Северо-восточный отрог Крипской лощины был гол и продувался ветрами навстречу и прямо в лицо застывшей армии Финора, с резкими хлопками дергая знамена и вымпелы, а также пригибая к спине красочные плюмажи на шлемах рыцарской элиты.

Общим числом порядка пяти тысяч людское, закованное в сталь море из тел и судеб выдвинулось наперехват армии мятежного рыцарского ордена под предводительством своего венценосного короля. В спешке, готовя обоз и стягивая столичные гарнизоны в один бронированный кулак, коим государь и собирался мощно и безапелляционно поставить точку в глупой грамоте магистров, осмелившихся в своем безумстве бросить вызов целой династии правящей семьи.

О чем думал король Митсвел Первый? О том, что скорей всего, это будет нелегкий труд, так как человек он был, может, и сумасбродный, но чего ему было не занимать, так это опыта по ведению боевых действий. Вообще нужно сказать, что Финор никогда не испытывал нехватки кадров в армейском ключе. Ибо южная его оконечность пусть и не пылала синим пламенем безысходного накала, но тлела мелкими непрекращающимися конфликтами с разобщенной и многочисленной армадой халифатов, где местная власть держалась исключительно и только на силе крепкой стали, а правители иной раз успевали смениться по нескольку раз до захода жаркого южного солнца.

Место генерального сражения и диспозиция были выбраны не случайно. Под знаменем короны был в основном пеший строй, не считая тысячи личной гвардии короля и примерно такого же количества рыцарской братии, успевшей стянуться со своих владений с близлежащих земель. Им нужно было преимущество высоты, так как рыцарский орден не скупился на снаряжение своих людей, и практически каждый в армии противника представлял собою тяжелую ударную конную единицу. Что, с одной стороны, внушало вполне оправданные опасения, а с другой – по зрелом размышлении, немного обнадеживало, так как подобный союз коня с человеком в разы увеличивал обозную часть противника, давая ему преимущество в скорости и открывая слабое и беззащитное вымя, от которого можно будет кормиться всем смелым и дерзким.

Ответный склон лощины, куда в данный момент выходил на позицию орден, был подернут кустарником и, чуть южней, переходил в длинную ветвистую рощу. Пока от визуального контакта ясности не было, сколько же смогли собрать магистры людей под свой вымпел, но из разведывательных отрядов генеральный штаб короля сделал вывод, что не меньше трех тысяч, не считая обоза.

Хороший расклад, даже с пехотой, а тут еще и успели на позицию выйти. Беспокоило же другое, Митсвел не любил бестиаров, но всегда отдавал им должное как хорошим бойцам, плюс далеко не глупым стратегам, что не раз выступали в прошлом на его стороне. Естественный вопрос, на что же они рассчитывают, выходя здесь и сейчас с ним в лобовую? Вопрос, что называется, на миллион.

Король восседал на породистом жеребце молочно-белого цвета, по традиции закованный в позолоченный и инкрустированный драгоценными камнями доспех. Его высокий шлем с впаянной короной небрежно, словно ведро был надет на высокую луку седла, а взгляд блуждал по первым шеренгам противника, неспешно выстраивающимся от его армии примерно метрах в пятистах. Все это ему не нравилось, ибо обещало быть слишком легкой победой, а как он доподлинно знал, подобных глупостей нельзя было ожидать даже от последних из последних варварских вождей орочьей орды. Все складывалось идеально и чересчур гладко. Хорошо провели сборы, бойко прошлись маршем, обоз не растянулся хвостом, и они даже успели вперед конных рыцарей со всем своим гамбузом пеших полков.

Теперь финал. До начала битвы оставалось от силы час-полтора, и это было не данью уважения к только что подошедшему противнику, это был необходимый посыл разума, так как пеший строй все еще принимал с медленно подходящего обоза инвентарь и вооружение, в частности специально удлиненные пики для пехотного строя, выставляемого против конницы.

Митсвел Первый слегка повел боком жеребца, прищурившись осматривая все свое воинство. Вот личная гвардия, немного рассредоточена по уставу с небольшим персональным усилением группой телохранителей. Вот по правую руку от него тяжко рыли копытами рыцарские тяжеловозы, в то время как их хозяев спешно облачали и заклепывали в семейные доспехи оруженосцы. Здесь публика подобралась цветистая и разномастная. Рыцарское сословие при его правлении хоть и не было цветом знати, но никогда не жило впроголодь, что ни говори, но подобным контингентом разбрасываться было бы верхом глупости. С виду это, конечно, море апломба, глупых страстей и непомерного самомнения, но по сути это единственные люди, которые во всей его армии рождались с мечом в руке и с ним же умирали.

Что есть знать? Это владетели и надсмотрщики земель короля, а что есть рыцарь? Это воин, сидящий на земле короля. Герцоги, графы и бароны это всего лишь люди, чьими фамилиями называются те или иные куски земли в королевстве, но воин, человек, рожденный воином, это не земля, не вода, не огонь и не небо, это хороший такой отрезок заточенной стали в руке разумного государя.

Здесь, кстати, тоже были непонятности. Митсвел, покачав головой, в который раз стал вглядываться в гербы рыцарской братии, с изумлением не отмечая в ней знакомых лиц. Это странно, вот стоит родовой щит Анаркрафтов, серебряное поле со сжатой в кулак стальной перчаткой. Глава семьи Вега Анаркрафт был бравым рубакой, и пусть он был в годах, но король доподлинно знал, что тот и сейчас мог орудовать моргенштерном не хуже, чем мельница лопастями на ветру. Что же он видел? Он видел, что вместо старого и проверенного Веги сейчас щит на руку примерял один из его молодых сыновей, чьего имени король не то что не помнил, а даже не знал. И если бы это был единичный случай, так нет же, вот они, Узари, Денгоны, Вазерго, де Кальго, все, все без исключения, отправили по зову короля младших. Странно это, подумал король, уздой немного резко развернув коня по левому от себя краю.

Вот здесь было все гораздо лучше. Именно тут были те, кого он прекрасно знал и помнил, это регуляры, пропойцы, сейчас все, конечно, в чинах и званиях, но по-прежнему тот еще контингент. Митсвел их собирал еще с первых дней своего правления, когда он по молодости самолично выезжал по местам более или менее крупных баталий, дабы выудить вот таких сорвиголов, простолюдинов, но смелых задир, которые не умирали, а выгрызали свое место под солнцем на пограничных постах и гарнизонах в жестокой и кровавой сече.

Вот, к примеру, широкоплечий статный и высокий Неманодах Верт, верховный маршал всей группировки его войск. Сейчас, глядя на этого достойного мужа, ни в жизнь не поверишь, что это грязный и оборванный сын козопаса с отрогов Кальпеи, которая рассыпалась каменной грядой голого пластинчатого камня к границе с халифатом Амунадип. Мерзкое местечко, усыпанная камнями пологая равнина, выжженная солнцем с редкими пучками травы, там по большому счету коз жило больше, чем людей, но какая-никакая это граница Финора. А посему худого парня с чумазой мордой и изодранными коленями быстро оформили в пограничный гарнизон на службу родине.

М-да уж.

Судьба.

Высокий донжон пограничников в один из дней взяли в кольцо мамелюки хаджи Алюмбея, тогдашнего переходного правителя халифата. Правитель так себе оказался, даже года на троне не протянул, но вот на границе поразбойничал.

Неманодах один из двадцати пяти пограничников остался в живых. Всех порезали на лоскуты, и лишь козопас успел закрыться в каменном донжоне, где, благодаря арбалету и кривой халифатской сабле, безусый мальчишка полторы недели отбивался от пяти десятков головорезов и бандитов. Это было действительно чудо из чудес, о таком еще никогда никто не слышал, а потому в те далекие времена король, путешествующий по югу, лично возжелал видеть этого великого воина. Митсвел улыбнулся воспоминаниям. Еще бы, он тогда за малым не взорвался криком, когда перед его светлые очи вытащили чумазого заморыша, вместо высокого статного богатыря. Хорошо сдержался, они были неподалеку от места баталии, и он сам сначала все осмотрел, прежде чем всех карать в немилости. Донжон был тут маленькой башней, не огороженной даже забором из палок. Там вообще можно было трое суток бродить и не найти ни одной палки. Узенькая, метров пять, может шесть, высотой с одной-единственной бойницей и тяжелой, окованной железом дверью. Пожалуй, тут и вправду, имея арбалет, можно было годами отбиваться от врагов, но возникало сразу два вопроса, как он спал и чем питался?

– Спал у бойницы, – так ответил козопас, опустив голову. – Дверь без шума они бы не вскрыли, а то, как закидывали веревки с крюками, будило меня, и я встречал их всегда уже с взведенным арбалетом.

– Ладно. – Кивнул тогда Митсвел, соглашаясь. – Что же ты ел?

– Ел тех, кто все же доползал до бойниц. – Пожал буднично плечами паренек. – Весь паек в казарме остался.

Вот он, стоит статный муж и великий маршал армии. Да уж, кому, никто не поверит, что этот ухоженный мужчина начинал свой путь на армейской лестнице с того, что жрал врагов. И ведь, наверно, сейчас этим же ртом детей своих целует, улыбаясь им по вечерам, слова любви жене ласково на ушко шепчет.

Король мотнул головой, стряхивая с себя воспоминания и вновь обращая свой взор к противоположному склону.

Скоро.

Да, осталось уже немного. Его пехотные полки уже были по местам, даже рыцари практически все были водружены умаявшимися оруженосцами в седло, не говоря о бестиарах, которые разворачивались в строй прямо с маршевого хода.

– Ваше величество. – Его стремени коснулась сухая, скрюченная ладонь старого Герда, огненного мага, что еще, наверно, служил в охранении его покойного отца.

– Чего тебе, Герд? – Король не слишком любезничал со стариком, ибо знал, что старый хрыч не простил бы ему снисхождения. Это такая особая порода людей, которые даже из могилы будут ворчать и лезть со своими наставлениями ко всем и всюду. Герд, смешно сказать, в свое время порол ремнем по заднице одного хулиганистого принца, посему мог рассчитывать на взаимность и даже большее со стороны своего воспитанника.

– Мити, послушай старика, все это дурно пахнет. – Дед, у которого от времени один глаз заплыл белесым бельмом, и вправду словно принюхался по сторонам. – Мы с Лилей, конечно, не зеваем, но и противник в этот раз у тебя заточен соответствующе.

Лиля это его прапраправнучка, большеглазое перепуганное создание с маленькой грудью и сухой попой. Впрочем, она была магом, отчего ее весьма скромная внешность не оставит ее в будущем без женихов и внимания. Вот и она стоит, испуганно оглядываясь по сторонам за спиной деда, словно в недоумении вопрошая мир, что я тут вообще забыла и как оказалась?

Но времени уже не осталось на разговоры и думы. Время субстанция бесконечная, которой свойственна суть кончаться, как бы это нелепо ни звучало. Как и предполагалось планом, бестиары первыми пошли в наступление. Взревели протяжно с вибрацией децибелы боевых горнов, в едином порыве звякнули тысячи доспехов, и когда копыта вдарили оземь в унисон друг дружке, волна ропота земной тверди отдалась кругом, долетая до ступней разом взмокшей пехоты.

Еще бы не взмокнуть. Страшно до умопомрачения, это действительно страшно до жути, когда такая лавина начинает свой ход, когда она набирает обороты, и гул, и дрожь, и животный инстинкт, когда на все голоса стучатся в твой разум, шепча: Беги! Беги! Спасайся! Ведь по большому счету между тобой и этой дикой мощью будет только длинная пика, тростиночка, которую ты концом упираешь в землю, в надежде, что через нее не перекинет инерцией чей-нибудь закованный в латы труп или тем паче всего коня. Первая линия пехоты, которая становится на пути конницы, это всегда, как правило, покойники. Не все. Может, двое или трое из десятка и выживут, но остальные будут вбиты при любом раскладе в землю, изломанными куклами разлетаясь в разные стороны, дабы хоть немного затормозить собой и унять скорость бешеной лавины.

Вот такой тактический прием разменом. А что делать? Конник опасен скоростью и высотой, в стесненных условиях коэффициент полезного действия падает в разы. Правда, это не аксиома для рыцарей, но все равно показатель. Рыцарь такая гадость, что ему, наоборот, теснее строй, так больше славы. У них доспех другой, причем не только у седока, но и у коней. Глухой, частью литье, частью штамп, такой расковырять даже на неподвижном сущее мучение, а уж когда эта дурмашина еще и какой-нибудь гадостью, остро-ударной, от вас отмахивается, так вообще практически нереально. Ну да это дело техники и опыта. И не такое выковыривали, были времена.

– Вот тебе, Мити, первая проказа. – Сплюнул на землю старик Герд.

– Черные псы Гаркона. – Король сморщился, как от зубной боли. Он просто физически весь сжался от тех последствий, которые ему обещали вырвавшиеся вперед всадников стремительные и смертельные стаи спущенных огромных псов.

Что это значит? О-о-о. Это значит, что погибнет не только первая шеренга пехоты, но и скорей всего лягут все вплоть до пятой, если не больше. Уже сейчас Митсвел видел, как дрогнули пики заграждения в руках его солдат. Народ тупо заколебался, в кого вначале их направлять: в рыцарей или несущихся псов, а эта неразбериха означала, что, когда бестиары достигнут строя, часть заграждения будет опущена, и удар получится вполне себе кавалерийским, без тени намека на сопротивление.

– Герд! – Желваки заиграли на скулах государя, и какая-то часть волнения передалась жеребцу, отчего тот стал игриво перебирать передними копытами.

– Спокойно. – Старик шкодливо потер свои сухие ладони. – Лиличка, солнышко, подсоби дедушке.

Солнышко и дедушка споро сплотили свои усилия, привычно сплетая свой замысловатый и незримый труд из мудреных силовых линий магических заклинаний. Лиля была полна сил и с лихвой без ложной скромности вкачивала хороший объем в искусные контуры старого мастера-мага, что словно паук миллиардом ниточек в тонких проекциях других граней восприятия опутывал низ лощины, которая стала условной серединой меж двух армий. Король с беспокойством следил, как мощные тела черными молниями неслись впереди конного строя, совершенно беззвучно открывая свои оскаленные пасти. Знаменитые загонные псы бестиаров. Да уж, тревога, прокатившаяся по рядам его армии, передавалась и повелителю, ведь не сдержи они сейчас первый удар кавалерии, все их преимущество осыплется карточным домиком, так как если не сейчас, то потом эту машину уже не связать, не дать достойного боя и отпора.

Но Финору всегда было что противопоставить своим врагам, не считая честной стали. В тесной низине пульсирующими точками нарождались ярко-алые капли пунцового огня. Небольшие такие сверкающие точки, рассыпанные горохом по полю, зависшие примерно в метре над землей и с каждым ударом пульсирующего внутреннего сердца набирающие массу своего убийственного тела. Небольшое время, буквально считаные секунды на раскачку, и смертоносная стая стремительных и вертких тел ручных убийц-бестиаров, влетела на полном ходу в колыхнувшуюся морским прибоем волну ревущего неистовством и ропотом сжигаемого воздуха, стену чистого пламени. Просто с ходу обугливая и скручивая в агонии боли и смерти тварей земных, что слишком жалки перед лицом первозданной стихии.

– Да! – Митсвел Первый в запале огрел кулаком свой собственный шлем, слегка поранив руку об одну из вершин короны, ну и естественно, согнув ее.

Но рано было праздновать успех, пламя так же, как возникло, так же схлынуло в небытие, а разгон рыцарей никуда не делся. Впрочем, как и часть псов, остались самые матерые и опытные твари, на чьем счету наверняка не один и не десяток рейдов.

Этого вполне хватило.

Этого хватило через край.

От мощи удара кавалерии и треска и стона ломаемых копий земля вздрогнула, а единовременный крик-стон из тысяч глоток умирающих людей и жалобного выдоха умирающих лошадей на какое-то время оглушил короля своими чистыми децибелами муки и тяжкого бремени противостояния.

Жуть, просто жуть, как глубоко вошел слаженный клин стальных бестиаров. Вот они вояки от бога, вот она чистая мощь и ярость. Ну да, стоит в уважении склонить головы и перед пехотой короля. Невзирая на столь глубокий прорыв, несмотря на чудовищный урон, клин всадников увяз. Увяз прочно и непроходимо, умываясь кровью и криком смерти сквозь звон холодного железа.

– Сейчас! – Король взревел так, что у самого аж в ушах зазвенело от своего голоса.

Это был простой расчет, как дважды два семнадцать. В размене застопорить и стреножить как можно большую часть рыцарского клина, дабы потом выпустить в обход своего же правого фланга свой стальной потенциал, рыцарского сословия. Да, их не так много, да, бестиар стоит дороже, но сталь между ребер это сталь между ребер, и в этот момент уже совершенно не важны число углерода и блеск полировки клинка, а также филигранность гарды.

– Демоны преисподней! – Жеребец под королем пошел боком от боли задираемой всадником в напряжении узды. – Что это значит?!

– А это, похоже, Мити, вторая проказа и их главный козырь, сынок. – Залился в лающем смехе сквозь усталость и кашель рядом старик маг.

– О боги поднебесья! – Рядом со стариком на колени рухнула его племянница, побелев лицом.

– Давай, родненький, спасайся, поддержим. – Шмыгнул носом старик, подмигнув королю. – Уж не обессудь, сколько сможем…

Его верные воины, его славные роды и фамилии, его опора трона и государственности, все те, кто прислал вместо себя своих младших отпрысков, повернули свои копья в спину короля.

Медленно, словно в дурном сне, король увидел, как строй ЕГО рыцарей, опустив забрала, чем обезличив себя, дурной стаей могильных мародеров, опрокидывает тылы его армии, просто и бессмысленно вбивая в ошметки дерна из-под копыт тяжеловозов оторопелых и изумленных солдат Финора. Предавая свои вассальные клятвы, предавая своего повелителя и свой долг перед короной.

– Но… но как же так? – Неизвестно сколько бы так король вопрошал себя, но первыми сориентировались по ситуации гвардейцы его охранения. Они вырвали из рук замершего короля удила, уводя его жеребца вместе с ним в поводу прочь, тесно смыкаясь телами и сметая собой без разбору своих и чужих, что завязли в безумной сече, не видя еще общей картины событий.

– Ну ладно тебе, девочка. – Старик потрепал по плечу рыдающую племянницу. – В конце концов, могло быть и хуже.

Молодая девушка-маг непонимающе уставилась на старика, не веря, что слышит от него эти слова.

– О чем ты говоришь?! – она сорвалась на крик. – Мы сдохнем сегодня, что может быть хуже?!

– Эх, молодость, – рассмеялся Герд Фламберг, огненный мастер-маг первой категории. – Хуже смерти, девочка, будет, если ты попадешь бестиарам в руки живой. Поверь, моя хорошая, это действительно будет хуже.

Хрупкие плечи вздрогнули от слов старика, а на лице вместо отчаянья появился настоящий испуг. Она, пошатнувшись, поднялась с земли, оправляя свою мантию и стряхивая с нее траву и землю.

– Вот и умничка, – произнес старик, отворачиваясь от нее и поворачиваясь лицом к надвигающейся смерти. – Ты давай там, напрягись хорошенечко напоследок, сегодня старый Герд исполнит свое лучшее из лучшего.

Лучшее? Нет, это было неповторимое и легендарное впоследствии заклинание, вошедшее в историю. Никто не то что по прошествии лет повторить его не смог, но и доподлинно понять, что же произошло. Одни утверждали, что он призвал големов земли, расплавив их до состояния лавы, другие, что он обрушил метеор с небес, кто-то, наоборот, говорил, что лава вышла из земли и искупала отступников в пунцовом море огня. Но вот что осталось в итоге, так это семьсот восемьдесят одна фигура рыцаря на коне, что навечно застыли статуями, отлитыми из камня. Каждого рыцаря в полной амуниции, с ног до головы словно облили расплавленным камнем, сковывая природными латами и заставляя изнутри тлеть вечно незатухающим пламенем.

Это была мощь и сила посмертной воли одного из величайших магов времени. Это стало назиданием сквозь века потомкам и одним из мест паломничества впоследствии, как простых смертных, так и юных инициатов магической академии.

Но это все в будущем, настоящее было же куда как прозаичней, старик огненным бичом из своей руки стал бить вокруг себя землю, вздымая пепельный, сизый прах тверди, что словно пепел-снег вулкана стал кружиться в воздухе черно-серой мглой, становясь все гуще и плотней. Он цеплялся за одежду, шкуры животных, ложась на плащи и плюмажи рыцарей мягким ковром. Он залеплял лицо, не давая продохнуть, плотной корочкой становился на телах людей, словно дублирующей кожей. Кто-то уже решил повернуть назад, кто-то, несмотря на трудности, почти вплотную доскакал до старца, когда сие действие, наконец, обрело финал. Мастер маг превратился в огненного ифрита, легендарную полудемоническую смесь из стихии и разума, огненным метеором взлетая над землей и, словно искра от гигантского костра, носясь по округе, отчего воздух раскалился до умопомрачения и треска. Он просто звенел жаром и пламенем под безумный хохот вырвавшегося на свободу демона, отчего пепел и застыл коркой лат, спаиваясь навечно по контурам тел.

Да, такова мощь и радость ифрита, в определенную долю мгновения он всесилен и всевластен, но лишь в определенную. Срок его пребывания недолог и скоротечен. Остались только статуи с прахом внутри и выжженное поле в веках, и конечно же, память о великом Герде Фламберге. Только о нем. Больше там как будто никого и не было.

Меж тем в паре километров от огненной вакханалии история сохранила еще одно легендарное место, что впоследствии приобрело название Холм Короля. Но лучше по порядку.

Его величество Митсвел Первый быстро пришел к мысли и полному осознанию своего разгрома и полного фиаско. Предательство? Да, это предательство, и такого масштаба, что последствия пройдут через века, но пока об этом думать не приходилось. Личная гвардия короля дала бой, пытаясь выйти из общего давильного чана кровавой битвы с единственной целью – вывести правителя из смыкающихся лап противника. Было ли им легко? Нет. Было ли легко противнику при явном преимуществе? Нет, так как личная гвардия короля это элита его армии. Эта тысяча знала свое дело и, главное, делала. Имея небольшую фору и мужество идти в размен. Они делились на сотни, где каждая своей смертью призвана была оттянуть неизбежное. Первая сотня заграждения, вторая, третья. Король в мыло загонял элитного белого жеребца, уже больше часа несясь галопом прочь на полной скорости, пытаясь скрыться от погони, пока в какой-то момент не стало ясно, что от бравой тысячи гвардейцев осталось от силы два десятка генералов и частично старших офицеров, а псы, идущие по следу, к сожалению, все не кончались.

Жуткие немые твари, они даже подыхали под их мечами и копьями страшно и нелепо тихо, не в силах заскулить жалобно, впрочем, к концу этой гонки так же умирали и люди, не в силах более стонать от усталости.

Первым рухнул жеребец короля, не знавший до этого таких нагрузок и являвшийся не столько боевым конем, сколько парадным. Передние ноги подломились, и бедная скотина, кувыркаясь через голову, полетела мордой в траву, на лету роняя хлопья пота и вязкой слюны вперемешку с пузырями крови. Митсвел удачно успел вынуть ноги из стремян, мягко ударяясь перекатом, чтобы уже через секунду подняться на ноги.

– Ваше величество, как вы? – Группа остановилась, слегка уйдя вперед на полном скаку и возвращаясь назад через пару мгновений.

– Все. – Король дрожащей рукой смахнул крупные капли пота со лба. Покатые бока красавца жеребца ходили ходуном, и было видно, как под белоснежной шкурой бугры мышц сокращаются от болезненных судорог. Митсвел с шипением извлек из ножен свой меч, заходя к животному со спины, что все еще силилось подняться, нелепо суча переломанными ногами. – Ну, всё, родной, все, отмучился, уже всё.

Король выбрал на шкуре близ лопатки визуально зазор меж ребер, всем телом наваливаясь на рукоять меча, так чтобы лезвие прошло через легкое, холодом, острой гранью, коснувшись бешено стучащей сердечной мышцы.

– Вот и все. – Он оглянулся назад, где из небольшого подлеска уже показалась очередная загонная группа во главе стаи собак. – Давайте уходите.

Это было неожиданно, но король махнул рукой оставшимся в живых, тем, кто устало ждал, когда он к кому-то взберется сзади в седло.

– Ну что смотрите? – Митсвел грузно уперся ногой в бок своего коня, не без труда вытягивая пунцово-красное лезвие меча из тела успокоившейся навечно животины. – Ясно же, что не уйдем. Они по мою душу, так что валите отсюда.

Люди изумленно смотрели на него из своих седел, не в силах вымолвить и слова, подобное не вязалось в их сознании, подобного расклада не мог представить никто из них.

– Ваше величество, – первым, прокашлявшись, подал голос Неманодах. – Не нужно так с нами. Зачем обижаете? Раз небесам угодно сегодня взять плату, то пусть так и будет, расплатимся по долгам все.

Митсвел на какое-то время замер, вглядываясь в лица своей группы, где никто не отвел взгляда и не опустил головы.

– Хрен с вами. – Он тихо рассмеялся. – Берем высоту, сегодня мы еще пококетничаем.

То, что они выбрали для себя как высоту, было высоким холмом с пожелтевшей травой и легкой осыпью по одному краю. Не бог весть какой холм, этакий оплывший уже порядком курган, но времени на трезвые мысли и долгие рассуждения банально не оставалось.

– Режьте коней, – дал отмашку Неманодах бойцам гвардии. – Все равно псы подерут, а так хоть какое-то будет прикрытие от стрел.

Боевых, проверенных лошадок было жалко, и сердце обливалось кровью и тоской, когда они жалобно ржали, роняя наземь свою кровь, впрочем, верность принятого решения подтвердилась практически сразу, после того как они взяли черных псов на железо. Да, натасканные твари достигли добычи первыми, и лишь через пару минут неистовой рубки до них, наконец, докатила первая волна рыцарей, некоторые из которых с седла разрядили в гвардейцев легкие одноручные арбалеты, чьи короткие болты с чавкающим звуком впились в трупы лошадей, за которыми залегли гвардейцы с королем.

Лежать в раскисшей от крови животных земле вперемешку с трупами вонючих собак было не самым приятным занятием, однако и бестиары на удивление не стали проявлять прыть, барражируя вокруг холма и не идя на штурм. Смысл в этом был нетривиальный. С каждой выжданной секундой вокруг холма прибавлялся еще один десяток рыцарей, но, увы, совершенно не прибавлялся защитник к королю. В какой-то момент их стало столько, что они слились в некое подобие волны, что кружилась с шумом прибоя копыт вокруг маленького островка мнимой и ненадежной защиты.

– Митсвел! – трубный баритон мужского голоса вырвался из толпы бестиаров.

– Чего надо? – отозвался король не менее мощным окриком.

– Как дела, пацан? – расхохотался его незримый собеседник.

– Бывало и хуже! – проорал король. – Это ты, что ли, Зельд, со своими девчонками танцы вокруг меня устроил?

– Наслаждайся, это танцы за упокой твоей сучьей души! – Кружащийся хоровод рыцарей замер, расступаясь коридором, по которому к холму, неспешно спешившись и ведя под узды коня, шел крупный мужчина в рыцарских латах и с широким кроваво-красным плащом за спиной.

– А сам, ссыкло, что, кишка тонка мечи скрестить? – Король медленно поднялся с земли, уже без опаски словить арбалетный болт, впиваясь в искривленное шрамом лицо идущего к нему рыцаря своим взором.

Молчали гвардейцы, молчали и бестиары, наблюдая, как на склоне холма лицом к лицу встают двое мужчин, один в перепачканном белом плаще с позолотой и второй в красном, каждый под стать друг дружке и каждый со своими демонами во взгляде.

– Ну здравствуй, Митсвел Первый, – слегка кивнул королю противник.

– Здравствуй, магистр Зельд, – король ответил кивком.

– Биться будем? – Вскинул бровь магистр ордена.

– Нет, блин, в гляделки играть, – рассмеялся король.

– Своим скажи, пусть без глупостей. – Зельд шумно высморкался через пальцы на землю, вытирая руку потом о плащ. – Когда все закончится, я их не трону, мое слово тебе.

– Не боись. – Митсвел резко черканул своей зеркальной сталью меча, рассекая воздух перед самым носом рыцаря и вгоняя клинок в землю у ног бестиара. – Посторожи, я сейчас вернусь.

Бестиар не вздрогнул и не подался даже на полшага назад, наблюдая с легкой улыбкой, как король подходит к гвардейцам и офицерам, о чем-то с ними переговариваясь.

– Итак, парни. – Король хлопнул в ладоши шумно, подойдя к замершим в ожидании людям. – Хорошие новости это то, что вы все же останетесь жить, так, без разговоров мне и выпрашиваний смерти!

Король насупил брови, пресекая разговоры среди офицеров и генералов.

– Это моя воля государева, вернетесь все в Финор живыми и послужите теперь моему сыну, к тому же ему теперь хорошие офицеры при таком раскладе ой как понадобятся.

– А плохая новость? – все же перебил короля Неманодах.

– А плохих нету, – улыбнулся Митсвел. – Эта порезанная морда сам магистр Зельд Романо, и, если кто-то не в курсе, лучший мастер меча в нашей оконечности мира. Так что я сегодня не сдохну, как пес под забором, мне оказали все же честь умереть с достоинством.

– Ваше величество… – опять подал голос генерал Неманодах.

– Всё. – Король отмахнулся рукой. – Закончили языками трепать, чтобы стояли ровно и не отсвечивали.

Больше с королем никто не посмел спорить. Митсвел обвел каждого тяжелым взглядом, после чего надолго уставился в небо, запрокинув голову.

М-да. Хороший получался денек по погоде. Высокое солнышко, редкие росчерки едва уловимых облаков с непередаваемо глубокой и режущей глаз синью небосвода.

Красиво.

Стоило бы еще для полноты момента что-нибудь сказать или помолиться, но что-то не лезло ничего умного в голову. «Ладно, – хмыкнул своим мыслям король, – в конце концов, наверняка менестрели придумают про него немало всякой ерунды. Все же момент исторический, и даже не важно, как оно там дальше сложится в годах и столетиях после него, он все-таки король, а короли всегда перед смертью, согласно преданиям, изрекают всякую херню, которую потомки потом будут принимать за истину. Это закон».

Кивнув своим мыслям, он развернулся, широким шагом возвращаясь к ожидавшему его появления рыцарю, прямо с ходу выдирая из земли вместе с кусками дерна клинок и отдавая им салют своему оппоненту.

– Что, уже готов? – Бестиар слегка склонил набок голову, задумчиво разглядывая короля.

– А хрена тянуть? – улыбнулся тот ему в ответ.

– Слушай, Мит, – рыцарь как-то замялся. – Ты это… того… должен типа умолять меня и все дела.

– Зельд, старик. – Король подмигнул противнику. – Ты же знаешь, у меня с этим плоховато.

– Погоди. – Бестиар задумчиво стал облапливать себя, шумно хлопая ладонями по латным бокам. – Где эта фигомотина? А вот…

Он извлек грязный лоскуток бумаги, скомканный небрежно и засунутый за пояс.

– Ну-ка помоги мне. – Бестиар сунул королю в руку бумажку. – Там мне остальные магистры написали, что я должен говорить и как тебя всячески шпынять, чтобы я ничего не забыл и не перепутал.

– Ну, ты даешь. – Король, сунув меч под мышку, задумчиво развернул листок, принявшись, прищурившись, шевеля губами зачитывать. – Так, значит, первым делом ты должен меня окружить и вызвать на битву.

– Ну, типа сделано, – закивал радостно бестиар.

– Потом мы должны стоять и ругаться, и ты меня должен всячески оскорблять, чтобы я выглядел жалко и… и… слово-то какое мерзопакостное накарябали, нифига не пойму. – Король наморщил лоб.

– Дай. – Бестиар взял бумажку, принявшись по слогам бубнить: – Ска… Ски… Руженно…

– Сконфуженно, может? – догадался радостно Митсвел Первый.

– Может. – Пожал плечами магистр Зельд. – Ох уж эти мне грамотеи, на, читай дальше.

– Так-с. – Король опять принял бумажку. – Дальше бла-бла-бла, что-то еще непонятное, ага! Верно ты сказал, я тут должен перейти на мольбы, ты смеешься мне в лицо, опять какая-то мудреная херь нацарапана, и перед самым боем ты мне должен открыть какую-то правду.

Повисла неловкая пауза.

– Ну? – Король шмыгнул носом.

– Чего ну? – Насупился рыцарь.

– Правду свою давай. – Король явно на голову превышал своим образованием и хорошими манерами стоящего перед ним магистра.

– Какую? – Зельд от удивления открыл рот.

– Ты у меня спрашиваешь? – прыснул король. – А хрен его знает, старина, что они там тебе своими злыми языками в уши свистели, давай уж сам как-нибудь вспоминай.

– А умолять? – Бестиар забрал назад бумажку, попытавшись вновь что-то прочесть, но, к сожалению, взял он ее кверху ногами, из-за чего, видимо, это благое дело рухнуло на корню.

– Скажешь, что умолял. – Пожал плечами король. – Все равно никто не слышит, о чем мы тут с тобой шушукаемся.

Магистр Зельд подозрительно огляделся по сторонам, тяжелым взглядом пройдясь по рядам как своих бойцов, так и по лицам застывших гвардейцев короля.

– Ох, Мити, времена настали… – Он печально покачал головой. – Все какие-то злые ходят, кругом заговоры, тайны, интриги.

– Да ладно тебе. – Король успокаивающе похлопал его по плечу. – Не переживай, старик, я-то знаю, что ты честный вояка, для меня было честью с тобой ходить в рейды по халифатам. Делай, что должен, я рад, что твои собратья придурки послали тебя, вместо какого-нибудь трусливого соплезвона, что расстрелял бы меня из арбалетов, забздев выйти лицом к лицу, как мужчина.

Они облапили друг дружку, звонко подубасив ладонями в латных рукавицах по широким спинам.

– Ну ладно… – смущенно произнес магистр Зельд.

– Ну да, хватит, пожалуй, – также смутился король. – Вы там, собственно, из-за чего на самом деле на меня поперли?

– Во! – Рыцарь победно воздел палец вверх. – Точно, я же должен был именно эту правду тебе сказать. Тут, понимаешь, какое дело, магистр Шадде, там, в столице, его дочку какая-то тварь завалила.

– Что за тварь и что за дочку? – удивился король. – Первый раз об этом слышу.

– Точно? – Рыцарь удивленно уставился на короля. – А Шадде уверял меня и всех остальных, что это именно твои поиски.

– Происки, – улыбнувшись, поправил его король.

– Ну да, ну да, – закивал бестиар. – И чего ему сказать?

– Шадде? – задумчиво переспросил Митсвел.

– Ага, – кивнул Зельд.

– Скажи, пусть поцелует меня в жопу. – ответил король, и они оба радостно расхохотались, оглашая округу своим смехом.

– Ладно, – отсмеялся Зельд.

– Ладно, – кивнул король.

– Начнем? – Зельд потянул из ножен свой меч.

– Давай, пора мне горлышко промочить на славном пиру в поднебесье. – Митсвел еще раз отсалютовал рыцарю.

– И то верно. – Магистр вернул салют мечом королю. – Ох, и напьюсь я сегодня.

– Счастливо оставаться. – Подмигнул государь.

– До встречи, – произнес Зельд, с искрами и силой скрещивая клинки.

* * *

Сначала они мне нравились. Миленькие такие, верткие. Хвосты красивые. А потом они просто оборзели. Это я про белок. Здесь под землей в рукотворном саду их было пруд пруди, и маленькие древолазные крыски порядком мне попортили жизнь, забираясь в беседку, где я жил, и надгрызая мои грамоты и свитки, а также прочую литературу, что мне предоставили мои надзиратели.

И ладно бы они просто справочную литературу грызли, они добрались и до законопроектов королевства, а это уже не шутки. Мне их целой пачкой переправила де Кервье, сказав, что это теперь мой хлеб и моя стезя. Да уж, классная перспективка, я лопатил тоннами всю законодательную базу Финора, правя ее, давая рекомендации, оставляя пометки и являясь, по сути, неким тайным мозговым центром правительства.

В общем, я попросил лук и стрелы, и теперь, в минуты отдыха, для поднятия тонуса, ясности мысли и остроты восприятия жизни, стрелял по белкам, подолгу выцеливая их в кронах невысоких деревьев.

Верткие животинки. За без малого девять месяцев, проведенных мною в заточении, мне ни одной не удалось подстрелить. Впрочем, я особо и не старался, возникни у меня действительно желание убить их, я бы с помощью Мака выравнивал бы траекторию полета стрелы до нужной мне градации и точности, но, увы, делать этого было нельзя. Свое я уже отмагичил, и это было обидно до слез. Ко мне приставили алхимика, который ежедневно приходил с очередной порцией своего пойла, дабы купировать мой узел инициации и отрезать тем самым меня от потоков энергии. Формально меня кастрировали в магическом плане с помощью химии. Я стал ущербен и ни на что не годен, так что Мак, наличие которого было тайной, являлся последней моей отдушиной здесь и предпоследней картой в рукаве, которую я еще не разыграл. Естественно, мой перстенек с Адель тоже ушел в неизвестном направлении, обложили меня капитально.

Время, время, время, время, дни, недели, часы, все слилось в прямую постоянную, что шла сплошной не пересекающейся через все это безобразие моего существования. Проснулся, умылся, гимнастика по науке господина Ло, завтрак, пойло алхимика и беседы с ним за чашечкой чая и свежими булочками.

Хотел ли я его пристрелить из лука? Ну, алхимика. Пожалуй, нет, здесь бабуля поступила мудро, а именно подставив под мой гнев того, кого я знал, пусть даже недолго. Альмадир Фархат Халим из Бейбута, тонкокостный парень в черной хламиде, за которой он скрывал свое лицо и изувеченное тело. Скромный, мягкий в обращении паренек был, ни много ни мало, а уже на четвертом курсе алхимического факультета. Маг он был посредственный, это я еще при нашей первой встрече понял, слишком у него недоразвит узел-модулятор, полученный при инициации, зато парень был умен, проницателен и, как и все алхимики, был на ты с химией и материаловедением. Я каждый раз, глядя на него, задавался вопросом, о чем он думал, когда соглашался на дуэль с Фердинандом? Тот хоть по курсам и был младше его на год, но был реальным силовиком, который давил жестко, сильно и без послаблений. На мой взгляд, Алю еще повезло, что он вообще выжил в тот день.

– День вам добрый, господин барон. – Он как всегда подошел тихо со спины, правда, задолго еще на подступах засеченный моим Маком.

– Секундочку, – произнес я, ощущая усталость в правой руке от натянутой тетивы лука, и как стрела начала немного дрожать в пальцах от напряжения. – И-и-и! Вот зараза!

Стрела с гулом унеслась в сад, срезая тонкие веточки и застревая попусту в стволе дерева. В очередной раз рыжехвостая бестия успела сместиться, избежав расправы.

– Какой вы, однако, сударь кровожадный. – Аль сгрузил с плеча котомку, принявшись расставлять на столике мои припасы до завтрашнего утра. Так уж получилось, что охрана ко мне не заходила, видимо, по здравом размышлении они спокойно взвалили ношу и бремя по моей кормежке на него.

– Я не кровожадный. – Отложив в сторону лук и стянув из-за плеча колчан, принялся подогревать чайник и расставлять посуду на столе. – Я предупредительный, сим методом я пытаюсь этим крыскам в голову вложить мысль, что нельзя воровать харчи из моего домика.

– А ты бы не разбрасывал все на столе, а убирал в шкафчики, может быть они и не лезли тогда к тебе. – Молодой алхимик брезгливо сбросил с обеденного столика мой носок. – Устроил тут свинарник, такая красота кругом, а он из лука стреляет и грязные носки с объедками разбрасывает по округе.

– Тоска-а-а. – С зевком протянул я, падая в плетеное кресло.

– Ты бы стихи начал писать. – Он извлек из поясной сумки рулон мягкой ткани, в которой были завернуты пузырьки с ингредиентами его пойла. – Попросил бы себе музыкальный инструмент, думал о великом, а не опять за свое…

– Что? – Паршивенько хихикнул я.

– Кто опять позамазывал смотровые зрачки по периметру пещеры? – Алхимик пожурил меня пальцем. – Охрана опять на тебя жалуется. Закрываешь обзор, стучишь по ночам палкой в железные двери, ругаешься непотребно в замочную скважину…

– Тоска-а-а. – Я тяжело вздохнул.

– И последнее! – немного нервно воскликнул он.

– Че? – шмыгнул я носом.

– Прекрати свои фекалии складировать под дверь! – его голос в конце фразы сорвался.

– А че? – Я улыбнулся.

– А ниче! – Он стукнул кулаком по столу. – К тебе чаще всех вхожу именно я!

Я задумчиво подпер голову рукой, наблюдая за его таинством работы. Три четверти красной жидкости, половинка синей мути, пара капель оранжевого и буквально капелька зеленого цвета, теперь потрясти и протянуть мне.

– Ну? – печально вздохнул он.

– Что ну? – печально ответил я ему.

– Ты же знаешь, что так надо, не начинай все по новой. – Он покачал головой. – Там, за дверью маги, каждый с кристаллом слежения и еще кучей амулетов, если магический эфир с твоей стороны хотя бы подернется рябью, тебя будут тыкать насильно этой дрянью, а мне головы не сносить.

Да уж. Парню не повезло. Его приставили ко мне исключительно из-за того, что я бы его не тронул, и теперь убьют, как только он перестанет быть нужным. Почему? Я еще не говорил? Я умер. Да, банально умер в ту ночь на площади, и меня похоронить уже даже успели. Удивлены?

Я принял из рук Аля его коктейль, махом опрокидывая эту горечь в себя и тут же запивая пакость водичкой, поморщившись как от куска лимона. Вы даже не представляете мое море чувств по поводу своей смерти.

Где-то в первые месяцы заключения ко мне сюда в закрытый сад спустилась императрица, бабуля и… Нона. Да, ко мне пришла моя дорогая супруга, под ручку с сильными мира сего. Я писал ей письма, ждал ее и, она пришла, или, может, ее привели, не знаю. Мы сели в саду за столиком, пили чай и молчали.

– Послушай, Ульрих, – первой неловкую паузу нарушила экс-королева. – Это нелегко для тебя будет принять, но во избежание гнева короля нам пришлось вычеркнуть тебя из мира живых.

Вот так вот с извинениями и пожатием плечей мне сообщили сию радостную весть. Ни Нона, ни Кервье не поднимали на меня взгляда, и лишь императрица буровила меня всей тяжестью своего нечеловеческого взгляда, словно обещая мне, что это еще далеко не конец. Тяжелый такой взгляд, с подтекстом и обещаниями, до которых мне еще предстояло дожить.

Бывшая королева удалилась не попрощавшись, император отошел в сторону, а мы с моей супругой остались один на один, силясь что-то сказать и не находя нужных слов.

– Я не подведу, – как-то неуверенно начала она. – Все, что ты делал, все, что преумножил и дал мне, все это останется памятью о тебе.

– Я хотел тебя видеть. – Я поджал губы. – Ты очень изменилась, ты стала прекрасной женщиной, достойной восхищения, и прекрасным правителем.

– Спасибо. – Она опустила взгляд. – Но это я тебе должна говорить спасибо за свою новую жизнь, за свою настоящую жизнь без страха и лжи.

– Я рад, что судьба пусть и на короткий миг свела нас вместе. – Я нежно коснулся ее руки.

– Спасибо. – Она как-то судорожно вздохнула. – Для меня было честью стать тебе женой. Прости меня, если сможешь…

– Тебе не за что просить прощения. – Я покачал головой, наблюдая, как по ее щеке одиноко скатилась слеза. – В том, что случилось, нет твоей вины, мы все заложники большой игры.

Я погрузился в себя, отстраняясь от действительности мира, тяжкие мысли пластами грузного оползня со склона безнадежности давили грудь, не давая полноценно жить и дышать. Я даже не заметил того момента, когда все ушли, ибо так было муторно на душе и противно, что хотелось в голос выть, круша все вокруг. Вся моя жизнь, все мои труды, мысли и чаянья, все было перечеркнуто в одночасье.

Тяжело, очень тяжело мне дались первые месяцы этого муляжа жизни, этого глупого существования. Просто опустились руки, просто не было сил, и желания через не могу вставать с постели. Что помогло? Боль.

Вальери де Кервье привела ко мне двух лекарей души, чьим профилем была боль. Не поняли? Ну что ж, поясню. Два мастера пыток, которые каленым железом по моей шкуре расписали мне всю перспективу от открывающихся мне возможностей, недвусмысленно намекнув, что все вокруг очень зыбко и иллюзорно. Вот, к примеру, посмотри на этот сад, на этот ручеек и милый домик-беседочку. Нравится? А ведь все это может смениться на каменный мешок метр на метр, где ты будешь существовать в кромешной тьме, питаясь собственным дерьмом. Все иллюзорно и нужно ценить сегодня и сейчас, так как уже завтра может и не наступить.

Меня пытали не долго, так как я не герой и уже орал и молил о пощаде с первых мгновений, только заслышав запах своей обожженной плоти и ощутив всю гамму нервных токов, пролетевших по моему организму шаровой молнией по нервным окончаниям. Но, на мой взгляд, главным тут было другое, а именно то, что я пришел в чувство и сдержался, не выдав своего козыря, своей надежды на потаенные мысли и чувства. Я оставил незадействованным Мака, дабы жить дальше, жить вопреки, думая и думая каждый миг, проведенный взаперти о том, что где-то есть небо и я его должен еще увидеть.

– Ничего. – Ко мне тихо подсел Аль, наблюдая за тем, как я рассматриваю рубцы от ожогов на руках. – К этому привыкаешь, тяжелей от ран, которые внутри тебя, их уже никому не подлатать и не ослабить боли.

Не скажу, что я ждал от Вальери каких-то поблажек, она делала то, что считала нужным. Она привела меня в чувство быстро и так, как умела, полнотой красок расписав мне холст мировосприятия и дав предельно ясно понять, что я не просто так нахожусь здесь и сейчас, а не гнию и в самом деле в земле пожираемый могильными червями. За все нужно платить, и моей платой должны стать мои труды. У меня и так слишком большие привилегии для покойника. Ну и черт с ней, мне никогда не казались заигрывания с ней чем-то, что могло бы привести к хорошему, скорей даже наоборот. Печалило другое, а именно то, что все вышло по глупости, причем даже не моей.

– Ты хоть скажи, что в мире творится? – Тяжко вздохнул я.

– Прости. – Он похлопал меня сочувственно по плечу, собираясь обратно и складывая в сумму свой набор ингредиентов. – Ты же знаешь, мне запрещено.

Я кивнул его словам и своим мыслям, переведя взгляд на стол, где целой кипой лежали горы документов, принесенные де Кервье для моей чистки примерно месяц назад. Похоже, время настает то, что нужно. Старушка пропала, и пропала уже давно. Никто не приходит ко мне, никому и дела нет до меня, и, возможно, может даже так случиться, что это хороший знак.

* * *

Ущербный свет и идеальная ночь. Именно так можно было охарактеризовать две фигуры, что сейчас замерли друг напротив друга в тихом городском скверике столицы Финора. Золотоволосый мужчина с изуродованным лицом и провалом отсутствующего глаза и темноволосая женщина с тонким станом и глубиной непроглядных глаз.

– Привет, Лео, – кивнула она ему.

– Здравствуй, Тай, – кивнул он.

Повисла пауза, за время которой каждый успел подумать о своем и не сказать о главном.

– Клан требует действий, Тай, – наконец произнес он. – Время идет, мы открыли для Детей Ночи Финор, вы же обещали нам Тида.

– Мы действуем, – слегка кивнула она. – От слов не отказываемся, это нелегкий путь.

– В чем проблема? – Мужчина дрогнувшей рукой поправил прядь волос на ее плече.

– Создан артефакт привязки. – Она улыбнулась его робкой руке. – Кто-то, кто работает на Ваггета, создал Путь Сердца. Они отдадут его нам по выполнению ряда условий.

– Это серьезный труд. – Светловолосый задумчиво покачал головой. – Опасные знания растут среди людей.

– Люди вообще опасные существа. – Хмыкнула она. – Меня сейчас куда больше волнует вопрос, на кого Тид положил свой взгляд. Ты знаешь, что он малыми тропами сумрака постоянно ошивается по городу? Мои неры засекли его пути выхода даже во дворце короля.

– Скорей всего, он разговаривал с Гальверхейм. – Мужчина поджал губы. – Она смотрящая, а это значит…

– Это значит, что он уже готов к переходу в иные миры. – Кивнула женщина, договорив за него. – А также то, что скоро мы столкнемся с новым именем, что реально может поменять все расстановки сил в этой оконечности мира.

– Есть мысли? – Светловолосый эльф напряженно думал, видимо, расстановка акцентов в их диалоге была для него новостью.

– А как же, – кивнула она его словам. – Мне кажется, что это некий барон Ульрих, мальчишка, вокруг которого столько непонятной мне беготни в последнее время.

– Это глупо, мы его руками убрали сына Пепельного. – Эльф встревоженно огляделся по сторонам. – К тому же он се’ньер… Демоны!

Эльф нервно взмахнул руками, принявшись расхаживать перед темноволосой эльфийкой в задумчивости и нервозе.

– Се’ньер? – эльфийка удивилась. – Зачем вы призвали его?

– Это не мы. – Отрицательно мотнул головой мужчина. – На нем вообще не стоит ничья печать клана или семьи. Я думал, это ваша сбежавшая душа, или я ошибался?

– Сбежавшая душа… – протянула задумчиво темноволосая. – Что-то знакомое.

– Северная сторона, городок Касприв, один из ваших прислужников. – Эльф остановился, расплываясь в улыбке. – Мы засекли этого неумеху-человека.

– Кулеб. – Женщина презрительно скривила губы. – Я всегда говорила семье, что нельзя брать в услужение людей. Этот идиот говорил нам, что разбил искру души по неосторожности.

– Ну… – Светловолосый расплылся в улыбке. – В принципе примерно так и было. Единственное, чего я не понял, это почему ваш человек по нашей земле с заключенной в кристалл душой ездил.

– Это не из коллекции слуг была душа, Лео, – произнесла слегка испуганно эльфийка. – Это не тот, кто заключал с нами контракт.

– Что это значит? – напрягся эльф. – Вы что, делали прокол миров?

– Да, – кивнула она ему в ответ. – Это человек из другого мира.

– Демоны! – Эльф оторопело сделал пару шагов назад. – Зачем вам это понадобилось?

– Старшие снова говорят о великом исходе. – Покачала она головой. – Мы делали проколы в миры бывших колоний, дабы узнать обстановку в них.

– В любом случае не о том сейчас речь. – Эльф задумчиво окинул ее взглядом. – Если ты права и этот мальчишка преемник Тида, мы должны его уничтожить или отправить назад в его мир.

– Но он и так вроде бы мертв? – Эльфийка удивленно вскинула бровь.

– Вот именно что вроде бы. – Скривился как от лимона светловолосый. – Вот именно.

* * *

Это день стал особенным и начался он, как и прочие до него, ничем не выдающиеся, с первыми лучами солнца, когда светило было еще робким и неверным. В чем же тогда разница? В банальном и тревожном стуке каблуков по паркетной доске пустынных дворцовых коридоров, возвестившем о срочной депеше, ибо в покои принца Паскаля в такой ранний час допускался только поверенный человек.

Мягкие тапочки, шелковая пижама с филигранно закрученной вышитой на груди буквой «П», ночной колпак с «бубенчиком» и гримаса недовольства на лице принца буквально в считаные секунды сменились на строгий мундир, дикий блеск азартных глаз и легкий мандраж в руках, когда послание достигло адресата, возвещая великую весть нового времени. Новой эры, новой жизни целого королевства.

Le Roi est mort, vive le Roi! Король умер… Да здравствует король!

Что делают обычные люди, прощаясь в столь нелегкий час со своим родителем? Плачут, переживают об утрате, кто-то жалеет о том, что не успел сказать, кто-то, наоборот, о том, что успел сказать слишком многое… В общем и целом все вполне объяснимо, эмоционально предсказуемо и по-человечески оправданно, но вот как поступают люди выше ступенью социального развития?

По-другому.

Здесь все гораздо сложней, и времени на осознание того, что тебе больно в груди, зачастую, как правило, очень мало либо же вообще практически нет. Слишком много дел. Ну, сами посудите, вам просто в кратчайший срок необходимо вызвать к себе всех своих людей, что вы успели приблизить к себе по тем или иным причинам. Вам нужно, нет, даже жизненно необходимо поднять в этот ранний час командира вашей личной стражи, а также гарнизона, что находится под вашим патронажем, бравых вояк, дабы в считаные часы наполнить вооруженными людьми весь дворцовый комплекс. Нужно выслать солдат к министерству, нужно выслать солдат к каждому министру персонально домой, не забыв о казначействе, адмиралтействе, страже порядка, тайной полиции, дальней родне, амбициозных дворян блокировать со всеми их многочисленными семействами и связями и при всем при этом не забыть об организации траура в стране и любимой бабушке.

Какой бабушке, спросите вы?

Любимой.

Ибо бабушка здесь и сейчас в данный момент и в данной конкретной ситуации наиболее перспективный, злой и беспринципно расчетливый оппонент грядущего, кое может встать под вопрос, стоит только дать малейшую слабину. Не зря, ох не зря Паскаль оторвал от сердца большую часть солдат и поверенных к зданию, занимаемому службой Ганса Гербельта. Иногда Паскаль даже завидовал бабуле, что она смогла получить себе в услужение столь умного и верного союзника, подобное единично, подобное сочетается раз в жизни и, возможно, никогда не повторяется в будущем.

Суета сует. Дворец буквально за час был взорван настоящей суматохой разворошенного муравейника. Начиная от низов и вверх по спирали. Целые километры черной драпировочной ткани, сотни приглашенных, тысячи портретов Митсвела Первого, а также не меньше дожидались своего часа портреты Паскаля. Здесь готовят тризну и репетируют траурные речи, а через стенку от них уже примеряют наряды для коронации и чествования нового правителя.

Кухня превратилась в конвейер, здесь работа не прекращалась даже ночью, и все бы ничего, только и самому принцу доставалось по полной, так как суета одно дело, а вот революция совершенно другое.

Это старая истина, что безумием революции было, есть и будет желание провозгласить принцип добродетели на земле. Все хотят сделать людей добрыми, мудрыми, свободными, воздержанными, великодушными, но вот незадача, почему-то всегда нужно начинать с желания перебить всех, кто видит этот мир под другим углом.

Принц Паскаль сидел в своем кабинете, окруженный адъютантами, посыльными и новым генералитетом из поверенных и преданных его воле вояк, с ужасом и каждой прочтенной строчкой донесений понимая, что сегодня умер не только его отец, сегодня умирает его наследие, его держава, основа их королевской власти, ибо земли Финора заливает кровь, кроет мгла предательства и беззакония.

Целый пласт основы государственности кровавым ошметком отпадает от тучного тела, можно сказать даже, что была подломлена опорная нога этого организма. Рыцарство, сила, мощь и надежда короны, вот что взорвалось назревшим гнойником, поражая общий организм, заразой болезни поднимая общую температуру и заставляя биться в агонии кровавой лихорадки.

Магистры бестиаров знали свою силу. Магистры бестиаров знали о слабости короны. Удар получился до безумия хлестким и болезненным. Финорское рыцарство практически повсеместно перешло на сторону магистров, провозглашая их правоту, но даже не это было страшно, а то, что своя правда во всем этом была, и ее поддержали простолюдины, что словно муравьи копошились миллионами по земле. Слишком долго мучился люд и тяжело было ему среди лесов полей и рек жить по соседству с разной нечистью, а посему даже страх перед бестиаром, что сам собирал вокруг себя недобрые слухи и репутацию имел прескверную, однако же защищал своей кровью и жизнью тот самый народец от погани смертельной. Можно было, конечно, побрыкаться за право защитника с рыцарями королю, но вот ведь незадача, очень способствовала магистрам недавняя кровавая буча в самом центре столицы, где железный армейский кулак кровью залил улицы, давя ту самую чернь, словно перезрелый виноград. Как назло, еще и бродячие артисты подогревали слухами уши, неся по всей стране жуткие истории о ночи, когда якобы принцесса устроила кровавое пиршество на одной из городских площадей, сотнями скормив людей адскому псу, вырвавшемуся из преисподней.

С запада на юг и север ползла смута, волнуя умы и сердца, порождая анархию и беззаконие. Армия короны потерпела сокрушительное поражение в Крипе, пошатнулись государственность, ее устой со смертью короля. Бывшие поборники справедливости, а ныне предатели, несущие новую истину в народ, славные рыцарские дома переметнулись на сторону бестиаров, что и так были не слабы своим орденом, не говоря уже о выучке и некой морали, которой и руководствовались.

Однако же все не так плохо, как могло бы показаться. Магистрат дал маху, он забыл, что изначально стоит на границе с империей не просто так, а император любезно напомнил им об этом, взяв в осаду три из десяти замков школ ордена. Это дало хороший шанс новому королю перевести дух и собраться с мыслями. Что есть и что предстоит вернуть? Однозначно пылающий запад, он от и до стоит на нравственности ордена. Есть еще брожения на востоке, именно там большая часть перебежчиков и недовольных. Страна разрезана примерно по границе со столицей на две части. За юг само собой беспокоиться не приходилось, там не только самые боеспособные части короны, но и самые дорогие особняки и владения самых богатых семей, кои по естественным причинам таковыми и пожелали остаться впредь. Сейчас все взоры были прикованы к загадочному северу, к тому самому, о котором грезила не только корона, но и влезший в эту внутреннюю распрю император. Там было все непонятно, слухи и пересуды, гонцы прорывались через фронт с трудом, впрочем, отчаиваться еще было рано. По донесениям, север встал костью в горле магистрата бестиаров, и причиной тому послужил некий легион, с завидной активностью и регулярностью вышвыривающий со своих владений раз за разом новых представителей закона.

– Что это за легион? – Принц Паскаль вновь и вновь просматривал грамоты и донесения, пытаясь вникнуть в суть вещей. – Почему я о нем раньше никогда не слышал? Почему вообще было позволено кому-то из местечковых баронов иметь в своем подчинении столь большую и профессионально обученную армию?

– Ваше вели… высочество, – поправился один из его адъютантов. – Это был пакт, подписанный госпожой де Кервье, она своим именем брала протекторат над этими наймитами.

– Это наемники? – Паскаль удивленно посмотрел на говорившего. – У кого есть столько денег, чтобы платить двум с лишним тысячам наймитам за их труд?

– Они не за деньги воюют, ваше высочество. – Молодой офицер-консультант при принце задумчиво покачал головой. – Они воюют за свою свободу и жизнь.

– Что за бред? – Паскаль нахмурил брови. – У меня гвардия без зарплаты даже жопу не почешет сама себе, а тут прожженные наемники с потрясающей выучкой, способные раз за разом давать по сусалам ордену бестиаров, воюют за идею?

– Согласен, ваше высочество, звучит неправдоподобно. – Поклонился офицер. – Но здесь разработана потрясающая и хитрая схема мотивации…

Паскаль, изумленно вскинув брови и недоверчиво качая головой, слушал своего консультанта, не веря своим ушам. Все было просто и понятно, все было завязано и простимулировано, все имело свою несгибаемую железную логику, а главное, работало, да еще как!

– Потрясающе! – Принц встал из-за стола и, заложив руки за спину, принялся вышагивать по кабинету. – Нет, это действительно гениально! Назовите мне фамилию этого умника, что так лихо может закручивать законы жизни!

– Барон Ульрих фон Рингмар-Когдейр, – пришел тут же ответ, заставивший его сбиться с мерного шага.

– Ульрих. – Принц тяжело вздохнул. – Да-а, это был действительно один из умнейших людей, которого мне приходилось встречать на своем пути. Если б не Катрин со своим сумасбродством, если бы не взрывной характер отца, все могло бы случиться по-другому. Жаль… действительно жаль, что его больше нет.

– А может быть, все еще будет? – долетел до слуха будущего короля тихий и вкрадчивый голос стоящего отдельно от остальных советников высокого худощавого юноши, о котором никто ничего не мог сказать толком, лишь замечено было, что нет-нет, да он тихо иногда что-то нашептывал на ухо принцу.

– Гунн? – Паскаль воздел руку, требуя тишины у подчиненных и обращая свой взор на говорившего. – У тебя есть, что сказать мне?

Тот, кого принц поименовал Гунном, легким поклоном и жестом руки предложил будущему государю отойти в сторону.

– Ваше величество… – начал он, с опаской поглядывая на прислушивающихся к ним советников.

– Высочество, – поправил его принц.

– Это уже вопрос времени, – улыбнулся парень. – Но сейчас не об этом, а хотел я обратить ваше внимание на то, что, в отличие от вас, я совершенно случайно…

– Совершенно? – улыбнулся Паскаль.

– Абсолютно случайно, – поддержал его улыбкой Гунн. – Присутствовал на похоронах небезызвестного вам барона Рингмарского.

– И? – Нахмурил будущий государь брови.

– Закрытый гроб. – Пожал тот плечами. – На казнь никого не допустили, тело не повезли в родовую усыпальницу, все под протекторатом Гербельта, никаких сторонних людей.

– Что это значит? – Глаза принца сверкнули искрой азарта.

– Это значит, что вам все же придется встретиться с бывшей королевой. – Гунн склонил голову в поклоне. – Если, конечно, есть смысл доставать из колоды эту карту.

– Мне нужен север страны, ты же знаешь. – Принц покачал головой. – Баронесса Когдейр сильная женщина, и это её заслуга, что она столько времени смогла продержаться одна против целой армии. Но боюсь, одной силы воли ей не хватит. Я просто физически сейчас не в состоянии охватить все конфликты и пожары в стране.

– А север меж тем нам нужен, – подвел черту Гунн.

– Очень. – Принц сжал до хруста кулак.

* * *

Сил не было ни на что. Просто не было сил, чтобы шевелиться, на то чтобы встать, куда-то пойти, что-то делать. Руки опустились. Нет, Вальери де Кервье никто не удосужился сказать о смерти ее сына, вернее принц не позволил сотне гонцов и прислужников добраться до ее обособленных покоев, не говоря уже о полной блокаде Ганса Гербельта. Просто она проснулась, открыла глаза, краем уха услышала необычайную суету при дворе и решила не вставать, так как даже не мысленно, а интуитивно сердцем матери поняла все без слов, отчего стало невыносимо больно в груди и горько на душе.

Маленькая сухощавая женщина, некогда властитель миллионов человеческих душ, была разбита и подавлена, она лежала в красивой резной кровати, обложенная со всех сторон подушками, что принесли заботливые служанки, и не находила причин для жизни, она не видела смысла следующего этапа войны за банальное существование, потому что…

Ничего не осталось.

Длинные расплетенные пепельные волосы разметались по сторонам, руки нервно комкали край одеяла, а из покрасневших глаз то затихая, то вновь набирая силу, бежали ручейки слез.

Как же так? Почему все именно так, а не иначе? Хотелось ей спросить неизвестность и пустоту окружающей действительности, которую людям так свойственно наполнять смыслами, олицетворяя жизнь богами, провидением, судьбой или другими, в сущности, нелепостями словесной казуистики.

Как же так? Почему она смогла пережить смысл своей жизни? Почему она смогла? Зачем ей опять вся эта боль, вся эта муть черной безысходности в груди и на сердце? Что она сделала не так? Что вообще не так с этим гребаным и паскудным миром?

Горло сдавило стальной хваткой то ли обиды то ли разочарования, дышать вмиг стало невыносимо трудно, воздух приходилось проталкивать в себя микроглотками, делая очередное одолжение телу, через не могу и не хочу, продолжая нелепость своего бытия.

Миллиарды неподсчитанных секунд бытия, неимоверная пустота холодной постели, в которую она ложилась из года в год, сжимая между ног и рук подушку, а не тело любимого человека. Выдуманные для себя одной причины для побед, смыслы для того, чтобы существовать. Слезы одиночества, о которых никто не знал, слезы по разбитым мечтам, воспоминания об ушедшей мечте, о ее разбитой любви…

Как же это было давно, как же все это близко и сейчас.

Сколько ей было? Девятнадцать? Двадцать? Двадцать с медным грошиком? О-о-о! Как же она любила! Как же она ждала его с той проклятой и ненавистной войны! Они были так молоды и горячи, в тот момент казалось, что ничто не способно разлучить их, это было так прекрасно, как и ужасно осознание разлуки с любимым мужем, с ее любимым до боли человеком.

Вы знаете, как пахнет простынь в том месте, где спал любимый вами человек? Вы знаете, где и как должны лежать вещи, оставленные им? Годами должны лежать в правильной последовательности после него? Нет? Тогда вы не знаете, что такое любовь. Вы не знаете, что значит ждать, как нужно верить и помнить слова и обещания. Не знаете цену улыбке и дрожащей ладони, робко бегущей по вашему телу. Вы ничего не знаете об истинности чувств и, ваше счастье, никогда не узнаете боли разорванной надвое души, боли растоптанной гордости и изувеченного предательством сердца.

Двенадцать? Наверно, так… Пусть будет двенадцать лет ожидания, коротких встреч и наполненных страстью мимолетных ночей, и всего лишь один час на расстановку жизненных приоритетов и короткого мига осознания своей никчемности перед этой жизнью.

Она как последняя дура тогда неслась, не жалея ни себя, ни лошадей, в Путернесс, приграничный замок одного из баронств, где наконец-то после стольких лет должен был быть подписан мирный договор с империей. Она как дура мечтала о встрече и его руках, полностью игнорируя окружающую действительность с условными ступеньками успеха этого мира. Она была дурой, не замечая очевидных вещей.

Де Кервье был славный род, это была удачная партия для короны благодаря прекрасной родословной и репутации, но вот род Шен де Герау был материальной составляющей, а не эфемерным прошлым красивых грамот с вензелями. На чем строится победа? На отваге? На личном мужестве? На самоотверженности павших героев, думаете? Нет, ребята, все не так, как пишут в красивых книгах и легендах, вся соль этого мира, его кровь и плоть, это деньги. Да-да, именно деньги, как бы вам ни прискорбно было это слышать, но солдат для победы нужно кормить, солдату для победы нужно дать оружие в руки, хорошо бы коня подогнать для героической позы на портрет победителя. Кто-то должен был оплачивать подвиги, кто-то обязан был взять на себя расходы, пока герои пытали тонкие материи героических струн и защищали идеалы и великие устои государственности. В конце концов, даже золотые короны на венценосные головы не с неба им падают. Кто-то должен платить по счетам.

Де Герау спонсировали все эти годы щедрой рукой молодого короля, ведя его к славе и подвигам, а заодно к постели с той проклятой графиней Шен. И пока она ночами лила слезы в подушку в пустом столичном дворце, её муж, её судьба и её сердце возлежало в объятиях другой женщины, что посмела вдыхать за нее аромат его волос и забирать себе крепость его объятий, впитывая ритм биения его сердца в груди. Все это время она обкрадывала её любовь, она забирала все, что у нее было, все, чем она дышала и смела жить.

– Ваше величество, подождите!

– Ваше величество, вам нельзя!

– Ваше величество, не ходите туда!

Она бежала, бежала, задыхаясь в предвкушении счастья, а испуганные слуги и лакеи пытались робко остановить ее…

Каблуки гулким эхом стучали по каменным коридорам замка, и она даже не испугалась, когда в одном из темных переходов на лестнице столкнулась с высокой черноволосой брюнеткой с ужасно тяжелым и по-змеиному мудрым взглядом. Император! Сердце слегка екнуло узнаванием вечного врага короны, но ей хватило учтивости и такта вежливо присесть в реверансе перед будущим союзником, ради подписи которого сегодня все здесь собрались.

– Не ходи туда, девочка, – произнесла мудрая змея, ответив кивком и растворившись в темноте прохода.

Глупости! Лестницы, двери, испуганная стража у входа в его опочивальню, попытавшаяся встать грудью на ее пути…

О боги!

Она даже в первые мгновения не поняла, что же она видит. Что-то многорукое, что-то многоногое, многожопое… безобразно сплетенное, мокрое от пота и сладострастно стонущее перед ее взором.

Но…

Как же…

Как же так?

А я?

Как же я все эти годы?

Ты больше не любишь меня?

Но ты же говорил мне…

Думаете, был взрыв? Думаете, такая женщина кидалась как ненормальная, пытаясь выцарапать этой суке-разлучнице глаза? Нет… Так не получилось. Получилось, что она молча закрыла за собой дверь, молча спустилась вниз, молча рухнула на колени где-то в пустом каменном мешке замка, куда не посмели войти многочисленные приглашенные и слуги, кто со смешком, а кто с сочувствием перешептывающиеся за ее гордо выпрямленной спиной.

В пустоте ноги ослабли, и она рухнула на пол, упала тяжело на колени и руки, сломленным обрубком надежд, а также реками горьких слез из глаз и разбитого сердца. Вот прямо один в один, прямо боль в боль, горло душит, вместо стона – хрип, и так мучительно больно в груди… Так больно, что просто жуть.

Это так больно, люди!

Слышите?

Это невыносимо! Не предавайте любящих, уж лучше убейте, подойдите и убейте, но не заставляйте чувствовать эту боль! Воткните нож в сердце, топор в спину, срубите голову взмахом меча, травите бешеными псами или подсыпьте яда, но не заставляйте испытывать подобного, не надо. Умоляю вас, предатели. Будьте милосердными, просто убейте. Сделайте одолжение, избавьте, ради всего святого, если в вас еще что-то осталось.

Час, два, день, год. Она понятия не имела, сколько пролежала на холодном каменном полу, захлебываясь муками, но когда, пошатываясь, не в силах уже лить слезы, держась руками за стены, чтобы вновь не упасть, все же удалось взобраться на самую высокую башню замка…

То небо уже было укрыто бархатным покрывалом ночи, а легкая прохлада ветерка с мягкостью и сочувствием нежно гладила ее горящее от соленой воды лицо. Звезды нелепостью и бесхитростностью порядка богато рассыпались от края в край, и даже полумесяц в своем извечном нарождении вышел, дабы проститься с ней…

– Будешь прыгать? – раздался за ее спиной мягкий и вкрадчивый голос.

– Не подходи! – Вальери, в спешке путаясь в ворохе юбок, с трудом взобралась на зубчатый парапет, жутко покачнувшись над бездной высоты. – Не останавливайте меня, я все решила!

– Решила, значит, решила. – Де Кервье, с трудом проморгав слезы, слегка вздрогнула, вновь встретив взгляд мудрой змеи, что тяжким авторитетом мягко придерживал ее внимание.

– Высоко, – опять произнесла императрица, привстав на цыпочки, задумчиво перевесившись через край, разглядывая далекую темень земли внизу. – Тьфу.

Она натурально плюнула вниз, провожая взглядом улетающую прочь белизну слюны.

– Ты что делаешь? – Шмыгнула носом де Кервье.

– Считаю. – Вздохнув тяжко, та подперла рукой голову, переведя свой взгляд на половинчатый диск луны. – Примерно секунды четыре, может, пять, будешь лететь, а может, и шесть, если заденешь вон те флагштоки и знамена на три яруса ниже нас, натыканные по периметру.

– Эм-м-м-м… – Королева, прищурившись, посмотрела в сторону мерно покачивающихся внизу вымпелов, знамен и флагов.

– Но я бы тебе не советовала ни на знамена прыгать, ни с этой стороны, в частности. – Императрица, продолжая по-прежнему подпирать голову одной рукой, в задумчивости стала в лунном свете рассматривать красивый фосфоресцирующий маникюр ногтей на своей второй руке. – Во-первых, смотри, как эти упыри слуги флаги понатыкали, они все под наклоном, и ты при полете вниз, извини за пикантность, можешь нашпилить на чье-то фамильное древко свою прелестную жопку. Нет, жопка, конечно, у тебя ничего так, но извини, всякие фамильные ценности тоже нужно уважать.

– Я перепрыгну! – Де Кервье, злобно сжав до белизны губы, топнула ногой, опять опасно покачнувшись.

– Молодец. – Кивнула та в ответ скучающе. – Только вот именно из-за этого и наступает во-вторых.

– Чего еще? – Де Кервье с подозрением стала смотреть вниз.

– Во-о-о-о-н, точнёхонько на ту крышу прилепишься. – Наманикюренный пальчик ткнул в указанном направлении. – Крыша, видно сразу, ненадежная, смотри, какие дыры, а меж тем знаешь, что это?

– Что? – Вальери ни малейшего представления не имела об этом замке.

– Свинарник. – Император задумчиво двумя пальчиками извлек из глубокого выреза платья, прямо меж богатых и явно упругих шаров грудей, длинный, грубо скатанный бумажный цилиндрик. – Ты только представь себе, что ты за славу о себе снискаешь, если тебя потом будут вперемешку со свиным говном в семейный склеп запихивать. Менестрели потом как пить дать о тебе балладу сложат, а название у нее будет «Любовь в говно».

Странная, скатанная цилиндриком бумажка одним концом легла на напомаженные красивой, темно-вишневой помадой губы черноволосой змеи, а другой конец бумажки она подожгла от маленького огонька, что наколдовала на кончике своего ногтя.

– П-ф-ф-ф-ф! – Старинный враг выпустил с шумом клубы дыма изо рта и носа, слегка закашлявшись. – Хух, ядреная, будешь?

Королева испуганно втянула носом странный травянисто-елочный запах, исходящий от подожженного цилиндрика.

– Нет, спасибо. – Де Кервье смутилась и немного растерялась, она не понимала совершенно, что здесь происходит и что, собственно, тут забыла императрица.

– Ты знаешь что? – Императрица задумчиво продолжала сосать, видимо, вкусный дым из своей забавы. – Ты давай вон оттуда, с северной стороны прыгай.

– Почему? – Вальери волей-неволей принюхивалась к летящему в ее сторону дыму от императора.

– А с той стороны чаша фонтана. – Брюнетка змея вновь сплюнула за парапет. – Прикинь, как красиво ты ляпнешься в него? Вся такая в трепещущем платье, брызги воды, а потом пунцово-алым станет весь бассейн, ты, кстати, с криком полетишь или молча?

– Не знаю. – Молодая королева почувствовала некий непонятный гул в голове и легкий жар в груди, немного закружилась голова.

– С криком, конечно, солидней будет. – Покивал император, задумчиво вновь выпуская дым в ее сторону. – Однако согласись, очень трудно контролировать будет, летя с башни, то, что ты должна будешь кричать. Наверно, не очень красиво, если ты заорешь на весь замок «Мамочк-и-и-и-и-и!» или вообще что-то типа «Бля-я-я-я-я-я-я!».

– Не говорите глупости! – Де Кервье, почему-то хихикнув, аккуратно слезла со своего трамплина, благодарно кивнув, когда император любезно придержал ее за ручку. – Я – королева, и мне не пристало такие вещи выкрикивать на людях.

– Можете себе позволить напоследок. – Пожала плечами мудрая змея. – К тому же все спят, ночь на дворе.

Ночь и весь рассвет Вальери, то хохоча, то рыдая прижималась к этой странно отчужденной, но меж тем внимательно сочувствующей змее, выливая вековечному императору, врагу Финора и вообще нехорошей бяке, все то, что не могла сказать годами, все то, что невозможно было сказать никому и никогда, а зачастую формулируя вслух мысли, в которых даже сама себе бы никогда не посмела признаться. Было что-то сокровенное в той ночи, было что-то, чего она была лишена так долго в своей жизни. И имя этому было понимание. Не ненужное в данной ситуации сочувствие, не горькая жалость и слезливо-щемящая тоска, а некая фривольность, некая бравада и игра с жизнью, игра, которая полутенью, незримым абрисом, некоей смутной надеждой грозила дать шанс на возможность вновь подняться с колен, получив так звонко и так больно-обидно по щекам от злодейки судьбы.

– Вставай, подруга. – Императрица потянулась грациозно всем телом до хруста, поднимаясь с пола, где они сидели обнявшись на башне, прислонившись спинами к каменному зубцу и рассматривая медленно всходящее на небосклон солнце. – Ночь ушла, день входит в силу и нам с тобой пора.

– Куда? – робко спросила Вальери, хватаясь за протянутую руку.

– Навстречу новой жизни, девочка. – Подмигнула та, одарив ее улыбкой. – Не все еще потеряно, красотка, я помогу тебе жить дальше.

– Ну, это вряд ли… – Вальери робко улыбнулась, спускаясь с башни вслед за этой красивой женщиной.

– Ты просто не знаешь всех граней своего женского сердца, подруга. – Императрица проводила ее до комнаты, напоследок звонко шлепнув ее по попе и улыбнувшись. – Я дам тебе смысл жить, обещаю. Ты вновь будешь счастлива, правда, придется немного потрудиться, но это уже ерунда…

– Ерунда… – повторила молодая королева автоматически, без памяти и задних ног от усталости падая не раздеваясь на свою постель. – Ерунда…

Но новая жизнь так просто не приходит по щелчку пальцев. Она переехала в апартаменты императрицы, где они долго и обстоятельно беседовали. Молодая королева то хмурила брови, впадая в депрессию, то внезапно наполнялась радостью новых заветов, то вновь заливалась горькими слезами.

Не без помощи императора переговоры и подписание пакта о взаимном ненападении растянулись без малого на полмесяца. Вальери до дрожи в коленях боялась плана, разработанного ее подругой мудрой змеей, но к сожалению, просто не видела другого шанса повернуть все вспять. В случае же, если все выходило согласно задуманному, был в шанс, растоптав гордость и закрыв глаза на горький обман, вернуть себе свою разбитую надежду, склеить по кускам свою разрушенную жизнь, начав с нуля все то, о чем так долго мечталось.

– Значит, слушай. – Императрица гладила ее по голове, прижав к себе и успокаивая рыдания. – Через четырнадцать дней, согласно циклу твоего организма, ты будешь максимально готова стать мамочкой. Это особенный день, я проверила и все посчитала, ты будешь готова к зачатию. Я приведу к тебе твоего мужа, я обойду всех магов, всю стражу и приведу его к тебе, девочка.

– Но он больше не любит меня… – вновь залилась де Кервье слезами. – Он за все это время даже не пытался спросить, как я? Сидит с этой грязной шлюхой у себя в покоях!

– Ну, тише, тише. – Императрица нежно перебирала волосы у нее на голове. – Это все ерунда, мужика охмурить много ума не надо, а вы не были по-настоящему близки очень давно. В отличие от этой графини. Всего одна ночь, и если он когда-либо любил тебя по-настоящему, он все вспомнит, а ребенок отсечет от него все те грязные денежные обязательства и расписки перед семьей де Герау. Он просто ничего не сможет сделать, когда появится ребенок, ибо это наследник, наследник, зачатый в законном браке, и уже никто, ни под каким политическим предлогом, не сможет потребовать развода.

Ох уж эта сволочь надежда. Очень опасное и непредсказуемо жестокое чувство. Ты начинаешь верить в несбыточное, начинаешь ждать невероятного, в итоге вновь причиняя себе новую боль.

Вальери была очень красивой женщиной. Природа лепила ее из пламени, давая ее телу грацию и резкость. Красивые скулы, мягкие дуги изящных бровей, полные негой омуты глаз, не говоря уже о гипнотической силе тяжелых грудей, а также завораживающей геометрии ее стана.

Когда время пришло, она была спокойна. То ли помогли психотренинги и разговоры с непробиваемой холодностью и расчетом императрицы, то ли взяли свое действие отвары, рекомендованные все той же старой мудрой змеей.

В любом случае она была спокойна, впервые за прожитые годы сердце выдавало ровный ритм, грудь мерно качала кислород, а черный, увитый узором причудливых драконов халатик из нежного шелка империи Мао так четко подчеркивал ее формы, что невольно она сама собой залюбовалась, стоя перед большим серебряным полированным зеркалом.

– Жди, – мягким шепотом, обдав ушко горячим выдохом, произнесла императрица, нежно пробежавшись пальцами по ее шее.

– Жду, – также шепотом ответила она пустоте, так как за спиной уже никого не было.

Секунды, минуты, часы… какая собственно разница, когда ты сгораешь в ожидании любви?

Она привела его, или он пришел за ней, но в конце концов, дверь мягко отворилась и на пороге появился он, такой желанный, могучий. Он всегда поражал ее своим ростом и размахом плеч, своей статностью и некоей грацией дикого зверя.

– Я буду рядом, – устами ее любимого произнес император, снимая с пальца перстень тусклого серебра и возвращая его женщине-носителю.

Они остались одни. Вальери соскользнула с кресла, робкими шажками направляясь к нему, в то время как король приходил в себя, немного мутным взглядом поводя из стороны в сторону.

– Какого демона я тут делаю? – Он покачнулся, схватившись рукой за стену. – Вальери, ты еще что тут забыла?

– Я люблю тебя, – выдохнула душа слова из ее груди.

– Прекрати идиотничать! – Он выпрямился, сведя хмуро свои брови. – Зачем ты вообще приехала, женщина? Я же велел тебе оставаться в столице!

– Я так скучала… – Несмотря на всю выдержку, по щеке побежала слеза.

– Ну, так и скучала бы себе дальше! – Это было так больно, когда он рассмеялся ей в лицо. – Когда ты уже повзрослеешь? Мы уже не те восторженно-глупые юнцы, какими были! Ты для меня уже ничто, ты прошлое.

– Но я… я… – она не находила слов.

– Дура. – Хмыкнул он как-то презрительно. – Решила, что раздвинешь передо мной ноги и все? Думала, этого будет достаточно?

Мир поплыл, слезы заволокли взор, туманя разум и окружающую действительность.

– Какая же ты дура. – Поджал он губы презрительно. – Мне просто омерзительно видеть тебя.

– А тебе больше и не придется, – тихий голос заставил вздрогнуть обоих, они совершенно упустили момент, когда в комнату проскочила филигранно-точеная фигурка императрицы.

– Ты?! – взревел король, затравленно оглядываясь по сторонам и выдергивая из ножен длинный стилет. – Так вы заодно?! Ах ты же тварь! Продалась этой сволочи?!

Он ухватил Вальери за волосы, приставляя жало клинка к ее шее.

– Не смей подходить ко мне, или я перережу ей глотку! Ах ты же сучка!

При последних словах король ударил де Кервье рукоятью ножа, разбивая в кровь ей нос.

– М-да. – Император печально покачал головой. – Вот сколько лет живу, а не перестаю удивляться человеческой подлости и низменности душевной. Ты хоть представляешь, что вообще сейчас творишь? Ты хоть на секундочку, на микроскопическое мгновение своей тупой башкой хоть разик задумался, что ты поменял на блеск пустых монет?

– Стража! – заорал король, пятясь от мудрой черноволосой змеи и тяня за собой свою супругу, захлебывающуюся собственной кровью.

– Вот ты и познал цену победы. – Император даже не думал преследовать отступающего мужчину. – Ты узнал, сколько стоит жизнь. Приблизительно прикинул, чего даже стоит смерть, но неужели, скажи мне… Всеми этими долгими ночами с той грязной подстилкой в постели, что мяла твои волосатые яйца за право титула, ты ни разу не вспомнил о том, что у тебя, урода, было то, чего никому и никогда ни за какие деньги мира не купить?

– Стража! – по-прежнему испуганно горланил король.

– Неужели ты не понял, что благодаря ей ты был самым богатым человеком на всей известной земле? – Императрица задумчиво стала теребить перстенек на своей руке. – Вот честно скажу, завидую я тебе.

Король замолчал, видя тщетность своих криков, Вальери заливалась слезами и кровью, из запрокинутой головы слышен был приглушенный стон.

– А ты все это с такой легкостью и непринужденностью засунул между ног той шлюхе, за пару золотых. – Император невесело рассмеялся. – Просто диву даюсь иной раз, снова и снова рассматривая человеческие судьбы.

– Чего ты хочешь? – Король зло сощурил глаза, с презрением цедя слова.

– Её. – Тонкий красивый пальчик указал в направлении молодой королевы. – Только не так, как ты, дурилка, подумал. Не так, ибо я уже целую вечность мечтаю о том, что ты имел, но так бездарно просрал.

Император вытянул руку, и вокруг его кисти образовалось легкое марево прозрачного ореола слегка голубоватого света.

– Брось, – мягко произнесла черноволосая змея, и рука короля сама разжалась, выпуская на пол острую грань заточенной стали.

– Отпусти, – вновь поступила команда императрицы, и рука мужчины выпустила сжимаемые судорожно волосы своей супруги.

– Хм. – Плотоядная улыбка расползлась по лицу вековечного императора. – А теперь иди ко мне мой, кролик, и тихо мне, чтоб ни единого звука.

Ох, сколько ужаса и неприкрытой паники было во взгляде медленно шагающего короля в объятия страшной и мудрой змеи. Дикий ужас, отчаяние и немая ярость безысходности от бессилия, от невозможности сказать нет этой улыбающейся женщине.

– Ты не переживай, – тихим и ласковым шепотом нежно пропела черноволосая мужчине на ушко. – Я позабочусь о ней, в отличие от тебя, я стану для нее хорошим мужем.

Тишина и боль.

Вальери лежала на полу, не в силах пошевелиться. Черный шелковый халат, изукрашенный причудливыми драконами Мао, был распахнут, открывая ее залитую кровью пышно-розовую грудь, потоками уже подсыхающей корки достигая округлого лобка и обрываясь где-то еще ниже.

Было больно и пусто на душе. Было тоскливо и обидно, но до ужаса, до дрожи в коленях и мурашек по спине приятно, когда высокий мужчина, так похожий на ее прежнюю любовь, нежно баюкал ее голову на своих коленях, что-то тихо напевая, нашептывая ей на ушко.

Такое знакомое тело.

Такая уже привычная боль.

Это мой муж, подумала она, рассматривая причудливую вязь непонятного узора и символов на тусклом серебре загадочного перстня на его руке.

– Что теперь будет? – Она поднялась с пола, становясь перед ним на колени, чтобы заглянуть в мудрые и глубокие родные-чужие глаза.

– Я обещал тебе смысл. – Рука с перстнем заботливо поправила прядь ее волос. – Ты снова будешь жить.

– А я смогу? – Она повела плечами, отчего халат соскользнул змеиной кожей вниз по спине, полностью обнажая ее.

– Я помогу. – Его губы нежно прихватили мочку уха, обдав шею жаром дыхания.

– Мне страшно. – Её руки привычно помогли ему через голову стянуть рубашку. – Это все неправильно.

Пальцы с нежностью побежали по могучей груди, губы с наслаждением покрывали поцелуями покатые трудовые мышцы плеч.

– Не бойся жить, малыш. – Мощь его тела заключила ее в объятья, поднимая высоко-высоко, когда он встал с пола вместе с ней на руках, а она с силой обхватила его торс ногами до сладкой дрожи в бедрах. – Ты достойна этого… он – нет… но ты – да!

– Не бойся, – сказал он ей.

И она перестала. Просто успокоилась, просто вздохнула полной грудью, просто отпустила всю ту черную мглу боли и отчаяния, что засела в груди, дабы здесь и сейчас стать счастливой, жадно припадая губами к его устам и телу. Он был другим, это был совершенно другой человек, и, как ты ни всматривайся в знакомые черты лица, это чувствовалось в каждом его движении. Там, где раньше была резкость, царила мягкость и нежность, он знал, что делает, не отключая разум в лихорадке сжигающей страсти. Это было ново, но этот мужчина двигался не для себя, он двигался для нее, так как это требовало ее тело, именно так, как этого хотелось ей. И это было так прекрасно, что за повтором она уже потянулась сама, уже без смущения и робости, уже без мыслей сливаясь с ним, жадно беря то, чего была лишена столько лет, с криком ощущая его высоту жаром незатухающего пожара своей глубины.

Прочь мысли, прочь страхи, долой обиды! Хватит верить, бояться и ждать. Хватит уже гореть и жить ради пустых людей, здесь и сейчас она будет делать это ради себя и своего будущего! Еще! Требовала она, и еще, и снова, и вновь, она поднимала его на бой со своей ненасытностью и внутренней пустотой, которая наполнялась горячей терпкой влагой, что уже смочила не только их тела, но и скомканные в страсти простыни.

Мягкая страсть чередовалась диким пожаром, затухала в нежных объятиях и поцелуях, дабы вновь вспыхнуть с новой силой, вырываясь сладострастными криками из жадных ртов.

Экс-королева Финора Вальери де Кервье, старая уставшая женщина, лежала, не в силах пошевелиться, в своей постели, обложенная со всех сторон подушками, разметав в стороны седые пряди волос, сквозь слезы бередя в душе клубок воспоминаний.

Как же все это было давно, как же все это и теперь близко. Через года и десятилетия, через условности бренного мира она всю жизнь несла в себе непомерное уважение к тому… кто был с ней в ту ночь. К тому, кто не дал спрыгнуть тогда с парапета башни, кто смог взять её, смог подарить ей новую и очень долгую жизнь, наполненную смыслами побед. Побед над собой, над судьбой и беспросветной тупостью серых безликих тварей, что научились в жизни предавать, истекать желчью и ядом, но даже в малой степени были не способны испытывать благодарность пусть даже не за свою, а за чужую любовь.

К исходу той сладострастной ночи она без тени сомнений и без малейшего внутреннего упрека, твердо стоя на ногах, взяла в руки тяжелый золотой подсвечник…

Сухие плечи старушки подались вверх и вниз, согласно ее мысленному вопросу, можно ли было поступить иначе? Кто его знает? Возможно, были другие пути развития. К примеру, можно было побитой собакой уползти в конуру столицы и, дождавшись там развода, с постной мордой «преспокойно» доживать оставшиеся деньки в родовом замке. Это даже смешно, но скорей всего, через года король бы соизволил сменить свою продажно-покупную дырку новой королевы на старые добрые телеса бывшей супруги. Кто его знает, как бы время все расставило по полочкам? Об этом даже строить догадки неблагодарная затея.

Но вот в чем она была четко уверена, что повторись все вновь, она бы не променяла ни секундочки той ночи даже на самые радужные перспективы будущих картин.

Она была величественна в своих делах, она была масштабна и непрекословно возвышенна, когда с гордостью носила единолично корону, так как ее грех, ее камень, взятый кровью на душу, был не тяжкой ношей, а поводом для своей гордости. Поводом для того, чтобы с презрением в будущем относиться к людской мелочности, поводом для того, чтобы не прощать измен, казнокрадства, предательства и другого беззакония. Вальери даже через века в летописях останется как самый сильный правитель Финора, под чьей властью и покровительством были приняты самые важные и основополагающие законы всей государственности. Она поистине была великой королевой, она была достойной матерью и не менее достойной бабушкой для своих внуков. Она вытащила все на своем горбу, как говорят в народе. Хлебнула горя, но не сломалась ни перед какими трудностями, так как был смысл идти вперед, не опуская руки…

Был…

М-да.

Она глубоко вздохнула, тяжело закашлявшись.

Похоже, пора на покой. Слезы больше не бежали по лицу. Больше, пожалуй, и не нужно, свое она уже отплакала. Смысл ушел, пора и ей…

– Привет, ба. – Она даже не заметила, как в комнату вошел Паскаль, садясь на краешек кровати и беря ее за руку. – Как ты себя чувствуешь?

– А как, по-твоему, может чувствовать себя старая кляча, которой уже давно пора на колбасу? – Старушка ласково провела ладонью по лицу принца. – Ты давай мне тут… Без соплей чтобы, внучек. Держись, оно, конечно, несладко тебе придется, но я верю, ты справишься.

– Спасибо, ба. – Он поцеловал ее руку. – Я очень-очень постараюсь тебя не разочаровать.

– Уж постарайся, сделай милость. – Рассмеялась она и, уже успокоившись, лихо подмигнула ему. – Давай не тяни, чего еще напоследок от меня понадобилось?

– Ульрих Рингмарский. – Принц немного потупился, растерявшись под ее умным взглядом.

– Хороший был мальчик. – Насмешливо вскинула она бровь.

– Говорят, в твоей власти вернуть его к миру живых, – Паскаль улыбнулся.

– А что, надо? – Она задумчиво пожевала губы.

– Да, было бы неплохо. – Кивнул будущий король.

– Что бы вы без меня делали? – Старушка вновь рассмеялась. – Эх вы, молодежь, все бы вам разбазаривать да ломать. Запомни, внучек, на будущее, все, что кажется не нужным, прячь, не выбрасывай, время такая штука, что никогда не знаешь, что тебе в будущем может пригодиться.

* * *

Стрелял наугад… ну как наугад, на зуммер Мака, ибо он четко и без кривотолков выдал мне приближение одной весьма занятной и небезызвестной мне фигуры к месту моего невольного проживания.

Молча встал, молча надел на предплечье защитный нарукавник, чтобы тетива не сожгла руку, вытащил стрелу из колчана, и, растянув до дрожи в руках плечи лука, без тени сомнений спустил стальной клюв стрелы, что с гулом оперения улетела через кусты в сторону тропинки, ведущей от ворот моей красивой камеры содержания.

– Это, кажется, ваше, молодой человек? – Буквально через полминутки на тропе показалась статная фигура одноглазого эльфа, сжимающего в руке мой гостинец. – Что-то вы, сударь, смотрю, не очень радушный хозяин.

– Ты принес мне черную метку, Слепой Пью? – произнес я, поджав губы и не без интереса рассматривая изменившегося эльфа.

– Не знаю, о чем вы, господин барон… – Он поднялся по ступенькам и, не спрашивая разрешения, вальяжно развалился в одном из моих кресел, попутно водрузив на стол между нами глиняный кувшин, похоже с вином. – Но гостинец у меня к вам однозначно припасен.

– Ваше великодушие не знает границ. – Ухмыльнулся я, сграбастав кувшинчик и без ложной скромности, прямо с горлышка, выкинув в сад пробку, сделал пару глотков.

– Господин барон! – Покачал он осуждающе головой, следя за моими действиями. – Это же Ди Патонаре Аль Ватемира! Ему уже семьдесят лет, где ваши манеры? Хоть бы для приличия в кружки разлили!

– В кружки белки насрали, – ответил я, отсалютовав своему собеседнику кувшинчиком, еще раз приложившись к вину. – И к слову, да. Действительно чувствуется, что этому уксусу уже семьдесят лет, ничего, что ли, приличней не нашлось?

– М-да. – Леофоль скрестил на груди руки, задумчиво, словно птица, боком рассматривая меня. – На пользу вам ваша смерть явно не пошла.

– Вы тоже, я смотрю, не так давно пытались на тот свет попасть? – Усмехнулся я, кивая на его увечья и отставляя в сторону вино.

Наступила некая не совсем понятная пауза, где каждый пытался осмыслить, а главное верно и с максимальной выгодой для себя продолжить дальнейший разговор. Мне было понятно, что я нужен ему, а ему было очевидно, что без условий для себя любимого я и пальцем не пошевелю в его сторону.

– Там, наверху, – он для наглядности ткнул пальцем в потолок, – все очень поменялось, мой дорогой друг, с того момента, как вы последний раз появлялись в мире живых.

– Могу представить. – Усмехнулся я.

– Боюсь, не можете. – Покачал он головой. – Но, однако же, как вы уже догадались, от вас понадобится в очередной раз ряд услуг обществу.

– И что общество предлагает мне взамен за мои труды тяжкие? – Меня, если честно, взяла дрожь от волнения.

– Естественно, определенную свободу, – улыбнулся он. – Весьма определенную.

– От чьего имени вы здесь находитесь, господин Леофоль? – Я попытался взять себя в руки и собраться с мыслями.

– От имени принца Паскаля. – Он стал серьезен. – И от других весьма заинтересованных персон, которые тоже приложили руку к вашему возможному будущему, соответственно ожидая от вас взаимности.

– Какова степень свободы, о которой вы говорите? – Я встал, принявшись расхаживать перед ним, заложив руки за спину.

– Новая жизнь, по новым правилам. – Он слегка поморщился, так как, похоже, одним глазом неудобно следить за моими метаниями. – Вам дадут титул, вам дадут новое имя, по выполнению ряда поставленных соглашений вы вправе вновь распоряжаться своей жизнью, с условием невозврата к старой и сохранения полной конфиденциальности о своем прошлом.

– Барон Рингмар умер, и это не обсуждается? – Я покачал головой.

– Да, сударь. – Он пожал плечами.

– На свои прежние активы я не вправе рассчитывать? – Мне с каждой минутой становилось все грустней и грустней.

– Нет, – хмыкнул он. – Полноправным владетелем вашего прошлого теперь является баронесса Когдейр, впрочем, если вы сохранили с ней добрые отношения, возможно, она выделит вам в будущем какой-то капитал для становления.

– О каком титуле идет речь? – Я все же остановился, замерев прямо перед ним.

– Принц, в своем благодушии, дарует вам баронство. – Он медленно поднялся с кресла, встав напротив и задумчиво всматриваясь в мое лицо. – Пустой кусок земли где-то далеко на юге, честно говоря, пустая формальность для соблюдения протокола земельного титула.

– Восхитительно. – Я поджал губы. – Ну что ж, это, пожалуй, больше, чем у меня по факту сейчас есть, давайте теперь перейдем к оплате?

– Митсвел Первый мертв, – эльф говорил спокойно, с некоей долей интереса к моей реакции. – Принц еще не коронован, а Финор раздирает гражданская война.

– Занятно. – Признаюсь, я и вправду не смог спрогнозировать этого. – Де Кервье нет уже парочку месяцев, что с ней?

– Она жива. – Эльф слегка склонил голову. – Но весьма слаба и, боюсь, она уже не игрок на большой арене.

– Что в огне войны? – Я подошел к столику, разгребая бумаги и раскатывая на нем карту королевства.

– Горит восток и запад. – Эльф весьма фривольно перечеркнул карту пополам пальцем.

– Значит, корона держится на южном направлении и что-то еще живо на севере? – Я задумчиво побарабанил пальцами по столу.

– Это что-то должно жить и дальше, и как можно дольше. – Эльф ткнул пальцем в графство Мирт. – Ты хорошо тут поработал, графство держится благодаря тебе, невзирая ни на что. Но, увы, это, как ни крути, вопрос времени, и каждая минута этого противостояния на вес золота.

– Корона оттягивает частично свои лучшие и самые боеспособные части с юга? – Я задумчиво изучал карту. – Если уже начали переброску, минимум с учетом расстояния вам нужно будет от трех и более месяцев на все про все.

– Да. – Эльф тоже смотрел на карту. – Военные аналитики прогнозируют сбор армейского кулака для наступательной операции не ранее чем через три с половиной месяца, а до тех пор Финор огрызается, и, не приведите боги, потерять север, который сейчас распыляет силы смутой, частично оттягивая удар на себя.

Мы замолчали, давая друг другу время для осмысления уже сказанного и готовясь к дальнейшему диалогу.

– Но даже не это главное? – Я, наконец, оторвался от карты, устремляя на него прямой взгляд. – Я так понимаю, дела мирские-людские одно, но пришел именно ты, следовательно, есть еще один немаловажный аспект.

– Есть, – кивнул он, встречая мой взгляд. – Император выступает на стороне Финора, ты показал ему дорогу, по которой следует двигаться, но он должен уйти с мировой арены.

– Почему? – Мне стало неуютно под его взглядом. – Он не святой, но вполне работоспособный правитель.

– Незаменимых не бывает, а он задержался и так сверх меры на этом свете. – Эльф поджал губы. – Всему приходит когда-нибудь конец, теперь пришло его время.

– В чем же моя роль? – Я вновь уселся в кресло. – Даже возникни у меня желание, эта сущность не мой уровень. Я знаю, что говорю, мне не под силу с ним тягаться.

– Тебе и не придется. – Эльф последовал моему примеру, тоже садясь в кресло напротив меня. – По непонятным причинам Гальверхейм питает к тебе слабость. Не знаю доподлинно, что за отношения между вами, но могу предположить, он не удержится, придет к тебе в гости, и когда это произойдет, мои люди будут рядом.

– На живца, стало быть, рыбку ловите? – усмехнулся я. – Понятно.

– Ты принимаешь условия игры? – Леофоль Лаурикан слегка подался вперед.

– Вот только давайте без пафоса. – Я скривил губы. – А то еще спровоцируете во мне ненароком мысль, что у меня есть выбор.

– Выбор есть всегда. – Эльф поднялся, отвешивая мне легкий поклон. – Главное правильно расставить приоритеты.

– А как же… – Я не стал его провожать, лишь взглядом тяжело уперевшись в удаляющуюся спину. – Уж будь уверен, я все расставлю по своим местам.

* * *

Удар солдата принять на щит и удар в обратную сторону, но не в кирасу корпуса противника нанести, а сверху вниз в локтевой сустав, врубаясь в мясо и кость, отсекая напрочь руку атакующего. Блок у груди мечом кривой сабли противника и ребром щита с оттягом, да так, что стрелка, защищающая переносицу на шлеме бойца, завернулась набок, вместе с половиной лица превратившегося в кровавое месиво.

Гарич Ол’Рок был зол и работал грубо, так как устал смертельно. Все рыцарские этикеты он послал к демонам еще полтора месяца назад, наравне с простыми бойцами становясь в строй своего отряда, потому что его коня практически в первой же сече подрезали по сухожилию, отчего старого боевого товарища пришлось вечером пустить в котел на мясо.

– Все вроде, мой капитан. – От усталости Гарич не сразу понял, что стоит уже пару минут без движения в боевой стойке, так как более противников не предполагалось, а подошедший сержант его группы не спешит подходить ближе, так как в этом боевом отупении тело может не распознать визуальные сигналы свой-чужой.

Ол’Рок оглядел поле боя.

Хреново.

Нет, то, что разбили дружину барона Постпарела, это, конечно, хорошо, одним ублюдком, кормящим рыцарских мятежников, меньше, но вот то, что осталось при этом от его людей… Вот это уже удручало.

– Указания, ваш благородь? – Сержант зубами стал распутывать ремни на своей руке со щитом.

– Работаем. – Гарич так же с трудом избавился от намертво притянутого щита.

И пошла работа. Есть такое дело на войне, раненых добивать. Мерзко, паскудно и не благородно, но кому-то ведь надо закончить начатое? Упор ногой в грудь, полное отрешение от слез и стонов, двумя руками в гарду и подождать, пока уйдет агония, чтобы перейти к следующему. Гадко, ох гадко, особенно противно, когда умывающиеся слезами здоровенные мужики пытались уползать на одних руках, волоча по земле порубленные ноги, и черт бы с ними, с этими скулящими собаками барона Постпарела, но своих же парней приходилось дорезать, вчерашних товарищей, возможно, тех, кто еще пару дней назад выручал тебя, прикрывая своим щитом.

Не та нынче война, когда можно тащить до лекарей на своем горбу раненого товарища. Совсем не та. Ол’Рок работал в глубоком тылу противника, подрубая его каналы поставок и снабжения, здесь, на краю графства Мирт, помощи ждать было неоткуда, а приказ короны выполнять нужно было. Все, кто не способен встать и идти самостоятельно, больше не встанут. Ныть и размазывать сопли с кровью по лицу, нужно было раньше, до того, как сюда идти.

Все взрослые люди и знали, на что подписывались, из его личных людей с ним только три сержанта, остальные все наемники, кто бывшие регуляры, а кто вольные бойцы с южных окраин. Все знали, на что шли, все получили аванс звонкой монетой, в надежде получить также полный расчет по завершении.

– Что у нас, Крош? – Гарич тщательно протер чьим-то срезанным рукавом лезвие своего меча, прежде чем вогнать его в ножны.

– Пятьдесят семь осталось. – Старый сержант извлек из-за пазухи маленькую серебряную фляжку, сделал глоток и протянул ее капитану. – Правда, разжились лошадьми у разгромленной дружины, плюс пяток арбалетов сняли с них, ну и болтов пополнили.

– Уже дело. – Капитан тоже приложился к фляжке, слегка поморщившись от ядреного пойла, от одного глотка обожгло пищевод, но меж тем заставляя кровь быстрей бежать по венам и проясняя мысли в голове. – Давай команду, нам еще час ходу до родового замка.

Но наемники есть наемники, для них мародерка дело святое, пока все карманы не вычистили, пока все пальцы с кольцами не срезали, да сапоги себе новые по размеру не подобрали, в путь не тронулись.

Гарич, как и сержанты, шел пешком, на трофейных лошадей все же посадили тех, кто был пусть и немного, но подрезан. Пусть зарастает мясо, пока есть свободная минутка, уж слишком быстро тает его сотня на таких вот пустячных битвах среди забытых просторов и дорог севера. Сколько уже? Наверно, за второй десяток перешли. Сначала выбивали обозные караваны с продовольствием, словно разбойники, ставя засады. Но результат по донесениям с фронта практически нулевой, слишком много их ползло по дорогам и тропам, а вот выжигать мятежные гнезда это было уже дело.

Угареты на востоке, Таннеши с запада, пара родовых рыцарских имений, и вот, наконец, Постпарел, чья дружина билась люто, да еще и успела месяцем ранее разбить такую же диверсионную группу, как у Гарича, чем несказанно насолила войскам короны.

Дорогу осилили споро, день застыл в зените, постепенно заваливаясь солнцем набок в сторону вечера, когда дорога разошлась разнотравным полем и им открылся вид на небольшую деревеньку, в центре которой виднелись каменные стены маленького замка баронской семьи.

– Крош, – Гарич окликнул сержанта. – Предупреди всех, сначала замок занимаем, потом деревню грабить.

– Понятно. – Старый сержант буднично кивнул, уже дальше по инстанции разнося указания.

В замке, за хлипкими воротами, что рухнули в считаные минуты под топорами солдат, их встретили два оставшихся старика стражника, тут же слегшие с арбалетными болтами в грудинах. Ну и высокая худая женщина в красивом голубом платье, отороченном огненным лисьим мехом и золотой нитью, что судорожно сжимала в своих хрупких руках ладошки двух детишек, маленькой девочки лет восьми, может семи, и взлохмаченного пацаненка, ближе к десяти-одиннадцати годкам.

– Баронесса Постпарел? – Гарич махнул ладонью старшему из наемников и кивнул своим сержантам, чтобы перекрыли проход внутрь имения наемным солдатам, что нехотя стали разбредаться по деревне, вытаскивая из домов перепуганных крестьян и потроша их нехитрый скарб. Здесь наймитам делать было нечего.

– С кем имею честь говорить? – Женщина кивнула на вопрос и ответила слегка дрожащим голосом.

– Сэр Гарич Ол’Рок. – Капитан учтиво отвесил поклон.

– Мой муж, он… – Она не смогла вытолкнуть последнее слово.

– Он мертв. – Гарич тяжело вздохнул, запрокинув голову к белеющим редким облакам, вяло бегущим по небосводу. – Пару часов назад я со своим отрядом сошелся с ним в бою, живых там больше нет.

Она кивнула. По щекам побежали ручейки слез, но звука рыданий не было, она душила в себе звук. Повисла тяжелая пауза. Маленькая девочка залилась слезами, глядя на мать, а паренек стоял, непонимающе переводя взгляд с рыдающих женщин на капитана.

– Вы… – Женщина с трудом смогла совладать со своим голосом. – Сэр Ол’Рок… вы окажете нам последнее милосердие?

– Без сомнения, баронесса. – Гарич опустился на одно колено, склонив голову. – Мое вам слово, все будет по чести, я лично спущу вас в усыпальницу. Не один солдат и простолюдин не осквернит вас и ваших детей грязью прикосновения.

– Благодарю. – Она кивнула. – Прошу вас, поднимемся в покои наверх.

Гарич встал, тяжело печатая шаг следом за ведущей за собой детей женщиной.

Прекрасной женщиной.

М-да. Ол’Рок проникся уважением к ней. Это была уже шестая семья по счету, шестой род, для которого он стал карателем, и, увы, лишь первая среди равных, кто смогла удержаться, чтобы не упасть в ноги убийце, забыв о чести и не принявшись лизать его сапоги.

– Вы подождете? – Она остановила его в коридоре своим вопросом.

– Конечно. – Гарич услужливо наклонил голову.

– Благодарю. – Она выбрала три раздельные комнаты, в одну отвела рыдающую девочку, пробыв там какое-то время и успокаивая ее, после чего отвела и перепуганного паренька в отдельные покои. – Мы готовы.

Она не оглядываясь зашла в комнату, выбранную для себя, а Гарич, выждав для приличия пяток ударов сердца, зажмурившись, потянул из-за пояса свой фамильный мизерикорд, стальной трехгранный клюв тусклой и холодной стали.

Пора.

Он скользнул к первой двери, мягко отворяя ее и входя внутрь, где на изысканной детской кроватке среди игрушек, лежала зажмурившись маленькая девочка, с трудом сглатывая слезы.

Негоже медлить.

Его тяжелая ладонь прикрыла ей рот, после чего сталь клинка вошла на всю длину в грудь девочки, пробив ее навылет и вспоров перину за спиной. Хороший удар, почти мгновенная смерть.

Тишина.

Пошатываясь, словно хмельной, он вновь вышел в коридор, смахивая преступную и предательскую влагу слез с глаз.

Тяжело.

Очень тяжело было внутри.

Просто погано до одури.

Сделав судорожный глоток воздуха, он вновь покачнулся, проскочив детскую дверь и войдя в супружеские покои, где на широкой кровати лежала женщина, невидящими глазами уставившись в потолок.

Шаг. Кроткий взмах, и вновь прочь в коридор, схватиться за каменную стену двумя руками, дабы устоять на слабых ногах.

Дышать, главное дышать, проталкивать тяжелые глыбы каменного воздуха, через ад горлового спазма горечи. Женщины, дети, совсем еще крохи, и всех, согласно кодексу чести, нельзя отдать на поругание черни. Простолюдин не должен касаться благородного, они все должны получить последнюю милость от его руки, а он должен выполнить волю сюзерена, он должен выполнить приказ короля.

Зло, с оттягом он хлестанул себе пощечину по лицу, дабы от боли хоть немного тело пришло в чувство. Как же мерзко все это! С силой он оттолкнулся от стены руками, вновь делая шаг к уже последней по счету двери, распахивая ее рывком и входя внутрь к очередной детской кровати, чтобы замереть в недоумении.

Взлохмаченного пацана не было.

Кинув взгляд на закрытое витражное окошко, он с сожалением посмотрел на кровать, похоже, пацан залез под нее, это только усложняло задачу. Ему уже приходилось вытаскивать ребенка из его убежища, и от этого еще больше сердце сжималось в муке боли.

Легкий шелест сзади заставил его инстинктивно податься вперед и прикрыть руками шею, что и спасло Гарича от неминуемой гибели. Маленький паршивец, оказалось, и не думал прятаться от него в надежде спастись, сухое детское тельце прыгнуло на него с потолочной балки вниз, метя небольшим кинжалом, украшенным изумрудами, точно в шею.

– Твою же мать! – Острое жало ножа вошло капитану в предплечье, проскочив по стыку и шнуровке защиты и резанув тупой болью. Словно дикий звереныш, мальчишка рычал, силясь выдернуть засевший клинок и нанести повторный удар, обхватив сзади ногами могучую спину Ол’Рока и повиснув на нем. Через плечо Гарич ухватил пацаненка за волосы, резко рванув через себя и посылая того в полет через всю комнату.

По кисти и пальцам на пол побежала струйка алой крови, тяжело падая на пол. Поморщившись, капитан выдернул засевшее жало, откинув в сторону, и глядя, как на полу возится оглушенный ударом о стену мальчишка.

– Очень смело с вашей стороны, юный барон, – с трудом вытолкнул из себя слова Ол’Рок, как-то невесело усмехнувшись. – Жаль, что впустую.

– Я убью тебя! – Мальчишку трясло, как осенний лист на ветру, слезы лились рекой, но меж тем руки сжимались в кулаки, и страха на его лице не было даже намека. – Я всех вас убью!

Тяжелый мизерикорд неожиданно вернулся в свои ножны за спиной капитана. Грузно и тяжело печатая шаг, Ол’Рок прошелся через всю комнату, устало рухнув на скамью у окошка рядом с небольшим письменным столиком, за которым, видимо, молодого баронета обучали грамоте.

Глупая ситуация. Глупая и бессмысленная. Зареванный мальчишка, сжимающий кулаки в углу комнаты, и здоровенный мужик, сидящий на лавке и, морщась, снимающий наруч, закатывающий рукав кольчужной рубашки, чтобы изучить глубокий порез на руке.

– Что с моей матерью и сестрой?! – вскрикнул пацан с истерикой в голосе.

– Мертвы. – Капитан задумчиво смерил взглядом ребенка.

– Убийца! Будь ты проклят, я все равно доберусь до тебя! – Парня трясло от переполнявших его эмоций.

– Сюда иди. – Гарич здоровой рукой похлопал по стульчику перед столом, у которого сидел.

– Я не сдамся тебе без боя! – Мальчик поднял с пола сломанную ножку от разбитого при падении стула, выставив ее перед собой.

– Это хорошо. – Ол’Рок устало провел ладонью по лицу. – Но это потом, сейчас иди сюда.

Повисла пауза, наполненная тишиной. Юный баронет продолжал стоять, всхлипывая, а Гарич буровить его своим тяжелым взглядом.

– Ну? – наконец нарушил тишину капитан. – Долго тебя еще ждать? Давай иди сюда, имел мужество напасть, так давай теперь имей мужество выслушать меня.

Мальчик неверными мелкими шажочками стал продвигаться вперед, в конце концов, замерев в шаге от этого страшного мужчины.

– Садись. – Кивнул ему капитан, срывая у себя за спиной занавеску и с треском начиная рвать ее на лоскуты на глазах испуганного мальчика. – Тебя как звать-то, юный Постпарел?

– Этьен. – Мальчик продолжал шмыгать носом.

– На, Этьен. – Мужчина протянул пареньку лоскуты изорванной занавески. – Замотай мне руку, а я пока немного поговорю с тобой.

Мальчик изумленно смотрел на окровавленное предплечье убийцы и лоскуты ткани в своей руке.

– Значит, слушай меня, Постпарел, слушай внимательно. – Большие темные, тяжелые и колючие глаза убийцы пригвоздили ребенка к месту, не давая ни малейшего шанса ослушаться. – Жизнь… Ну что ты там замер? Мотай давай, говорю, и сопли подбери, терпеть этого не могу. Жизнь, мальчик, каждого уважаемого мужа должна складываться из достоинств и недостатков. Почему? Потому что достоинства это идеал, к которому мы все должны стремиться, а недостатки это тот враг, с которым мы должны бороться каждый день, превозмогая тяготы лишений, свои собственные внутренние «не хочу» и «не буду». Без цели не будет пути, а без врага не будет победы.

Ты и я, мы суть единого, мы соль земли, мы рождены для чести и верности своим словам и действиям. Ты, мой дорогой Этьен, должен понять одну вещь. Твой отец предал клятвы, которые давал еще его прадед, отринув идеал и пойдя на поводу недостатков. Ты резвый парень и наверняка слушал из-за спины все доводы, которых придерживался твой отец, все те мысли и страсти, что бурлили в его уме и сердце. С ними можно соглашаться, а можно и не принимать. Это уже выбор твоего сердца. Однако путь недостойный избирает тот, кто идет, отринув такие вещи, как честь, достоинство, верность себе и своим словам, потому как слово, данное тобой, стоит ровно столько, сколько стоишь ты сам.

Там за стенами огромный мир, наполненный черной массой людей, чья жизнь и чья смерть, а также слово ничтожны пред тобой, ибо ты по рождению уже обязан быть выше их всех на голову. Понимаешь? Обязан соответствовать, держать марку, являться примером, стать идеалом для всех, кто еще может взойти вверх, работая над собой и становясь лучше.

– Пусть так! – Мальчик сидел, комкая в руках лоскуты занавески, без слез смотря глаза в глаза убийце его семьи. – Моя мать говорила, что это большие игры больших мужчин, и мой отец сам выбрал путь, по которому ему следовать! Он знал, на что идет, и я уверен, он не был трусом и глупцом!

– Не в глупости и трусости вопрос. – Капитан сморщился от слов мальца. – Вопрос в принципах, вопрос тут в верности и данных единожды клятвах.

– Пусть так. – Мальчик тяжело вздохнул, расправляя один из лоскутков и, наконец, начиная виток за витком заматывать раненую руку. – Но ответь мне, в чем повинна моя сестра и мать перед тобой и короной?

– Мать дала клятву быть верной мужу своему до конца. – Ол’Рок опустил голову. – Не думаю, что после смерти мужа такая женщина бросила бы дело своего супруга.

– Ты прав. – Мальчик закончил перевязку, надолго замолчав и опустив голову, о чем-то глубоко задумавшись.

– Я прав, – кивнул Гарич его словам.

– И тем не менее ты не ответил до конца. – Этьен Постпарел вновь поднял свои глаза.

– Нет? – Капитан задумчиво рассматривал перевязанную руку.

– Нет! – горячо, на повышенном тоне выдал мальчик.

– Ты за сестру? – Ол’Рок скривил в гримасе губы.

– Да! – Слезы вновь накатили на глаза мальчика.

– Понятно. – Огромный мужчина медленно поднялся со своего места, нависнув черной громадой над перепуганным мальчиком. – Однако же, мой юный баронет, и здесь есть ответ на твой неудобный вопрос.

– Что ты делаешь?! – испуганно не то вскрикнул, не то взвизгнул мальчик, когда огромная рука мужчины ухватила его за ворот куртки, отрывая от земли.

– Показываю, – произнес тот, поднося паренька к боковому ростовому окну комнаты, затянутому красивой мозаикой цветной слюды, которая разлетелась красочными каплями радуги от удара тяжелого армейского сапога. – Стой и смотри.

Они застыли у открывшегося проема, где с верхнего этажа комнаты открывался вид через каменную стену, на деревеньку, прилепившуюся к баронскому замку.

М-да уж. Зрелище было еще то. Пылали объятые пламенем неказистые домики, по узким улочкам валялись тела убитых, причем резали не только людей, но и зачем-то скотину. Удушливый дым заставил паренька закашляться, отчего он слегка повел в сторону голову, тут же резко отвернувшись. Прямо под ними у стены группа солдат измывалась над тремя оголенными девицами, а те, уже избитые и исполосованные в кровь, переходили из рук в руки безвольными куклами, лишь номинально еще живыми марионетками. Над всей деревней звучала безумная смесь непотребного звука из пьяного смеха, и брани, и слез отчаянья, и откровенной боли жертв.

– Видишь, Этьен? – Капитан покачнулся на носках сапог. – Это та самая разница между людьми чести и безликой массой черной непотребности общей толпы. Там сейчас пятьдесят семь беспринципных ублюдков, для которых твоя голова, голова твоей матери и тельце твоей сестры всего лишь куски мяса на лавке торговца. Это та самая грань, мальчик. Во-о-он! Посмотри на ворота внизу. Видишь троих сержантов? Это леры, благородные, а вот здесь, рядом с тобой я. Мы четверо это все, что сегодня отгораживало твою семью от удела быть растерзанными на куски без намека на жалость и сострадание. Это мой тебе ответ, мальчик.

– Но… – Парень попятился от проема.

– Никаких но. – Мужчина покачал головой. – И ты не отворачивайся от той стороны, где пускают по кругу крестьянок, не отворачивай голову, так как именно эта судьба постигла бы твою маму и твою сестру. Знаешь, что это такое?

Рука мужчины зашла за спину, извлекая на свет длинное жало тусклого трехгранного клинка и протягивая его рукоятью вперед мальчику.

– Это… – Мальчик отрицательно мотнул головой, отказываясь дотрагиваться до страшного оружия. – Это ваш… рыцарский… мисипи…

– Мизерикорд. – Ол’Рок сморщил нос. – Это, юный барон, мизерикорд. Чему вас только учат? Все грамоты читают, письма чиркают, а последнее милосердие даже выговорить не можете правильно.

– Милосердие? – Мальчик испуганно сделал пару шагов назад.

– Именно. – Мужчина развернулся всем корпусом к нему, загородив своей могучей фигурой весь витраж. – Твоя мать попросила меня о милосердии, она защитила моим благородством и благородством тех сержантов вас с сестрой от участи издохнуть там, в грязи, как помойным собакам. Я взял на себя это обязательство, потому что рыцарь это рыцарь до конца. Для меня нет не хочу и не буду, для меня есть только честь и долг. Когда я беру обязательства, я выполняю их, а мои слова дороже золота, мальчик.

– И теперь настала моя очередь? – Предательские слезы рекой побежали по щекам юного Этьена Постпарела, что, впрочем, не помешало ему гордо вскинуть голову, задрав надменно подбородок.

– Нет. – Страшный кинжал исчез в мгновение ока за спиной здоровяка.

– Нет? – Мальчишка недоуменно уставился на него.

– Меньше бы всякой грамоты учил. – Капитан Гарич Ол’Рок шумно высморкался, вытирая пальцы о стену замка. – А больше налегать нужно на розги и кодекс чести благородного сословия.

– Эм-м-м? – Паренек растерянно развел руками.

– Вот тебе и эм-м-м. – Фыркнул мужчина. – Когда ты напал и ранил меня, я получил право вызвать тебя, засранца, на дуэль, в конфликт вступила воля твоей матери и мое рыцарское право требовать сатисфакции.

– Сасисьф… – Мальчик широко округлил глаза.

– Са-ти-с-фак-ции! – Мужчина явно был недоволен современным образованием подрастающего поколения, печально махнув ладонью на пацана. – Оно, конечно бы, лучше по уму все же закончить начатое, но ты, я гляжу, смелый малый. Жизнь тебе предстоит несладкая, уж поверь мне, однако я думаю, ты справишься. Садись, грамотей.

– Чего? – Мальчик совершенно не понимал сути происходящего.

– Раз обучен писать, то пиши. – Мужчина указал пальцем на стопку чистых грамот и писчие принадлежности. – Давай не затягивай, нам еще твоих хоронить. В общем, я тебе дам рекомендацию в одну из неплохих школ мечников на юге королевства, поставлю свою печать под грамотой. Как хочешь, но доберись туда, и не дай боги тебе посрамить в учебе мое имя.

– Учебе? – Мальчик растерянно подошел к столу, беря в руки перо.

– А как ты хотел? Ой, забыл совсем! – Мужчина вытащил из-за пояса перчатку и огрел ею мальчика по лицу. – Вот! Стало быть, вызываю тебя на дуэль, иди, учись, а когда подрастешь, станешь на ноги, найди меня, и мы скрестим с тобой по праву равных свои мечи.

– Ау-у! – Мальчик прижал ладонь к ушибленной щеке.

– Не ной там, пиши давай. Дорогая моя леди Лесса фон Каус! – Капитан задумчиво пожевал губы. – Я понимаю, что школа у вас не безразмерная, но примите, пожалуйста, еще одного ученика…

* * *

Надо же.

Небо.

Обычное такое, но черт возьми, какое же оно… красивое. Живем вот так изо дня в день, буровя взглядом грешную землю, крутимся в хороводе своих страстей, варимся в котле ежедневной суеты и совершенно не смотрим, что у нас над головой.

Глубина.

Если вдуматься, по большому счету бездна газового океана, за которой безмерность и бескрайность зияющей пустоты вселенной.

Что за мысли, спросите вы? Да вот обычные мысли заключенного, что после длительного заключения словно впервые увидел новыми глазами этот грешный мир. Я, барон Ульрих фон хрен меня пойми кто теперь, пошатнулся при выходе из подземелий, ухватившись руками за камень стены, чтобы не упасть, когда увидел простое небо после стольких месяцев заточения.

– Рад видеть вас, господин барон. – В окружении стражи, и с негласной поддержкой господина Рауса и самого верховного мага Ваггета, меня встречал из застенков каземата сам принц, будущий король Финора Паскаль Первый.

– И вам не кашлять, – слегка щурясь при ярком свете небесного светила, разлепил я свои губы. – Колечко мое, господа, прошу вернуть мне.

Я тяжелым взглядом обвел двух магов, что молча изучали меня, не спеша выходить на арену событий.

– Занятный у вас перстенечек, юноша, – первым нарушил молчание Креб Раус.

– А у вас рука. – Тут же расплылся в улыбке я, кивнув на его затянутую перчаткой конечность.

Ситуация, когда он знает, что я знаю, а я знаю, что он знает, и оба мы знаем друг о друге немного больше, чем все остальные. Запутанно, но по существу. Этот достойный уважения муж не просто преподаватель амулетной и артефактной магии в академии, он некромант на службе Ваггета, и именно он снял с меня мое колечко с Адель. Что же с рукой? А рука у него там необычная. Будучи обладателем целой кучи свободного времени, я успел изрядно почерпнуть знаний из томика Аль’Фарамута, что любезно мне презентовал император и который хранился бережно в недрах скачанного материала в глубинах Мака. Так что теперь и я видел тонкую филигранную вязь некротических элементов магического узора, что опоясывал искусно от локтя и ниже его перчатку. Занятная схема, спрятанная за аляповатыми колечками стандартных амулетов, так просто с наскоку все и не рассмотреть.

– Не знаю, что у тебя там сидит, мальчик… – Раус подошел ко мне, тихо шепча на ухо и протягивая мне маленькую шкатулочку. – Но она жрет людей, причем очень умело это делает, у меня два студента расстались с жизнью, пока я изучал, что же ты туда впихнул такое.

– А не нужно чужое руками трогать. – Я быстро извлек из шкатулочки свое колечко, с неким облегчением надевая его на палец.

– Ты бы и сам поберегся с такими силами заигрывать, – произнес он, напоследок отходя от меня. – Это неуправляемо, и те узы, что наложены на кольцо, всего лишь временная граница для той стихии внутри.

«Ну как ты, девочка?» – привычно послал я мысленный призыв Адель, уже не вслушиваясь в слова старика мага.

«Я ждала тебя, – тут же пришел перезвон мягкого голоска с ее стороны. – Я знала, ты не оставишь меня».

Более разговоров не было. Меня посадили в карету вместе с магами, но эти двое приятельски болтать со мной были не настроены. Впрочем, как и я с ними.

Колеса застучали по брусчатке мостовой, километры потянулись, меняя пейзаж за окном, а я погрузился в свои мысли, то так, то эдак проигрывая сложившуюся ситуацию и ища ответы на возникающие передо мной вопросы.

В принципе все не так уж и плохо. Я жив, практически освобожден, практически знаю, что делать… Но лишь практически, ибо в реальности переменных было куда как больше, чем постоянных. При формальном статусе покойника я не выхожу в этот мир с голой, пардон, попой в люди. Не скажу, что я подобное предвидел, но и все яйца в одну корзину не сложил, ведь не зря банки все шли в обход моей дорогой супруги. Это в те достопамятные времена моего становления земельный пай баронства давал мне опору и финансирование, но теперь, с учетом оффшорной зоны, с вливанием капитала из двух государств в проект железной дороги и перспективной торговой артерии, мое начинание приобретало совершенно другой уровень и размах.

Мне только оставалось самому себе мысленно улыбаться и аплодировать, ибо я все же в свое время не забросил этот проект, завязал на нем легион, сделав его службой охранения, а также тем органом, который его кормит, ну и разбил отделения на сеть, не забыв еще и в столице открыть филиал.

А что радоваться, спросите вы? Ведь фактическим держателем сети являлся барон Ульрих фон Рингмар, ныне покойный и преданный земле. И фактически это было так, но лишь наполовину, так как другая половина была документально подвешена мною в воздух, да еще и с учетом ряда счетов, открытых на другие имена.

Как так? Да вот так. Есть у меня такой человек, как господин Энтеми, на которого я изрядно что повесил, плюс у него есть поверенные помощники. В общем, пока точно не скажу, что доподлинно смогу отжать у своей супруги и что, возможно, она в добровольном порядке мне передаст в знак некоей благодарности, но, думаю, голым-босым я не умру.

Но деньги деньгами, а помимо этой проблемы, мне не давала покоя мысль о некоем, пусть и больше мнимом, чем явном предательстве, которое я буду вынужден совершить по отношению к императору.

Да, вот такой я странный человек, вот такая червоточинка вдруг возникла во мне, не давая отбросить в сторону этот аспект и условие моего освобождения. Казалось бы, что тебе с того? О чем можно думать, когда этот великий и ужасный мракобес император, гадский гад, нехорошая «нехорошесть» и вообще как бы сатрап, тиран и угнетатель. Почему я вообще должен каким-либо образом сопереживать этой субстанции и квинтэссенции зла в этом мире?

Однако же… Однако же я не мог выбросить из головы и из сердца мысль и чувство, что совершаю что-то неправильно. Делаю что-то, что противно моей натуре. Понятное дело, что это политика, понятно, что все как-то взаимосвязано. Тут даже не нужно быть семи пядей во лбу, чтобы догадаться – эльфы ведут свою игру, а памятуя о той истории, где меня эти остроухие подставили под удар господина де Тида, все желание быть паинькой и не брыкаться отпадает как бы само собой. Впрочем, и любовью к императору я не пылаю. Он хладнокровный убийца, у меня перед глазами до сих пор бальный зал, где народ, объятый пламенем, мечется в дыму, не находя выхода из этой западни. Все очень сложно, слишком неоднозначно и размыто.

До дворцового кольца мы добирались чуть больше часа. Дорога петляла по городу. А я все думал и думал о своем будущем, но в итоге мы все же вышли на пропускных воротах, где в сопровождении стражи принц Паскаль лично повел меня аллейками и улочками дворца, ведя неспешный диалог вроде как со мной, но больше с собой.

– Вы занятная личность, барон. – Принц шел неспешно, особо не поворачивая головы ко мне. – Я изучил все документы, как по законодательной базе, так и правки армейских доктрин, которые вы делали для бабули во время своего заточения, и не могу не восхищаться вашим талантом.

– Благодарю. – Пусть это был и не тот труд, который был мне в радость, но это была моя работа, и мне была приятна похвала.

– Хочу также отметить, что ваш легион просто афера века! – Паскаль улыбнулся. – Такого еще земля наша не видела. Просто гениальное решение, а также весьма преступная практика для государства.

– Главное, что работает. – Пожал я плечами.

– Да. – Принц печально покачал головой. – Надо отдать вам должное, только благодаря им у нас еще есть север.

– Север не отдадим, ваше высочество. – Кивнул я его словам.

– Очень на это рассчитываю. – Он покачал головой. – Слишком все зыбко, королевство реально расколото, без лишних эмоций могу сказать, что мы терпим поражение. Если б не успели подписать договор с империей, опять же благодаря вам, мой друг, думаю, уже к сегодняшнему дню потеряли столицу.

– Император ввел в игру свои войска? – Я укладывал крупицы информации, поступающей от принца, выстраивая из мозаики общую картину происходящего.

– И да, и нет. – Будущий король тяжело вздохнул. – На восточном фронте он хорошо связал руки мятежникам. У него, в отличие от нас, куда как успешней проходит война, однако же зараза бунта не обошла и его стороной.

– И у него?! – Признаюсь, я был и правда удивлен.

– Да. – Паскаль печально развел руками. – Имперское рыцарское сословие на приграничье поддерживает бестиаров, сам император не может продвигаться нам на выручку, так как опасается, что и на его территории возникнет раздрай внутренней войны.

– Как все не вовремя, – хмыкнул я.

– Сомневаюсь, мой друг, что война может прийтись кому-то к месту, – улыбнулся он.

Мы миновали ряд зданий и вошли в просторную парадную с лакеями, которые по ковровой дорожке проводили нас к массивным дверям опочивальни экс-королевы.

Двери при всей своей массивности раскрылись мягко, принц положил руку мне на плечо.

– Ульрих. – Он был серьезен. – Она очень хотела тебя увидеть, увидеть тебя одного, постарайся ее не расстраивать.

Я вошел один. Больше за мной никто не последовал. Ватная тишина, зашторенные тяжелыми портьерами витражи окон и запах болезни и немощи. Старого бессилия, близкого и уже неотвратимого окончания пути.

– Здравствуй, мой мальчик. – Голос де Кервье был тих, и я не столько услышал его, сколько прочитал слова по шевелению губ. – Садись ко мне.

Вот так. Да, на краешек кровати, взять ее сухую молочно-белую руку со жгутами темно-синих вен и смотреть в глубокие уставшие глаза. Тяжко это, хочется что-то сказать, но меж тем понимаешь, насколько в такие моменты слова будут пустыми и никчемными пред грядущим и неотвратимым. Мне даже не нужно было входить в астрал, я и так прекрасно видел пять амулетов-накопителей, что питали ее жизнью. Пять капелек магии, что еще держали ее душу на этом свете, оттягивая неизбежное.

Вот так все и происходит. Нет ничего вечного на этом свете, все мы лишь гости под этим небом, и вдвойне печальней становится, когда приходит время тех, кто жил по-настоящему, кто ценил свое время, кто действовал, любил, страдал, боролся и, несмотря ни на что, дышал полноценно, вбирая всю полноту и гамму страстей и эмоций.

Это был достойный уважения человек. Мне есть, за что ей в этой жизни сказать спасибо, есть, за что на нее обижаться, можно даже не любить ее, но не признавать ее внутренней силы и не отдавать дань уважения ее интеллекту было бы полным свинством с моей стороны.

– Здравствуй. – Я печально улыбнулся, когда ее ладонь дрожа прошла по моей щеке.

– Мне нужно было увидеть тебя напоследок. – Она смежила веки. – Ты хороший человек, Ульрих, и ты, похоже, еще долго и тяжко будешь играть на большой арене мира, тем или иным образом касаясь близких мне людей.

– Покой нам только снится, – опять улыбнулся я.

– Мне нужно многое тебе сказать. – Она вновь открыла глаза, встречаясь со мной взглядом. – О многом, наоборот, мне нужно промолчать.

– Даже сейчас? – Я печально покачал головой.

– Особенно сейчас, когда весь привычный мир висит на волоске. – Она тяжело вздохнула. – Ты должен понять: твое заключение было единственным шансом оставить тебя в живых при том раскладе.

– Понимаю. – Я согласно опустил голову. – Но принимаю с трудом.

– Дело даже не в Митсвеле было по большому счету. – Она поджала сухие губы. – Общественность, будущее принцессы, все это получило огласку, и даже этот мятеж в стране эхо тех событий. Все взаимосвязано.

– Я не буду таить обиды ни на тебя, ни тем паче на твою семью. – Я пожал плечами. – Это пустая трата времени, того, что было, уже не вернуть, а то, что есть… Не знаю, пока не знаю, как поведу себя дальше.

– Нона. – Она тяжело вздохнула. – Пообещай, что не причинишь ей вреда.

– Мне не за что держать на нее зла. – Я немного удивился повороту ее мысли.

– И даже если вдруг будет… – Она отвела взгляд. – Все равно не тронь ее. Это была моя воля, меня вини во всем.

– О чем ты? – Мне вдруг стало тревожно в груди.

– Рано. – Она сжала мою ладонь. – Прости, но пока тебе рано об этом знать.

– Что еще? – Я с трудом сдержался, чтобы не схватить ее за плечи.

– Прости, но об этом ты узнаешь уже не от меня. – Она виновато опустила взгляд. – Найди императора, он в курсе, он поможет тебе, если будет совсем уж тяжело.

– Император. – Я с трудом сдержался, чтобы не брякнуть фразу типа: «Кто бы ему помог?» Так как, похоже, за него взялись всерьез, окружая со всех сторон.

– Будешь уходить, на моем письменном столе найди узором составленный оттиск птицы. – Она повернула голову в сторону указываемого предмета. – Нажми на него и подожди примерно пять ударов сердца, там будет книга. Надеюсь, ты поймешь, что информация в ней не должна быть предана огласке.

Она замолчала, внимательно и пристально изучая мое лицо.

– Я все же попрошу тебя, Ульрих, – через какое-то время вновь произнесла она. – Будь рядом с моими наследниками, не дай рухнуть династии и всему тому, что я строила всю свою жизнь.

– Я постараюсь, – пришлось кивнуть.

– И пожалуйста, прости. – Она закрыла глаза. – Если сможешь.

– Я постараюсь, – вновь выдавил я из себя обещание, отпуская ослабевшую руку.

Бывшая королева полностью обессилела, впадая в полусон-полуявь. О большем нам пока не поговорить. Встав с кровати, я, как она и просила, направился к столу, внимательно изучая резную столешницу с накладкой из бархата и причудливой вязью узоров по краю. Красивый стол, искусная работа, все гармонично и не царапает взгляд лишними деталями, а вот и обещанная птичка, по виду ворона или галка, так как угадывался контраст оттенков между крыльями и телом. Нажав, подождал назначенное время, извлекая из потайной ниши, что со щелчком открылась в столе, увесистую книгу, затянутую черной кожей с серебряными узорами толстых бляшек.

Дворец я покидал в гордом одиночестве. Больше меня никто не встречал и не провожал. Все было предельно ясно и понятно, все нюансы оговорены, день свободы и в путь. Я вновь возвращаюсь туда, откуда все начиналось, я возвращаюсь уже в не свой дом, я еду в Рингмар.

Отловленный экипаж за воротами дворцового кольца услужливо покатил меня по улочкам города, петляя по перекресткам и проспектам, прочь из столицы. Город явно преобразился, стал вроде как резче, активней, по мостовым топали сапогами дополненные военными патрули стражи. Сами горожане выглядели испуганно, а добрая половина домов была украшена черными траурными лентами в связи с гибелью короля.

Я неспешно извлек из нагрудного кармана куртки пухлый конверт, врученный мне лично принцем после выхода от Вальери, спокойно и с некоей самоиронией изучая предоставленные мне документы, мой билет на новую жизнь. Мое новое имя.

Ну что ж… Здравствуй, барон Ульрих фон Гебарит, владетель южного баронства на побережье Намийского моря. М-да… Печально, действительно печально и смешно одновременно, так как земельный надел Гебарит превышал мои владения Рингмара, но вот то, что эта земля собой представляла, было из ряда вон выходящим непотребством. У меня на земле не было ни единой деревни, ни единого строения или даже руин замка. Вообще полный ноль. Предыдущий владетель земель жил в городе, служил лейтенантом в одном местном пограничном гарнизоне, где собственно и помер в нищете, не оставив потомства и так и не сумев хоть кому-то продать даже пядь земли от своих наделов. Она банально никому не нужна. Там нет ничего, кроме выжженной жарким солнцем равнины и дюн вдоль побережья. Нет полей, нет лесов, нет рек и нет озер. Ничего нет, только ветер бесцельно гоняет песок из края в край, да море соленым прибоем выкидывает на берег груды гниющих и смердящих на солнцепеке водорослей.

Вот такое баронство, вот такая благодать. А что вы думали, да, бывают и такие бароны на свете.

За город возничий отказался выезжать, так что я, расплатившись, был вынужден пешим ходом покидать Финор, топая своими ножками по укатанной дороге в пригород, дабы добраться до некогда своей усадьбы. Нона не продала ее, даже поликлинику при ней не закрыла, отстранив от себя, таким образом, мое гнездо вампиров, которых откровенно боялась держать при себе, но и выдать их короне не посмела, из страха огласки.

Надеюсь, граф будет рад моему воскрешению, так как к сестричкам Хенгельман мне было запрещено идти, а больше собственно мне сейчас и податься-то некуда.

Хорошая погодка, мягкий конец лета и уже приятная свежесть наступающего вечера. Все хорошо и будет хорошо, бубнил я себе под нос, отматывая километры и даже местами улыбаясь, ибо такой свободы, когда я по большому счету и нафиг никому не нужен, у меня давно уже не было.

– Ульрих, подожди, – окликнул меня знакомый голос на одном из перекрестков.

– Аль? – Сказать, что я был удивлен, увидев здесь молодого алхимика, ничего не сказать. – Ты как здесь оказался?

– Я тебя ждал… – Темная хламида и опущенная голова в капюшоне.

– Зачем? – Меня стали терзать смутные сомнения.

– Меня убрали из академии. – Он развел руки. – Я не хотел возвращаться назад в халифаты, вот и подумал, что, возможно, смогу быть тебе полезен в меру своих сил.

– Это все? – Я невесело улыбнулся. – Или может быть, все же есть задание немного, скажем, присмотреть за мной?

Иллюзий верности и дружбы, а также веры в голый альтруизм я не питал. Пусть даже и вправду его убрали из академии, но он реально толковый специалист, плюс ко всему, насколько я помню, он принц у себя на родине.

– Ты прав. – Он поднял голову, и хоть я не видел его лица, но ощутил его взгляд. – Здесь больше, чем я говорю, и мне негоже лгать тебе, но прошу тебя, не гони меня, я буду полезен тебе в твоем пути.

– Ладно. – Я рассмеялся. – Не буду мешать твоему тайному заданию, к тому же хорошая компания мне не помешает.

Я протянул ему руку, крепко пожав его протянутую в ответ. Аль мне нравился, и мы успели по-настоящему с ним сдружиться за время моего заключения, а то, что он играет, как говорится, и нашим и вашим, это не беда. Уж лучше он, чем кто-то, кого внедрят негласно в мое окружение и о ком я, возможно, даже не буду подозревать.

Увы и ах, но таковы правила игры, принц не мог оставить меня без надзора, а также без шанса на мою ликвидацию, коли я стану неугоден короне. Да, Аль, скорей всего, имеет задание не только докладывать о всех моих действиях, но и имеет реальное указание нейтрализовать меня в момент, когда я выйду за рамки дозволенного.

Зачем же приближать его к себе? Ответ прост. В решающий момент, откинув веру во все доброе, светлое, вечное, я повернусь к нему лицом, и мы решим все, глядя друг другу в глаза, а не получу удар ножа в спину. Это нужно ценить. Это дорогого стоит.

Дальше мы уже неспешно двигались вдвоем, перебрасываясь словами и скача по темам ни о чем, лишь бы занять себя чем-то в дороге. К слову, надо отметить, что на подступах к особняку народу на дорогах значительно прибавилось, причем шли не только такие, как и мы пешие, мимо проскакивали кареты и открытые возки. Впрочем, смысл этого оживления стал для меня вскоре очевиден. Моя поликлиника, мое детище работало и работало на отлично. Но не это стало главным, не это… Даже не знаю, как он узнал о моем приближении, но когда я дошел до ворот, высокий улыбчивый брюнет заключил меня в объятья, крепко прижав к себе.

– Демоны, сам не думал, что так обрадуюсь, вновь встретив тебя! – Граф Десмос расплылся в одной из своих фирменных улыбок. – Мог бы и пораньше объявиться!

– Мог бы – объявился. – Я тоже искренне был рад видеть вампирьего папу. – Ну, рассказывай, как житье-бытье твое? Как вообще у вас дела после моей скоропостижной смертушки?

Дела в принципе были неплохи. Мы зашли в особняк, где расположились в моем бывшем кабинете, и под хороший сытный ужин радушный хозяин неспешно вел свои беседы, вводя меня в курс последних событий, как непосредственно касающихся баронства Рингмар, так и общей ситуации в стране.

Первое, что меня поразило, так это тот факт, что время бежит семимильными шагами, и вчерашний мальчишка Герман де Мирт по местным реалиям стал совершеннолетним, а также полноценным графом и вступил в законные наследные права всего графства Мирт. Да, вот такие, ребята, пироги, здесь быстро приходится взрослеть, и это, по моему мнению, благо, что парня под свою защиту взял господин Ло, отправившись вместе с ним в отцовский дворец. С таким защитником Герман не пропадет, правда, судя по насмешкам графа Десмоса, господин Ло в своем стиле работает над мальчиком, не давая тому спуска ни на минуту в своих зубодробительных тренингах.

Из города тоже были неплохие вести, вампир нет-нет да и держал связь с Хенгельман, рассказав мне, что наша Деметра прекрасно справляется с парфюмерным бизнесом, у нее уже свой прекрасный дом и хорошая материальная база, а также верная младшая сестричка, моя Пестик-Ви, которую, наверно, уже не узнать, ибо все то же неумолимое время не дает нам застаиваться на месте, незримой рукой проводя по этапам жизненного пути от точки нашего начала в точку нашего конца.

Загородный дом пустовал. Нона не появлялась здесь, она просто и без затей оставила его через поверенных в управлении вампиров, полностью отстранившись как от них, так и от этой части доходов, которые были, нужно сказать, весьма существенными в сравнении с тем, когда я все это только начинал пару лет назад.

Эта изначально моя поликлиника была чистой воды авантюрой без, так сказать, и намека на прибыль, сейчас же, когда были достроены все корпуса, работали все палаты, да и сам медперсонал поднаторел во врачебном деле, к нам потянулись не только малоимущие, но и средний класс, ну и кое-кто еще, кое-кто из преступных королей города, судя по зловещему подмигиванию вампира. Ну да пусть, мне с того пока не холодно и не жарко, меня сейчас интересовали куда как более приземленные и, увы, весьма щепетильные дела, в плане выплаты своей части по договору с принцем.

– Граф, мне неудобно просить, но мне, для того чтобы попасть на север, нужны будут деньги, – начал я, обращаясь к Десмосу. – Не подумайте, не баснословные суммы…

– Барон, я вас умоляю! – Десмос рассмеялся. – Все мое – ваше! И даже больше, мое гнездо идет вместе с вами!

– Гнездо? – впервые вклинился в диалог Аль, про которого мы уже успели и позабыть.

– Оу, молодой человек не в курсе? – Граф плотоядно растянул губы в улыбке, где в мгновение ока часть зубов трансформировались в кинжально-острые клыки.

– Хм. – Аль отсалютовал графу бокалом вина. – Занятно.

– Аль, надеюсь, у тебя нет предубеждений против вампиров? – По его реакции я в принципе понял, что с подобными созданиями тот уже имел контакт.

– Никаких. – Кивнул он слегка своим капюшоном. – У нас на юге и не такое увидишь.

Так, значит, так, это даже хорошо, что парень оказался широких взглядов на жизнь, так как дело нам предстояло мутное. Делу нашему имя война, причем не стенка на стенку, глаза в глаза, а боюсь, что опять действовать придется исподтишка. Тут ведь пробиться на север в Рингмар к легиону это ведь даже не половина пути, это только начало, главное, это потом удержаться, причем не сдав и пяди земли отступлением.

Думы думали втроем, каждый подавая идеи и гуртом обсасывая их со всех сторон. Проблемы начинались сразу, а именно с пути туда, ибо жернова войны перемалывали всех, невзирая на правых и виноватых. Если смотреть по карте, то нам светило три пути: это брать западнее, поднимаясь вдоль реки Пастроу, где главенствовала группировка мятежных рыцарей Финора, либо же идти центром, повторяя путь, уже пройденный мною пару лет назад, из баронства в столицу, где собственно сейчас и бушевал котел страстей, так как на этом пути шли постоянные столкновения между регулярами короны и подтягивающимися войсками бестиаров с востока, кои в силу постоянно упирающегося им в зад императора, все никак не могли собраться с духом и нанести решительный удар по правящей династии.

Был и третий вариант: заходить с востока, но о нем мы даже не говорили, так как с отрядами бестиаров дела иметь не хотелось никому. Там на востоке мы втроем подпадали под ярлык «нечисти поганой», а следовательно, с вероятностью сто из ста в случае нашего разоблачения, мы бы весело пылали на костре, потому что маги были у бестиаров также не в почете.

– Запад самый надежный путь. – Аль пожал плечами. – Это очевидно.

– Но так мы будем добираться более чем два месяца. – Я покачал головой. – Нам и так тащиться не ближний свет, а тут еще осень на подходе.

– Зато наше прибытие на место будет не так уж и невероятно, – поддержал Десмос алхимика. – В центре постоянные, не прекращающиеся бои. Там кровь, агония и полный раздрай, нас вполне могут прибить как регуляры, так и отряды противника, ибо веры в этом месте никому нет, война это такое дело.

– Понимаю. – Я кивал их словам. – Но время в нашей игре ключевой момент.

– Почему? – Граф хмыкнул. – До осени в любом случае бестиарам не скинуть у себя со спины императора, а зимой в Рингмаре особо не навоюешь, так что думаю, раньше весны на севере большого наступления все равно не дождемся.

– Это если думать логически. – Я поднялся, принявшись привычно расхаживать по комнате, заложив за спину руки.

– А мы как-то еще можем думать? – рассмеялся граф, поддержанный Алем.

– Естественно. – Я нравоучительно помахал им пальцем. – Помимо логического мышления, научный мир делит способы мышления на: диалектический, дивергентный, латеральный, аналитический, радиантный, научный, эвристический, системный…

– Стукни его, – граф кивнул Алю на меня. – Мне кажется, он сейчас грязно обругал нас, а мы и не в курсе.

– …интуитивный, – закончил я фразу, поджав губы при шуточке вампира. – А интуиция это у нас что?

Повисла пауза.

– Интуиция, – печально вздохнул я, – это способность головы чуять жопой. И вот моя интуиция…

– То есть жопа, – естественно, граф не удержался.

– …Моя интуиция, мне подсказывает, что все не так просто, как бы могло показаться. – Я осуждающе посмотрел на вампира. – Вот скажи мне, господин кровопийца, ты бы стал ставить все на кон, не имея ни одного козыря в руке? Сам посуди, такая буча заварена, такие замыслы заложены, ведь не с потолка им наверняка пришла идея свергнуть правящую фамилию? Ты только представь себе, скольким магистрам стоило нервов, времени и денег, а также трудов обойти все правящие дома запада, подбивая их на мятеж. Это даже не год, мой друг, и не два, тут работали с расчетом на десятилетия.

– Согласен, – поддержал меня Аль. – Быстро можно купить одного, ну двух-трех, но не под двадцать родов.

– И? – Граф задумчиво кивнул мне.

– И… – Я все же уселся назад в кресло. – И я просто физически ощущаю, что все это не последний довод рыцарей в свою пользу. Они ведь не глупцы, они должны были предвидеть и время года, и возможные варианты развития событий, они банально должны были загнуть пальцы, сосчитав два и два, чтобы посчитать время пути южной армады войск короны до мятежных провинций.

– Что-то должно произойти? – подвел итог моей мысли молодой алхимик.

– Что-то непременно должно произойти, – кивнул я. – И северные провинции ключевой момент, ибо оставлять за спиной пусть и малый островок сопротивления верх глупости.

– Тогда идем напрямик. – Вампир пожал плечами. – Мое гнездо, плюс вы, парни, мы вместе серьезная сила.

– Сила-то серьезная, да боюсь, как бы нам не спровоцировать своим появлением противника на более решительные действия. – Покачал я головой.

– Как же нам пройти котел войны, оставшись незамеченными? – Аль растерянно развел руками. – По-моему, это нереально.

– Погоди. – «Улыбака» вампир снисходительно подмигнул алхимику. – Ты плохо еще знаешь Ульриха, он говорит, говорит, а сам наверняка уже все обмозговал и придумал. Не так ли, барон?

– Ну-у… – Я рассмеялся. – Я, может быть, хочу все тщательно обдумать, в конце концов, может быть, и вправду родится светлая мысль.

– Полноте, барон. – Вампир подмигнул мне. – Давайте рассказывайте, кокетничать позже будем.

* * *

Тишины не получалось, слишком много народа, хотя и чувствовалось, что собрались люди не по радостному поводу. Темные тона одежд, приглушенные голоса, черные полотнища драпировочных тканей и траурных флагов, что словно крылья ворон трепетали на ветру.

Внутренняя дворцовая площадь, два открытых изукрашенных саркофага в центре и вереница ходоков, пришедших проститься с ушедшими безвозвратно. Да, Вальери де Кервье ушла вместе с сыном, ненадолго пережив его. Казалось вообще чудом то, как старая женщина смогла в своем состоянии дождаться, когда же в столицу под конвоем прибудет тело короля, и просто немыслимым было то, что она смогла встать и, придерживаемая слугами, дрожащей рукой поправила в последний раз волосы на голове своего сына.

Всё.

Теперь всё. Она не пережила следующей ночи, уйдя тихо и без мук, и вот спустя неделю дворец, насыщенный знатью, прощался с целой эпохой и витком развития королевства. Кто-то, вспоминая с тоской былое, кто-то с неким облегчением, но, однако же, все с тревогой в сердце, так как стоящий в стороне от общей процессии молодой король был не знаком никому, а времена нынче были смутные, и никто не имел уверенности в завтрашнем дне. Королевство пошатнулось. Пошатнулся весь привычный мир, все устои, ушли те, кто, казалось, будет всегда, кто, казалось, был всегда…

Но это лишь иллюзия. Ничего нет вечного, всему есть свой срок и свой предел, и как бы мы ни оттягивали неизбежное, любой путь имеет отправную точку с условным названием пункт А и конечную условную точку Б. Суровая геометрия жизни, математика прожитых лет, и даже луч не бесконечен, теряемый в пустоте пространства.

Люди темной массой нескончаемым потоком шли, словно мутная река осенних дождевых ручьев. Король стоял, держа прямой спину, в окружении своих поверенных людей. А меж тем чуть в стороне у парка и входных дворцовых ворот, в окружении прекрасных роз янтарно-желтого цвета, незримый на общем фоне, с краешка ажурной скамейки присел сиротливо и грустно сгорбленный и убеленный сединами старик-садовник. Как-то печально подслеповато щурясь, всматриваясь в действие на площади и крутя на своем скрюченном пальце невзрачный перстенек тусклого серебра.

В стороне от всех он был словно невидимка, и потому никто не заметил, как ворох смутных теней воронкой закружился у него за спиной, стягивая темноту в центр и формируя из нее полупрозрачный силуэт человеческого тела.

– Мои соболезнования, Гальверхейм. – Тень качнулась за спиной старика, рождая тихий шелест едва уловимых слов. – Я знаю, тебе нравилась эта девочка.

– Она была хороша, Алексис. – Старик задумчиво пожевал губы. – Всегда восхищался такими людьми.

– Редкая порода, Галчонок, редкая. – Качнулась словно от ветра в сторону тень.

– Иные жизнь проживают, а не краше душой козлиной жопы, а тут мгновение рядом пробыл, и словно солнцем был согрет. – Старик шмыгнул носом. – Скажи мне, некромант, скажи ради всех богов, что там дальше, там, за серой пеленой смерти? Скажи мне, что она не исчезнет без следа и памяти в никуда и нигде.

– Ты не хуже меня знаешь, Гальверхейм, есть вещи выше нашего понимания. – С промедлением пришел ответ темной фигуры. – Вечность проживи, а края не увидишь, такова суть вселенной, мы идем до тех пор, пока можем, дальше уже идут другие.

– Скоро уйдешь и ты. – Старик, покряхтывая, поднялся со скамейки, делая шаг в сторону клумбы. – Когда-нибудь придет и мое время.

– Когда-нибудь уйдет само время, – рассмеялась тень. – Но ведь не мне тебе рассказывать о прогнозах на вечность. Прогнозы вообще неблагодарная вещь.

Они замолчали, каждый думая о своем. Старик дрожащими пальцами перебирал яркие бутоны на цветах, а тень пристально рассматривала процессию из гостей, что шли к саркофагам.

– Смутное время. – Старик гладил бутоны роз. – Еще мгновение назад мне и правда показалось, что возможно удастся избежать войны.

– Если гнойник назрел, от него нельзя избавиться, не вскрыв раны, – пришел ответ тени.

– Но согласись, могло получиться. – Старик улыбнулся. – И даже больше, я думаю, все еще получится, твой мальчик весьма смышлен и дальновиден, он создал великое будущее. Нужно выводить его из тени.

– Уже. – На призрачном лице тени расплылась улыбка. – Твоя девочка сделала нам с тобой напоследок кое-какой подарочек.

– Да иди ты?! – Старик аж поперхнулся словами. – Вальери уже вывела его в свет? Ай бесовка! Вот же женщина была!

Они оба замолчали, повернувшись в сторону одного из открытых саркофагов, вновь задумавшись ненадолго.

– На то и расчет был, Галчонок, – нарушила первой молчание тень. – Парень должен был выжить.

– И что теперь? – Старик покачал головой своим мыслям.

– Болота, – произнесла тень. – Ему уже пора.

– Нужна будет моя помощь? – Садовник перевел взгляд на призрачную фигуру.

– Нужна будет еще одна проверка. – Тень наклонила контур головы. – Последний тест на расстановку приоритетов.

– Оу. – Старик расплылся в улыбке. – Неужели я?

– Именно, мой старый враг, именно. – Тень подернулась рябью, послышался приглушенный стон. – Мне пора, будь аккуратен, Гальверхейм, Тай идет за тобой по пятам.

– Если б она одна. – Улыбнулся старик растворившемуся практически без следа собеседнику. – Если б только она одна.

* * *

Колеса, дороги, чужие пороги, десяток телег с брезентовыми пологами и мерный убаюкивающий шаг лошадок-тихоходов. Именно так ознаменовался наш путь из пригорода Финора, когда часть жителей усадьбы покидали ее, отправляясь в путь.

Мы выдвинулись на север, я, как негласный руководитель группы, Аль тенью и граф Десмос с двенадцатью представителями своей… родни.

Конец лета, жар дня и уже ощутимая прохлада ночи, наши телеги были тентованны на случай дождя, а на боку каждой из них мы намалевали по красному кресту в белом круге. И пусть этот символ еще незнаком в местных реалиях и действительности, но легенду о полевом госпитале я объяснил персонально каждому в группе, ибо от понимания задачи зависит наша жизнь и весь успех операции. Были ли сложности? Конечно, ведь план прикрытия не то что не идеален, а как говорят в народе, шит белыми нитками. Проблема очевидна, в этом мире нет красного креста, здесь нет конвенций, запрещающих добивать раненых и заставляющих мазать зеленкой и йодом кромки мечей перед битвой, чтобы не занести, не дай бог, какую заразу противнику, поцарапав его. Ну и как следствие, весьма диким будет выглядеть наше милосердие по отношению к тем и этим. Однако же другого варианта я реально не видел. Пусть милосердие здесь на словах, пусть о нем говорят лишь в легендах, но слово-то знакомо, есть пусть и своеобразное, но понимание проблемы, собственно и вера в «авось» у меня была непоколебима, что и стало ключевым моментом. Война идет уже не день и не два, люди измотаны, ранены, зачастую нет возможности сесть, умыться, ты либо в седле, либо на своих двоих идешь и идешь, а потом снова идешь среди всей этой кровавой неистовой лихорадки стального безумия.

Народ устал, скоро осень, возможно, моя мысль станет лучшим прикрытием для нас, чем я даже загадывал. Возможно, а возможно, и нет, в любом случае решено было попробовать, а там видно будет.

Первые три дня нас никто не останавливал и даже не обращал на нас ни малейшего внимания, и лишь по истечении этого срока мы стали встречать первые конные разъезды войск короны. Нас расспрашивали, нас осматривали, но отпускали с недоумением, когда вперед выходил граф и с достоинством, а также с апломбом начинал вещать всякую ересь о том, что он де потомок знатного рода и ему претит эта братоубийственная война. Отчего он на свои деньги и снарядил этот эшелон лекарей, дабы врачевать страждущих и умирающих, а также нести свет добра и праведности среди людей повсеместно. Как ни странно, но нам верили, ибо, во-первых, у этой войны сам по себе был столь же заумный мотивационный посыл, так, во-вторых, еще и руководили всем этим, как с этой, так и с той стороны люди голубых кровей, которые привыкли подчас еще и не такую хрень выдавать, разбрасываясь обетами, клятвами, родовыми девизами и командными кричалками. И казалось бы, все ничего, легенда сработала, но внезапно выплыла та фаза прикрытия, о которой мы меньше всего позаботились. Нам стали приводить, привозить и приносить раненых, отчего, как вы понимаете, нам всем стало резко не до смеха, и вся условность, а также самоцель как-то отодвинулись на второй план перед человеческой болью и тяжелым непередаваемым духом стоящей за плечом смерти. Я не знаю и, надеюсь, никогда не узнаю, так же ли страшны раны от пулевых отверстий, но жуть рваной плоти, распускающейся пластами под заточенной сталью, мне уже не забыть никогда.

Скотобойня реально мясная лавка, наполненная кровью вперемешку со смрадом протухающей, но еще трепещущей плоти. Агония криков и, увы, подчас уже полная расписка в своем бессилии. Мы не успевали, катастрофически не успевали спасать заботливо перетянутые грязными тряпками гноящиеся тела людей, лишь поверхностно латая страждущих, где-то топорно облегчая боль и сшивая свежие раны.

Четыре, иногда шесть часов в седле и весь вечер и ночь, наполненные тяжким бременем работы, от которой невозможно было отказаться. Сон? Нет, это был бы слишком шикарный подарок для нас, максимум получасовое забытье в трясущемся седле, еще минут двадцать, чтобы разжевать кусок солонины с сухарем, может быть, пять минут, чтобы, стоя на коленях у ручья, плескать в измученное лицо прохладу живительной воды.

Сократили путь, с грустью про себя думал я, печально качая головой и знаком показывая группе солдат, что этот их товарищ, лежащий у моих ног, уже не жилец. Тяжелый случай, парень примерно двадцати пяти лет, с колотой раной в животе, и самое мерзкое во всем этом, что его сейчас прирежут свои же, так тут принято. Последняя милость, облегчение страданий, такое вот, мать его, милосердие.

А знаете, что еще поганей во всем этом? Нет? Так я скажу… Поганей всего в этой ситуации, что, возможно, возьмись я за этого парня всерьез, потратив на него три, может пять месяцев, делая все по уму и с расстановкой, он скорей всего смог бы жить дальше. И не он один, не он один такой, о котором у меня нет времени позаботиться, и даже уже не десяток тех, кого бы я смог спасти, остановившись, прекратив свой путь и организовав стационарный лагерь.

Какова позиция? Вот вам и грань человечности, паскудство бытия и личной мотивированности идущих мимо. У меня есть цель, у меня дела, мне нужно идти вперед и я не могу… простите… не могу остановиться, чтобы дать вам шанс на жизнь! Мне нужно идти! Мне нужно…

Мерзко, ох мерзко было на душе, и далеко не мне одному. Даже вампиры в своей теперь животной агрессии и жажде крови не могли отринуть былую суть человеческой природы, в себе оставаясь безучастными до конца.

Среди всего этого хладнокровным спокойствием, просто феноменальной выдержкой и способностью абстрагироваться от окружающей действительности, мог только Аль похвастаться, который, надо отдать ему должное, работал не меньше нашего, принося пользы на порядок больше всех нас, вместе взятых. Алхимик, ребята, это мощно. Наши запасы лекарственных препаратов подошли к концу буквально за считаные дни, не хватило и на неделю. И вот тут-то нам на помощь пришел недюжинный интеллект и профессионализм этого паренька, который на походном костре из придорожных растений извлекал такие ингредиенты, что даже я пожимал плечами, признавая его превосходство над мои правоведеньям и основами знаний упорядоченной химии своего мира.

К середине третьей недели пути апатия и безразличие настигли и меня. Стало просто все равно, стало пусто в сердце, а в душе наступил покой. Я не могу большего сверх того, что необходимо, не будь здесь и сейчас меня, моей малой толики помощи, даваемой страждущим, на тот свет отправилось бы в разы больше людей, так что винить себя в чужой войне я более не был в силах.

Хотя винить меня и без меня было кому. Это было внезапно пугающе и отрезвляюще страшно. Пошатываясь от усталости, я тащил после практически бессонной ночи целый ворох окровавленных тряпок, распущенных на полоски бинтов, чтобы простирнуть все это в ближайшей речушке. Прачек у нас не было, полное самообслуживание, а после простирывания все это кровавое месиво предстояло еще и выварить, дабы хоть как-то убить инфекционную заразу из загноившихся ран.

Воздух был приятно прохладен, ночью прошелестел по еще плотной, но местами уже желтеющей листве легкий дождик, дышалось сладко и хорошо, так что я довольно быстро добежал до мягкого ската ровной песчаной отмели, где пришлось снимать сапоги и закатывать штанины, чтобы войти в воду. У берега было слишком мелко, и я рисковал измазать бинты придонным илом, а вот зайдя чуть глубже, в довольно уже прохладную воду, тряпки удавалось выстирывать куда как эффективней. Правда, легкое течение размотало окровавленные лоскуты на длинные белесые полосы, которые приходилось придавливать ногой, чтобы их не унесло, но это трепетание ткани на течении сказывалось на качестве моего труда.

Внезапность случившегося, а также моя рассеянность и полное невнимание к предупреждению Мака, имело ошеломляющий эффект. Резкий мощный всплеск холодной воды, этакий бурун водоворота вывернулся мощью волн, заставив меня пошатнуться, а в этот момент тонкие белесые руки из-под воды каменной хваткой вцепились в щиколотки, окончательно сбивая с ног.

Вода захлестнула меня холодной темнотой с головой, я потерял опору, уходя под воду и в панике пытаясь вырваться на поверхность, но ворох бинтов, а также сильные руки упорно тянули меня куда-то прочь в темноту пугающей глубины. Жуткая паника накатила безумством истерики, последний вдох перед погружением был ничтожно мал. Живительного воздуха было катастрофически мало, я как умалишенный пытался отмахиваться руками и ногами, в какой-то момент сквозь мутную толщу воды встретившись взглядом с мелово-белым лицом женщины, бесстрастно смотрящей на мои мучения и своими руками тянущей меня к смерти.

Наступила та секунда, когда разум отказал полностью, судороги и боль сковали меня, когда испуганное тело все же вдохнуло холод воды в легкие, втягивая ее болью и мукой. Даже не возьмусь предполагать, сколько же на самом деле длилась эта агония, однако в какой-то момент я осознал, что руки, до этого безжалостно давящие меня ко дну, больно ударяют меня по спине, заставляя выйти воду из нутра грудной клетки с жутким спазмом. Я кашлял и трясся, как осенний лист на ветру, голова гудела, и перед глазами плыли круги, грозя сознанию выходом в забытье. Стоя на карачках у кромки берега, я выплевывал из себя с хрипом воду, пытаясь хоть немного отдышаться.

– Дыши, – мягко, полушепотом мне на ушко шептала женщина, все так же бесстрашно глядя на мои мучения. – Дыши, Ульрих Рингмар, ты будешь жить, тебе еще рано умирать.

Руки обессиленно подогнулись, и я распластался на влажном мокром песке, вперемешку с илом ощущая холод воды, плещущейся о мои ноги. С трудом удалось перевернуться на спину, делая полноценные, но еще болезненные вдохи живительного кислорода, чтобы посмотреть на своего мучителя и спасителя в одном лице.

Утонченная грация сильного обнаженного белого тела, четкая геометрия острых скул и влажная шапка огненно-рыжих волос с дополнением из больших и глубоких колодцев кристально-ледяных голубых глаз.

– Гарпида… – с трудом вытолкнул я из себя единственное слово, не в силах пошевелиться.

– Королева, – с какой-то нежностью и одновременно злостью прошептали ее губы мне в лицо, когда она низко склонилась надо мной, придавив большой и тяжелой обнаженной грудью к земле. – Домой собрался, мальчик?

Тонкие сильные пальцы медленно блуждали по моему лицу, словно изучая его. Она навалилась сверху на меня, тяжко придавив к земле и не давая пошевелиться.

– Не все будут рады твоему возвращению, барон. – Первый намек на легкую улыбку коснулся ее губ. – Ты даже не представляешь насколько.

– Что тебе нужно? – Я активировал защиту Мака от возможных высоких голосовых модуляций данной особы. – Мести?

– Нет. – Она поднялась с меня, вставая на изломленный, красивый разлапистый маховым плавником хвост, где каждая чешуйка выглядела словно отполированная золотая монетка. – Но за тобой должок, помни об этом.

Помни об этом. Да уж тут забудешь! Красивое, дышащее мощью тело филигранно ушло в муть воды, оставляя меня в одиночестве лежать на берегу, перевитого с ног до головы, словно мумия, измазанными кровью тряпками.

Вот так, по собственной неосмотрительности и из-за расхлябанных чувств окружающей меня смерти я сам чуть не стал бездыханным трупом, о чем мне недвусмысленно намекнула гарпида своим внезапным и совершенно неожиданным визитом.

Расслабляться нельзя. Хватит уже жевать сопли и ковыряться в себе, жалея окружающий и бездушный человеческий мир нелепых и бездумных страстей. Есть цель, поставлены задачи и существует жесткая необходимость выполнения возложенных обязательств.

Я абстрагировался от окружающей действительности, дав четкую команду своим спутникам выполнять лишь малую функцию своей легенды, и то лишь в случаях, когда этого избежать было уже нельзя, в связи с возможным крахом легенды. Так было нужно и так стало, особенно с учетом того, что дальнейшие дни нашего пути уже все больше и больше стали перемежаться остановками не для раненых регулярных войск короны, а для небольших группировок мятежного союза знати и бестиаров. Именно в эти дни я невольно осознал всю масштабность разыгравшейся картины, а именно то, что корона здесь и сейчас была в меньшинстве. Корона явно уступала армии мятежников, и чем дальше на север, тем более пугающей становилась людская масса, последовавшая призыву к свержению короля.

Естественно, нас останавливали, естественно, нас допрашивали, но легенда работала, и работала хорошо, ибо стоны раненых не нуждаются в переводе и мотивации либо же в политических и нравственных идеях. Они понятны без слов, а малейшее избавление и минимальная порция надежды для умирающего товарища дорогого стоят, посему наш обоз пусть и медленно, но верно шел к передовой, разменивая недели и километры пути, отмечая их свежими могилами и новыми порциями окровавленных бинтов.

Я немного поплыл во времени, потеряв счет неделям, лишь машинально отмечая усиливающиеся по ночам холода и то, что местность вокруг становилась менее обжитой и не так резала глаза сожженными деревнями с обезображенными вздувшимися трупами местных жителей на дорогах.

Не обошлось и без драм. А куда же без них? Мы приняли небольшую группу бойцов регулярных войск, где из двух десятков человек более или менее целыми могли считаться всего двое. А буквально после трех часов борьбы за их жизнь на нашу стоянку вышли мятежники, прямо на операционных столах и наших глазах обрывая жизни тех, кого мы все это время пытались спасти. И естественно, это был не единичный случай, это стало практикой, благо лишь единожды нам пришлось в такие моменты кровавого безумия защищать свои жизни, отправив на тот свет небольшую дружину одного из баронов, что решили вырезать как скотов не только израненных солдат, но и подлых лекарей, что посмели оказывать помощь нуждающимся.

Не обошлось и без плановых убийств. Один из разъездов возглавляли два бестиара, этих обмануть было невозможно, я только глянул на их геральдику на щитах, просто и без терзаний давая мыслеречью команду вампирам действовать быстро и наверняка, дабы не терять драгоценное время, впрочем, не им одним пришлось побывать в бою. Все отряды, где во главе стоял тренированный рыцарь ордена этих бойцов с нечистью, были крепким орешком. Отменные бойцы, что умело и ловко могли реагировать на угрозу, хорошие воины, что при определенном раскладе могли повернуть суть смерти в свою пользу, но их защитные амулеты были практически пустым звуком, когда в дело вступала Адель, могильным холодом навсегда успокаивая их оцепеневшие в ужасе сердца. Призрак работал быстро, призрак работал незримо и бил беспощадно, лишь единожды запнувшись о причудливый узор старинных доспехов, что носил один из рыцарей мятежа. Самое удивительное, он даже не был бестиаром. Просто старинный доспех, на котором был вытиснен замысловатый ряд полуистертых символов, сплетенных в причудливый узор, который я потом с пристрастием пару часов, не поленившись, изучал, записывая каждый завиток в память Мака, так как это действительно было удивительно, и до сей поры практически единичное проявление слабости моей незримой подруги.

А были еще случаи выбора. Да, злодейка судьба приготовила нам и подобный сюрприз, когда мы со своим обозом становились свидетелями только-только разразившейся баталии, стоя на распутье кровавой сечи, зачастую и в состоянии помочь негласным союзникам, но не решаясь, из-за тотального численного преимущества противника и страха быть раскрытыми, когда за нашими головами целенаправленно отрядят специальный отряд ловчих бестиаров, с которыми уже так просто, как с единичными встречами, не разойтись.

А что делать? Делать нечего. Мы просто останавливались в стороне, наблюдая за бойней и потом, по завершении, излечивая страждущих мятежников, так как пленных те не брали.

Да уж, что ни говори, но путешествие вышло то еще. Такой бодрой порции цинизма и любви к общечеловеческим ценностям я бы, наверно, не получил, работая даже патологоанатомом двадцать лет кряду. Полное обесценивание человека, просто потрясающее неуважение к жизни, когда за тебя даже ломаного гроша не дадут при кровавом размене заточенной стали.

Все тлен и прах, и все пустое…

Кроме звука армейского горна в хрустальной тишине спящего лагеря измученных солдат. В начале пятой недели пути, проведя полночи у операционного стола, сшивая и стягивая горячую плоть покалеченных, мы проснулись в лагере мятежников ранним утром от звука армейского горна, от знакомых моему слуху тональностей латунной трубы, что возвестило собой начало дня и окончание нашей тяжелой дороги.

Лагерь мятежников с северо-восточной стороны обступали четкие и верные ряды пехотного полка, что, видимо, прямо с ночного марша разворачивали свои ряды в боевые шеренги. Четко, дружно, слаженно, с минимальными задержками, просто загляденье, противник всем своим видом создавал контраст баронским дружинникам, что после ночного сна, словно сонные мухи, в какой-то неуместной суете пытались хоть как-то организоваться перед предстоящей битвой.

Да уж, сборной солянке из дружин мелкого дворянства было далеко до этих ребят, и ведь не скажешь, что еще каких-то пару лет назад вот эти слаженные ряды были не чем иным, как мусором от местного социума, мусором, приговоренным к смерти либо же к рабскому труду. Вот! Вот оно детище моих рук во всей красе и беспринципной жестокости. Взлетели пилумы, осыпая лагерь глухими ударами утяжеленных наконечников и собирая первый урожай кровавой жатвы с поля боя. Верно, четко, под слаженный сигнал флагов и горнов ряды стронулись с места, охватывая лагерь с его вялым сопротивлением и небольшими очагами борьбы.

Моя команда сгруппировалась вокруг меня и возведенной мной защиты, дабы, чего доброго, не схлопотать в порыве боевых действий залетное копье в грудь. Ринуться единым порывом на помощь легионерам я посчитал излишним, так как и без нас прекрасно справлялись, а вот обозначить некий нейтралитет, встав в сторонке, не помешает, вряд ли кто-то из этих головорезов помнит мое лицо, как брата родного, так что, возможно, нам предстоит еще не один час объяснений с офицерами этого пехотного подразделения.

Впрочем, этот вопрос долгих разговоров на тему: докажи, что ты не верблюд, лишился остроты, когда я заметил отделившуюся от шеренг легиона двойку слаженных бойцов, выдвинувшихся в нашу сторону.

Первый был невысок и орудовал парными клинками с грацией и утонченностью, обоюдоострым мечом-одноручкой и узким жалом даги с филигранной закрытой гардой. Утонченная фигурка крепкого и верткого юноши и оранжевый монолит непробиваемого спокойствия за его спиной, в виде невысокого азиата, идущего следом и страхующего паренька четкими и скупыми ударами окованного стальными кольцами посоха.

– Улич! Я знал! – кричал Герман де Мирт, сияя улыбкой. – Никто не верил, а я знал!

На душе от улыбки парня и его слов стало тепло и радостно, мыслеречью я отдал команду вампирам включиться в бой, освобождая пространство между мной и моим другом.

– Герман! – радостно крикнул я.

– Улич! – Парень облапил меня, стальными перчатками доспеха хлопая от избытка чувств по спине.

– Ох и здоровяк ты стал! – Я слегка отстранился, оглядывая его с ног до головы. – Вижу, занятия с почтенным учителем Ло пошли тебе на пользу!

Перед почтенным учителем, мягко подошедшим сзади, мы дружно с молодым графом склонились в поклоне.

– Среди тысячи путей наидоступнейший из дорог признан путь домой, – тихо произнес монах, разглядывая наши спины. – Есть время покидать родной дом, и всегда настает время, когда наши ноги приведут под тем или иным предлогом нас вновь назад. Ули-Ри, твой путь привел тебя назад. Но готов ли ты?

– Учитель. – Честно, я немного опешил от слов этого мудреца со стальными кулаками. – Не без потерь я проделал путь, и цена, мной уже уплаченная, мое имя, мое прошлое.

Я распрямился, встречаясь с его тяжелым взглядом на твердокаменно-бесстрастном лице.

– Ты отказался от своего имени? – Ло задумчиво смерил меня взглядом.

– Да, учитель. – Я тяжело вздохнул. – Нет больше человека с именем Ульрих Рингмарский.

Монах задумчиво покачнулся с пяток на носки, после чего поймал в воздухе рукой стрелу, пущенную кем-то из мятежников, покрутил ее между пальцев, после чего разломал ее пополам, просто стиснув кулак.

– Это еще не все. – Он вновь упер в меня свой тяжелый взгляд.

– Да. – Мне было немного некомфортно рядом с ним. – Это лишь часть той цены, что мне еще предстоит заплатить.

– Ики?

– Ики-ки! – раздалось откуда-то у меня из-под ног.

– Ох! – выдохнул я, опускаясь на колени и с любовью обнимая двух мохнатых бутузиков енотов, тиская их в объятьях. – Ну, привет, разбойники! Ну, теперь повоюем!

* * *

Я гулял по городу, меряя шагами улочки и кварталы такого знакомого и теперь такого чужого и неузнаваемого для меня города Касприв. Казалось, еще вчера я въезжал в него, удивляясь, и брезгливо ворочал нос от вида каменного затхлого мешка этих стен, а теперь с некоей гордостью и, что уж греха таить, с толикой зависти, разглядывая этот все еще не большой, но разительно изменившийся город.

Изменилось всё. Изменилась сама концепция и мировосприятие здесь живущих. Исчезли мрачные проулки, ушла грязь из-под ног, город пах не отходами жизнедеятельности, а свежеспиленным лесом, влажной штукатуркой и мокрой брусчаткой дорог. Здесь и сейчас люди превратились за эти годы из забитых жизнью чумазых теней в опрятных граждан, в людей, у которых есть будущее. Город жил, расцветал и ширился новыми домами, он преображался на глазах, покрываясь строительными лесами, шумными толпами деловых людей и разбойничьего вида группами маленьких бородачей гномов, коих тут было чуть ли не больше простых жителей.

Я посетил набережную, уже достроенную и полную маленьких одномачтовых судов торгового люда, побывал на площади Правосудия, именуемую здесь в честь бывшего барона Рингмара, казнившего злобную королеву навок. Долго стоял у железнодорожного вокзала, возводимого гномами, всматриваясь вдаль возводимых один за одним складов, и долго не мог отвести взгляда от красивого городского замка, возводимого по моему эскизу в центре города, уже практически полностью выведенного вчерновую.

Да уж, я много успел сделать для этих людей и этого города. Для теперь уже не моих людей и не моего города.

Вместе с легионерами мы вернулись в их походный лагерь неподалеку от Касприва, где собственно выяснилось, что мой юный друг Герман де Мирт на владетельных правах руководит сборной армией пяти баронств, пусть и на словах, так как по факту мозговым центром все же был барон фон Пиксквар, родной брат баронессы волчицы. Все же мужчина он был куда как рассудительней и, не в пример юнцу Герману, успел заработать за свою немалую жизнь хороший боевой опыт. Да и рыжебородый Кемгербальд был здесь, руководя обозом армии и отвечая за все снабжение провинций. Благо не встретил братьев Гердскольдов, эти неуемные души были столь спонтанны и непоседливы, что призвать их к порядку было невозможно, а вот отправив на передовую с конным отрядом, можно было со спокойной душой вздохнуть в облегчении. Вреда и шороху братья могли нанести с избытком не то что любому супостату, но как показала практика, вполне мирным гражданам, попавшим ненароком в радиус поражения их перегара и лихой гусарской придурковатости.

Что теперь?

Хороший вопрос, на который у меня нет ответа. Все схвачено, дела идут, управление толковое и о моем прибытии пусть и в новом статусе бароны были предупреждены. Директивой нового короля я мог в одно мгновение взять всю эту массу войск под свое крыло, вновь став хозяином этой земли. Но вот есть ли в этом смысл?

Пиксквар толково организовал как оборону, так и редкие рейды возмездия, грамотно и профессионально играя с разрозненным, но превосходящим его численностью противником. Выверенные удары, многоходовые маневры и перестановки позиций, он действительно знает, что делает.

Я был в растерянности. По большому счету ввод меня в эту игру был лишним шагом, хоть и нужным для меня персонально. Если не возникнет ничего из ряда вон выходящего, то я так и прослоняюсь неприкаянным до следующего лета, не нужный никому, но меж тем вроде как значимый для вышестоящего начальства. Занятная ситуация. Нона выслала ко мне навстречу моего бывшего управляющего сквайра Энтеми, что со смущением пряча в бороде сожаление, сообщил мне, чтобы я не появлялся в Лисьем. Моя бывшая супруга не желала меня видеть, а по сути, в ультимативной форме намекала, что как законная хозяйка все этих земель не желает мне зла, но и своего не упустит.

Смешно? Не-е-е-ет. Это печально. И это еще не всё…

Прогуливаясь по Касприву в гордом одиночестве, я зашел в одну из таверн, устало усаживаясь и задумчиво созерцая окружающую действительность, в темном уголке зала, чтобы в тишине немного посидеть, перекусив чем-нибудь горячим.

– Господин барон… – отвлек меня от ковыряния вилкой в тушеной картошке незнакомый голос. – Мы это, того…

Подняв глаза, я оглядел с ног до головы стоящих передо мной легионеров, двух крепких широкоплечих парней с изрубленными шрамами лицами и широкими мозолистыми ладонями, нервно тискающими рукояти своих кутласов. Одеты по форме, частично в доспехе, значит только-только вышли в увольнение. Чего им нужно? Еще раз пристальней мазнув взглядом по шевронам и лычкам, понял, что оба лейтенанты, а также, что первого зовут Десятый, а второго Пятнадцатый. И что? А то, что эти два разбойника и душегуба были из первой тридцатки рабов, которых я лично отбирал в невольничьих бараках для первой партии своего тогда еще не существующего легиона. Узнали, стало быть. Не могли не узнать, с ними ходил в Когдейр, с ними бились, войну воевали с речным народом. Надо же, какие везучие засранцы, это же скольких они уже пережили? Это сколько эти два волчары крови успели хлебнуть своей и вражеской? Не думал, что хоть кто-то из них сможет так далеко в смутных временах дойти, а главное выжить.

– Ц-ц-ц-ц! – Я приложил палец к губам, показывая, чтобы молчали, а следом кивком указывая на места за столом напротив меня. – Будут спрашивать, знать меня не знаете и первый раз видите.

Дождавшись их согласных кивков, пощелкал пальцами, привлекая внимание дородной тетки, разносящей по таверне заказы.

– Голубушка! – Я улыбнулся ей. – У вас бутылочки «Сэра Дако» не найдется? Есть? Вот и отлично, будь так добра и не затягивай! Господа легионеры только в увольнение заступили и желают каждую минуту свободы провести достойно!

Господа под бутылочку немного осмелели, заговорили о былых временах и павших товарищах, немного расчувствовавшись, стали тискать мне руку и говорить, что для них было честью служить под моим командованием, да и вообще они, мол, в курсе столичных разборок и совсем не верят слухам, что я похищал принцесс и убивал людей на площади. Я лишь кивал их речам да тискал рюмку вискарика в руке, все никак не осиливая налитого. Не было настроения. Совсем. Какое-то внутреннее состояние тоски с примесью потери скреблось в душе, заставляя ее морщиться и кривить губы.

– Вы уж извиняйте нас, барон. – Один из вояк, не смущаясь, еще накапал себе из початой бутылочки. – А токма вас увидав в лагере, мы быстро скумекали, что быть беде.

– Быть? – Я невесело улыбнулся.

– Ну неспроста же вас с застенков-то выпустили? – улыбнулся второй.

Я на выдохе опрокинул резко в себя рюмку, хлопая донышком громко по столешнице и принципиально не закусывая, дабы морду скрутило, а душу отпустила тоска.

– Но энто даже хорошо. – Первый задумчиво пожевал губы.

– Я бы даже сказал не хреново, – расплылся я в улыбке. – На воле-то оно всяко веселей.

Простецкий юморок, нехитрые речи и прямые мысли без вторых, третьих и четвертых подтекстов, как-то в тему пришлась эта незамысловатость. Оттаял немножко, или рюмка в дело вступила, с непривычки алкогольных излияний быстро находя отклик в организме.

– Ох! – вдруг всполошился один из легионеров. – А мы же совсем забыли за наследника-то выпить!

Бойцы быстро налили по стопочке, салютуя мне и опрокидывая их залпом, видимо, не заметив моей перекосившейся и побелевшей физиономии.

– Наследника… – кое-как вытолкнул я слова из себя.

– Эт хорошо, что у вас сын! – продолжал свою речь подвыпивший легионер. – Не зря вас баронесса-то перед казнью навещала, ох не зря!

– Сын… – онемевшими губами произнес я.

Легионеры плели своими языками дальше, а я с содроганием в сердце внимал каждому слову, составляя картинку из пазлов гигантской разбитой картины моей веры в то, что мир не так уж и плох, а люди в принципе своем не озлобленные и не корыстные куски мяса.

Получалось? Нет, пока выходило что-то мрачное и лишенное радужных красок добра, что-то черное, тягучее и обволакивающее душу, что-то с горечью предательства и боли, настоянное на эссенции мерзкого обмана и тошнотворно-приторной лжи.

Прощения ты просила?! Прощения? Хотелось мне крикнуть куда-то в небо, вспоминая последнюю беседу с Вальери де Кервье. Вот значит как? Я должен понять и простить тебе еще и это? Пока я без малого год проторчал у тебя в подземельях, ты уже все предусмотрела и просчитала? И теперь говоришь мне: прости? А Нона-то какова! Ай молодец баронесса! Просто умница! Все получила, все и даже свыше того! Понятно теперь, почему такие взгляды на меня бросали бароны, и этот визит Энтеми, да и само нежелание экс-супруги видеть меня. Все понятно, теперь все становилось на места, если бы не эта война и смерть Митсвела, я бы сгнил там, в подземном мешке. Я был заключен без права помилования с изначальным расчетом на вечность одиночества.

Они знали, они все знали, я отчетливо вспомнил ту последнюю встречу в заключении, когда ко мне пришла Нона, в тот момент она пришла чтобы набраться смелости, набраться духу перед этим поступком на миллион. И Вальери была там, и императрица. Все было как в тумане, я не понимал их взглядов, а меж тем решение уже было принято ими.

Пошатнувшись, встал из-за стола, прощаясь с легионерами и за свой счет выставляя им на стол еще одну бутылочку, чтобы бойцы еще раз выпили за мое здоровье и былые заслуги перед отечеством. Настроение было припаршивейшее. Выйдя из таверны, с наслаждением стал хватать ртом прохладный воздух осени с легкой взвесью капель небесной воды, что немного остудили лицо и сбили жар тела.

Видеть, говоришь, меня не хочешь? Я до хруста сжал кулаки. Ноги неспешно понесли меня улочками, я шагал, не видя и не разбирая пути, сквозь потоки людей, сквозь их заботы и жизнь, живой покойник, туловище боли, списанное в ноль. Собственно, на чистом автомате минуя дома и постройки, а затем пристань и небольшой мост через речку, спустился на том берегу к воде, чтобы вдоль берега, по плесу сократив путь, выйти на тропу к Лисьему.

Зуммер Мака, а также легкий всплеск услужливо показали мне, что я не один у реки. Шаги сами собой замедлились, а взгляд уперся в темную гладь реки, откуда на меня с усмешкой смотрела недавняя знакомая, рыжеволосая гарпида.

– Вода остывает, Ульрих. – Она неспешно приблизилась ко мне, показывая из глубины свое мощное обворожительное тело. – Мой народ уходит на болота.

Холодная белая рука коснулась моего лица.

– Приходи, когда будешь готов. – Она наклонилась ко мне, практически касаясь своим лицом моего, и тяжелые капли речной воды с ее волос побежали по моей куртке.

– Что тебе нужно от меня… королева? – Мне было ровным счетом наплевать на ее игры разума и таинственные полунамеки.

– Лера. – Она звонко рассмеялась, с места бросаясь в объятия темной воды, и уже оттуда напоследок бросая слова: – Долги нужно возвращать, барон.

К черту. Все к черту, думал я, вновь пускаясь в дорогу. Короли и королевы, войны и деньги, долг и клятвы, все это подождет. Здесь и сейчас мне нужно взглянуть в глаза лишь одному человеку, здесь и сейчас мне нужно услышать слова лишь одного человека.

Путь к Лисьему отнял чуть больше часа времени, за которое я успел раз десять успокоиться и вновь довести себя до состояния ярости. Знакомая тропинка, знакомые до боли поля и рощицы, такие родные стены рыжеватого камня…

– Стоять! – Практически на подходе к замку мне наперерез выскочил конный разъезд гвардейцев в количестве пятерых человек.

– Лежать, – фыркнул я, в мгновение спуская плетения заклинаний воздуха, моего любимого мастера Эббуза, сметая солдат с седел и отбрасывая их прочь с пути.

Опьяненный злостью и захлебываясь внутренней яростью, неспешно шел не таясь по главной дороге, с иронией наблюдая, как в спешке закрываются замковые ворота, а на стенах появляются лучники замковой стражи.

Ребята не церемонились. Стрелы градом застучали по защитному куполу, ну а я… тоже не стал затягивать встречу, просто и без затей спуская с руки черное копье некротики, что без сопротивления прошило насквозь замкнутые створки, оставив после себя внушительную дыру в воротах.

– Дорогая, я дома! – я безумно рассмеялся, входя внутрь замка и расшвыривая по пути солдат жесткими ударами воздушных кулаков, изламывая их тела, разбрасывая по внутреннему двору, словно тряпичные куклы.

Мыслей не было, накатила глупая бездумная злость, впрочем, от летального исхода защитников, надеюсь, удержался, по крайней мере, преднамеренно не бил на поражение, стараясь отбросить с дороги. Крики слуг, стоны солдат, грохот разлетающихся на моем пути дверей, медленно, но уверенно я вошел в центральную башню, этаж за этажом поднимаясь в главные покои замка. Здесь пришлось бить сильней и жестче, гвардейцы встали стеной, впрочем, напрасно. Финальным штрихом, после того как последнее тело стражника опустилось на пол, врезал от души в дверь опочивальни баронессы, просто в щепки разнеся ее по коридору и внутренним покоям.

Шаг в проем, и я застыл без движения, глядя, как растрепанная женщина, забившись в угол комнаты, прижимает к груди маленький конвертик с юной жизнью.

– Прошу тебя! – рыдала она. – Только не его, меня возьми, меня убей, только не его!

Стало нестерпимо горько и мерзко на душе, я уселся на какой-то пуфик в проходе, обхватив голову руками, а Нона как завороженная все повторяла и повторяла свою безумную для моего слуха фразу.

Его… Меня… Убей… Что вообще я здесь делаю? Зачем я искал ее, чтобы вот так сидеть и молчать? Что я вообще хотел? Что она может мне сказать из того, что я и так знаю?

Идиот. Полный идиот. Я печально покачал головой, с иронией разглядывая остатки дверного проема. Когда я успел поверить в то, что жизнь может быть справедливой и радостной для меня? Когда я уверовал в чудо человеческой чистоты души, успев довериться как ей, так и другим в этом мире?

– Успокойся, – скривился я от собственного голоса. – Ничего ни тебе, ни твоему ребенку не грозит.

– Ты не должен был приходить! – сквозь слезы с какой-то злостью выкрикнула она.

– То, что я должен, а что нет, решать мне! – тоже зло огрызнулся я.

– Ты умер! Тебя больше нет! Мне обещали, что на этом все закончится, и я смогу жить как человек! – Она вновь залилась слезами. – Я устала уже! Хватит! Зачем ты пришел? Зачем ты вернулся сюда?

– Зачем, зачем… – тихо бурчал я себе под нос, не в силах поднять на нее взгляд. – Вещи кое-какие остались…

– Вещи? – удивленно вскинулась она.

– Книжки, халат, тапочки, – я зажмурился, произнося вслух всю эту несусветную глупость. – Там в моих покоях еще что-то по мелочи лежит, сделай милость, вышли мне мое барахло в Касприв.

Медленно я поднялся, не решаясь посмотреть на нее, чувствуя на себе удивленный взгляд.

– Нона… – с трудом разлепил я губы уже у выхода.

– Что? – тихо спросила она, шмыгая носом.

– А кто… – Мне с трудом удалось побороть ком в горле. – Кто отец ребенка?

Повисла тишина. Тяжелая и гнетущая, в какой-то момент я уже решил, что не дождусь ответа, собираясь выйти прочь.

– Император, – расслышал я наконец еле уловимый шепот ее губ.

– Отличная партия, – произнес я, печально улыбнувшись и покидая ее комнату.

Император? Император! Вот же урод, мать его! И здесь без этой гадины не обошлось! Впрочем, чего я мог еще ожидать от де Кервье? Она повторила вновь свой подвиг, пройдя по проторенному пути.

Паскудство! Со злости ударил пару раз кулаком в стену, продолжая путь прочь из замка. Как они могли? Ох! Ответ очевиден, легко и непринужденно. Они могли это, и они это сделали. Большая политика, большая игра и слишком большие ставки на кону. Ну а я? Я уже отыгранная карта. Но горечь и осознание всей картины все никак не приносили даже малой толики успокоения в груди и сердце. Что-то смутным образом осталось недосказанным, что-то тенью стояло за моим плечом, из того, что я не сделал. Меня словно что-то хватало за ноги, уже на выходе не давая покинуть стены замка… Я все стоял и стоял, не в силах на что-то решиться.

– Зря ты сюда пришел, Ульрих. – Я вздрогнул от тихих слов и внезапно возникшей предо мной фигурой Аля, закутанного с ног до головы в свои просторные одежды. – Не стоило этого делать. Пока еще слишком рано.

– А ты как здесь оказался? – Я был удивлен и озадачен его появлением словно из ниоткуда.

– Пойдем, я провожу тебя до города назад. – Он слегка наклонил вбок свой капюшон.

– Подожди… – Я неуверенно оглянулся назад. – Я кое-что должен еще спросить…

– Нет, – пришел мне тихий ответ, вместе с зеленоватым облачком зыбкого тумана, вышедшем из просторного рукава алхимика, которое окутало мою голову, словно призмой мутной воды. – Еще не время…

Веки налились свинцом, ноги подкосились, и чтоб не упасть, я схватил его рукой за плечо.

– Еще не время, Ульрих, – услышал вновь я его слова, прежде чем окончательно рухнуть на землю в беспамятстве.

* * *

Вы знаете, а еноты, оказываются, пьют виски. Ну, как пьют, так, больше, я бы сказал, лижут, впрочем, лизнул вместе с ними на пару и я.

Не помню, как я оказался в Касприве, в нашем с Алем гостиничном номере, но к моему возвращению из небытия меня уже ждала делегация «злопротивных» старичков-защитников, во главе с почтенным Альфредом Лином, который был готов разорвать меня на куски, так как Нона до сих пор являлась его протеже, и он опять шлялся где-то по делам, когда я хитрой лисой проскочил вновь в его курятник.

В общем, пятерка защитников недвусмысленно пообещала мне надрать задницу, невзирая на протекторат короны, если я вновь соизволю приблизиться к Лисьему на полет стрелы. Ну да не больно-то и хотелось. Мне кажется, я увидел и услышал более чем достаточно, и хоть я немного не понимал действий Аля, но где-то даже был благодарен ему, что остановил, не дал наделать глупостей.

Аль сидел в дальнем углу комнаты, листая какую-то книгу, ну а я вместе с енотами копошился в сундуках с вещами, которые моя экс-супруга успела за полдня собрать охапкой и доставить ко мне в апартаменты.

Совершенно ненужное барахло, поношенные вещи, кое-какие бумаги, мотки проволоки, набор склянок, книги, правда нашелся халат, в котором я сейчас и галопировал по комнате, надетый на голое тело поверх высоких сапог.

Единственное, что еще могло представлять интерес, это были вещи Жеткича, оставшиеся в замке и доставшиеся мне по наследству.

– Ну что, парни? – Я вытащил застрявшую голову Прапора из старого сапога. – Еще по капельке?

Еноты спорить не стали. Прошлепав к столу, я налил им еще немножечко в блюдечко на полу, положив рядышком по морковке и половинке яблока, ибо закусывать все же надо, сам же, опрокинув стопочку, вскрыл последний из мешков с вещами, доставленный сегодня.

– Вы бы, барон, притормозили, может, на сегодня свой сумбурный праздник, – подал голос Аль, явно с неодобрением, из своего угла. – Еще и бедных животных спаиваете.

– Ик! – возмутился на его заявление господин Прапор, закусывая яблочком.

– Ики, – более сдержанно высказался мэтр Профессор, задумчиво пожевывая морковку.

– Спокойно, парни, – ответил я енотам. – Этим трезвенникам-язвенникам не понять всей глубины нашей души.

Из увесистого мешка полетели на пол тряпки Арнольда, его истоптанные сапоги, еноты заинтересовались какой-то шкатулкой, а я бережно с самого дна достал большую рыбью голову-шлем, виденный мной уже ранее и даже в некоторой степени даже немного изученный.

Крупные, затемненные линзы глаза, по бокам дыхательные щели, имитирующие жаберные крышки, мелкая, филигранно исполненная инкрустация под сферическую заостряющуюся чешую. Занятная, должен я отметить, вещица. Этот шлем шедевр своего рода магической школы воды. Умная, тонкая вязь силовых линий, нескольких десятков наисложнейших заклинаний. А то, каким образом подбирались композиты металлов, для этого по сути артефакта, то какой сложности были произведены вычисления и расчеты, я боялся даже представить себе.

– Гугаг га гиге? – Напялив шлем на голову, тут же направился я в сторону Аля, имитируя поступь Годзиллы. В шлеме заработали голосовые модули заклинаний, трансформируя мой приглушенный голос в холодный безликий тембр. – Умри, смертный! Я выпью твою душу!

– Боги поднебесья! – Аль встрепыхнулся в своем кресле, углядев надвигающегося меня. – Не подходи ко мне, пьянь!

– Аз езмь страшный и ужасный Рыб! – По-прежнему дурачился я, тяня руки к его горлу.

– Уйди, говорю! – Он попытался отмахиваться от меня ногами. – Ну и морда!

– Душу гони, крыса сухопутная! – Я попытался сбоку ухватить лягающегося алхимика.

– Улич, не доводи до греха! – Аль извлек откуда-то из рукава маленький полупрозрачный шарик насыщенного зеленого цвета.

– Это что у тебя? – тут же переключил я внимание на предмет угроз. – Это этим ты пукаешь в людей, юный отравитель?

– Я не пукаю! – возмутился за свою профессию алхимик. – Это газовый концентрат!

– Отлично! – зловеще расхохотался я. – Так и быть, оставлю тебе душу в обмен на шарик!

Завязалась борьба, Аль был хоть и тщедушен, но явно не робкого десятка, впрочем, это ему само собой не помогло, уже через полминуты я скрутил его в бараний рог, медленно разжимая пальцы и забирая из руки приглянувшийся мне объект изучений.

– Ульрих, аккуратно! – сипел Аль, все еще пытаясь отнять у меня мною честно награбленное. – Он очень хрупкий и работает почти мгновенно!

– Тадам! – победно провозгласил я, вздымая над головой трофей.

– Осторожно! – вскрикнул Аль, увидев мои размахивания.

– Упс. – Уже по факту случившегося констатировал я, когда шарик упал на пол, выпуская обволакивающее мутное облако, взметнувшееся как под напором вверх, а на пол с гулким «бумс» лицом в пол рухнуло бесчувственное тело алхимика. – А вот нечего было под руку кричать!

Но он мне уже ничего не ответил, так как сам резонно заметил перед этим казусом, что газ действует практически мгновенно. Ну а мне же в свою очередь было о чем задуматься. Во-первых, я не сразу осознал причины, по которой все еще стою на своих двоих, а не валяюсь в бессознательном состоянии рядом на полу с Алем. Понимание пришло, когда рука задумчиво потянулась почесать темечко, а наткнулась на рефренную поверхность шлема Арнольда Жеткича. М-да уж, маг воды действительно сделал себе достойный уважения артефакт. Мало того что шлем позволял дышать под водой, так он еще и на поверхности продолжал работать, похоже, отсекая внутрь все нежелательные примеси в воздухе. А во-вторых, я отметил, что газ легче воздуха, потому как пьяные еноты по-прежнему сидели за своей мисочкой, о чем-то перебрехиваясь и пожевывая яблочки. Отравленное облако не опустилось к полу, отчего лесные братья не рухнули в беспамятстве с вдохнувшим отравы алхимиком.

– Парни. – Я ухватил Аля за ноги, подтягивая его по полу к оконному проему. – С дороги, больного тащу, надо ему продышаться дать.

Еноты пожали плечами, но пропустили меня с моей ношей к окошку, которое я открыл, впуская в номер свежий воздух, чтобы проветрить помещение, да и своего пациента заодно взгромоздить на подоконник, придерживая аккуратненько за поясок хламиды, дабы чего доброго не упустить драгоценную тушку товарища.

– Ваше благородие, срочно в штаб! – В комнату резко ворвался один из солдат посыльных командования, успел что-то выкрикнуть, вытянуться по струнке, после чего рухнул плашмя без сознания на пол, а я от неожиданности и с толикой испуга стал смотреть на свои пустые руки и не менее пустой подоконник, где еще секунду назад находился мой друг. Вот не любят люди правила приличия, вот, сколько в них ни вдалбливай умение стучаться, перед тем как войти, а они все равно умудряются обо всем забыть. А мне еще потом красней перед алхимиком, благо этаж второй всего…

* * *

Масштабность замысла магистров ордена бестиаров внушала уважение. Не зря, ох не зря я не верил в то, что удастся отделаться малой кровью, и у них не припрятаны еще козыри в рукаве.

Пока поступали только первые ласточки, пока еще гонцы и разведка собирали весь ворох новостей в кучу, но уже сейчас было ясно без лишних слов, что королевство еще до первых снегов падет, и в истории король Паскаль останется как самый недолговременный правитель. Магистрат изначально не планировал давать королевской армии зимние каникулы, дабы армейский кулак смог с южных провинций успеть стянуться к столице. Это и вправду было бы глупо со стороны мятежников, хотя оптимистов в командовании хватало.

Что произошло? Все и сразу, а началось с того, что в лагерь с северной стороны пришли крутые парни, перевязанные с головы до ног ремнями и увешанные оружием, остатки имперского полка рейнджеров охранения на северной вырубке железнодорожного пути. Пикты централизованно собирались племенами в один большой и мощный кулак, плюс последний гонец из-за горной гряды принес еще более дурную весть.

Оголодавшая империя, так долго готовящаяся к войне, разразилась восстанием местной знати, что, естественно, тут же примкнула своим лагерем к масштабной операции, уже проводимой в Финоре бестиарами.

Это конец. Это действительно конец мучений. Даже если по мановению волшебной палочки, в одну секунду здесь окажется вся южная группировка войск короны, это никак уже не повлияет на ситуацию, а лишь отсрочит неизбежное.

Чистая математика, суровая правда холодных чисел. Здесь и сейчас, на нашем северном пятачке сопротивления, суммарно сводной армией мы могли выставить общее число до семи тысяч мечей. В то время как пусть и в разрозненном состоянии, слегка оттянутый к югу войсками регуляров короны, нам уже противостоял эшелон десятитысячного воинства. И если раньше северные просторы с лесами и необжитыми территориями казались бескрайними просторами, то теперь лес, исторгающий из себя племена диких пиктов, превращался в нашего врага, зажимая нас тем самым между молотом и наковальней. А союзник, который так плотно вязал по рукам восточный фронт, сам тонул, захлебываясь кровью, в своей внутренней войне, в итоге освобождая мощный армейский пласт стального кулака бестиаров.

Не люблю повторяться, но это конец. Де-факто здесь и сейчас в течение буквально месяца на наш пятачок вольницы обрушится армада общим числом никак не меньше двадцати с плюсом тысяч. Нас не просто раскатают, нас пройдут и не заметят, выжигая и вытаптывая землю, на несколько десятилетий обрушивая экономику, вычищая всю логистическую и фуражную базу, отбрасывая крестьянство в нищету, да формально уничтожая наши пять баронств на корню.

Нет, конечно, кто-то на что-то еще надеялся. Тот же Кемгербальд дал дельную мысль, он своих девочек, а также семьи других фамилий сейчас на своих морских кораблях спешно отправлял далеко на юг. Далеко и формально в никуда. Далеко и по сути без надежды на будущее. Да, они спасутся, но глобальность картины такова, что уже к концу следующего года, скорей всего, короны уже не будет, а как следствие, не будет никакого протектората фамилиям мятежных северян, и удастся ли выжить семьям в этой обстановке, не факт. Притока денег уже не будет, укрывательством вряд ли кто станет заниматься на протяжении всей жизни тех же девчонок рыжего барона. Ну и как следствие, нищета, плен, скорей всего, неизбежная мучительная смерть с отсрочкой в год, максимум два.

Еще не начиная битвы, мы уже проиграли. Еще не извлекая мечей из ножен, мы четко с тоской в сердце осознали, что чудес на свете не бывает. Здесь и сейчас мы все были живыми покойниками.

Армейский лагерь кипел. Метались посыльные и гонцы, спешно собирались бригады и взводы, кто-то куда-то бежал, кто-то что-то делал, всех охватила единовременная пока еще легкая паника, но вот того, что у кого-то были хоть какие-то тени иллюзий, я не наблюдал.

От той картины уверенности, внутреннего спокойствия и желания стоять до конца не осталось ни у кого ни малейшего следа. Все, что сейчас пытались сделать бароны, это хоть как-то попытаться сохранить порядок в своих дружинах, ибо солдаты побежали первые с тонущего корабля. Ну а что? Жить всем хочется, и ремесло солдата не подразумевает гибнуть без шанса на победу. В конце концов, будут другие короли, другие правители и другая армия, в которой нужны будут солдаты, и что уж тут поделать, коли здесь и сейчас судьба подписала всем, не глядя, приговор? Геройски принимать участь? Ложиться грудью на амбразуру? За что? За чьи идеи и чьи идеалы?

Началась самая настоящая паника и смута. Народ откровенно и без дураков посылал всех своих отцов командиров, хотя справедливости ради стоит сказать, что и те самые бывшие сержанты и командиры баронских гвардий также не стеснялись в выражениях, недвусмысленно давая понять баронам, куда они могут засунуть все те горячие и пылкие вассальные клятвы о любви, преданности и долге.

Пять баронств, Пиксквары, Кемгербальды, Гердскольды ну и Нона сразу в лице двух фамилий, все они были смертниками, все они были обречены на казнь, так как магистрат бестиаров не простит северу заминку в пять месяцев и всю ту кровь и нервы, которые они попортили им здесь, на севере. И это понимали все.

Касприв вздулся суетой. Строительные артели, не дожидаясь расчета, снимались длинными эшелонами фургонов, уходя с поля грядущей резни. Уходили гномы, эвакуируя семьи и бросая свое еще недостроенное детище в лице подземного города. Купцы старались спасти самое ценное барахло, втридорога фрахтуя речные суда, чтобы успеть вывезти хотя бы частично и выборочно наиболее ценный товар. Наступило время легкой анархии, воровства и беззакония, каждый пытался выжить, каждый пытался минимизировать свои потери в кошельке и имуществе.

Ну а что делал я?

Правильно, вытолкал маленькую лодочку на водную гладь, взял спиннинг в руки и тихо предавался радости рыболовства, думы думая и пережевывая последние печальные новости.

Тут ведь какая штука вырисовывалась. У меня на руках новое имя, у меня на руках титул и чистая совесть перед новыми правителями. Для них я никто и звать меня никак. А старые? А старые скоро все умрут. Казнят Паскаля, вырежут практически все поголовье магов и защитников, хоть это и будет нелегко, но с опытом рыцарского ордена вполне реально. Наступит эра новых правителей, жизнь простых смертных на этом не закончится. Я вполне в силах уйти на покой, начав все с нуля, совершенно наплевав на обязательства и те надежды, которые возлагал на меня Финор. Да и собственно, не видел я выхода особого из всей этой ситуации. Кто я в конце концов? Миссия? Я же не могу по щелчку пальцев исправить весь этот бред. Но… Всегда есть какое-то внутреннее «но», так и у меня душа была не на месте.

Я хоть и потерял все свои труды и земли, но не мог просто так смотреть, как все это будет втоптано в грязь армейским сапогом. Было жалко, было банально жалко своих прошлых трудов, тех высот, которых добился местный народ, успевший поднять голову из беспросветной серости и грязи. Всего этого было жаль.

В очередной раз тяжело вздохнув, смотал снасти, вставил весла в уключины и неспешно погреб на своей лодчонке к берегу, где меня поджидал небольшой возок с лошадкой и хмурый в последнее время алхимик, все еще с обидой припоминающий мне свой полет из окна гостиницы.

На Нону мне было наплевать… Хотя нет, вру, конечно, была какая-то горечь и тоска в груди. Баронства было откровенно жаль, но больше всего сердце было не на месте при мыслях о Германе. Парень пропадет. Как сюзерен всех пяти баронств и формальный владетель всей этой земли, мальчишка огребет по полной, и ладно бы за дело, а то даже толком и пожить, повоевать не успел. Естественно, юношеский максимализм бурлил у него в одном месте ворохом надежд и чаяний, что все будет хорошо, только вот реальность, увы, куда как жестче и прозаичней детских фантазий.

Лодочка ткнулась носом в берег, и я, немножко напрягшись, вытянул ее поглубже на отмель, дабы ее не унесло. Рыбу я отпускал, так что, кинув на плечо снасти, уже через минуту грузился в повозку.

Был полдень, серость с неба разогнал прохладный ветерок, и хотя солнышко ярко блистало в голубом океане небосвода, под курточку уже приходилось поддевать что-нибудь, дабы не застудиться.

Потряслись по дороге в Касприв. В гостиницу не хотелось, Алю было все равно, где бродить, уткнувшись в книгу, ну а я решил проведать своего друга, мысли о котором не давали мне покоя. Де Мирт упрямо не желал слушать доводы разума, полностью игнорируя варианты с бегством. Явно дурное воспитание господина Ло сказывалось, маленькому монаху вообще все было до балды, он либо медитировал, либо колотил врагов своей «кий-йа» палкой. С графом и его ребятами я пока расстался, все же абстрагироваться полностью от творящейся вокруг вакханалии не стал. Вампиры в статусе разведгруппы у меня колесили по баронству, незримыми тенями выхватывая дополнительную информацию.

Именно благодаря гнезду вампиров я был предупрежден о новом акте марлезонского балета, а именно о группе посетителей, некогда моей вотчины, что инкогнито передвигались по глухим местам баронства.

Мак еще в утреннем мареве выцепил своим поисковиком легкие неверные тени в сопровождении меня любимого от города до нынешнего местоположения. Гости не спешили выходить на контакт, все было ненавязчиво, и если бы не Мак, я скорей всего даже бы не подозревал о ведущейся за мной уже который день подряд слежке.

Ну да, как не готовься, а когда тебе в твой открытый возок с одной из веток низко нависающего дерева грациозно спрыгивает черная пантера, увешанная грудой смертоносных мечей и кинжалов, волей-неволей, но вздрагиваешь.

Тихо, мягко, Аль даже не сразу осознал за чтением книги, что мы с ним приобрели нежданного пассажира, а слуга-извозчик, сидящий к нам спиной, так вообще не заметил этого.

– Добрый день, – поздоровался я, учтиво склонив голову.

– Эм-м-м… – Аль был тоже учтив до невозможности.

Смертельная грация необычайно подвижного и ладного тела, затянутого в черные одежды, прошитые вороненой проволокой с накладками стальных, также затемненных пластин, дышала смертельной опасностью. Глухая маска полностью скрывала лицо, оставляя нашему взору лишь блеск умных и не менее острых, чем её кинжалы, глаз. Впрочем, кинжалы практически сразу ушли в ножны, а фигура все так же молча продолжила внимательно изучать меня, взвешивая все мои достоинства и недостатки на весах незаурядного внутреннего интеллекта.

– Здравствуй, Ульрих. – Рука фигуры мягко потянула маску с лица, а мы с алхимиком как зачарованные смотрели, как переливом нефти с отблесками голубых искорок по плечам фигуры водопадом из-под ткани распадается грива черных волос, открывая нашему взору восхитительные черты нечеловечески красивого лица темной эльфийки.

– Вау. – Вслух огласил мои мысли молодой алхимик.

Это действительно было «Вау», и даже больше. Эльфийка была прекрасна, чего уж тут греха таить, и если виденные мной до этого льесальфы из дома Солнца вызывали своей красотой некий ореол холодной отчужденности, то прекрасная представительница дома Луны просто источала своим ликом жар потаенной агрессии, некий ореол эмоциональной несдержанности, сумбур пламени страстей.

Даже не знаю, как объяснить, какая-то мимическая предрасположенность была заключена в этой композиции, кричащая о том, что человек взрывоопасен.

– Позвольте представиться, господа. – У нее даже улыбка вышла насмешкой. – Тайшана, уполномоченный представитель народа дьесальфов, дома Луны в Финоре.

– Нам, думаю, лишний раз сотрясать воздух своими именами без надобности, – постарался я вернуть любезностью свою надменно вскинутую бровь. – Чем обязан визиту такого высокопоставленного должностного лица?

– Долгом перед отечеством. – Улыбка эльфийки была столь хищной, что захотелось волей-неволей отпрянуть от нее. – Или господин барон уже забыл договоренности?

– Господин барон не забыл. – Я сморщил нос, демонстрируя все свое глубинно-душевное «фи» вопросу, поднимаемому этим послом, посланцем, посланницей… – Однако же, сударыня, кардинальное изменение политической обстановки, а также то, что мои долги и проценты принадлежат не вам, позволяют мне вновь вернуться к вопросу, с которого мы собственно и начали диалог с вами. Вам лично какого хрена от меня надо?

Повисла недобрая тишина, нарушаемая лишь скрипом колес повозки да нервным сглатыванием кома в горле опешившего от моей наглости Аля.

– Весьма опрометчиво с вашей стороны, юноша, в подобном ключе начинать разговор с представителем дома Луны. – Рука женщины легла непринужденно, но недвусмысленно на рукоять кинжала.

– Думаете? – Ехидна во мне заставила меня расплыться во все свои семьдесят два зуба. – Адель, радость моя, у нас тут легкое недопонимание возникло, ты бы не посмотрела, чем можно помочь?

Адель посмотрела, отчего квелая лошадка, запряженная в возок, испуганно заржала, а бедный алхимик вжался в сидушку, пытаясь раствориться на месте вместе со своим балахоном.

– Даже так? – Ни грамма смущения и тем паче испуга не промелькнуло на лице темной эльфийки, когда нас обдало потусторонним холодом смерти и накрыло сумраком призрачной мглы. – Но дело в том, что ваш долг, сударь, передан мне господином Лауреканом, а вы, господин барон, тут и здесь, а не там и сейчас, именно на случай вот таких внезапных изменений политических обстановок, и иных форс-мажорных обстоятельств.

Вскинутая бровь на прекрасном лице госпожи Тайшаны ознаменовалась легким мерцающим светом небольшого кулона, появившегося у нее в руках, а также болезненным стоном призрака.

«Ульри-и-и-их, – простонала на ментальном уровне Адель. – Мне не подобраться к ней!»

– Занятно. – Я встрепенулся, направляя все мощности Мака на «скан» амулета в руках дьесальфы.

– Именно так, мой юный друг. – Амулет скрылся в одеждах так же внезапно, как и появился, развевая сумрак Адель и явно причиняя тем самым ей боль, отчего у меня выступила легкая испарина на лбу, все же я ожидал, что этот козырь будет куда большим аргументом в моей игре с эльфами. Она еще какое-то время буровила меня своими бездонными темными колодцами глаз, прежде чем продолжила свою речь. – Очевидное всем, барон, как правило, самое ошибочное. Насколько сильно вы цените свою свободу? Финор агонизирует, это факт, смена династии вопрос времени. Однако с позиции своего опыта мне кажется, что не все еще карты разыграны.

– Понимаю. – Я кивнул ее словам и своим мыслям, что хороводом кружились в голове.

– Что именно вы, сударь, понимаете? – Она слегка подалась вперед.

– Эльфийским домам невыгодны фанатики у трона, – озвучил я несказанное. – В опале окажутся все, даже льесальфы не смогут отсидеться, весь их многовековой труд по облагораживанию себя любимых на северной оконечности континента пойдет насмарку.

– Приятно видеть столь острый ум в столь юном теле. – Эльфийка тихо рассмеялась. – Сколько жизней у тебя уже, се’ньер, на счету?

– Сколько ни есть – все мои. – Сморщился я как от лимона. – Эльфийские дома вступят в эту войну?

– Эльфийские дома уже в этой войне. – Она пожала плечами. – Со мной сюда направлены два темных гранд-мастера. Тебе нужно объяснять, какого зверя мы выпустим на волю, если люди сами будут не в состоянии урегулировать вопрос с этим северным клочком земли?

– У тебя есть разрешение дома Солнца? – Я удивленно вскинул бровь. – Льесальфы разрешат мастерам Луны утопить тут все во тьме некротики?

– Именно. – Она кивнула моим словам. – Им не с руки кровью пачкаться перед человечеством, а дом Луны всегда был страшилкой для вашего племени.

Я откинулся на спинку сидушки, прикрывая ладонью глаза, как бы показывая, что мне нужна пауза для размышлений.

Хороший получается коленкор. Делай, что хочешь, костьми ложись, но спасай, выручай, иначе в дело войдут серьезные игроки. Даже представлять не хотелось, что некроманты могут сделать на богатой войной и смертью земле. Не хотелось… Но мозг упорно рисовал армии умертвий и еще чего похуже, победно шествующих по моим некогда землям.

– Ну да, как ты понимаешь, главный вопрос это даже не спасение короны Финора. – Эльфийка нарушила мой мыслительный процесс, томно потянувшись. – Наш уговор был в том, что ты вытянешь на встречу императора.

– Он далеко. – С нехорошим прищуром смерил я её кошачьи потягивания взглядом.

– Он ближе, чем ты думаешь, – перешла она на более серьезный тон. – Обстановка в самой империи более чем горяча, пользуясь здравым смыслом и трезвыми рассуждениями, можно смело предполагать, что победа здесь и сейчас, утверждение на троне молодого короля для империи важны как никогда, так как другого союзника им уже не найти.

– Он приедет сюда? – спросил и тут же кивнул сам себе я.

– Обязательно, – так же кивнула она. – И ты, мой юный друг, должен будешь организовать нам рандеву. Организовать тихо, незаметно, в отдалении и без огласки, а главное, не облажаться, ибо видят боги, если ты напортачишь, уже некому будет вытаскивать твою задницу из лап смерти. Я лично тебе гарантирую совершенно, вот совершенно не легкую и не быструю смерть.

– Как мило с вашей стороны, – невесело усмехнулся я.

– Думаешь? – Она рассмеялась. – Ну-ну…

Взгляд у нее получился острым и многообещающим.

– Не прощаюсь, барон. – Она грациозно встала. – А говорю до свидания, надеюсь на ваше благоразумие и здравый смысл.

Она соскользнула черной молнией в придорожные заросли, скрываясь из виду столь же стремительно, сколь и появилась, оставляя нас с алхимиком в подвешенно-взволнованном состоянии на обратном пути в Касприв.

– Ульрих, – нарушил наше молчание Аль уже в номере нашей гостиницы. – Это слишком сложно все, боюсь, тебе лучше бежать.

– Не бойся. – Я смерил его долгим тяжелым взглядом. – Наше время бояться уже закончилось, пусть теперь этим займутся другие.

– Но что ты можешь противопоставить целой армии мятежников? – Аль недоуменно уставился на меня. – Ты представляешь себе этот поток, всю эту армаду, что сейчас движется на нас?

– Что противопоставить? – Я улыбнулся. – Есть у меня кое-что, что я могу еще скрутить под нос всей этой нечисти.

Аль заозирался по сторонам, предчувствуя неладное и явно правильно улавливая мой взгляд.

– Что же это? – несколько затравленно спросил он.

– Ты. – Я расплылся в плотоядной улыбке. – Ты, мой друг, остановишь это вторжение.

* * *

Помню, в бытность свою молодую студенческую, когда сердце пылало страстью юношеского максимализма, когда принципиально важно было отморозить уши назло маме, не надев шапку, я выучил презабавный тезис, выхваченный мной из какой-то литературы, и звучал он, если память мне не изменяет, так…

Анархия – мать творчества. Освободившись от социального давления, люди, естественно, начинают изобретать и творить, искать красоту и разум, плодотворно сотрудничать. На удобренной почве даже из самых маленьких семян вырастают большие деревья с великолепными плодами.

Конечно, со временем и малой толикой жизненных «трендюлей», человек даже в полном отторжении социума приходит к мысли, что закон, он не только ограничивает тебя в праве крикнуть посреди площади в толпе дерзкое «пиписька!». Но так же еще и защищает тебя от того парня с палкой в руках, который не прочь «шандарахнуть» тебя от души в душу за душу, по-братски по горбу, только лишь за то, что ему показалось, в его больном воображении, что «пиписькой» ты назвал именно его.

Мы законами ограждаем себя от себе подобных, ибо каждый в душе помнит и знает, Homo homini lupus est, человек человеку волк.

Вот она мать творчества и «вытворячества» в полной своей красе, вот они семена сотрудничества и изобретательства в действии, вот они чудесные деревья с плодами. Город захлестнул разбой, убийства и простое аморальное насилие сильнейшего кулаком к слабейшему по нисходящей далее.

Прогнозируемое беззаконие, наибогатейшие купцы с личной гвардией ушли, а на тех, кто попроще, накинулись, словно стая волков, «дербаня» их в клочья, и главное, кто? Правильно, бывшие защитники отечества, те, у кого было оружие под рукой, те, кто первыми узнал, что власть меняется, что предъявить им уже нечего, но зато есть возможность отличиться перед новыми хозяевами.

Бывшие регуляры короны, часть гвардейцев от северных баронств, неслабая такая волна мародеров и дезертиров как по команде в одночасье принялись грабить Касприв, переворачивая его вверх дном, учиняя дебоши и поджоги, впадая в непотребное пьянство.

– Они же давали клятву королю! – Герман, позвякивая доспехом, нарезал круги по главному штабному шатру, мешая мне с Алем корпеть над формулами и книгами, так как небезосновательно опасаясь разбойников, мы переехали в лагерь легиона, все еще остающийся оплотом порядка в море хаоса и всеобщей вакханалии упадка духа. – Эти солдаты еще вчера защищали нас своей грудью и своей кровью, еще вчера мы, благородные, держали их в своих замках, доверяя честь своей семьи! Мы верили им! И что теперь?! Как это вообще возможно?!

– Пора цветения трав, когда поет иволга и склоны гор одеваются в зеленый наряд, – это обманчивая видимость нашего мира. Когда деревья обронят в воду листву, и скалы будут стоять оголенными, тогда людскому взору воистину явится доподлинное естество Неба и Земли. – Важно и, возможно даже, по существу ответствовал ему господин Ло, сидя в медитативной позе и не открывая глаз.

– А? – Герман запнулся на шаге, пытаясь понять непонятное, объять разумом необъятное.

– Он говорит. – Граф Десмос, недавно вернувшийся со своими ребятами в лагерь, разливал по бокалам различные вина, подолгу останавливаясь у початых бутылок, чтобы втянуть своим усовершенствованным обонянием нераскрытые грани винных букетов. – Срывая с людей маски человечности, будь готов к тому, что у некоторых это были на самом деле намордники.

– Что? – Герман де Мирт в еще большей озадаченности зашарил взглядом по всем присутствующим.

– Страха «нема» у холуёв. – «Чвиркая» правильным камнем по лезвию меча, свою лепту в воспитание молодежи внес Семьдесят Третий, наш верховноглавнокомандующий всем легионом.

– Они же клялись… Они же служили с нами все вместе… – Герман устало опустил плечи.

– Мальчик мой, нам нечем платить по счетам их надежд на то, что в будущем им будет жалованье, теплая койка и положенный обед. – Рыжебородый барон Кемгербальд сидел за шахматной доской напротив барона Пиксквара, последнего, вокруг которого еще держался костяк гвардии, вернее все, что от нее осталось.

– Ульрих! – Затюканный нравоучениями герцог де Мирт повернулся в мою сторону, видимо ища хоть с моей стороны какой-то моральной поддержки в своем неверии в истинную суть вещей. – Ты-то чего молчишь?!

– А что я могу сказать? – Я устало потянулся, вновь возвращаясь к алхимику и тому труду, который мы с ним на пару сейчас выводили уже второй день кряду на бумагах, а вечерами в моей переносной лаборатории. – Это даже хорошо.

– Хорошо?! – У Германа отвалилась челюсть от моих слов.

Господин Ло слегка приоткрыл заинтересованно один глаз, а граф Десмос и господа бароны соизволили повернуться в мою сторону, в то время как со стороны Семьдесят Третьего послышался ехидный смешок.

– Определенно неплохо. – Пожимаю плечами, не отрываясь от дел. – Ведь на месте города могли быть мы с вами, господа, не кинься вся эта сволочь грабить город, она бы изрядно поистрепала нас, а как вы понимаете, мы сейчас не в том положении, где стоит еще и на эту проказу кидать головы своих людей.

– Ну, так-то да, – задумчиво за всех выдал барон Кемгербальд. – Мы успели вывезти семьи, успели собрать всех в единый кулак и даже времени у наших солдат еще в запасе перед смертью, неделя по прикидкам разведки. Вроде как отдохнем…

– Это конец, – безжизненным голосом, полным пессимизма, наконец, подвел черту де Мирт. – Мы все уже мертвы, господа.

Повисла тяжелая пауза, каждый из присутствующих потупил взгляд, уходя в свои мысли и внутренние переживания.

– Я жил неправедной жизнью, но видят боги, в вашей компании, мои друзья, я с легкостью приму смерть в бою! – Граф Десмос первым нарушил тишину, салютуя собравшимся бокалом с вином.

– Это будет славная битва, и нет большей чести для воина, чем встретить смерть в сражении. – Кивнул лысым черепом монах.

– Никто никогда не скажет, что фамилии баронов севера запятнали себя трусостью, – впервые подал голос Пиксквар. – Все, кто останутся с нами до конца.

– А легиону, собственно, и деваться некуда. – Шмыгнул носом Семьдесят Третий. – Однако же помирать, я думаю, нам еще рановато.

– Благодарю вас, капитан. – Герман, наконец, угомонился, тяжко опускаясь в кресло и обхватывая голову руками. – Но я уже понял, что надежды нет, а чудес не бывает.

– Значит, вашбродь, вы неправильно поняли. – Семьдесят Третий повел своими могучими плечами.

Народ в походном шатре заерзал на местах, поворачиваясь к легионеру и устремляя на него пристальные взгляды.

– О чем вы, сударь? – первым сформировал общий вопрос граф Десмос.

– О нем, естественно. – Семьдесят Третий без лукавства ткнул своим здоровенным пальцем в мою притихшую у стола тушку. – Я под его командованием раз десять попрощался с жизнью, и каждый раз он вытаскивал меня и моих парней.

– Хм. – Вампир задумчиво потер переносицу. – А ведь и вправду, что-то наш юный друг без меры тих. Поначалу, конечно, ходил, бурчал, кое-какие безобразия «поучинил», а сейчас притих и как всегда бумажки чернилами пачкает.

– Вот и я, зная господина барона не понаслышке, думаю, что не все так плохо, как могло бы показаться, – улыбнулся легионер. – Думаю, этот козырь короны еще не отыграл своей партии.

Я тяжело смерил его взглядом. Этот здоровяк всегда вызывал интерес, слишком он хорош для простого каторжника, слишком умен, хоть и пытается иной раз казаться глупее, чем он есть. Нет, определенно надо будет поковыряться в его папке с личным делом.

– Господа. – Я тяжело вздохнул, откидываясь на спинку стула и отвлекаясь от своих с алхимиком трудов. – Проблемы у короны колоссальные, ситуация у нас просто катастрофичная, однако же ряд решений…

Я замолчал, еще раз в мыслях прокручивая свой план действий и невольно печально качая головой.

– Ряд решений, – мой взгляд встретился с умным, оценивающим взглядом алхимика, – был принят мной и целиком и полностью возлагается на мою совесть и мою ответственность.

– О чем вы, мой юный друг? – Олаф Кемгербальд задумчиво поглаживал свою рыжую бороду.

– Я остановлю армию мятежников. – Мне пришлось каждого из присутствующих обвести взглядом. – Но никто и никогда не должен узнать, как я это сделал, и еще, я очень ваш попрошу, вы все должны четко и ясно для себя уяснить одну вещь.

– Какую, Улич? – спросил Герман.

– Ульрих фон Рингмар-Когдейр умер больше года назад. – Я, предупреждая вопросы и слова, поднял руку, останавливая всех. – Это вы должны выучить назубок, меня здесь не было, нет и не будет.

– Что от нас потребуется? – первым на деловой лад переключился Кемгербальд.

– Ваши маги-защитники. – Я задумчиво побарабанил пальцами по столу. – Умоляйте, подкупайте своих старых пердунов, но они должны будут явиться ко мне все как один, причем сегодня же, насколько я знаю, они все в лагере. Ну и не мешайтесь, я с графом Десмосом немного попутешествую по баронствам. Мне нужны будут организованные стоянки в некоторых обозначенных точках на ваших землях с кое-каким добром. Естественно, проводники, ну и порядок за спиной. Всех дезертиров передушить и перевешать на деревьях, они уже, господа, ваша проблема.

Как известно, надежда умирает последней, однако же огонек этого неловкого и глупого чувства я, похоже, посеял в умы и сердца своих собратьев по несчастью. Но кто бы дал это чувство мне? Да, есть план, да, есть цель, но поверьте, когда от плана и конечной цели руки холодеют и мурашки бегут по спине, в душе ой как погано, а уж речи о светлых и радужных чувствах и намеком не приплывало.

Старикам-защитникам я тоже настроение задал, и, как говорится, задал на славу. Не были бы они седыми, думаю, все как один вышли бы от меня белее мела. Почему? Да потому, что я им так и сказал, мыльте попы, господа, у вас в гостях команда темной лиги, и коли здесь и сейчас все в один миг не станет ой как замечательно, господа некроманты устроят всем полный «экстерминатус», а стало быть, защитникам нужно скидывать портки, для знакомства прогибаясь, либо же сдувать пыль со своих доспехов и точить клинки, дабы быть во всеоружии.

– Что ты задумал, сынок? – из всех стариков лишь Альфред Лин не постеснялся остаться со мной тет-а-тет, видимо памятуя о нашей с ним старинной дружбе.

– Спасу корону и северные баронства. – Я устало потер виски пальцами. – Возьму очередной грех на душу, утоплю в крови тысячи и тысячи людей. В общем, все как всегда, знаешь, это завидное постоянство какое-то.

– Ты не сказал, откуда у тебя информация о некромантах. – Он не смотрел на меня, похоже, просто проговаривал свои мысли вслух. – Но куда важней все же будет знание, по чью душу они сюда пришли и с чьего согласия.

– Это уже высокие материи, защитник. – Я предупреждающе посмотрел на него, постаравшись говорить достаточно холодным тоном. – Поверь, от многих знаний многие печали.

Не знаю, понял ли он меня верно, ну да по большому счету плевать. Защитники должны найти некромантов и в случае жесткой конфронтации, если не изничтожить супостатов, то по крайней мере хоть какое-то время деблокировать их.

Теперь же собственно о плане. О его нелегком решении.

Межзвездное вещество, самое распространенное состояние вещества во Вселенной. Красиво звучит? Туманности, звезды, атмосферы планет, все это, ребята и девчата, одно из четырех агрегатных состояний бытия, сущности материи. Ну, кто назовет это слово из трех букв?

Фу, такие слова называть.

Лично я имел в виду газ.

Мой друг алхимик очень ловко манипулировал данной субстанцией, что не могло не навести меня на мысли о столь недооцененном веществе в этом мире. Нет, мне не нужно топливо, нет, я не буду использовать его в производственных либо медицинских отраслях, здесь и сейчас мне нужно оружие массового поражения.

Исторически у меня на родине принято считать, что впервые использовать данное состояние природы в военных целях придумала Германия в Первую мировую войну, и, надо сказать, в какой-то мере небезосновательно. Однако же по факту первыми «пошутили» в те времена французы. В 1914 году они кидались в немцев гранатами, наполненными этилбромацетатом, то бишь слезоточивым газом, отчего почтенные бюргеры были, надо сказать, не в восторге. Впрочем, это явно навело их на мысли, и уже через пару месяцев немцы «шпуляли» газовыми снарядами в англичан, а ближе к зиме встретили русских.

Встреча эта состоялась, если я еще что-то помню из истории, где-то в Польше. Ну а что тут странного? Русские и немцы фигачат друг друга в Польше. Как говорится, место встречи изменить нельзя. Ну и собственно, как всегда, на этих дружеских раутах между сборными России и Германии победил некий «воевода Мороз», выступавший на стороне русских, так как из-за низких температур отравляющие вещества быстро замерзали, не успевая превратиться в облако и окутать позиции противника.

Однако немцы народ упорный, педантичный и так просто не бросающий дело на полпути. Еще немного потренировавшись на французах, они опять «достебались» до русских в крепости Осовец, где в итоге контратака обезображенных, посиневших, с облезающей кожей на лицах солдат была названа в европейской историографии как «Атака мертвецов».

Изуродованные химснарядами русские повергали в панику и шок германских солдат. По воспоминаниям и записям историков, в радиусе двенадцати километров от места баталии были зафиксированы случаи тяжелейших отравлений. Все живое погибло, было отравлено, газ застаивался в лесу и около водных рвов, вся зелень в крепости и в ближайшем районе была уничтожена, листья на деревьях пожелтели, свернулись и опали, трава почернела и легла на землю.

Все медные предметы на плацдарме крепости – части орудий и снарядов, умывальники, баки и прочее – покрылись толстым слоем окиси хлора; предметы продовольствия, хранящиеся без герметической укупорки, – мясо, масло, сало, овощи, оказались отравленными и непригодными для употребления.

Но это история, а здесь и сейчас у меня был под рукой только «щуплотелый» паренек, недоучка магической академии, хотя, надо отдать ему должное, гениальный химик по призванию. Вся моя надежда, ну и мои думы тяжкие.

Аль выдавал мне наработки своей профессии, на коленке в полевых условиях монтируя с моей помощью перегонные кубы из меди, собирая различные ингредиенты и проводя один за другим процесс по изготовлению отравляющих веществ на мой суд.

В этом деле я проигрывал безоговорочно алхимику, ибо моих знаний создании смертоносного яда было явно недостаточно. На себя я лишь решил взять концепцию и проработку применения этого оружия, так сказать доставка от отправителя к получателю.

Что я делал? Ничего, чего бы уже ни применял. Наработка по бомбам с кое-какими выкладками уже есть, так что основа была, осталось лишь произвести расчет, как мне под давлением закачать в снаряды энный объем отравляющего газа.

Прямой конфронтации с противником мне не надо, а вот удаленный, можно даже сказать, диверсионный ход войны это и есть то, на чем я строил весь расчет. Мины, ловушки, все это необходимо разместить, замаскировав на пути следования неприятеля. Ну да, было гладко на бумаге, да забыли про овраги, а по ним – ходить, прогнозы одно, а вот как оно там по факту сложится в будущем, это уже только время покажет.

* * *

Альфред Лин шел неспешно, однако же среди прочих равных стариков-защитников именно он немного выбивался вперед, отчего складывалось впечатление, что старый ворчун возглавлял четверку магов, ковыляющих по поросшему разнотравьем заброшенному полю, к виднеющейся чуть впереди, на кромке лесной чащи, заброшенной хижине.

Неблизкий путь им пришлось совершить от Касприва, однако же и промедления не возникло, так как информация была пугающей, а после ментального скана и раскинутых совместными усилиями градационно-опознавательных заклинаний поиска подтвердились опасения по стягиванию некротических эманаций к определенной точке на охраняемой ими территории, других вариантов уже не было.

Многим, да что там говорить, большинству казалось, что защитники, состоящие сплошь и рядом из стариков магической академии, это скорее ссылка и списание человека за немощью лет. Однако же столь глупое мышление свойственно лишь горячей молодости, тогда как человек мыслящий способен понять то, какой грандиозный опыт был за плечами этих пенсионеров, этих мастодонтов, хлебнувших на своем веку в достатке разносолов от матушки судьбы.

Впрочем, насмешкой бога может быть и то, что для применения скопленного за годы жизни опыта необходим тоже определенный опыт, и он, конечно, хорош, весьма полезным багажом тянется за человеком, если, конечно, за него не переплатили больше, чем он того заслуживает.

Альфред Лин не считал себя опытнее своих коллег по части высокого магического искусства, тот же «седобородец» Руперт Нонстог, защитник Гердскольдов, имел в активе куда как больше трудов в прикладной магии за его именем, но вот чего Лину было не занимать, так это жизненной изворотливости и способности кожей и кое-чем еще чуять беду.

А то, что быть беде, Альфред не сомневался ни секунды, с тех пор как из столицы пришла директива встретить и оказать содействие безвременно почившему и до скрежета зубов известного ему барона Рингмарского.

Лин слегка замедлил шаг, в какой-то момент полностью остановившись, так как опередил уже порядочно своих коллег, с тоской и печалью взирая на подол вымоченной росой мантии, что, напитав влагу трав, липла теперь при ходьбе к ногам.

Сплетя малую воздушную руну Ар в композитном соединении с узлом контроля огненных стихий, старик с удовольствием ощутил поток приятного горячего воздуха, что начал обдувать его ноги, пока остальные маги неспешно нагоняли его.

Старого защитника не пугала война, старого защитника не пугала кровавая кутерьма среди мечущегося в кровавой лихорадке народа, что вдруг решил в одну минуту свергнуть устои и принципы государственности, поправ ногами многовековую династию финорских королей. Все это уже под тем или иным соусом старый маг видел, это как бы подавалось к обеденному столу за долгие годы его жизни. Да, было и так, было и вот так, иногда даже бывало и иначе, только вот суть от этого не менялась.

Предательство, обида, ложь, щепотка денег и власти, для остроты момента можно добавить любви, веры в правое дело, все это кипит и бурлит в котле человеческих судеб, иногда переваливаясь через край кроваво-красной пеной, когда температура накала возрастает, но вот как в той поговорке про ложку дегтя, есть кое-что на этом свете, чего допускать нельзя, есть один ингредиент, от которого, Лин считал, будет несладко никому из поваров, приложивших руку к этой каше.

Черная магия.

Произнеся мысленно два этих слова, старик скривился, словно проглотил разом половину лимона. Видал он пару раз применение, а также последствия применения некротики среди людей. Чего уж греха таить, пару раз и сам прикладывался по нужде к деструктивным потокам энергии, только вот что он четко знал, так это то, что если в дело вступят мастера темного искусства, то мир ужаснется масштабности катастрофы, которую допустил, а вся та кровь, что послужила наваром для людских страстей, будет жиденьким бульончиком по сравнению с гущей могильной гнили, что захлестнет всех без разбора, сметая на своем пути и правых и виноватых.

– Ну что, Альфи? – проскрипел вороном Нонстог, первым равняясь со стариком.

– Здесь. – Лин извлек из кармана мантии вязанку мигающих амулетов, поводив над ними рукой, чтобы привести в порядок следящие плетения, выровняв их поля соприкосновений. – Сейчас дождемся Гаспара с Йормунгом, дальше идем по-боевому.

Нонстог и Лин были обычными жителями средней полосы короны, оба и в молодые годы не отличались высоким ростом, то вот последние два защитника были, что называется, противоположностями во плоти.

Йормунг Рьёнги внушал фигурой уважение даже по прошествии лет. Защитник Кемгербальдов выглядел не как убеленный сединами чародей, а скорее как просоленный и высушенный ветрами старый морской волк, которым он и являлся. Рьёнги был валлонгером, это северная народность с Диких островов, формально их причисляли к пиктам, что «голозадыми» бегали по бескрайним лесам, но по факту валлонгеры были чужды всем и каждому, что периодически и доказывали разбойничьими набегами на своих кораблях, огнем и мечом проходясь как по селениям пиктов-приморов, так и по северным баронствам Финора.

Свой путь мага этот северянин начал, когда его соплеменники осадили один из портов Кемгербальдов, где еще четырнадцатилетним гребцом тогда еще юный здоровяк разбойник был пленен далеким прапрапредком нынешнего барона Олафа Кемгербальда.

Ну а Гаспар Халим Юсур был вообще родом с таких глубин халифатов, что даже немногие из тех же обитателей халифатов могли похвастаться знанием того султаната, под флагом которого был рожден маленький и черный как смоль старичок, что теперь являлся по странной прихоти судьбы защитником баронства Пиксквар.

– Ну и хрена встали? – Зло сплюнул на землю Рьёнги, перебрасывая с одного плеча на другое здоровенную секиру с привязанным к рукояти за каким-то лешим отрезанным медвежьим ухом. – Я за годы жизни, сто раз оплывал на своем драккаре весь этот мир по кругу солнца и обратно, но за проклятые двести и пятьдесят лет еще ни разу и половины того пути, что сегодня прошлепали своими ногами, не прошел.

– Помолчи, водоплавающий. – Махнул на него рукой Лин, поворачиваясь к Гаспару. – Уважаемый Халим Юсур, сейчас немного не время разводить политесы, так что давай сразу определимся, ты – поганый южанин, а у вас на вашем поганом юге полно скрывающихся поганых темных магов.

– Альфи! – Осуждающе вскинул брови Нонстог от слов своего старого друга.

– Да плевать. – Устало махнул рукой маленький Гаспар. – Если и вправду отбросить политесы, из нас четверых более или менее бодался лбами в открытую с темными только я.

– Нужны дельные предложения по факту боевых действий против тех, кто засел в том доме, – вклинился по-быстрому Нонстог, пока Лин в очередной раз не принялся в красках обругивать всех и каждого, кого только мог разглядеть через прищур подслеповатых глаз.

– Ну, во-первых, дойти наконец-то, – устало покряхтев, выдал Халим Юсур. – Во-вторых, присесть и попить водички, а уж там поглядим, чего да как.

– Охренительная тактика, – расхохотался северянин. – Разрушай, властвуй, сядь, посиди, на вот водички попей!

– Парни. – Примирительно поднял раскрытыми ладонями руки Гаспар. – Я все понимаю, война, запрещенная магия, ответственность, но и вы подумайте, кого мы там встретим?

– Два злобных ублюдка-отступника! – процедил сквозь зубы Лин.

– Темные отродья бездны! – сверкнул глазами Рьёнги.

– Гранд-мастера некроманты, – задумчиво потер подбородок Нонстог.

– Вот! – Радостно воздел к небу палец Гаспар, акцентируя внимание на словах Руперта.

– Что вот? – переспросил Йормунг пару раз под жалобный хруст суставов коленей, присев и встав, чтобы не гудели ноги, отчего у него, правда, тут же поплыли зеленые круги перед глазами.

– Гранд-мастера! – Гаспар обвел всех взглядом. – Ну же, включите головы, как, по-вашему, сколько лет надо, чтобы заработать такой титул в магическом ремесле?

– Эм-м-м… – растерянно протянул Нонстог.

– Тьфу ты! – досадливо сплюнул Рьёнги. – Нахрена, спрашивается, секиру тащил?

– Нам-то, собственно, что надо от них? – Хитровато прищурился Гаспар. – Посидеть, покараулить, ну и уже когда по факту все прояснится, решить вопрос. В данную, конкретную секунду, надеюсь, ни у кого нет желания кидаться молниями?

При последних словах три пары глаз с осуждением уставились на Альфреда Лина.

– Чего вам?! – тут же зашипел змеей Лин. – И нечего на меня так пялиться! Я, между прочим, сдержанней вас всех тут, вместе взятых!

– Ты смотри мне… сдержанный наш… – Смерил его тяжелым взглядом северянин. – Яйца откручу, если еще за выслугой лет сами не отпали, будешь там пырхать сверх меры.

– Ой, да идите вы! – фыркнул старый маг под осуждающие взгляды коллег.

И они пошли все, потихонечку, полегонечку закончили поле, обошли покосившийся тын, немного пошмыгали носами на небольшой тропинке-протоптыше, рассматривая сизый тоненький дымок, идущий из сложенной диким камнем печной трубы покосившегося домика.

– Кхе-кхе! – подал голос Руперт Нонстог, когда их бравый штурмовой отряд, наконец, оказался перед номинальной калиткой этой не очень презентабельной загородной виллы. – Эй… Есть кто?!

– Ой! – раздался голос от покосившегося дворового навеса. – Апри, гляди, какие видные мужчины-то к нам в гости пожаловали!

– Ох, и вправду, Мила! – раздался в ответ первому голосу второй от входа в дом. – А чегой-то мы, нерадивые, гостей-то с тобой не привечаем?

– Так, мальчики! – На стариков из-под навеса выскочила сухонькая старушка с полотенчиком через плечо и в фартучке. – Заходим-заходим, не стесняемся, «секирдос» свой, здоровяк, у поленницы оставляй, моем руки, сейчас, стало быть, завтракать будем.

– А мы это, стало быть, того… – глубокомысленно изрек Альфред Лин.

– Ну а как же? – Хохотнула от порога вторая старушка, появляясь из глубин дома. – Вот покушаем, чаёчку-то попьем, а потом и этого, и того, и меня, стало быть, и тебя, все как у людей!

* * *

Долго ли коротко, но время «икс» наступило. Пора мне браться за свое черное дело, и, как говорится, счастливо оставаться.

Особых прощаний и длинных заумных совещаний не проводили. Собственно потому, что говорить не о чем было, да и время поджимало. Бароны с Германом и Ло оставались с последними преданными им людьми под Каспривом, стягиваясь к Лисьему протекторатом к Ноне. Дабы оттуда огрызаться по разрозненным группировкам мародерствующих солдат, да хоть как-то держать руку на пульсе событий, пусть и номинально, но представляя пока еще законную власть на северных землях. Мне же с вампирами и хмурым алхимиком предстояло на четырех телегах колесить по землям, таща за собой огромные концентраты сжиженного газа, вздрагивая всем телом на малейшей кочке, в дополнение трясясь над хрупкими колбами переносной лаборатории.

Время не ждет.

Пять дней форы, где примерно сутки сразу минусом уходят на дороги и подготовительные работы. Небо за это время успело посмурнеть, наливаясь серостью и заволакивая небо непролазными лоскутами из косматой ваты облаков, воздух резко просел по температуре, еще не уходя в минус, но заставляя краснеть носы и уши при порывах уже неласкового, а скорее злого ветерка.

Осень. Вернее, северное предзимье, когда листва на деревьях за неделю из радующей изумрудной шапки превращается в красно-желтую огненную массу шелестящего моря, взметаемого ввысь с земли мощными рывками порывистых ветров.

Цок-цок затюкали лошадки подковками по дорожкам и тропкам, мы уходили на северо-восток, встречать гостей, меняясь лицами в тон серому небу предвестнику долгой зимы.

Первым пунктом нашего рандеву была излучина реки Быстрой, что причудливым изгибом выбивала удобный брод меж двух вершин покатых холмов, где, по нашим прикидкам, должен был форсировать водную преграду один из стальных кулаков мятежных рыцарей. Добрались без приключений, вампиры раскинулись широким дозором, задолго предупреждая нас о конных разъездах противника. Лошадок стреножить, лопаты в зубы и аккуратно приподнимая дерн, дабы вернуть его потом на место, квадратно-гнездовым способом закладываем целую гирлянду статичных кувшинов бомб, так как готовые плетения насыщать не рекомендовалось из-за способности бестиаров нутром чуять магические эманации. Это, кстати, было самым слабым звеном плана, я доподлинно не знал всех способностей борцов с нечистью, а потому приходилось рисковать, а риск дело слепого случая, слишком большая градация переменных и непостоянных, однако же и пути назад больше нет.

* * *

Теус Ван Корс был из древнейшего, но как это обычно и водится беднейшего рыцарского рода восточных земных наделов, что в графстве Реуса. Будучи еще молодым безусым оруженосцем, он, частенько начищая до блеска сапоги своего протектора рыцаря, с потаенной тоской и темной патокой зависти в душе посматривал на земельную аристократию баронов.

В четырнадцать лет Теусу, уже с топором и щитом на спине, пришлось лезть по лестнице на крепостную стену одного из дворцов халифата, лишь для того, чтобы подтвердить свое право на титул и заработать на покупку рыцарских шпор. Ибо его фамильные шпоры заложил ростовщику еще его отец, дабы купить младшему сыну пегую доходягу лошадку, так как рыцарь без коня не рыцарь.

И вот где справедливость, спрашивается? Он, сызмальста проливающий свою кровь и пот, вынужден был мыкаться по гарнизонам и казармам, в то время как на голову меньше родом земельники бароны и даже мелкопоместные сквайры набивали пузо, день ото дня жирея и богатея, в то время как верные воины короны закладывали последнее, что имели за душой.

Конечно, он поддержал восстание, конечно, человек, служивший родине не один десяток лет, не мог не мучиться душой от свершаемого. Но и жить прежней жизнью, не в состоянии прокормить себя и свою семью, он больше не мог.

Сегодня, здесь и сейчас много было таких. Кто-то, как и он, был потомственным рыцарем, кто-то только начинал династию, получив рыцаря, дослужившись чином и рангом в рядах армии, а кто-то…

…Ван Корс, поморщившись, сместил взор чуть в сторону, где во главе колонны обособленной группой в количестве пяти человек гарцевали на своих красавцах тяжах закованные с ног до головы бестиары.

Вот именно их Теус и не понимал. Чем руководствуются магистры ордена? Неужели у ордена земель мало? Или, может, чинами и званиями, кого король обидел? Все у них есть. Этот орден и его члены братства никогда не испытывали нужды ни в чем, однако же…

– Сер Ван Корс. – Один из бестиаров повернулся в седле, обращая свой взор на командира их экспедиции. – Мы уже битых полдня смотрим на эту поганую речушку и все никак не перейдем брод, в чем задержка?

– Не стоит пороть горячки. – Теус был опытным солдатом и вполне заслуженно командовал восточным трехтысячным корпусом мятежников, а потому не спешил форсировать события, так как уже успел в мелких стычках за летнюю кампанию по достоинству оценить выучку и мастерство северных воителей-легионеров.

– Боги небесные! – Вскинулся еще один бестиар, запрокидывая голову и глухо смеясь за глухим забралом своего шлема. – Мы, в сопровождении трех тысяч солдат, идем на соединение с западной группировкой войск, поддерживаемые с севера армадой пиктов, стоим и боимся перейти ручеек, потому что наш бравый командующий не желает горячиться! Полноте, сер рыцарь! Север уже наш, и только глупцы бы полные осмелились в этом мире бросить вызов нашей силе!

– Переправляемся, – лаконично и несколько зло бросил Теус адъютантам, сорвавшимся с места в карьер, дабы разнести воинству на привале начало маршевых действий.

* * *

Я находился южнее речного плеса, на котором шла переправа мятежников, примерно в трех километрах пути, так как только отсюда я мог через подзорную трубу в безопасности наблюдать за этим, несколько устрашающим действием. Армия неприятеля, вернее одна из её частей, подошла прогнозируемо в срок, по данным моей разведки.

Вампиры в этом плане отрабатывали на сто процентов, быстрые, незримо неуловимые, действующие группой с бонусом мыслеречи в своей стае, они легко путали следы и оставались невидимыми для передвигающейся громады военной машины.

Ну что же, время пошло. Пешие, конные, с караулами и разъездами, но потихоньку переправа шла своим чередом, кто бы ни командовал этой группировкой войск, он не торопился, не растягивался, делал все по уму и с расстановкой, даже вечно отстающий обоз фуражиров не бросил, поджидая его и выставляя отряды охранения.

Впрочем, это даже на руку, все же не хотелось бы оставлять в тылу пусть даже и малый воинский контингент мятежа.

Время медленными песчинками растянулось в вечность, оставляя меня с моими мыслями наедине, так как для финального штришка картины мне здесь более никто не был нужен, а потому телеги уже как сутки укатили в противоположную сторону, к условному месту следующей диспозиции врага.

Время ожидания и нервов, натянутых струной, хорошо хоть бутербродов набрал с запасом, так как доподлинно известно, ничего так не успокаивает организм, как набитый до отказа вкусняшками желудок.

Укрывшись от ветерка между двух кочек, поросших высокой и уже пожухлой, сухой травой, тупо пялился на бегущие по небосводу облака, думы думая о судьбе, о жизни своей молодецкой, удалой.

Что вообще меня ждет? Ведь когда-то это все закончится, когда-нибудь я смогу быть не в центре каких-то событий? Просто быть, не встревая, не попадая и не получая целой вереницей чехарду немыслимо нелепых событий.

Странно, но я снова и снова ловил себя на мысли, что мне уже не страшно то, что я собирался совершить. Убийство живого человека для меня вдруг стало обыденностью, каким-то банальным разменом в пользу того или иного интереса. Когда? Когда я потерял налет цивилизации, когда успел принять правила игры большой политики и принцип размена меньших чисел, за которыми кроется человеческая жизнь?

Черт его знает.

Облака успокоили мысли и сердце, и, как следствие я заснул, проблуждав в царстве сна часа три-четыре, что хоть как-то помогло мне скоротать время до вечера. Вновь следил за противником, жевал бутерброды. Было как-то тоскливо и одиноко валяться в кустах, перебирая в голове по сотне тысяч всевозможных мыслей, нелепостей, перескакивая с пустого на порожнее.

Впрочем, как ни мучилась, а легко померла. Небо окрасилось пунцовым светом, сверху поддавливаемое темнотой с красивой алмазной крошкой россыпи звезд. Как же прекрасен мир, как же восхитительно совершенно все в нем, и какие же мы все люди… своеобразные.

Развязав тесемки заплечного мешка, извлек наружу рыбью голову из серебристого металла, что холодными линзами в какой-то насмешке уставилась холодно на меня, буровя бликами линз глаз. Ох уж, Альфред, ты хоть за любовью шел через принципы и жизни, а я для чего? Для чего, за что, почему я делаю то, что делаю, а не иду своей дорогой?

Скинув плащ, оставляю рюкзак, под мышку шлем, по карманам газовые шарики в желатиновых полупрозрачных контейнерах, что лопаются от малейшего нажима и удара. Пора, время вышло быть белым и пушистым, теперь время тяжелых решений и тяжелых камней на душе.

Пора.

На подступах к вставшему на ночевку военному лагерю трижды вычленял с помощью Мака дозоры и секреты, забрасывая их газовыми шарами и не отвлекаясь на проверку того, что стало с людьми, затаившимися во тьме, призванными сегодня защитить остальных от возможного нападения.

Никто никого не спасет, никто никого не предупредит, здесь и сейчас, сегодня в ночи лишь смерть и судороги агонизирующей жизни, все, что я могу дать, все, на что способна обезличенная серебряным шлемом смерть.

Я вошел в лагерь с юга, ветер, как и предполагалось, шел от воды, нагнетая слабую дымку промозглого тумана, руки тряслись от волнения, но плетения нити магических активаторов я подобно спруту щупальца раскинул менее чем за минуту, лишь на секунду помедлив с запуском команды к действию.

Пух! Глухо и мягко взвился в ночное небо первый гейзер выбившейся из-под земли мощной газовой струей, раскрашенный от света кострищ в зеленовато-голубые тона. Пух! Буквально тут же достигнув точки кипения, взметая куски земли, в небо взвился следующий гриб смертельной отравы. Пух! Пух! Пух! Комки земли полетели вверх и в стороны, крики испуга и недоумения, вскинувшиеся люди, паника среди стреноженных лошадей.

Не стой, не смотри, иди, только вперед! Как заведенный шептал я себе, наблюдая за тем, как многотысячное людское море завертелось паническими волнами, как толпа еще живых в недоумении вскакивала, хватаясь за оружие в поисках незримого врага.

Пух! И еще, и снова, заклинание-сеть совместно с моим движением находило все новые и новые скрытые под землей кувшины смертельного концентрата. Оно заставляло вскипать яд в закрытых сосудах, отчего они смертельными перезрелыми спорами взрывались, выбрасывая в воздух сотни литров тяжелейшей смертельной дряни, что туманной взвесью медленно заключало в тиски погибели обреченное на смерть воинство неприятеля.

– Там!

– Вон!

– Смотрите!

– О боги, кто это!?

Заметили меня среди паники и бессмысленных метаний, когда мне удалось добраться практически до центра ночной стоянки. Естественно, полетели стрелы и копья, кто-то даже попытался взять на мечи, впрочем, бессмысленная трата времени, я словно автомат кидал во все стороны газовые шары, не забывая двигаться вперед, так как начатое должно завершиться, или и начинать все это не стоило.

Жуткий кашель и хрип, крики откровенного ужаса…

Бам! От удара в шлем меня крутануло на месте, сбивая с ног.

Твою ж!.. Что это было?! Взгляд тут же услужливо выцепил следующий воткнувшийся рядом в землю цельнометаллический арбалетный болт, покрытый причудливой вязью и напитанный магической силой!

Бестиары!

Вот же гадство, перебирая руками и ногами, на коленках я забрался под ближайшую телегу, где меня было бы не так просто выцеливать, откуда и стал тут же метать остатки газовых шаров по периметру своего убежища.

– Адель, помогай! – Мыслекоманда тут же спустила призрака с цепи, выпуская его за своей порцией смерти.

А рыцари-то не пальцем деланы, я и не знал, что их арбалеты так легко вскрывают магические щиты стандартной защиты магов. Впрочем, теперь становятся понятны те слухи, что эти ребята еще и убийцы магов по совместительству, а не только борцы с нечистью. Будет мне уроком на будущее. Однако же и медлить негоже, еще пару минут выждав для верности, стал двигаться на кромке расползающегося смертельного облака, что густым белесым туманом растекалось клубами по всему плесу, что был зажат между холмами, не давая ветру все разметать и концентрируя взвесь в непроглядную вату. Тик-так – летят секунды-минуточки, тик-так – убегают последние мгновения, когда еще хоть кто-то мог спастись, ринувшись прочь в панике, а не как того добиваются отцы командиры, сбивая мечущихся солдат в стройные ряды для отражения атаки неизвестного противника.

Но все напрасно, враг так и не объявился, земля продолжила взрываться, а криков уже через полчаса активной агонии больше не было.

Все закончилось так же внезапно, как и началось, остались лишь ночь, догорающие костры и бескрайнее море человеческих тел, что навеки застыли нелепыми фигурами последних моментов своей жизни.

Нервная дрожь била все тело, мысли путались в бессвязную несуразицу, я то начинал смеяться, то всхлипывать, покидая эту гигантскую могилу еще не остывших тел. Что же я сделал? Как я смог пойти на убийство, и, черт возьми, надо спешить, так как следующая вереница беспощадных смертей все еще впереди, это только начало, и пусть старуха смерть плотоядно скалится, сыто отрыгивая душами, это еще не конец, это всего лишь начало.

* * *

Давно уже утихли крики умирающих, давно уже ушел виновник погибели тысяч людских жизней, излучина реки наполнилась смертельной тишиной, где лишь легкий намек ветерка с речки-невелички осмелился качать пожухшую траву и волосы на головах мертвого воинства мятежников.

Все было тихо, вечный покой опустился на эту землю, и лишь высокая половинчатая луна медленно плыла в своих далях, холодным отчужденным светом неверно выхватывая то тут, то там щуплую фигуру невысокого человека, укутанного с ног до головы в темную ткань хламиды с глухо натянутым на лицо капюшоном.

– Надо спешить… – шептала фигура сама себе, изредка кивая капюшоном в такт своим мыслям. – Будет не лишним…

Из просторного рукава был извлечен небольшой изогнутый клык-нож, фигура наклонялась поочередно над одним из умерших, разжимая ему рот лезвием ножа и тут же делая ловкий надрез под языком усопшего, куда в мгновение ока тут же помещалась тусклая бронзовая пластинка, изукрашенная вязью загадочных рун.

Один покойник, второй, десятый, двадцатый, фигура скользила тихо и ловко, выбирая для своих таинств тела и не особо глядя по сторонам, в то время как окружающая ночь вдруг ожила водоворотом темных теней, что не просвечивала луна, сползаясь за спиной таинственной фигурки с ножом в темный силуэт фигуру высокого человека…

– Пока хватит… – произнесла тень, заставляя замереть с ножом щупленькую хламиду.

– Как скажешь, – кивнул темный капюшон, пряча свое оружие в тканевый рукав одежд.

– Восстаньте, – слегка качнув рукой, произнесла тьма…

…И они действительно встали, все те, кто сегодня простились с жизнью, все, над кем до этого наклонялся человек в хламиде, они молча поднимались с земли в ожидании неизвестно чего, глупо и бессмысленно глядя глазами с мутью смертельной поволоки перед собой в никуда.

– Туум-Карадал, на Болота Печали. – Вновь легкий взмах рукой призрачной тьмы, и бездушные тела-исполнители четко, механически печатая шаг, все как один двинулись прочь от злополучного места своей гибели.

– Потом еще поднимешь, – провожая взглядом удаляющиеся тела, произнесла тьма, обращаясь к капюшону. – Сам поднимешь, я буду затирать за тобой следы ритуала, энергии много, под три-четыре десятка с каждого поля, больше не трогай.

– Я понял, – кивнул человек, поежившись под взглядом темной материи. – Уже скоро?

– Да… – выдохнула тьма. – Осталось недолго…

– Я думаю, он справится, – устало вздохнул человек в капюшоне.

– Должен. – Пожал плечами темный. – Мы свою ставку сделали.

* * *

Город Финор, улочки, дома, магистрали проспектов, ночь и пляска теней на стенах домов в неверных огнях уличных масляных фонарей. Стук каблуков стражников, редкие шаги ночных запоздалых прохожих, и маленький цветущий оазис среди людского моря, восстановленный белокаменный дом эльфийского посольства. Где, за ажурными решетками, во внутреннем дворе ласкового и пышущего не по-осеннему жизнью сада стоял высокий статный эльф с обезображенным шрамами лицом и своим единственным оставшимся глазом задумчиво, с какой-то внутренней тоской в душе, смотрел в звездные небеса. Там, где среди миллиардов светил застыла половинкой золотой монеты голубовато-белая луна.

– Эль лоури, васем! – истошный крик ворвавшейся охраны эльфийского посольства, в количестве десяти мечников и двух магов в голубых воздушных мантиях, не вызвали даже тени эмоции на лице Леофоля Лаурикана. – Тебир валлору мариасат!

Один из магов протянул Лаурикану черный как смоль кристалл на золотой цепочке, с каким-то ужасом взирая на него.

– Спокойно, – все так же не отрывая взгляда от ночного светила, на всеобщем отозвался уполномоченный посол дома Солнца на землях Финорской короны. – В любом случае бояться уже поздно…

Мечники встали кольцом, маги активировали все свои амулеты и посохи, засияв в ночи не хуже новогодней елки разноцветными огнями. Когда аккуратные стебельки газонной травы зашелестели и зашуршали, как под порывом ветра, пригибаемые к земле целой тучей черных маленьких тел мохноногих паучков, что лавиной сползались в сад посольства, постепенно скручиваясь вокруг замерших в ужасе светловолосых эльфов.

Эта живая масса омерзительных созданий, живым ковром, мерзко похрустывая хитином, кружилась, постепенно сворачиваясь в какие-то клубки и жгуты. Временно складывая эту мозаику в странную, то и дело рассыпающуюся фигурку человека. Пока в какой-то момент, видимо достигнув определенного пика силы, к ним чуть ли не вплотную вышла фигура высокой статной женщины с молочно-белыми волосами и непроглядными, наполненными тьмой глазами без намека на другой цвет.

Она словно выплыла из моря копошащихся пауков, замерев и с нескрываемым презрением на горделивом лице взирая на застывших эльфов.

– Пошли вон! – произнесла женщина, цедя зло слова сквозь тонкие сжатые губы.

– Здесь нет твоей власти, жрица! – бледнея от своей собственной наглости, подал голос один из магов.

– Тэвор. – Лаурикан поднял предупреждающе руку. – Оставьте меня, так надо.

Когда последний эльф скрылся за дверями дома, медленно, морщась от лопающихся пауков под ногами, Леофоль опустился на колени перед женщиной, низко опустив голову.

– Великая, да пребудет с тобой благословение Ллос! – произнес он дрогнувшим голосом.

Ее властная рука ухватила его за подбородок, запрокинув ему голову, после чего тонкие пальцы медленно поползли по лицу, ощупывая жгуты шрамов, пересекающих половину лица.

– Ллос, мой мальчик… – Женщина отпустила его лицо, задумчиво оглядываясь по сторонам. – Не та богиня, что может одарить благословлением.

– Великая? – произнес Лаурикан, стряхивая с омерзением настырных паучков, взобравшихся на рукав его камзола.

– Мне были видения, мой мальчик… – Женщина вернула взгляд на эльфа. – Где моя дочь, Лео?

– Тай на севере. – Эльф поежился под чернью тяжелого взгляда. – Нам нужно убрать Гальверхейм, нам нужно…

– Слишком многое, – отрезала его словоизлияния жрица темной богини. – Я прекрасно осведомлена об играх домов, о политике, меня это не касается.

– Зачем же тогда ты здесь, о Великая? – спросил он.

– Я почувствовала смерть, Лео. – Жрица запрокинула голову к небу, закрыв глаза. – Большая смерть, Лаурикан.

– Идет война. – Пожал плечами посол.

– На войне, мальчик, смерть разбавляют страстью, жаром. – Жрица вновь открыла глаза. – Там умирают в ярости, там умирают с надеждами, с мечтами, в бою, умирают, чтобы победить. Сегодня же в ночь я почувствовала мощный всплеск смерти, без права на жизнь, без тени ярости или отголосков надежд. Там…

Повисла тишина, а взгляд женщины обратился к северной оконечности света.

– Там случилось что-то, что сродни жертвоприношению, – тихо произнесла она.

– Время Тида подходит к концу, конечно, никто не рассчитывал, что он сдастся без боя, – произнес Лаурикан.

– Глупец, – фыркнула женщина. – Смерть никогда не прощается, она говорит – здравствуй! Серый полог был открыт, чтобы взглянуть на что-то новое, а не на то, что уходит!

– Я не понимаю, Великая. – Леофоль опустил голову.

– Я пока тоже. – Беловолосая вновь ухватила тонкой кистью подбородок эльфийского посла. – Но мне было видение, дарованное богиней…

– Великая? – Содрогнулся всем телом Лаурикан.

– Тай не вернется. – Грустная тень полуулыбки коснулась ее лица.

– Нет! – Посол дома Солнца вскочил с колен, гневно сжимая кулаки. – Нет! Я не допущу этого!

– Ты ничего не изменишь… – Покачала она головой своим мыслям. – Но я дам тебе силу закончить то, что вы начали с моей дочерью…

– Нет! – вновь вскричал эльф, в диком желании бежать прочь и мчаться вперед и вперед дни и ночи напролет туда, где грозит опасность темноволосой эльфийке.

– Поздно. – Хмыкнула жрица. – Судьба уже сплела этот поворот в пути.

Она вытянула руку в сторону эльфа, и из рукава ее широкого одеяния выскользнула маленькая многоногая тварь, что словно молния прыгнула в лицо Лаурикана, сбивая его с ног, а также под крики боли вгрызаясь мощными жвалами в его зарубцевавшееся веко пустого глаза.

– Не-е-е-ет! – орал не своим голосом посол, катаясь по земле и заливая траву кровью. – Не-ет! Великая, не дай ей погибнуть!

– Закончи начатое, Лео, – тихо произнесла та, наблюдая, как черное тельце твари втягивается внутрь головы эльфа, занимая там место потерянного глазного яблока. – Закончи.

* * *

Шли с боем. Элитный отряд имперских рейнджеров двигался по краю северной границы, забредая то в предгорья, то углубляясь вновь в лес. Четыре группы лучших бойцов по десятку шли в Финор под командованием Прата Вайлед Нарога, опытного капитана личной гвардии императора, высокого поджарого мужчины с уже убеленными сединой висками, но твердыми словно гранит кулаками, такими же монументальными, как и его мощный подбородок.

Плохие времена, плохие во всех отношениях, покидали империю в спешке, под звон мечей и пролитую кровь вспыхнувшего восстания. Нарог, а вернее император, задумчиво крутил на пальце перстень тусклого серебра, устало привалившись спиной к высокой могучей ели после полуторачасового забега по краю дремучего леса.

Он устал, устали люди, раны не затягивались, а лишь множились в мелких бесконечных стычках, как с пиктами, так и с мятежниками, а в дополнении ко всему…

– Очнулся, – скупо бросил без чинов и званий подошедший к нему черноволосый сержант с висящей безвольно на перевязи рукой.

– Иду, – кивнул Прат Нарог, поморщившись от усилия, водружая себя вновь на натруженные ноги.

Мятежные баронские дружины были легким противником, они шли по лесу шумно и недисциплинированно, что позволяло отряду рейнджеров ставить засады либо же обходить их стороной чуть ли не на полдня перехода. Куда неприятней в этом плане были пикты, дети леса, этих было не обмануть спутыванием следов и скрадыванием, но вот из-за отсутствия хорошего вооружения стычки с ними были больше похожи на избиение младенцев. Костяные наконечники у стрел, кремневые ножи, либо же зубы хищных животных, вот и все, что дикари могли противопоставить прекрасной и полной экипировки лучших бойцов империи.

Но не все так просто, увы, все далеко не так просто, как хотелось бы. Они потеряли разом десять лучших бойцов, когда на их лагерь в одну из ночей тихо опустились тени…

– Здесь все. – Сержант кивнул в сторону кучи разложенных вещей, снятых с пленного, что валялся голым у их ног.

Комплект искусной кожаной брони, прошитый вороненой стальной нитью, пояса, перевязки, множество ножей, от метательных до боевых, различные колбы со всевозможными ядами, смертоносные иглы.

– Значит, Тени. – Прат наклонился, беря в руки черную маску, снятую с пленника.

Красивое женское тело, с покатыми увеличенными физической нагрузкой мышцами, не портили даже многочисленные змеи шрамов, ибо эльфийка, что лежала у их ног связанной, была от природы наделена некоей внутренней грацией и красотой своего нечеловеческого тела.

– Кто ваш ведущий? – Нарог отбросил маску, всматриваясь в глубокие омуты темных бездонных глаз. – Назови имя, кто встал на мой след.

Она, похоже, даже не моргала. Полное отстранение и отчуждение.

– Я знаю, ты не скажешь мне ничего даже под всеми пытками этого мира, – император перешел на слог темных эльфов, с трудом подбирая и вспоминая давно уже не практиковавшийся им язык этой расы. – Но имя несущего смерть не запрет.

– Если того пожелает сам несущий, – безжизненным тоном произнесла на эльфийском пленница.

– Желания не было. – Хмыкнул император, ставя свою ногу на ее голову. – Впрочем, я и так знаю, это Шель ведет вас.

Что-то полутенью эмоции промелькнуло на лице эльфийки под тяжелой ногой старого рейнджера.

– Вот и ответ. – Кивнул своим мыслям император, с силой ударяя каблуком в височную долю, проламывая с хрустом кости черепа и вдавливая их внутрь головы.

– Ваше благородие, – как-то удивленно и обиженно протянул сержант, глядя, как из острых ушек, глаз, носа и рта мертвой эльфийки лужей растекается кровь. – Ребята хотели того-этого, что же вы так…

– Нельзя того-этого, – брезгливо вытирая сапог, произнес Нарог Прат. – Это отряд дьесальфов Тени, они сами по себе оружие, в них подсажены такие болезни, что любой за месяц-два сгниет заживо.

– О как! – Сержант даже сделал пару шагов назад. – Тогда оно так, пожалуй, даже лучше будет.

– Определенно лучше. – Император задумчиво поднял голову к высоким кронам пожелтевших уже деревьев, всматриваясь в мутно-серые небесные облака.

Страшно не было, за долгие годы своего бытия он столько раз был убит и возвращен вновь к жизни, столько раз горел в котле людских страхов надежд и чаяний, что волей-неволей уже притупил в себе большую часть привычных всем и каждому эмоций. Большую часть, но не все. За долгие годы он с удивлением осознал, что испытывает вновь сладкий интерес к жизни, просто свербящее любопытство всего естества, от навара той каши, что приготовили такие разные и такие умелые повара на этой кухне.

Страшно не было, но вот интерес досмотреть все до конца был. Что ж, пожал он плечами, переводя взгляд куда-то за горизонт на северо-восток, надеюсь, судьба и в этот раз станет ко мне благосклонна. И я не совершил ошибки, вернувшись в Финор, давая загнать себя в этот смертельно опасный капкан-ловушку.

* * *

Кто я? Где я? Почему я? Сколько жизни и сколько смерти? Сколько дней и сколько ночей? Какие-то ленты петляющих грязным змеем дорог, холод ночных стоянок, пробирающий до костей, грязная одежда, прокопченные руки и лицо дымом от костров, убогих часовых стоянок.

Все слилось в череду ровных событий. Марш, с ходу организация места встречи противника, нелюди-вампиры уходят, и остается «людь» человек, один, тот, кто погружает в пелену небытия сотни, уже далеко тысячи…

Сначала было жутко.

Прямо до дрожи в руках и спазмах в горле от одной только мысли о свершенном. Потом проще. Вроде как отстраняешься, но вот уснуть я не могу. Просто не могу полноценно закрыть глаза и уснуть. Все какие-то получасики, минутки беспамятства, когда тело само выключается от перенагрузки.

Я не могу спать.

Мне страшно.

Там во сне меня ждут тысячи и тысячи убитых мною, они просто лежат на земле и смотрят на меня, смотрят, и смотрят, и смотрят, и ждут…

Как сейчас.

Пологая низина, поросшая высокой, чуть ли не по грудь травой, что сейчас скрывала в себе тысячу замотанных в шкуры дикарей пиктов, что уже никуда и низачем не спешат, навечно успокоив и примирив свои души.

Они мертвы, так же как и мое каменное сердце.

Дойдя до завалившейся набок, запряженной мертвым быком одноосной тележки, брезгливо сапогом начинаю переворачивать груду нехитрого скарба дикарей. Мех, ожерелья, жилы, смотанные в жгуты для луков, какие-то черепки разбитых кувшинов, что-то еще, непритязательные бытовые вещи… Ага!

Упав на колени, судорожно дергаю тесемки на плетеной корзине, заполненной сушеными полосками оленины, парой головок смердящего сыра, каких-то отварных клубней незнакомого мне растения и целой пачкой твердых как камень хлебных пресных лепешек.

– Боги, Улич! – Неспешно по высокой траве ко мне подходил темный капюшон закутанного с ног до головы алхимика. – Что ты творишь?

– Ем. – Усталость чувствовалась в каждой клеточке стонущего организма.

– До лагеря никак не потерпеть? – Аль задумчиво потыкал носком сапога здоровенного дикаря, в посмертии ощерившегося диким оскалом сквозь косматую бороду и чумазые космы.

– Сколько их еще? – Сухие куски мяса разжевывались тяжело, захотелось нестерпимо пить.

– Миллионы миллионов. – Пожал плечами щуплый Аль. – Но ты ведь не об этом?

Алхимик заботливо поднял с земли один из неразбитых кувшинов, протягивая мне его, чтобы я напился.

– Сколько еще нужно смертей, Аль, чтобы наконец началась жизнь? – Мне с трудом удалось проглотить кислющее, явно еще бродящее вино из кувшина.

– Это философский вопрос, Ульрих. – Аль, как и я, уселся на труп быка, задумчиво разглядывая поле, усеянное трупами. – Это круговорот. У него нет начала и не будет конца. Одни приходят, другие уходят, нет жизни без смерти, как и нет смерти без жизни.

– Я ведь и в морду могу дать, – продолжая работать челюстями, буднично остановил я мыслительный процесс этого естествознателя.

– Эх. – Печально вздохнул алхимик, поежившись под неласковым ветерком. – Не знаю. Разведка группировки войск Пиксквара говорит, что армия остановилась, сотни баронских дружин отказываются переходить северный рубеж. Кто-то уже бросил оружие и подался с повинной к королю, кто-то еще размышляет, есть и такие, кто не убоялся, эти непримиримые уходят к замковым крепостям бестиаров.

– Мы остановили восстание? – Я с сомнением принюхался к сыру.

– Ты остановил восстание, – поправил меня алхимик, забирая из рук сыр и выбрасывая его в кусты.

– Без тебя я бы не справился. – Пока Аль еще чего не выкинул, я спешно стал засовывать в рот остатки мяса.

– Я всего лишь был клинком, которым ты разил своих врагов, Ульрих. – Щупленький паренек принюхался к вину, после чего все же сделал маленький глоточек.

– Угхум-ном-ном-ном! – не согласился я с ним.

– Ты поразительным образом извратил суть земных материй! – Аль взволнованно взмахнул рукой, сделав еще глоточек вина. – Никто и никогда не мог и вообразить себе, что мое жалкое ремесло может быть столь впечатляюще, просто до омерзения смертоносным!

– Ном-ном-ном. – Пожал я плечами, забирая у него кувшинчик, чтобы промочить горло.

– Конечно, по баронству еще бродят сотни разрозненных отрядов. – Аль нехотя покинул покатый бок быка, подымаясь на ноги. – Но это, мне кажется, больше нас не должно касаться.

– Угу. – Я стал рассовывать по карманам заначки мяса и обломки хлебной лепешки, сухой настолько, что больше напоминала осколки стекла, чем хлеба. – Мы отработали по масштабным группировкам, основная масса либо ушла обратно несолоно хлебавши, либо же легла богатым удобрением для почвы, пищей для воронья. Я выполнил свое обещание, наступление захлебнулось, и даже более того, похоже, этими смертями мы переломили хребет мятежа.

Я замолчал, еще раз осматривая с тоской в груди усеянное трупами поле. Сколько? Сердце вздрогнуло, когда холодный мозг услужливо подсказал приблизительные цифры.

Много.

Больше десятка засад, столько же, если не больше ночных рейдов, мы шли по пограничью, неся в лагеря и крупные группировки войск незримую и неизведанную смерть. Мы просто выкашивали сотни и тысячи, кто-то падал, хрипя на марше в предсмертной агонии вместе со своим конем, кто-то же так и не проснулся после ночи, но итог один. Ужас, черный страх и паника в умах и сердцах людей.

Меня стали бояться даже мои вчерашние друзья, так как ответа на то, что же убивает всех незримой неотвратимостью, не было ни у кого, кроме меня и юного алхимика. Но ответ и не нужен, когда результаты столь ужасающи, что их последствия заставляют шевелиться волосы на голове от осознания той мощи и силы, подвластной неизвестно кому, так как Пиксквар и бароны молчали. А гонцы многочисленных делегаций и генералов армии короны уходили ни с чем, потому что север упорно твердил как заговоренный: «Король знает, все вопросы к королю».

И король и вправду кое о чем догадался, так как из столицы меня нашло письмо с семьюдесятью тысячами печатями от самого Паскаля, доставленное лично для меня всего лишь с одним словом для моих глаз: «Спасибо».

Пожалуйста.

Мне было горько и противно, нутро выворачивало, корежа мою мораль и не давая мне заснуть по ночам вереницей жутких кошмаров, но винить кроме себя мне некого. Это мое решение, мне с ним и жить дальше…

Если смогу.

Впрочем, смогу и буду. Я уже давно не тот восторженный житель просвещенной Земли, что в розовых очках пришел в этот новый мир. Все стало гораздо сложней и проще по прошествии прожитых лет, мое сознание примет и эту боль, со временем переварит, опуская все на дно души перегоревшим пеплом воспоминаний.

Эту часть сделки я выполнил, осталось решить еще один вопрос, вопрос на миллион, на чьей же стороне я останусь?

* * *

– Сколько энергии! – Априя Хенгельман задумчиво перебирала целый ворох всевозможных амулетов, разложенных перед ней на столе. – Некротика всюду, столько всего можно было бы сделать!

– Соберись, сестра, – сухо произнесла Мила Хенгельман, стоя у маленького окошка и всматриваясь через желтую муть бычьего пузыря во двор с тревогой. – Все это неспроста. Как бы не по зубам нам вся эта игра оказалась.

– Да какие там зубы? – Априя пошамкала практически беззубым ртом. – Ты же знаешь, сестрица, это наш единственный шанс.

– Дьесальфы уже единожды бросили нас. – Покачала головой Милана.

– У нас договор с жрицами Ллос, – произнесла старушка Апри, прислоняясь спиной к стенке маленького домика, где они поселились, и осматривая убогий их быт, где разительным отличием от весьма бедной обстановки был ломящийся от всевозможных яств убранный белоснежной скатертью стол.

– Поэтому и согласилась, – печально под тяжелый вздох тихо произнесла Милана.

– Наши годы подходят к концу. – Априя встала со скамьи, подойдя к сестре и обхватывая ее за плечи. – И пусть шанс невелик на продолжение, но он есть!

– Знаю я. – Вздохнула опять тяжело Милана. – Все знаю, все понимаю, а мальца-то жаль.

– Он и так слишком долго играл со смертью. – Успокаивающе погладила ее плечи в ответ сестра. – Ну, прекрати, сестрица, всем и всегда добрым не будешь.

Разговор их прервался скрипом открывающейся дверки, где на пороге застыла мощью кошачьей грации затянутая в черную броню фигура с обнаженным блеском острых граней кинжального оружия.

– Шель. – Кивнула фигуре Милана, отстраняясь от сестры.

– Мертвы, – произнесла черная пантера, стягивая с головы маску. Ее взгляд томных темных глаз застыл на фигурах четырех стариков-магов, уткнувшихся головами в тарелки на столах. – Я же просила без применения силы! Место должно быть чистым от смертельных эманаций!

– Обижаешь, – вклинилась в разговор Априя. – Никакой силы, обычный яд. Мужички просто сели поужинать, никакой магии, старый добрый яд, Шель.

– Хм, – хмыкнула в ответ эльфийка, на всякий случай пройдясь по дому с амулетом. – Старые ведьмы, все еще кое на что, оказывается, способны.

– На многое еще, деточка, – елейным тоном произнесла Априя, гадливо посматривая в сторону дьесальфа.

– Барон возвращается. – Эльфийка стала серьезной. – Император на подходе, я с Тенями рядом, последний акт игры, старые разбойницы, вы остаетесь встречать всех, за вами и последний шаг.

– Ну да, ну да… – задумчиво произнесла Мила Хенгельман, вновь уставившись рассеянно в окошко.

– Оплата по завершении. – Эльфийка скинула со спины небольшой рюкзак, откуда на свет были извлечены две пары длинных щипцов, изукрашенных рунами, небольшая шкатулка из вороненого металла и перчатки, расшитые золотом, все в магических гектограммах. – И помните, никакого контакта с перстнем или телом-носителем, все только через инструмент.

– Мы в курсе, – ответила за обеих Априя Хенгельман. – Все будет сделано, Шель, мы готовы встречать гостей.

* * *

Сэр Гарич Ол’Рок вышел на объединенную северную коалицию баронств с первыми легкими хлопьями мягкого снега. Усталый, злой, в лохмотьях и искореженном до невозможности доспехе, с кучей изорванных ран на теле, часть из которых успела набухнуть и загноиться, но с прямой, как палка, спиной, и острым, как бритва, ухоженным без единого пятнышка ржы мечом в руках.

Из ста головорезов под его командованием живым к концу осени остался он один. Герой? Безумец? Нет.

Просто хороший солдат. Солдат, который честно выполнил свой долг, солдат, который тут же после двух недель в руках целителей и койки лазарета направился в городской кабак, где уже практически сутки пил по-черному, невидящим взором буровя людей, стены, иногда потолок, когда хмельное тело сползало на пол.

Сейчас много таких было по питейным заведениям. Время такое, послевоенное называется. Кто-то от радости, кто-то от боли потерь. Регулярная солдатня короны, баронские дружинники, хмурые легионеры, мужички бухали, а по пустым домам велся отчет из слез вдов и сирот, когда пришла пора вести счет невернувшихся.

Капитан уже не существующей сотни тяжело ворочал взглядом по сторонам, цепляясь иногда за форму солдат, за знаки различия, пока не уперся стальной хваткой за дальний отгороженный кусок зала, так сказать, для благородных персон. Сквозь муть опьянения он увидел сидящего за бутылкой поджарого, крепенького, светловолосого паренька с огромными темными кругами под глазами от недосыпа, который, как и он, планомерно накачивался алкоголем в компании двух енотов.

– С-с-цука! – тут же выдал он, при узнавании этой персоны.

Стул опасно скрипнул под его взметнувшимся вверх телом, пол неуверенно закачался, когда его обитые сталью сапожищи заухали по дощатому полу.

– Господин капитан! – Дорогу ему преградил здоровяк легионер, нервно тискающий рукоять короткого меча на боку. – Туда нельзя.

Хац!

Лапы Гарича ухватили бойца за плечные ремни, мощные руки резко дернули того на себя, а железобетонный лоб капитана впечатался в нос пытавшегося преградить ему дорогу бойца, не оставляя тому ни малейшего шанса остаться хоть на секундочку еще в сознании.

Буц.

Тело легионера рухнуло на пол, а Гарич, бухая сапожищами, кое-как все же дошел до стола, за которым сидел юнец.

– Оставьте капитана. – Рука юноши взметнулась, когда у их стола тенями встали две фигуры закутанных в плащи людей.

– Вампиры. – Гарич пьяным оком оглядел предполагаемого противника. – Я смотрю, они хорошо прижились при тебе.

– Не суди, и несудим будешь. – Пожал плечами юноша, указывая рукой на соседний стул. – Прошу, капитан, присаживайтесь, составьте мне компанию.

Ол’Рок шлепком по мохнатому заду согнал одного из енотов, усаживаясь за стол.

– Как чувствовал, что не нужно уходить сразу в столицу. – Капитан устало потер ладонями оплывшее лицо. – Ответ нашелся.

– А что за вопрос был? – Парень налил две рюмки популярного в последнее время по всему королевству виски, под маркой «Сэр Дако», протягивая одну из них усталому офицеру.

– Вопрос простой. – Ол’Рок махом опрокинул мутную горечь алкоголя в рот, даже не поморщившись. – Какого, собственно, хрена мы все еще живы?

– Судьба. – Хмыкнул юноша, пододвигая бывшему начальнику его гвардии поднос с мясной нарезкой для закуски. – Как семья, как твои девчонки, давно не виделись? Когда домой?

– Завтра и поеду. – Гарич откинулся на спинку стула, оглядывая более внимательным взглядом своего визави. – Полгода их не видел.

– Привет не передавай. – Рассмеялся тот в ответ, салютуя рюмкой. – Негоже покойникам приветы слать еще живущим.

– Это ты тот самый Губитель Севера? – Капитан все же принялся за закуску. – Впрочем, не отвечай, и так понятно. Десять тысяч, десять тысяч, Ульрих… Я уже простился с жизнью.

– Губитель, – парень произнес это слово, словно пробуя на вкус. – Это народ так окрестил?

– Он, родимый, – усмехнулся Ол’Рок. – Никто толком не знает, что за чудовище и из каких глубин тьмы вырвалось на свободу, пожрав тысячи тысяч мятежных душ.

– Надеюсь, тебе не нужно говорить, что и ты об этом не имеешь ни малейшего представления? – Парень устало прикрыл глаза. – У чудовища не должно быть имени.

– Хреновая война получилась. – Гарич запрокинул голову, уставясь в потолок. – А поверь мне, я успел повидать их не одну. Не получилось четко разграничить, кто здесь свой, а кто чужой.

– Все мы чужие и свои, все мы правы и виноваты. – Парень налил еще по одной. – Суть-то в другом.

– Суть обычно в песочек, а потом лапками загребают. – Скривился в некоем подобии улыбки бывший капитан. – Не нужна она эта суть.

– А что же тогда? – Внимательно посмотрел на него паренек. – Как тогда оправдывать себя?

– Как? – Ол’Рок внимательным взглядом посмотрел на вопрошающего. – А оно тебе нужно? Оно нужно тебе это оправдание, если ты делал все по совести и иначе поступить не мог? Ты как всегда, барон, забываешь, что иногда нельзя поступать иначе, просто нельзя. Для нас нет слов «не хочу» и «не могу» с «не буду». Честь и долг, барон, честь и долг! Держись своего слова, держись своей ответственности перед теми, кто тебе не безразличен, и тогда никаких оправданий тебе не нужно будет.

– Честь и долг… – Покачал головой барон Ульрих. – Ты в своем репертуаре, капитан.

– Я один? – Улыбнулся тот в ответ пареньку. – Ты мог исчезнуть, растворившись без следа, тебя и так-то нет в живых. Они выкинули тебя, стерли, растоптали и забыли, так ответь мне на вопрос, что ты сделал?

– А может, меня принудили к этому? – насупился парень, забирая остатки нарезки у капитана.

– Кто? – Откровенно заржал капитан. – Не коронованный король? Да как только ты оказался на свободе, я больше чем уверен, ты мог махнуть хвостом, и только б тебя вспоминали!

– Ну-у… – Молодой барон сморщил нос. – Там на самом деле куча всяких указующих персон разной значимости была, куда мне бежать и что делать.

– А в итоге? – Вскинул бровь сэр Гарич Ол’Рок. – В итоге ты здесь, ты с Германом, даже в какой-то степени с Ноной…

– Вот только ее не надо сюда. – Фыркнул парень.

– Не буду. – Гарич уже сам потянулся к бутылке, наливая еще по одной. – Это твой долг и твоя честь, сам знаешь, у нас с тобой немного разное видение мира.

Выпили.

Закусили.

– За девочек спасибо, что вернул, – произнес Гарич, смежив устало веки.

– Пожалуйста, – кивнул тот ему в ответ.

– И за королевство спасибо, – опять произнес капитан.

– Угу, – кивнул опять барон, скривившись как от куска лимона.

– А вот по нашему с тобой вопросу ответить тебе все же придется. – Ол’Рок задумчиво оглядел парня с ног до головы. – Ты ведь у нас совершеннолетний теперь? Я не ошибаюсь?

– Да ладно?! – Барон удивленно вскинул брови. – Гарич! Я тебя умоляю!

– Ничего не знаю. – Категорично замотал из стороны в сторону тот головой. – Давай, пацан, подымай жопу, у нас с тобой вопрос чести не решен.

* * *

– Боги поднебесья! – Априя Хенгельман отпустила ноги тела, которое тащила с сестрой по грязному городскому проулку, схватившись за спину руками. – Проклятье! Спину стрельнуло! Вроде малец мальцом, а тяжелый, зараза!

От избытка чувств старушка пнула перетаскиваемого носком сапога.

– Тише ты! – шикнула на нее сестра, продолжая волочить по грязной дороге за руки молодого парня. – Зашибешь еще ненароком! Вон гляди, его и так кто-то порядочно отметелил!

– Ох уж это мужичье! – В сердцах сплюнула на землю Априя, вновь хватая за ноги их ношу. – Страдальцы *уевы, вояки, итить их за ногу! Строят из себя не пойми чего, а на поверку только хари свои заливать пойлом могут да подсрачники друг дружке по кабакам отпускать.

– Не ворчи, – покряхтывая, отвечала ей сестра Мила.

– Сидят здоровенные лбы, слезы с соплями свои пьяные по мусалам размазывают, – не унималась все старушка. – Шли бы остолопы по домам, землю пахали, дома рубили, баб тра…

– Да угомонись ты! – не выдержала Милана Хенгельман. – Вокруг него охраны крутится целая куча, хорошо повезло, дурак с кем-то драку устроил, можем по-тихому утащить, а ты все бу-бу-бу да бу-бу-бу! Тащи давай молча!

Молодого паренька две старушки с трудом, но все же отволокли от питейного заведения порядочно, считай две улочки задворками, пока их не встретил небольшой, крытый тентом возочек, запряженный худосочной чумазой кобылкой. Благо с повозки соскочили две стремительные черные тени, лихо погрузившие похищенного внутрь, и старушкам не пришлось его еще и туда забрасывать, так как ругань в полутонах была та еще.

Колеса резво закрутились, застучали по мостовой, Касприв покинули довольно резво, без задержек, а дальше уже укатанной грунтовкой между рощ и покрытых легкой пудрой первого снежка полей.

Ветерок задувал, ночное зимнее небо было непроглядным из-за перины облаков, спустя примерно три, может, четыре часа езды вывернули на полутропку, едва видимую дорожку, что привела их спустя еще какое-то время наконец-то к низкому, покосившемуся от времени домику, вросшему по пояс в землю.

– Тащите в дом. – Махнула темным эльфам рукой на тело паренька Милана Хенгельман. – А ты, Апри, печь затопи, дом весь выстыл.

Легкие темные фигуры быстро справились с задачей, без слов и лишних движений скрываясь в ночи, а Милана все время простояла у окошка, тяжело вздыхая, с тяжестью на сердце всматриваясь во тьму ночи, где ей все казалось, что за ними кто-то пристально смотрит.

Кто-то холодный, чужой и бесстрастный, пристально буровит, не оставляя ни на минуту в покое, она даже для себя мысленно нарисовала его фигуру, щуплую, закутанную с ног до головы в непроглядную темную мантию.

* * *

Меня трясло, причем не пойму, то ли от холода, то ли от высокой интоксикации организма алкоголем. Пару раз за ночь со стоном пытался встать и куда-то пойти, каждый раз обратно заботливо укладываемый чьими-то руками в постель.

Потом меня рвало, и лишь под утро я полноценно уснул, наверное, впервые нормально за эти полтора месяца блужданий по мукам.

Проснулся далеко за полдень, в незнакомом бревенчатом домике с низким потолком под мерное потрескивание полешек в дровяной печи в центре, просто молча и без резких телодвижений, покряхтывая, встал, спуская босые ноги в камыш, который всецело укрывал, похоже, земляной пол этой незнакомой хижины.

– Ну что, болезный, живой? – донесся старческий дребезжащий голосок из угла комнаты.

– Еще не знаю. – Я с сомнением ощупывал себя, то и дело морщась, когда находил многочисленные гематомы на своем теле.

– Некисло тебя так, сынок, отметелили, – посочувствовала старушка, которую я, наконец, рассмотрел своим слегка заплывшим правым глазом.

– Бывает. – Философски пожал я плечами, тут же пожалев об этом, так как ребра отозвались глухой болью.

– Зубы-то в этот раз хоть оставил? – хихикнув, из-за печи появилась вторая бабулька, точная копия первой, сидящей в углу со спицами и вязанием, неся на ухвате дымящийся чугунный горшок и ставя его на покосивший на правый бок деревянный стол.

– На месте вроде. – Я испуганно поводил языком во рту, пересчитывая свое достояние.

– Это же Гарич был? – спросила Милана, продолжая, возиться с горшком. – Старая стала, слепая, в темноте-то толком и не разглядела. Да и вы там скакали с ним как петухи в курятнике, только перья во все стороны летели.

– Ага, – кивнул я, доставая из-под топчана, на котором лежал, свои сапоги. – А портянки где?

– Простирнула, – подала вновь голос Априя Хенгельман из своего уголка. – Смердели так, что мочи не было терпеть, там, у печки бери, должны уже высохнуть.

– Есть, поди, хошь? – Хмыкнула Милана, наблюдая от стола за моими робкими попытками вновь научиться нормально передвигаться. – Полдома ночью заблевал, поганец, хотели уже под утро вообще на улицу выкинуть, устроил тут не пойми чего.

– Водички бы… – Голова хоть и не болела, но плыла и была ватной.

– За стол садись. – Махнула рукой Мила. – Вон отварчик с травками, вот кашка с грибочками, да не спеши, губы все побиты, только корка взялась, опять полопаются, вся харя в кровище будет.

Ел и вправду неспешно, долго, то и дело смежая в каком-то полусне веки. Все еще немного мутило, но обильная пища и травяной чай худо-бедно, но делали свое дело, возвращая меня постепенно к жизни.

– Спасибо, – произнес, наконец, отодвигая от себя пустую миску и все так же мелкими шажочками шаркая ногами, возвращаясь на топчан.

– Да на здоровье, – в спину долетело от Миланы.

– Как там девчонки? – уже приняв горизонтальное положение и разглядывая паутину в углу под потолком, спросил я старушек.

– Да что им будет, козам? – рассмеялась из угла Априя. – Молодые, красивые, у Деметры так вообще сиськи выросли во-о-о-т такенные!

– А ты не завидуй, – рассмеялась от стола возившаяся с посудой Милана. – Демочка егоза, вся в женихах, ладная, умница. Дело, что ты передал, крепко держит, башковитая девка.

– Ага. – Вновь хихикнула Априя. – И сиськи ничего так.

– Ви при ней, тоже деловая вся, умницей-разумницей растет. – Милана, собрав все со стола, уползла куда-то за печь.

– Все хорошо у них будет в жизни, Улич, – пошамкала губами Априя. – Устроены, не голые, не босые, да и сами вроде без свистящего ветра в голове и про меж ног растут.

– Хорошо, когда хорошо. – Вздохнул тяжко я, переводя взгляд от паутинки на мутное желтое окно, затянутое бычьим пузырем. – Ну а вы, разбойницы, чего? Сами-то как?

– Да живем помаленечку. – Цыкнула, прищурившись с хитрецой Априя, разглядывая меня.

– Маги, которых я послал вас сторожить, где? – подал я вновь голос из-под натянутого до ушей стеганого одеяла.

– Там. – Махнула рукой куда-то мне за спину Априя. – В дровяном сарайчике.

– Все? – Шмыгнул я носом, прислушиваясь к стонами ветра где-то под потолком и на улице.

– Ну, по крайней мере, все, кто дошел, – ответила мне Милана, появляясь вновь из-за печки с дымящейся кружкой очередного отвара трав. – На вот еще, поцеди потихонечку, а то зеленого еще весь цвета.

– Угу, – буркнул я, высовываясь из-под одеялка, принимая сидячую позу, чтобы удобней было баюкать горячую кружку в руках. – Спасибо.

– Поправляйся. – Милана присела рядышком на топчан, прикладывая мне свою ладошку ко лбу, после чего, проверяя белки глаз, даже заставила рот открыть на предмет изучения. – Ну, вроде ничего, жить будешь.

– Долго, правда, не обещаем. – Тут же усмехнулась Априя со своего места.

– Значит, за дьесальфов играем в этот раз? – попеременно смерил я взглядом двух сестричек.

– Дурбалай. – Сухой палец Миланы Хенгельман звонко щелкнул меня по лбу. – Мы играем там, где нам дают в уплату то, что нам нужно, а уж эльфы это, люди али леший с леса дремучего это уже вопрос десятый, двадцатый.

– Денег было мало? – Я задумчиво потер лоб.

– Жизни. – Хмыкнула Априя. – Жизни у нас осталось с кошкиных слезок полмисочки.

– И? – Отвар пил мелкими глоточками.

– Обещали помочь. – Пожала плечами Милана.

– Вы ведь понимаете, что все будет непросто? – Отдав кружку Милане, вновь увалился на топчан, укрываясь одеялом, так что один нос торчал из-под него.

– Ну, с тобой в главной партии уж точно нелегко будет, – произнесла Милана, удаляясь к печке с пустой кружкой.

– Поэтому, малец, слушай нас внимательно. – Априя отложила в сторону свое рукоделие. – Я не знаю и знать не хочу, что там у тебя за шальные мысли бродят в голове, твои демоны, тебе с ними и бороться. Только вот помочь бабушкам ты обязан.

– Помочь, Ульрих, – произнесла Милана, присаживаясь у стола. – Делай, что должен, но последнюю милость ты уж окажи нам, старым, а то ведь мы и переиграть все можем, да так, что мало никому не покажется.

– Слушаю вас внимательно. – Шмыгнул я носом, устраиваясь поудобней в своем логове.

* * *

Дошли, добежали, доползли. Пришлось попетлять, пришлось ставить засады и срочно бежать в ночи, но задачи своей добились. Объединенная группировка северных баронств приняла группу имперских рейнджеров вполне благосклонно, к тому же депеши от нового короля из столицы все были уже на месте и их ждали.

Император, в лице Прата Вайлед Нарога, в короткие сроки, привычно и профессионально стянул вокруг себя обособленный костяк из своих людей, тех, кто подошел раньше, тех, кто подошел позже. Полетели письма, засуетились гонцы, почта, новости, разведка, координация совместных действий совместно с Паскалем. Хвост змее укоротили, но вот голова, ощеренная сталью ордена бестиаров, все еще была опасна и вполне могла повторить к весне еще один заход по кровавому кругу раздавленной смуты.

Впрочем, основываясь на своем опыте, император все же склонялся к тому, что этот виток, эта петля исторических событий гражданской войны была окончена. Но был еще один штрих, последний шаг на пути завершения гамбита разыгранной карты между человечеством и эльфами, и на кону, увы, стояла его жизнь.

Вот так вот, ни много ни мало, а существование того, кого многие называют Вечным, было подвешено на слепую волю судьбы и характер тех, кто будет вправе решать будущее. Мог ли он как-то повлиять на события? Конечно, мог, и даже в определенном смысле сделал это, но отказаться от следующего шага был не вправе.

Почему? Потому что кое-что знал, знал о сущности игроков, знал правду о тех, кто копает под него, а также прекрасно понимал, кто он и что он такое, а также почему именно ему предстоит следующий шаг.

Но торопиться не следует. Сначала он подбил тылы на случай своего долговременного отсутствия, переговорил с теми, кто будет вести дела за него, надел свой лучший из нарядов, гладко выбрил подбородок и приготовил себе отличнейший обед из трех блюд.

Маленькая слабость большого человека. Мало кто знал, что император восхитительно готовил.

Суп дель’барро, пряный голубой мох, молочная составляющая и перепелиные язычки, на второе раковые шейки в чесночно-сливочном соусе с двумя отварными корнями исшельского дуба, ну а на десерт простота мира, в своем великолепии янтарно-слезливых сот, срезанных заботливыми руками пасечников буквально на его глазах.

– Господин… Нарог. – Полог его шатра отошел в сторону, пропуская внутрь высокого статного брюнета с нахально вскинутой бровью.

– А! – Прат промокнул губы белоснежной салфеточкой, отбрасывая ее в сторону. – Граф Десмос! Прошу вас, любезнейший, присаживайтесь, могу ли я вам предложить чего-нибудь выпить?

– От хорошего винного букета не отказался бы, сударь. – Расплылся в улыбке граф.

– Понимаю-понимаю. – Кивнул старый вояка, поднимаясь и извлекая из небольшой плетеной корзины запыленный, залитый сургучем глиняный кувшинчик. – Однажды мне год жизни пришлось провести в теле вашего собрата, так не поверите, до сих пор есть не могу, пока все не обнюхаю. Потрясающее усиление обонятельных рецепторов, так сказать, новая палитра красок жизни!

– Ну не все так сразу. – Хмыкнул граф, присаживаясь в одно из походных кресел и закидывая нога на ногу.

– Увы, за все нужно платить. – Император протянул вампиру откупоренную пробку от кувшина. – Вы выяснили, где и кто?

– Достойно богов! – Граф зажмурился от удовольствия, поводя аккуратненько пробочкой у своего носа. – Все, как вы просили, господин Нарог. Позвольте угадать? Восемьсот сорок второй год? М-м-м… кажется, восточные холмы баронства Элервейта?

– Обижаете, сударь, – рассмеялся император, наливая два бокала, один из которых протянул своему собеседнику. – Мне поставляют с южных холмов, знаете ли, могу себе позволить!

– Обворожительно! – Десмос не пил, он, словно кот, макал кончик своего языка в бокал. – Как долго я был лишен этих чувств! Более семидесяти лет мне понадобилось, чтобы насладиться вновь этим запахом, а вот в последние десятилетия даже вкус понемногу возвращается.

– Рад за вас! – Император отсалютовал своему оппоненту бокалом. – Но давайте вернемся к нашим делам.

– Хенгельман. – Вампир с сожалением отставил в сторону свое вино, впрочем, не упуская из рук винную пробку. – Обе. Наш Ульрих у них, естественно, как вы и говорили, вся округа там напичкана дьесальфами. От Теней бойцов не много, но от этого не легче, госпожа Шель привлекла бойцов своего клана, плюс подозреваю как минимум двое это лесовеки дома Солнца.

– Подозреваете? – Император задумчиво осмотрел вампира с ног до головы.

– Увы, господин. – Граф виновато развел руками. – Там даже таким, как я, не проскочить.

– Сильны? – Император поджал губы.

– Сверх меры. – Кивнул посерьезневший Десмос.

– Мне понадобиться фора минимум в полдня пути, – раздался голос третьего человека, заставивший вздрогнуть вампира.

В дальнем темном углу шатра появилась фигура щуплого паренька, чье тело с ног до головы было укутано в непроглядную хламиду.

– Вам хватит этого времени, уважаемый Альмадир Фархат? – Склонил свою голову император, охватывая взглядом темную фигуру.

– Должно. – Пожал тот плечами. – Твои люди, плюс гнездо графа.

– Но Хенгельман… – Поежился вампир. – Эти две в состоянии помирить нас всех там, не разбираясь, кто будет правым, а кто виноватым.

– А вот это уже, господа… – Тот, кого именуют как Альмадир Фархат Халим, уселся в третье кресло, с интересом покосившись на откупоренный кувшинчик. – Это уже пусть будет вопросом нашего барона, в конце концов, мы и так многое для него сделали.

* * *

Спал. Ел. Думал о смысле жизни. Четыре дня в компании двух старушек, положительно сказались на моем здоровье. Меня выкормили, выходили, выстирали, вычесали и откровенно затрахали советами и разговорами. Милейшей души некромантки все говорили, и говорили, и говорили со мной о смыслах, последствиях, о том, что я сделаю, чего я не сделаю, пытались достучаться до моего сознания, а я лишь молчал, кивал, думал и откровенно отъедался, так как чего не отнять у бабулек, так это дара вкусности стряпать.

Охамев от вседозволенности и неги, послал даже одну бабульку за вещами моими сходить в гостиницу, самому не хотелось. Холодно уже на улице.

– Идет, Улич, – подала голос уже под вечер как-то печально Милана Хенгельман, облюбовавшая местечко у окошка. – Пора, сынок.

Сердце у меня в груди сжалось испуганным комочком, бешено трепеща своим тихим голоском: «Нет, нет, нет, нет!» Но меня попросили, две щупленькие, старенькие прохиндейки знали, что я не смогу им отказать.

Пора.

Как ни прокручивай задуманное в голове, сколько раз все по кругу ни обсуди, а руки тряслись, когда Милана улеглась на топчане, а Априя Хенгельман на лавке у печи, закрывая глаза и складывая ручки вдоль своих сухоньких тел.

– Слушай, пацан, – заворчала неугомонная Априя. – Давай уже резче, сколько можно там стоять, яйца мять?

Длинный, тонкий кинжал, словно шило в масло, вошел в ее грудь, под моей рукой совершенно не встретив сопротивления, лишь на выходе уперевшись стальным клювом в доску лавки, на которой она лежала.

– Нормально, – донесся голос Милы. – Все точно, мальчик, не бойся, это не страшно – умирать.

Дзинь.

Кинжал выпал из моих рук, после того как я закончил убийство второй сестры, ударившись о бок каменной печи, а мои ноги подкосились, опуская мой тощий зад на пол.

Вот так. Вот так оно все и произошло. Минут пять тупо сидел, смотря на свои руки, еще минут десять тер их гадливо о штаны, бездумно расхаживая по комнате взад и вперед. Что же это? Как же так?

Какое-то бездумное отупение охватило меня, я попятился от бездыханных тел двух бабулечек, еще утром потчевавших меня блинами с медом, а теперь…

Скрипнула дверь домика, пропуская внутрь бедного убранства огромного коротко стриженного мужчину с сединой на висках, в тяжелом расшитом золотом плаще с отороченным волчьим мехом капюшоном.

– Мда, – произнес он, скидывая свой плащ на пол и стягивая тяжелые кожаные перчатки. – Вижу, ждал, а также вижу, что совсем не к месту будет вопрос, что тут произошло?

Он отстегнул с пояса короткий широколезвийный меч с искусной гардой, изукрашенной тусклыми изумрудами, любовно укладывая его на стол, куда он не без труда умостился, с интересом рассматривая меня и тела двух старушек.

– Знаешь, а я ведь был знаком с ними двумя. – Мужчина задумчиво покрутил перстенек тусклого серебра на руке. – Не помню, правда, представился я тогда им по имени или нет? Но помню, чертовски красивы были ведьмы. Ярко горели девчонки, жили бескомпромиссно, брали все жадно, нахраписто.

Шмыгнув носом, я подошел к топчану, из-под которого вытащил свой рюкзачок, порывшись, выудил со дна фляжку и уродливую рыбью голову шлема, лишь после этого усевшись рядом с императором за стол.

– На, – протянул я фляжечку, после того как сам сделал робкий глоток.

Посидели.

Помолчали.

– Ты понимаешь, что это ловушка? – Я с какой-то тоской и тревогой вслушивался в то, как тихонечко подвывает ветер в щелях под самой крышей.

– Угу. – Кивнул мужчина, делая еще глоток из моей фляжки.

– Думаешь, уйдешь и в этот раз? – Повернувшись к нему, пристально всматриваюсь в тяжелые карие глаза.

– Мне-то что думать? – улыбнулся он. – Это тебе сиди, голову ломай, сейчас мое дело маленькое, махай да махай себе мечом.

– Ты мне никто. – Поджал я губы, поигрывая желваками. – В какой-то мере я даже поддерживаю идею того, чтобы стереть тебя с лица этого мира.

– Но не в этом ведь дело, парень. – Он откровенно заржал. – Люблю, не люблю, хочу, не хочу, это ведь не для таких, как ты, верно?

– Вот только ляпни мне здесь и сейчас про долг и честь, собственными руками в землю закопаю, – зло зашипел я, отворачиваясь от него.

– А чем тебе не по нраву долг и честь? – Он положил руку на рукоять меча, переводя взгляд с меня на входную дверь.

– Бьют за них больно. – Печально усмехнулся я, отодвигаясь от него подальше в сторону и в уголок.

Началось без прелюдий и высокопарных фраз. Резко, мощно двери слетели с петель и внутрь влетели три смазанных скоростью тени, еще микромиг от четвертинки секунды, и в воздухе засверкала сталь скрещиваемых клинков. Раз, еще, и еще, сноп искр от мечей, злая вибрация стальных жал. Я банально не успевал отслеживать всю красоту выводимых комбинаций этого безумного вихря отточенного и злого железа в руках убийц и мощных лапах императора.

Чур меня, чур, от греха подальше забился в свой уголок, нервно шаря по карманам правой рукой, левой же поспешно нахлобучивая на голову шлем Арнольда Жеткича. А меж тем так же внезапно, как все начиналось, столь же внезапно все и закончилось.

Император, высокий статный мужчина медленно оседал на колени, пронзенный насквозь тусклой сталью одного из нападавших, в свою очередь утягиваемый в могилу императором, так как его клинок аналогично пробил грудную клетку врагу.

– Ну что, Гальверхейм? – произнес со злостью второй боец, стягивая с лица маску и разбрасывая по плечам искрящиеся синью воронова крыла волосы. – Я, Тайшана Ледельер, именно я и мой род остановили твой вековой бег!

– Кх-х-ха! – Ошметок крови вырвался изо рта императора, смазав его смех. – Рано…

– Пес! – Нога эльфийки ударила умирающего мужчину в грудь, запрокидывая его на спину в лужу его же крови. – Поздно, рано, это уже не для тебя, ты отправишься в Дьес, где тебя ждет твоя окончательная смерть!

– Рано… – опять полушопотом, затихая навеки, произнес мужчина. – Радуешься…

Пух… Ш-ш-ш-ш…

На земляной пол один за другим полетели маленькие желатиновые, зеленые шарики, наполненные смертельным концентратом отравляющего газа.

– Какого?!. – договорить она уже не смогла, спазм удушения сковал судорогой ей легкие и обжег горло, выводя вместо слов ужасающий, захлебывающийся хрип.

Она рухнула поверх тела императора, так и не сумев до конца отпраздновать своей победы и уже не повторив этого никогда впредь.

Вот так. Именно так. Магию мою твои амулеты глушат, Адель не в состоянии к тебе прикоснуться, прекрасная и смертельно опасная пантера, но что ты скажешь на это?

Молчишь?

Что ж, я тоже, пожалуй, помолчу. Нечего тут говорить, а думать о свершившемся буду позже. Не нужно было вам играть со мной, не нужно было угрожать мне, принуждать, пугать…

– Ульрих? – От входной двери послышался тихий голос, заставивший меня вздрогнуть всем телом от испуга. – Боги! Ты понимаешь, что натворил?!

На входе в полумраке угадывалась фигура моего друга алхимика, закутанного в его любимую хламиду.

– Ульрих, это же эльфы! – испуганно произнес он. – Я, пока искал тебя, пока шел сюда… Их тут под сотню! Что бы здесь ни происходило, что бы за игры они ни вели, но ты покойник! Как и я с тобой теперь! Что же ты натворил?! Нам нужно бежать!

Паника все нарастала и нарастала в его голосе, движения становились дергаными и нервными.

– Подожди, – произнес я, стягивая шлем. – Последний штрих.

Звякнули друг о дружку вычурные щипцы, покрытые замысловатой вязью рун, что я извлек из-за печи, подспудно натягивая пару расшитых золотом перчаток. Руку императора оттягивал из-под тела эльфийки исключительно щипцами, ими же режущей кромкой, с противным хрустом, отделил от кисти палец с перстнем тусклого серебра, а уже другими, с плоскими губками захвата, медленно перенес палец с перстнем в приготовленную металлическую шкатулку.

– Теперь все, – произнес я, пряча шкатулку в свой рюкзак, который закинул на плечи. – Теперь, Аль, бежим, бежим так, дорогой, как никогда раньше не бежали за всю свою жизнь.

– Пойдешь за мной. – Нервно вздрогнул он от моего голоса. – Я постараюсь тебя вытащить.

* * *

Всем нам рано или поздно, на этапе нашего жития-бытия приходится встречаться с таким понятием, как смерть, которая является кульминацией, жирной точкой самой жизни. И мы называем это утратой, вот это самое событие потери, то есть саму смерть. Сильные эмоции, переживаемые нами, когда мы лишаемся близкого, любимого человека в результате его смерти, называют горем. А горе – это такой «хитромудрый» процесс, при помощи которого человек работает со своей болью, вновь обретая чувство равновесия, дабы наполнять и впредь смыслами и желаниями свою жизнь.

Согласитесь, что, как ни крути, горе как процесс необходимо, хоть и весьма болезненно, и не считайте его проявлением слабости, так как это практически единственный способ, посредством которого человек восстанавливается после ощутимой потери.

Умными головами с широкими лбами были подмечены характерные стадии сего священнодействия, такие как: психосоматическая боль, поглощение образом, чувство вины, враждебная к окружению реакция.

При соматике горе утраты проявляется в виде периодических приступов затруднения дыхания, длительностью от нескольких минут до часа со спазмами в горле, припадками удушья, учащенным дыханием и постоянной потребностью вздохнуть. Впоследствии постоянные вздохи сохраняются длительное время и вновь особенно заметны, если человек вспоминает или рассказывает о своем страдании.

Леофоль Лаурикан задыхался вот уже как вторую неделю, загоняя коней в мыло, распуская их шкуры на боках в мясо и кровь, так как отчаянно желал ускорить ни в чем не повинных тварей, хлестая их в отчаянной мысли успеть, догнать ускользающие секунды времени.

В следующей стадии, поглощения образом, может возникнуть чувство нереальности происходящего. Нас догоняют призраки наших надежд, отчего возникают зрительные и слуховые иллюзии. Переживающие горе, в большинстве своей массы, слышат шаги умершего, встречают его мимолетный образ в толпе, узнают знакомые запахи, в каждой мелочи узнавая свою потерю. Такое состояние отличают сильной эмоциональной вовлеченностью, под влиянием которой люди утрачивают грань реальности.

Вот и Лаурикан, с дрожью в руках ронял свои мысли образы вдоль дороги. Вспоминая и ощущая запахи давно забытых лет, минувших событий, где он был с ней, брал ее руки в свои, наблюдая за блеском черной радуги в ее волосах.

Но хуже всего ему стало, когда он ощутил чувство вины. Чувство беспомощности перед вселенной, тупое щемящее ничтожество в груди ворочалось поганой склизкой жабой осознания, закравшегося под рубаху, окуная его в мысли о том, что все тщетно, и он не успеет, как ни спеши.

И что в итоге?

Он не успел.

Какой-то убогий, вросший в землю домик, в не менее убогом и нелепом месте на краю скудной кривой рощицы, среди заброшенных унылых полей, проклятого богами севера…

– Тай… – прошептал он одними губами и екнувшим сердцем, опускаясь на колени перед телом, что возложили на стол эльфы охранения.

В общем, не надо слов, не надо мыслей, не надо чувств в золе марать, все отгорело, все потухло, осталось пеплом лишь дышать. Стихи, ёпта…

Эльф пошатываясь вышел под серое ватное небо, усталость давила на плечи, морозный воздух покусывал прохладой лицо и кончики заостренных ушей, группа лесовиков, группа бойцов детей ночи, его сопровождающие, все смотрели на него в ожидании указаний и, естественно, памятуя о последней стадии борьбы с утратой, мы не удивимся, услышав их.

– Убейте, – произнес он, медленно стягивая с лица повязку, чтобы открыть всем смотрящим свое новое лицо, на котором горели ненавистью два глаза. – Найдите и убейте всех!

Новое лицо было занятным, такого еще не было среди перворожденных, чтобы один глаз сиял чистотой голубого неба, а второй был непроглядней самой черной безлунной ночи.

* * *

Холодно. Прямо никакого спасения, до костей, когда руки уже не трясутся, а уже не гнутся, с трудом сжимаясь в кулаки. Мы все бежали и бежали с Алем, уходя лесом, по предгорью, опускаясь на юг, переползая с трудом овраг за оврагом, петляя, стараясь выбирать голые проплешины на камнях, лишенных снега, дабы хоть как-то запутать следы, утяжелить работу своим преследователям.

Никаких костров, в редкие минуты отдыха прижимались друг к другу, пытаясь отогреться остаточным теплом своих тел. Даже воду толком не пили, замерзла во фляжках, которые потом выбросили, жевали на ходу снег.

– Еще немножко, – шептал Аль, лихо вышагивая впереди. – Давай, Улич, шевелись, надо спешить, не больше дня у нас в запасе.

И я шевелился, спешил, ноги гудели от усталости, мыслей практически ноль в голове, одни вопросы. Зачем я это сделал? Для чего? Для кого? Чего мне еще не хватало в этой жизни, чтобы в очередной раз засовывать свою голову в очередную петлю?

В чем дело? В гордыне моей? Обидели мышку, в норку насрали? Прищемили гордость, заставили плясать из-под палки, мол, делай, Ульрих, что велят, да зубами не щелкай? Не знаю. Черт меня подери, я не знаю, почему я так поступил, ведь умом понимаю, что плевать я хотел на императора, на эльфов, и так взял грех на душу, вытаскивая Паскаля из объятий смерти, так чего же боле?

Дураком родился, дураком, видимо, и помру.

К самим горам не пошли, постепенно, наоборот, даже опускаясь ниже, это удивительно, что Аль так хорошо ориентировался по местности, без его уверенности я бы уже через день пути вынужден был констатировать факт того, что заблудился.

Километр за километром, среди необхватных елей, через паутину непролазного терна, минуя дубравы, переходя ручьи и озера, вперед и только вперед, с редкими перерывами на отдых, мы уходили прочь.

Формально мы находились в южной оконечности Рингмара, здесь, насколько я помнил карты, та еще глухомань, даже трапперы сюда редко забредали. По моим прикидкам, еще на полдня пути до горячих болот, но по факту уже сейчас земля становилась иной, изрезанной многочисленными промоинами и ручьями, местами топкой, с все редеющим и редеющим лесным покровом.

Воздух тяжелел, наши ноги мотали путь. В скором времени разность температур от выстуженной зимой атмосферы и дышащей горячими источниками земли укрыла нас с глаз долой вязкой взвесью тумана, который сизыми клубами кружил в воздухе, оседая на одежде, траве и кустарнике, хрустальными микрокапельками льда, хрустящего и колющегося, на гранулы под пытливыми ручками. А потом зуммер Мака показал мне, что мы не одни. Звенящие яростью ветра, белооперенные стрелы выбивали щепу из деревьев, стопорясь в магической защите, которую я не снимал с себя и алхимика ни днем ни ночью.

Нас настигли, и хоть пока ничего не могли сделать, но и я, в ответ огрызаясь магией, не был уверен, что не бью в молоко, так как туман и многочисленные деревца с кустарником хорошо скрывали наших преследователей. Адель же я пока не спускал с поводка, приберегая ее на черный день, который не заставил себя ждать.

О том, что подошли эльфийские маги, я узнал по кроваво-красному стальному клюву стрелы, что вдруг проклюнулась сквозь одежду и тело моего плеча.

– М-м-м! – От инерции удара стрелы меня кинуло лицом на камни, хорошо Аль успел подхватить под руки, не давая упасть.

Начался настоящий ад, под градом стрел, под давлением магии нас лупили почем зря, не давая зачастую и шага ступить из-за камней.

– Бежим!

– Идем!

– Ползем!

Аль тащил меня чуть ли не на себе, хоть и самому ему досталось. Даже приблизительно не скажу, сколько шла эта гонка, но в какой-то момент мы оказались по колено в коричневой мути теплой воды, среди скрюченных изуродованных деревцев, что словно руки старух-нищенок сгорбленными пальцами ветками тянулись сквозь туман в небо.

– Уходи, Аль. – Воздушные лезвия Эббуза сорвались с моих рук, уходя в туман. – Двоим нам не уйти, а так хоть ты спасешься.

– Все спасемся, – усмехнулся алхимик, устало облокачиваясь на уродливый ствол дерева. – Мы в болотах. Идем, скоро передохнем немного.

Шаг, еще, снова скоротечный натиск эльфов, град смертельных стрел, магия, заставляющая воду вскипать под ногами, огненные шары, с гулом летящие в туман. Бежим, утопая в воде и грязи, падая, поднимаясь, чтобы вновь упасть.

– Здесь, – произнес Аль, показывая рукой вперед, где среди тумана перед нами угадывались смутные очертания пологого склона небольшого черного холма, усыпанного какими-то непонятными валунами.

– Что там? – Ноги подкосились от усталости, из-за чего я зарылся руками в вонючую смоль ила.

– Помощь. – Алхимик зашарил рукой у себя по груди, извлекая из одежды кулончик, в виде монетки. – Их не трогай, они наши.

– О чем ты? – Я недоуменно осматривался по сторонам.

Там. Молча от усталости, тот махнул лишь в сторону холма, где весь каменистый склон вдруг ожил движением, вздымаясь в волне оживающих фигур. Одна, две, двадцать, пятьдесят, то, что я принял за темные каменные валуны, было телами десятков людей, все это время неподвижно лежащих на склонах. Общее число этой армии скрадывал туман, но вот чего он не мог скрыть, так это горящие зеленой магической гнилью глаза этой армии мертвецов, восставшей в одночасье перед нами.

– Боги! – выдохнул я, когда мертвецы единой машиной сделали первый шаг в воду, направляясь в нашу сторону.

– Спокойно. – Рука алхимика сжала мне плечо. – Спокойно, Ульрих.

Да какое там спокойствие, когда мертвецы шагают, монотонно печатая шаг по воде прямо на вас?! Сердце подскочило, казалось, из груди к горлу, страшно было неимоверно, но я все же внял ледяному спокойствию, исходящему от Аля, что монотонным голосом держал мое внимание на себе.

– Кто это? – Я всматривался в мертвое воинство, старательно обходящее нас стороной и скрывающееся в проклятом тумане. – Кто все эти люди?

В изорванных, измазанных тиной одеждах покойников все еще можно было увидеть мундиры солдат, кто-то был в кольчугах. Трупные пятна, приторно-сладкий до омерзения дух мертвечины, бессмысленные синюшные лица и горящие некротической силой глаза.

– Не важно, Ульрих. – Алхимик спрятал свой амулет-монетку в одежды. – Времени нет, надо идти, они ненадолго задержат эльфов.

– Мне нужны ответы, Аль! – Я перехватил его за плечо, когда он собирался уходить.

– Позже! – Он сбросил мою ладонь. – Все позже, еще немного потерпи и поверь мне.

Вновь дорога. Вода все увеличивалась, туман становился гуще и непроглядней, изредка по пути среди пучков осоки и камыша выпуская в поле зрения чахлые искореженные деревца. Если поначалу мы были и в состоянии еще бежать, то теперь воды было уже по пояс, темной, стоячей, плюс еще и ноги по щиколотку уходили в придонный ил, откуда их с трудом можно было выдернуть.

Странное состояние, руки и лицо покусывал мороз, вершки болотных трав сверкали кристалликами льда, а вода была теплой, парила, вздымая целые клубы туманной взвеси в атмосферу.

– Все, – произнес алхимик, когда мы застыли на краю огромной водной глади, раскинувшейся невидимыми просторами, на краю которой мы очутились. – Ждем.

– Что еще, Аль? – Я с подозрением смерил тяжелым взглядом его худую сгорбленную фигуру.

Но в ответ лишь тишина и далекий едва уловимый всплеск воды. Потом всплеск повторился, потом еще, он был мягким и приближался, а источник все был скрыт от меня косматой ватой пара.

– Кто ты? – разлепив губы, спросил я его, рассматривая потеки грязи на хламиде и корочку льда на плечах.

– Мое имя не изменилось, Ульрих, – усмехнулся он. – Я по-прежнему Альмадир Фархат Халим из Бейбута.

– И что же ты делаешь, Альмадир? – Я, как и он, перевел взгляд на затуманенную поверхность воды.

– Спасаю наши задницы, Улич. – Он задумчиво поковырял пальчиком грязный лед, застывший на рукаве хламиды. – Ну и сопровождаю тебя по мере моих сил.

– Куда? – Где-то на грани восприятия зрения появилась темная мутная точка, постепенно с приближением растущая и обретающая черты.

– В безопасное место, туда, где тебя уже давно ждут. – Он вскинул ладонь, предупреждая дальнейшие расспросы и с напряжением всматриваясь уже нам за спины. – Они закончили с зомби.

– Я практически истощен по всем энергиям. – Вздрогнув, я также непроизвольно оглянулся. – Еще один, может два наскока, и они убьют нас.

– Уже нет. – Алхимик вновь обратил мое внимание на большую воду.

Там, среди тумана четко можно было уже рассмотреть плывущий по воде плот, на котором я разглядел странно неподвижную женщину, что замерла, словно каменное изваяние, пристально буровя меня тяжелым взглядом.

– Твою же мать! – непроизвольно вырвалось у меня с постепенным осознанием того, кто же на самом деле находился на плоту.

Лера, та самая гарпида, что еще не давеча как в начале осени топила меня по пути в Рингмар! Изящная грация, восхитительной гибкости стан, с тяжелыми, идеальной формы кругляшами обнаженной груди, на которую тусклой смесью из золота и меди ниспадали ее тяжелые рыжие локоны.

Королева, новая или старая, не суть важно, но это хозяйка северных рек и озер, и она здесь, она горделиво стояла на своем бронзовом хвосте, прямо посреди небольшого плота, который медленно буксировался в нашу сторону ее многочисленной свитой.

– Здравствуй, барон. – Ее лицо дрогнуло под полутенью мягкой улыбки.

– Не время любезничать! – одернул меня и ее Аль, прекращая диалог. – Эльфы уже рядом!

– Грубиян. – Фыркнула гарпида. – Эти воды издревле колыбель моего народа, здесь я королева!

– Время! – вновь оборвал ее алхимик. – Задержи перворожденных, нам же нужно спешить.

– Я чту договор. – Скривила она губы в гримасе недовольства. – Навки проводят вас до границ.

– Вперед, Ульрих. – Аль подтолкнул меня к плоту. – Не время медлить.

В подтверждение его слов над нашими головами засвистели эльфийские стрелы.

– Вперед, дети мои! – взмахнула рукой гарпида, и тотчас спокойная водная гладь вспенилась сотнями мощных спин и плавников речного народа. – Возможно, мы еще встретимся, барон.

Она какое-то время еще побуровила меня взглядом тяжелых умных глаз, после чего скрылась, одним мощным рывком посылая свое тело в непроглядное зеркало темной воды.

Наш плотик, на котором мы расположились с Алем, медленно поплыл в туман, толкаемый руками навок, эту преграду уже эльфам не одолеть. Я знал, на что способны люди реки, я знал, на что способна даже одна гарпида.

* * *

Болели раны, навалилась гранитным камнем на плечи усталость. Апатия обволакивала нас, как и проклятущий туман, скрывавший три дня кряду от нас солнце. Я не знал, куда мы плывем, алхимик отмалчивался, немые навки тупо тянули плот по известным лишь им протокам и рукавам гигантской горячей воды, но, как и все на этом свете, к концу подошел и наш путь.

Вода расступилась, мы покинули плот и болота, вновь меряя расстояние шагами, стаптывая и без того изношенные сапоги о камни тропинок и дорог. Мы вновь уходили в горы. Теперь вверх, по камням, среди завывающего ветра, по перевалам и незримым тропам. Камни большие, маленькие, оползни из гравия, скалы в отвес над головой. Лишь гулкое эхо да заунывная песня промозглого ветра.

День, ночь, день, ночь, тупая опостылевшая механическая работа до остервенения, до полной отключки головы, когда на привале падаешь мешком, не в силах пошевелиться, когда острый гранит под щекой кажется пуховой периной.

Я даже потерялся во времени в этом унылом царстве безмолвных камней, лишь в какой-то момент с радостью в душе осознав, что идем уже не вверх, а только вниз. Значит, скоро, значит, уже почти-почти у цели, когда-то же мы должны остановить свой бег? Когда-то же кончится сила воли, заставляющая нас упорно передвигать свои усталые ноги?

Через ночевку вышли в широкую пойменную долину, пересеченную словно полумесяцем рекой, где на малом островке, среди уже побеленной первым льдом воды возвышался монумент крепостного замка, с высокими стенами и острыми шпилями башен.

Серьезный замок, такой штурмовать годами можно. Даже издалека он внушал уважение своей надменной неприступностью, своим горделивым осознанием власти и доминантности над окружающей местностью. Каменный князь, с прямой непреклонной спиной.

– Нас уже ждут… – с каким-то восторгом и ноткой страха произнес Альмадир, не зная, куда девать руки. – Давай поспешим, Ульрих, негоже заставлять хозяина ждать…

Кого? Чего? Зачем? Алхимик упорно молчал, заставляя меня злиться и скрежетать зубами. Похоже, это очередной виток моей бесконечной истории, похоже, я опять взвалю на плечи чужие проблемы, принимая ответственность за чужую судьбу.

Снова попал.

Тяжелый перекидной мост из черного мореного дуба с зеленью окисляющейся меди заклепок гулко ударил о берег у наших ног, открывая черную пасть мрачного замка-великана. Мы робко прошли по нему, где у самого входа под тенью арки нас встречала фигура высокого подтянутого мужчины.

– Мы снова встретились, барон, – улыбнулся седоволосый герцог де Тид. – Здравствуй, Ульрих.

Ком страха подкатил к горлу, чего-чего, а подобного я не ожидал. Ужас этого мира, один из тех, кем можно пугать королей, тот, перед кем, по его мнению, за мной висит долг крови, саркастически улыбался, меряя меня оценивающим взглядом.

– Аль, – кивнул, наконец, благосклонно герцог моему сопровождающему. – Рад видеть тебя дома.

– Спасибо, отец. – Поклонился приветственно седоволосому закутанный в хламиду алхимик. – Спешили, как могли.