Тошен свет, Правды нет, Жизнь тошна, Боль сильна. Пули немецкие, Пули турецкие, Пули французские, Палочки русские! Тошен свет, Хлеба нет, Крова нет, Смерти нет. Ну-тка, с редута-то с первого номеру, Ну-тка, с Георгием – по миру, по миру! У богатого, У богатины, Чуть не подняли На рогатину. Весь в гвоздях забор Ощетинился, А хозяин, вор, Оскотинился. Нет у бедного Гроша медного: «Не взыщи солдат!» – «И не надо, брат!» Тошен свет, Хлеба нет, Крова нет, Смерти нет. Только трех Матрен Да Луку с Петром Помяну добром. У Луки с Петром Табачку нюхнем, А у трех Матрен Провиант найдем. У первой Матрены Груздочки ядрены, Матрена вторая Несет каравая, У третьей водицы попью из ковша: Вода ключевая, а мера – душа! Тошен свет, Правды нет, Жизнь тошна, Боль сильна. Служивого задергало. Опершись на Устиньюшку, Он поднял ногу левую И стал ее раскачивать, Как гирю на весу; Проделал то же с правою, Ругнулся: «Жизнь проклятая!» – И вдруг на обе стал. «Орудуй, Клим!» По-питерски Клим дело оборудовал: По блюдцу деревянному Дал дяде и племяннице, Поставил их рядком, А сам вскочил на бревнышко И громко крикнул: «Слушайте!» (Служивый не выдерживал И часто в речь крестьянина Вставлял словечко меткое И в ложечки стучал.)

Колода есть дубовая У моего двора, Лежит давно: из младости Колю на ней дрова, Так та не столь изранена, Как господин служивенький. Взгляните: в чем душа!

Пули немецкие, Пули турецкие, Пули французские, Палочки русские.

А пенциону полного Не вышло, забракованы Все раны старика; Взглянул помощник лекаря, Сказал: «Второразрядные! По ним и пенцион».

Полного выдать не велено: Сердце насквозь не прострелено! (Служивый всхлипнул; в ложечки Хотел ударить, – скорчило! Не будь при нем Устиньюшки, Упал бы старина.)

Солдат опять с прошением. Вершками раны смерили И оценили каждую Чуть-чуть не в медный грош. Так мерил пристав следственный Побои на подравшихся На рынке мужиках: «Под правым глазом ссадина Величиной с двугривенный, В средине лба пробоина В целковый. Итого: На рубль пятнадцать с деньгою Побоев…» Приравняем ли К побоищу базарному Войну под Севастополем, Где лил солдатик кровь?

Только горами не двигали А на редуты как прыгали! Зайцами, белками, дикими кошками. Там и простился я с ножками, С адского грохоту, свисту оглох, С русского голоду чуть не подох!

Ему бы в Питер надобно До комитета раненых, – Пеш до Москвы дотянется, А дальше как? Чугунка-то Кусаться начала!

Важная барыня! гордая барыня! Ходит, змеею шипит: «Пусто вам! пусто вам! пусто вам!» – Русской деревне кричит; В рожу крестьянину фыркает, Давит, увечит, кувыркает, Скоро весь русский народ Чище метлы подметет. Солдат слегка притопывал, И слышалось, как стукалась Сухая кость о кость, А Клим молчал: уж двинулся К служивому народ. Все дали: по копеечке, По грошу, на тарелочках Рублишко набрался…