В те дни, когда “Адмирал Макаров” в Портсмуте общался с тенью великого Нельсона, возвращал к жизни в Мессине ее спасенных жителей и у турецких берегов оглашал море раскатами учебной стрельбы, офицеры на корабле подводили итоги его проектирования, сдачи и постройки. Работа эта, начатая с первых походов, совершалась и в продолжение наступившего 1909 года. Мирно плескалась, отливала гладью или грозно вздымала свои валы, кладя корабль на борт до 30°, за бортом лазурь Средиземного моря, бирюза благодатного Атлантического океана и оливко-серые воды Балтики, а на борту “Адмирала Макарова” в замечаниях множились перечни изменений, которые следовало бы осуществить на корабле. Один из первых итогов плавания был подведен обстоятельным актом, составленным в Лас-Пальмасе, о недочетах в артиллерии.

В частности, указывалось на неконструктивность кронштейнов для оптических прицелов. Явно тесными, затруднявшими управление огнем, были рубки башенных командиров. Полный итог состоянию артиллерии и боевой подготовки корабля па основании своего опыта после присоединения в Бизерте к отряду с запиской на 15 листах, составленной в 1909 г., подвел старший артиллерийский офицер лейтенант П.В. Вилькен 1-й (1879–1939, Гельсингфорс). Среди недостатков спешно установленных оптических прицелов значились отсутствие автоматической поправки на свой ход, ограниченность делений целика (до 60 тысячной дистанции) на шкалах ПУАО, временная установка и незащищенность дальномеров (вместо боевой и дальномерпой рубок они стоят открыто на крыльях мостика на походной рубке) и примитивность единственного наблюдательного пункта на единственной мачте (беседка, поднимаемая горденем).

Все это, как надо было понимать, все еще не позволяло кораблю вести серьезный артиллерийский бой. Особенное негодование артиллериста вызвали невесть откуда взявшиеся в проекте 57-мм пушки. Не имея никакого боевого значения, они могли считаться лишь салютными, но в этом качестве они были непомерно тяжелы. Их следовало заменить 47-мм или хотя бы ликвидировать их боезапас, бесполезно занимающий место в погребах. В то же время на это сомнительное вооружение и пулеметы было отведено целых четыре погреба. Из-за них не было места для 6-дм практического запаса. Боезапас 8-дм калибра ограничивался 120 выстрелами на носовую пушку и 100 — на кормовую. В погребах размещалась половина снарядов длиной 2,5 и половина в 3 калибра, но с появлением более длинных снарядов — погреба пришлось бы переделывать. К нестандартным полезным решениям относилась удобная укладка 6-дм патронов в ячейках и снарядов — на тросах.

В Средиземном море. 1909 г.

“Зарядный 6-дм прибор дан на крейсер лишь в марте месяце сего года уже по окончании всех боевых стрельб. Отсутствие его имело большое значение в скорости стрельбы, которая на всех трех боевых стрельбах была очень мала”, — подводил итог первого года боевой учебы с полной ответственностью относившийся к своему делу артиллерист “Адмирала Макарова”.

16 февраля 1909 г. актом корабельной комиссии во время стоянки в Виго отмечался уже целый комплекс недостатков проекта. Состояние якорных канатов было признано почти что катастрофическим. Контрафорсы из них выпадали и раскалывались. При постановке на якорь на большой глубине, когда канат быстро травится, обнаруживалась слабость палубы под брашпильной машиной и недостаточность крепления кат-шкива. Подчеркивалось также, что “способ уборки якорей и крепление их крайне неудобны и уже при незначительной волне (уборка) замедляется на один час и более.

Отрицательным признавалось отсутствие второй мачты, отчего из-за удаленности от ходового мостика в эскадренном плавании затруднялась или становилась невозможной своевременная передача сигналов. Отсутствие второй мачты лишало корабль насущно необходимого второго наблюдательного поста для корректировки стрельбы. (Руководящей резолюции, лишившей корабль второй мачты, в документах так и не приводилось — P.M.). Из-за уменьшения “емкости воздушного провода уменьшалась радиосвязь”. Из-за отсутствия стрел замедлялась погрузка угля. В “совершенную негодность” пришла мастика на верхней палубе (“вся потрескалась, повсюду отстала от палубы, частями выкрашивалась и уже полтора года способствует развитию ржавчины от свободно проникающей под мастику воды”).

Поздним и только что преданным гласности откровением стал дифферент на нос, который в полном грузу составлял 1 фут 10 дюймов (или 0,56 м — P.M.). Вследствие такой посадки “свиньей”, почему-то преследовавшей многие русские корабли, крейсер, как говорилось в актах, “уже при небольшой волне” берет много воды баком. Вода не успевает уходить через шпигаты и через комингсы проникает в палубы.

28 февраля 1909 г. старший артиллерийский офицер лейтенант П. Вилькен 1-й (на него по тогдашним порядкам возлагалась, кажется, и ответственность за обслуживание якорного устройства) докладывал временно командовавшему крейсером капитану 1 ранга К.А. Порембскому (1872–1934, Варшава) о том, что из принятых от завода двух становых канатов по 150 сажень и одного запасного 100 саженного перед уходом из Кронштадта в октябре пять смычек признали поврежденными. В них обнаружились звенья с расколотыми и шатающимися контрафорсами. В Финчале (стоянка у о. Мадейра) в начале февраля в каждом из становых канатов пришлось заменить по одной смычке, в которых выпала по одному контрафорсу. В результате из восьми смычек запасного каната осталась только одна. Виной такого скандального состояния канатов следовало считать неправильную работу брашпиля (позволяющего звеньям цепей перескакивать и вызывать рывки) стопоров Ленофа и клюзов. Отдельным рапортом лейтенант Вилькен 1-й обосновывал необходимость замены на крейсере всех якорных канатов.

К.А. Порембскнй, бывший до своего временного назначения флаг-капитаном штаба отряда, сумел сдвинуть дела с мертвой точки и телеграммой 11 марта из Киля штаб потребовал от МТК срочно дать Ижорскому заводу наряд на установку нового “брашпиля”. Якорные канаты на “Адмирал Макаров” передали с запаздывавшего готовностью крейсера “Баян”(канаты “Макарова” передали Ижорскому заводу, чтобы он их перебрал и привел в полную исправность для последующей передачи уже на “Баян”).

Якорные канаты “Адмирал Макаров” получил с “Баяна” 1 июля 1909 г. Но с остальными недоделками дело продолжало разрастаться как снежный ком. В сложном положении оказался МТК, который должен подвести итог тех вычетов с фирмы и новых заказов, за ее счет в возмещение убытков Морского министерства. К уже состоявшемуся обстоятельному журналу МТК № 31 по кораблестроению от 18 декабря 1908 г. о приемке кораблей в казну, зафиксировавшему (с приложением актов комиссии) блистательные испытания его результатов во Франции, теперь приходилось добавлять перечень дополнительных работ и исправлений.

Признавая необходимость требуемых флотом переделок, временно исполняющий обязанности председателя МТК генерал-майор А.Н. Крылов обращал внимание на необходимость приглашения юрисконсульта Морского министерства. Он должен был помочь в решении обострившейся тяжбы с фирмой, которая резонно возражала против тех вычетов из гарантийного платежа, которые не обосновывались в свое время решением приемной комиссии.

В мае 1909 г. истекал гарантийный срок по контракту, и фирма несла убытки по процентам с удерживаемой гарантийной суммы. Надо было решить и щекотливый вопрос о том, почему фирме своевременно не были предъявлены все возникающие теперь претензии. Тем временем, кроме принятого еще 20 декабря 1908 г. Ижорским заводом наряда на изготовление нового брашпиля и работ по переделке всего якорного устройства, требовалось, как 24 апреля 1908 г. предписал товарищ морского министра, переставить стопоры Легофа, изготовить новые пробойники в башнях 8-дм орудий и котельные продувательные кингстоны, устроить ручную подачу патронов от погребов.

Скандал с якорным устройством “Макарова” достиг такой степени накала, что свой голос (с крайним, увы запозданием) решил подать и командир первого “Баяна” Р.Н. Вирен. Он только что (с 16 февраля 1909 г.) став главным командиром Кронштадтского порта и военным губернатором г. Кронштадта, возглавил и комиссию по рассмотрению недоделок и изъянов в постройке и проекте “Адмирала Макарова”. И вот что он 19 июня написал по этому поводу: “Не лучше ли будет, воспользовавшись необходимыми переделками клюзов, битенгов и прочего, сделать на крейсере современные втягивающиеся якоря; невольно вспоминаю, как в момент, когда командиром крейсера “Баян” стоял в Порт-Артуре в день нападения японской эскадры на нашу, я глубоко сожалел, что якоря на “Баяне” не современные. Приходилось сниматься с якоря и, убирая его на место, вступить в бой с неприятелем, а при уборке якорей у нас находятся главным образом комендоры и артиллерийский офицер”.

Но, оказывалось, завод упорно отказывался от перемены якорного устройства, и верх одержали соображения о трудностях применения втягивающихся якорей.

Совершенно непреодолимым считался риск задевания якорей за корпус. Эти соображения в пользу “бортовой укладки якоря Мартина со штоком” поддерживали и временно исполняющей обязанности председателя МТК генерал-майор А.Н. Крылов и подписавшийся вместе с ним и.д. старшего делопроизводителя. А.П. Шершов. Причины столь откровенно ретроградских взглядов двух видных инженеров и пренебрежения ими опыта войны и мировой инженерной практики в истории объяснения не находят. В труде А.П. Шершова (С-Пб, 1911, т. 1, с. 253) приводился пример якорного устройства на крупном военном корабле “именно с втяжным якорем, но какие-то были, видимо, особого рода соображения, чтобы не признать его пользу на “Адмирале Макарове”. Правила бюрократической игры, или просто отсутствие средств на трудоемкую работу, моглн принудить МТК принять соломоново решение: Как говорилось в ответе А.Н. Крылова от 10 ноября 1909 г., до окончательного решения на всех трех крейсерах следовало выждать результатов их эксплуатации.

Иным было решение с мачтами. Помог опыт “Баяна” и “Паллады”, которые, имея по две мачты, получили на них постоянные наблюдательные посты. Такие же посты и мачты на “Адмирале Макарове” и “Рюрике” пожелал установить и государь император. Две мачты “Адмирала Макарова” оценили в 30 тыс. руб. Старую приказали сдать в порт. Но и повеление государя смогли исполнить только в зиму с 1911 на 1912 г., когда “Макаров” (приняв до того участие в приеме в Кронштадте 28 мая-5 нюня американской эскадры, а 28 июля — в освящении в Петербурге храма-памятника морякам, погибшим в войну с Японией) был оставлен для установки мачты с 1 ноября в Кронштадте. А пока что летом 1909 г. товарищ морского министра приказал мастику на верхних палубах “Рюрика” и “Макарова” заменить деревянной палубой “паркетного типа” по примеру “Баяна” и “Паллады”.

Обнаруживались и неувязки по механизмам. Они не мешали триумфальным результатам испытаний, достигнутых инженером Леграном, позволившим командиру Пономареву вместо официального результата 24-часовых испытаний (21,08 уз.) вписывать в свои строевые рапорты горделивые цифры о достигнутой кораблем 10 февраля 1908 г. “на пробном испытании” (была такая статья отчетности в стандартном бланке строевого рапорта) частный результат 22,5 уз скорости, но должны были, повлиять на последующие скоростные показатели крейсера. Таковы были обнаружившаяся в плавании 1908–1909 г. и подтвердившаяся в Кронштадте недостаточная вентиляция в машинных отделениях и в целом ряде других помещений корабля, маломощность донок, примитивность смазки подшипников пародинамомашин. Она была естественная (а не под давлением, как уже было принято в мире), вызывавшая непомерно большой расход смазки.

Их перечисление в документах занимало только по механической части 20 листов. Фирма их признавать не спешила, и худшие опасения инженер-механика Кигеля о крайней легкомысленности составления контракта и спецификации подтвердились. Эти и другие работы из-за нехватки средств, занятости портовых мастерских и необходимости участия корабля в маневрах, плаваниях и учениях флота выполнялись от случая к случаю.

Все повторялось, как было и раньше в русском паровом флоте, когда корабли годами могли плавать с серьезными недоделками. Не сумев в полной мере ввести корабль в строй, начальство требовало от него полноценной службы, и командиру приходилось выгадывать время, чтобы справиться с продолжавшим тянуться за кораблем хвостом недоделанного и тех новшеств, которые ежегодно происходили в перевооружении флота. Уже 12 июля 1909 г. “Адмирал Макаров”, отделившись от оставшегося в отечественных водах Балтийского отряда, с крейсером “Рюрик” и эсминцами “Москвитянин” и “Эмир Бухарский” отправился для конвоирования яхты “Штандарт” (в плавании участвовала и “Полярная Звезда”, на которой император совершал визит во Францию и Англию). На Спитхедском рейде в Портсмуте русский отряд — две яхты, два крейсера, два эсминца, возглавляемые королевской яхтой, совершили торжественный обход чуть ли не всего (до 400 единиц) выстроенного для встречи английского флота.

29 июля крейсера продолжали боевую учебу на Балтике, в августе участвовали в больших маневрах флота. На зимовке в Ревеле продолжили нескончаемые работы, а 15 марта 1910 г. с учениками строевыми унтер-офицерами “Адмирал Макаров” направился в Средиземное море. Здесь из-за аварии “Славы” “Адмирал Макаров” должен был пополнить состав отряда, шедшего для чествования 50-летия правления короля Черногории Николая I. (С.М. Мельников, “Линейный корабль “Цесаревич”, С-Пб, 2000, с. 35). Торжества в Черногории продолжались с 19 по 26 августа.

На эту вызывающе шумную демонстрацию славянского единства под боком у Австро-Венгрии власти этой империи по-европейски тонко ответили акцией ее морского министра князя Монтекукколи. Придя на крейсере “Кайзер Карл V” под флагом полного адмирала в Фиуме, где русский отряд после визита пополнял запасы угля князь не пожелал принять русского адмирала. Не получил русский адмирал и полагавшийся ему (если бы визит состоялся) прощальный салют. Инцидент был исчерпан обещанием австрийцев произвести салют (что и было сделано) с их крейсера по его уходе утром 29 августа.

На рейде. 1909 г.

В эмигрантском журнале “Военная быль” № 47, за март 1961 г. (с. 26–27), эта история была подана как чуть было не состоявшееся военное столкновение, в котором русский адмирал Н.С. Маньковский (1859–1937, Париж) угрозой открытия огня задержал австрийскую эскадру, не ответившую на салют. В наши дни этот эпизод до неузнаваемости (одинокий крейсер “министра” был превращен в мощную эскадру”, русские орудия, заряженные боевыми снарядами, были наведены на “флагманский корабль австрийского флота” и т. д.) коньюнктурно, в угоду нынешнему лжепатриотизму, “расцвечен” в выпуске № 21 сборника Гангут (С-Пб, 1999, с. 19–20), а затем уже как требовавшая внимания “красивая легенда”, канонизирован в книге С.Е. Виноградова и А.Д. Федечкина, “Рюрик” флагман Балтийского флота” (М., 2003, с. 74, 129–130). Впрочем авторы, отдав дань “легенде”, привели ссылки на архивные документы. Эти документы, в частности, дело 4802, л.194 из фонда 417, on. 1 РГА ВМФ о плавании Балтийского отряда, автор обнаружил, еще работая над книгой о “Цесаревиче”, но тогда не оказалось возможным предложить их читателю. Сегодня этот малозаметный эпизод можно понимать как один из ранних предвестников мировой войны, к которой по какой-то неотвратимости (или по воле англо-французского альянса) шла и Россия. “Адмирал Макаров”, став одним из героев этого эпизода, вскоре ушел обратно к о. Крит, где вместе с обучением унтер-офицеров имел и государственную миротворческую задачу по предотвращению продолжавшегося тлеть грекотурецкого конфликта на этом острове.

С этой же задачей было связано и присоединение у Крита к крейсеру и всего остального отряда. С ним вместе крейсер совершил поход в Тулон, куда корабли пришли 22 сентября. Здесь готовилась к ремонту “Слава”, здесь была строительная “родина” еще двух кораблей отряда. Но свидание со “своим” заводом не могло быть особенно теплым. Фирма все еще не могла “выбить” из министерства удерживаемые им гарантийные платежи. Серьезные работы были выполнены только по “Рюрику”, и новый, уже пятый по счету, командир “Макарова” (в 1909–1911 гг.) капитан 1 ранга А.П. Курош (1862–1918, чекисты) 20 октября во время стоянки в Тулоне (она продолжалась с 15 по 24 сентября) должен был удрученно докладывать:

“Новые четыре кингстона для продувания котлов не установлены из-за ухода за границу, забракованные предписанием МТК от 27 мая 1908 г. воздушные пробойники 8-дм башен до сего времени не заменены, стопоры Легофа не переставлены, брашпили и канаты заменены Ижорским заводом, но за чей счет — неизвестно”. К этим работам пришлось, видимо, вернуться по возвращении (в самостоятельном плавании с заходом в Шербур и Портленд) в Кронштадт, где 11 октября вновь присоединившись к отряду, 18 ноября 1910 г. вступили в вооруженный резерв.

В декабре 1910 г. на корабле установили пробойники Металлического завода. И так как в мае 1909 г. истек гарантийный срок, морской агент полагал возможным выдать фирме-строителю все еще удерживавшийся Морским министерством остаток суммы 92066 франков 64 сантима. Но в министерстве все еще никак не удавалось подвести все итоги Переделок, до которых фирма все еще подлежала ответственности. Пришлось вмешаться уже Государственному контролю, который потребовал от морского министра дать объяснение ненормально короткому сроку службы трубок экономайзеров “Макарова” и установить, в какой мере за это должен отвечать завод Форж и Шантъе. Действительно, вместо обычных пяти их пришлось заменить через три с небольшим года.

На “Адмирале Макарове”. 1910-е гг.

На “Адмирале Макарове”, как и на всех остальных кораблях флота, “в эти годы наблюдалось чрезвычайно быстрое изнашивание механизмов”. Виной тому, как говорилось в докладе механического отдела ГУК Морскому министру И.К. Григоровичу от 3 августа 1912 г., был по существу катастрофический некомплект машинных команд. Состоявшееся тогда сокращение службы нижних чинов с семи до пяти лет привело к массовому уходу с флота опытных специалистов. “Все суда флота остались практически без машинных команд в количественном и тем более в качественном отношении”, — писал начальник отдела генерал-майор В.П. Ведерников (1869-?). Об ответственности бюрократии за неспособность сохранить для флота специалистов и тем сохранить миллионы казенных денег путем увеличения содержания за сверхсрочную службу генерал, конечно, умалчивал.

В результате, чтобы провести расчеты с фирмой за постройку “Адмирала Макарова” и сиять вопросы Государственного контроля относительно виновников в ускоренной порче трубок экономайзеров котлов, был составлен ответ, из которого следовало, что винить надо не фирму, а “неудовлетворительный уход за котлами вследствие недостатка команды и полной ее неподготовленности”. Указывалось и на бывшего морского министра А.А. Бирилева, который предписал “Адмиралу Макарову” выйти из Франции по окончании постройки в 1908 г. с неполной командой (217 человек вместо 500 по штату), составленной почти исключительно из новобранцев”. Имелось, видимо, в виду (а возможно, была и договоренность с Госконтролем о готовности закрыть глаза на факты), что контролеры удовлетворятся мнимой виновностью уже пребывавшего в отставке бывшего министра А.А. Бирилева, который, к слову сказать, был уволен в отставку 11 января 1907 г., то есть за полтора года до ухода' “Адмирала Макарова” из Франции. Но для бюрократии всегда было важным лишь “закрыть вопрос”.

Все было сделано с той же простотой и непринужденностью, с какой бюрократия в 1899 г. “отбилась” от замечаний Госконтроля по поводу нарушения интересов казны, допущенных при заключении контрактов на заказ “Варяга” и “Ретвизана” в США.