они дожидались только, когда все будет свезено. В Минске солдат разоружали немцы, а красногвардейцев вешали из 10 человек 9 человек, а одного посылали в Берлин.

К тете Лизе в школу явился какой-то господин и заявил швейцару, что он от районной думы прислан учить, а швейцар спросил его, кто он? «Я был комиссаром». – «Я сам был комиссаром, – важно ответил швейцар. – И никого не допущу учить». Завтра выйдут газеты, которые не выходили со времени введения военной цензуры – теперь они решили ей подчиниться.

26 февраля

Третьего дня приехали Мякотин и Пешехонов. Ехали хорошо в специальном вагоне с 4 миллионами рублей, в качестве чиновников, с большой охраной, к ним ломились, но никого не впустили, и только кое-кто ехал на их крыше. Говорят, что немецкие разъезды исчезли из-под Петербурга, и там не так плохо, как пишут в газетах. Иван Павлович Алексинский говорил, что взрыв в Офицерском Обществе был не от анархистов, а что там помещался штаб Рузского, явились его арестовать, и чтобы спастись, они бросили бомбу и среди паники скрылись, арестован один офицер. Сивков рассказывал, как один педагог, вернувшись с войны, явился к Луначарскому просить места. Тот его спрашивает, куда он хочет, в среднее или высшее учебное заведение, педагог отвечает, что, конечно, в среднее, ибо у него и магистерской степени нет. «Ну, это пустяки, – говорит Луначарский. – Ведь можете же вы преподавать химию на первом курсе». – «Да как же?» – «Да мы теперь все степени отменили». – «Нет уж, я не хочу». – «Тогда идите к моему помощнику». Тот говорит, что средние учебные заведения от них не зависят, они автономны, а вот министерство скоро будет устраивать социалистические гимназии – туда можно. «Но к какой партии вы принадлежите?» – «Я беспартийный! – «Это хуже, тогда нам надо какое-нибудь свидетельство о вас». – «То есть свидетельство о благонадежности, хотите вы сказать?» – «Если хотите, да». – «Но откуда?» – «От полкового комитета» (!) Тот поехал в полк и получил свидетельство о том, что его солдаты любили и не преследовали после начала гонения на офицеров.

В пятницу вечером, в 11 часу, на Малой Никитской была страшная стрельба, залпами бросали, как казалось, бомбы. Утром соседний с М. дом, или, вернее, его забор, оказался в крови и мозгах, трупы – семь убитых и кровавый след восьмого, ушедшего к Никитским Воротам. Тысячи версий, которые, наконец, разъяснились газетным сообщением, что вели по Б[ольшой] Никитской бомбистов, а с Мал[ой] Никитской через Скаряжинский переулок бросились их освобождать, вернее, стали палить, произошло столкновение и из восьми бомбистов семеро были убиты на месте. Я на другой же день встретила воз с наваленными (на него) трупами в 4 часа на Спиридоновке, я не заметила его, но старик, шедший рядом, в ужасе возопил – с воза торчали ноги и солдатская шинель.

Был Жилинский. Его опять ищут, в доме постоянные обыски, причем ими руководит бывший начальник петербургской охранки, а на Арбате в военном суде устроена их (большевицкая) охранка, где работают агенты прежнего режима. Все сплелось. Обнаруживается, что в Москве четыре антибольшевицких боевых организации: одна Отраднинского (адрес бывшего Октябрьского), ей разрешено увешивать всю Москву воззваниями к защите родины, она, очевидно, в контакте с Мураловым, и в ней много агентов старого режима. Другая – Савинкова, из представителей к.-д., при которых Савинков является автономным представителем Дона, во главе ее девятка из общественных деятелей (Леонтьев и др.). Эти имеют много денег, но для того чтобы при (будущем) «дележе» дать урвать кое-что и демократическим организациям, за что (стоит) Савинков, они предлагают (им) внести известную сумму. У них мало оружия. Теперь они ставят вопрос о трех диктаторах и о верховном главнокомандующем (они говорят, что за республику, но раньше, после свержения большевиков, должна быть диктатура из трех и предлагают общественным организациям наметить оных. Кроме того, будет верховный главнокомандующий, не вмешивающийся в политику. На выборах С(авинков) предложил Корнилова, как более демократичного и чуждого политика, и Алексеева, как более умного, но монархиста. Это Савинков говорил Алексинскому. Я думаю, что Савинков ждет ответа, что все за него. У первой организации, очевидно, верховный главнокомандующий – Рузский. Третья – Жилинского, более демократическая, 3000 человек (есть шпики, по его словам). Имеется 80 тысяч винтовок без патронов. К Жилинскому на днях явился немецкий офицер Ш., который прямо заговорил по-немецки. Он сказал, что у них есть контрразведка, как и у Жилинского, что, по сведениям своей контрразведки, Жилинский знает, что у них 28 тысяч вооруженных военнопленных, но фактически больше и предлагает войти в контакт и действовать сообща для свержения большевиков. Жилинский заявил, что не желает разговаривать, но тот, не унывая, оставил ему адрес своего штаба (так и сказал) на углу Поварской и Скарятинского переулка, и просил подумать. Очевидно, немцы в контакте со всеми и всех водят за нос. Мякотин боится, что большевики всех перехитрят, но этого не может быть – немцы хитры. Большевики, очевидно, жаждут быть свергнутыми, чтобы с честью отступить.

Про сегодня рассказывают невероятные вещи – будет резня по спискам (ночью – Варфоломеевская ночь), резать (будут) офицеров и т. д. Конечно, ничего не будет.

Бытовые черты: М. С. Генкин говорит, что анархисты переходят по Поварской из одного особняка в другой, по мере того, как съедают (в них) запасы. Их хозяина на углу Борисоглебского переулка пощадили, потому что он предложил выкуп и (еще потому что) дом его деревянный. Выкуп 5000 р. дал, но они предупредили, что сами не тронут, но идущие по другой стороне (улицы) могут тронуть. Он же говорил о статье в «Анархии», проектирующей свезти кое-кого из буржуев в Петербург и там взорвать. Он же говорил о декрете об отмене частной практики и частных лечебниц – все должно быть общественным. Это, конечно, ерунда! Муся Котлярова (вруша) вчера говорила, что часть первой артиллерийской бригады едет в Петербург для охраны его от немцев, причем на каждых 30 солдат приходится 200 военнопленных, взятых для всех черных работ, и ими заведует немец офицер. Королев, доктор (этой) бригады опровергает это, но и он – враль.

Вчера вскрывали сейф. Потратили мы времени два часа, причем народу мало, впускают по очереди, по два-три человека. Там все мальчишки (вооруженных нет), наверное, бывшие раньше на побегушках; пишут плохо, но держатся корректно. Предоставляется самим открывать сейф и перебирать вещи (скрыть бумаги и бумажные деньги было бы легко), золото отбирают. Золотые вещи описывают для позднейшей конфискации, как нам сказали, а бриллианты – для налога. «Товарищ-счетчик» не умеет считать, а «товарищ-ювелир» имел при нас неприятный разговор: он оценивал вещи какого-то приказчика, у которого все достояние в вещах. Приказчик обратился к нему с речью, что им должно быть стыдно так грабить (кольцо за 700 р. было оценено в 2400 р.) людей, у которых все в этом «и у вас могло бы быть». – «У меня нет». – «Сколько вам лет?» – «Что?» – Повторил вопрос. «Тридцать восемь». – «А мне шестьдесят четыре; когда вам будет столько, у вас, может быть, будет больше», но товарища-ювелира спасли товарищи, позвав его.

Производится опись квартир – на человека одна комната, чтобы вселить петербуржцев и других. Извозчики мечтают об участках и порядке. Родители школьников у Семеновской заставы чуть не разорвали красногвардейцев, явившихся их разгонять, те не решились стрелять. Группа вооруженных отобрала вчера у Городского союза полученные из банка для жалованья (служащим) деньги, когда автомобиль, на котором их везли, подъехал к союзу. На польское кафе на Лубянке напала группа вооруженных, всех обыскала и отбирала у тех, у кого больше 500 руб.; троих арестовала и повела, на них налетел другой автомобиль с вооруженными, и между двумя группами началась перестрелка. Через полчаса в кафе играла музыка и все весело болтали.

Межфракционное совещание Учредительного собрания идет (т. е. эсеры) на уступки: по земельному вопросу – отказались от социализации и вопрос выкупа земли оставили открытым, предложение переизбрать президиум, чтобы свергнуть Чернова, и согласились пригласить к.-д., которые окончательно высказались за республику.

Наше заседание Центрального комитета (н. с.) высказалось вчера определенно против вступления союзных войск в Россию без согласия России, считая это вступление (японцев) оккупацией. Там с ними Львов, очевидно, брат Варвары (Николаевны Бобринской) и Путилов, объявившие себя правительством. Только Чайковский у нас настаивал на опоре для Учредительного собрания на японцев (тыл у них), но все против.

6 марта [225]

Самые нелепые слухи: якобы анархисты пытались ночью занять Кремль, и там было сражение, но мы ничего не слышали. Странности некоторые есть: Волк-(Карачевский) встретил на Арбатской площади человека, державшего в руках солдатскую форму и по-немецки спрашивавшего у окружавших, как пройти в Манеж, но никто не понимал. Волк заговорил (с ним) по-немецки и предложил пойти вместе, так как он туда же (идет), дорогой разговорились, и тот, очевидно, из благодарности, сказал: «Да вы не беспокойтесь, нас много, и мы семнадцатого все устроим – будет порядок, мы тут стоим в Манеже». – И указал верно адрес своего штаба на Поварской. Другой случай: какая-то организация была предупреждена, что в Денежном переулке облава, – никто, кроме одного члена, не пошел, а он (офицер) рискнул пройти и посмотреть; его арестовали солдаты и повели, но он вдруг услышал, что группа солдат разговаривает по-немецки, тогда он обратился к ним по-немецки, они все вытянулись, отдавая честь: «Entschuldigen sie, herr leutenant» (и отпустили). Говорят, что немцы предлагали Будбергу, бывшему полицмейстеру Москвы, занять высокое место, но он отказался.

5 марта

Сегодня пришло известие, что Харьков и Ростов-на-Дону взяты немецкими пленными изнутри. Оказывается, что Сиверс, ведший войска на Ростов, вовсе не генерал Сиверс, а немецкий офицер. Кроме того, точно установлено, что масса их агентов среди большевиков и анархистов. Ал. Ге – глава анархистов, оказывается, не Ге, а Гольдберг, еврей, которого в Швейцарии судили за предательство. У Сергея есть документы, компрометирующие и Бармаша – он выдал товарищей в 1905 году. По данным контрразведки Осколкова, в Москве тридцать тысяч немецких пленных и всего 6800 большевиков, считая и Красную армию и Красную гвардию, так что взять ее изнутри ничего не стоит, тем более что они вооружены. Кроме того, латышские стрелки наполовину состоят из немцев. Взятие Одессы, где свирепствовал Муравьев, Ростова-на-Дону, Харькова наводит на мысль, что все это подстроено, что большевики подготовляют почву для немцев, свозят пленных, потом сдают (им); говорят, что Ленин непрочен; 12 народных комиссаров ушли, а под него подкапывается Свердлов (Мовша), который практичнее его, Филат(ов) говорил, что Свердлов так выгнал Крыленко: когда немцы начали наступать на Минск, главнокомандующий западного фронта Мясников бежал, захватив 13 миллионов, в Смоленск, а главком северного фронта – в Лугу. Тогда в Совете выступил Крыленко с обычной речью против буржуев, Свердлов оборвал его: «Довольно говорить глупости, мы вас держим, пока нужно, но вы никуда не годитесь, завтра же подавайте в отставку, а пока вы еще можете подписывать, подпишите указ об изгнании этой дряни – Мясникова и других». Крыленко подал в отставку. Теперь они обратились к старым генералам во главе с генералом Потаповым и составили из них Совет обороны, так как к июню хотят создать армию без комитетов и с железной дисциплиной до расстрелов (включительно).

Но к этому Военному совету они приставят своих сыщиков, и генерал довольно откровенно сказал одному присяжному поверенному, С. знакомому: «Кто из нас возьмет верх, тот и будет», а пока берут с большевиков жалованье. Немцы, по сведениям Филатова (Нольде – завтрак 80 р.) готовятся к следующему: в Петербурге они будут организовывать власть: Вандерзе, сын фельдмаршала, будет во главе, бывший личным атташе при Николае II – фон дер будет военным губернатором округа, фон Коттен – охранником, каким был в Москве и, наконец, русский градоначальник. На престол они (на) мечают Константина греческого, как православного (и) внука Александра II и мужа сестры Вильгельма, ибо Романовы и Гессенские очень скомпрометированы. Бьюкенен очень не в фаворе в Англии – ему советовали устроить только карачун Николаю II, а он способствовал революции. В ноябре 1916 г. Николай II получил от Вильгельма нежное письмо с предложением сепаратного мира. Николай II отверг резко: «Пусть судьба нас рассудит». Бьюкенен тогда явился к Николаю II и от короля и лордов просил прочесть эти письма. Николай II дал, потом сжег и предложил ему поехать в Англию, тот взял отпуск. Филатов был у Бонча (Бонч и Ленин в отеле «Националь»), Бонч верит, что они окрепли, и ничего не понимает. Он устраивает с Черепом-Спиридовичем какие-то дела с антрацитом, когда Филатов пришел.

6 марта

Говорят (Филатов), что Троцкий постепенно устраняется, потому что большевики получили компрометирующие его документы, но не желая огласки, они хотят устранить его постепенно. Был Филатов в одном из большевицких штабов под Ростовом (с фальшивым паспортом). Этот штаб помещается в вагоне и состоит из капитана Петрова, способного человека, гимназиста VIII класса, 16-летнего экспроприатора, сына «известного рижского экспроприатора, погибшего там», начавшего с детства заниматься экспроприациями. Там же были три дамы: две неинтеллигентные, а одна показалась ему знакомой. Он привез им шоколаду и подружился. «Знакомая» вдруг обратилась к нему: «Вы меня узнаете?» – «Да, лицо знакомо». – «Мы с вами виделись в Варшаве. Она перешла на французский язык: «Я жена капитана, он теперь в Петербурге без места, у меня трое детей, надо содержать». Еще он рассказал об инженере, директоре фабрики там же: его арестовали по доносу рассчитанного мальчишки, притащили к какому-то матросу и солдату, и матрос решил расстрелять его, не проверив, уговаривал ли он идти в бел. и стрелять из пулемета. Он отрицал, матрос приготовился к расстрелу, но тут ворвалась мать и отстранила руку матроса. Инженер обратился к солдату с просьбой спросить рабочих. Пошли, собрали, рассказали – рабочие молчали в ответ, наконец один вышел – прежний матрос и разделал их. Мальчишку повел к свидетелям казак, но те его же поучили. Инженера отпустили.

Перед открытием съезда Советов на крыши многих домов в Москве поставили пулеметы и заняли квартиры на седьмых этажах, утешая жильцов, что только на три дня. Жилинский хочет уехать. Осколков хороший разведчик. Кривошеин субсидирует девятку (Леонтьев и др.) из немецких денег, ибо Кривошеин связан с немецкими банками. Приехал Симсон из-за Клина, ехал с трудом из-за запрета въезда, так как требуют разрешение клинского совета, оный же продает разрешение за 2–3 руб. – перед ним хвост пассажиров. Симсон вылез из своей теплушки в Петровско-Разумовском и выехал (в Москву) уже на паровичке. Второв продает банк (Юнкера) немцам. Общая ориентация буржуазии крупной – немецкая. Игорь Кистяковский играет двойную роль – он немецкой ориентации, получает немецкие деньги и в то же время поддерживает союзнические организации. Везде и всюду немцы. Сегодня Карякин пошел в Кремль за документами. Кремль охраняется военнопленными, а между тем туда свезена масса вооружения.

Они переряжены русскими солдатами. С ним вместе подошел офицер в русской форме с немецким лицом и прямо обратился к солдатам на чистом немецком языке. Карякин плюнул и ушел, офицер догнал его: «Entschuldigen Sie, – начал он. – Nein, entschuldigen Sie mich (Карякин), ich will mit Ihnen nicht deutsch sprechen», – и предложил (говорить) по-французски, тот заявил, что он француз и хотел осмотреть Кремль, но явно лгал. Если мы уже до этого дошли, что же дальше? Ростов-на-Дону взят изнутри, также будет и Москва – тут 6800 штыков и 6 броневиков у большевиков и 30 000 штыков и 18 броневиков у немцев. Что-то фантастическое: Большая Никитская от Никитских Ворот до Кудрина почти сплошь занята большевиками – все дома реквизированы, а Поварская – анархистами и военнопленными, Кремль охраняется последними – что-то дикое, невероятное. В вечерних газетах известие о мирных переговорах союзников с Германией – она, будто, им все отдает, что они хотят.

В «Задругу» приходили анархисты, очень любезные: «Вас, кажется, хотят реквизировать большевики, так вот, мы вам даем две брошюры Кропоткина заказ, если они еще и при этом посмеют, будут иметь дело с нами!» В «Задруге» берут одну машину, но при этом берущий заявил Озерецковскому, что могут доставить за несколько сот (рублей) лучшую (машину), Озерецковский посулил ему процент, и тот обещал; говорят, из закрытых типографий. Школы открываются. Родители везде очень враждебны большевикам и требуют старых учителей, только в одной школе сказали, что все равно. Было собрание родителей-большевиков и там делались доклады ревизовавшими школы – картина получилась ужасная, и они постановили требовать старых учителей. В одном районе у Семеновской заставы явились красногвардейцы разгонять родителей, те стали их ругать и только ждали выстрелов, чтобы их растерзать, но красногвардейцы стояли, как пни (рассказ Груши). В Рогожском учительница-штейкбрехер донесла, явились красногвардейцы, а родители, узнав, в чем дело, бросились ее бить, так что старые учителя и красногвардейцы еле отняли (рассказ Т. Окулич). Сын Окулич был по делу у Обуха и говорил про школы, тот сказал, что вернут старых учителей… «А как же со штейкбрехерами?» – «Да мы их и нанимали только на три месяца, а они оказались такой дрянью, что их, конечно, при выборах не выберут». Потом он говорил, что все идет плохо, потому что интеллигенция и прежние друзья отшатнулись от них.

27 февраля на Прохоровской мануфактуре митинг и выступал Бухарин от большевиков, потом ораторов ограничили пятью минутами, но его засыпали записками, требуя ответа. Он-то все на буржуазию валил, а его спрашивали, почему из обещанного мира и хлеба дали только скверный мир («Мы ничего не обещали», – сказал он), «хлеб весь у буржуев», тут все заорали, что он врет: «Все отбирает ваша Красная гвардия, сама жрет, а остатки продает», и пошли перечислять слугам с женами, у которых отобрали и т. д. Записку: «Почему правительство терпит известного предателя и изменника Троцкого?» – Бухарин, прочтя, разорвал.

8 марта

Немцы на две недели отложили занятие Москвы. Из промышленных источников: они собираются отнимать землю, так как боятся за Земельный банк, за его акции. Им важен, может быть, один выкуп. Поэтому они хотят монархии и скрутить крестьян и рабочих. Понизить заработную плату. Немцы опутали всех! Через Игоря Кистяковского они поддерживают Дон, поэтому там ничего не вышло. Через Кривошеина они связаны и с кадетами, а через старую охранку – с монархистами. Они через монархистов входят с предложением к Адрианову быть во главе Москвы. Немецкий генерал уже в Москве с пятью батальонами ударников из Минска. Оружия у них очень много, больше, чем у большевиков. Большевицкие вожди едут в Нижний Новгород. Немцы хотят захватить власть через монархистов.

10 марта

По сведения (Н. И.) Астрова, немцы отложили захват на две недели, т. е. до будущего воскресенья. По сведениям Титова (А. А.), они переменили план и решили, отрезав юг, заставить голодный народ свергнуть здесь большевиков. Все это скоро выяснится. По словам Жилинского, к нему явились монархисты и предложили выступить вместе, а их, мол, поддержат немцы. Он говорит, что и у него идет мобилизация, и боится, что вчера арестованы начальники семи сотен, так как в Пречистенском районе была облава. Розыск его передан уголовной полиции, и награда повышена до 100 тысяч. Алексеев тоже провалился, потому что, не ведая того, работал на немецкие деньги, а немцы, давая одной рукой, другой – разрушали его организацию, чтобы, стянув, погубить все способные к сопротивлению силы. Это шло под видом банковских субсидий через Богдана Кистяковского. Анархисты заняли дома на М[алой] Дмитровке в шашечном порядке, причем не занимают нижние этажи, а в верхних ставят пулеметы, извиняясь перед жильцами за беспокойство. Придя в гимназию на углу М[алой] Дмитровки, против Страстного монастыря, они заявили, что займут ее только в крайнем случае, причем объяснили, что большевики собираются их вышибать, наступая от университета Шанявского – там будет штаб большевиков, а их, анархистов, штаб в Купеческом клубе. На Поварской ими тоже занято несколько особняков, а на Большой Никитской почти сплошь заняли большевики. Между прочим, 75 % анархической организации «Ураган», гнездящейся на Смоленском рынке, состоит из монархистов. У Поповых на днях были «гости» в 6 часов, подъехали на автомобиле четыре солдата и двое штатских, позвонили к дворнику: «Нам надо осмотреть ваш особняк». Тот позвал председателя домового комитета. Он спросил ордер, они предъявили от Хамовнической жилищной комиссии. Он им сказал, что это Пресненский участок. «Все равно». Повели; они обращались все к дворнику: «Сколько живет человек?» – «Шестнадцать». – «Не может быть!» Председатель: «Я покажу карточки». – «Разве дом деревянный?» – «Да». Вошли в большую комнату. «Это самая большая», – говорит председатель. Вошли во вторую, тут стали выползать домочадцы. Они еще повертелись: «Нет, не подходит, мы поедем на Собачью площадку». И уехали. А входя, еще спрашивали дворника, маленькие ли дети, и были недовольны, узнав, что кончили университет. Павел Сергеевич (Попов) думает, что это экспроприаторский осмотр. Сегодня и к М. приходили двое мужчин и дама, сняли в сенях калоши, вошли, их няня встретила, заявили, что хотят осмотреть, а она говорит им, что дом старый, деревянный и маленький – всего девять комнат, живет в них 10 человек, они спросили, кто хозяин? – «Доктор». Ушли, не осмотрев: «Да, не подходит». А на днях на двор кто-то приходил и грозил, что сарай большевики возьмут. Анисимов С. С. рассказывал про бывшего директора департамента Виссарионова, который после освобождения поступил директором в одну немецкую фирму и больше всех настаивал на том, чтобы удовлетворить все требования рабочих, чтобы довести фабрику до закрытия. «Таким способом, скорее всего, ”мы” победим», – говорил он.

Жилинский говорил, что монархисты предлагали ему выступить вместе с ними и немцами против большевиков, а сегодня добавил, что был в их Совете и там был (градоначальник) Адрианов (которого прочат в начальники Москвы и монархисты, и немцы). 18-й военный госпиталь передан пленным. Пришла бумага от Датского консула о передаче всего, так как там пленные, пленному доктору Блашковичу, который и принял инвентарь и ведет хозяйство, а русские доктора просят у него продуктов (и прочее). Факт знаменательный.

12 марта

Б. Е. Сыроечковский говорит, что из банковских кругов слышал, что завтра монархисты произведут переворот. Жилинский, якобы, был в совещании с Адриановым, которому немцы и монархисты предлагали стать во главе Москвы (немецкий генерал и, кажется, 5000 ударников прибыли сюда из Минска). У нас в доме был два дня тому назад обыск. Я пошла в бюро, а меня не выпустили из дома: внизу сидел латыш в военной форме и не пускал: «Куда идете?» – спросил он меня. «А вам какое дело? Иду, куда надо». – «Нельзя, дом оцеплен и обыск». – «Что ищут, оружие?» – «И оружие, и другое». Держали в осаде с 1 часу до 3 ½ ч. Делали обыск у жены интенданта внизу (нашли 30 колод карт и отобрали вместе с двумя сломанными шашками) и у заведующего лавкой арбатской квартирантов, у которой отобрали массу консервов. Противное было чувство в ожидании обыска. На другой день в половине 11 вечера явился к нам председатель домового комитета с членом и заявил, что большевики требуют у нас три комнаты и рекомендуют дать волей, так как иначе займут силой (под чиновника военного ведомства), и что завтра надо утром ответить, поэтому он собирает ночью, что и наша квартира среди обреченных, так как живет мало народа, а редакция не в счет. С. пошел на их ночное заседание и нашу редакцию отстоял. У М. тоже были два члена (мужчина и дама) реквизиционного комитета, но дальше передней не пошли, убедившись из няниных слов, что дом деревянный, старый и населенный, что живет тут доктор. На двор к ним еще заходил какой-то нахал, кричал, что все заберут большевики – про сарай. В школах все еще не начались занятия. Тат. Арх. Окулич говорила, что в Управе приходящих просить учительниц страшно третируют; там в комиссии по приему сидит жена Обуха и др., и швейцары весьма разухабистые. И у Ч. (тети) идет канитель, и председатель домогается понемногу кое-чего. Да, большевики в нашем доме заявили, что на наш дом приходится три лица из чиновников военного ведомства, что спасет нас от обысков и дальнейших вторжений. На некоторых родительских собраниях Красная гвардия, все ее гнали: у Груши, у Семеновской заставы, прямо готовы были растерзать, только первого выстрела ждали. На Рогожской хотели избить учительницу-штрейкбрехершу, которая донесла о собрании и т. д. Родители большевики обревизовали школы и нашли, что занятия там (ведутся) новыми учителями ниже всякой критики. Теперь наш (сочлен н. с.) доктор Фрейбергер, объявленный, как член стачечного комитета, революционным трибуналом врагом народа, избирается рабочими Даниловского завода, где он служит. На фабриках в день революции очень отрицательное к большевикам отношение.

19 марта

Трамваи опустели с быстрым исчезновением солдат и платой в 40 коп. Мука растет в цене – 200 руб. пуд белой, 160–170 р. – черной. Кое-что дешевеет. Адрианов умер от разрыва сердца вчера, а его только что прочили в начальники Москвы монархисты с немцами, и Жилинский заседал с ним по вопросу о борьбе с немцами. Хотят реквизировать дом наших, приходят смотреть, но то, что он мал и деревянный, спасает пока. Симсон уже переговорил с председателем комитета. По улицам новой «столицы» катают автомобили с вооруженными солдатами и матросами. Бонч обещал (Филатов говорил), что будут палить в воздух, очевидно, для устрашения публики, но их и так боятся и ненавидят везде. Простая женщина, мать ученицы, говорила тете, что, как вооружат они новую армию, так она их и свергнет, и это будет через несколько дней. Пока что они всеми силами уничтожают школы. Их цель, очевидно, не платить учителям, потому что, где даром стали учить, они оставили в покое. Теперь учителя московские взяты под покровительство Всероссийским союзом учителей, и без их санкции не должны выступать, а о тех, кто забежал и подал отдельно прошение, заявят через газеты, что это аннулируется. Когда родители (600 человек делегатов) являются хлопотать, их гонят вооруженной силой, они озлоблены страшно. Но пока большевики достигли цели и не платят жалованья, а до детей им дела нет. Бонч подбирался к нам через Филатова, что он хочет побывать, но мы отвергли – мне неприятно подавать руку даже Платону Лебедеву, который работает в «Известиях», и я к нему не вышла. Бонч отдал дочь к Попову в гимназию, и ее там затравили. На фабриках движение против них. Характерно, что сочлен наш доктор Фрейбергер, который первым заседанием революционного трибунала был объявлен врагом народа, как саботажник, теперь рабочим выставлен кандидатом в Совет рабочих и солдатских депутатов. В Троцкого на одном заводе на митинге стреляли. Ленин болен воспалением легких.

Брат Цявловского, объезжавший Тульскую губернию, чтобы собрать овес на посев, рассказывает, что там все крестьяне обратились в буржуев; передает он такие случаи: 1) мужики ограбили помещика, бывшего пристава, и утащили у него шашку, он теперь следит за ее странствиями и записывает одного за другим пропивающих ее друг другу мужиков; на вопрос, для чего, прямо ответил: «Всех их этой же шашкой рубить буду». 2) Там же мужики явились к бывшему уряднику и просят: «Ты уж у нас не очень сильно секи». – «Что?» – «Сильно не секи». То есть после нового переворота. Наконец, третий эпизод: написал один помещик Совету заявление, что он, подчиняясь силе, ничего не сделает для защиты своего имущества, просит только не рубить трех берез перед домом – «На них я всех потом перевешаю». Они думали, думали да и ушли, так и не тронули его.

А в Завидове Никол[аевской] ж[елезной] д[ороги] вывешено объявление о том, что в народный дом из такой-то усадьбы перевозится библиотека, из такой-то пианино и т. д., а из разграбленных все, что там взято. П. Таничев сегодня был у нас и рассказывал, как в Клину наложили контрибуцию, а один купец отказался платить, его вызвали в Совет – он явился и говорит: «Я заплачу, но не вам», тут анархист вынул револьвер и на месте убил его.

21 марта

С. узнал, от Л., что Николай Николаевич уже назначен с помощью немецких штыков и принимает, как монарх. В Петропавловской школе были большевики, хотели ее реквизировать, совсем решили, а им говорят: «Мы должны известить нашего председателя». – «Кто он?» Сказали. «И верховного покровителя». – «А он кто?» – «Император Вильгельм». – «Нет, знаете, ваше помещение не подходит». В библиотеку Дерягиной прибежали из Совдепа за одним томом Энциклопедического словаря и требуют выдачи, так как они обо всем справляются в словаре, она не дала, они грозили силой, но, в конце концов, принесли залог в 300 руб. Из дома «крыши» Нирензе всех выселили, потому что при осмотре матросам очень понравилась обстановка, но когда жильцы выехали, и остались грязные, голые стены, те отказались въезжать. Третьего дня анархистов вышибали пулеметами на Мещанской и у Никитских Ворот. С. встретил ночью отряд конных солдат и слышал у Арбатских ворот стрельбу.

25 марта

В заседании Городского комитета (партии н. с.) Филатьев рассказывал интересно о Туле – там все рабочие против большевиков. С оружейного завода им выдают только половину оружия, а другую оставляют себе. На собрании, где выступали меньшевики, потребовали, чтобы явились комиссары давать ответ, те отказались, их привезли силой и обыскали, причем нашли оружие, тогда на них бросились, и их еле удалось спасти. Когда же выступил бывший председатель губернской управы, типичный барин, объяснивший, что делало и хотело сделать земство, его встретили и проводили овациями.

У социалистов-революционеров опять открыт крупный провокатор – Сперанский. Когда арестовали Авксентьева и привезли в Петропавловскую (крепость), его не узнали Кишкин и Терещенко – он был бритый, тогда он выразил изумление, как могли его арестовать на конспиративной квартире, где были только свои. Через несколько дней, играя (в тюрьме) в карты с Бурцевым, Кишкиным и Белецким, Авксентьев поднял этот вопрос и обратился к Бурцеву за разъяснением, причем добавил, что, когда его привезли в Смольный, перед ним мелькнула фигура близкого друга, но он глазам не поверил; тогда Белецкий сказал ему: «Я вам все объясню – такой-то Сперанский в вашей партии провокатор, он был приставлен к вам старым правительством и теперь перешел к большевикам и следит за вами».

Улицы опять освещены с 7 до 10 часов вечера. Раз нам дали по полфунта хлеба – это для выборов в Советы. Большевики решили разогнать Совет, если он будет не большевицкий, и оставить старый. Мука уже 220 руб. белая за 1 пуд, а черная 160–180 р.; 1 фунт меда 9 руб., 1 фунт халвы – 12 руб. и т. д.

27 марта

Вчера С. имел свидание с господином Крыленко при следующих обстоятельствах. Ему позвонили из архивной комиссии днем, что приехали большевики и вызывают его. Он поехал, решив дорогой, что руку Крыленко не подаст. Входят, сидят: Щербатов (директ[ор] Истор[ического] музея, где помещалась Арх[ивная] комиссия, находившаяся в С. ведении), Карякин, очевидно, Крыленко и секретарши.

Он делает общий поклон и садится. Щербатов привстает и протягивает руку через стол со словами: «Давно мы с вами не видались, С. П.», за ним Карякин, секретарши, тогда встает Крыленко и со словами: «Крыленко» протягивает руку. С.: «Мельгунов» и отводит руки за спину. Крыленко багровеет, лицо его перекашивается, рука медленно опускается. Садятся. С. спрашивает, в чем дело? Крыленко очень нахально и агрессивно заявляет, что им нужен архив, нужно помещение для его разработки и т. д. С. заявляет, что может их пустить только на общих основаниях, а комнату, на которую они зарятся, дать не может. Крыленко: «Мы возьмем». С.: «Это вы можете».

С. ознакомил его с постановкой дела. Крыленко заявил, что это очень плохо, у них будет лучше. С. говорил, что у большевиков все архивы погибли и в Петербурге, на который ссылался Крыленко (архив) департамента полиции растащен, тащили его при Временном правительстве, но совсем растащили с октября. В Москве тоже хотели перевезти какой-то архив из генерал-губернаторского дома, а его там весь (уже) расхитили. Крыленко все перебивает, но С. его обрывает: «Позвольте мне кончить». С. сообщил ему, что еще три провокатора открыты в их ЦК, тот спросил: «Кто?» – «Еще не установлено». Перед С. отходом Крыленко сбавил тон и спросил: «Так, вы дадите возможность здесь заниматься и нам?» – «Конечно, как всем». Крыленко: «Завтра в 12 ч. дам ответ». Сегодня звонят оттуда, что нагрянули красноармейцы во всеоружии и никого не выпускают. С. отправился туда. Там назначен комиссар, к которому С. и не преминул обратиться с речью о том, что как они не понимают всего неприличия, элементарной неморальности своего поступка. Тот говорит: «Это не я, это Крыленко, но вы ведь не посмеете ему это повторить». С.: «Да тут и смелости не надо». И, повернувшись к Крыленко, повторил, что после вчерашнего разговора он не понимает этого элементарного отсутствия этики. Крыленко заявил, что и он ни при чем, что это Совет рабочих депутатов, что всегда комиссар вступает в должность с вооруженной силой. С. сказал ему, что больше всего боится, что все попадет в руки охранников. Тот (комиссар) принял это на свой счет и заявил: «Может быть, все было в руках охранников». – С.: «Ах, вы меня не поняли, я не про вас говорю». Тот все говорил: «Потрудитесь не говорить со мной таким тоном». Потом (он) уговаривал служащих остаться, обещая им повышение окладов и много хлеба: «Не думайте, что это взятка». С. же он сказал: «Если бы я знал, что Крыленко был вчера здесь, я бы позвонил вам, и все было бы по-другому». Никого не выпускали в течение часа. Крыленко явился со своей супругой (Розмирович).

30 марта

Сегодня ночью была слышна пальба – с вечера я слышала залпы пулеметов, а к утру загрохотали пушки – это большевики в разных частях города ликвидировали анархистов. На Поварской шел обстрел особняка Цейтлина – я видела его сегодня – есть бреши, разбиты кариатиды окна – вид отвратительный. Очень пострадал дом vis-à-vis, кажется, Трубецких – выбиты все окна – очевидно, те (анархисты) отстреливались, пострадали и соседние дома, (тот), где Толстовский музей и др. Почему-то в Скаряжинском переулке разбиты все окна в доме, бывшем Миловидова, но из ружей.

На Малой Дмитровке – там брали Купеческий Клуб – было то же самое. С утра на Тверскую не пускали, очевидно, охранял Совет, а в Столешниковом переулке разбивали дом Леве, где тоже сидели анархисты. В Художественном кружке выбиты стекла. На Кузнецкой, за Москвой-рекой, где живут родители жены Дм. Щ., они «сидели с узелками», потому что против них анархисты, а у них пулемет Красной армии, но как только последние появились, анархисты утекли, и сражения не было. В 4 ч. утра, когда дворник пошел за хлебом, у Никитских Ворот везли пушки, и их стали отбивать, он убежал. Версии разные – по одной – большевики получили доказательство, что 80 % анархистов – монархисты, и решили их ликвидировать, по другой – этой ликвидации «безобразия» требовали немцы для приезда Мирбаха, по третьей – ее требовали союзники. Вчера после помещения заметки о том, что А. Ге – немецкий провокатор, он явился в редакцию («Народное Слово») и беседовал с А. Г. Лапицким. Он заявил, что он народник и привык уважать Мякотина, Пешехонова и Мельгунова, но что он не понимает, почему про него это поместили. Лапицкий ответил, что сообщение (получено) от одного из его уважаемых знакомых из-за границы и предложил написать опровержение, но тот отказался, попросив впредь, если его еще удостоят чести писать о нем, звонить ему в Hôtel National (там и Ленин) и он будет говорить «да или нет», т. е. правда ли про него написана. «Немецким подданным я не состою». Странно, что он отказался от опровержения. Вчера – Крыленко опять посетил архив и, придя вниз, заявил, что хочет познакомиться со своими делами, на это Екатерина Дмитриевна Никитина спросила, имеет ли он пропуск. «Я всюду имею пропуск». – «Нет, у нас старые правила, и без пропуска вас не пустят». Наконец согласилась пустить его в сопровождении служащей. Пошли, там он спросил свое дело, его подвергли опять допросу: кто он, когда он был арестован и т. д. Он злился. А когда дали дело, он побагровел, ибо там прямо его любовная переписка с другими дамами, а жена его как раз назначена заведующей вместе с Биценко. Он ушел и не возвращался.

4 апреля

Сегодня в Москву приехал Мирбах – немецкий посол, по приказу которого в прошлую пятницу ликвидировали анархистов – теперь он и поселился в их центре – в Купеческом Клубе (на Малой Дмитровке). Сегодня Владимир Евгеньевич Сыроечковский видел готовящуюся ему встречу – перед Клубом стоял автомобиль, полный цветов, оркестр военной музыки и конный наряд милиции, народу мало. Очевидно, Ленин встречает с цветами тех, кому продал Россию, кто бьет русских под Курском, кто диктует требование арестовать все комитеты военнопленных с его же приятелем во главе. Сегодня неожиданный приказ праздновать Ленские расстрелы – отчего не за несколько дней. Верно, Ленские расстрелы для отвода глаз, а празднуют приезд Мирбаха.

10 апреля

Немцы поставили условие, чтобы украинцы пользовались бы теми же гарантиями, как и немцы. Народные комиссары решительно отказались. По требованию немцев издан декрет о штемпелевании бумаг. Декрет писал И. Коган – директор (банка) «Юнкера». Немцы же потребовали уничтожения анархистов. Ленин дал бумагу. Все идут в Каноссу – и кооператоры. «Мы на дне пропасти», – сказал Хижняков С.-е по поводу этого поворота. Оберегая кооперацию, они пошли на соглашение. По некоторым данным, в особняке Леве (Столешников переулок) разбита Савинковская организация под видом анархистов, – там жили его офицеры, и т[ам] ж[е] Леве угощала их винами и была очень довольна. Многие от Савинкова ушли в Красную гвардию. Скандал по поводу статьи Белоруссова в «Русских Ведомостях» о том, что Пешехонов чуть ли не провокатор, затушен под давлением объединенных организаций из «3» с к. д. и другими.

13 апреля

Приехал Мирбах, перед ним многие снимают шапки. Говорили, что максималисты постановили убить его, говорили, что бомба уже брошена, но все это вздор. Говорят, что Алексинского позвали делать операцию Ленину с ультиматумом, если откажется – расстрел, если Ленин умрет – тоже. По другой версии – к жене Ленина. С. видел доктора, которого звали лечить Ленина, – тот отказался, а когда (все же) поехал, то пленился «простотой» жизни Ленина. Разговор на трамвае: едет 16-летняя большевицкая школьная учительница и рассказывает, что дети просят ее: «Марья Ивановна, споем молитву, мы раньше пели», – а я говорю: «Нельзя, дети, начальство не велит»; ну, что мне делать?» – «А вы бы родителей собрали, как они решат», – говорит ей соседка, простая женщина. – «Нельзя, мы родителей не собираем, начальство боится». Другой разговор: женщина, хорошо одетая, работающая на Прохоровской (фабрике), как выясняется, говорит: «Кто нами правит? Кто везде встречается? – все жиды да сосал-демократы (все иностранные слова она употребляет правильно, это нарочно), вагон сочувствует, только кондукторша возмущается: «Все сосал, да макал, что это!» – Женщина продолжает: «Пришла к нам на спальни такая вот с носом, влезла на стол. «Товарищи, – говорит, – вы должны требовать теплых ватеров и театра». Какой она нам товарищ? Я и говорю ей: «Пошла прочь со стола, мы и с холодным ватером проживем, а в театр с голодным брюхом не пойдешь; ты нам лучше скажи, откуда вы хлеб для нас возьмете?»

Возмущение первомайским праздником в Страстную среду огромное. Попы на этом играют. И. Игорь говорил Тихону Ивановичу (Полнеру), что зарабатывает 500 руб. в месяц на освобождениях от ареста, а С-е, что 5000 р. – новый промысел для адвокатов. А Симсон, С. П. ничего за это не берет, уж очень это гадко. Говорят, что правые к. д. мечтают о том, чтобы союзники признали Россию нейтральной.

17 апреля

Был обыск у поляков, искали документ, нашли и говорят, что он подложный, но дело в том, что это тайное условие мира, в котором есть пункты: 1) что через три месяца после ратификации все банки должны быть восстановлены, 2) что четырнадцать лет французские и английские деньги и бумаги не будут пускаться на русский рынок и что 3) агитаторов не должны пускать в Германию, а в Польшу только с немецкого разрешения. Хозяин дома был арестован.

Приготовления к завтрашнему дню – украшают дома, где большевики, площади. Народ недоволен, потому что хлеба нет, а 600 тысяч ассигновано на это. «Дали бы лучше нам на юбки», – слышала я от простой женщины в Кудрине, смотревшей, как развешивают флажки из хорошей красной материи. Во Владивостоке высадилось 600 тыс. японцев.

Теперь народные комиссары в полном недоумении, что делать. Комиссар, выступавший обвинителем молодого человека, приговоренного за хулу большевиков к 17 годам каторги, отказался навсегда от обвинений.

22 апреля (старого стиля)

Первое мая прошло чисто официально. Народа почти не было. Коблов ходил смотреть всюду и только на Театральной площади слышал одного оратора, это был кооператор, говоривший о пользе кооперации. Публика очень не одобряла. Памятник Скобелеву (на Тверской против дома генерал-губернатора) сняли, говорят, по требованию немцев, а на голову памятника Александру III (у Храма Спасителя) надели кусок черной материи.

Говорят, что флаг на доме Мирбаха толкуется так: черный, красный и белый – это Черная, Красная и Белая гвардии, и палка на всех немцев. Говорят, что Мирбах просил Берга (хозяин дома, занятого Мирбахом в Денежном переулке) о посуде, тот сказал, что дал бы, но она в сейфах – мигом Мирбах все устроил. Приехала Ел. Ал. Никитина и рассказала массу интересного о Киеве, откуда она ехала с экстерриториальным поездом.

23 апреля

Ел. Ал. Никитина рассказывает очень много интересного про Киев. Сейчас там царят немцы. Эйхгорн издает приказы, не считаясь с Радой. Перехвачено его письмо Вильгельму о том, что Рада не имеет абсолютно никакого престижа и ее можно свергнуть. Петлюра наивно утверждает, что они звали только австрийцев и только 30 000, а пришли немцы 230 000 человек. В Киеве улицы называются по-украински и по-немецки. Вокзалы, телеграфы и телефоны в руках немцев. Фактически они хозяева, они и на выезд дают разрешение. На всех маленьких станциях надписи по-украински и по-немецки вплоть до «Für Frauen», киоски полны немецких книг и газет, и везде угрожающие надписи на ломаном русском языке, что за попытку покушения на немецкого солдата грозит расстрел. Немцы держатся очень корректно, но в деревнях сначала стали отбирать хлеб силой; это вызвало большие волнения, тогда они стали посылать отряды с украинскими офицерами во главе. Она очень подавлена. Украинцы объявили кацапов врагами Украины. Немцы впустили в Украину «синие жупаны» – это одетые с иголочки пленные украинцы, которые в плену изолировались от русских и распропагандировались в пользу немцев, но, придя домой, они начинают переходить от немцев. Самое ужасное положение возвращающихся солдат русских из плена, им не дают ни крова, ни еды и гонят, как собак. Они в полном неведении, что тут творится и начинают ненавидеть большевиков, как разрушителей. Она пережила там и первый захват большевиками Киева. Перед этим Рада расстреляла несколько представителей Совдепа. Когда большевики взяли Киев после страшной канонады, они учинили дикую расправу, особенно над офицерами, над сторонниками украинцев, расстреливали в лучшем парке, расстреливали в спину, даже стариков генералов, иногда милуя неизвестно за что. Когда пришли немцы с украинцами, большевики заранее ушли. Петлюра въехал во главе украинского отряда. Теперь Рада уже соглашается отдать Волынь и Подолье Австрии и Германии, а себе Киевскую (губернию). В Орше, через которую они ехали, на одном вокзале русские, на другом немцы; на русском непролазная грязь и беспорядок, на немецком порядок и чистота.

Соня (П.) приехала из Петербурга. Там голод. Муки нет ни за какую цену. Паек 1/8 фунта (хлеба). Хлеб делается из капусты и кофейной гущи. Дамы торгуют шоколадом собственного приготовления, наживая 20 руб. с фунта. У них 1 фунт шоколада – 80 руб.; у нас в плитках по карточкам – 9 руб., без карточек – 24 руб. Капуста там 3 руб. фунт, и ею Петербург наводнен, там говорят, что это «гешефт» Троцкого. На железных дорогах обыскивают, чтобы не везли съестного, все отбирают, как будто решившись уморить Петербург голодом. Приехала и Сонина двоюродная сестра, она ехала с матросами, которые рассказывали ей, какое возмущение среди матросов из-за приказа оставить флот в Гельсингфорсе, который они не исполнили, а сами вывели все суда, причем лед разбивал своей тяжестью «Андрей Первозванный», так как ледоколы лед не брали. В Гельсингфорсе была масса запасов муки и сахара, которые матросы хотели вывезти, но латышские и эстонские матросы не дали по приказу Совета народных комиссаров. Теперь матросы требуют от народных комиссаров разъяснений. Их съезд прошел очень бурно, и они хотели даже 1 мая выступить против большевиков, но их уговорили. Они считают, что Троцкий превышает свою власть во вред и требуют его к ответу. В ответ их повсеместно разоружают. Мякотин говорит, что среди них сильное анархическое движение, и они хотят захватить Николаевскую дорогу. На пасхальную заутреню в первый раз молчал Колокол Ивана Великого, но неизвестно, кто запретил: большевики или патриарх из протеста. В Кремле не разрешено было «гулять», можно было только молиться в церквях. Мы ходили в Храм Христа Спасителя – всюду было пусто и темно – совсем не было настроения пасхальной ночи.

25 апреля

На Украине переворот: по декрету Вильгельма сделался гетманом Скоропадский и провозгласил в своем манифесте восстановление всех старых порядков и законов. Все это произошло при содействии съезда «хлеборобов», которые, прежде всего, потребовали отмены социализации земли. Часть Рады бежала, другая арестована. Арестован Петлюра. Кроме того, восстановлена вся полиция. Говорят, что Мария Федоровна уже вернулась в Киев в свой дворец, что сюда прочат брата Елизаветы Федоровны, которая, якобы, арестована большевиками. Среди них смятение. Вчера они постановили отправить поезд «для борьбы с немцами и Корниловым», а между тем немцами взяты Ростов, Новочеркасск, Таганрог, и, якобы, Баку уже без гайдамаков. Граф Мирбах сегодня говорил барону Мирбаху, что вопрос для Московии нескольких дней: 10–12 дней все решат, и мы будем оккупированы, как Украина. Говорят о десанте во Владивостоке англичан, французов и японцев. Жизнь русских в Японии невыносима, цена дня одного человека – 100 рублей. В офицерских известиях сегодня минорный тон и заканчивается ссылкой на пророков.

26 апреля

События развертываются с головокружительной быстротой. Украина отдана гетману Скоропадскому под покровительством немцев. Сегодня говорят об оккупации Москвы. Ультиматум Мирбаха: свезти сюда всех военнопленных и разоружить латышских стрелков. Елизавету Федоровну отправили в Екатеринбург. Последние известия из советских кругов, что Москва, Поволжье и Кавказ присоединяются к Украине под Скоропадским, а Петербург, Мурман и Север отходят Германии. Народные комиссары едут в Нижний Новгород.

29 апреля

Слухов без конца. Третьего дня закрыты «Народное Слово», «Родина», «Вперед», «Земля и Воля» – закрыты за помещение ультиматума Мирбаха о концентрации в Москве пленных и разоружении латышских стрелков и об улучшении положения царской семьи, так как Александру Федоровну он берет под свое покровительство. Очевидно, все это верно. Говорил из сенаторских кругов Полянский (старший сенатор), что на днях в Петербурге и Москве будет переворот монархический. Сенат во главе его, опираясь на немецкие штыки. Трепов (брат) назначается премьером и реставрация династии, хотя неизвестно, в чьем лице. Мирбах рекомендовал немцам на сегодня уезжать из Москвы – но пока все спокойно. Вчера говорили, что немцы отложили, потому что на Украине неспокойно, там, якобы, покушение на Скоропадского, и Рада защищается сечевиками. Вчера газетам не дали разрешения, говорят, ждать три-четыре дня для разрешения на возобновление под другим именем. Вчера якобы к Мирбаху являлась депутация черносотенцев с просьбой «не томить и поскорее покончить». К М. еще недавно опять приходили осматривать дом для реквизиции, но все находят неподходящим.

30 апреля

Сегодня говорили, что Ленин, взяв на расходы 100 тысяч, и Троцкий скрылись. Другие говорят, что Ленин уехал, решив уступить, а Троцкий решил защищаться до последней капли крови. Говорят, что они выбрали резиденцией Муром или Вятку. О готовом автомобиле и поезде давно говорят. Мальчишки уже кричат: «Арест Марии Федоровны, ее величества!» Покушения на Скоропадского не было. Там, говорят, возрастает антигерманское настроение. Будто по 200 трупов немцев в день привозят из окрестных деревень (в Киев). Говорят, что в Архангельске высадились французы и англичане. Вчера кричали о перевороте в Петербурге. Латыши уезжают. В Павловском Посаде сожгли рабочие Совет солдатских и рабочих депутатов.

Телеграмма из Брянска от сына Петрищева, что на Украине немцы потребовали разоружения украинских полков в семь дней – иначе расстрел. Те отказались, идет бой. Вырубов говорит, что Алексеев солидарен со Скоропадским. К.-д. ждут арестов, и эсеры тоже – не эта часть (?). В Орле, говорят, свергли Совет. Там был смотр войск и их пригласили принести социалистическую присягу, они отказались – почему? – потому что тогда нас погонят на фронт, а мы не хотим. Подвойский заявил, что они подлежат расстрелу, они помялись и заявили, что расстреливать некому, потому что они все солидарны.

«Вперед» завтра выйдет. Порядочные большевики говорят, что это был не ультиматум, а «пожелания» Мирбаха. Дело же «Народного Слова» передано в Совет (народных) комиссаров. Ленин считает, что все пропало. Графиня Клейнмихель обратилась к Мирбаху с просьбой вернуть ей разграбленное из ее имения, и ей все вернули. Вот позор-то!

8 мая

Поезд ждет Ленина и Троцкого на путях, где шоссе подходит к линии, для бегства. Троцкого, по слухам, чуть не растерзали у Храма Христа Спасителя, где он живет. Но пока они сильны еще и живут. Немцы идут все вперед без преград. Елизавета Федоровна говорит, очевидно, Дерюжинскому, которого спрашивала про денежные дела, что она все же считает русский народ очень хорошим: «Вы никогда не были немкой», – добавила она в подтверждение. Она отказалась принять Мирбаха и выслана чуть ли не по его требованию в Екатеринбург к царю. Очень характерно, что в «Центральных Известиях» помещено длинное описание перевозки царя комиссара, перевозившего царя, довольно ему сочувственное. Настроение в пользу немцев нарастает. Мирбах сказал после антинемецкой резолюции кадетов: «Ну, через месяц придут к нам, все равно, пусть еще постучатся». Меньшевики тоже в борьбе двух течений, и начинает преобладать германофильское, в связи с их идеей о поступательном росте капитализма. Офицерство и торгово-промышленные круги тоже. Все это очень безнадежно.

14 мая

Цены: курица – 20–25 рублей, 10 яиц – 6 руб., 1 пуд ржаной муки 180–200 руб.; 1 ф. воблы 1 руб. 30 коп., сахар 13 руб. фунт, 1 ф. бобов 18 руб., 10 яблок 20 руб. и т. д. 1 фунт масла 12–14 руб.

Троцкий придерживается союзнической ориентации, Ленин – немецкой, но немцы говорят, что «мы им не нужны». В клубе (нар. соц. партий) делал доклад Хижняков относительно Украины. Он объясняет переворот Скоропадского, с одной стороны, ростом большевизма в деревнях, где стали зверски истреблять помещиков, а с другой – беспочвенностью Рады, приведшей немцев. Помещики и вообще зажиточные хлеборобы устроили заговор, собрали экспромтом съезд и совершили переворот. Немцы навели порядки – достаточно появления автомобиля с шестью немцами для усмирения целых деревень. Он говорит, что там понятно, почему к.-д. и даже якобы народ. социалист (неведомый партии) идут в министры.

16 мая

Совет народных комиссаров согласился на требование Мирбаха пропустить четыре дивизии на Мурман. Говорят, что поджог вагонов со снарядами и провиантом на Казанской железной дороге произошел оттого, что большевикам надо было перевезти из Москвы золото. Это было сделано для отвлечения внимания. Когда начался грабеж вагонов, толпу расстреляли из пулеметов.

7 июля

С мая не писала ничего, живя под вечной угрозой обыска, особенно теперь, когда С. вошел в Ц. С. В. и взял на себя определенное дело. Очевидно, сейчас подходит решительный момент – расстрелян Николай II (с семьей) в Екатеринбурге по постановлению местного Совдепа. Центральному исполкому осталось только одобрить это, хотя вряд ли они довольны, ибо их господа – немцы – наверное, посчитаются с ними за это. И так-то они наступают. Орша взята, совсем идут к Смоленску, который якобы эвакуируется, – это ответ на убийство Мирбаха, по поводу которого Совету был предъявлен ультиматум о вводе отряда в Москву для охраны посольства. Официально Ленин, при всеобщем одобрении, отказал в этом, но вчера через Москву проходили (говорил С.) переодетые немцы якобы к Ярославлю для подавления тамошнего восстания – там 100 человек свергли большевиков, многих расстреляли и сели сами у власти (два меньшевика, один кадет и один эсер), от Москвы подошли большевики с артиллерией, заняли вокзал и стали громить другой берег, где засели восставшие. Бежавшие оттуда говорят, что город пылает и центр разрушен. Мост взорван. Говорят о помощи иностранцев, но десант задержался из-за технических условий, хотя уже много кораблей с войсками подошло к Архангельску, и председатель Совдепа Юрьев на стороне союзников. Посольства союзников в Вологде якобы должны охраняться красноармейцами, но туда нельзя проехать. Билеты (из Москвы) дают до Александрова, а из Ярославля бежавшим пришлось идти 175 верст пешком. Брали и Муром – Савинковский отряд – сто тридцать человек. Им нужны были автомобили и военное снаряжение, так как там стоял штаб Бонч-Бруевича. Они забрали все нужное (большевики мигом удрали – очевидец Князев) и ушли, а гимназистов, приветствовавших их, стали расстреливать вернувшиеся большевики, хотя те (савинковцы) гимназистов и предупреждали, что уйдут и чтобы они не ликовали. Большевики вернулись, но все время настороженно ждут возвращения тех. Алексеев объявил себя главнокомандующим в Ростове-на-Дону. Деникин при нем, они просят не признавать тех отрядов, которые действуют в разных концах самочинно.

Странная вещь – большевики не берут налогов: на днях принесли от фабрики единовременный налог в казначейство, говорят там: «Не вносите, нам не до этого, не стоит», они хотели в банк – там тоже. Говорил это С. Гучков Николай Иванович, немецкой ориентации. Кривошеин стоял во главе немецкой партии в Москве – возвести Алексея (на престол) их цель, под протекторатом Германии. Говорят, что оккупационный отряд скоро войдет в Москву. Неужели у нас будут также радоваться, как Филатов, рассказывавший с восторгом о порядке и пирожных в кондитерских (на Украине). Вот пустомеля-то!

Убийство Мирбаха (по сведениям) от участников (Блюмкин – убийца – бывший член нашей партии (нар. соц.) мы же его и спасали). Подъехал автомобиль к дому Мирбаха (дом Берга в Денежном переулке) в 3 часа дня, вошли двое – Блюмкин и Кузнецов, красногвардейцы не хотели пускать, они заявили, что от Дзержинского, то есть от председателя следственной комиссии по борьбе с контрреволюцией, по военному, мол, делу. Пустили их. Мирбах сидел за столом, с боков два офицера прусских. Блюмкин подал пакет, где за подписью Дзержинского сообщалось что-то важное, офицеры впились в него глазами. Мирбах читал, по мере того, как выяснялось, что бумага настоящая, внимание офицеров падало. Тогда Блюмкин смог вынуть из портфеля маленький револьвер и выстрелить в Мирбаха, тот бросился к двери, Блюмкин за ним. Кузнецов выстрелил в обоих офицеров, которые упали, и бросил бомбу, но она не взорвалась. Блюмкин тем временем выстрелил в затылок Мирбаху, и тот упал; оба (Блюмкин и Кузнецов) бросились бежать, но один из офицеров приподнялся и выстрелил в ногу Блюмкину, попал. Снаружи слышался шум, так как выстрелы были услышаны стражей. Кузнецов выскочил и, перепрыгнув через решетку, сел в автомобиль. Шофер все время отвлекал стражу беседой о том, что весь шум производит автомобиль.

Блюмкин в отчаянии схватил (ту же) бомбу и опять бросил ее, она взорвалась и опрокинула его. Еле поднявшись, хромая, добрался он до решетки, те (двое) перетащили его, и автомобиль скрылся. Они поехали в штаб-квартиру (левых эсеров), в отряд Попова, а туда между тем привезли арестованного Дзержинского и других. Но скоро большевики явились их освобождать, и все (эсеры) бежали, бросив раненого Блюмкина, который просил Саблина взять его, но тот только махнул рукой. Сестра милосердия взяла его и отвезла на автомобиле в Первую Градскую больницу. Четыре раза их (дорогой) останавливали, она показывала свои документы и говорила, что подобрала его на улице. Наконец привезла, но он тут же вечером послал записку другу, чтобы тот взял его, тот явился. Докторша спросила его, не Блюмкин ли это, он говорит, что нет «да и все равно мы не сказали бы». Она согласилась отпустить, хоть и с жаром. Тот повез его на квартиру к знакомым, где жил его отец. Ночью Блюмкин послал его с письмом к Надежде Николаевне, чтобы мы (н. с.) помогли, т. к. он помогал; и пошла канитель. Нам удалось устроить его в лечебницу, а потом вывезти из Москвы. Но он совсем сдурился, всем болтал почти все и страдал манией преследования.

Милюков в Киеве немецкой ориентации. Говорят, что он переговаривает с немцами о единой России – председателем Совета министров должен быть Трепов, его же прочат на гетманство. Центральный комитет к. д.: 19 человек, при одном воздержавшемся и одном против, высказался против. К Милюкову ездил Винавер, но вернулся ни с чем. С Милюковым Набоков. Союзники, очевидно, двинулись от Архангельска. Вильсон прислал к нашим человечка, предлагая на выбор или дать погибнуть Европейской России в течение года, в который будет продолжаться еще война, отрезавшая ее от Сибири, или допустить японцев под американской гарантией. Первое, конечно, неприемлемо. Второе опасно, но думают, что это для отвода глаз, и главное – северный десант (письмо Алексеева к Милюкову). Наши, во главе Союза Возрождения, а то их (членов С[оюза] В[озрождения]) обманывали эсеры, бравшие деньги с союзников на партию. Теперь союзники дают миллион. Говорят о газете. Мазон предлагал С. и нашей партии – возможно, персонально. Троцкий с союзнической ориентации перешел на немецкую. Ленин обратно.

Титов прислал С. из Ростова-на-Дону интересное конспиративное письмо, приблизительно такое: «Дорогая тетушка, был по нашим семейным делам у дяди Миши (Алексеева генерала), он считает, что мы все должны вложить наши капиталы в одно общее русское дело, например паточное. Показывал он мне письмо дяди Паши (Милюкова), который зовет его вложить капитал в пивоваренный завод, что это всего выгоднее, но дядя Миша ответил, и показал письмо мне, что считает это дело невыгодным, а меня просил только уговорить дядю Колю (Чайковского, заведующего деньгами Союза возрождения) поместить все в одно дело и т. д.

14–27 июля

Своеобразно запрещен впредь выход «Народной Воли» – «впредь до полного водворения социалистического строя». Банк Рябушинских перекочевывает в Харьков (Симсон), «Русские Ведомости» – в Одессу и Харьков; «Русское Слово» – в Ростов-на-Дону. Союзники дают Союзу возрождения миллионы. С. удалось установить и вывести эсеров на свежую воду в том, что они тратят эти деньги на свои партийные организации вместо военной общей – теперь они отказались от этого. Приходится ему грозить, что лишит кредита. В нем окончательно открылись Бурцевские таланты. Теперь он будет сегодня выводить на свежую воду к. д., которые за спиной Союза возрождения входят в сношения с правым центром, Леонтьевским (с немецкой ориентацией – говорят, что Леонтьев даже содействует немецкой контрразведке) – им все передают, потом идут в Союз и ведут интригу. С меньшевиками через Шера, состоящего при Савинкове, тоже пришлось поговорить, так как они втирали очки, но тут выяснилось, что С. больше них знает. Страшно то, что один из полковников, с которым оставил связь, уезжая, генерал Б. (Болдырев), военный представитель в Союзе, оказался монархической, немецкой ориентации, «пока-то мы якшаемся с эсерами, – сказал он офицеру, посланному Союзом возрождения, – а потом их побоку, да и чем немцы хуже союзников?»

С. уверен, и теперь это начало подтверждаться, что есть немецкая военная организация. Милюков получил от немцев нос: «Пока нам выгоднее с большевиками, а как надо будет, позовем и вас». В Москву введен немецкий эшелон в русской форме (я сама слышала, как «русские» солдаты разговаривали на чистейшем немецком языке). Денежный и часть Трубниковского переулка заняты под них; в Денежном к Ермолаевым прямо пришел немец и предложил выехать, они отказались, он удивился: «Нам все радуются, мы культурные и сохраним все в целости», дают взамен квартиры. Пока Ермолаевых не тронули.

В советских газетах пишут очень цинично по поводу Николая II, а в церквях служат по нем панихиды в присутствии многих людей. Из Сибири, т. е. из Омска, где сорганизовалось новое Сибирское правительство после того, как большевики свергли Потанинское и сами были свергнуты, приехал Квашнин-Самарин – его видел Полнер. Правительство там из пяти человек, опирается на казаков (Тихону Ивановичу Полнеру показалось, что оно висит в воздухе). Негласно с ними Г. Е. Львов, который и шлет сюда за людьми (ехать не прочь Щепкин Дм. М., хоть он и немецкой ориентации) по всем областям. Там всего много, но о Восточной Сибири ничего неизвестно, т. к. Кругобайкальская дорога занята и минирована большевиками, так что нужны военные силы против них. Говорят, что там идет японский десант. В Самаре Дутов с хорошим казачьим войском уральским. Приехал и еще один человек по вопросам продовольствия и говорит, что там очень хорошо. Кроме немецкого эшелона в Москве, есть один в Голицыне и один в сорока верстах от Голицына. По Дмитровке на днях разбрасывали прокламации с автомобиля: «Потерпите, скоро придем». К Барадулину на днях приезжал совсем обессилевший гимназист II класса, который сидел с ним вместе в Таганке. Оказывается, из Таганки его и нескольких офицеров и гимназистов матросы ночью повезли в Петровское-Разумовское, сказав, что везут на Лубянку, на допрос. Там их выстроили для расстрела. При залпе все упали. Вдруг этот гимназист слышит над собою голос: «Этот, кажется, жив, надо его прикончить», он сообразил, что это о нем, сам не сознавая, что делает, перекинул через себя труп соседа и в потемках пополз, а потом побежал, не помня себя (также еще три или четыре офицера), очнулся он на огороде, лежащим меж грядок, и оттуда уже к утру пришел к Барадулину, который и спрятал его, а теперь увез в Тверь к верным людям. Из левых эсеров расстреляли еще Попова – начальника московского отряда при восстании. В Ярославле все восстание было спровоцировано, чтобы показать немцам, что напали одновременно на них (убийство Мирбаха) и на советскую власть – эта власть и теперь докладывает немцам, что двести эсеров, активных участников восстания, расстреляны. А их Центральный комитет сидит под арестом. Что-то невероятное.

22 июля (4 августа нового стиля)

Взяты чехословаками Екатеринбург (три недели тому назад), кажется, Казань, наш товарищ видел уже их разъезды в Казани, а при появлении разъездов власти большевицкие бегут – это обычная картина, по его словам, а он из Пензы. Под Симбирском или Саратовым (Филатьев) большевики потеряли всю свою артиллерию. О Казани телеграмма у большевиков: «Казань очищена, ценности вывезены». В Вологде союзники в газетах опубликовали объяснение своего отъезда в Архангельск, причем обнаружили, что Радек – австрийский шпион. Слухи об ультиматуме союзников: отказ от власти большевиков – конечно, не верны, потому что союзники их и за власть-то не считают, но Ленин на днях заявил, что со вчерашнего дня с 3 часов мы в войне с англо-французскими империалистами, потом в «Известиях» появился призыв к «пролетариату Запада» идти войной на нагло высадившихся в Архангельской губернии и захвативших территорию «Социалистического отечества» союзных империалистов. Очевидно, немцев зовут против союзников, а попросту с ними уговорились, везде они и в Ярославле усмиряли восстание с помощью немцев (якобы, двух тысяч вооруженных военнопленных, которые сдались восставшим и которые выдали их большевикам по категорическому требованию – так изложено все в «Известиях»). А десант идет по обе стороны Архангельска и в Онеге – 12 крейсеров привезли, говорят, 40 000 солдат. Есть еще слухи о том, что Алексеев предложил Ленину добровольно отказаться от власти.

Общая картина такова: на севере англичане, в Сибири новое правительство – в Омске; чехословаки тянутся от Казани по Волге и вглубь к Уралу и в Сибирь, причем на Урале на них наседают мадьяры из военных и жестоко расправляются с ними. В Западной Сибири прочное правительство из умеренных социалистов и кадетов присылают сюда за людьми. Находится в контакте с Самарским эсеровским правительством, где во главе Вольский, причем последний, черновец, подчиняется тем (Аргунову – правому). Гурко на севере командует добровольческой армией – самый надежный генерал, с другими выходят недоразумения: недавно один из них прямо в откровенной беседе заявил (в Москве якобы состоял в организации Союза возрождения) – «пока мы с эсерами, а потом сумеем, конечно, с ними разделаться». С. часто натыкается на такие факты – они показывают, что есть какая-то другая организация. На днях к Ленину явились два представителя Союза кооператоров, которых он встретил очень радостно: «Как я рад, товарищи настоящие кооператоры, что вы пришли ко мне, – спасайте нас, без вас мы погибнем – голод». Те обещали, но в Союзе по этому поводу произошел скандал, кончившийся неизвестно чем (Кускова говорит, что туда повезли Прокоповича для решения государственных вопросов).

Здесь немцами в посольстве получена телеграмма: «Французские газеты будут трубить об огромной победе; не считайтесь с этим – немцы отходят по выработанному заранее штабом плану» – там огромная победа французов, которые вернули все, занятое немцами в последнее наступление.

Немец контрразведчик (которому содействовал Л.) сообщил большевикам, что 3-го готовится выступление, а фактически готовилось выступление какой-то военной организации, явно устраиваемое немцами, что выяснилось из некоторых сопоставлений. Правый центр утверждает, что из него ушли к. д., держащиеся немецкой ориентации, а фактически на их заседаниях в доме Долгорукой на Спиридоновке сидят теперь немецкие лейтенанты и генерал и вертят ими; они им предложили: «Мы беремся устранить латышей, а вы сами расправьтесь с большевиками» – очевидно, хотят стравить и для этого же устраивали военную организацию из десятков, они же (немцы) и донесли большевикам о готовящемся выступлении этой организации. Военный штаб большевиков, по слухам, бежал из Александровского училища, по верному же, военный штаб из старых специалистов распущен, так как Троцкий надеется и сам справиться; он в последней речи своей опять натравливал на офицеров. Троцкий сказал учителю музыки своих детей (слышала через Тур), что уроки надо кончить, потому что они переезжают в Петроград; когда он вышел, то мальчик сказал: «Папа врет, он отсылает нас в Америку. А у Крыленко было семейное совещание о том, куда спасаться (его сестра в архиве охранки сказала это Е. Д. Н-ой), решено прибегнуть к протекции сестры Кр., которая замужем за З.

29 июля (старого стиля)

За эти дни в Москве много событий – уехал заместитель Мирбаха Гильферинг прямо в Берлин после неудачной попытки покушения на него (все офицеры были расстреляны, но один бежал от расстрела). Покушение было, очевидно, ночью, потому что в соседнем с его домом доме Митке на Смоленском бульваре до утра был обыск и солдаты. Все же посольство выехало в Петербург. За ним и турецкое и другие (посольства стран) Согласия, кроме болгарского, заявившего, что это его не касается. По слухам, и правительство переезжает в Петербург. На заседание ЦИК Ленин заявил, что надо сдавать власть, возражали Троцкий и Свердлов, которые победили большинством трех голосов. Их мнение, что они до конца будут защищаться в Кронштадте. Но уже на следующий день говорят, что Троцкий отказался от своего намерения. Семьи свои они отправили в Петербург.

Указ о явке всех офицеров с парой (в случае неявки) родителей и домовым комитетом. В Алексеевский манеж – место явки – явилась масса; очевидцы говорят разно от 10 000–30 000 человек. Стоит хвост на несколько улиц и ждет ареста. Говорят (Астров), что их делят на три категории: большевики, служащие в учреждениях и нигде не числящиеся, которые считаются белогвардейцами и которые должны представить доказательство, что они не таковые. Содержат скверно и грязно. Стерегут китайцы.

Слухи о взятии Вологды англичанами и Нижнего Новгорода чехословаками. Верно то, что англичане заняли станцию в 180 верстах от Вологды. Наступая, они прокладывают железную дорогу. Их судов пришло 200 с войском, провиантом и одеждой. По советским известиям на Мурмане уже высадилось 20 000 человек. Большевики бьют тревогу. Они арестовали многих англичан и французов в Москве, содержат их очень хорошо, и все извиняются (кузены Екатерины Карловны) Miss Cotes увезли в Аносино, где, по словам бабушки Саши, все «совдепеизировано», кроме уток и части картошки. Комиссаром туда назначен бывший полотер Юсупов, который подходит Сашечке к ручке. Это говорил Zizi; он же говорил о посещении Цурюпой (братом диктатора) фабрики Поповых. Его пригласил Мих. Ал. Попов на обед, он приехал на автомобиле из Москвы (автомобиль на спирту с керосином и по просьбе (местного) Совдепа их (совдепчиков) угостили этим напитком, они передрались). За обедом он напился, язык развязался, и он стал говорить, что они погибают, что их теснит император Вильгельм и союзники, что их задача спасти Ленина и Троцкого – великих людей, и что за ними останется след светлого царства социализма – мечтой, к которой народ будет стремиться. Тут одна дама спросила: «Почему же вы не уходите сейчас, чтобы хоть чуточку сохранить ореол?» – «Наивный вопрос, разве легко расстаться с властью!» Он же рассказал о том, как один немецкий ober-leutenant из Мирбаховских был в одном немецкой ориентации доме, там же был Крыжановский; сначала (немец) молчал, потом, увидев сочувствие, заговорил и сказал, что сейчас Германия не может дать ни одного солдата, но зато, когда она разделается с Францией, она оккупирует Россию и лет через 15–20 водворит у нас благополучие. Оказывается, С. знает, кто лейтенант и в каком доме (был этот разговор) – их контрразведка очень хороша. Еще Zizi говорил об академическом съезде, где профессора позорно пошли к большевикам. Московские, чтобы «противодействовать» петербургским, да там все и остались в трогательном единении с большевиками (Покровским и Луначарским). Покровский говорил о том, что они буфера между «нашими соколами красногвардейцами и вами». Вели себя профессора преподло, на них плевали, они обжирались. Все якобы для спасения университета. Еще Zizi рассказывал о поездке в Александровск для спасения дома деда его. Ехал он от большевистской архивной комиссии. Там большевикам очень понравилась их бумага об охране старинных вещей, и они заявили, что и сами будут ходить с такой бумагой и все старое отбирать для музея, а Zizi дали бумагу на занятие любого дома. Они (Zizi и его спутн.) спасли у деда все, (снесли) в две комнаты и наложили печати. Ночевали в пустой, прекрасной гостинице и только утром узнали, что большевики делают на нее облавы, считая, что там останавливаются белогвардейцы, ночью стаскивают за ноги с кроватей. Игумена говорила им, что так растащили великого князя Михаила Александровича и тут же расстреляли. Один вернувшийся из плена гвардейский офицер говорил, что их провожали чудным обедом, Вильгельм говорил речь о дружбе с Россией и о единой власти и в конце открыл дверь и вывел Николая II и Алексея.

Полнер Т. Ив. уехал в Сибирь, повез письмо от Союза возрождения, где Астров Н. Ив. от себя приписал, что всем руководит Национальный центр, т. к. кадеты, ушедшие из правого Центра из-за его немецкой ориентации, но это неверно, руководят левые, и расхождение в том, что Национальный центр за военную диктатуру. Астров хитрит – он и там и тут, и все его туда перетягивает.

5 августа (ст[арого] стиля)

Прилагаю листки о событиях – выходят в типографии из четырех меньшевиков – в 3000–5000 экземпляров. Нарасхват. Мы (народные социалисты) организовали распространение по районам через наших секретарей, которые пришли в слишком большом волнении от этой конспирации. Хорошо, что много красноармейских полков переходит на сторону чехословаков под Казанью – это гениальный план начальника штаба большевиков, который является главным командиром их врагов, но они хотели его устранить, не доверяя ему. Говорят, что они издали приказ, чтобы красноармейцы переходили для внесения разложения в ряды чехословаков. В контрразведке работает Коро(ев) Н. В., который сообщил, что постановлено арестовать Центральные комитеты кадетов и эсеров и еще принес список лиц, о которых правительство доносит немцам, как о нежелательных, там указан и Жилинский. Петербург сдается немцам, и они проходят через него для перерезывания пути союзникам, идущим втрое скорее, чем думали, так как сопротивления совсем нет. Они под Вологдой. Большевики протрубили про победу под Казанью, туда они бросили все силы – латышей, которых, очевидно, заменяли немцы в Петербурге. Но Казань ими не взята – чехословаков там очень много. Алексееву, чтобы двинуться, надо 15 миллионов – в зависимости от событий здесь он пойдет на Воронеж, то есть сюда или на Царицын, т. е. к Сибири. Войска у врагов больше, уже 300 тысяч. Говорят, что Троцкого на Казанском фронте подняли на аэроплан и спустили к чехословакам – это легенда, но факт – покушение на него: стрелял лучший московский стрелок в его автомобиль, убил адъютанта, Троцкого не было, сообщники (покушавшегося) расстреляны, один ушел из-под расстрела. Троцкий и Ленин знали о готовящемся покушении и нигде не появляются. Говорят, что их семьи отправлены в Петербург под крыло немцев.

Последнее известие из немецкого консульства, что американцы прорвали немецкий фронт, дошли до ставки, забросали ее бомбами – Гинденбург убит. В немецком консульстве смятение. О конспиративной квартире Симсон Ф. П. говорит, что у немцев есть таковая и что перед отъездом посольства там было у них совещание о мире с представителями англичан и французов. Вообще говорят, что в Амстердаме идут переговоры о мире, и Германия признала себя не побежденной, но ослабленной.

Россию якобы хотят взять под протекторат. Большевики усиленно говорят о большевицком движении в Англии и во Франции.

Цены: 1 пуд ржаной муки до 400 р., 1 курица – 35 р., 1 бутылка молока – 2 р. 30 коп., 1 фунт картошки – 1 р. 80 к.; извозчик 10 руб. маленький конец; башмаки 180–200 руб.; парусиновые туфли – 60 руб.; 1 ф. керосина – 1 р. 80 к.; 10 яиц – 10 руб. 50 к., 1 фунт мяса – 7–9 руб.! 1 сажень дров – 220 руб.; 1 ф. меда – 15–27 руб.; 1 ф. осетрины – 12–13 руб.; 1 фунт телятины 13–14 р. С вокзала в Гранатный переулок извозчик – 40 руб.; с Мясницкой на вокзал – 20 руб.; 5 свекл – 2 руб., и т. д.

14 августа (ст[арого] ст[иля])

Ленин вторично в Исполнительном комитете делал доклад о необходимости отказаться от власти. Все постановили, чтобы он уехал ввиду опасности, – он сказал, что пусть все уезжают, а он останется на своем посту. Троцкий уехал на Казанский фронт, куда брошены все силы, все латышские полки, и от него (Троцкого) неделю нет известий в штабе – есть слух, что он окружен, в мешке. Молва же говорит о ряде покушений на него, кажется, просто снаряд разорвался около, но дорогой он чуть не крушился. Его вез Циммерман – инженер по новой ветке, и он велел ехать 40 верст в час, а можно было только 20 – произошло крушение, но все остались целы. Фош по радио сообщил, что начинается общее наступление по всему фронту, причем Германия уже признала себя слабейшей – там паника перед американскими способами борьбы, ибо у тех все «сверх» и все косит сплошь. Француз в миссии (Гронаяр) говорил С., что даже не имеет смысла большой десант на севере, так как Германия не может дать сюда ничего, все решится там. Это для нас и лучше. А в Сибири японцы уже прошли взорванный Круго-Байкальский туннель, который большевики уничтожили, отступая, считая, что его поправлять год – он поправлен уже, пробка большая там уничтожена, и через две недели 50 000 японцев будут в Екатеринбурге.

Алексеев хотел идти на Москву (ложные слухи о прокламациях его с аэроплана об осаде Москвы в течение месяца и т. д.). Ему указано, что лучше идти на Волгу, чтобы не разбивать сил. Пятнадцать миллионов ему переправлено – это то, что нужно было для начала движения.

В прошлую субботу (4-го) был арестован Пешехонов в Пушкине в связи со взрывом на Ярославской дороге. Мелкие служащие, отставленные, доказывают рядом взрывов, что они необходимы! В результате повальные обыски, аресты, расстрелы (начальник станции Тарасович, служивший 35 лет) – что-то дикое. Теперь вместо следственной комиссии из 18 смертную казнь решает комиссия из трех, без следователя и обвиняемого, по документам. Виленкин был приговорен к смертной казни, но помилован и присоединен к «другим заложникам». В нашем доме приказано очистить верхний этаж и везде тоже, даже у Беляева второй этаж. Симсон (живущий наверху) хлопочет об оставлении, если не удастся, перейдет к нам. Селят какую-то шушеру – воров, шпиков и т. д. Пешехонова выпустили в эту субботу за поручительством Бонч-Бруевича, у которого была жена Пешехонова. Он был очень любезен, заявил, что это недоразумение, потому что местный Совдеп не знает, что Пешехонов неспособен подложить взрывчатое вещество. Пешехонова спрашивали, он ли редактирует информационные листки? – он выразил изумление. Они говорят: «Мы все знаем и еще не решили, как поступить с вашим Центральным комитетом, знаем все, что в клубе у вас; вот вчера Мякотин говорил, что Ленин пьянствует (это говорил в клубе Щелкунов, а подозрительный субъект был действительно). Приезжала НБЭ, проехала Петрозаводском и Вологдой. В Петербурге – идиллия. Совдеп из разных классов, все есть, дали ей пищи и на дорогу страшно дешево. Крестьяне ждут союзников, ненавидят Красную армию, говорят, что она из отребья, и не дают ей ничего, так что те подсылают покупать якобы от англичан: «Со всеми расправимся, – говорят крестьяне. – Всех знаем». Путь в одном месте большевики уничтожили на 80 верст, взорвав мосты. В Вологде ей легко дали пропуск, куда угодно. Там под Вологдой, в Новоархангельске и других местах огромные склады снарядов и т. д., их стерегут пять матросов большевиков и красноармейцы, которые «в действительности белогвардейцы». Большевики собираются все топить. Ярославль страшно разрушен.

Из Сибири сообщают, что большевики просто бежали при приближении чехословаков, уничтожая или увозя запасы. Чехословаки всех пленных делят на немцев и мадьяр и большевиков и красноармейцев – последних отпускают, а первых и вторых расстреливают: «С немцами у нас свои счеты». Тихон Иванович Полнер сидит в Нижнем Новгороде – не может пробраться, а Савинков пробрался, доехал до какой-то пристани на пароходе, купил за 5000 рублей тройку, посадил генерала Одинцова и француженку, своих спутников, сам кучером и поехал.

22 февраля 1919 года (нового стиля)

Второй год Рос[сийской] Сов[етской] Фед[еративной] Соц[иалистической] Респ[ублики]. Москва без трамваев, по рельсам трамваем только и можно ходить, так как на тротуары с домов валятся глыбы снега, мостовые в огромных сугробах. Вывески с магазинов все сорваны. В Москве ездят на двух верблюдах, запряженных в сани, они пугают лошадей, но люди даже не смотрят на них; говорят, они из Зоологического сада, где с голоду околели все звери. Аня видела уже человечка на лыжах – может быть, это самое удобное по нашим сугробам. На днях у «Задруги» не приняли книжных грузов – без разрешения Совдепа нельзя посылать. Кудрявцев пошел в Комиссариат народного просвещения, и ему там официально посоветовали давать взятки: «Мы и сами даем, чтобы они обходили декрет». На Невском в Петербурге мальчик со спичками не продает их, а за 10 копеек зажигает папиросу, он набирает группу, чтобы зажечь всем разом. По Москве ездят на полках группами, и ломовики берут сносно 15–20 руб. с человека за конец. Извозчики 100 руб. называют «целковый», 70 руб. – «семь гривен». Почти по всей Москве с 11 ч. вечера до 7 ч. следующего вечера не бывает электрического тока.

23 февраля

У Симсона была доверительница, которая просила посоветовать ей, как быть: дочь ее вышла замуж за комиссара ВЧК, теперь он со Скрыпником на Украине, служит там, конечно, под чужой фамилией и считается украинцем, а в действительности он татарин, и при перевороте, который скоро будет, бежит в Крым или за границу, и семья вся собирается, все распродают, хоть здесь и сытно живут.

1 марта (нового стиля)

Цены на 1/III 1919 г.

1 фунт черного хлеба 15–18 р.

1 фунт картошки – до 7 руб.

1 фунт сахара – 80 руб.

1 фунт простого масла – 27 р.

1 пуд черной муки – 700–800 р.

1 сажень дров – 750 р.

1 аршин ситца – 15 руб.

1 фунт керосина – 10–12 руб.

1 фунт пшена – до 25 руб.

1 фунт меда – 70 р.

1 пуд белой муки больше 1000 руб.

1 фунт чая – 220 р.

Кончилось совсем освещение улиц газом. Уже три года март у нас самый темный и жуткий месяц. Кончились поезда по Курской дороге. Свет электрический почти везде тухнет в 11 часов. Легенды ходят самые невероятные: сапных больных детей в приюте и солдат в казарме якобы расстреливают. Наша Наташа видела, как милиция вела по Тверской 15 человек в покрывалах черных с прорезями для глаз «все говорили, что это сапные на расстрел», – говорит она.

В Лефортове якобы волки по ночам едят на улицах трупы умерших от сыпняка. Факт тот, что на кладбище очередь, что в больницах сутками ждут в коридорах приема и кое-кто тут же умирает, другие уходят, горячей воды там нет, выписывают выздоравливающих без ванны и без дезинфекции – ничего нет; врачи мрут, как мухи. Даже сестра Симсона, сама врач, в тифу ждала у ворот час, а при выходе добилась ванны только за взятку. На улицах снег не убран, несмотря на штрафы, ведь не на чем возить. На крышах глыбы, готовые рухнуть на головы прохожих, – хорошо, что трамваи стали, пути заметены, и все ходят по середине мостовой.

Приехали двое из Одессы (Б. и Б.), оба побывали и в Киеве, и в Ростове, и в Екатеринодаре, и в Екатеринославе и т. д. В Ростове царит жестокий режим Денисова, его приказы ужасны: рабочих не брать, а вешать и оставлять на несколько дней, вешать десятого, уничтожить деревню и т. д., теперь против него поднялись, и пришлось уйти Краснову. Внешне там очень весело шла жизнь. Везде на юге сильное юдофобство: «нам бы православных послушать» и т. д., даже среди рабочих. «Жид погром любит» – ходячая поговорка, и нарастает погромное настроение. Курск без спичек. Б. приехал туда и с другими отправился к коменданту за разрешением уплотнить собой какое-либо пристанище. В момент протягивания бумаги свет погас, все столкнулись, потом свалились с лестницы и ощупью отправились искать гостиницу; там швейцар-солдат без спички отказался понять бумагу, и они бросились искать прохожего со спичками; кто-то дал им зажженный огарок, который погас у дверей гостиницы. Они бросились искать спички, какой-то прохожий дал им две; но когда сторож прочел бумагу, он заявил, что все комнаты у них уплотнены, и предложил сени, в которых сверху протекала вода, потом сжалился и провел их к своей жене – прачке, где они и переночевали. Носильщик предлагал им такой способ посадки: нанять четырех красноармейцев, которые вытащат из поезда шесть пассажиров и на их места впихнут их – они отказались. При посадке все дико бросаются на поезд, причем колотят друг друга; он видел, как мужик укусил девушку за ухо; он говорил со стариком, который сказал, что едет на смерть, исповедовался и причастился, но дома есть нечего, приходится ехать.

Все вокзалы завалены сыпными, тут же трупы. В Нежине одна свеча на весь огромный вокзал, где весь пол сплошь устлан живыми людьми. Вся дорога – кошмар. В Одессе танки и союзники. Полная свобода слова и печати, большевиков только не пускают к войскам, в порту иногда расстреливают за проповедь (большевизма). Порядок полный, так, как бы хотелось, чтобы везде было.

2 марта

Сегодня Григорий Алексинский передавал слух, что Иван Павлович Алексинский умер от сыпняка. Его видели в Екатеринодаре. Он работает как хирург в добровольческой армии. Сегодня приказ гробов не делать, а все дерево употреблять на лопаты, – поздновато – Москва утопает в снегу; сегодня приказ всем чистить улицы и крыши, а работать нечем. Но многие работают и убирают, ибо вид улиц невообразим. Патриарх Тихон и «святые отцы» предсказывают, что Пасху будем «в радости встречать».

Про мощи, которые большевики старательно открывают и изобличают, в народе прямо говорят: «Мощи ушли». Во Владимире народ голосовал в соборе за оставление там мощей, а то их в виде костей хотели перенести в музей; (народ говорит) «все жиды, своих синагог не трогают, а все наши храмы».

17 марта

Цены:

1 фунт хлеба до 25 руб.

1 ф. картошки – 8 р.

1 ф. масла – 120 р.

1 ф. сахара – 90 р.

1 ф. сала – 60 р.

1 ф. простого мыла – 27 р.

1 пуд черной муки – 700–800 рублей

1 ф. собачьего мяса – 6–7 руб.

1 ф. ветчины – 80 р.

1 ф. чая – 300 р.

1 сажень дров – 1200 р.

1 ф. телятины – до 30 р.

Сегодня ночью на час переводят стрелку часовую вперед, и останавливается все железнодорожное движение – вокзалы заколачивают.

Предложила мне Лапина хлеб и пшено; поехал Иван, и оказалось, что там просто комиссар Павелецкого вокзала торгует отобранным у мошенников (1 пуд пшеничной муки – 1500 рублей).

Остроумие обывателей: Всероссийская чрезвычайная комиссия – ВЧК – «Всякому человеку крышка».

Высший совет народного хозяйства – ВСНХ – «Воруй скорей – нет хозяина».

Аня ехала в теплушке с парнем большевистского пошиба. К нему все приставали: «Пойдешь в Красную армию, небось?» – «Нет», – жеманно отвечает он. «Пойдешь!» – «Убегу». – «Ну, пойдешь в чрезвычайку и будешь говорить: служу в Вичике».

На Александровской ж[елезной] д[ороге] в мастерских не дали говорить Невскому. Там есть рабочий à la Гапон. Он собрал митинг, рабочие потребовали, чтобы он председательствовал, и вынесли резолюцию о сдаче большевиками власти. Ночью он был арестован, тогда все рабочие поднялись с требованием его освобождения, пригрозив, что иначе двинутся на Кремль с Красной армией. Его выпустили, и он был вызван к Невскому, который стал ему говорить, что это была ошибка, а что он, мол, слышал, что у него две недели назад украли пиджак и сапоги, так он охотно возместит потерю по «теперешним ценам». На Прохоровской фабрике был митинг, на котором не дали говорить большевикам, да так, что Ярославский упал в обморок, а Рязанов тщетно кричал, что он и с большевиками всегда сражался за свободу слова. Представителю американских рабочих (очевидно, все тому же пресловутому Рейнштейну – еврею, прожившему два года в Америке) прохоровцы заявили, чтобы он передал своим, что раньше они работали на фабрике, а теперь прокладывают рельсы на Ваганьково (кладбище) – возить покойников с фабрики.

Деникин переехал в Ростов-на-Дону, и Кубанская армия перешла в Область Войска Донского. Колчак быстро движется вперед. В Брянске восстание Красной армии, лозунги: «Свободная торговля», «Долой продовольственные комитеты» и «Бей жидов». Идет погром, а посылаемые на усмирение отряды переходят на сторону восставших. Здесь говорят, что завтра будет голодный бунт.

21 марта

Муралов сдался Колчаку в плен (вся его семья арестована), с ним 399 миллионов, которые он взял для расплаты с армией, с ним вместе попалась и армия его (на Уфимском направлении).

Рига взята белогвардейцами. В Петербурге сильные волнения. Говорят, что там свергнуты большевики, и власть в руках левых эсеров. Поезда оттуда не приходят. В Брянске восстание ликвидировано, расстреляно 600 человек, и сюда привезена масса.

Самое характерное теперь для улиц Москвы – тьма ручных саночек – на них все перевозится.

Во вторник хоронили Якова Свердлова, избитого, по слухам, в Орле и умершего от простуды, так как он бежал оттуда в одном белье. В воскресенье его привезли в Благородное собрание и выставили с почетным караулом из главных большевиков, но никто туда не ходил, и зала была пуста. Чтобы поставить его там, был прерван в середине концерт Красного Креста. Сперва появился какой-то субъект, когда кончил играть Метнер, и заявил, что ввиду смерти Свердлова второе и третье отделения концерта будут соединены. Потом во время исполнения «Эгмонта» вдруг потухло электричество с одной стороны; Кусевицкий ускорил темп, электричество потухло с другой стороны. Он еще скорее – тушат с третьей, выходит тот же господин и предлагает всем уходить, так как сюда несут Свердлова. Пришлось публике уйти.

На похоронах (хоронили на Красной площади по еврейскому обряду) было мало народу, главным образом Красная армия, но и среди солдат разговоры были весьма нелестные: «Это не Свердлов, он бежал, никто его не знает в лицо, хоронят куклу или еще кого-то. Скоро и Ленина так будем хоронить, тоже удерет». Команды не слушают. Распорядители тщетно ждали депутаций от рабочих. Железнодорожные рабочие вынесли резолюцию: не давать поездов под Красную армию для прекращения гражданской войны, и всюду ее разослали.

30 марта

Большевики усиленно пускают слухи о том, что Америка предложила им и Колчаку подписать обязательство о прекращении гражданской войны и об ограничении количества штыков впредь до мирной конференции, где вопрос о судьбе России будет решен. Говорили, что Каменев едет на переговоры с Колчаком. Было в этом что-то нелепое – Ленин якобы в Петербурге подписал с американской делегацией это условие. Теперь, наконец, выяснилось, что это Ленин предложил Америке во имя человеколюбия снабдить Россию провиантом и попросить Колчака пропустить оный через Сибирь!

Васюшинский в день Парижской коммуны выступил в Красной армии с лекцией о ней. Он начал так: «Парижская коммуна началась, когда национальная гвардия была распущена». Тут начался страшный крик: «И нас надо распустить!» Пошла потасовка, вышло начальство и начало их ругательски ругать – так ничего и не вышло из лекции. Одна прислуга (говорил К. В. С.) поставила на стол портрет Троцкого. «Зачем?» – спросил ее хозяин. «Чтобы плевать на него, как подойду к столу». Кухарки говорят, что три ночи кряду Ленину являлся Герм[ог]ен и убеждал уехать, тот остался, и теперь его «хватил паралич». Ждут голодного бунта. Извозчик в деревне доказывал Ане, что все большевики – «жиды». «А Ленин?» – «И он жид; если отец его и русский, то мать или бабушка, наверное, жидовка». Нет возможности достать перчатки – их дают по карточкам на сладкое…

17 мая

С марта ничего не записывала, а теперь май. С. был опять арестован 25 марта старого стиля, арестован Особым Отделом ВЧК, отделом по военным делам (контрразведка). Просидел он десять дней, выпустили, убедившись, что он «человек науки». Постоянно слухи о новых арестах. Сидит Л. С. Козловский, арестованный (при обыске) в польской миссии после высылки в 24 часа Кенуковского. Был суд над Джунковским в трибунале. Явилась масса свидетелей по приглашению Петерса, который надеялся, что все будут против, а оказалось все – за (Джунковского). Между прочим, вылез повар Манежа и стал рассказывать, как Джунковский приехал и говорит ему: «Устройте гулянье, чтобы было дешево и хорошо». – «Ну и что же?» – спросил Петерс. «Я же говорю – дешево и хорошо». – «Ну, а дальше?» – «Да что дальше – дешево и хорошо». Петерс ярится. Повар к публике: «Я ему говорю – дешево и хорошо, а он фактов хочет». Хохот. «Но в чем же дело?» – спрашивает Петерс. Вся публика хором: «Дешево и хорошо». – «Если дешево, то не может быть хорошо, хорошо, так дорого», – говорит Петерс яростно. «Это глядя по мастеру», – отвечает повар. – «Ну, а как же вина? Сам-то Джунковский пил дорогие». – «Надо знать, где купить», – невозмутимо отвечает повар. В конце концов, разъяренный Петерс велел его вывести.

Все пожимали Джунковскому вечером, уходя до следующего дня, руку; стража, водившая его обратно к нему, говорит: «Ну, товарищ Джунковский, пойдемте, а то они нас до ночи задержат». Сумасшедший кооператор Н. принес Джунковскому кучу подарков (термос, перочинный нож, и т. д.) «Все, – говорит, – в тюрьме пригодится, они везде вас скоро не выпустят». Приговор – 10 лет лагеря – может быть, удастся смягчить и взять его домой – так говорит Мур.

Цены, дошедшие к Пасхе до максимума (хлеб и крупа 40 рублей фунт, мука черная 1200 рублей 1 пуд, картошка до 15 рублей 1 фунт, творог до 100 рублей 1 фунт, свинина 100 рублей фунт, яйца 160 рублей десяток, масло 140 рублей фунт, молоко 18 рублей кружка), упали и теперь стоят твердо: хлеб 20 рублей фунт, картошка 8 рублей фунт, творог 40 рублей фунт, яйца 860 рублей десяток, пшено 25 рублей фунт. Один момент хлеб падал чуть не до 12 рублей фунт, но это на 1–2 дня.

1 аршин шерстяной материи на Сухаревке – 500 рублей. Мука упала до 700 рублей за пуд, масло по-старому 140 рублей.

У Никитских Ворот на белой стороне углем на днях было написано:

23 мая (нов[ого] стиля)

Приблизительный расход в месяц сейчас на нашу семью, на самое необходимое (нас ест пять человек всего):

Неделя – 1 пуд картошки по 8 р. фунт – 320 р. – месяц 1300 р.

– добавочн[ый] черн[ый] хлеб к пайку по 20 р. 7 ф. – 140 р. – месяц – 560 р.

– добавочн[ый] бел[ый] хлеб по 30 р. 3 ф. – 90 р. – месяц – 360 р.

– 1½ ф. сахара 120 р. за 1 ф. – 180 р. – месяц – 720 р.

– мясо 1 ф. в день 40–50 р. – 300 р. – месяц – 1200 р.

– молоко 17 кружек по 14 р. – 238 р. – месяц – 952 р.

– капуста квашеная 10 ф. по 10 р. – 100 р. – месяц – 400 р.

В месяц – 5492 р.

Сверх этого, дрова до половины сажень в месяц, так они осиновые – 700–800 р.

½ ф. чая в месяц – 250 р.

Квартира – 225 р.

6770 р.

Забыла еще 2 фунта постного масла – 120 р.

И фунтов 10 крупы – 250 р.

7140 р.

Вчера П. был у Ленина, т. е. у его (больной) супруги. Приехал за ним царский автомобиль с Абрамом и царским шофером, но с супругой и младенцем оного в придачу. Длинная процедура пропуска в Кремль через массу часовых. Наконец подкатили к зданию Суда (живет Ленин в квартире прокурора палаты), перед входом часовой, из будки которого телефон наверх, делается запрос, можно ли пустить таких-то, тогда этот и второй часовой пропускают. Внутри лифт и опять четыре преграды в виде часовых. Встретить вышел некто, вроде красного офицера. Провел. Там появилась дама, проведшая к madame Лениной. Старая, за 50 лет, уродливая, с сильной базедовой болезнью. Глаза выскакивают. Сперва в присутствии Абрама и дамы ломалась, и никак не удавалось посмотреть горло, которое очень болит; потом, когда они ушли, удалось. Вышли в другую комнату, там Владимир Ильич Ленин очень предупредительно к профессору и очень взволнованно по поводу дражайшей супруги. Коренастый, упитанный буржуй, хитрое лицо, ничем не замечательные глазки; очень все и вся чисто, полотенце подали, очевидно, царское. Когда он (Ленин) узнал, что ей нельзя говорить две недели (а у нее ряд докладов, и она очень сопротивлялась), он сказал ей, что все устроит и доклады отложит: «Все можно устроить». Сам отпер дверь и вручил в конверте гонорар 250 одной керенкой. Физическая потребность вымыть после них руки. Производит впечатление узника, заключенного под несколькими замками.

25 мая

Кулыжный приехал из Одессы, рассказывает об уходе десанта несколько иначе, чем наши. После покушения на Клемансо военные кредиты не прошли. Ансельм получил об этом телеграмму и решил уйти.

Он же рассказал интересную легенду, ходящую там: «По поводу непорядков в России на Небе собрался совет с участием Пресвятой Троицы и всех святых. Было решено, что для наведения порядка необходима интервенция. Бог-Отец предложил отправиться Сыну. Тот отказался: там все жиды – опять распнут. Тогда обратились к Илье Пророку, как обладателю колесницы с лошадьми. «Нет, – сказал он, – лошадей съедят, а колесницу реквизируют». Наконец, обратившись к опытному посетителю Земли – Моисею. Он отправился и скоро вернулся: «Зачем вы меня посылали? Там теперь как раз мое царство – жидовское». – «Пока не вырежем всех жидов, – добавляют крестьяне, – не сойдет к нам Христос».

3 июня

Между прочим, о генерале Ансельме Кулыжный рассказывает, что петлюровцы решили пленить его следующим образом: нашли замечательную красавицу, истратили миллионы на обстановку и пустили ее на ловлю генерала. Наконец Ансельм просил передать устроителям, что напрасно они трудятся: ни возраст, ни темперамент не поощряют его идти в эту ловушку. Теперь же большевики навезли туда массу дам с массой керенок для пленения французов. Последний слух – Одесса взята добровольцами. Денег в Москве нет, потому что все увезли на Украину – для подкупа Григорьева и Махно. Григорьев потребовал золото и, не получив, восстал, а Махно взял керенки и не пошел с большевиками.

Вчера открылся съезд книжного дела кооперативный. Интересный по курьезам доклад из Ярославля – там издали книгу Чаянова, где была фраза об «уголке рая, где обитает сам Бог», цензор-большевик запретил из-за этого книгу и пропустил ее только, когда Бог был заменен «природой». А при Николае I было наоборот: «природу» пришлось заменять «Богом».

Говорят, что Колчак взял Котельнич. Еще слух обывательский – Петерс назначается диктатором. Он весьма необразован – был, оказывается, простым портным (это достоверно) и в Англии стоял во главе шайки бандитов, большая часть которых погибла при штурме занимаемого ими дома, он же спасся.

С пятнадцатого мая Москва без электрического освещения (наш дом – счастливое исключение, он в забронированном районе).

1 декабря Цены

1 фунт хлеба – 180–190 р.

1 фунт картошки – 50 р.

1 ф. капусты – 20 р.

1 ф. конины – 90 р.

1 ф. говядины – 320 р.

1 ф. свинины– 1200 р.

1 ф. керосина – 200 р.

1 ф. пшена – 230 р.

1 ф. творога – 280 р.

1 кружка молока – 110–130 р.

1 пара валенок с калошами – 11 000 р.

1 сажень дров – 15 000 р.

1 коробка спичек – 30 р.

1 фунт меда – 600 р.

1 фунт кофе – 580 р.

1 ф. сахара – 800 р.

1 ф. русского масла – 1100–1200 р.

1 ф. постного масла – 600 р.

15(2) января 1920 года

1 фунт хлеба – 200 р.

1 ф. картошки – 70 р.

1 ф. соли – 600 р.

1 ф. говядины – 500 р.

1 ф. пшена – 275 р.

1 ф. сметаны – 400 р.

1 кружка молока – 200 р.

1 пара валенок – 7000 р.

1 коробка спичек – 50 р.

1 фунт меда – 1200 р.

1 ф. сахара – 1200 р.

1 ф. сахарного песка – 800 р.

1 ф. русского или сливочного масла – 2200 р

1 ф. постного масла – 900–1200 р

1 ф. клюквы – 90 р.

1 рабочий час немцы – 100 р.

Манифест об отмене смертной казни – Петерс от ЧК. Антанта отказалась от всяких переговоров. Деникин разбит, говорят, из-за земельной политики.

Дома ломают на топливо. Гонят всех до 50 лет чистить снег на железных дорогах. Слухи о диких зверствах в Белграде при занятии Красной армией. Кордон на Волге. Картина приволжских городов, где мрут тысячи бегущих с востока от эпидемий: вокзал, две лампы, мешки с покойниками, и все голые ищут вещей.

Немцы-интернационалисты ликуют по поводу слухов о провозглашении Иоахима.

Комнаты с железными печурками за неимением топлива и инструментов отопления.

Хотели отменить смертную казнь от лица правительства, но Дзержинский настоял, чтобы от ЧК, «так много делавшей для революции».

Перед объявлением расстреляно 300 человек.

Продовольственным диктатором назначен Троцкий, причем Ленин закричал на Рыкова, выступившего против кандидатуры Троцкого и говорившего, что «он стремится быть Наполеоном», – «Молчать, мальчишка!»

26 января

Перед отменой смертной казни в Москве расстреляно 346 человек, из них 120 иногородних (очевидно) – видела етка одного расстрелянного Галакова (говорил М. Ив. Кор.) на Калитниковском кладбище, ища его труп.

Все расстреляны в затылок навылет, все голые, их закапывают в ров у дороги. Были расстрелы массовые и у Семеновской заставы. Говорят, что расстрелян музыкант Сибор за сношение с Деникиным. Расстрелян типограф Мамонтов за печатание эсеровской литературы. Пашуканис – за спекуляцию.

Раньше расстреляны мальчики – lawn-tennis – ой компании (дело lawn-tennis), там шестнадцатилетний Шепелев; в Красный Крест еще 4 /XII-19 г. дана была официальная справка о его расстреле, а между тем сидевший с ним солдат, выйдя из Особого Отдела, говорил, что его взяли оттуда «с вещами» (только) 22 декабря. Мать не хлопотала, думая, что все кончено, а он расстрелян 23 декабря. Очевидно, дают справку после приговора, чтобы не хлопотали. Расстрелян сын В. Кожевникова – Игорь, мальчик 16 лет.

Когда Антанта заявила о снятии частичном блокады, сюда пришло радио от Беркенгейма Коробову в Центросоюз, что все будет идти через «Кооперативы», и спрашивалось согласие. Высший совет народного хозяйства пригласил Коробова и предложил ему дать ответ (утвердительный – ясный намек) через 15 минут (было все в пятницу 22 в 12 часов утра). Он выговорил себе два часа.

Вернулся с ответом с двумя условиями: 1) чтобы привлечены были потребительские кооперативы и 2) чтобы подписал ответ теперешний председатель Центросоюза, национализированного большевиками, – это показало бы Беркенгейму, что Кооперация не существует. ВСНХ согласился, но ЦИК отказал и, несмотря на отказ Коробова ответить иначе, послал радио[телеграмму]: «Согласен. Д. Коробов».