Задание на проектирование нового крейсера более месяца, однако, не покидало Петербург. Были ли тому причиной ожидание августейшего решения генерал-адмирала, внутренние трения между МТК, ГМШ или, может быть, переговоры с французской фирмой, но за время с 7 мая по 11 июня 1897 г. проектное задание успело приобрести весьма весомые добавления. Мотивы и инициаторы этих изменений в документах не выяснены, странным был и какой-то косвенный — словно все хотели уклониться от прямой причастности к заказу — способ передачи фирме измененного проектного задания. Оно было отправлено при письме “За начальника ГМШ” вице-адмирала Я.А. Гильтебрандта (1842–1915) на имя командира крейсера “Светлана”. Этим письмом от 11 июня 1897 г. A.M. Абазе секретно препровождались копии журнала МТК от 29 апреля 1897 г. № 58 и журнала совещания под председательством “Управляющего Морским министерством по вопросу о заказе нового крейсера для Балтийского флота”.

В письме ГМШ говорилось, что эти два документа были доложены генерал-адмиралу, и он подтвердил ограничение водоизмещения крейсера 6700 тоннами. Повышения этого ограничения свыше 7000 т не допускалось. “В развитие постановления совещания по вопросу о заказе нового крейсера” штаб по приказанию Управляющего добавлял: 1) При необходимости перейти предел 6700 т фирма-проектант об увеличении водоизмещения до 7000 т должна была испросить разрешение Управляющего. 2) ”Ввиду особой важности сохранить за новым крейсером намеченный район плавания 10-уз скоростью министерство соглашалось принять на корабль добавочный запас угля с перегрузкой до 50 % от нормального запаса. 3) Напоминалось о необходимости обеспечить “общее хорошее бронирование борта для лучшей защиты от артиллерии”. Оно, как это уже на совещании указывал Главный инспектор кораблестроения, должно было над ватерлинией иметь высоту не менее 16 % ширины корпуса, то есть до палубы первой над карапасной или верхней. 4) “Чтобы при вмещении в крейсер всех наименованных в журнале совещания боевых элементов” фирма-проектант стремилась 'поместить 8-дм орудия в закрытых башнях, подобно тому, как это сделано в проекте заводов Форж и Шантье, разработанных применительно к крейсеру “Патуа” и по водоизмещению не превышающих 6000 т. 5) Число погонных орудий требовалось довести до пяти.

Эти дополнения заставляют предполагать, во-первых, наличие каких-то дополнительных проектов (или переговорах о них) не упоминавшихся в документах, а во-вторых, несомненно, подсказанную фирмой замену на конструктивно и технологически более близкий фирме крейсер “Патуа”. Эти дополнения, которые, как сказали бы сегодня, были правильным шагом в верном направлении, но все же не составляли того принципиального изменения, которые привели бы к типу полноценных башенных крейсеров. Данью французской моде были одноорудийные башни, давно не применяемые в русском флоте. Явственно ощущается мучительная борьба в сознании специалистов Морского министерства между остававшейся в силе концепцией крейсерской войны и все более внятно понимаемыми задачами эскадренного сражения. И первая, как видно, несмотря на уменьшение водоизмещения (мастодонты классов “Рюрик” и “Пересвет” казались уже отходившими в сторону), все еще преобладала. И французы в правильном понимании назначения крейсера помочь не могли.

Весь последующий ход рассмотрения и корректировки проекта стал погружением в привычные повторявшиеся для каждого нового корабля болото и паутину бесконечных пересмотров малосущественных конструктивных решений и отступлений от ранее предъявленных требований. Эта бесконечная “пенелопина работа”, как выразился в свое время И.Ф. Лихачев, составляла главное содержание и цель существования МТК, прямо-таки купавшегося в перекройках проектов. Куда как проще, надежнее и дешевле было бы избрать какой- либо из имевшихся на мировом рынке западных образцов (как происходит ныне в заказе автомобилей, самолетов, видео- и оргтехнике) и дать на него заказ с учетом лишь очень несущественных замечаний и усовершенствований.

Собственные же проекты, обоснованные действительной государственной необходимостью, давно следовало упорядочить системой глубоко продуманных базовых эталонов, отвечающих принятой кораблестроительной программе. Так за проектом типа “Паллада” 1895 г. последовал яхтенный образец заказанной в том же году, ни на что не похожей “Светланы”, а теперь, снова на основе случайных воззрений адмиралов, заказывали и опять единичный образец крейсера с броневым поясом. А впереди предстояла неистовая вакханалия нового творческого восторга — заказ (вот была воистину работа государственной важности!) эскадренных броненосцев по шести существенно отличавшимся проектам.

Менее всего задумывался о проблемах судостроения “его превосходительство” Павел Петрович Тыртов. Этот заурядный чиновник в адмиральском мундире сумел особенно много наследить на всех высших должностях — в 1885–1891 гг. — помощником начальника ГМШ, в 1891–1893 гг. — начальником эскадры Тихого океана, в 1893–1896 гг. — начальником ГУКиС, в 1896–1903 гг. — Управляющим Морским министерством. Больше, чем кто- либо другой, он мог помочь флоту выбрать оптимальные типы перспективных кораблей в преддверии войны с Японией и не позволить флоту оказаться в том позорном состоянии полной неготовности к войне, в каком его застало японское нападение 27 января 1904 г. Но все эти предшествующие войне двадцатилетия он, как самый успешный агент вражеского влияния, неустанно душил все проявления инициативы и творчества.

“Его превосходительство” оказался не в силах добиться от МТК ни сжатых сроков и делового, а не мелочно-въедливого рассмотрения проектов, пи даже совсем, казалось бы, не требовавшего расходов директивного установления в проектах запаса водоизмещения. На нем, вплоть до 5 % нормы, не раз настаивали на совещаниях особо дальновидные адмиралы. Этой характеристики не оказалось, однако, в таблицах, прилагаемым к проектам крейсеров при их рассмотрении журналом МТК по кораблестроению от 12 декабря 1897 г. № 137. В этот день обсуждению (на 12 страницах журнала, подвергались три проекта, которые в октябре-ноябре 1897 г. поступали из Франции.

Два проекта (7550 т и 7800 т) Гаврского и Тулонского отделений Средиземноморской фирмы и один (6741 т) Луарского общества сопоставляли с проектом типа “Дианы” (6682 т). Более реально оправданным признали проект Тулонского общества, в котором (в скобках сведения по типу “Диана”) составляющие нагрузки (в процентах от водоизмещения) распределялись следующим образом: корпус с принадлежностями и вспомогательными механизмами 39,93 (39,0), бронирование 18,97 (11,76), артиллерия 7,28 (5,65), минное вооружение и сетевое заграждение 0,51 (1,86), механизмы 17,82 (23,84), топливо 9,61 (11,97), остальные грузы: команда, провизия и вода, рангоут, якоря и цепи, снабжение, шлюпки, непредвиденные грузы и прочие 5,88 (5,92).

С неслыханной детализацией — в обширной на редкость таблице (по 50 характеристикам) были представлены сведения по механизмам проектов — трех средиземноморского общества (два Гаврского отделения, один Тулонского) и одного Луарского общества. В них значились размеры цилиндров и ход поршня, диаметры и шаг гребных винтов, число элементов в котлах и “экономайзеров”, число оборотов и скорость поршня, длина элементов и диаметр трубок в котлах, площадь колосниковой решетки и число индикаторных сил на 1 квадратный фут площади и т. д. Не было только критериев, по которым можно было сопоставлять и оценивать все эти характеристики, а с ними — и сами проекты. Удельные веса механизмов и удельные расходы топлива отличались в проектах несущественно, и предпочтение одного перед другим было совсем не очевидно. В полной мере этот выбор едва ли возможно обосновать и сегодня.

На решение в пользу Тулонского проекта повлияли, по-видимому, наибольший запас топлива — 1000 т (хотя это и было меньше 9,61 % приходившихся в таблице “весовых данных”) и готовность фирмы проводить испытания на контрактную 21-уз скорость при нормальном водоизмещении, наибольшим предусматривалось в этом проекте число котлов Бельвиля (26 вместо 24 в других проектах, и экономайзеров, хотя наибольшую нагревательную поверхность обещал 2-й вариант Гаврского общества с применением котлов Нормана-Сигоди. Оба Гаврских проекта рассчитывали достичь контрактной скорости лишь при уменьшенном (было такое тогда обыкновение среди фирм) “водоизмещении на пробе” (7550 т вместо 8995 и 6950 т вместо 7760 т нормального водоизмещения). В достижимость же такой скорости при нормальном водоизмещении 6742 т, как это рассчитывало Луарское общество (оно и запас угля предлагало лишь 800 т, может быть, из-за сравнения с типом 6731-тонной “Паллады”), просто не поверили. Темное это дело — тогдашняя (как впрочем и сегодняшняя) контрактная практика, где многое в мотивах решений оставалось скрыто от глаз постороннего.

Броненосный крейсер “Баян”

(Боковой вид с указанием бронирования и вид сверху с указанием секторов обстрела орудий)

По этим или иным соображениям, но в итоге горячих дебатов, запечатленных для истории на 15 страницах текста и еще 4 страницах таблиц (новый показательный образец тогдашних методов принятия проектных решений), выбор склонился в пользу Тулонского проекта. Уже на следующий день на журнале № 132 появилась резолюция.

”…Его Высочество журнал одобрил, носовой подводный аппарат Его Высочество признает излишним. Войти в ближайшее сношение с Тулонским обществом для рассмотрения замечаний МТК и заключение контракта по представлении подробных спецификаций”. МТК тем временем с достойным изумления упрямством продолжал цепляться за высочайшее предписание ограничения водоизмещения 7000 т. Знать не желая о “законах развития морской силы” (статью под таким названием в мае 1898 г. опубликовал лейтенант Н.Н. Хладовский), подтверждавший объективную непреложность роста водоизмещения кораблей по мере их совершенствования от типа к типу и вовсе не оглядываясь ни на какие там ”О'Хиггинсы“, “Асамы” и 8000-тонные проекты все пытались “обжать” проект Тулонского крейсера по всем доступным произволу характеристикам.

Уменьшением ширины корпуса на 1,37 фут (отношение длины к ширине составляло 8), мощности механизмов с 16500 л.с. до 13485 л.с. (экономия 245 т) и запасов угля на 140 т, тотальным уменьшением толщины брони пояса ватерлинии (на 1 дм), башен и казематов, сокращением протяженности казематов и пояса по ватерлинии и т. д. героически “наскребли” 812 т крохоборской экономии.

В то же время не отступались от намерений в порядке уточнения проектных заданий нагрузить корабль дополнительными, почему-то забытыми ранее требованиями и усовершенствованиями. Они, впрочем, в известной мере диктовались активизацией творчества в МТК, произошедшей с принятием в декабре 1897 г. грандиозной программы судостроения “для нужд Дальнего Востока” и разработкой заданий на проектирование предусмотренных в ней проектов новых кораблей.

Неудивительно, что в числе первых претендентов на заказы оказался тот же самый завод в Ла Сейн, директор которого А. Лагань, вслед за Ч. Крампом из США, а, может быть, и ранее (тайны закулисья под шпицем и доныне остаются нераскрытыми) не раз, надо думать, побывал в Петербурге. Здесь в обход какого-либо международного конкурса он и получил заказ на постройку перевернувшего всю программу знаменитого “Цесаревича”. Этот проект фирма предложила министерству 26 мая 1898 г. 2 июня он поразительно немногословным, без всяких следов трений, журналом МТК № 62 был одобрен, а уже 8 июля 1898 г. состоялось подписание контракта.

Попутно решались дела и по проекту крейсера. Руководствуясь интересами скорейшего (в опережении конкурентов) получения заказа на постройку броненосца, фирма с редкой уступчивостью соглашалась с подавляющим большинством предъявляемых ей дополнительных требований. Так произошло при обсуждении чертежей, спецификаций и проекта контракта на постройку крейсера водоизмещением 7800 т. Из журнала № 54 от 16 мая 1898 г. и последующей записи, которую 22 мая по- французски директор фирмы Ла Сейн А. Лагань, находясь в Петербурге, представил в МТК, следовало, что изменения проекта требует увеличение нагрузки на 227,15 т. Фирма, при всей своей уступчивости, была согласна учесть в проекте конструктивные изменения, выражающиеся только в 170,08 т добавочной нагрузки. Она, правда, не учитывала еще, видимо, не вошедшую в практику (как это начали делать вскоре немецкие заводы) оценку соответствующего уменьшения метацентрической высоты.

Окончательный итог всем уточнениям подвели журналом МТК № 58 от 26 мая 1898 г. и резолюцией “Его превосходительства Павла Петровича”.

В журнале говорилось, что, рассмотрев написанную по-французски записку от 22 мая директора фирмы Форж и Шантье в ответ на постановления журнала № 54, МТК признает справедливость высказанных в ней возражений. Действительно, все предъявленные фирме дополнительные требования нельзя учесть “без значительного более или менее увеличения водоизмещения крейсера в 7800 т или уничтожения деревянной обшивки”. В этом случае, признавал МТК, все его требования могут быть исполнены “при назначенном водоизмещении крейсера в 7800 т”.

Не решившись обратить внимание начальства на более подходящий для противостояния с японским флотом тип крейсеров (уже был спущен на воду в 1989 г. “Асама”) на уже принятое для крейсеров новой программы исключение деревянной с медью обшивки, собравшиеся в лице двух присутствующих — председателя заседания — Главного инспектора судостроения Н.Е. Кутейникова и старшего судостроителя Н.Е. Титова при последующем одобрении председателя МТК вицеадмирала И.М. Дикова решение предоставляли на благоусмотрение Управляющего. И “его превосходительство” своим невероятно ужасным почерком (и всегда почему-то тупым карандашом), вынуждавшим почти ко всем его резолюциям прилагать выполненную писарем расшифровку, нацарапал: ”Предлагаемый крейсер строить без деревянной обшивки, чтобы не выходить из предела заданного водоизмещения. П. Тыртов 27/V 98”.

Судьба проекта была теперь решена уже безвозвратно.

3 июня 1898 г. из МТК напоминали в ГУКиС о согласии со многими доводами завода, но о кожухах дымовых труб повторялось прежнее требование: довести их по высоте до верхних кромок. По образцу, принятому в русском флоте, требовалось выполнить и боевую рубку. Ввиду отмены деревянной с медью обшивки корпуса в чертеже ранее утвержденного конструктивного мидель-шпангоута одобрялись внесенные фирмой изменения: увеличение высоты среднего внутреннего вертикального киля и флоров, устройство боковых килей, соединение листов стальной наружной обшивки вгладь на внутренних пазовых планках и с деревянной подкладкой под бортовую броню. Требовалось также предусмотреть не менее, чем 6-дм высоту ребер стоек за броней и найти место “для перевязочного пункта и помещения для раненых”, как это журналом МТК от 2 июня 1898 г. № 59 было предусмотрено для всех новостроящихся кораблей.

10 июня 1898 г. из ГУКиС в МТК сообщалось о готовности окончательного варианта контракта, а 26 июня из МТК в ГУКиС передали ведомость тех изменений, которые директор фирмы Лагань собственноручно внес в контракт в соответствии с предъявленными ему требованиями.

В соответствии с контрактом, подписанным 8 июля 1898 г. А. Лаганем и Начальником ГУКиС вице-адмиралом В.П. Верховским, крейсер должен был иметь длину между перпендикулярами 135,0 м, ширину на миделе по грузовой ватерлинии 17,5 м, глубину интрюма (высоту корпуса) от киля до прямой бимсов верхней палубы — 11,6 м, углубление при полной осадке 6,7 м. Дифферент отсутствовал. При полной нагрузке, не считая запаса 160 т пресной воды в двойном дне для питания котлов, водоизмещение должно было составлять 7 802 625 кг. (Время А.Н. Крылова, который, став председателем МТК, начал беспощадно бороться с подобной точностью в тысячах тонн, еще не наступило).

В его составе, перейдя уже на килограммы, к поставке фирмы относились 4 838 000 кг на “корпус с полным внутренним устройством и принадлежностью”, вместе с броней 1 390 900 кг на “паровой двигатель и воду в котлах” и еще 162 125 кг на разные предметы нагрузки и обеспечение установки артиллерийского (125 500 кг) и минного (4000 кг) вооружения не входили в состав поставки. Остальные грузы в 1 412 599 кг, включая 30 000 кг “разное”, 432 500 кг — “артиллерию”, 40 000 кг на “мины”, 70 000 кг на экипаж и 750 000 кг на уголь — в поставку не входили, то есть доставлялись заказчиком.

”Сила машин на 24-часовом испытании” должна была составлять 16 000 лс, скорость 21 уз. Корпус фирма обязывалась построить на своей верфи в Ла Сейн, машины в механических мастерских фирмы в Марселе (что, как оказалось, не вполне соответствовало действительности), котлы — в мастерских фирмы Делон-Бельвиль и К° в Сан- Дени около Парижа.

Броненосный крейсер “Баян” (Поперечный разрез в районе мидель-шпангоута)

Обстоятельно оговаривались (сообразно степени отклонений от контрактных скорости и углубления) штрафные санкции. Допускалось увеличение до 7,16 м, но при условии, чтобы при нормальной нагрузке высота брони пояса на миделе была не менее 0,6 м. Ширина корпуса могла быть увеличена, но чтобы метацентрическая высота оставалась в пределах от 1,069 м до 1,333 м.

Срок постройки “в готовности для испытаний в открытом море” фирма выговорила 36-месячный со дня заключения контракта. Такая продолжительность могла быть связана с соответствующей уступкой в стоимости заказа, составлявшей всегда предмет особенно упорного торга. Сверх 36 месяцев фирма получала также весьма щедрый 4-месячный срок для проведения испытаний и приемки.

Стоимость заказа — 16 500 000 франков выплачивалась сообразно оговоренным 15 степеням готовности работ. Гарантия назначалась 12-месячная со дня приемки.

К контракту прилагался обстоятельный — из 103 пунктов — перечень одобренных Управляющим изменений и дополнений к проекту, предусмотренных журналами № 54 и 58 по кораблестроению. Пунктом первым вместе с отменой наружных деревянной (из тиковых брусьев — P.M.) и медной обшивок соответственно литыми стальными заменялись и все предусматривающиеся спецификацией бронзовые штевни, руль и другие примыкавшие к ним детали. Толщина наружной обшивки корпуса увеличивалась на 1,5 мм в одной трети длины и на 1 мм в оконечностях. Пояс брони требовалось установить на 100 мм тиковой подкладке. Оговаривалась подача в ванные, кроме соленой, также и пресной воды. Длина коек оговаривалась не менее, чем 2 м., телефоны из боевой рубки допускались только системы Колбасьева. Их тогда считали превосходящими западные образцы. Скорость подачи зарядов (один снаряд и два полузаряда) к 8-дм орудиям оговаривалась не менее 10–15 сек. Размеры боевой рубки увеличивались при сохранении прежней толщины брони. “Под защитой брони” (п. 102) должен был находиться и перевязочный пункт.

В одиннадцати отдельных спецификациях приводились все те же цифровые характеристики, удельные показатели всех систем корабля с размерами деталей, которые фирма обязывалась воплотить в своем проекте и которые исчерпывающе раскрывали его содержание.

В первой указывались главные элементы корабля, свод весовой нагрузки и требования к качеству материалов. Вторая — самая детализированная — характеризовала размеры корпуса и всех его главнейших деталей, третья — бронирование, в остальных описывались внутренние устройства помещений, рангоут, дельные вещи (в них включали трубопроводы всех систем и паропроводы двери, иллюминаторы, якорное, леерное и тентовое устройства), снабжение, электрические установки, вооружение, артиллерийское и минное, энергетическая установка.

Наружная обшивка корпуса имела толщину 10 мм, а под броней усиливалась вторым слоем такой же толщины, поперечный набор (шпангоуты, бимсы) ставился через 900 мм. Толщина флоров 8 мм. Корпус подразделялся на отсеки из водонепроницаемых переборок. Площадь погруженной части миделя готовившегося к постройке крейсера составляла 95,01 кв. м, площадь грузовой ватерлинии 1615,82 кв. м, водоизмещение на 1 см осадки — 16,572 т.

О высокой остроте обводов корпуса свидетельствовал коэффициент общей полноты — 0,501, который оказался даже меньше, чем у позднее заказанного более быстроходного крейсера “Варяг”, чей коэффициент составлял 0,53. Сильные заострения обводов и большая загруженность должны были помочь фирме достичь высокой по тем временам 21 уз скорости. Уверенно гарантировалась и остойчивость корабля.

В состоянии проектной нагрузки (водоизмещение 7802,626). Метацентрическая высота по расчету составляла 1,069 м, с приемом дополнительных 270 т угля и 165 т пресной воды — 1,134 м, при израсходовании запасов от состояния нормальной нагрузки (водоизмещение 6818,125 т) — 0,854 м.

Защита корабля выполнялась в виде коробки или броневого ящика (предложено корабельным инженером Э. Бертеном), продольные стенки которого составляли трапециевидного сечения 200/100 мм плиты бортового пояса по ватерлинии (в носу они сходились на форштевне, в корме имелся траверз на 52 шп. у подачной трубы башни такой же, как у пояса толщины), а крышу — состыкованная с верхней кромкой пояса броневая палуба. Ее образовали 30-мм хромоникелевые плиты, положенные на настил палубы из двух слоев листов судостроительной стали толщиной по 10 мм. Применить уже известную конструкцию скоса палубной брони к нижней кромки пояса по ватерлинии, что позволяло привлечь палубу к усилению бортовой защиты, не захотели. Это, как можно понимать, увеличивало вес палубы, осложняло технологию и нарушало идею “броневого ящика”. И МТК на скосах, видимо, не настаивал.

* Подробные сведения по спецификации, ввиду их почти полной идентичности с позднее построенными кораблями этого типа, будут приведены при описании крейсеров “Адмирал Макаров” и “Баян” с указанием на некоторые отступления от первоначального проекта.

Броненосный крейсер “Баян”

(Продольный разрез корпуса и планы палуб с указанием расположения водонепроницаемых отсеков)

Пояс по ватерлинии имел высоту лишь 1,8 м, возвышался над водой на 0,6 м. За кормовым траверзом до баллера руля ниже ватерлинии шла броневая палуба из 30-мм плит, положенных на двухслойный настил общей толщиной 15 мм. На крыше броневого ящика, служившего батарейной палубой, располагались три каземата (броня 80 мм) для 8 6-дм орудий. Эти орудия (по два в концевых казематах, четыре — по углам центрального) должны были вести огонь по траверзам или по оконечностям вдоль срезов борта. Вписанные в обвод борта в плане, они имели заведомо ограниченные углы обстрела и при стрельбе по оконечностям должны были своими конусами газов вызывать постоянные повреждения бортов и палуб срезов.

Для устранения этих повреждений предстояло (это произошло, в частности, на крейсере “Аскольд”) существенно ограничивать углы обстрела. Разбросанные по кораблю, они могли мешать одно стрельбе другого — фактически свободой ведения огня располагали лишь два 8-дм орудия в двух концевых башнях, что, конечно, делало корабль почти безоружным. Французы все-таки сумели “втюхать” России тот же самый, упорно отвергавшийся “цитадельный крейсер” и лишь в качестве слабого утешения предоставить две одноорудийные башни.

Рутина, “экономия” и невнимание в оценке боевых достоинств башен обрекли крейсер на привычную ее цилиндрическую форму. Французы, видимо, не нашли нужным предложить русским (а они сумели, видимо, остаться об этом в неведении) гораздо более современный тип башни (хотя и с одним по французской моде орудием) в виде увеличенного конуса, установленного на высоком круговом барбете. Таким, как это хорошо видно на снимке в справочнике Джена за 1906–1907 гг., с. 162, были башни на втором и, может быть, даже более близком аналоге русского крейсера, строившемся одновременно с ним той же верфью, французском крейсере “Монткальм”.

Броненосный крейсер “Баян” (Поперечные сечения корпуса с указанием водонепроницаемых отсеков)

Все это подтверждало отсутствие у русских заказчиков действительных и всесторонних обдуманных понятий в тактике эскадренного боя, для которого будто бы, как об этом говорят многие литературные источники, предназначался новый крейсер. Для этого, как казалось бы совершенно очевидным, орудия в башнях полагалось размещать попарно и иметь таких башен вдвое больше. Но увлеченность считавшимися в то время особо избранными 6-дм пушками оставалась непререкаемой. Принять вместо них почти что не уступавшие им в скорострельности пушки 8-дм калибра никто в русском флоте не решался. Хуже того, пушки этого калибра, предполагавшие в проектах типа “Паллада” 1895 г., а затем “Варяга” 1898 г., по приказанию генерал-адмирала, “для единообразия” заменили на 6-дм. О переходе же на преимущественное или исключительное вооружение крейсера 8-дм пушками (как это было в проекте ВКАМ и осуществлено В. Куниберти в крейсерах-броненосцах типа “Витторио Эммануэле”) не могло быть и речи. Таков был осязаемый водораздел творческой мысли, с одной стороны “Баян”, с другой — “Витторио Эммануэле”.

Нельзя обойти молчанием и один из характерных образцов французского изыска — словно явившиеся из коробки шоколадных конфет элегантные башни с вертикальными стенками, роскошной открытой амбразурой и сиротливо торчавшей из нее одинокой пушкой. Элегантным — всего лишь 15° — был и угол возвышения этой пушки. Так полагалось по тогдашней “науке”, которая дистанцию стрельбы более 15 каб. (“Правила артиллерийской службы”, 1901 г.) признавала уже дальней, а о стрельбе на расстояния до 64 каб. (что позволяли 8-дм пушки “Баяна”), вообще говорить не приходилось (P.M. Мельников, “Рюрик“ был первым”. Л., 1989. с. 87) и во время войны именно “Баяну” пришлось на себе ощутить неудобства малой дальности его 8-дм пушек.

Горестным продуктом глубокого творческого застоя была и установленная на корабле по настоянию МТК отечественная боевая рубка. Она должна была изготовляться из двух слоев брони, скрепленных между собою без рубашки (толщина рубки — 160 мм, высота 1,6 м). Труба для защиты передачи приказаний и управления рулем (внутренний диаметр 0,65 м) была из кованой стали толщиной 80 мм. Тема боевых рубок — еще один предмет для исследования пытливого историка. Чрезвычайно занимательно было бы проследить, как после глухих блиндажей с узкими смотровыми прорезями (деревянные броненосные фрегаты типа “Севастополь” 1864 г.) в русском флоте сумели перейти к открытым броневым брустверам, поверх которых по-мушкетерски молодецки торчали головы рулевых и командиров. Сверху, правда, играя роль лишь зонтика от дождя, над бруствером возвышалась легкая грибовидная крыша, открывая 300–700 мм визирный просвет над торцом бруствера.

Крайняя легкомысленность этой конструкции вполне отвечала мушкетерско-гусарскому образу мышления, который в конце XIX в. энергично проповедовал один из виднейших авторитетов тогдашней военной науки М.И. Драгомиров (18301905). Участник войны с Японией. Генерального штаба генерал-майор Е.И. Мартынов в своей на редкость откровенной книге ”Из печального опыта русско-японской войны” (С-Пб, 1907, с. 86) говорил, что генерал Драгомиров не переставал “противополагать материю и дух, как две враждебные силы”. Он выступал против принятого в Европе магазинного ружья, считал пулеметы “нелепостью”, а сторонников щитов у орудий презрительно именовал “щитопоклонниками”. И не без его, видимо, влияния утвердилась в русском флоте “блистательная” конструкция боевой рубки.

Данью особенно прочно укоренившейся в описываемое время рутине были и избранные по настоянию МТК котлы Бельвиля. Главный инспектор по механической части генерал-лейтенант Н.Г. Нозиков упорно противился применению котлов новых типов (их терпели только на миноносцах), не без основания опасаясь трудностей в обучении обслуживанию и ремонте. Слабая материальная база механической части флота, малограмотные матросы — все заставляло опасаться новшеств, даже тех, которые были производительнее, удобнее и проще в устройстве и обслуживании. Осознать эти преимущества новейших котлов пришлось чуть позднее, когда вслед за “Баяном” флот сразу пополнился коллекцией одиночных крейсеров каждый со своим типом котлов — от Никлосса на “Варяге” до Торникрофта на “Новике” и Ярроу на “Жемчуге”. Пока же МТК продолжал держаться на прежней позиции и котлы Бельвиля установил не только на “Баяне”, но и на более позднем “Боярине”.

Каждый из 26 котлов (рабочее давление 21 атм) представлял собой агрегат прямоугольной формы с размещенными внутри топочным пространством и многометровым змеевиком из установленных под небольшим (около 3–4°) углом к горизонту рядов прямолинейных водогрейных трубок. Диаметр каждой составлял 115 мм, длина около 2 м. Бесспорным достоинством котлов в пору тогдашней ненадежности техники была их секционная конструкция и разъемное соединение каждой трубки. 14 трубок объединялись в единые секции (“элементы”), которых в котлах насчитывалось от 8 до 10 и на резьбе крепились к соединительным коробкам. При повреждении какой-либо трубки элемент можно было (предварительно выпустив из котла воду) вынуть из котла и установить вместо него запасной. (Д.А. Голов. “Современные паровые котлы военных судов”, С-Пб. 1897, с. 33; он же: “Паровые колы современных военных судов”, С-Пб, с. 25).

Ко времени заказа крейсера во Франции котлы были наиболее употребляемыми в английском, французском и русском флотах, считались наиболее тщательно разработанные и наиболее надежные из всех существующих для больших судов”. Они, конечно, тоже нуждались в совершенствовании, и не исключалось, что их со временем могут вытеснить котлы других систем. Котлы содержали наименьшее среди других количество воды — около 8 % от общей его массы. Это делало их наиболее безопасными от взрыва.

По удобству разборки котлы уступали только котлам Никлосса. Из-за длинного пути циркуляции воды и малой высоты топочного пространства котлы не допускали заметного форсирования. Малое количество воды заставляло особо внимательно следить за их работой, чтобы не сжечь трубки. Очень чувствительные к расходу пара, котлы не допускали резких и заметных перемен хода и создавали риск вскипания воды в трубках и выноса ее в цилиндры машин. Словом, при теоретических достоинствах и кажущейся практичности котлы могли быть надежными только при очень квалифицированном, заботливом и непрерывном уходе. В России такие условия удовлетворялись с трудом, но в МТК, боясь еще больших осложнений при переходе на новые типы котлов, предпочитали придерживаться этой конструкции, впервые появившейся в мире в 1855 и в 1885 г. впервые в русском флоте принятой (в новейшей модификации) при замене огнетрубных котлов на крейсере “Минин”. За ним котлы Бельвиля начали устанавливать на новых броненосцах и крейсерах.

Котлы оказались на удивление долговечны и еще в 30-е годы XX в. применялись на французских пароходах, сохранив и основную конструкцию, усовершенствованную в 1911 г. инженером Балтийского завода В.Я. Домоленко (1864–1941), и то же, что и на “Баяне”, рабочее давление 21 атм.

Традиционной, на уровне среднего рыночного образца тех лет, была и вся энергетическая установка корабля. Проектная мощность двух главных четырехцилиндровых паровых машин тройного расширения с вертикально опрокинутыми цилиндрами составляла 13600 индикаторных л.с. Цилиндры высокого давления имели диаметр 1,1 м, среднего — 1,7 и два низкого — 2,0 м. Цилиндры изготовлялись из чугуна. На отливку из стали, как позднее сделали в Германии для ЦВД крейсера “Богатырь”, фирма не решилась. Амбициозной задачи превышения контрактной скорости перед собой не ставили.

Чугунными были и эксцентрики машины. Такое решение на “Цесаревиче” обернулось несколькими поломками и риском выхода корабля из строя в критический момент. Колонны, поддерживавшие цилиндры, выполнялись из литой стали. Ход поршня составлял 0,93 м, частота вращения гребных винтов 130 об/мин. Полная поверхность колосниковой решетки достигала 127,3 кв. м, полная поверхность нагрева котлов 2760 кв. м, а с учетом экономайзеров — 3985 кв.м. По отношению поверхности нагрева к площади колосниковой решетки — 31,3 — корабль несколько превосходил такую характеристику — 29, какую имел имевший более (размеры цилиндров 0,864; 1,42 и два по 1,6 м) 11 000-тонный, 21 уз английский крейсер “Андромеда” постройки 1894 года.

В рулевом устройстве предусматривалось три взаимозаменяемых привода, но сама конструкция — посредством передвигающихся (от тяги штуртросов) с борта на борт тележек (они и поворачивали румпель) была, увы, вовсе не последним криком моды. В мире уже существовал достаточно испытанный и не в пример более надежный винтовой привод Дэвиса.

Далекой от первоначальных замыслов получилась и дальность плавания. Нормальный запас топлива пришлось ограничить 750 т, а полный можно было довести до 1020 т. Соответственно 10-уз ходом крейсер, по расчетам автора (согласно методике В.И. Афанасьева, приведенной в справочнике ВКАМ за 1899), с запасом 1020–1950 т мог пройти соответственно 3800–3900 миль. В реальности, учитывая множество неблагоприятных факторов (плохое качество угля, неэкономичная работа машин, нарушение режима отопления котлов и т. д.) дальность плавания может оказаться существенно ниже, что и учитывалось ставшими к концу XIX в. более взвешенными оценками МТК. По его расчетам, сделанным в 1899 г., дальность плавания “Баяна” 10-уз скоростью с наибольшим запасом 1020 т (эта величина стабильно повторялась во всех справочниках и проектных документах) должна была составлять 2460 миль. По более поздним (1903–1904 гг.) сведениями МТК, “Баян” на одну милю при 10-уз скорости расходовал 0,31 т, что при запасе 1020 т должно было позволить пройти 3400 миль.

Названный предел полного запаса 1020 т подтверждается, как будет видно ниже, рапортами командира и работой “Стратегическая игра “Война России с Японией””, в которой дальность плавания скоростью 12,8 уз составляла 3170 миль. В конечном счете, учитывая все сказанное, реально достигаемая дальность плавания корабля должна была находиться в пределах 3400–3800 миль. Тем самым можно считать подтвержденными все те дальности плавания, которые, ввиду встречающихся в литературе, подчас безумно завышенных сведений, автору для всех упоминаемых им кораблей пришлось вычислять в своих прежних работах.