Немцы, оставшиеся на том берегу Узменьского пролива, шли в атаку. Может быть, танкисты, попавшие в засаду, вызвали по рации подмогу. Может быть, фон Берберг услышав отдаленные раскаты взрывов, сам решил, что пора и ему ввязываться в драку, а может быть… Может быть, просто пришло время? Ведь утро пятого апреля 1242-го года давно уже наступило. Не по-весеннему морозное утро Ледового побоища.

Бурцев не стал дожидаться сбора своего отряда — рассеянного, расстрелянного, ошеломленного, бродящего среди трупов и горящих танков, не верящего еще в собственную победу над железными драконами фашистских панцерваффе.

— Дмитрий, Збыслав, Сыма Цзян, Бурангул, позаботьтесь о раненных. Вы свое дело сделали. Все что могли и даже больше. Я — еще нет.

Его ждала встреча с фон Бербергом. Встреча в бою или после боя, здесь или где бы то ни было. Только встреча с вестфальдцем откроет ему путь к Аделаиде. И чем скорее она состоится — тем лучше.

Бурцев завел трофейный «Цундапп». Коляска была пробита в нескольких местах, но сам мотоцикл не пострадал ни от пуль, ни от осколков. Пулемет тоже цел, а это — главное.

…Он притормозил ненадолго, когда дорогу преградили два «Цундаппа» из ушедшего вперед боевого охранения гитлеровцев. Один — перевернут, другой — влетел в сугроб по самый руль. Оба утыканны стрелами. Вокруг — шесть трупов в эсэсовской форме. Тоже — как ежи. Только оперения торчат. Рядом — мертвые крестоносцы и проводники из чудинов. И мертвые русичи, и мертвые татары. Да, не так чтоб очень удалась эта засада. Среди убитых бродит человек пять. Все, что остались?!

В сердцах он наподдал ногой немецкую каску. Та отлетела, завертелась на снегу порожним котелком.

— Освальд жив?

Ответили:

— Жив. За Вороний камень подался. Драться дюже хотел с немцами — за Ядвигу свою поквитаться. Лучники его с пруссом Адамом тоже за поляком пошли. Нам велено остальных дожидаться.

— А Юлдус — десятник Арапши — где?

— Так убили. Вон же он лежит.

И правда, лежит. Только трудно узнать того, кому из пулемета разворотили лицо…

Стрекотание «шмайсеров» приближалось. Бурцев еще раз окинул взглядом место кровавой стычки. Холодное оружие валялось вперемежку с боеприпасами к огнестрельному. Порыться в снегу — так можно насобирать целый арсенал. Но рыться некогда. Он подобрал и бросил в коляску только пару коробок с пулеметными лентами, лежавшие на виду. Затем двинулся дальше. Время дорого.

На Вороний камень он не въехал — влетел по пологому склону, распугивая лошадей княжеской свиты и нервируя дружинников из личной охраны Ярославича. Остановил «Цундапп» возле княжеского стяга. Развевающийся на темно-красном полотнище нерукотворный Спас — и тот, казалось, встрепенулся, поднялся повыше в воздух, оборотив лик на нежданного гостя.

Бурцев газанул пару раз на холостых оборотах, чтоб всадники впереди не заслоняли обзор. Можно было себе позволить: ветер дул с озера, в лицо. Сильный ветер: доносит сюда звуки пальбы, но вот рев трофейного «Цундаппа» на Вороньем камне немцы вряд ли услышат. Да и разглядеть с Чудского льда мотоцикк за густыми молоденькими елочками тоже сейчас мудрено.

Народ перед ним расступился. Лица гридей и знатных бояр кривились от смрадного дыхания «самоходной телеги», рокота мотора и дерзости нового княжеского фаворита. Хмуро смотрел Савва. Исподлобья зыркал Игнат. Арапша — посланник Батыя тоже был здесь — татарский предводитель неодобрительно качал головой. Только сам князь стоял над обрывистым берегом недвижной скалой. Не оборачивался. Ярославич лишь поднял руку в требовательном жесте. Бурцев послушно заглушил двигатель. Слез с мотоцикла, встал рядом.

Александр, не отрываясь, смотрел на начало ледовой баталии. И, похоже, зрелище это не внушало оптимизма новгородскому князю. Бурцев поднял бинокль.

…Они обогнули взломанный снарядами и бомбами лед и приближались со стороны северо-западной части Соболицкого берега. Жиденькая цепь автоматчиков шла впереди плотного рыцарского клина. Пехота цайткоманды шагала неспешно, коротко постреливая из «шмайсеров». А вот конница ливонцев уже перешла на рысь. «Свинья» крестоносцев быстро нагоняла передовую линию союзников…

Неприятный холодок прошел по телу — невольный трепет перед слаженной мощью грозного противника. Да, воины братства Святой Марии надвигались знакомым еще по Легнице строем. Медленно, но неотвратимо на озерном льду разгонялась заостренная трапеция живого тарана. Впереди — цвет ливонского рыцарства. Рослые лошади, что с разгону и стену проломят, на фиг. Закованные в броню всадники… На солнце поблескивали длиннорукавные кольчуги, латные рукавицы, кольчужные чулки, стальные поножи, наколенники, налокотники, наплечники и кожаные, усиленные железными пластинами панцири. Покачивались в такт лошадиному ходу рогатые шлемы-топхельмы. Густым частоколом топорщились неопушенные еще для сшибки длинные копья. Сверкали лезвия тяжелых секир и обнаженных мечей. Прикрывали тела треугольные щиты. Взбухали на ветру орденские стяги, плащи и нагрудные котты. И всюду классическая тевтонская символика — черные на белом кресты.

По флангам тоже шла рыцарская конница. Но здесь строй держали не только орденские братья. В боковых колоннах компания подобралась попестрее. Были тут и полубратья-сержанты с «Т-образными» крестами на серых одеждах. Были разношерстые иноземные гости, жаждавшие снискать в новом крестовом походе славу и земельные наделы. Были благородные фанатики-пилигримы, истово верящие в правоту Христова воинства и встававшие под крестовые знамена всюду, где только возможно.

Под собственными стягами шли в бой отряды орденских союзников — немцы, датчане и, конечно, свейские рыцари, жаждущие реванша за Невскую битву. Немалую рать привел с собой дерптский епископ: его многочисленные вассалы замыкали боевое построение ливонцев.

Внутри крестоносного клина — поближе к бронированному рылу и бокам свиньи — двигались конные оруженосцы и слуги. Там же мелькали всадники чудинов — большей частью, знатные вожди из местных эстов, предпочитавшие не бороться, а договариваться с немцами. В самом центре живой трапеции толпилась пехота. Вымуштрованные вспомогательные отряды орденских кнехтов даже на бегу не ломали общего построения. Дисциплинированные кнехты вооружались легко, но добротно. Яйцеобразные шишаки и шлемы-шапели с покатыми широкими полями, черные кожаные или стеганые доспехи с усеченными «Т-образными» крестами на металлических нагрудниках, небольшие щиты, боевые топоры, ножи, короткие копья, арбалеты…

Рядом в беспорядке бежали ополченцы из бедных чудинов. Вместо доспехов — теплые тулупы, толстые, обшитые бронзовыми кольцами шапки, да простеньких, кое-как склепанные шлемы. Оружейный арсенал тоже невелик: дощатые щиты, охотничьи рогатины, топоры-древорубы, сулицы… Это — люди подневольные, пригнанные своими вождями на убой, не воины — мясо, массовка. Но таких в ливонской «свинье» набралось немного. Не то что в новгородском войске, почитай, две трети которого составляют неприученные к ратному делу мужики.

В тылу немецкой «свиньи» — у знамени с девой Марией и скромным тевтонским крестом в уголке — держался небольшой орденский резерв. В изобилии маячили тут и другие штандарты и штандартики. Кресты, гербы… На знаменах, на щитах, на коттах…

Стоп! Бурцев прильнул к биноклю. Окуляры едва не выдавили глаза. Медведь!

Геральдический зверюга Фридриха фон Берберга! Точно он!