Бурцев спокойно наблюдал, как жена повернулась побежала — демонстративно, но не очень убедительно. Собственно, она и не бежала даже, а быстро-быстро шагала. При этом Аделаида придерживала подол руками. Сзади. Чтобы грубый черный балахон не тревожил горящую кожу пониже спины. И чтобы не путался в ногах. Княжна прихрамывала, ойкала и особой прытью похвастать не могла.
В редколесье видно далеко, так что Бурцев решил пока не преследовать артистку. Дал время образумиться. Авось, сама вернется. Ну а уж коль не вернется…
Он срезал мечом еще один прутик. И еще.
На пару секунду, буквально, отвлекся и…
— О, Матка Бозка!
Сначала позвали Божью Матерь. Потом…
— Ва-а-ацлав!
Потом — его.
— Ми-и-илый! Спа-а-аси!
Крик был громким, звонким. Неожиданным был этот крик обиженной княжны. И — оба-на! — теперь Аделаида бежала по-настоящему — вприпрыжку, забыв о битой пятой точке. К нему бежала.
— Вацлав! Ва-а-ацлав!
С перепугу княжна металось меж деревьев, не видя, не слыша ничего. А за ней…
Бурцев присмотрелся. Люди какие-то за ней. И немало — несколько десятков. А то и добрая сотня наберется. Кое-как одеты, кое-как вооружены. Н-да, вооружены… На поясах — кинжалы, короткие мечи. Почти у каждого — арбалет за спиной. И по сумке на боку, набитой короткими стрелами. У некоторых — луки, но лучников немного. Бурцев насчитал их не больше полудюжины. Здесь все-таки уважали арбалеты. Луки — не жаловали.
Интересно, кто такие? Разбойники, что ли? Что-то вроде лесной братвы Освальда Добжиньского или, скорее уж, робин гуды швейцарской закваски.
Щитов, с которыми по лесу не больно-то и побегаешь — нет. Доспехи есть. Но постольку-поскольку. Фрагментарно. У кого шлем поблескивает, у кого нагрудник, у кого кольчуга, у кого — наручи и поножи. Один арбалетчик красуется с латной перчаткой — вот и весь защитный комплект. Видно, что оборонительное вооружение — все сплошь трофейное, с чужого плеча снятое. И еще, похоже, лишним железом незнакомые бойцы старались себя не обременять. Некоторые и вовсе были облачены в легкие кожаные панцири или стеганые куртки. А кое у кого вместо шеломов на головах — повязки из плотной грязной ткани. Что-то вроде тюрбанов. С сомнительными защитными свойствами, зато кокетливо украшенные перьями.
Да, странные ребята. Идут не спеша, как на прогулке, — жиденькой, но длинной цепью. Облава — не облава, погоня — не погоня. А впереди — два всадника.
Один — при полном доспехе и при оружии. Другой безоружен. Всадники тоже не торопятся — шагом едут.
Аделаида подбежала…
— Вацлав-Вацлав-Вацлав! Спаси-спаси-спаси!
Впечаталась в него с разбега, вцепилась клещом — рук не высвободить. И как спасать-то? Бурцев стряхнул жену. Бросил прутья, схватил меч.
— Что за люди?
— Да не люди то! — взвыла жена. — Сатанинское отродье! Рожи страшны-ы-ыя. Я бегу — а они из кустов. Навстречу. Отовсюду. Мало, что рукой не достать. Ой-ой-ой, жуть какая!
И сразу же, без перехода:
— Ми-и-и-иленький, ты прости меня за то, что дурехой была неразумной, глупой. Прости, а? Господь, видать, карает меня за гордыню и неуважение к мужу, но, Божьим именем молю, Вацлав, не выдай на растерзание адовому племени.
Ого! Напугать-то Аделаидку немудрено, но вот довести до такого… Чтобы гордая княжна сама винилась и прощения просила, да еще после порки!
А лесной народец — все ближе.
Отступить? Поздно. От боя не уклониться. Не убежать. Их взяли в клещи и отсекали от дружины, не ведавшей, что происходит. К ним уже приблизились достаточно, чтобы…
Бурцев присмотрелся к лесным арбалетчикам. И разглядел, наконец, что нагнало на Агделайду Краковскую такого страху.
Да уж… Уж да… Любой средневековый человек принял бы этих ребят за выходцев из ада. Бурцев и сам поначалу решил, будто Аделаидку преследуют порождения иного мира. А что прикажете думать при виде парада уродов, словно повыскакивавших из колб и пробирок разгромленной кунсткамеры?
Они шли, они ковыляли. Они были разные. И страшные. Непропорционально сложенные, скособоченные, искривленные, перекрученные, маленькие и высокие, разбухшие, как утопленники, и наоборот — худющие, костлявые. Трехногие, четырехрукие, с атрофированными, усохшими, но вполне различимыми лишними конечностями. Покрытые с ног до головы не волосом даже — шерстью, словно дикие звери, и совершенно безволосые. Шести— и семипалые. И беспалые. И с жуткими клешнями из сросшихся пальцев.
А морды-то! Морды! Чудовищные наросты на пол-головы, деформированные черепа, безносые лица, безгубые рты. Пучеглазые, одноглазые… Таких дефектов человеческого тела и в фильме ужасов не увидишь. А тут… тут все уродства словно напоказ выставлены.
Впрочем, нет, не все.
Бурцев вздохнул с облегчением. Он узнал безоружного всадника. Всадницу.
— Успокойся, Аделаида, — процедил Бурцев. — Кажется, не все так плохо. Глянь на того вон… на ту…
— Ведьма! — ахнула княжна.
И…
— Ой!
…осеклась, с опаской покосившись на Бурцева. На свежесрезанные прутики у его ног.
— Никакая она не ведьма! — убежденно сказал он. — Ведьм, ведьмаков и прочей нечисти здесь нет. Просто…
Просто мутанты. Просто целая толпа мутантов, родившихся и выросших на земле, отравленной радиацией.
— Просто поверь мне. Пойдем.
— Куда?
— К ним.
Бурцев шагнул вперед. Навстречу.
Агделайда Краковская, всхлипывая от ужаса, покорно тащилась за мужем.