Из немецкого бронетранспортера били не по замаскированной бомбарде, не по тягачу с ядрами и не по прицепу. Зоркий фриц целил туда, где уловил подозрительное движение. Где вдруг шевельнулась листва. И пока искристый огонек бежал к затравочному отверстию, пули свистели над окопом пушкарей.

Пулеметчик, правда, успел выпустить не очень длинную очередь.

Бурцев, прикрыл ладонями уши. Подумал: «Только бы нашу „Греточку“ не разорвало от избытка пламенных чувств!».

А грохот был такой, будто разорвало. И бомбарду разорвало. И саму землю раскололо.

Содрогнулся окоп. Весь лес содрогнулся.

Бух-бух-бух! — беззвучно билось сердце.

— Мля! Мля! Мля! — беззвучно шептали губы.

Сыпались земляные комья. Падали ветки, щепка, труха и дерн.

Секунду, а то и целых две лежали в окопе оглушенные, контуженные люди. И Бурцев не видел, не мог видеть, как все было на самом деле.

Как разлетелся зеленый холм маскировки. Как лопнули тросы, удерживавшие орудие, и чудовищной отдачей отбросило прицеп-упор, стоявший позади бомбарды. Как смяло и опрокинуло тягач, а тяжелые каменные ядра покатились из кузова в разные стороны, ломая кусты и молоденькие деревца.

Как «Бешеная Грета», дернувшись всем телом, выплюнула отесанную глыбу вместе с густыми черными клубами, снопом искр, догорающим порохом, расколотым пыжом и тлеющей мешковиной.

Как, словно в жутком кегельбане, этот дымный шар разметал зеленую стену, стряхнул листья с гибких ветвей, понесся, не касаясь земли, по тракту.

Как падали и разлетались люди-кегли.

Первыми на пути ядра оказались мотоциклисты. Их смело и размазало. Смешало хрупкую человеческую плоть и тонкий металл. Солдат и «Цундаппы».

Потом — двое всадников: орденский брат с арбалетчиком. Обоих снесло, словно ураганом. Вместе с лошадьми. Отшвырнуло к обочине. Расплющив доспехи и то, что под ними.

И лишь затем сокрушительный удар обрушился на бронетранспортер.

Массивное ядро долбануло промеж фар. По капоту. По кабине. Броня промялась, вдавилась… Движок — разворотило. Кабину — сплющело. Распахнулись сорванные под чудовищным давлением люки. Разошлись сварные швы бронелистов.

Брызнувшие во все стороны куски колотого камня — большие, маленькие и совсем уж мелкая сыпь — разили подобны осколкам взорвавшейся бомбы.

Осколки снесли защитные стальные щитки впереди, и деревянные щиты вдоль бортов, и пулемет, и торчавшую за ним голову пулеметчика. И всех, кто сидел в кузове. Или почти всех.

Осколки достали, накрыли и изодрали в клочья экипаж аръергардного «Цундапа» вместе с мотоциклом. Осколки разбросали, размазали по обочинам почти весь конный отряд сопровождения. И тевтонских рыцарей, и оруженосцев, и стрелков. Каменные осколки срезали несколько молодых деревьев, словно сухой тростник…

От удара полутонного ядра восьмитонный бронетранспортер сначала клюнул носом землю, потом — подпрыгнул как мячик, дернулся назад, задрал развороченный передок, едва не встал на попа.

И — тяжело рухнул на бок. Давя людей и коней.

Уцелевшие лошади шарахнулись прочь, сбрасывая всадников. Уцелевшие люди тоже орали и бежали. К обочине, к лесу. А из спасительного леса — с двух сторон — стрелы. Навстречу. Короткие, меткие, безжалостные. Из засады били арбалетчики.

Когда Бурцев поднял, наконец, голову, его взору предстала жутковатая картина. Опрокинутый бронетранспортер со смятым в гармошку передком и расколотой кабиной. Оба колеса — сорваны с передней оси. Крылья растопырены — широко, как ноги пьяной шлюхи. Правая гусеница слетела с опорных катков.

Вокруг — разбросанные, раздавленные, разорванные тела и конские туши. Искореженные доспехи. Проломленные шлемы. Расщепленные щиты. Крики и стоны раненых. И оседающая пыль.

Вот оно, бешенство бомбарды по имени Грета!

Впрочем, на тракте кричали не только раненые.

Несколько эсэсовцев и тевтонов — живых-здоровых принимали бой. И сдаваться немцы явно не собирались.

Возле разбитой бронемашины началось копошение. Поднялись щиты, заслоняя людей от стрел. Яростно застрекотали «шмайсеры», полетели с тракта в лес арбалетные болты. Ориентиром для вражеских стрелков сейчас служил столб дыма, все еще поднимающийся из жерла пятиметрового орудия, и развороченные ядром заросли. Да и само массивное тело бомбарды, сбросившей маскировку, уже проступало среди зелени.

Сыпались дождем срезанные пулями ветки и сколотая кора. Взметались фонтанчики земли и дерна. Часто-часто звенело о ребристые бока «Бешенной Греты». Звякало о перевернутый тягач и прицеп. Просвистело в воздухе две или три стрелы.

— Факел! — потребовал Бурцев.

Хабибулла сунул ему в руку палку с тряпкой, от которой несло бензином.

Под пулями, прижимаясь к земле, Бурцев пополз к малым бомбардам, выстроенным в ряд и упрятанным под ветками.

Щелчок зажигалки — и весело пляшет пламя на смоченной горючкой ткани.

Тычок пылающего факела в запальные отверстия.

Одно, другое третье…

Ба-бум! Ба-бум! Ба-бум!.. — сотрясались небольшие тевтонские пушчонки на тяжелых колодах.

Застучала картечь об искореженную броню БТРа и перевернутые мотоциклы. Разлетелись в щепу поднятые щиты. Упали тевтонские арбалетчики и рыцари. Затихли эсэсовские автоматчики.