— Откуда едете? — спросил Бурцев пленника.

— Из Мариенбурга, — ответил тот.

Мариенбург… Очень может быть. Где-то в тех местах должна располагаться базовая платц-башня цайткоманды.

— И путь держите во Взгужевежу? — Бурцев глянул в глаза шарфюреру.

Тот замялся:

— Ну, тевтонский обоз направлялся туда. Орден хочет перебросить в Добжиньские земли часть своей артиллерии. Когда начнется война, оттуда можно быстро добраться до польских городов и замков.

— Часть артиллерии? Хм-м, хороша часть! — Бурцев кивнул на гигантскую бомбарду в брошенном прицепе, — Эту дуру вы тоже тащите во Взгужевежу?

— Тоже.

— Она хоть стреляет?

— Еще как! Это — «Бешеная Грета». Самое большое орденское орудие. Замковую стену разрушит с километровой дистанции.

— Впечатляет, — усмехнулся Бурцев. — Но не очень. Неужели для вашего вездехода других дел не нашлось, кроме как волочить во Взгужевежу бомбарду через пол-Пруссии.

— Вообще-то мы посланы не туда. Просто с обозом нам по пути.

— А сами тогда куда направляетесь?

— За танком.

— За каким танком? — не понял Бурцев.

— На переправе через Древенцу вышел из строя «Тигр». — объяснил пленник.

— Подбили что ли?

— Застрял на отмели у брода. Увяз — лошадями и волами вытащить не получается. Нам приказано эвакуировать машину и доставить к ближайшей ремонтной базе. В Куржектниковский замок.

Ну что тут скажешь? Тягловая скотина, впряженная в «Тигр»… ремонтная база за стенами замка… С ума сойти можно! Бурцев лишь покачал головой.

— А чтобы не гнать тягач к переправе порожняком, мы должны помочь союзникам — довезти «Бешеную Грету» до Древенцы, — продолжал пленник. — А то ведь, чтобы тянуть одну такую бомбарду со всем припасом, еще один обоз нужен.

— И не жалко топливо-то жечь?

— С топливом у нас все нормально, — пробурчал немец. — Снабжают хорошо.

— Цайт-прыжки?

Регулярно подкидывать своей цайткоманде «посылочки» из будущего фашисты могут ведь и без всякого цайт-тоннеля. Правда, в одностороннем порядке и лишь во время, помеченное присутствием континиумного стабилизатора.

Шарфюрер вздохнул:

— Цайт-прыжки.

Посетовал:

— Стояли бы платц-башни, где надо, да чтоб открыты все были — никаких проблем и не возникало бы: перебрасывай куда угодно хоть танк, хоть бомбарду. А так… Во Взгужевеже башня разрушена…

Ага. Разрушена. Два века тому назад. В результате взрыва подземного арсенала…

— … и раскопки там идут секретные, так что никак не сунешься — запрещено. И Кульмская платц-башня тоже не действует. Еще есть, правда, одна башенка тут неподалеку, в лесу — но и от нее толку никакого…

Все верно: и на кульмской старой мельнице, и в вайделотском святилище стоят магические блоки. Сыма Цзян в свое время постарался.

— …Вот и приходится своим ходом через пол Пруссии туда-сюда таскаться.

Блин! Что-то разговорился, разоткровенничался что-то шарфюрер. Аж подозрительно как-то. И на дорогу все чаще поглядывает. С чего бы, а?

— Почему остановились здесь? — повинуясь внезапному наитию, спросил Бурцев. — Почему утром, когда самое время ехать? Чего ждали? Кого? Куда удрать пытались на вездеходе?

— Да охраны они ждали, — неожиданно вмешался Скирв. Толстяк поигрывал толстым древком рогатины — Не терпелось, видать, пустить оружие в ход. — Провожатых своих.

— Какая еще охрана? Какие провожатые? — недоумевая, Бурцев повернулся к жмудину. — В обозе ведь были и рыцари, и кнехты.

— Были, — согласился Скирв. — По прусским владениям ордена с такой охраной ехать можно безбоязненно. Но скоро — польская граница, за ней пойдут добжиньские земли. А там этого мало. Туда без надежного сопровождения, которое любую атаку из леса сможет отразить, немцам соваться уже опасно.

— Хм-м, а надежное сопровождение — это кто? — поинтересовался Бурцев.

— Известно кто. Колдуны на большая колеснице вроде… — Скирв повертел головой, указал на «Опель» с торчащим из радиатора обломком копья, — ну, хоть бы вроде той вон. И с пяток колдовских колесниц поменьше, на трех колесах…

«Мотоциклы!» — догадался Бурцев.

— …и десяток-другой хранителей небесных или как их там еще… И чтоб у каждого — по ручной бомбарде, что стреляет без перерыву-умолку. А еще — пара дюжин тевтонских рыцарей с конными стрелками. Только с такими провожатыми орденские обозы и едут отсюда дальше.

— Ты уверен, Скирв?

Жмудин фыркнул:

— Не первый день слежу за орденской дорогой. Каждый обоз именно здесь, в этом самом месте, останавливается и ждет, покуда из приграничья провожатые не прибудут.

Вот, значит, как?! Бурцев повернулся к пленнику.

— Слышь, ты, шарфюрер недорезанный, ты что же мне зубы заговаривал и время тянул, да?

Немец не ответил. Отвернулся.

Бурцев взял эсэсовца за подбородок. Повернул к себе.

— Когда подойдет конвой?

Снова молчание. И снова — взгляд на дорогу. Полный надежды.

Значит, скоро…

— Что, опять говорить не хочет? — осведомился Вальтер.

Эсэсовец вздрогнул. Но — молчок. Рот по-прежнему держит на замке.

— Да он, собственно, уже сказал все, что нужно, — пробормотал Бурцев, не подумав о возможных последствиях.

— Ясно, — Вальтер быстро, с небрежностью профессионала, поднял заряженный арбалет. Вдавил спусковую скобу.

Выстрелил швейцарец неожиданно, навскидку. Почти не целясь. Наверное, немец не успел даже испугаться по-настоящему.

Мишень теперь была больше: не яблоко — ростовая человеческая фигура. Расстояние — меньше: в упор почти. Не промахнулся, в общем, Телль-младший.

Щелк, дзынь, хрусть — и промеж глаз пленника торчит оперение. Голова шарфюрера — шар с оттопыренными ушами — намертво пригвождена к стволу. Ставь хоть яблоко, хоть стакан с водой — не упадет, не опрокинется уже.

Народ охнул.

Вайкнул по своему обыкновению Хабибулла. Не восторженно уже — удивленно.

Одобрительно гоготнул Скирв.

— Так и надо! — подкрутил длинный ус пан Освальд.

Бурцев сплюнул с досады.

— Вальтер!

Туды ж тебя растуды ж!

— И часто ты так… пленных допрашиваешь?

— Всегда. — Телль спокойно зачехлял арбалет. — Пленных немцев — всегда. Лишний раз поупражняться в стрельбе — оно никогда не помешает…

Бурцев только покачал головой. Вай времена, вай нравы, короче… Ну, не мог он к такому привыкнуть — и все тут. Цивилизация накладывает-таки на человека отпечаток. Глубокий, неизгладимый, нестираемый. И никуда от этого не денешься.

— А вообще-то это за Берту, — тихо добавил Вальтер