Вальтер взял арбалет. Не скорострельный, китайский. Свою привычную, проверенную машину. Тяжелую, внушительную. Точную, дальнобойную, мощную.
Зарядил. Отсчитал восемьдесят шагов.
Попросил:
— Расступись!
Нарочито медленно поднял самострел.
Да уж пыточка…
Бурцев вздохнул, но в ход экзекуции решил не вмешивался. На войне как на войне. Да и вряд ли потребуется спускать тетиву. Тут и на понты можно взять. Сам по себе вид мутанта производит неизгладимое впечатление. А уж когда он берет арбалет и изъявляет желание сбить стрелой яблоко на твоей макушке…
Дружинники и жемайтины с живейшим интересом наблюдали за происходящим. Лучники Бурангул и дядька Адам — те, так можно сказать, даже с интересом профессиональным. Что-то обсуждали. Проверяли ветер, пытались давать советы. Быть может, даже заключали пари. Но, вряд ли, Телль сейчас кого-то слышит. Телль целился. Молча и сосредоточенно.
Замерли все. Похоже, никто, кроме Бурцева, не сомневался в том, что Вальтер выстрелит.
Шарфюреру пришлось смотреть на граненый наконечник арбалетного болта. Бледность на лице немца была уже сродни снежному покрову. Эсэсовец начал дрожать. Может, и не со страха, но нервы… их не обманешь. Пленник никак не мог совладать с нервной дрожью. Или не хотел. Зеленое яблоко дважды падало с головы. И дважды его водружали на место.
— Будешь дергаться — вгоню стрелу в лоб, — громко пообещал Вальтер. — Или промеж ног, к примеру. У меня ж рука не железная, тоже дрогнуть может, если долго целиться.
Больше яблоко не падало. Само — не падало.
Гитлеровец этот все же оказался крепким орешком. До крови кусал губы, но на прессинг не поддавался.
В наступившей тишине сухо щелкнул спусковой механизм самострела. Звонко тренькнула тетива.
Стрельнул, мать-перемать! Пустил-таки стрелу Вальтер-перевальтер!
Короткий болт ударил точно над головой пленника. Быть может, даже коснулся волос живой подставки для мишени. Наконечник разнес яблоко вдребезги и вошел глубоко в дерево. Немец обмяк, сдулся как-то весь, обвис на веревках.
Шарфюрер что-то бессвязно мычал и таращил глаза, тщась заглянуть наверх, за собственный лоб. По лбу крупными каплями стекал пот. Надо лбом торчало оперение.
Куски лопнувшего яблока лежали у ног немца.
— Вай, хороший выстрел! — громко похвалил Хабибулла по-татарски.
Народ одобрительно гудел. Бурангул и дядька Адам уважительно кивали. Эксперты, блин!
— А вот теперь спрашивай, Вацлав из рода Бурцев, не желает ли немец говорить.
Кривая ухмылка на изуродованном лице мутанта выглядела как всегда жутко.
Немец, однако, говорить не пожелал. Немец быстро приходил в себя. Немец шептал, как заклинание, как молитву:
— Хайль Гитлер! Хайль Гитлер! Хайль… Хайль…
И штаны у шарфюрера, кстати, были сухими. Чем не каждый бы, наверное, смог похвастать на его месте. Бурцев невольно проникся уважением к стойкому противнику. Но… Но им-то сейчас нужен не доблестный враг, а разговорчивый язык.
Вальтер тоже подошел, взглянул на упрямого эсэсовца с интересом. С таким интересом смотрит энтомолог на экзотическую букашку.
Фашист молчал, сжав бледные губы. Однако и Телль отступать не собирался. Глаза стрелка загорелись азартом. Ну, кто кого?! — спрашивали эти глаза.
— Вытащите стрелу… — попросил Телль.
Стрелу с кряхтением выдернул Гаврила. Недюжинной богатырской силушки Алексича едва хватило на это. Новгородец слегка похлопал пленника по плечу. Тоже зауважал, небось…
— И положите второе яблоко…
Во взгляде немца промелькнул страх. «Опять?!» — беззвучно вопил шарфюрер. Страх перерос в ужас, когда Вальтер, неспешно перезарядив арбалет, вернулся на прежнюю позицию.
Ужас обратился в панику, когда Телль отошел для нового выстрела еще дальше. Теперь он намеревался стрелять не с восьмидесяти, а с девяноста шагов.
Однако стойкий солдат цайткоманды преодолел страх. Молодец, нечего сказать… Хотя яблоко на голове немца все же подрагивало.
Тишина. Дыхание затаили все. Снова.
Немец жмурится. Телль целится.
Блин, этим двоим в цирке бы выступать! Аншлаг — обеспечен.
Щелчок, треньканье тетивы. Хрусь…
Арбалетная стрела расколола второй плод.
— Вай, хороший выстрел! — вновь провозгласил Хабибулла. Остальные реагировали еще более бурно.
Ошалелый немец по-прежнему отвечать на вопросы отказывался.
Третья стрела была пущена уже с сотни шагов. И опять — в яблочко.
— Вай, хороший выстрел! — Хабибулла не отличался оригинальностью.
Публика требовала продолжения.
В дереве над головой шарфюрера чернела глубокая, арбалетные болты ложились практически один в один.
А пленник был уже совсем никакой. Губы искусаны в кровь. Щека дергается в нервном тике. Ватные ноги не держат — эсэсовец не стоит — висит на веревках. Но — молчит.
— Ну, чего ждете?! — крикнул раззадоренный Телль. — Вытаскивайте стрелу. Кладите новое яблоко.
Бурцев подошел к арбалетчику. Спросил:
— Вальтер? Ты уверен? Надолго тебя еще хватит?
— Точно не знаю, Вацлав из рода Бурцев, — безмятежно ответил тот. — Прежде никто не выдерживал трех яблок. Но, думаю, парочку еще я сбить смогу.
— Если промажешь…
— Сказал же — собью. Еще двадцать шагов и два яблока… Не сомневайся.
Пленник раскололся после четвертого яблока.
Нерасколотого.
Арбалетный болт, пролетев сто десять шагов, угодил не в центр мишени, как прежде, а в («Вай!» — всплеснул руками Хабибулла) ее нижний край.
Яблоко — целое, оцарапанное только — подскочило, как живое. Перекувыркнулось, мелькнув белой отметиной под содранной кожицей, покатилось по земле.
Эх, яблочко, куда ж ты котишься…
И — не стой под стрелой…
М-да… ассоциации…
А немец кричал. Громко. Страшно. По голове вместе с потом стекала кровь: наконечник слегка задел скальп. Рана не смертельная. Но фриц сейчас вопил не от боли. С диким криком он выплескивал напряжение, накопившееся за бесконечные минуты затянувшегося расстрела.
«Будет говорить, — понял Бурцев. — Теперь — точно будет. Сломался мужик».