Рассказ Мункыза прервал громкий стук. Били железом о железо. Где-то неподалеку. Звонкое эхо металось по подземелью.

— Что это? — вскинулся Бурцев. — Кто это?

— Франсуа, — даже в неверном свете факела видно было, как побледнел вдруг Мункыз. — Франсуа де Крюе. Он остался с вашим оружием.

— И что же твой Франсуа делает с нашим оружием?

— Н-н-не знаю.

Алхимик схватил факел и побежал туда, откуда доносился звук. Бурцев, спотыкаясь и матерясь, ринулся следом.

Тридцать шагов прямо…

Сзади слышался топот, чьи-то возгласы. Бежали, натыкаясь друг на друга, подпольщики и дружинники.

Десять направо…

Узкий проход. Проем без двери. Небольшое помещение… Старик не входил — стоял, замерев, на пороге. Светил факелом. И в пляшущих отблесках Бурцев увидел…

Большие глиняные горшки. Закрытые, выставленные вдоль стен. Тоже какой-нибудь алхимический эликсир?

Маленькие масляные лампадки в глубоких стенных нишах. Их огоньки чуть тлели на кончиках фитильков и света почти не давали.

Сваленное на полу оружие, аккуратно уложенные снаряды. Да, это их добро. Вся тайно ввезенная в город контрабанда. Стоп! Нет, не вся! Булавы не хватает. И еще — «шмайсеров».

Распятие на голой каменной стене. А под распятием — кряжистый длинноволосый усач в стеганном гамбезоне-поддоспешнике, как заведенный, поднимал и опускал булаву Гаврилы Алексича. Опускал на немецкие пистолеты-пулеметы. На то, что от них осталось. И при этом истово бормотал по-латыни. Молился…

Идиот! Бурцев отпихнул оцепеневшего Мункыза, прыгнул вперед, повис на занесенной палице. Свалил незнакомца.

Они катались по полу, рыча и брызжа слюной. Разбили два горшка. Один — с темным сыпучим порошком, другой — с вязкой липкой жидкостью. Мункыз что-то кричал — негодующе и требовательно. Бурцев не слушал. И не отпускал противника, пока не отобрал оружие Гаврилы. Ох, как же хотелось вмазать булавушкой по бледной усатой физиономии! Но чьи-то сильные руки уже оттаскивали Бурцева в сторону. Оттащили…

Бурцев вырвался, встал на ноги. Тоскливым взглядом окинул искореженные останки «шмайсеров». Ме-тал-ло-лом! Не стрелять из них больше, не бить фашистов. Зря только везли в Иерусалим!

— Мункыз, что за дела?! — яростно прохрипел он.

За алхимика ответил незнакомец в поддоспешной стеганке. Услышав немецкую речь, усач подскочил с пола, пригладил растрепанные волосы, оскалился щербатым ртом. И тоже прошпрехал — гордо, самоуверенно:

— С молитвой на устах я уничтожил твое дьявольское оружие, презренный колдун! Больше ему не губить невинных душ.

— Да уж не сомневайся — теперь-то точно не губить, — огрызнулся Бурцев. — Никого. Ни невинных, ни виновных. А за презренного колдуна сейчас в морду получишь, понял?

Щербатый-усатый-волосатый пошел пятнами, сжал кулаки.

— Ты… я… я… ты… Я вызываю тебя…

— Да в любое время и в любом месте!

— Прекратите! — Мункыз сунул факел в чьи-то руки, самвстал между Бурцевым и разгневанным усачом.

— Зачем ты впустил сюда этих слуг сатаны, Мункыз?! — набросился незнакомец на старика-алхимика.

— Успокойся, Франсуа, к шайтану они не имеют никакого отношения.

— Они принесли адово оружие! Это немецкие колдуны!

— Уверяю тебя, ты ошибаешься.

— О нет, это ты ошибся, открыв пред ними наше убежище. Ты поверил их лживым речам, да? Но разве не известно тебе, насколько хитер и изворотлив может быть враг рода человеческого? Их следует изничтожить, пока не поздно. Всех до единого! А их богопротивное оружие…

— Слышь, ты! — взорвался Бурцев. — Я вот тебя сейчас самого так изничтожу!

— Хва-а-атит! — вскричал Мункыз. — Не тешьте нашего общего врага междоусобными распрями.

Бурцев взял себя в руки. Действительно… Давно ли сам разнимал Бейбарса с Бурангулом и читал им мораль. Да и грешно обижаться на убогого-то. В глазах усатого незнакомца плясала приметная сумасшедшинка. Чем-то сродни той, что Бурцев видел во взгляде юродивого, повешенного у Иосафатских ворот.

Усач в гамбезоне тоже остывал. Злобно зыркал, пыхтел воинственно, однако в драку больше не лез.

— Познакомься, Василий-Вацлав, это Франсуа де Крюе, — со вздохом представил Мункыз. — Доблестный рыцарь ордена Иоанна Иерусалимского, воин белого госпитальерского креста. Входил в отряд каида-магистра Гийома де Шатонефа, павшего под Аккрой. Франсуа — рьяный противник Хранителей Гроба. Иногда даже слишком рьяный.

Мункыз покосился на разбитые «шмайсеры».

— Мне жаль, что так вышло.

— Мне тоже, — буркнул Бурцев. — Этот Франсуа…

— Достойнейший воин. Когда шла битва за Эль Кудс, он прикрывал отход своего каида и был ранен. Я спрятал его у себя, излечил и…

— Излечил? — хмыкнул Бурцев. — В самом деле?

Отчего-то ему вспомнилась вонючая смесь для элексира молодости. Если Мункыз и врачует чем-то подобным…

— Чему ты удивляешься, Василий-Вацлав? Я целитель, я опытный лекарь.

Прозвучало это гордо.

— Ну да, конечно. Кстати, твоего Француа случайно не в голову ранили?

— В голову, — удивленно поднял седые брови Мункыз. — А как ты узнал? Рана давно затянулась и сокрыта под волосами.

Бурцев усмехнулся. Такие раны под волосами не спрячешь.

— Почему ты смеешься, Василий-Вацлав?

— Да так… Сарацин помогает госпитальеру — вот и смешно.

— Франсуа отважно сражался против немецких колдунов. Он друг, Василий-Вацлав.

Ну, что тут поделать? Не всегда везет с друзьями при первом знакомстве. Порой случаются недоразумения. Оставалось смотреть на случившееся философски. Бурцев постарался. Еще один взгляд на искореженные «шмайсеры». Потом — на снаряды. Хорошо, что друг Франсуа начал не с «шайтановых сосудов».

— Именно Франсуа, да будет тебе известно, открыл нам тайну подземелий, — продолжал Мункыз. — Он помогал поддерживать связь с воинами франкского каида Армана де Перигора. Он приносил нам вести от магистра красного креста …

Магистр красного креста?! А звучит! Правда, первая ассоциация — со «скорой помощью». Хотя, храмовники-тамплиеры, в самом деле, носили красные кресты на белых одеждах. — …И он же снабжал Армана информацией о планах германцев, — закончил алхимик.

— И, между прочим, не только Армана, — в освещенное пространство вступил Джеймс. Брави улыбался. — Здравствуй, благородный Франсуа де Крюе! Его Святейшество Григорий Девятый благодарен тебе за помощь.

Его Святейшество? Благодарен? Ага! Так вот кто был информатором папского шпиона в Святой Земле!

Иоаннит пригляделся. И — куда только подевалась былая враждебность!

— Джезмонд?! Коман?!

— По-немецки, Франсуа, по-немецки, — попросил Джеймс. — Мой друг не знает французского.

Взгляд, брошенный на Бурцева, красноречиво говорил, о каком друге идет речь.

— Ви? — Франсуа повторил свой вопрос по-немецки. — Как? Как ты здесь очутился, Джезмонд? И почему… О, чудо! Это ведь чудо Господне, не так ли?! Ты прозрел?! Раньше у тебя не было одного глаза, а теперь…

— Не совсем так, Франсуа., — виновато развел руками брави. — Просто я снял с лица повязку.

— Ты прятал здоровый глаз?

— Извини. Конспирация.

— А-а-а… — разочарованно протянул Франсуа. — А я-то думал… Но погоди-ка…

Раненный в голову рыцарь нахмурился:

— Ты, действительно, посланец Святого Рима, а не дьявол в человеческом обличье?

— Какие нужны доказательства? — вздохнул Джеймс.

— А перекрестись!

— Пожалуйста, — брави демонстративно осенил себя крестом. Раз и другой. И третий. — Ну? Теперь все в порядке?

Госпитальер сник:

— Так, значит, ты и твои спутники — не немецкие колдуны?

— Нет.

— И я напрасно ломал ваши адовы громометы?

— Совершено напрасно.

От «пардонов», «энтшульдигенов» и прочих сдержанно-покаянных извинений Франсуа проку теперь было мало. Наверное, иоаннит и сам это созновал, а потому особенно не усердствовал. Зато мир и взаимопонимание в лагере новых союзников были восстановлены. Франсуа в спину не ударит — а это тоже дорогого стоит.

— Я твой должник, брави, — заметил Бурцев.

— Хочешь рассчитаться сразу? — с улыбкой искусителя предложил Джеймс. — Расскажи, откуда взялись Хранители Гроба? Кто они такие.

— Нет. Воздержусь. Пока. Победим — вот тогда придет время объяснений. У нас ведь с тобой такой был уговор?

Да, долгие и обстоятельные беседы о Хранителях лучше отложить на потом. История-то получится невероятная, умопомрачительная, труднодоступная средневековому менталитету. Чего доброго, Джеймс еще и не поверит, сочтет лжецом. А уж если шпион Его Святейшества Григория Девятого вообразит, что Бурцев хитрит и виляет, если решит, что русский воевода сознательно утаивает от Святого Рима важные сведения… В общем, тогда предпочтительней было бы подставить спину под удар Франсуа. Кольтэлло разъяренного брави пострашнее будет.

От невеселых мыслей Бурцева отвлек Сыма Цзян. Китаец вел себя весьма странно. Подошел к одному из разбитых горшков, мазнул пальцем по рассыпанному порошку. Посмотрел. Понюхал. Лизнул.

— Ты чего, Сема? Выплюнь каку.

Узкие глаза китайца смотрели широко и удивленно.

— Порошка грома и молния, Васлав! Та самая порошка, что моя возилася в Силезия для Кхайду-хана.

— Не может быть! — не поверил Бурцев.

В самом деле, откуда у иерусалимских подпольщиков китайский порох?

— Смотри сама, Васлав.

Сыма Цзян отошел подальше. Кинул щепоть порошка на светильник, что едва-едва мерцал в глубокой нише. Пламя пыхнуло, на краткий миг осветив все помещение.