«Боинг» летел на огромной высоте. И хотя с земли он представлялся совсем крошечным, случайный наблюдатель мог различить характерные очертания этого самого большого пассажирского самолета.

Вид на поверхность Земли, открывавшийся из иллюминаторов «боинга», не мог оставить равнодушной впечатлительную натуру. Стив Мэтью с трепетом в душе наблюдал за калейдоскопом разноцветных форм, сменявших одна другую в страшной глубине внизу. Казалось, бывалого журналиста трудно удивить. Но Мэтью не мог оторваться от иллюминатора. На раскаленно-красном фоне проступали вдруг узкие зазубренные полосы, похожие на борозды, пропаханные гигантским лемехом. То возникали контуры, которые в доли секунды срастались в красочные бутоны неземных цветов. То от горизонта до горизонта вспыхивали колючие линии причудливых геометрических фигур.

Увиденное Мэтью не было поверхностью чужой планеты, хотя, взятое абстрактно, где-нибудь на случайной фотографии, могло сойти за видения из космоса. А были то параллельные гряды гор, системы соленых озер и миражи.

На трехпалубном фюзеляже «боинга» было обозначено название авиакомпании — «Эр Франс». Самолет летел из Парижа. Сейчас он пересекал самый центр Австралийского материка — бескрайнюю пустыню, где когда-то плескались волны богатой жизнью лагуны моря. Ибо в пору становления континентов Земли — terra australis была гигантским атоллом.

…Стюард предложил Мэтью свежую прессу.

Стив выбрал парижскую «Интернэшнл геральд трибюн». Заголовок на первой полосе привлек его внимание:

НОВАЯ ПЛАНЕТА СОЛНЕЧНОЙ СИСТЕМЫ?

Мэтью углубился в чтение:

«…Сенсационные новости получены на этот раз из Национальной обсерватории в Маунт Стромло, расположенной неподалеку от тихой вечнозеленой столицы Австралии. Казалось, со времен Коперника и его знаменитого труда „Об обращениях небесных сфер“ состав планет Солнечной системы не составляет тайны для просвещенного человечества. Правда, напомним, что в средневековой Европе распространению этих знаний пытались мешать. Не секрет, что сочинение Коперника пребывало под запретом католической церкви с 1616 по 1828 год. Справедливости ради скажем, что Коперник лишь положил начало научному изучению нашей космической квартиры после него было немало славных имен: Иоганн Кеплер, Исаак Ньютон, Генрих Вильгельм Ольберс. Они дополняли и исправляли наши представления о занимаемом нами месте во Вселенной. Стало уже аксиомой думать, что состав планет останется неизменным на протяжении миллионов лет.

И вот сообщение из Маунт Стромло: семья наших планет пополнилась!

Запомните имя сэра Джона Дэниела Хартфелта — известного австралийского астрофизика, которого знают специалисты развитых стран. Несколько месяцев назад он обратил внимание на изменения в магнитосфере Юпитера. Программы, введенные в быстродействующие ЭВМ, позволили сделать вывод о наличии в непосредственной близости от планеты-гиганта постороннего тела значительной массы.

Загадкой, однако, остается нынешнее местонахождение небесного пришельца и его первоначальные координаты во Вселенной. Зондаж района Юпитера с помощью радиотелескопов не дал результатов.

К усилиям Хартфелта присоединились специалисты национальных обсерваторий — Гринвичской в Херстмонсо и Пулковской под Ленинградом. Как полагают, русские обнаруживают особый интерес к поискам космического пришельца, поскольку несколько месяцев назад в том же районе бесследно исчез советский исследовательский корабль „Тунгуска“»…

— Теперь я знаю, с кем мне нужно встретиться! — неожиданно вслух произнес Мэтью.

Встретив удивленный взгляд задремавшей было соседки слева, Мэтью изобразил на лице извинительную улыбку и заговорщицки приложил палец к губам.

Тур вспомнил момент их старта с земли. Не тот, когда на космодроме взревели запущенные двигатели и страшная сила реактивной тяги начала выталкивать их вверх, навстречу открытому космосу, а тот, когда кончились перегрузки, смолкли двигатели и их охватила тоскливая тишина. Он посмотрел в иллюминатор и увидел ее — планету-мать. Голубовато-белую в косматых разрывах облаков. Она мигала ему глазницами океанских глубин, спиральными вихрями тайфунов…

— Ну, вот вы и распустились, — сказал седовласый человек, нагибаясь над кустом красной с пепельным отливом розы. — Теперь вы долго будете радовать меня своими великолепными бутонами.

Человек выпрямился и оказался довольно высок.

В легкой спортивной одежде он выглядел намного моложе своих лет, хотя явно находился у той незримой черты, которая отделяет пожилой возраст от старческого.

Из сада открывался вид на широкую гладь бухты. Отсюда хорошо просматривались паруса-крыши знаменитой Сиднейской оперы. Чуть поодаль, на той же противоположной стороне залива, высились небоскребы центральной части города. Их стройные силуэты казались немного призрачными в розоватом ореоле смога, который витал над городом даже в ранний утренний час. На вершине одного из небоскребов, словно нарост на дереве, приютился вращающийся ресторан, откуда можно было обозревать панораму города и бухты.

В сад выходила застекленная стена особняка.

Сквозь затемненное зеленое стекло просматривалась стена с книжными стеллажами и большой письменный стол светлого дерева. Хозяин дома мог быть либо ученым, либо писателем.

Дело происходило в Мосмане — красивом аристократическом районе на северном берегу Сиднейской бухты, принадлежащем немногим избранным австралийского общества.

…Хозяин повернулся, чтобы идти к дому, но внезапный шелест листвы заставил его оглянуться. Из-за куста цветущего рододендрона вышел приземистый человек с фотоаппаратом и вежливо произнес:

— Доброе утро!

— Вы хотите сказать «раннее», не так ли? — не слишком приветливо сказал хозяин, не выказывая, однако, ни малейшего удивления. — Кто вы?

Незнакомец улыбнулся и достал из кармана визитную карточку.

— Газета «Сидней морнинг геральд», сэр, — отчеканил он. — Извините за столь ранний визит, но…

— Что «но»? Вас зовут… — хозяин взглянул на карточку, — Стив Мэтью?

— Да, меня зовут Стив Мэтью, — подтвердил репортер. — Я только что с самолета, узнал о вашем открытии и решил попытать счастья…

— Какое счастье вы ловите на сей раз? — усмехнулся хозяин, которого это происшествие не столько раздражало, сколько забавляло.

— Вы знаменитый ученый, с мировым именем, — сказал репортер с оттенком уважения в голосе, — сэр Джон Хартфелт, — уточнил он. — Читатели интересуются последними событиями, связанными с космосом… Вы знаете, о чем я говорю: о вашем открытии нового небесного тела. Ведь бредни обозревателей радио и телевидения нельзя принимать всерьез…

— Бредни — нет! — твердо сказал сэр Джон.

Космический корабль, ощетинившийся, словно ракетоносец, антеннами и блоками термоэлектрических генераторов, продолговатой тенью плыл по диску Юпитера. Земля отсюда не просматривалась, и земляне не могли определить, где находится их исчезнувшее рукотворное создание…

Эдвард Бриггс вскрыл картонную коробку армейского рациона с надписью «завтрак» и отыскал в нем пакетик с кофе. До рассвета еще далеко, но ни в одном воинском уставе нет указания на то, что коробку с завтраком можно вскрывать только утром. Очень хотелось спать, голова была тяжелая, но эта мысль показалась Бриггсу забавной. О чем только не думается на боевом дежурстве!

В этой богом забытой пустыне, с тоской подумал Бриггс, вероятно, никогда не бывает прохладно. Если бы не кондиционеры, которые работают на базе безостановочно, день и ночь, то здесь можно было бы испечься заживо. Но кондиционеры нагоняют холод только при закрытых дверях и окнах, и со временем это начинает действовать на нервы. Ощущение такое, словно тебя отрезали от остального мира.

Вода быстро вскипела. Бриггс высыпал порошок кофе в чашку и залил кипятком.

Двадцать минут третьего. Спать нельзя. В соседнем помещении оператор следит за экранами локаторов, и Бриггс обязан периодически его контролировать.

Американская военная база находилась в пустыне Гибсона. На Бриггсе была форма майора армии Соединенных Штатов. Форма была укороченная, сделанная из хлопка, но в раскаленной пустыне это плохо помогало.

«Ночь проходит спокойно, — подумалось было майору, в то время как он подносил к губам чашечку с кофе. — Никаких происше…»

Настойчиво и тревожно зазвучал зуммер.

…В ночь на пятое декабря яркая точка появилась на экране локатора дальнего обнаружения американской станции слежения за баллистическими ракетами. Рядовой Роберт Шеневикс (личный знак А 46377213) без промедления, как того требует инструкция, вызвал старшего офицера. Майор Бриггс примчался в операторскую. Он был немного смешон в коротких форменных брюках до колен.

Сигнал исчез и не повторялся. Это не могло быть ракетной атакой, и у Бриггса отлегло от сердца. Но, прежде чем вернуться к кофе, он связался с базой США на Северной Территории и оттуда получил подтверждение, что вторично сигнал не появлялся.

Однако Бриггс был человек дотошный. Он знал, что кажущиеся мелочи зачастую оборачиваются катастрофой. И потому, выпив, наконец, остывший кофе, он с трехминутной задержкой известил о происшествии командование военных баз Соединенных Штатов в Австралии. Из американского штаба, тоже страхуясь от случайностей, позвонили высшим чинам вооруженных сил Австралийского Союза. Те не преминули поставить в известность помощника премьер-министра.

Не прошло и четверти часа с момента обнаружения сигнала на экране локатора, а в правительстве уже знали о необычном явлении, которому пока военные не находили объяснения.

Несколько позже ночное происшествие утратило свою загадочность. Утром помощника премьер-министра побеспокоили из Национальной астрофизической обсерватории в Маунт Стромло. Служба космических наблюдений докладывала правительству о возобновлении радиоизлучения, источник которого находился в созвездии Южного Креста. Сигналы из космоса были слабыми и нерегулярными. На вопрос помощника премьер-министра, каково может быть их происхождение, на другом конце провода ответили, что это явление не похоже на излучение квазаров.

Сказать более определенно можно будет позднее, если сигналы усилятся.

Помощник не счел возможным беспокоить премьер-министра по столь незначительному поводу. Он договорился со службой космического наблюдения обсерватории, что его известят, если характер сигналов изменится.

На подлете полупрозрачная сфера засияла перед ними, словно бриллиант чистой воды. На фоне бархатной черноты космоса Хоуп фантастически переливалась всеми цветами радуги. Вращение ее было заметно невооруженным глазом. Можно было видеть, как, поворачиваясь к наблюдателю под другим углом, грани меняли окраску. Зеленые всплески превращались в синие, желтые — в голубые, красные — в фиолетовые…

В Маунт Стромло сигналы из космоса слушали всю ночь. Через несколько часов они усилились до такой степени и приходили с такой стабильной периодичностью, что исчезли сомнения в их искусственном происхождении. Утром о них сообщили в выпуске телевизионных новостей, а также по радио. Комментаторы не упустили возможности — в который раз! — пофантазировать на тему о пришельцах и о возможности межгалактических контактов.

Однако их опроверг астрофизик сэр Джон Хартфелт. Благодаря усилиям Стива Мэтью интервью с ним попало в ранний выпуск газеты «Сидней морнинг геральд».

«Мне как специалисту известно о сигналах, но это не пришельцы, заявил сэр Джон. — Мы почему-то забываем о том, что в космосе за последние годы затерялось несколько кораблей, в разное время стартовавших с Земли. Вспомним их названия: „Стрелец“, „Тунгуска“, „Козерог“ и, наконец, „Клиффорд Саймак“»…

В редакционной врезке Мэтью написал, что с некоторых пор, с большим, правда, запозданием, космическим кораблям начали присваивать имена выдающихся писателей-фантастов, вспомнив о немалом влиянии, которое их идеи оказали на развитие представлений о космосе и на его освоение.

«Мне не кажется невероятным, — продолжал между тем Хартфелт, — что на Землю возвращается один из пропавших кораблей. Вряд ли стоит гадать какой: ведь если корабль приближается к Земле, мы рано или поздно его опознаем…»

Еще сутки Земля находилась в тревожном ожидании, прежде чем радиосигналы настолько усилились, что их смогли расшифровать. Интуиция не подвела ученого. Он не мог только угадать, какой именно корабль возвращается. Теперь и это перестало быть загадкой.

К Земле после многомесячного безвестного отсутствия, как о том свидетельствовали позывные корабля, приближался «Клиффорд Саймак».

Кларенс пробиралась по странному лесу, чувствуя себя словно во сне. Ноги увязали в мягкой, податливой почве. Деревья имели по три ствола и общую зонтичную крону. Сверху свисали гибкие лианы. На их концах раскачивались пушистые цветки-шарики и связки продолговатых плодов, наподобие бананов. Над всем этим голубел искусственный небосвод, удерживавший атмосферу Хоуп.

…В кабине космического корабля находились двое — мужчина и женщина. Они застыли в случайных позах, словно в детской игре «замри». Руки женщины повисли на уровне груди: со стороны могло показаться, что она исполняет какой-то грациозный танец. Ее правая нога была чуть приподнята и согнута в колене. Мужчина, сидя в кресле, потягивался, отведя руки в стороны. Он был похож на существо, приготовившееся взлететь.

Первым очнулся мужчина.

— Кларенс, — позвал он.

Женщина сделала движение руками, оживая, словно картинка на экране телевизора, остановленная «стоп-кадром». Она завершила движение, неизвестно чьей волей задержанное, и выпрямилась.

Мужчина опустил руки на панель приборов.

Взгляд его упал на экран. Там жались друг к другу строки цвета первой весенней зелени: «Кларенс Фогт, Туру Свенсону. Борт „Клиффорда Саймака“. Посадка возможна в районе Хребта Флиндерса, штат Южная Австралия, на космодроме близ Аркарула-виллидж…»

— Тур, — сказала женщина, словно не замечая адресованного им сообщения, — мы снова были с ними.

Мужчина ничего не ответил.

В вертикальном электропоезде, походившем на кабину многоярусного лифта, Кларенс переместилась в плюсовое полушарие искусственной планеты. В студии перед ней загорелись десятки телевизионных экранов. С них смотрели лица почти человеческие, лишь странно расплывшиеся… Она понимала речь гуманоидов и отвечала на родном языке. Казалось, некоторые ее ответы их озадачили…

Большой черный автомобиль с правительственным номером и флажком на радиаторе — уменьшенной копией государственного флага — неторопливо пересекал длиннейший мост через Сиднейскую бухту, бывший когда-то главной достопримечательностью города. На синем фоне флажка были отчетливо видны звезды Южного Креста и Альфа Центавра. Помощник премьер-министра сосредоточенно смотрел перед собой — он обдумывал предстоящий разговор с Хартфелтом.

Мост никак не кончался. Произошла задержка — из-за необычного скопления автомобилей. Владельцы одних спешили попасть в северную часть города, другие — в южную. Наконец, повернув с моста направо, правительственный автомобиль углубился в узкие улочки Мосмана. Шофер затормозил возле богатого особняка, наполовину скрытого цветущими деревьями. Затем вышел и распахнул дверцу перед помощником премьера.

Сэр Джон встретил гостя в кабинете. После обычных приветственных фраз оба расположились в легких бамбуковых креслах.

— Я весь внимание, — подчеркнуто вежливо произнес хозяин.

— Сэр Джон, — начал высокопоставленный чиновник, — премьер-министр обращается к вам с просьбой. Прошло уже около двух недель после возвращения «Саймака». Как вы знаете, экипаж его международный. Кларенс Фогт гражданка Франции, Тур Свенсон — уроженец Швеции. Они стартовали к поясу астероидов, где затерялся русский корабль «Тунгуска». Никто особенно не надеялся, что экипаж «Саймака» обнаружит «Тунгуску», хотя такая возможность учитывалась, когда Организация Объединенных Наций согласилась финансировать этот проект. Сейчас в Канберре находятся эксперты ООН и разных заинтересованных стран…

— Я знаю, что вас беспокоит, — сказал астрофизик. — Отсутствие бортового журнала и вообще каких-либо записей о полете…

— Разумеется, — подтвердил помощник премьера, — но не только это, а главным образом их нежелание отвечать на вопросы. Мы, как страна, на территории которой завершился полет «Саймака», должны содействовать расшифровке этой загадки. Национальный престиж…

— В этом и состоит просьба господина премьер-министра? — быстро спросил Хартфелт. Помощник премьера утвердительно кивнул.

На теневой стороне спутника Юпитера — Европы — виднелись яркие точки действующих вулканов. Один из них находился на самом краю диска и был похож на крошечную затухающую свечу. Тур вспомнил, что впервые увидел эти извержения на снимках, доставленных «Вояджерами». Садиться предстояло на освещенную сторону спутника.

Тур и Кларенс находились в рекреационном центре лаборатории космических полетов, когда к ним заглянул доктор Ширер. Время от времени он беседовал с астронавтами, — стремясь отметить перемены в их состоянии. Но сдвиги происходили очень медленно. Каждый раз Ширер уносил с собой пленку с записью очередной беседы. Содержание их последовательно вводилось в память ЭВМ для сравнительного анализа.

А он показывал, что изменения незначительны. Постепенно Ширер пришел к выводу, что потребуются месяцы кропотливой работы с экипажем «Саймака», прежде чем в их состоянии наступит заметный перелом.

Всякий раз, когда Ширер попадал на территорию рекреационного центра лаборатории, он убеждался, что здесь создан поистине райский уголок. Благоухали рододендроны, шелестели тонкими веточками акации, испускали волны смолистых запахов эвкалипты нескольких видов. Среди зеленых куртин и дорожек, посыпанных белым коралловым песком, журчала вода, низвергались большие и малые водопады. При их устройстве, используя местный экзотический ландшафт, видимо, немало потрудились специалисты, проявив неисчерпаемую фантазию.

При появлении Ширера в сторону метнулся тонконогий страус эму.

Доктор подсел к Кларенс и Туру, которые расположились в тени цветущей магнолии.

Мимо проскакал большой красный кенгуру, величиной чуть ли не с лошадь. Кларенс испуганно отшатнулась, но Ширер успокоил ее:

— Сразу видно, что вы не из здешних мест. Кенги людей не задевают и дерутся только с динго, да и то в тех случаях, когда дикие собаки загоняют их в угол…

— Как прекрасно здесь, на Земле! — воскликнула Кларенс.

— Вам есть с чем сравнивать, — осторожно заметил Ширер, — вы столько повидали в космосе…

— Во внеземном пространстве человека окружают две противоположности: свет и тьма, — сказал Тур.

В отличие от Кларенс он почти не улыбался.

Ширеру подумалось, что, видимо, Тур — инициатор того, что произошло с бортовым журналом и прочими записями. И за молчание экипажа именно он несет моральную ответственность.

— Но вы же видели и планеты, — возразил Ширер.

— Планеты — да, — согласился Тур. — Они интересны, но они холодны и необитаемы: сплошь покрыты льдом.

— На Земле прекрасно! — повторила Кларенс.

В конце дорожки снова показался красный кенгуру.

— Как вы думаете, — неожиданно спросил Ширер, — животные обитают только на Земле?

Это была замаскированная форма допроса, и странно было предположить, будто экипаж «Саймака» этого не понимает. И все же они принимали эту игру.

— Животные — да, — подтвердила Кларенс, — кенгуру…

— Люди — тоже животные, — сказал Ширер.

— Животные — не гуманоиды, — уточнил Тур.

— Гуманоиды не живут на Земле, — схитрил Ширер.

— Гуманоиды живут в космосе, — подтвердил Тур.

Ширер поздравил себя с первой победой.

— Вы их видели? — быстро спросил он.

— Нет, — сказал Тур.

— Не помню, — едва слышно произнесла Кларенс.

Ширер внутренне сжался.

— Где обитают гуманоиды? — спросил Ширер.

— Гуманоиды могут жить на некоторых планетах, — сказал Тур.

Это — уже другое дело.

— Гуманоиды живут на Церере, — предположил Ширер.

— Нет! — возмутился Тур. — Церера необитаема…

— Вы видели русский корабль «Тунгуска»? — неожиданно спросил доктор. — Он, кажется, совершил посадку на Палладе…

— Они там высаживались, но их сейчас там нет, — твердо сказал Тур.

— Откуда вам это известно? — напирал Ширер.

— Мы перехватили сообщение по радио, — объяснил Тур. — Их сейчас там нет.

— Вам известно, где они?

— Нет! — отрезал Тур.

— Не помню, — эхом отозвалась Кларенс.

— Гуманоиды обитают на Юпитере, — предпринял новую попытку Ширер.

— Юпитер огромный и страшный, — сказала Кларенс, — на нем нельзя жить…

— Гуманоиды живут на межпланетных станциях, — подсказал Ширер.

— Гуманоиды живут на искусственных планетах, — согласился Тур.

Ширер вздрогнул.

— Вы там бывали? — без промедления спросил он.

— Нет, — сказал Тур.

— Не помню, — вздохнула Кларенс.

— Гуманоиды мало похожи на людей, — пустил Ширер еще один пробный шар.

— Гуманоиды почти как люди, — возразила Кларенс.

— Вы их встречали? — с волнением спросил Ширер.

— Нет, — сказал Тур.

— Не помню, — ответила Кларенс.

— Гуманоиды не причиняют людям зла, — в отчаянии пытался продолжать Ширер.

— Гуманоиды добрые, — подтвердил Тур. — Они помогают людям.

Это определенно была удача.

— Гуманоиды помогают людям садиться на Цереру, — подсказал Ширер.

— У гуманоидов великолепные ракеты, — подтвердил Тур.

— Вы видели гуманоидов? — спросил доктор.

— Нет, — ответил Тур.

— Не помню, — молвила Кларенс.

Корпус «Саймака» беспомощно распластался на льду океана Европы. Тур был уверен в прочности льда — предполагалось, что океан промерз до самого дна. Но из такого положения им было не взлететь…

Стив Мэтью битый час дожидался в приемной заведующего лабораторией космических полетов в Маунт Стромло. Доктор Ширер задерживался и, как понимал Мэтью, не без причины. Коротая время, Мэтью связался со знакомым комментатором на сиднейском телевидении.

— Послушай, — начал тот, — слух прошел, будто экипаж на «Саймаке» подменили в космосе.

— Бредни! — возмутился Мэтью. — Я как раз звоню из лаборатории, где их обследуют. Тут ими занимаются специалисты со всего мира. Говорят, Тур и Кларенс те же самые люди. Только в мозгу у них какие-то отклонения…

— Если узнаешь что-нибудь дельное, звякни по дружбе, — попросил телевизионщик. — Не хочется узнавать последним!

Хотя Мэтью уже давно караулил доктора Ширера, тот возник в приемной как-то внезапно. Ширер знал, что его дожидается репортер самой известной и влиятельной в стране газеты и потому сразу сделал ему призывный знак рукой. Мэтью не заставил себя приглашать дважды и последовал за доктором в кабинет, где без церемоний бросился в кресло.

— Физическую идентичность экипажа можно считать доказанной, — без предисловий начал Ширер. — Все важнейшие органы на месте, их функции в норме. Проверка велась самыми совершенными методами. Международный консилиум признал, что отклонения имеются только в функциях головного мозга…

— Какие отклонения? — встрепенулся Мэтью.

— Успокойтесь, — сказал Ширер тоном, каким врачи обычно разговаривают с трудными пациентами. — И не будоражьте нервы своих читателей. У экипажа «Саймака» отмечена повышенная активность головного мозга. Иногда, правда, наступают периоды необъяснимого резкого спада, и тогда оба астронавта как бы погружаются в летаргический сон. Одновременно отмечен повышенный коэффициент интеллектуального уровня.

— Вот! — возбужденно проговорил Мэтью. — Это ли не сенсация?

— Само возвращение «Саймака» сенсационно, — сказал Ширер, бросая взгляд на табло электронных часов, — но я бы хотел избежать ненужных преувеличений в сообщениях информационных агентств…

— Что могло повлиять на психическое состояние экипажа? — спросил Мэтью.

— Документов о полете нет, как вам известно, — отвечал Ширер. — Сами они ссылаются на потерю памяти. Это самая большая загадка, которую пока мы не можем отгадать. Вот тут вам дается полная свобода… Фантазируйте сколько угодно!

Благодаря доктора уже на ходу, Мэтью поспешил к телефонному аппарату в приемной. Ширер проводил его насмешливым взглядом. Как только за репортером закрылась дверь, Ширер набрал номер помощника премьер-министра.

Тур очнулся, как от толчка. Каюту заливал мягкий, успокаивающий свет. Он лежал на полу, но ему не было жестко. Стена при прикосновении оказалась мягкой и теплой. Боковым зрением он увидел Кларенс, распростертую рядом, с закрытыми глазами. На бедре у нее белел широкий бандаж.

— Какой одинокой, какой сирой я себя чувствую! — воскликнула Кларенс, когда Ширер ушел. Похоже, она готова была расплакаться.

Тур ничего не ответил. Для него разговор с психиатром был нелегким: лишь со стороны могло показаться, будто они обменивались малозначительными репликами. От командира «Клиффорда Саймака» он потребовал немалого напряжения.

— Я тебя понимаю, — сказал наконец Тур, стремясь положить конец гнетущему молчанию. — Тебе хочется рассказать им все, чтобы облегчить душу, вновь обрести взаимный контакт…

— У меня такое чувство, будто мы вовсе не возвращались! — взорвалась Кларенс. — Я часто повторяю: «На Земле прекрасно!» Но это не приближает меня к людям, пока… мы не…

На глазах у нее показались слезы.

— Люди могут превратно понять то, что с нами произошло, — возразил Тур. — Потому-то мы и пошли на эти странные игры с доктором Ширером.

Он сделал ударение на двух последних словах.

— Мы и сами многого не знаем, — дрожащим от слез голосом проговорила Кларенс. — Что было с нами и кораблем после неожиданного падения на Европу? Наша память сохранила лишь отрывочные воспоминания. Вероятно, мы были близки к гибели.

— Вероятно… А может, даже погибли, но они нас… воскресили? — почти шепотом произнес Тур. У него был такой вид, будто он удивился своей догадке. — Мы помним только те моменты, когда у нас были проблески сознания. Во всяком случае, я вскоре заподозрил, что их вмешательство в функции моего организма было основательным… Нет, я чувствовал себя необыкновенно хорошо. Голова была ясная, настроение приподнятое, даже чуть восторженное, как в юности. Я давно уже не испытывал ощущения такой легкости во всем теле…

— Ты мне ничего об этом не рассказывал.

— В условиях Хоуп мне трудно было прийти к окончательному выводу: на искусственной планете многое происходит не так, как на Земле. В конце концов я разобрался в их способе отсчета времени. Их хитроумные хронометры требуют специальных навыков. Но это не главное: для человека время всегда субъективно. К счастью, на «Саймаке» были квантовые часы, и только там, уже на обратном пути, я убедился, какая разительная перемена во мне произошла.

— Ты имеешь в виду мироощущение?

— Я начал думать по-другому.

— Как это?

— У тебя хорошо развито чувство времени? — спросил Тур. — То есть ты можешь, не пользуясь часами, приблизительно сказать, сколько минут они отсчитали?

— Приблизительно — да.

— Когда-то на Земле проводились эксперименты с участием большой группы людей, которые должны были без приборов определить, сколько времени прошло в произвольно выбранный промежуток.

— И они с этим справились?

— Абсолютным чувством времени никто не обладает. Разброс в определении прошедшего временного отрезка в целом велик, но не слишком.

— Почему ты думаешь, что произошедшее с тобой — аномально?

— Мое чувство времени после пребывания на Хоуп изменилось… на несколько порядков!

— В чем это выразилось?

— В определенной ситуации, например, мне казалось, что прошло минут пятнадцать, а часы показывали, что они ушли вперед всего на три минуты!

— Это значит…

— …что мои мыслительные процессы протекают теперь с необыкновенной скоростью.

— О себе я не могу такое сказать, — тихо проговорила Кларенс. — Но мне кажется, что я стала намного эмоциональнее.

— Вот видишь… Если на Хоуп решили поставить на нас эксперимент, то они не обязательно должны были наделять нас одинаковыми новыми качествами. Главное в том, как к такому эксперименту отнесутся на Земле…

— И потому ты решил скрыть все, что с нами произошло?

— Давай порассуждаем спокойно. Сейчас пока неясно, какими последствиями для нас самих может обернуться их вмешательство. Ширер сказал, что наши показатели умственного развития необыкновенно возросли после возвращения. Это может кое-кого навести на мысль, что Хоуп каким-то образом продолжает держать нас под контролем. В миролюбивых целях гуманоидов тоже могут сомневаться. Следовательно, не исполнители ли мы чьей-то злой воли?

— Эта подозрительность на Земле уже обернулась реками крови ни в чем не повинных людей! Неужели и к контактам в космосе мы будем подходить с теми же мерками?

— Я вижу, ты понимаешь, что меня волнует… Название искусственной планеты странным образом созвучно английскому слову «надежда», — продолжал Тур. — Я сделал все это — уничтожил документы экспедиции и уговорил тебя молчать — в надежде, что благодаря этому ничто не поставит под угрозу контакт с Хоуп.

— Я восхищена тобой, Тур, — задумчиво проговорила Кларенс. — Ты продумал все на несколько ходов вперед!

— У выдающегося английского ученого и фантаста Дэвида Лэнгфорда есть девиз: «Мыслите масштабно!» Я стараюсь ему следовать…

Целью сообщества планеты Хоуп является благоденствие всех и каждого в отдельности. Жизнь на планете не может продолжаться нормально, если кто-либо из гуманоидов почувствует себя несчастным…

(Из конституционной хартии планеты Хоуп)

Высокий большеголовый человек в ладно скроенном костюме поднялся навстречу Хартфелту.

— Рад с вами познакомиться, сэр Джон, — сказал премьер-министр, пожимая астрофизику руку.

Хартфелт про себя отметил, что вид у главы правительства озабоченный. «Скоро парламентские выборы, — вспомнил Хартфелт. Ему хотелось найти правильный тон разговора. — Да и годы уже немолодые: можно было устать от жизни».

Премьер тем не менее изобразил на лице дружескую улыбку и предложил ученому сесть.

— Я просил вас приехать, — начал он, — так как хочу разобраться в истории с экипажем «Клиффорда Саймака». Здесь, как вы знаете, собрались представители и эксперты ООН, специалисты из многих стран по космической медицине, особенно много психиатров, астронавты и космонавты, кибернетики, психологи, ракетчики, политологи, социологи и даже экологи… Не знаю, зачем здесь нужны некоторые из них. Словом, если еще прибавить армию газетчиков, то имя им будет легион. Они присутствуют на заседаниях и пресс-конференциях, высказывают тысячи предположений, обмениваются мнениями, спорят, порой яростно… Но ни один из них, на мой взгляд, не подал мало-мальски здравой идеи относительно поведения экипажа «Саймака».

Премьер сделал паузу, как бы приглашая гостя к диалогу.

— Я немало об этом размышлял, — отозвался Хартфелт, — старался поставить себя на место этих скитальцев космоса…

— Есть ли у вас какие-либо предположения, сэр Джон?

— Члены экипажа наверняка попали в обстоятельства, потрясшие их воображение.

— Причина — физические явления?

— Судить трудно, — сказал астрофизик, — но ведь из-за пустяков не уничтожают бортовой журнал. За такой проступок «Устав космоплавания» предусматривает суровое дисциплинарное взыскание, вплоть до отстранения от космических полетов.

— Но тут явно пострадала их психика, а это извиняющее обстоятельство, — возразил премьер-министр.

— И они еще не скоро выйдут из этого состояния, — заметил Хартфелт, — так что наказание, которое мог бы применить Международный центр космических исследований, просто не достигло бы цели… Да они и не собираются это делать… Хочу высказать одно предположение, — продолжал астрофизик. — Как это ни парадоксально звучит, но по-моему, экипаж столкнулся в космосе с тем, что вызвало у него не отрицательные, а… положительные эмоции. Если бы им хоть что-то угрожало, вселяло ужас или отвращение, они непременно поделились бы этим с нами. И уж тем более не помышляли об уничтожении документов на борту.

— Положительные эмоции — значит, напротив, они себя хорошо чувствовали, не были ничем угнетены, попали в благоприятные условия? — удивился глава правительства.

— Вот именно! — подхватил Хартфелт. — Они попали в благоприятные условия!..

— Почему же они не хотят об этом рассказать? — недоуменно развел руками премьер-министр.

— Им что-то мешает, — сказал Хартфелт. — Возможно, обстоятельства морально-нравственного порядка. Они чем-то связаны…

— Можно ли предположить, что причина этого — контакт с разумными существами?

— Скорее всего — да, — подтвердил астрофизик.

— Значит…

— …они могли подвергнуться целенаправленной обработке. Или сами прониклись симпатиями к тем существам или обстоятельствам, в которых оказались.

— Может, они не хотят «выдавать» тех, кто их обласкал?

— Что дурного в том, чтобы рассказать о дружеской встрече в космосе? — возразил Хартфелт. — Впрочем, история знает немало примеров, когда чужеземцы поселялись в других странах и так сживались с их народами, с их обычаями и верой, что обретали там новую родину, интересы которой никогда не предавали.

— Расскажите о ком-нибудь из них.

— Извольте, — с готовностью отвечал астрофизик. — Немецкая принцесса Ангальт-Цербстская София Августа Фредерика в 1744 году, в возрасте пятнадцати лет, приехала в Россию и провела там всю свою остальную жизнь, вплоть до смерти в 1796 году. За тридцать четыре года до кончины, в 1762 году, она стала российской императрицей Екатериной Второй и сделала немало для своей новой родины, защищая ее от происков монархов Западной Европы и турецких султанов… Она даже препятствовала своим бывшим соотечественникам, когда те стремились приехать в Россию в поисках легкого обогащения.

— Ну, а пример более близкий истории Австралии по времени и расстоянию?

— Опять-таки из русской истории, но связь с Австралией несомненная. Сто лет спустя, в 1870-80-х годах, русский этнограф Николай Николаевич Миклухо-Маклай изучал жизнь коренного населения Юго-Восточной Азии, Австралии и Океании. Кстати, он был женат на дочери генерал-губернатора Австралии…

Премьер кивнул в знак того, что знает об этом факте.

— Так вот, когда Маклай жил среди папуасов на северо-восточном побережье Новой Гвинеи, с ним произошел любопытный случай. Однажды папуасы пригласили его с собой в длительную прогулку по реке на туземных пирогах. Целый день они поднимались вверх по течению, заночевали на берегу, снова плыли и только к исходу вторых суток достигли мощного водопада, который преградил им дальнейший путь. Они поднимались в горы еще часа два, прежде чем достигли берегов золотоносного ручья. На дне его поблескивало множество золотых самородков. Так папуасы хотели выразить Маклаю свою преданность и благодарность за защиту их интересов от посягательств «цивилизованных наций». Маклай всегда стремился обратно, на берег, названный его именем. Он никогда и никому не выдал тайны золотого ручья. Лишь много лет спустя рассказал о нем в кругу семьи, находясь за многие тысячи километров от тех мест.

— Это звучит как притча, — заметил премьер-министр. — Вы хотите сказать, что экипаж «Саймака» тоже не хочет выдавать тайны космоса?

— Похоже на то, — отозвался Хартфелт. — Это можно было бы назвать синдромом…

— …Хартфелта, — подсказал премьер-министр.

Тур припал к иллюминатору «Саймака». теперь он видел искусственную планету целиком, на фоне поверхности Юпитера. Хоуп заметно перемещалась к краю огромного бурлящего диска. Еще мгновение — и она сошла с него и слилась с чернотой космоса. Лишь бриллиантовые грани вспыхивали в темноте красновато-зелеными всплесками…