Грохот, звон в ушах и за ушами, и вне ушей. Гу-у-ул…
Колокольня содрогнулась — вся, от основания до звонницы. Впрочем, как раз от звонницы-то практически ничего и не осталось. Снесло, на фиг, звонницу. Полетела вниз сбитая остроконечная кровля. Ухнул следом гудящий колокол, разнеся попутно к едрене фене и ограждения верхней площадки, и прожектор. Упал, раскололся, разлетелся осколками между трупов, металла и пламени.
Оборвался провод, соединявший колокольню с Проходом Шайтана.
Повалились, посыпались балки.
Бурцев едва успел поднырнуть под пулеметную треногу. Тем и спасся. А вот «МG-42» — хана. Тяжеленная перекладина, к которой крепился колокол, рухнула на ствол. Смяла, искорежила…
И снова громыхнуло. На этот раз внизу — под ногами, на втором этаже. Башню тряхнуло второй раз. Бурцева подбросило. Приложило мордой о доски.
И еще раз бабахнуло.
Колокольня дернулась, накренилась, скособочилась вся, обращаясь в Пизанскую башню на иерусалимский манер.
Кто-то упорно долбал по трехэтажной постройке фугасками среднего калибра, стремясь переломить и повалить ее… Хорошо хоть, все горшки с «греческим огнем» уже сброшены вниз. Иначе — побились бы, расплескались, и пылать бы сейчас колокольне адским пламенем.
Бурцев осторожно выглянул через снесенное ограждение. Ага, вот оно что! Между Скорнячной и Испанской улицами стоит приземистый тягач с пушечкой в кузове… А ствол орудия смотрит на Сен-Мари-де-Латен.
По разбитой, рассыпающейся под ногами лестнице Бурцев сверзился на второй этаж. Ох, и скверно же тут! В каменной кладке, возле окошка-бойницы — две дырищи. Бойцов Бейбарса разорвало в клочья. Куски мяса, присыпанные каменным крошевом, да кишки по стенам. А вот Хабибулле повезло: «огнеметчик» успел слинять до артобстрела.
— Каид! Сюда!
Во-о-он он! Кричит, машет рукой. Сарацин укрылся за церковью Святой Марии Латинской. Рядом возится со своей деревянной пушчонкой Мункыз. Алхимик устанавливает орудие на рогатую подпорку. Хабибулла — помогает. Модфаа, в ствольном канале которой уже торчит стрела, сейчас здорово смахивала на гарпун. Возле «гарпуна» тлеет подпаленный трут.
«Наверное, селитрой-барудом пропитан, вот и не гаснет», — мелькнула мысль.
— Василий-Вацлав! Скорее! Беги!
Собственно, Бурцев не имел ничего против.
Очередной снаряд ударил в колокольню, когда он выскакивал на церковный двор. Сверху посыпало битым камнем. И колокольня переломилась-таки надвое. Повалилась… К счастью, в противоположную сторону.
Бурцев добежал до сарацинского артиллерийского расчета.
— Мункыз, шайтанова повозка цела?
— А что с ней сделается? Стоит себе под охраной где ты ее и поставил, каид. Громы и молнии Хранителей туда не залетают.
— Но ты-то сам почему здесь? И какого шайтана притащил сюда свою долбанную модфаа?
— «Выдолбленную», — невозмутимо поправил Мункыз. — Я прикрою, если немцы полезут оттуда.
Старик кивнул на пролом, оставленный «Рысью».
— Один, что ли, прикроешь?
— Почему один? Хабибулла рядом. Он только что чудом спасся из колокольни. Не зря, видать, нарекли его Любимцем Аллаха. И ты тоже здесь, Василий-Вацлав, по милости Всевышнего. А там вон, видишь, Франсуа стоит. Он обет дал, что умрет, но не подпустит к церкви аль-Кумамы ни одного немца. Так что вовсе не один я.
Неподалеку, обратив взор к ротонде, увенчанной крестом, действительно, сосредоточенно молился рыцарь несуществующего уже ордена Иоанна Иерусалимского. Поверх кольчуги — красная накидка с белым госпитальерским крестом. На голове — открытый яйцеобразный шлем со стрелкой-наносником. На боку — тяжелый рыцарский меч. Щита — нет. На щит в этой битве надежды мало. Подле Франсуа стоял на привязи трофейный конь. Крупный гнедой жеребец из тевтонских конюшен. Конь нервно косил глазом.
— Где твои люди, Мункыз?
— Я приказал им укрыться в храмах и подземелье. Чего зря головы подставлять под гром шайтана?
Снова где-то разорвался снаряд. Да не где-то: в куполе Церкви Гроба Господня, прямо под крестом, зияла здоровенная дымящаяся пробоина. Кажется, немцы намеревались смести всю высотку, захваченную противником. Святыни и памятники архитектуры в расчет не принимались.
Франсуа перестал молиться. Вскочил, взвыл, потрясая мечом. Переход от благочестивой беседы с Господом к ярости берсеркера был стремительным и впечатляющим.
Просвистела и шлепнулась под Сен-Мари-де-Латен мина. Визг осколков заставил Бурцева и обоих сарацинских пушкарей пригнуться. Франсуа даже не склонил головы. Рыцарю, правда, повезло. Его коню — нет. Рослый тевтонский жеребец рухнул как подкошенный. Еще один пронзительный полувой-полусвист. Еще один взрыв. Мля! Вот только минометного обстрела им сейчас не хватало. Надо было что-то делать. И с артиллерийской установкой, что безнаказанно лупит прямой наводкой. И с минометчиками.
Бурцев выглянул из-за укрытия.
— Вай! — встрепенулся Мункыз. — Куда ты, Василий-Вацлав?!
— Пострелять охота, — буркнул он. — По колдунам немецким.
— Так вместе и постреляем. Из мадфаа, — Мункыз хлопнул по деревянному «гарпуну».
— Извини, отец, но сейчас мне нужна другая… м-м-м… модфаа…
Короткими перебежками Бурцев рванул к пролому в стене. Подбежал к «Пантере» с разбитой кормой. Корма — фиг с ней! Лишь бы все остальное было целым. Он перепрыгнул через мертвых танкистов, вскочил на броню, прыгнул в распахнутый люк. Захлопнул за собой, задраил: незваные гости сейчас ни к чему.
Ну что, пришло время вспомнить Торон-де-Шевалье! Так… Знакомое боевое отделение. Знакомая пушка. Знакомые снаряды в боеукладке. Он зарядил бронебойным. Вручную развернул башню. Прильнул к телескопическому прицелу. Вон она, родимая! Орудие на вездеходе продолжало обстрел. Бурцев ответил.
По вражеской пушке попал со второго выстрела. Свалил, сбил с гусеничной платформы. Третий снаряд всадил в тягач. Добавил для верности еще один.
Потом засек позицию минометчиков: ребята засели у Ворот Печали Храмовой Горы. Их Бурцев опечалил парочкой фугасно-осколочных. И еще парочкой. Миномет умолк. Ворота слетели с петель. Очень хорошо! Доступ в цитадель цайткоманды со стороны города теперь открыт. Жаль, не достать отсюда внешнюю стену Иерусалима: обзор закрывают тесные улочки. Эх, будь «Пантера» на ходу… Вот на какой машине штурмовать бы Иосафатские ворота!
Бум! — вдруг грохнуло по броне.
Ху-у-ум! — отозвалось в ушах. Бурцев вздрогнул, зажмурился.
Попали? Подбили? Конец?
Да нет, вроде, жив пока.
Бум! Ху-у-ум! Вот снова… И снова жив! Чудо, явленное под сенью храма Гроба Господня и церковью Святой Марии…
Бум! Бум! Бум! У-у-у-у-ум!
В голове гудело, как там — на звоннице под колоколом, в который угодил снаряд. Знать бы хоть чем бьют-то… Бронебойным? Подкалиберным? Кумулятивным?
Дырок в броне видно не было. И расплавленный металл не брызгал, выжигая танковые потроха. Осколочными его, что ли фашики охаживают? Зачем?
Бурцев прильнул к перископам кругового обзора. Осмотрелся. Выматерился.
Новгородский богатырь Гаврила Алексич — без ведрообразного шлема стоял на развороченной корме «Пантеры» и громыхал булавушкой о танковую башню.