У «наших» было оживленно. И не только из-за прибывших жмудинов. И не из-за победы вовсе. Народ толпился вокруг фрица. Живого. Пленного. Того самого, что палил из кабины тягача с двух рук. Из двух «Вальтеров».

Теперь он так долго еще не сможет: правая рука пленника висит безжизненной плетью. Плечо — перемотано тряпками. На тряпках темнеет кровавое пятно.

Полонянин мотал по сторонам головой — коротко стриженной с оттопыренными ушами. Глаза — навыкате. То ли от страха, то ли от ярости. То ли от природы. Под левым — синяк.

На петлицах гитлеровца — по звезде и паре полос. Погон обшит галуном. Еще один шарфюрер СС, стало быть…

Бледный, как смерть, немец, тем не менее, держался неплохо. Даже пытался кривить губы в презрительной усмешке. Пока не появился Телль. Облик Вальтера у любого отбивал охоту улыбаться. Когда же эсэсовец глянул в сторону Бурцева… Отвисшая челюсть и выпученные зенки свидетельствовали: узнал. Узнал шарфюрер «полковника Исаева»!

Выходит, фашистский посол, отправленный к императору, не врал, насчет картины маэстро Джотто ди Бондоне. Той самой картины, на которой запечатлен Бурцев с мечом и пистолетом. «Шумный палец», — так, кажется, называется полотно из секретных архивов цайткоманды.

Рядом задышали — шумно-шумно, часто-часто. Скирв! Предводитель жмудинов направил в грудь раненому эсэсовцу острие рогатины.

— Даже не думай! — строго предупредил Бурцев. — Убить этого полонянина я тебе не дам.

Толстяк что-то недовольно прорычал. Злобно зыркнул на Бурцева, на пленника, но рогатину все же опустил.

Бурцев подошел к эсэсовцу поближе. Улыбнулся:

— Живой!

Ну, надо же, как подфартило!

— Ты же сам просил кого-нибудь в полон взять, — отозвался Бурангул — ну, я его стрелой и того… не насмерть его я, в общем. Жить будет. Отвечать на вопросы, надеюсь, — тоже. Если попросить хорошенько.

Вот, значит, она какая — добыча татарского юзбаши.

— Пытать супостата без тебя, Василь, мы не стали, — пробасил Дмитрий. — Так просто поговорили… Но — молчит пока, гад.

Судя по фингалу, украшавшему бледную физиономию гада, «так просто разговор» был оживленным. С бурной жестикуляцией.

— Ну, что, железо калить будем? — жизнерадостно осведомился Освальд.

— Не надо. — Бурцев покачал головой. — Пока не надо.

— Кака така не надо Васлав?! — возмутился Сыма Цзян. — Кака хочешь правда узнавай без длинный страшный пытка?

— Сема, не суетись, а, — попросил Бурцев.

И перешел на немецкий:

— Может быть, господин м-м-м… Хранитель из Небесного Воинства сам соизволит все рассказать? Не принуждая нас прибегать к жестким методам, а? Может быть, поведает для начала о том, куда и зачем двигался обоз.

Допрашивать пленных немцев Бурцеву уже приходилось. И вели они себя по-разному. Этот — достойно. По крайней мере, он старался так себя вести. Изо всех сил.

— Вы не заставите меня говорить, — хмуро сказал пленник.

И добавил:

— Кем бы вы там ни были.

Ладно, а если попробовать так… в открытую…

— Слушай, шарфюрер, — Бурцев навис над полонянином и зашипел ему прямо в лицо: — Мне ведь известно и о вашей цайткоманде, и о хронобункере, и о платц-башнях, и об атоммине, и о несостоявшемся открытии цайттоннеля, и о переговорах с Рупрехтом, и о континиумном стабилизаторе — анкер-менше. И о многом другом. Так что эти секреты выдавать тебе не придется. Тратить на них время мы сейчас не станем.

Эсэсовец вытаращил глаза. Фриц был в шоке от такой осведомленности собеседника.

— Да, да. Я знаю все ваши планы, шарфюрер. В общих чертах знаю. Но некоторые детали мне все же хотелось бы уточнить. И ты мне в этом поможешь.

Качание головы в ответ.

— Я не намерен отвечать на ваши вопросы.

Упрямый фриц… Неужто, правда, придется пытать раненого каленым железом? Как-то оно, вообще-то, не по-людски. А что делать?

— Есть один хороший способ, — вдруг подал голос Вальтер Телль.

— Что? — Бурцев обернулся.

— Есть способ разговорить упрямца. Проверенный. Он меня ни разу еще не подводил. Любые языки развязывает быстрее, чем под пыткой.

— В самом деле? — Бурцев заинтересовался.

Пленный германец аж поежился от его искренней заинтересованности.

— Мне нужно яблоко, — сказал Вальтер. — И не одно. На задней повозке обоза я видел целую корзину.

Бурцев вспомнил — точно, была корзина с яблоками. Распорядился:

— Принесите.

Принесли. Поставили перед Вальтером и пленником.

— Хочешь заставить его жрать? — недоумевал Бурцев.

О яблочных сыворотках правды слышать ему еще не доводилось.

— Нет, Вацлав из рода Бурцев, я другого хочу.

Да, яблоки требовались для другого. Фирменный теллевский способ развязывания языков у пленников заключался в следующем.

Немца привязали к дереву на самой обочине тракта.

Положили яблочко на темечко. Зеленое еще, недозрелое, небольшое.

Бурцев поискал глазами Аделаиду и Ядвигу. Женщины стояли в стороне, за повозками. Так стояли, что не сразу и приметишь. Отогнать бы обеих еще дальше. Не для дамских нервишек, все-таки подобное зрелище. Хотя… С чего он взял-то? Дамы тянут шеи. В глазах — любопытство. На турнирах, наверное, и не такое видывали. Да и на сражения уже насмотрелись по самое не хочу. На сегодняшнюю, вон, к примеру, бойню. Поздно ограждать нежные души, когда вокруг столько трупов навалено.