Увенчанную позолоченным куполом ротонду Церкви Гроба и островерхую Сен-Мари-де-Латен, немцы обнесли каменным забором в полтора человеческих роста, превратив два церковных двора в одну неприступную цитадель. Снаружи неприступную. Но дружина Бурцева и повстанцы Мункыза уже находились внутри.
Бурцев оценивал обстановку. Хозяйственные пристройки, кельи монахов и небольшой странноприимный дом находились были переоборудованы теперь под нужды тевтонского братства. Так… Казарма, конюшня… А этот здоровенный сарай без окон и с запертой дверью?
— Арсенал, — подсказал Мункыз. — Там часто звенит оружие и редко говорят люди.
М-да, замечательная вещь — прослушка!
Оружейный склад ордена Святой Марии располагался удобно — сразу за Церковью Гроба, откуда немцы, ну никак не могли ждать нападения. И охранялся всего двумя кнехтами. Обоих сняли быстро и бесшумно. Нож-кольтэлло Джеймса и голые руки Сыма Цзяна проворачивали и не такие дела.
Дверь взломал Гаврила. Алексичу даже не потребовалось пускать в ход булаву — новгородец просто навалился плечом. Хрустнуло не громче, чем полено в костре. И — готово!
Доспехов и отточенной стали внутри хватило бы, чтобы вооружить до зубов не одну роту. Так что городские партизаны Мункыза буквально на глазах перевоплощались в грозных бойцов. И бойцы рвались в битву.
Во дворе Церкви Гроба и Сен-Мари-де-Латен горели костры. Стражники лениво прохаживались вдоль защитной ограды. У ворот стояли часовые. И у казармы. И у конюшни. Много часовых. Тихо перебить сразу и всех? Наверное, удалось бы, но…
Но над церковью Святой Марии Латинской, выступая за ограждение тевтонских позиций, нависает башня с колоколом. И Бурцеву очень не нравилась эта каланча в три этажа. На третьем — под самой звонницей — торчит ствол пулемета и уже ярко светит в сгущающемся сумраке включенный прожектор. К счастью, там, наверху, тоже не ждут нападения с тыла: луч прожектора шарит где-то за пределами церковного подворья.
— Колдовской огонь! — с ненавистью процедил Франсуа. — Холодное слепящее пламя немецких магов.
На втором этаже мерцают отблески уже живого, не «колдовского» пламени, а из узких, больше похожих на бойницы окошек выглядывают арбалеты. Арбалеты — это хорошо. Пригодятся. Вот арбалетчики — плохо. Сколько их там? Двое? Трое? Четверо? Плюс стража у входа в колокольню.
Да, именно с этой трехэтажной башни следует начинать операцию. Кто стоит наверху — у пулемета, тот и будет контролировать ситуацию в районе Церкви Гроба и Сен-Мари-де-Латен.
Бурцев вытянул меч из ножен:
— Всем ждать здесь. Я — на колокольню. Бурангул, дядька Адам, подсобите — снимите стражу внизу. Джеймс, идешь со мной.
Брави кивнул, вынул верный кольтэлло из рукава. Иного оружия брать не стал.
— А нам чего делать-то, воевода? — подал голос Гаврила. — У нас тоже руки чешутся.
— Почешите, когда посвечу сверху на дозоры. Как ослеплю немцев «колдовским огнем» — действуйте. Только тихо. Шуметь нам пока нельзя.
Возле колокольни тоже горел небольшой костерок. Вход стерегли двое: ведроголовый тевтонский брат в кольчуге и кнехт в широкополой каске-шапеле и черной кожаной куртке. Спины к косякам. Ноги — расставлены. Стоят неподвижно. Не люди — статуи. Настороженные, готовые среагировать на любой шум, на движение тени. Хорошие сторожа — к таким незаметно не подберешься. На расстояние удара — никак. Но вот если из лука, да из темноты…
Бурангул и дядька Адам свое дело знали. А неподвижность чутких стражей была стрелкам только на руку. Скрипа натягиваемых луков расслышать тевтоны не могли. А звон тетивы и свист… Это было уже не важно.
Оперенная смерть прошелестела в воздухе. Стрела бородача-прусса пробила легкий кожаный доспех кнехта. Татарский юзбаши вогнал свою точнехонько в смотровую щель тевтонского топхельма.
— Теперь прячьтесь, — приказал Бурцев лучникам. — И валите любого, кто приблизится к колокольне. Джеймс, за мной!
Первым делом они выдернули из убитых стрелы. Усадили обоих, так, чтоб издали казалось: ничего страшного не произошло, просто притомились ребята стоять навытяжку, расслабились, присели отдохнуть малость, сердечные.
Дверь в колокольню была заперта. Изнутри. Но так, — одно название заперта. Джеймс пошурудил своим ножичком у косяка, подцепил что-то… Вот уже и не заперто! Вошли. Двинулись наверх. На ощупь.
Темно. Непроглядно темно. Под ногами — винтовая лестница. Деревянная и ох, скрипучая же, зараза!
Наверху что-то глухо стукнуло. И стало светло.
Грозный «Вер ист дас?» грянул как гром среди ясного неба. Говорили в освещенный проем открытого люка.
— Брат Иоганн и брат Себастьян, — Бурцев брякнул по-немецки первое, что пришло в голову. — Проверка постов…
— Какая такая проверка, братья?!
Все-таки засевшие на втором этаже арбалетчики соображали медленно. И тугодумов тех было всего двое. И оба пялились вниз, тщась разглядеть нежданных гостей получше. Удивленные лица. Длинные кинжалы в ножнах. Парни даже не потрудились обнажить сталь…
С этими справились быстро и бесшумно. Рывок вперед и вверх, клинком по горлу — и на лестницу. Тела не бросали — укладывали на скрипучие ступеньки бережно и аккуратно.
Поднялись на площадку второго этажа. Отдышались. Огляделись.
Так… Заряженные арбалеты в оконных нишах. И еще запасные — со спущенными тетивами под каждым окном. Четыре ниши — восемь арбалетов. Наверное, во время боя тут должен стоять дым коромыслом. Одни стреляют, другие заряжают…
А из узких бойниц видно далеко. Причем на все четыре стороны света. Да, хороший обзор. А выше, должно быть, — еще лучше.
Бурцев, подумав, взял заряженный арбалет. Еще один протянул Джеймсу. Брави принял метательное оружие без возражений. Самострелы были большими и тяжелыми дальнобойными машинами. И жутко неудобными. Но сейчас лучше с ними. Там, на самой верхотуре, где дежурят эсэсовцы с пулеметом, ножа и меча может оказаться недостаточно.