Их связали и бросили в каменный мешок под боевой площадкой восточной башни.

Назвать темницей эти застенки Шварцвальдского замка, пожалуй, было нельзя. В темнице — темно, здесь же света хватало. Окно располагалось не очень высоко. И не будь оно забрано толстой кованой решеткой, впечатанной в камень, можно было бы попробовать протиснуться в узкий проем. Аделаиде, Ядвиге и щуплому Сыма Цзяну, спастись, наверное, удалось бы…

Эх, была б ножовка по металлу и прочная длинная веревка. И свободные руки. Увы, не было ничего из вышеперечисленного.

Прутья решетки расчертили на небе неровные косые клеточки, и пленникам оставалось только любоваться живописными облаками, лениво проплывающими в бездонной синеве.

Из окна дул ветер… Такой — ночью несет холод, а днем — жару. Шершавый камень вверху, внизу и сбоку. Охапка прелой соломы на голом полу. Вот и весь комфорт.

И еще — жуткая вонь. А в довершение всех бед — человеческий скелет на ржавой цепи в дальнем углу.

Все как положено: истлевшая одежда, пожелтевшие кости… Классика жанра, блин. В подвале Санта Тринита у отца Бенедикта тоже имелось похожее пугало. Наверное, скелетов в местах заточения держат специально — для психологического давления: уже уморенный пленник наглядно демонстрирует еще живым их печальную и неизбежную участь.

Аделаида, увидев скалящийся череп безмолвного соседа, закатила истерику. Верещала, пока Бурцев не обложил жену так, что народ вокруг стыдливо отвернулся. А что делать? Ни нахлестать по щекам, ни встряхнуть нельзя — руки-то связаны.

Княжна надулась, поджала губки, отползла в кучу соломы — подальше от скелета. От трехгрудой ведьмы, брошенной в камеру вместе со всеми, она тоже старалась держаться на расстоянии. Ведьму Аделаида считала виновницей всех бед.

Завозился, заворочался в углу Сыма Цзян — великий знаток китайских хитростей. Раз, два… Хрустнули суставы, и гутаперчивый старик продел связанные за спиной руки под тощим задом. А уж когда перетянутые путами запястья оказались спереди — перед глазами и зубами…

Нет, вязали их, конечно, на совесть. И веревки — хороши. Но… кисти китайца изогнулись под неестественным углом. Большие пальцы рук, как показалось Бурцеву, вовсе вышли из суставов. В ход пошли зубы. И вскоре веревки опали, как старая кожа со змеи. Желтокожий гудини улыбнулся. Слабенько, правда, — видимо, свобода далась тяжело и болезненно.

— Когда эта глупая дурака рука ввязайся — моя рука напрягайся, — кряхтя, и приводя потревоженные связки в порядок, пояснял Сыма Цзян. — А теперя — расслабляйся. И немного костя двигайся. И тогда легка-запроста вытаскивайся.

Ишь! «Легка-запроста!» Бурцев тоже пытался. Ни фига не вышло. Наверное, для подобных фокусов нужно родиться китайцем. Или прожить пару десятков лет в шаолиньском монастыре.

Сыма Цзян помог развязаться остальным. Да только проку-то! Дверь камеры — тараном не прошибешь. Небо за окошком — в клеточку. На крики — никто не реагирует.

Беглый осмотр стен, двери и оконной решетки ничего не дал. Не беглый, тщательный, — тоже. Кладка сложена крепко. Прочные косяки и петли — не сковырнуть. Металлические прутья на окне — в два-три пальца толщиной — стоят мертво.

А череп все скалится из полумрака. Насмехается. Наверное, поначалу этот бедолага тоже вел себя вот так же беспокойно. Суетился, лазил по углам. Теперь — успокиоился. Теперь ему все равно.

— Ну? — Бурцев обвел соратников тяжелым взглядом. — Кто что думает?

— А чего тут думать? — отозвался за всех Гаврила. — Голодом уморят, как того, вон, у стены, да и дело с концом.

— Не уморят, — возразил Джеймс. — Им любопытно узнать, кто мы такие, откуда взялись, да почему тевтонскими посланцами прикинулись. Сначала нас здесь подержат немного, чтоб ослабли, страху натерпелись и раскисли. Потом пытать начнут. А уж потом…

Брави говорил спокойно, со знанием дела. Наверное, понимал папский шпион в подобных вещах. Может, школу инквизиции прошел?

— Что так, что этак — конец один, — философски заметил Бурангул. — Живыми нас отсюда точно не выпустят. Если сами не выберемся.

Ха! Легко сказать — выберемся. Как?

— Что предлагаешь? — спросил Бурцев.

— Пока ничего. Но руки у нас развязаны — уже хорошо. Там, за дверью об этом еще не знают.

Верно, не знают…

— Как кто войдет — нападем, — рубанул ладонью по воздуху Дмитрий.

— С голыми руками на мечи и копья? — невесело усмехнулся Бурцев.

Интересно, сколько вооруженного до зубов народа можно уложить приемами рукопашного боя?

— Да, оружие нам бы сейчас не помешало, — вздохнул Освальд. — Хоть что-нибудь, похожее на оружие.

Верный оруженосец польского пана — Збыслав молча шагнул к скелету. Брезгливо, локтем, отодвинул покойника. Костяк рухнул. Череп со стуком откатился в сторону. Из глазниц посыпалась труха.

Обоими руками литвин вцепился в цепь. Дернул. Раз, другой… Замысел понятен: такой цепурой шандарахнуть — мало не покажется. Рыцаря в доспехах сбить с ног можно. Все ж лучше, чем кулаком по шлему.

— Гаврила, Дмитрий, помогите, — приказал Бурцев.

Короткую цепь могли захватить лишь трое. Но все равно — без толку. Ржавые звенья на толстом кольце держались крепко. Здоровяки-богатыри отступили.

К останкам подсел Сыма Цзян.

— Ты что задумал, Сема?

Старик не отвечал. Ворочал кости и истлевшее тряпье.

— О Иезус Мария! — Аделаида прикрыла лицо ладошками, отвернулась.

Освальд и Дмитрий перекрестились. Каждый на свой манер: один — по-католически, другой — по-православному.

— Не тревожь прах усопшего, старче, — глухо посоветовал Гаврила. — Негоже это.

— Моя оружия ищется, — не оборачиваясь, отозвался китаец. — Для наша нужна оружия. Хоть какая оружия.

— Да нету там ничего, Сема, — Бурцев раздраженно мотнул головой.

Не идиоты же тюремщики, в самом деле, чтоб сажать узника на цепь, не обыскавши.

— Моя все равно поищется, — заупрямился старик.

Сыма Цзян с видом эксперта-любителя копошился в останках. Да что он, в самом деле, спаренный пулемет надеется вытянуть из-под костей, что ли?

Ладно уж, чем бы китаец ни тешился… Только руку пожимать ему Бурцев после таких изысканий не станет. Вне зависимости от результатов. Потому как руки здесь мыть негде. Да чего там руки мыть — здесь и пить нечего. И есть.

— Есть хочу! — заявила вдруг Аделаида.

Соседство со скелетом вывело ее из равновесия, но аппетита не испортило. Лучше б наоборот.

— Слышишь, Вацлав, есть, говорю, хочу.

— Помолчи, ради Бога! — попросил Бурцев — Хоть сейчас-то!

Княжна фыркнула кошкой, отвернулась к окну.

Сыма Цзян, тем временем, подтянул веревки от своих пут, склонился над разбитым скелетом еще ниже, начал что-то мастерить. Ну, блин, совсем спятил старик!

Нет, как оказалось — не спятил. Мудрец из Поднебесной знал, что делает.

— Вота! Глядитесь! — гордо заявил Сыма Цзян пару минут спустя.

Из темного покойницкого угла он вышел с…

Бурцев обомлел. В руках у бывшего советника Кхайду-хана покачивались две кости, крепко-накрепко увязанные друг с другом. Голень, — определил Бурцев. Кости были длинными и прочными — из числа самых прочных костей человеческого скелета.

— Трещотка, что ли? — нахмурился Дмитрий. — Из непогребенных останков? Ах ты, погань бесерманская!

Кулаки новгородца сжались.

— Так ты некромант, Сыма Цзян?! — ахнул Освальд, не отрывая взгляда от костей.

Бурцев поспешил прикрыть собой улыбающегося китайца:

— Стоп-стоп-стоп, не горячитесь, парни.

— Да как же, воевода? — прогудел Гаврила. — То ж магия языческая похуже башен балвохвальских!

— Ага, — хмыкнул Бурцев. — Магия. Китайская. Нунчаки называется.

— Нунчака-нунчака, — радостно закивал Сыма Цзян. — Така махаешь, така ушибаешь плохая человека прямо по голова. А така — по нага. Така — по рука…

Старик уже демонстрировал приемы боя на костяных нунчаках. Пожелтевшие, но крепкие еще мослы с увесистыми утолщениями на концах рассекали воздух. Сыма Цзян прыгал, как престарелый Брюс Ли на тренировке, чудом умудряясь при этом никого не задеть.

— Хватит-хватит, Сема! — остановил Бурцев увлекшегося мастера восточных единоборств. — Все понятно.

— Хм, похоже на мачугу, — оценил Збыслав. — А еще больше — на боевой цеп. Только махонький…

— Это чтоб пряталася удобная, — китаец сложил связанные кости вдвое. Сунул в широкий рукав.

Ну что… Рыцарский шлем в бою такими не пробьешь, латы — тоже. Но тюремщики здешние рыцарских лат не носят, и руки-ноги им поотшибать можно. По любому лучше, чем ничего.

Поразмыслив немного, Збыслав тоже шагнул к останкам. Поднял берцовую кость. Взвесил в руке. Хмыкнул скептически, но обратно не положил. Сунул за пазуху. Палица для такого детины маловата и легковата, конечно, зато… «пряталася удобная», как говорит китаец Сема. А в палочных боях Збыслав толк знает — это Бурцев помнил еще по суду Польской правды в Силезии. Сам бился с литвином в поединке — насилу сдюжил. Ну, а что вместо палки кость, так это ведь так, условности…

Больше, впрочем, мослами вооружаться никто не стал. Помешали элементарная брезгливость, религиозные убеждения и сомнения в эффективности костяного оружия. Остальная дружина во главе с воеводой больше полагались на кулаки. И на трофеи. Печальной участи быть окончательно растащенным по косточкам несчастный скелет избежал.

— Веревки — спрятать, — кивнул Бурцев на сброшенные путы. — Кости сложить в кучу. Ждем, пока не откроют дверь. Ждем и изображаем связанных, пока стража не войдет внутрь. И после ждем. Сначала они будут настороже, потом расслабятся… В общем, нападаем, когда подам знак.

— Какой?

— Я бью первым. А до тех пор чтоб никто руки из-за спин не высовывал. Эй, ведьмочка, слышь?..

Бурцев повернулся к трехгрудой мутантке — их невольной сестре по несчастью. Тоже уже развязанной, как и все.

— Как зовут-то тебя?

— Берта, — глухо ответила ведьма.

— А скажи-ка, Берта, если повезет из замка выбраться, куда бежать лучше?

— К лесу, что напротив ворот, — бесцветным голосом сказала Берта. — Или к холмам на востоке — там обрыв, речка, овраги. Тоже укрыться можно. Только…

— Что?

— Не сбежать нам из крепости.

Ведьма, явно, не относилась к числу оптимисток.