Порадоваться удачному выстрелу помешал омерзительнейший звук — свист пуль над головой.
И сухой деревянный стук.
И щепки, посыпавшиеся от расстрелянной аркабаллисты.
И срезанные, как серпом ветки.
И опавший с веток снег.
И вскрик Сыма Цзяна, схватившегося за левую руку.
По одежде китайца красной кляксой расплывалось кровавое пятно. Проклятье! Их все-таки заметили.
Мотоциклисты, не скованные теснотой перископного обзора, разглядели за далекими кустами самострел-гранатомет. И палили теперь по ненадежному укрытию от души. Палили прямо на ходу: вражеский «Цундапп» несся к аркабаллисте. Отчего ж не нестись? Лучники еще не пришли в себя.
Что ж, пора ответить пулеметом на пулемет.
— Всем лежать! — приказал Бурцев.
А все — и подстреленный китаец, и русский сотник, и литвин-оруженосец — и без того уткнулись лицами в снег. И подниматься пока не собирались: посвист пуль над головой придавливал к земле не хуже иного пресса.
Где пригнувшись, где — на четвереньках, Бурцев пробирался к запасной позиции — трофейному мотоциклу, укрытому снегом, буреломом и еловыми лапами.
Добрался. Влез в коляску, откинул ветки…
Кажется, подъезжавшие эсэсовцы здорово удивились, когда из бурелома в нескольких метрах от них вдруг возник пулеметный ствол. Возник и сразу ударил. Частыми короткими очередями.
Стрельба длилась недолго. Вражеский пулеметчик, и два мотоциклиста распластались у изрешеченного, перевернутого, горящего «Цундаппа».
Зато к Бурцеву поворачивала морду ближайшая «Рысь»: железная кошка тоже его заметила… А это гораздо, гораздо хуже. Пулемет он бросил не раздумывая — все равно проку от него теперь, как от козла молока. Вывалился из коляски, откатился в сторонку.
Первыми снарядами разметало снежный бруствер и наваленные сверху ветки. Но ни человека, ни мотоцикл не задело. Что ж, следующие лягут точнее. Бурцев прикрыл голову руками, зажмурил глаза.
Но громыхнуло не там. И громыхнуло не так. Он распознал знакомый уже звук проженной гранатой танковой брони. Глянул из сугроба… «Рысь» дымилась. В башне — прямо над фашистским крестом виднелась небольшая дыра с оплавленными краями, а внутри — ба-бах, ба-бах, ба-ба-бах… — вовсю рвалась боеукладка.
Сыма Цзян, Дмитрий и Збыслав хорошо усвоили науку противотанкового боя. «Рысь», охотившаяся за дерзким пулеметчиком, невольно подставила бок под самострел, а побитая пулями китайская аркабалиста все еще сохраняла боеспособность. Танк проезжал в каких-то полусотне метров от «большого ну». И три гранатометчика тринадцатого века справились без его, Бурцева помощи: сами зарядили, сами навели, сами всадили гранату в бронированную цель.
Правда цена, заплаченная за этот удачный выстрел, оказалась немалой. Последний танк цайткоманды — «Рысь», заходившая с противоположного фланга, развернула ствол. В том, какую цель выбрал немецкий наводчик, сомневаться не приходилось. Разглядели-таки, сволочи, откуда выпархивают бесшумные снаряды…
— У-хо-ди-те! — заорал Бурцев.
Упрашивать не пришлось. Збыслав и Дмитрий прянули прочь от аркабаллисты, на руках унося раненного китайца. Сухонький желтолицый старичок был легким. Здоровенные литвин и русич бежали быстро…
Взрыв. Еще. И еще. И обломки самострела взлетели в воздух вместе с выдранным из земли кустарником. Боевой расчет «гранатомета» кубарем покатился в снег. Залегли. А танк уже несется к ним — добить, додавить.
Бурцев подбежал раньше.
— Гранаты?! Где гранаты?!
Оглушенные, контуженные, ошарашенные, они смотрели на него недоуменно, непонимающе.
— Где снаряды? Где стрелы? Где наши «громовые шары»? — кричал он по-русски, по-польски и по-татарски.
Сыма Цзян здоровой рукой рванул кушак на засаленном зимнем халате. Две каплевидные болванки с деревянными рукоятями выкатились из-за пазухи китайца. Последние…
— Отец, ты молодец!
Вот почему его оттаскивали от аркабаллисты в четыре руки! Раненый китайский мудрец не желал уходить с позиции без гранат. И правильно: без гранат уходи — не уходи, а танк все равно достанет. Правда, и с гранатами противостоять «Рыси» — шанс невелик. Но все-таки…
Бурцев подхватил их обе.
— Лежать здесь! Не высовываться!
Прыгнул в кусты. Царапая лицо и руки, продрался в сторону. Быстро приготовил килограммовые болванки к бою. Замер: в каждой руке по гранате. Ручной, противотанковой… И на этот раз, их придется использовать по прямому назначению — то есть метать рукой. Метров с двадцати. Но до чего же не хочется подпускать бронированную кошкутак близко…
«Рысь» перевалила через заснеженный кустарник. Гусеницы смяли разбитый самострел. Повезло — танк пер не на него, не по прямой: пулемет, если и скосит, то не сразу. Бурцев приподнялся. С размаху швырнул в немецкую машину немецкие же гранаты. Одну за другой. С упреждением на полкорпуса. И на корпус.
Сразу же уткнулся в снег. Не глядя. Чего глядеть теперь-то…
Первый раз рвануло громко, оглушительно громко. Взрывная волна прошла по спине, цапнула кольчугу, припорошила снегом. Сверху посыпалось. Мерзлые земляные комья? Осколки?
Рев не прекратился. Танк не остановился.
Еще один взрыв. Такой же громкий.
Двигатель смолк…
И только тогда Бурцев поднял голову. Ему снова повезло. Просто сказочно повезло, иначе и не скажешь… Вторая граната упала на башню сверху, едва зацепив. Но зацепив все же! Прожгла башенную броню вскользь — до нижней части корпуса, почти до гусениц. Оплавленная щель в палец шириной рассекла металл. Словно рубанули «Рысь» наискось противотанковым клинком. Словно лазером прошлись.
Танк встал. Жар кумулятивной струи лишь лизнул его нутро. Скорее всего, машина все еще была на ходу. Да и боеприпасы внутри не сдетонировали. Однако экипажу, замурованному в железном гробу, было уже явно не до боя. Тесный мирок там, за прожженной броней, слишком сильно смахивал сейчас на ад.
«А ну как выскочат фашики? — мелькнула запоздалая мысль. — Начнут стрелять. Что тогда? Идти с мечом врукопашную?»
Из откинувшегося люка — из гари и смрада, действительно, полез человек. Один-единственный. Выживший. Обожженный. Вопящий от боли. Вслепую палящий из короткого «шмайсера». Мученья танкиста прекратила милосердная татарская стрела.
Бурангул стоял неподалеку. Запыхавшийся, пошатывающийся. Стоял во весь рост — не таясь. И то ведь верно: не от кого теперь таиться. На одежде юзбаши расплывалось кровяное пятно, но свой верный лук он держал по-прежнему крепко.
Бурцев тоже поднялся, тряхнул головой. Наступившая тишина глушила не хуже недавних взрывов… Стрельба-то прекратилась. Совсем! Даже от Вороньего камня, где пропущенные вперед мотоциклисты из авангарда цайткоманды и ливонские всадники попали в засаду, не доносилось больше ни звука.
Один за другим к нему стягивались уцелевшие бойцы. Уцелевших было немного.
— Все кончено? — пробасил Збыслав.
И тишины опять не стало.
Вдали — где-то за Вороньим камнем, на льду Чудского озера застрекотали «шмайсеры». Бурцев покачал головой. Наивно было бы полагать, что с танковой колонной шла вся цайткоманда.
— Боюсь, все только начинается, — вздохнул он.