«Мама, милая, не мучь же! Мы поедем или нет?» Я большая, – мне семь лет, Я упряма, – это лучше. Удивительно упряма: Скажут нет, а будет да. Не поддамся никогда, Это ясно знает мама. «Поиграй, возьмись за дело, Домик строй». – «А где картон?» «Что за тон?» – «Совсем не тон! Просто жить мне надоело! Надоело… жить… на свете, Все большие – палачи, Давид Копперфильд»… – «Молчи! Няня, шубу! Что за дети!» Прямо в рот летят снежинки… Огонечки фонарей… «Ну, извозчик, поскорей! Будут, мамочка, картинки?» Сколько книг! Какая давка! Сколько книг! Я все прочту! В сердце радость, а во рту Вкус соленого прилавка.

Марина Цветаева всегда очень любила поэзию: с самого раннего детства она зачитывалась книгами, как теми, что давала ей мать, так и теми, которые были предназначены для ее брата Андрея. По сюжету девочка семи лет никак не дождется поездки в книжную лавку, которую ей обещала родительница и готова даже самостоятельно туда ехать.

Возраст – не случаен: сама поэтесса говорила, что все самое важное она узнала за первые сень лет жизни, а последующие сорок – просто осознавала. Не случаен и образ матери – человека, который много значил в ее жизни и которого она так рано потеряла. Взрослая Марина благодарна последней за привитую любовь к искусству и часто воспевает образ матери в своем творчестве.

Строчка: «…Все большие – палачи, Давид Копперфильд»… – «Молчи!..» – это аллюзия к герою книги «Жизнь Дэвида Копперфильда, рассказанная им самим» Ч. Диккенса в которой речь идет о несчастном детстве маленького мальчика и этот образ обиженного ребенка, Цветаева переносит на себя. Упоминание смерти: «…Надоело… жить… на свете…» – здесь еще просто ребячество, а не действительное предчувствие чего-то трагического, свойственного более позднему творчеству поэтессы.