За ними пришли поздно — за решеткой уже вовсю светили звезды, надраенные до блеска черным бархатом ночи. Никто не спал, и едва снаружи раздался надрывный скрип засова, узники изготовились… Свободные руки — за спину. Постную мину — напоказ.
Вошли четверо. За дверью тоже слышны голоса. Похоже, прибыл приличный конвой.
На вошедших стражниках были короткие кольчужки и простенькие шлемы. На поясах висели небольшие мечи. Один из воинов светил факелом. А у того, что вступил первым, поверх кольчуги тускло поблескивал еще и стальной нагрудник. Имелись поручи и поножи. На руках — латные рукавицы. На голове — низко сидящая каска-шапель, под которой виднеется кольчужный капюшон. Приопущенные, покатые поля каски закрывали лицо до кончика носа. На уровне глаз — две темные прорези. Что в прорезях — не разобрать, но губы ухмылялись премерзко. Видимо, этот типчик являлся начальником тюремной стражи. Главным надзирателем, или как там его…
— Э-э-э, зачем же вы нашего кузена Черепа развалили? — насмешливо процедили губы под шапелью. Каска с полями качнулась в сторону сломанного скелета. — Он тут уже год сидит, никого не тревожит, а вы… Что, нельзя было спокойно по другим углам расползтись?
Вопрос был риторическим, не требовавшим ответа. Никто и не ответил. А вот на следующий отвечать пришлось.
— Кто из вас назвался тевтонским комтуром?
— Ну, я, — Бурцев сказал, не двинувшись с места. Кулаки за спиной уже чесались. Но рано пока, рано… Стражники еще не утратили бдительности. Держат руки на мечах, а в глазах — настороженность.
— Ну, так вставай, комтур, пойдешь с нами.
Рука в латной перчатке потянулась к пленнику — вздернуть, поставить связанного арестанта на ноги.
— Тебя хотят видеть…
Вот, сейчас! — решил Бурцев. Первым валить нужно этого, в железной шляпе. И валить наверняка, — чтоб не сразу поднялся. Бить в челюсть. Больше-то некуда — только подбородок и торчит из-под каски и кольчужного капюшона. Так что для начала — хороший апперкот, а уж потом можно заняться и остальными. Пусть только шляпа нагнется пониже…
— …и с тобой желают говорить.
— Кто?
Пусть только нагнется…
— Маршал Ордена Святой Марии Фридрих фон Валленрод и Его Императорское Величество Рупрехт Пфальцский.
Нагнется…
Увы, шапель так и не приблизилась на расстояние эффективного удара снизу. Услышав имя императора, в соседнем углу дернулась Берта. Шлем стражника приподнялся, отклонился. Смотровая щель теперь была обращена к ведьме.
— А-а-а! Адова шлюшка! — губы вояки скривились еще сильнее — Ну, как поживаешь? Не помогает тебе здесь нечистая сила, да? А знаешь, почему? Да потому что отец Бонифаций тут молитву прочел и все углы святой водой окропил. А? Что не нравится?
Берта отвернулась.
— А грудь не болит после моих ласк?
Берта не ответила.
— Ха! Гордая ведьмачка не желает говорить с лысым Дитрихом? Ладно, послушаю твой звонкий голосок завтра на костре. Поутру тебя снова жечь будут — готовься.
Бурцев внимательно следил за латником. Так вот он, значит, какой, этот Дитрих Лысый!
— А тут кто у нас? — внимание стражника привлекли Аделаида с Ядвигой. Губы под шляпообразным шлемом причмокнули. Дитрих шагнул к полячкам.
— Ай, какие красотки! Надо будет попросить у Его Милости позволения позабавиться с вами.
Рядом дернулся Освальд. Бурцев покачал головой. Прошипел чуть слышно:
— Нельзя!
Пока — нельзя.
— Эй, посвети-ка сюда, — позвал Дитрих факельщика.
Помедлил, разглядывая девушек, делая выбор. Склонился над Аделаидой. Зацокал восхищенно…
Яркий свет резанул княжне по глазам. Аделаида машинально прикрылась от факела. Рукой. Из-за спины вынутой.
— А? — Дитрих Лысый отшатнулся. Челюсть под шапелью отвисла. — Как это? Что это?
— Колдовство! — испуганно вскрикнул кто-то. — Тревога!
Эх, Аделаидка-Аделаидка! Не жена, блин, а сто рублей убытка! Теперь промедление было смерти подобно. Надо действовать, пока стражи в ступоре. Пока пялятся на освободившуюся чудесным образом руку дочери Лешко Белого. Крестятся пока.
Бурцев первым вскочил на ноги. Прыгнул к оборачивающемуся на шум и тянущему меч из ножен Дитриху. Врезал. Прямо в отвисший подбородок.
Удар вышел славный: челюсть своротило набок. Дитрих звякнул каской о стену.
— Ы-ы-ы! — с жалобным воем, придерживая левой рукой вывихнутую челюсть, сполз на пол.
— Ы-ы-ы!
Но правой все же вытащил клинок.
Только воспользоваться своим оружием Дитрих не успел. Опередил Гаврила Алексич. Новгородский богатырь придавил ногой меч, подцепил широкой лапищей шапель, дернул, срывая вместе с каской кольчужный капюшон и кожаный подшлемник.
Да, Дитрих, действительно оказался лысым. Ну, в точности, как несостоявшийся женишок Аделаидки Казимир Куявский, с которым Бурцев имел дело в Польше два века назад.
Вот на эту-то блестящую, отражающую свет факела лысину и опустился кулак Гаврилы. Пудовый кулачище, который и быка, коли надо, с ног свалит, не то что какого-то там Дитриха.
Дитрих Лысый распластался на камнях. И вряд ли теперь поднимется. Ну, разве что на Страшный суд.
А по камере уже скакал Сыма Цзян с костяными нунчаками. Китаец был подобен маленькому, но сокрушительному урагану. Ни короткие кольчужки стражников, ни легкие открытые шлемы не спасали от человека-стихии. Нунчаки били в лица, не защищенные забралами и стрелками-наносниками. Ломали носы, вышибали целые россыпи зубов и кровавые сопли.
Кто-то из стражников попытался дотянуться до китайца мечом. Сыма Цзян увернулся, поймал выброшенную вперед руку противника между связанных костяшек, взял в «ножницы» — на излом. Резко и сильно сжал мослы-рычаги.
Меч выпал. Стражник заорал. Удар крепкого остренького локтя в раскрытую пасть заставил тюремщика подавиться собственным криком.
За уроженцем Поднебесной следовал Збыслав. Этот старался лупить берцовой костью «кузена Черепа» по незащищенным железом рукам и ногам. А когда костяная палица сломалась, литвин пустил в ход кулаки и медвежьи объятья.
Остальная дружина тоже не зевала.
Действуя где голыми руками, а где — подхваченными с пола оружием стражей, пленники вырвались из камеры. Ядвига и Аделаида не отставали от мужчин. Ведьма Берта тоже решила не задерживаться в каменном мешке. Схватив оброненный факел стражников, она размахивала им не хуже иного инквизитора.
Внезапность нападения со стороны беспомощных пленников возымела действие. Охрана, сопровождавшая Дитриха — с полдюжины надзирателей — была обезоружена и обезврежена в считанные секунды. Последнего противника Бурцев с разбега хорошенько приложил хребтом о каменную стену, а Дмитрий свернул оглушенному стражнику шею. Вместе со шлемом.
Увы, долго прохлаждаться им не дали. С нижних этажей башни по крутой винтовой лестнице на шум уже спешила подмога. Судя по топоту и голосам — немаленькая. Судя по звону металла — прекрасно вооруженная. Впечатление было такое, будто наверх рвалось целое стадо бронированных носорогов.
И действительно… Первым на тесную площадку перед камерой взобрался грозного вида рыцарь. С черным крестом на груди — явно из тевтонского посольства. Латы — покруче, чем у Дитриха Лысого. На голове — яйцеобразный шлем с опущенным забралом. Такому типу челюсть уже не своротишь.
Но китаец, оказавшийся ближе других к немцу, атаковал не раздумывая. Хрусть! Костяные нунчаки разлетелись фейерверком желтоватых осколков после первого же удара о шлем.
Рыцарь поднял меч.
Сыма Цзян нанес второй удар. Второй и третий, точнее. Сразу. Одновременно.
Прыжок. Ноги старика оторвались от пола. Китаец изогнулся в полете, переворачиваясь вверх ногами.
Седая голова оказалась внизу, пятки — вверху. Вот этими-то пятками Сыма Цзян и шарахнул в шлем-яйцо. Пробить не пробил, конечно, но толчок вышел изрядный. А поскольку пришелся он в верхнюю точку и поскольку тевтонский рыцарь сам уже подался назад, замахиваясь мечом…
В общем, равновесие немцу, удержать не удалось.
Пошатнувшись на верхней ступеньке, тевтон грохнулся навзничь. На лестницу. Покатился вниз. Туда, откуда пришел.
Китаец же мягко приземлился на руки. И — хоп-ля! — вновь уже стоит на ногах. Довольный, как акробат в цирке. У-шу, однако!
А на лестнице — лязг, стук, звон. Громыхая доспехами, валя всех, кто поднимался следом, рыцарь тяжелым окованным бревном катился по ступенькам.