Не слишком малые и не очень большие, достаточно мореходные (для местных условий) и относительно скоростные, минные крейсера при всех их относительно скромных характеристиках оказались кораблями неоценимо полезными. Судьба и воля начальства распределили эти девять кораблей по основным театрам действия русского флота, и в каждом из них они сыграли разные роли, далеко выходившие за рамки их первоначального назначения.

“Капитан Сакен”, “Казарский” и “Гридеиь” вплоть до начала XX в. составляли основное ядро минных сил Черноморского флота. Как и в Германии они были дивизионерами для имевшихся в составе флота малых миноносцев, служили в качестве их лидеров и кораблей обеспечения в походах. Сверх того при наличии единственно в Черном море и далеко не скоростного (14 уз) крейсера “Память Меркурия", минные крейсера постоянно несли крейсерскую, посыльную и дозорную службы. В полной мере испытывали они и тяжесть специфики Черноморского театра.

По-океански обширно раскинулись просторы моря с двухтысячеметровыми глубинами, угрожающе подступавшими с двухтысячеверстной береговой полосе юга России. Беспощадно жестокими были рождавшиеся на этих просторах и воспетые в картинах И. Айвазовского осенние и зимние штормы. Непрерывность навигации, свободной от ледовой сезонности, лишала флот того отдыха от плаваний, которым отличались условия Балтийского моря. Труднее приходилось людям и кораблям под палящими лучами солнца, заставлявшими забыть о курортной неге окружавшей их крымской природы. “Край гордой красоты”, как именовали черноморское побережье Кавказа, подстерегал корабли и людей особой свирепостью и коварством Новороссийской бухты, переменчивостью климата и погоды, которые вызывал главный кавказский хребет.

К постоянной боеготовности и неожиданностям мировой и ближневосточной политики побуждала и не снимавшаяся в продолжении двух веков главная стратегическая задача Черноморского флота — вернуть стране свободу прохода через турецкие проливы. Бывали критические моменты, когда флот, оставаясь в кампании в зимнее время, был близок к боевому походу курсом на Босфор. Готовясь к этому часу “Ч”, флот почти каждый год проводил учения и маневры высадкой сухопутного десанта.

Завесу тайны этой подготовки, о которой не упоминалось даже в "Отчетах по Морскому министерству”, приоткрыл в своих мемуарах Г.Ф. Цывинский (“50 лет в императорском флоте”, Рига, 1928, с. 143–154). План в разных вариантах предусматривал доставку к месту высадки тяжелых орудий (до 100 мортир “особого запаса”) и атаку миноносцев против английского флота, который, как ожидалось, мог войти в Босфор, чтобы помешать русской высадке. Понятно, что минные крейсера как лидеры и конвоиры миноносцев должны были играть на флоте особую роль.

Была у Черноморского флота еще и другая особая задача, ради которой на задний план могли быть отодвинуты даже планы стратегической подготовки. Эта была все более разраставшаяся задача придворной службы. Императорские и великокняжеские имения на благодатных берегах Крыма, Одессы и Кавказа в курортный сезон напоминали о себе посещениями и путешествиями августейших особ на кораблях Черноморского флота. По несколько раз в году вместе со всем флотом переживали на минных крейсерах верноподданический восторг, ликование и трепет при встречах регулярно наведывавшихся на юг царствовавших божьих помазанников, умиленно лицезрели являвшиеся тогда же августейшие семейства, исправно окутывались по табельным дням дымом и громом салютов и выносили — смотря по обстоятельствам — молитвы о ниспослании свыше многолетия царствующему дому или об упокоении душ усопших самодержца императора Александра 111 и членов императорской фамилии. И в дни когда до Севастополя доходили еще только первые знаки грядущего высочайшего посещения все в правящей верхушке флота волшебно и верноподданически преображалось. Заботы боевой подготовки безоговорочно отодвигались на задний план и в лучшем случае становились декорацией для церемониалов совершавшихся высочайших визитов.

Обычаи той более чем 100-летней давности восходят к временам, блистательно отображенным великим сатириком в писании путешествий глуповского градоначальника Фердыщенки (М.Е. Салтыков-Щедрин. “История одного города”), а затем и красочно представленной в картине И.К. Айвазовского, на которой незабвенный император Николай Павлович в 1846 г. принимал парад Черноморского флота.

Свидетелями этих событий, подобно балтийским “Посаднику” и “Воеводе”, довелось быть и черноморским минным крейсерам. Так уже в первую для “Казарского” кампанию 1890 г., когда он пришел в Черное море, об обязанностях придворной службы напомнило флоту прибытие 7 июля из Петербурга в Севастополь королевы эллинов Ольги Константиновны (1851–1926). Правда, королева — дочь генерал-адмирала великого князя Константина Николаевича (1827–1892) — пользовалась неизменными и искренними симпатиями флота. Добровольно, по велению души сделавшись неформальным его шефом, она с исключительным вниманием и сердечностью встречала все корабли, приходившие в Грецию под андреевским флагом. Они заменяли ей покинутую Россию, и все хорошо это понимали. Восторженно о русской королеве Греции отзывались все матросы и офицеры, побывавших в Пирее кораблей. Письма командирам и адмиралам, подарки экипажам всех проходивших через Средиземное море кораблей составляют уникальное, едва ли повторявшееся в истории явление душевности и теплоты, которых так недоставало царствовавшим в России Романовым. После обеда с участием офицеров флагманского “Синопа” и высших чипов гарнизона, королева посетила канонерскую лодку “Черноморец”, пришедшую из Пирея и на пароходе “Эриклик” отправилась в свое королевство.

Первая для “Казарского” и оказавшаяся в сравнении с флотом особенно длительная кампания 1890 г. была наполнена неповторимо яркими впечатлениями увлекательного заграничного плавания и сменявшими друг друга испытаниями. Блестяще завершив сдаточную проверку в Эльбинге корабль курсом “Европа слева” ушел на юг из объятий зимней Балтики. Лазурными водами Средиземноморья, путями недавней славы русского флота XVIII — начала XIX в., о которой напоминали Корфу, Наварин, Афон, Тенедос, Чесма и десятки других названий мест выдающихся морских побед в Адриатике и Архипелаге, корабль вступил в когда-то доступные для славянских людей и легендарного “Арго” проливы Мраморного и Черного морей. Их неописуемые красоты, теперь стерегли сооруженные с помощью всей Европы турецкие батареи.

Успешно выдержав испытания скоростным (343 ч) 4500-мильным походом, “Казарский” вошел в состав Черноморского флота. Триумфальными оказались и сравнительные с “Капитаном Сакеном” (командир капитан 2 ранга Сергей Полисадов) испытания под Севастополем. За “Казарским” остались все преимущества в скорости, более совершенном вооружении (поворотный минный аппарат), меньшей стоимости постройки и расходов на плавание. Сделав такие выводы, комиссия контр-адмирала И.М. Дикова не могла, однако, не обратить внимание на недостаточную мореходность корабля. Для улучшения этого главнейшего для корабля качества минные крейсера, по мнению комиссии, следовало проектировать водоизмещением не менее 1500–2000 т. Но в Петербурге к мнению флота и командира “Казарского", особенно близко изучившего свой корабль, прислушиваться не спешили. Оказались невостребованными предшествовавший опыт миноносного судостроения на верфи Шихау, опыт приемки “Казарского”, плавание на нем вокруг Европы и испытания под Севастополем и Ялтой.

Вместо обстоятельного усовершенствования своего и последующих кораблей, командира уже в январе 1891 г. с производством, правда, в капитана 1 ранга перебросили на Балтику в состав комиссии для испытании клипера "Крейсер" и крейсера "Азия”. И появляется невольное предположение — не стала ли эта переброска отместкой за слишком нелестные отзывы о мореходности и достоинствах “Казарского”. Могло сказаться и не особенно одобрявшееся лютеранское вероисповедание.

Так или иначе, по опыт еще одного миноносного энтузиаста развития не получил. Цензовое назначение командиром крейсера “Генерал-адмирал”, а затем командование в 1895–1897 гг. строившимся броненосцем “Полтава”, привела В.Р. Берга (или Борха) в 1897 г. на пост директора маяков и Лоции в Каспийском море и к увольнению в 1902 г. в чине вице-адмирала в отставку. О “Казарском” и минном флоте он не вспоминал, мемуаров не оставил.

“Казарский” же, в силу непреложных законов морского ценза, получил ожидавшего продвижения в чине нового командира. За В.Р. Бергом, командиром на одну кампанию, в 1890 г. был капитан 2 ранга П.П. Молас (1847-?). Его в 1891 г. заменил капитан 2 ранга В.А. Баркарев (1844-?), который затем ушел в командиры парохода “Эриклик” а в 1895 г. в директоры маяков и Лоций Черного и Азовского морей. И только капитан 2 ранга В.Я. Баль (1849-?) задержался на “Казарском” на четыре года (1892–1895 гг.), после чего получил в командование канонерскую лодку “Черноморец”, а затем — с 1897 г. крейсер “Память Меркурия”.

В 1895 г. на мостик “Казарского” поднялся Н.А. Ушаков (1850-?). В 1896 г. он окончил минный офицерский класс, в 1897 г. получив чин капитана 1 ранга, перешел на должность заведующего миноносцами 28 экипажа и их командами, а уже в 1898 г., отслужив свое, исчез из списков чинов флота.

Так оно шло и в дальнейшем. Задача создания школы командиров минных кораблей и формирования из них постоянных тактических соединений властью упорно не сознавалась. Факты таковы, что порожденные техническим прогрессом новые силы флота — миноносцы и минные крейсера в продолжении XIX в., а частью и позднее, оставались в рамках сложившейся противоестественной организации, определявшей низкий уровень их обслуживания и боевого применения.

Эта организация состояла в двойном или даже тройном подчинении кораблей — в базе — экипажному командиру и командиру порта, в море — начальнику Практической эскадры или также временно сформированного отряда. Большие корабли, обладая внутренними людскими и материальными ресурсами, могли обслуживать сами себя и были все же на виду начальства. Минные же корабли постоянно оставались в небрежении. До них руки не доходили и снабжались и обучались они по остаточному принципу. Опыты из тактического обучения были случайными и даже С.О. Макарову, при всей его энергии не удавалось (Документы, т. 2, с. 270–328, 470) добиться превращения миноносцев в организованную боевую силу с постоянными командирами и заботившимися о своих кораблях, и плавающими с ними постоянными начальниками отрядов. На одно из своих ходатайств адмирал от начальника ГМШ O.K. Кремера получил ответ, что начальнику миноносцев нет необходимости плавать с ними в море. Его дело — лишь “приготовлении миноносцев к плаванию” (с. 270).

Потому считалось нормальным командование лейтенантом Давидовичем-Нашинским десятью разными (по одному в кампанию) миноносцами, поэтому не менялось и отношение к ним начальства. Столь опасный разрыв между бесконечно обновлявшейся техникой флота и сохранявшейся замшелой его организацией приходится объяснять непостижимой верностью заветам императора Николая I. В его честь в 1886 г. назвали новейший тогда броненосец, его имя, словно бы в насмешку над наукой и просвещением, в 1898 г. присвоили Морскому инженерному училищу. В неприкосновенности осталась и заповеданная императором организация флота. Власть словно бы старалась оправдать произнесенный современником приговор: “Незабвенный лет ведь на сто наготовил дураков”.

С 1891 г. флоту на плавание предоставлялось даже не четыре, как прежде, а только лишь три месяца. В остальное время корабли содержались в гавани или на рейдах с сокращенным составом офицеров и команды на положении так называемого "вооруженного резерва” (Отчет по Морскому ведомству за 1890–1893 года, С-Пб, 1895, с. 27).

Для минных кораблей это означало особенно вредоносное усугубление текучки кадров, безнадзорности и тактической неорганизованности. Волей начальства и духом “незабвенного” императора минные корабли непоправимо толкались к тому положению, о котором С.О. Макаров в 1900 г. прямо предупреждал, что при существующей организации

“на миноносцы как на боевое средства рассчитывать невозможно” (Документы, т. 2, с. 470).

Миноносцы продолжали быть на положении пасынков флота.

Очень уж глухой для истории был тот застойный период. Не осталось от него тех ярких мемуаров, какие обычно приходятся на военную пору. Не командовали минными крейсерами Г.Ф. Цывииский, Л.Ф. Добротворский (1856-?), Н.А. Кроун (1888–1904), II.С. Маньковский (1859-?), Н.М. Бухвостов (1857–1905), Е.Р. Егорьев (1854–1905) и другие выдающиеся офицеры флота, кто в грядущей войне проявил себя истинными рыцарями службы и воинского долга и кого в предшествовавшие годы бюрократия держала па должностях, не соответствующих их достоинствам. Не участвовал в войне н пи один из командиров "Казарского”, как и других минных крейсеров Черного моря. Их опыт также не нашел прямого боевого применения.

Командирами “Казарского” в дальнейшем были: в 1896–1897 гг. Ф.С. Овод (1855-?), в 1897–1899 гг. К.Ф. Фотаки (1856-?), в 1899–1901 гг. И.А. Сапсай (1858-?), в 1901 г. С.А. Шарыгин (1856-?), в 1901–1902 гг. П.И. Новицкий (1857-?), в 1902–1904 гг. А.А. Тягин (1856-?), в 1904–1905 гг. В.К. Ревелиоти (1859-?). В назначении таких признанных бесспорно знающих командиров (мнение Г.П. Чухнина) как К.Д. Фотаки и В.К. Ревелиоти была даже своя полезная миноносная преемственность — первый еще в 1890–1893 гг. командовал миноносцем “Поти”, а второй в 1898–1900 гг. был старшим офицером “Казарского”.

И все же их опыт, хотя и не напрямую, достигал кораблей Балтики и Тихого океана. Этот опыт они получили от офицеров и матросов тех миноносцев, которые вместе с “Капитаном Сакеном”, “Казарским” и присоединившимся к ним с 1896 г. “Гридием” в разные годы проходили совместную школу боевой подготовки. Из числа их умелыми действиями и героизмом в войне отличились, командовавшие в 1890 г. миноносцем “Адлер" К.П. Иессен (1852–1918) и миноносцем “Килия” В.А. Миклуха (1853–1905), в 1891–1893 гг. миноносцем “Ай-Тодор” Н.С. Маньковский (1859-?).

Этот опыт накапливался, терялся и возобновлялся в соответствии с установленным порядком служб, сменами командиров и офицеров, совершавшихся, как можно видеть, па протяжении двух-трех всегда непродолжительных — трехмесячных — плаваний и долгого пребывания в вооруженном резерве. Вместо индивидуальной боевой подготовки корабли участвовали в учениях и плаваниях Практической эскадры, совершали учебные атаки, выполняли многочисленные эскадренные поручения. Картину этой из года в год повторявшейся деятельности, включая и ставшие традиционными (вошедшие и в обычай советского флота) "фруктовые” походы вдоль Кавказского побережья можно представить по описаниям, представленным в книгах В.В. Арбузова “Броненосцы типа “Екатерина II” (С-Пб, 1994) и “Броненосец “Двенадцать Апостолов” (С-Пб, 2001).

В кампании 1890 г. состоялся большой поход в Феодосийскую бухту. 16 июля в левой колонне шли броненосцы “Синоп”, “Чесма”, “Екатерина II”, в правой — “Капитан Сакен” и миноносцы "Килия”, “Гагры” и “Геленджик”. Вслед за усиленными эволюциями провели интенсивные минные стрельбы. 24 июля перешли в Одессу, 11 августа у Судака произвели высадку десанта на десантных плотах и шлюпках (748 человек с артиллерией и лошадьми). Затем “Чесма”, “Память Меркурия” и миноносцы совершили поход в Новороссийск. В сентябре два броненосца ходили в Ялту, а “Екатерина II” и “Кубань” в Батум. В составленном по итогам кампании “Историческом журнале” эскадры в числе рекомендовавшихся мер по улучшению боеготовности флота (в том числе — замена неудобных адмиралтейских якорей, якорями Мартина) указывалось на необходимость перевода стоянки флота из становившейся тесной Корабельной бухты в Южную и на просторный Северной Севастопольский рейд, где в шахматном порядке следовало уложить несколько мертвых якорей.

На рейде Севастополя. Начало 1900-х гг.

Почетным, пробуждавшим в экипажах глубокие волнующие чувства русского патриотизма, было порученное кораблям в том же 1890 г. участие в торжествах 100-летия основания города Николаева. В отряд входили крейсер “Память Меркурия”, канонерская лодка “Кубанец”, минные крейсера “Казарский” и “Капитан Сакен”. В торжествах принял участие Управляющий Морским министерством адмирал Н.М. Чихачев, прибывший на пароходе “Эриклик”.

Поднявшись на север вдоль крымского брега, минуя Тарханкутский маяк и Тендровскую косу, корабли вступили в особый район, где, казалось еще могли быть слышны отголоски звона клинков и орудийных залпов тех кровопролитных сражений, в которых Россия гением своих выдающихся военачальников Д.Н. Сеиявина (1763–1831), А.В. Суворова (1730–1800), Ф.Ф. Ушакова (1744–1817) восстанавливала свои исторические права на территории Причерноморья. Кинбурн, Березань, Очаков, Глубокая пристань (место подвига капитана Сакена) в Днепро-Бугском лимане, Аджигорьский плавучий маяк, Оливия, Тарутино, Сиверсовы створци и Дидова хата по берегам южного Буга — страницы всех вахтенных журналов кораблей русского флота в Черном море хранят эти принадлежащие русской истории названия.

Город Николаев был основан 27 августа 1789 г. Г.А. Потемкиным (1739–1791). Празднования 100-летия города было, правда, отложено на 1890 год, очевидно, из стремления приурочить к нему спуск на воду четвертого мореходного броненосца Черноморского флота. Назначенный на 30 августа спуск броненосца “Двенадцать Апостолов” сначала не удался — строителям со стапеля спустить его не удалось. Спуск состоялся только 1 сентября. Все эти дни пришедшие в город корабли были особым украшением праздника. Со спуском броненосца отряд под флагом начальника Практической эскадры генерал-адъютанта вице-адмирала O.K. Кремера (1829–1910) ушел в Севастополь, а Управляющий Морским министерством вице-адмирал Н.М. Чихачев на пароходе “Эриклик” отправился в Одессу.

На следующий 1891 год начав кампанию 7 июня Практическая эскадра под флагом вице-адмирала Н.В. Копытова (1833–1901) перешла в Ялту. На ее рейде собрались броненосцы “Синоп” “Екатерина II”, “Чесма”, канонерская лодка “Донец”, миноносцы “Килия”, “Гагры”, “Геленджик" и оставшийся там "Адмирал Корнилов". 24 июня эскадра перешла в Тендровский залив, ставший (подобно Биорке и Трапезунду на Балтике) постоянным местом летней учебы флота. 26 и 28 июня, завершив еще серию сравнительных испытаний, к флоту присоединились “Казарский” и “Капитан Сакен”. Весь июль они плавали с флотом, участвовали в очередном крейсерстве вдоль кавказского побережья. 3 августа вернулись в Севастополь, затем участвовали в обеспечении приема в Одессе войск десанта и высадке их в Очакове.

В 1892 г., продолжая следовать законам экономии, Практическая эскадра под флагом контр-адмирала С.П. Тыртова (1839–1903) начала кампанию 1 июня: К находившемуся на рейде под вымпелом броненосцу “Чесма” присоединились находившиеся в вооруженном резерве “Синоп” и “Екатерина II”, крейсер “Память Меркурия”, канонерские лодки “Терек”, “Черноморец”, заградители “Буг” и "Дунай”. Корабли теперь занимали свои, определенные им места в Северной бухте по линии инкерманских створов (NW и SO 85°20’). Свои места — крайние к выходу в море — против Михайловской батареи получили “Казарский” и "Капитан Сакен”. За ними теперь уже прочно утвердилось назначение в качестве легких крейсеров-разведчиков и лидеров миноносцев. Третью линию — вдоль южного берега рейда заняли стоявшие на якорях двенадцать еще сохранивших свои названия миноносцев: “Адлер”, “Анакрия”, "Ялта”, и далее вплоть до “Поти”, "Измаила” “Сухума” в глубине рейда. В эту кампанию флот совершал традиционные учения и плавания с заходом в Евпаторию и Феодосию, где корабли приняли десант и высадили его близ устья реки Кача. Затем последовал цикл рейдовых учений в Тендровском заливе с завершающим заходом в Одессу.

У. Тендры три ночи подряд с 1 августа “Казарский” и “Капитан Сакен” были заняты минными атаками и их отражением в составе атаковавшего и оборонявшегося отрядов. Весь год продолжались в Севастополе достройка пришедшего в апрёле из Николаева броненосца "Двенадцать Апостолов” и опыты при участии С.О. Макарова на броненосце “Чесма”. Этот самый мощный корабль флота обнаружил неисправимые конструктивные дефекты, загадка которых остается неразрешенной до наших дней. Кто-то почему-то не учел, что повороты 305-мм барбетных установок для боя (кормовая и правая на траверз, левая — направо от ДП на 37°) вызывал крен 7,6°. Механизмы поворота оказывались бессильны вернуть установки в исходное положение, системы ограничения были громоздки и не могли действовать быстро. Различие кренов при разных поворотах грозило дезорганизовать стрельбу. Уменьшалась дальность стрельбы, опасно было и оголение котельных трубок. Боеспособность корабля оказывалась под сомнением. Так приходилось расплачиваться за применение нецентрованных 305-мм установок.

Проблема пониженной боеспособности кораблей сопровождала их во все время службы, но о ней понятно, старались не распространяться. Тем более не следовало напоминать о ней великому князю генерал-адмиралу. Но беззаботное его высочество было способно лишь к одному роду деятельности — “срывать цветы удовольствия”. Таким удовольствием стало для него и пребывание на юге в сентябре 1893 г. С 1 по 5 сентября, наведя во всем умопомрачительный блеск, и выстроившись на Севастопольском рейде флот готовился к ритуалу встречи своего хозяина, ожидавшегося из Николаева на крейсере "Память Меркурия”.

С появлением крейсера под брейд-вымпелом его высочества в сопровождении канонерской лодки "Черноморец” окрестности Севастополя в 8 ч 50 мни 5 сентября огласил грохот императорского салюта в 31 выстрел. Выстроив свои команды на верхней палубе “Казарский” и “Капитан Сакен” криками “ура” первыми приветствовали прохождение крейсера с его высочеством. После флагманского “Синопа” генерал-адмирал перебрался на “Екатерину II”, где и был поднят его брейд-вымпел. Началась череда визитов и смотров с изъявлениями счастья от общения с его высочеством. О неприятностях с “Чесмой”, предпочли благоразумно умолчать.

В кампаниях 1893–1895 гг. жизнь флота, так же как и ранее наполняясь все более насыщенной, интенсивной и расторопной боевой подготовкой, продолжала нарушаться беспланово и беспорядочно вторгнувшейся в нее придворной суетой. Высочайший смотр флота состоялся 9 мая, когда император на пароходе “Эриклик”, при криках “ура” и грохоте салютов проследовал мимо строя собравшихся на рейде кораблей. Минный крейсер “Казарский”, минный транспорт “Буг” и броненосец “Двенадцать Апостолов” были осчастливлены высочайшем посещением.

11 мая в составе всех четырех броненосцев, канонерских лодок “Черноморец” и “Запорожец”, транспорта “Буг”, минных крейсеров "Казарский” и “Капитан Сакен” снялась с якоря для следования в Батум. Сюда к месту своего лечебного затворничества был доставлен отделившийся от царской семьи великий князь Георгий Александрович. Горестная участь приговоренного к умиранию от туберкулеза великого князя — один из множества примеров того, как неразумна и безжалостна бывает природа к людям. По неисповедимой своей прихоти она пресекла жизнь наследника российского престола, наделенного признанными талантами великого князя Николая Александровича (1843–1865) и тем освободила путь к царствованию несильного умом, но яркого реакционера Александра III. Точно также, лишив жизни его сыновей — великих князей Александра (1869–1870) и Георгия (1871–1899) природа отдала престол их еще менее, чем родитель, интеллектуальному брату Николаю.

Судьба когда-то свела автора с Георгием Осиповичем Трехтенбергом (1895–1973), он был крестником великого князя Георгия. Из его рассказов о службе великого князя Георгия в русском флоте автор мог бы узнать многое. Но в те времена (в год 50-летия Великой Октябрьской Социалистической революции) опасно было интересоваться и тем более писать о судьбах великого князя и его попавшего под каток советских репрессий крестника. ("Красная Звезда”, 19 февраля 1967 г. статья автора “Лихой полудивизион”). И потому остается неизвестным — в какой мере великий князь, до конца дней своих не терявший связи с флотом, мог участвовать в решении его судеб. Не исключено, что найдутся еще документы о его полезных инициативах, которые могли бы касаться, как о том еще придется сказать, расширения боевых возможностей минных крейсеров. Ведь вполне возможно, что наблюдая на смотру и в пути провожавшие его “Казарского” и “Капитана Сакена, великий князь мог подумать о применении их для постановки мин, в продолжавшей готовится флотом Босфорской экспедиции.

Своего исследования ждет и то обстоятельство, что проект минного заградителя, предложенного в 1889 г. лейтенантом В.А. Степановым, (водоизмещением 430 т, скорость 17 уз) тогда был близок по своим характеристикам к минным крейсерам.

 

“Воевода” — отличник новой тактики

Молодость балтийских минных крейсеров, когда они в полной мере могли подтвердить свои проектные характеристики и оправдать свое назначение, пришлась на то время, когда на всех флотах мира происходил поиск тактики действия их минных сил. Совсем недавно появившиеся, отличавшиеся большим разнообразием типов, миноносцы и в 1890-е годы продолжали оставаться малоисследованным родом оружия. В русском флоте тактикой его применения впервые со всей основательностью занялся адмирал С.О. Макаров.

После командования в 1894 и 1895 гг. эскадрой Средиземного моря и выпавшей ему на Дальнем Востоке особой роли во время операций флота под Чифу в 1895 г. адмирал вернулся на Балтику с убежденностью в том. что “на флоте не хватает тактики”. Ее разработкой он занялся в пору действий флота под Чифу и в завершенном виде свой труд “Рассуждения по вопросам морской тактики" опубликовал в 1897 г. в "Морском сборнике” (№№ 1. 4, 7). По широте раскрытия темы ои и сегодня не имеет себе равных.

В то же время ему — в силу ли особой начальственной проницательности, или по велению счастливого случая — была предоставлена возможность уточнять и совершенствовать свою тактику во время командования в 1896 и в 1898 гг. Практической эскадрой Балтийского моря. Школой новой тактики для всего флота стали состоявшиеся в декабре 1896 г. обстоятельные сообщения о ней в Кронштадтском морском собрании и затем 21 декабря 1896 г. и 13 января 1897 г. — обсуждения флотской общественностью.

В выработке этой тактики свою роль сыграли и находившиеся в составе Практической эскадры минные крейсера. Им, как это видно из сохранившихся приказов и рапортов адмирала, приходилось выполнять широкий круг задач, далеко превосходивших их назначение. Попеременно в маневрировании и учениях эскадры, выполняя роль линейных кораблей, разведочных крейсеров и лидеров отрядов миноносцев, минные крейсера обеспечивали всю полноту задуманного адмиралом первого широкого тактикотехнического упорядочения миноносных спл. С изумлением адмирал обнаружил что уже обширная к тому времени миноносная отрасль за пятнадцать лет своего существования осталась в поразительном небрежении, беспорядке и бесхозности.

Миноносцы множились числом единиц и разнообразием типов, но все еще не составляли из себя единого хорошо организованного рода оружия. Виной тому, как уже говорилось в работе автора “Первые русские миноносцы” (С-Пб, 1997) была убогость мышления высших кругов флота, и их явное невнимание к проблемам новой отрасли, отсутствие в составе Морского министерства ответственного за боевую подготовку флота и его боеготовность. Эти недостатки С.О. Макаров, действуя исключительно по собственной инициативе, и пытался преодолеть. По счастью, начальство всегда косо смотревшее на инициативы адмирала, помех ему не создавало, и содействия не оказывало, и даже не стало вмешиваться в предпринятые адмиралом (по примеру эскадры в Чифу) широкие опыты маскировочного окрашивания кораблей.

Благодаря исключительной энергии и целеустремленности адмирала, многие ставшие затем привычными, обыкновенными и обязательными нормы, правила и обычаи миноносной службы, как и тактические приемы использования оружия были отработаны на миноносцах и минных крейсерах Практической эскадры. О том же какой огромный организационный и творческий труд потребовала от адмирала эта работа и в каком зачаточном состоянии находилась вся проблема, свидетельствует далеко не полный перечень решавшихся тогда вопросов. В них тактика, техника, порядок службы, организация обучения личного состава, боевая подготовка и поддержание боеготовности кораблей смешивались подчас неразличимо. Происходило все это по той причине, что миноносцы не признавались самостоятельным родом оружия и стабильные тактические соединения из них не формировали.

Их считали лишь дорогостоящим казенным имуществом, которое подлежало заботливому сбережению и осторожному использованию. Выпущенный в 1892 г. приказ Управляющего морским министерством № 52 разрешал миноносцам развивать полный ход лишь два раза в году. В начале кампании проверяли правильность сборки машин после зимнего хранения и ремонта, в конце — выясняли те недостатки и неисправности которые следовало устранять и исправлять следующей зимой. О боевой подготовке приказ даже не упоминал, и во всех “особо исключительных случаях”, когда приходилось развивать полный ход, в вахтенном журнале требовалось записывать, “по какой надобности, по чьему приказанию, в продолжении какого времени и при каких обстоятельствах” это событие произошло.

Поступив в состав эскадры С.О. Макарова, миноносцы впервые были сведены в единый отряд, постоянно взаимодействующий с эскадрой. В их тактическом обучении чуть ли не все приходилось начинать заново. Очень мешала сохранявшаяся и в дальнейшем (здесь С.О. Макаров был не в силах преодолеть цензовые “традиции”) практика временного назначения офицеров на миноносцы, у которых практически никогда не было постоянных командиров. Вместо них на очередную кампанию миноносец получал лишь временно “командующего”. Это повелось по примеру миноносок, которые при их многочисленности вообще назначались в плавание через год: в четный год те, что имели четные номера, в нечетный — наоборот, С пореформенных времен проявил себя и все более обострялся некомплект офицеров — “экономия” и кастовые ограничения приема в Морской корпус продолжали оставаться бичом флота. Командиры менялись так часто, престиж эпизодической службы на миноносцах был столь невелик, а записи о ней получались столь обширными, что ГМШ в своем ежегодном издании “Списка чинов” с 1890-х гг. перестал упоминать миноносные назначения офицеров.

Из-за фактической безнадзорности миноносцев на них отсутствовала элементарная преемственность опыта эксплуатации и сбережения их технических средств. Соленость в котлах не измерялась, фактическая производительность водоотливных средств была неизвестна, переборки давлением воды не испытывались. Новые командиры, как в своем приказе от 9 июня 1896 г. писал С.О. Макаров, не получали от своих предшественников даже сведения об углах отклонения мин при стрельбе. Требуя устранить все эти изъяны, адмирал предлагал новым командирам “все пробовать и всякие испытания заносить в особую тетрадь, которую завести на каждом миноносце и озаглавить “Тетрадь испытаний”. При смене командира тетрадь следовало передать преемнику. На существующие тогда "Корабельные формуляры”, во многом повторяющие структуру формуляров парусных кораблей, адмирал, видимо, не надеялся. Так по его инициативе было фактически положено начало главнейшему после вахтенных журналов паспортному документу корабля, получившему в дальнейшем название “Тактический формуляр".

Адмирал не забыл и о восполнении потерь в бою — всем командующим миноносцами было приказано, помимо штатного рулевого обучить управлению рулем еще двоих матросов. Более высокие требования, включая и обязательное ведение прокладки, было предъявлено и к навигационной подготовке командиров, введено было в практику и бросание лота, без которого на миноносцах раньше обходились, надеясь на свою малую осадку.

Для отработки сплаванности и взаимной помощи при авариях и неполадках миноносцы впервые были сведены в пары. С полной энергией, под строгим надзором постоянно бывавшего на кораблях адмирала, миноносцы отрабатывали приемы взаимодействия с эскадрой. Они учились действовать парами и соединенно — всем отрядом, совершали дневные и ночные атаки по кораблям эскадры, обнаруживая ее при плавании без огней, привыкали к новым условиям маскировочного окрашивания в серый цвет. В этот цвет адмирал по опыту командования пароходом “Великий князь Константин” окрасил все свои корабли, включая миноносцы и минные крейсера.

В очередном своем докладе Управляющему морским министерством от 19 августа 1896 г. С.О. Макаров предупреждал о том вреде, который приносит окраска в традиционный, но не соответствующий условиями боя, черный цвет. Миноносцы привыкшие издали различать корабли по этой окраске, в военное время могут быть дезориентированы: ведь им придется иметь дело с кораблями, окрашенными в светло-серый цвет.

Пользуясь предоставленной ему относительной свободой действий, С.О. Макаров последовательно внедрял на эскадре и миноносцах все те же главнейшие наставления новой тактики, к которым он пришел в своих “Рассуждениях”. Для атаки миноносцев назначались самые разные условия: при лунном освещении, в безлунную ночь, в положении эскадры без огней и с освещением прожекторами. Заранее назначенным временем ожидавшейся атаки адмирал добивался на эскадре самой полной бдительности, и тем не менее миноносцам удавалось подходить почти на предел минного выстрела. “Бывали случаи, — писал адмирал, — что миноносцы не могли разыскать эскадру не имевшую огней, но когда они ее находили, они приближались незамеченными достаточно близко”. Из этого следовал тот вывод, что следя днем за эскадрой, миноносцы смогут уверенно сблизиться с ней ночыо. Поэтому необходима охрана из контрминоносцев и разведчиков, а заказ таких кораблей для Тихоокеанской эскадры надо всемерно ускорить.

Опыт ночных атак выявил и то немаловажное обстоятельство, что не всякий миноносец, попавший под освещение прожектором, становится обнаруженным, а потому, пользуясь суматохой, надо продолжать атаку со всей решимостью. Подтвердился и огромный эффект одновременности атаки, когда, отвлекая и рассеивая внимание противника можно дать возможность некоторым миноносцам подойти с другой стороны совершенно незамеченными.

Оказалось также, что при общей суматохе ночной атаки миноносцы могут сближаться с противником почти вплотную, как это произошло с миноносцем № 110. Его командир лейтенант К. К.

Юрасовский, учтя опыт предшествовавший ночной атаки, решил выпустить мину с более короткого расстояния (стрелять учились из носовых аппаратов, отходя потом задним ходом) и в результате врезался в сетевое ограждение броненосца “Адмирал Ушаков". Борт броненосца был помят, на миноносце свернуло в сторону нос, но сеть смягчила удар и миноносец остался в строю. Из этого случая адмирал делал тот вывод, что в некоторых случаях миноносец может совершить и обрыв сети у борта броненосца.

Не исключено, что японцы, бдительно следя за всеми новшествами европейской техники и тактики, могли взять на вооружение и опыт Практической эскадры. Они, как выяснилось во время войны, широко применяли такой тактический прием, как расхождение с атакуемым кораблем на полном ходу и отчаянная стрельба по нему (в момент пуска торпеды, а нередко и до него) из всех своих пушек и пулеметов. Это заметно влияло на точность ответной стрельбы противоминной артиллерии, а случалось, приводило и к вовсе фантастическим результатам. В такой атаке 57-мм снаряд, выпушенный с японского миноносца, сделал глубокую (до 45 мм) выбоину в стволе 254-мм орудия на броненосце “Пересвет”, и тем вывел его из строя.

Для успеха дневных атак, адмирал, помимо введения серой окраски, предписывал срубать мачты, а на тех миноносцах, у которых мачты были постоянные — отвязывать паруса. Впервые тактические требования — обеспечить при атаке бездымность горения угля в топках — были предъявлены и механикам миноносцев и минных крейсеров. Адмирал считал, что лучше иметь четыре миноносца, которые не дымят, чем десять, которые выдают себя дымом.

Перед Петербургом адмирал настаивал на введение тактических требований к механикам миноносцев об их бездымном плавании. “В настоящее время механики на тактические требования никакого внимания не обращают”, — отмечал он при очередном разборе (они проводились всегда с выслушиванием самооценок командующими своих действий) результатов решения поставленных тактических задач. Соблюдения бездымного плавания как одного из специфических свойств миноносцев, адмирал предлагал ввести в программы их официальных смотров. Важным было и наблюдение о демаскирующей роли буруна под носом, который выдает миноносец раньше, чем становится различимым его корпус.

При явной угрозе ночной атаки адмирал предлагал с наступлением темноты “или идти без огней большим ходом или остановить машину и спустить свое сетевое ограждение”. Этот последний способ, писал С.О. Макаров — "самый практичный” и сети, делал он вывод, необходимо иметь на всех больших кораблях. Но достойнейший из бюрократов и злостный эконом, кем в 1896–1903 гг. проявил себя Павел Петрович Тыртов предпочел и на этот раз обратиться к рекомендациям заграницы. В резолюции, адресованной ГМШ, адмирал написал: "В иностранных флотах, кажется, поговаривают о совершенном изъятии сетей из вооружения”, а потому следовало поручить военно-морским агентам сообщить, “что им известно по этому поводу и по получении этих сведений доложить”. Из-за этих сомнений и нежелания прислушаться к мнению С.О. Макарова, некоторые даже вновь построенные корабли (броненосец "Цесаревич”) не получили сетей вовсе, а категорическая необходимость их применения на Тихоокеанской эскадре осталась неосознанной. За это в первый же день войны с Японией пришлось заплатить до чрезвычайности дорогой ценой — повреждением трех кораблей, повлекшим длинную цепь неудач.

Но С.О. Макаров, собственным примером подтверждая свои же слова, сказанные о Нельсоне, что “истинную энергию убить трудно”, продолжал действовать с убежденностью настоящего патриота. Он умел стоически переносить все неудовольствия бюрократии и высших сфер, давно записавших его в "беспокойные” и “неудобные". Они были неспособны понять, что из почти 60 адмиралов, числившихся к тому времени в списках флота, Макаров был едва ли не единственным, кто имел право на звание флотоводца. И газета “Котлин” в своей корреспонденции с Транзундского рейда от 22 августа 1896 г. с полной справедливостью писала, что царившая здесь обстановка кипучей деятельности, широких и разнообразных учений напоминает “времена Бутаковской эскадры”. В действительности флот под командованием С.О. Макарова достиг, как это видно из опубликованных примеров (“Рассуждения по вопросам морской тактики”, М., 1943, с. 442–468) и рапортов (С.О. Макаров. Документы, М.,1960, т. 2 с. 233–344) качественно более высокого уровня подготовки. Этот новый уровень обеспечивался во многом благодаря новому роду боевых средств флота — миноносцам и минным крейсерам.

Минные крейсера, как корабли существенно более крупные, чем миноносцы (400 т против 120–150 т), выполняли не только весь комплекс миноносных обязанностей, ио также, как это предполагалось, служили лидерами в отрядах, “маткой” (такой термин уже существовал), для их снабжения и обеспечения, а также, ввиду ограниченного состава эскадры, и для обозначения линейного корабля или крейсера при маневрировании эскадры и учебных атаках миноносцев. Сверх того, они были, конечно, и кораблями разведчиками. дозорными и посыльными. Это позволяло в полной мере оценить возможности и области применения как имевшихся малых миноносцев, так и появившихся к тому времени “контрминоносцев" типа “Сокол”.

Бюрократия, инстинктивно боясь роста авторитета С.О. Макарова, искусственно ограничивала состав Практической эскадры, и тем мешала широкому восприятию флотом передовых новаторских идей адмирала, понижала общий уровень обучения кораблей искусству ведения морских сражений. Скорость, особо чувствительно подрывавшая общепринятый тогда режим экономии, не поощрялась. В состав эскадры умышленно включали тихоходные и устарелые корабли, и сверх того, предписывали адмиралу режим плавания только под половинным числом котлов. Это заставило его с первых шагов командования выступить с возражением против этой губительной для флота экономии. В рапорте начальнику Главного Морского штаба O.K. Кремеру от 5 апреля 1896 г. С.О. Макаров напоминал, что “практические плавания так коротки, если мы не будем требовать от наших машин большего хода, то во время кампании нам не удастся ни приобрести должных познаний по механической части, ни проверить исправность машин”.

Адмирал предлагал исключить из данной ему инструкции требование о плавания под половинным числом котлов и предоставить ему относительно скорости “полную свободу”. Судя по всему это требование удовлетворено не было. Ограничен был и состав минных сил, в которые входили устарелые миноносцы, из которых некоторые едва развивали 13-уз скорость. Это снижало интенсивность обучения, заставляло тратить время на ремонт этих уже явно ие боеспособных кораблей. Прибывший же из Англии “Сокол” в эскадру назначен не был. Бюрократия явно боялась признать первенство С.О. Макарова в разработке современной тактики, что должно было заставить дать адмиралу и более высокое назначение, чем сезонное командование слишком уж не современной Практической эскадрой на Балтике.

Какие эффектные атаки могли совершать миноносцы, когда половина из них, как удрученно докладывал адмирал, развивают едва 13-уз скорость. Не мог он проводить и широких маневров, которыми был занят Черноморский флот, состоявший из современных броненосцев. Не было возможности, как это регулярно происходило в Черном море, совершать дальние походы вдоль всего побережья, ие исключая и турецкое. Не могло состояться и интересных опытов по применению для целей наблюдения воздушных шаров и воздушных змеев (чем в 1902 г. занимался “Казарский”), групповых действий минных крейсеров во всех присущих им качествах крейсеров-разведчиков при эскадре, лидеров миноносных отрядов, кораблей охранения эскадры и при выполнении собственных минных атак.

В отличии от плававшего всего состава Черноморского флота (броненосцы “Три Святителя", “Двенадцать апостолов” и три корабля типа “Екатерина II”) С.О. Макаров в своей Практической эскадре имел лишь один современный броненосец (“Гангут”). Главные силы флота находились тогда в Черном море и на Дальнем Востоке, куда в силу активизирующейся политики направлялись из Балтики самые мощные и современные корабли. Этими двумя флотами командовали люди из придворной камарильи: в Черном море с 1898 г. — брат Управляющего морским министерством вице-адмирал С.П. Тыртов, в Тихом океане контр-адмирал Е.Н. Алексеев (в 1896–1897 гг.) и контр-адмирал Ф.В. Дубасов с 1897 по 1899 гг. И ие потому ли С.О. Макаров, не видя должного применения своим талантам, решился проявить себя инициативой постройки ледокола “Ермак", на что и был потрачен весь 1898 год. Приходилось скрепя сердце, уроки новой тактики отрабатывать на немногочисленной и устарелой Практической эскадре, в которой из полноценных минных кораблей имелся лишь один минный крейсер.

В 1897 г. им был “Воевода”, в 1898 г. “Абрек". Показательно, что в числе первых практических шагов были попытки ввести на кораблях, по примеру эскадры в Чифу в 1895 г. маскировочную окраску кораблей и те практические приемы, которые С.О. Макаров начинал разрабатывать тогда в эскадре. Эталоном окраски стал “Воевода”, о чем обстоятельно говорилось в докладных записках адмирала на имя Управляющего морским министерством 19 августа 1896 г. Адмирал считал, что накопленный опыт, начиная с окраски им своих минных катеров в 1877 г. в светло-серый цвет, и окраски приходившей в Россию французской эскадры в “бутылочный” цвет заставляет отказаться от принятого в русском флоте черного цвета и перейти на тот светло-серый, каким были окрашены корабли в Чифу. Этот вывод подтверждал и опыт окраски минного крейсера “Воевода” его командиром был капитаном 2 ранга И.К. Григорович (1853–1930, Ментон). Как видно из докладной записки, цвет окраски был подобен “бутылочной” французской, но с желтоватым оттенком, как делалось на эскадре вице-адмирала Н.И. Казиакова (1834–1906). Имелось ввиду, видимо, плавание в США в 1893 г. на торжество 400-летия открытия Америки.

Примененный тогда состав краски (преимущественно белила, охра и чернеть), какой был выкрашен и “Воевода”, С.О. Макаров считал слишком темным, так как “при выполнении практических задач крейсер этот ночью все-таки казался темным пятном". Более подходящим был именно тот светло-серый цвет, в который были выкрашены корабли эскадры в Чифу. На рассмотрение Управляющему представлялись четыре образца окраски, из них два на олифе п два на керосине, дававшим поверхности матовый оттенок (очень важный в тактическом отношении). Для введения на флоте адмирал рекомендовал состав из 95 % белил и 5 % тертой чернети. Получавшийся при этом оптимальный серый цвет, адмирал считал возможным по усмотрению командиров (такие опыты были и на эскадре в Чифу) разнообразить не переходя 5 % по весу тертой чернети.

Но Управляющий не спешил с решением в кампании 1898 г. адмирал уже, видимо, по собственной инициативе окрасил корабли в серый цвет. Опыты решения тактических задач подтвердили, что серый цвет судов и миноносцев оказался весьма практичным и "удобно поддерживаемым”. Днем корабли, окрашенные в этот цвет, распознавали с незначительного расстояния, а в “серую погоду или под берегом были совсем не видны” (С.О. Макаров, Документы, т. 2, с. 304). Ночью без электрического освещения серый цвет был также лучше черного.

Хорошо понимая, с кем он имеет дело, С.О. Макаров 21 августа 1898 г. предпринял попытку заново решить давно, казалось бы, выяснившийся вопрос. В обращении к начальнику ГМШ Ф.К. Авелану он напоминал о том, что из множества опытов окраски кораблей в серый цвет с определенностью выявились его преимущества над всеми другими. "Серое судно под скалистым берегом едва заметно даже в самую ясную погоду”, писал адмирал. Поэтому он в 1898 г. разрешил командирам кораблей своей Практической эскадры окрасить их в этот цвет, оттенки они выбирали сами.

Выполненные тактические задачи подтвердили преимущество серого цвета, а потому адмирал просил, прислать авторитетного адмирала (из "стоящих выше меня по служебному положению”), который бы до прихода эскадры в Кронштадт выслушал мнение командиров об эффекте серой окраски и высказал заключение о ее целесообразности. Тем самым будет выполнено пожелание императора о том. чтобы вопрос об окраске (как это стало известно адмиралу от Управляющего морским министерством) был окончательно решен как для условий мирного, так и военного времени. Следом,11 сентября 1898 г. адмирал представлял Ф.К. Авелану образцы той окраски в серый цвет, какой имели в этом году корабли Практической эскадры. Но эти обстоятельно мотивированные доводы адмирала, как и все его инициативы 1896–1898 гг. обратились в метание бисера перед свиньями.

Посыльное судно “Воевода". 1910-е гг.

Не способные воспринять девиз адмирала "Помни войну”, флагманы и капитаны в своем собрании в Кронштадте признали более весомым соображение царского любимца адмирала Ф.В. Дубасова, который серую окраску кораблей эскадры Тихого океана признал “непрактичной”. Серый цвет вследствие присутствия в нем белил, был более демаскирующим в лучах прожектора, чем черный. Кроме того, серая окраска после стрельбы и значительных переходов требует окраски снова "за невозможностью подправки выгоревшего первоначального колера”.

Этих соображений оказалось достаточно для возвращения эскадры Тихого океана в 1898 г. к прежней белой окраске. Ранее принимавшаяся (по примеру иностранцев) для заграничного плавания, она допускалась теперь и для кораблей Средиземного моря. Напрочь игнорируя тактику, общее собрание признало белый цвет наиболее желательным и целесообразным, “в видах гигиены и удобства житья на судне в жарких климатах, а также возможность поддержания подкраской и мытьем”. В внутреннем плавании в мирное время наружный борт следовало окрашивать в черный цвет. Прочие же видимые снаружи части: рангоуты, шлюпбалки, вентиляторы и т. п., следовало красить в белый цвет, за исключением реев — они должны быть черные. Для дымовых труб предлагался наиболее практичный желтый цвет “с черными концами”.

Под этим горестным свидетельством об интеллектуальной бедности дружно (особых мнений не значилось) подписались капитаны 2 ранга: Лавров 2-й, Воеводский, Князев, барон Нолькен, Иваио-в 3-й, Ларионов, Вирен, Бергштрессер, Юнг, Дабич, Арнаутов, Орехов, Пац-Памориннцкий, Шванк 1-й, Егоров, Митурич, Мордовии, Петров; капитаны 1 ранга: Озеров, Храбростин, Петров 1-й, Михеев, Линдестрем, Беклемишев, Мельницкий, Загорянский. Кисель, Скрягин, Стронский, Небогатов, Витгефт, Елагин, фон Фелькерзам, Чихачев, Плаксин; контр-адмиралы: Остелецкий, Безобразов., Кригер, Гессен, Амосов; вице-адмиралы: Лавров, Казнаков.

Протокол общего собрания 12 июня 1899 г. был одобрен генерал-адмиралом и 9 июля 1899 г. обнародован в приказе временно Управляющего морским министерством № 129 (“Морской сборник”. 1899, № 8. с. 20 оф. отдел). Замечательно, что из приказа была изъята даже осторожная оговорка протокола общего собрания о допустимости в военное время иной окраски, о которой может распорядиться “Командующий флагман, если того потребуют практические соображения”.

Зато (чтобы флот оценил всю глубину отеческой заботы о нем со стороны его хозяина) было вписано конструктивно-бюрократическое указание генерал-адмирала о том, чтобы при применении белой окраски “направлено все суда эскадры или отряда были выкрашены однообразно в белый цвет”. Безоговорочно введенный черный цвет (к нему обязывали и находившийся в жарком климате Черноморский флот) утвердился на Балтике и в Черном море до 1907 г., когда предлагавшаяся С.О. Макаровым окраска была восстановлена. До той поры черными бортами должны были блистать и минные крейсера.'

Первым минный крейсер “Воевода” был и в применении еще одного новшества — мачтового механического семафора. Это устройство С.О. Макаров считал важным средством для увеличения дальности связи между кораблями. С присущей ему последовательностью он еще в 1896 г. в письме в МТК считал “полезным выработать что-либо по этой части”. Не дождавшись решения, он приступил к экспериментам на эскадре. Лично он разработал азбуку для переговоров с помощью мачтового семафора. Для обозначения букв он предложил применять простейшие фигуры причем часть букв, как это было и в ручной семафорной азбуке, имели вид, повторяющийся их печатные изображения. Под руководством адмирала были разработаны и переносные семафоры, которые на английских кораблях устанавливали в разных местах. Опыты с такими семафорами на “Петре Великом”, “Гангуте” и “Адмирале Лазареве” подтвердили, что дальность переговоров в несколько раз превышает дальность флажных сигналов. Адмирал был готов взять на себя руководство работами по проектированию для флота силами Петербургского Металлического завода штатной конструкции переносного семафора. После испытания на эскадре он мог бы стать образцом для введения на всем флоте. Этот же завод на ассигнованные по инициативе адмирала 1000 руб. разработал и изготовил два комплекта стационарного мачтового семафора. Летом 1896 г. они были установлены на “Петре Великом” и минном крейсере “Воевода”.

При длине крыльев 8 фт и ширине, увеличенной наделками до 15 дм сигналы свободно разбирались с расстояния 11 миль. А когда семафор с "Воеводы” поставили для опытов у маяка Пакерорт, то с броненосца “Петр Великий” сигналы принимали с расстояния 13,5 миль. При ясной погоде дальность приема могла увеличится до 15 миль. В рапорте от 21 января П.П. Тыртову адмирал подчеркивал также и гораздо более широкий диапазон переговоров, так как флажные сигнальные ограничены предусмотренными для них фразами. Важно было снабдить семафором и военное ведомство, чтобы его посты и части могли переговариваться с кораблями, сигналы надо делать по той же азбуке, что и для ручного семафора. Нет сложности в ее освоении. Офицер овладевает ею в течение 1 часа.

В числе предложений адмирала предусматривалось усовершенствование мачтового семафора, в котором для минных крейсеров следовало предусмотреть поворот мачты. Следовало такой же семафор, как на “Петре Великом”, применить для береговых станций, а военному ведомству прислать комиссию, которая могла бы оценить семафоры эскадры в действии.

Проведенные опыты позволяли надеяться, что флот получит новое прогрессивное средство для отдаленных переговоров. Вместе с увеличенной дальностью подтвердилось и такое важное достоинство, как четкость и уверенность связи, которой не мешает штилевая погода, когда флаги висят и не позволяют их разобрать. Усовершенствование и помощь поворотной стеньги позволяло вести переговоры быстрее и надежнее. Испытывалась сигнализация фонарями по системе полковника Миклошевского. Оказалось, что корабль, идущий посреди Финского залива, может одновременно переговариваться и с Ревелем, и с Гельсингфорсом. Дальность доходила до 34 миль, т. е. почти во всю ширину залива.

Вместе с решением обширного круга технических задач и планомерным обследованием прибрежий Моонзундского архипелага и всех его островов продолжалось и техническое усовершенствование кораблей. На "Всаднике” вместе с “Петром Великим” проводились обстоятельные опыты, имевшие целью подтвердить возможность значительно сократить время подъема пара в котлах в сравнении со слишком уж боязливыми нормативами МТК. На “Воеводе” в результате было составлено обстоятельное их описание и представлена динамика изменения температуры в различных участках котла при разводке огня в топках при действии котла в эксплуатационном режиме, при прекращении паров в гавани и на рейде, при разной степени предварительного подогревания паром воды в топках котлов, на чем С.О. Макаров особенно энергично настаивал.

Эти документы подтверждали полную безопасность ускоренной разводки пара и отсутствие опасности чрезмерных напряжений в связях и обшивке котлов. В итоге этих опытов, адмирал писал Управляющему: “Если морской технический комитет и после этих доводов не согласится допустить скорое разжигание угля, то придется все расчеты для войны делать в предположении, что в военное время во всех топках всегда держать огонь”. Вопрос касался всего флота и Управляющий приказал МТК выяснить "действительно ли так вредно предлагаемое средство, что заставило суда отказаться от такого преимущества, как скорая разводка пара без огромной траты угля”. Но Главный инспектор механической части па рапорт адмирала наложил многословную резолюцию, в которой не отрицая пользы предварительного подогревания, уклонялся и от участия С.О. Макарова в обсуждении, на чем он настаивал, и от выработки конкретных пределов сокращения разводки пара. Флоту представляли самому решать, насколько эта операция может быть для котлов безопасна (С.О. Макаров. Документы, т. 2, с. 259–160).

По счастью, адмиралу ие мешали в организации боевой учебы эскадры и па “Воеводе”, как и на других ее кораблях, все лето 1896 г. прошло в напряженном усвоении и отработке тех элементарных требований правил совместного плавания и начальных тактических приемов, но с которыми как ни странно (из-за обычая плавать по одиночке) оставались корабли незнакомы. Уже в приказе № 33 от 19 мая 1896 г. адмирал объявил 15 дополнений к недостаточно четко изложенным наставлениям эволюционной книги. В частности были установлены эскадренные радиус (175 сажень в футовой меры) и расстояние между кораблями и колоннами. Подтверждалась необходимость равнения в строю не столько между собой, сколько по кораблю-уравнителю. Если корабль не мог сохранить эскадренную или отрядную скорость и начал отставать, то он должен был выйти из строя и идти вне колонны.

Приказ № 153 от 18 июля 1898 г. содержал подробные наставления о морской съемке планов береговых укреплений. Работа на каждом корабле распределялась между пятью наблюдателями, результат съемки следовало дополнить фотографическими снимками укреплений с точным указанием момента фотографирования и румба, по направлению, которого делались фотографии.

Во время второй подготовительной стрельбы по щитам, установленном на острове Карлос на Ревельском рейде “Воевода” участвовал в съемках расположения щитов во время четырех галсов эскадры, затем буксировал в гавань шлюпки, спущенные с “Петра Великого" и возвратившись к эскадре занимал положение в стороне от огня, чтоб репетовать сигналы адмирала.

Новшеством были и впервые проведенная на флоте ночная стрельба, во время которой надо было поучиться “отнюдь не освещать суда своей собственной эскадры и даже по возможности ие переводить их через суда эскадры". Освоен был и способ временного прекращения освещения за счет крышки, а не включения прожектора. При отражении ночной атаки миноносцев “Воевода” был занят обходом шедшей в море эскадры, чтоб обеспечить режим полного ее затемнения. Заметив огонь на каком-либо корабле, “Воевода” сбавлял ход чтоб "нарушитель” догадался о своей неаккуратности и скрыл обнаруживавший себя свет. О том же, если позволяло расстояние, давали знать голосом. В числе мер подготовки к отражению атаки было уже тогда применено правило предварительного поворота башен на оба борта, что значило участие в отражении атаки также и больших орудий. Корабль, обнаруживший миноносец, открывал огонь самостоятельно, по только по приказанию командира или вахтенного начальника.

В очередном опыте ночной атаки "Воевода” возглавлял отряд дозорных миноносцев (№ 105, 109), которые должны были открыть приближение атакующих миноносцев и уничтожить их своим огнем. Дозорные корабли имели положение строго определенное по месту и времени. В каждый получасовой отрезок времени они должны были находиться за кормой эскадры, чтобы начать отход. Каждые 5 минут они в сторону эскадры на 5 секунд открывают два раза ясно видимый свет огня. При обнаружении атаки дозорные миноносцы открывали свои отличительные огни и на 20 каб. отходили от эскадры, чтобы не попасть под огонь ее скорострельной артиллерии. “Воевода” должен был своим прожектором освещать атакующие миноносцы. Показательно что при стрельбе по подвижным щитам, изображавшим миноносцы адмирал допускал ведение огня большими орудиями из вставленных стволов Гочкисса.

Все эти уроки новой, совсем незнакомой флоту тактики, сделали "Воеводу” самым боеспособным из минных крейсеров.