С лихим гиканьем и завыванием, от которого стыла кровь, в пролом ворвались мамлюки и хорезмийцы. Вот уж поистине дикая дивизия! Конники — то ли обкуренные травкой, то ли опьяненные успехом — в два потока объезжали горящий остов броневика и с ходу вступали в бой. Лезли на пули и стрелы. Топтали, рубили, кололи замешкавшегося врага, и, разливаясь по улицам Иерусалима, подобно живому наводнению, захлестывали город.
Сотня Бейбарса оказалась в первых рядах. Правда, от сотни той оставалась сейчас едва ли полусотня. Но злые все, как шайтаны. В пылу схватки этот передовой отряд едва не искрошил в капусту дружину Бурцева, так и не снявшую орденских доспехов. К счастью, Бейбарс вовремя успел скинуть топхельм. А скинув, — обложил нападавших забористой арабской бранью. Горячие восточные парни быстро признали эмира.
— Бейбарс, принимай командование над джигитами, — посоветовал Бурцев. — Проследи, чтоб резню среди горожан не учиняли.
Упрашивать не пришлось. Кыпчак с тевтонским крестом на груди вскочил на лошадь.
— Клянусь Аллахом, ты хороший каид, Василий-Вацлав! — уже с седла прокричал Бейбарс. — Я готов простить тебе даже татарскую кровь в твоих жилах…
Ох, спасибо, облагодетельствовал! — … ибо ты не предатель. Признаю, я ошибался на твой счет, каид.
Бурцев хмыкнул: что ж, лучше поздно, чем никогда.
Бейбарсовы головорезы ускакали. А в заваленный трупами пролом неторопливо въезжал старший эмир Айтегин аль-Бундуктар, мудрый наиб великого султана ал-Малика ас-Салиха Наджм-ад-дина Аййуба. Айтегин снова восседал на статном жеребце белоснежной масти. Самоуверенный и довольный, хотя до полной победы было еще как до… м-да… до Берлина.
За наибом вели — ба, знакомые все морды! — глухого верблюда с плетеным каркасом на горбу. И с пулеметом. Место стрелка, впрочем, пустовало. Следом вышагивал еще один дромадер. На этом тоже покачивалась платформа-станина. Но уже с аркабалистой — с той самой, из которой их обстреляли под Яффой. И тот же самый сарацин, замотанный в тряпки с ног до головы, зорко посматривал по сторонам. Рука — на спусковом механизме: толстая тугая тетива, сплетенная из воловьих жил, сорвется при малейшей опасности. А в желобке арбалетного ложа — убойный свинцовый шарик. Бондок, орех, как его здесь называют.
Айтегина оберегали также с полсотни тяжеловооруженных конных телохранителей и столько же лучников. А в свите наиба на молодом жеребце ехала…
— Ядвига! — радостно взревел пан Освальд. — Я-дви-га!
Полячка — разгоряченная и краснощекая — услышала, увидела, замахала ручкой, поворотила коня. Девушке не препятствовали. Теперь нужда в заложнице отпала.
Подъехала Ядвига как какая-нибудь фотомодель на съемках рекламы. Величественная, прекрасная, соблазнительная и кокетливая.
— Нет, какова, а?! — гордо пробасил добжинец. — Амазонка, а?!
А Бурцеву было грустно. И было тошно. Чего веселиться-то, если смотришь на Ядвигу, а видишь… В общем, одна Агделайда Краковская в мыслях!
Он глянул вверх. Луна-то уже высоко! Слишком высоко. Полная луна…
— Здравствуй, Василий-Вацлав! — улыбнулся Айтегин. — Я рад, что, по милости Аллаха, наш замысел удался, и не меньше радости доставляет мне то, что я вижу тебя в полном здравии.
— Я тоже. Рад. Но давай поговорим об этом позже, наиб. Сейчас мне нужен конь. И, желательно, порезвее.
— Дайте коня каиду, — распорядился старший эмир.
Один из телохранителей-лучников проворно спрыгнул со скакуна и, почтительно поклонившись, протянул повод.
— Все, кто со мной — за мной! — крикнул Бурцев.
Поправил меч на перевязи, перекинул через плечо ремень «шмайсера». Вскочил в седло, стеганул легконогого арабского жеребца. Кто сочтет нужным — догонит.
В цитадель цайткоманды он ворвался вслед за воинами Бейбарса. Через снесенные Ворота Печали влетел. Где-то здесь, за этими воротами, таилась «гроссе магиш атоммине». И здесь же пролегал путь к Аделаиде…
Возле минометной позицией, расстрелянной давеча из орудия «Пантеры», Бурцева нагнала верная дружина. Все тут! Даже Освальд с Ядвигой. Да и куда добжинец отпустит теперь свою зазнобу? И Джеймс — вон он, боится потерять Бурцева из виду, скачет, потрясая длинным тевтонским копьем. Ох, и странно же было видеть тайного убийцу-брави с трехметровым дрыном в руках вместо изящного ножа-кольтэлло. И Хабибулла, именем Аллаха поклявшийся всюду следовать за «каидом», мчится рядом на рослом рыцарским жеребце. А Сыма Цзян где? Оба-на! Китаец оказался хитрее всех — сидит на горбу верблюда. На дромадере с пулеметом! Айтегин, видать, позволил. Ну, что ж, теперьповоюем!
Следом тянулись ополченцы Мункыза. Так и должно быть: это их город, и им надлежало закончить эту битву. Седовласый лекарь-алхимик скачет в первых рядах. Кричит: «Аллах Акбар!». Машет трофейным рыцарским мечом. Крепкий старик!
Бойцы Мункыза свернули влево, за Бейбарсовыми конниками. Отправились к Храмовой Горе — зачищать Купол Скалы и мечеть Эль Акса.
— Бурангул, дядька Адам езжайте с ними! — приказал Бурцев. — Если найдете Аделаиду, колдовскую башню или гроб Хранителей — мигом ко мне! Остальные — вперед. Прочешем здесь все!
Сопротивления они почти не встречали. Остатки цайткоманды уже не рвались в бой. Эсэсовцы отступали по Проходу Шайтана к Яффским воротам. Фашисты уходили из города. Лишь изредка тявкали «шмайсеры» группы прикрытия.
Бурцев дал очередь на скаку. Одну, вторую — больше не успел. Шальной пулей повалило коня. Падение из седла, да прямо в немецкий окоп, оказавшийся на пути, оказалось болезненным. Бурцев ударился плечом, приложился о бруствер шлемом-ведром. Скользнул вниз. Пока пытался вылезти — эсэсовцев разогнали. И кто! Сыма Цзян с «MG-42».
Глухой верблюд рысил неторопливо и флегматично. Бывший советник Кхайду-хана, засев на горбу, поливал огнем пространство перед собой. Китаец на арабском дромадере, да с немецким пулеметом… Страшное дело, в общем!
Патронов Сема не жалел. А попал ли, нет — не важно. Шороху навел, страху нагнал — и ладно. Группа прикрытия уносила ноги. Но…
Но нежданно-негаданно возникла новая помеха. Взревели двигатели, завертелись винты… Ах, так вот почему отошли фашики! Нет, они вовсе не бежали от верблюда Сыма Цзяна. Просто уступали дорогу. Освобождали взлетно-посадочную полосу!
Бурцев выругался. Слонов-то мы и не приметили…
Два «Мессершмитта» медленно выруливали из открытого ангара. Да уж, медленно… Это пока они казались медлительными и уязвимыми, но если птахи цайткомандовских люфтваффе поднимутся в воздух — беды не миновать. Штурмовое звено в небе над Иерусалимом способно переломить ход сражения.
Первый — ведущий — «Мессер» уже вышел на исходную. Остановился. Протянул куда-то аж до башни Давида очередями из обоих пулеметов. Шугает своих и чужих, расчищает путь…
Бурцев машинально поднял «шмайсер». Взял самолет на мушку. Щелк-щелк… А пусто в магазине. Блин! Пора бы научиться считать патроны!
«Шмайсер» полетел в сторону.
— Сыма Цзян!
— Моя здеся! Моя тута! — завертел головой китаец на дромадере. — Твоя где, Васлав? Моя твоя никака не вижуся!
Бурцев выбрался, наконец, из окопа.
— Вниз глянь! Патроны остались?
— Патарона?
— Невидимые стрелы есть еще?
— Не-е-е. Моя ихняя вся пострелялась, Васлав. Вся-вся-вся! — виновато заулыбался Сыма Цзян.
Ясно… Тоже пустой, значит. Даже Бейбарса с пращей и «железными яйцами» нет поблизости. Даже Бурангула и дядьки Адама с луками.
Ну, что тут поделаешь?!
— Копье мне! — рявкнул Бурцев. — Коня мне!
Копье дал Джеймс. Трофейное, рыцарское. Тяжеленное.
Коня дал Хабибулла. Трофейного, рыцарского. Здоровенного.
— Освальд! Гаврила! Дмитрий! Збыслав! Та крылатая тварь, что сзади — ваша. Что хотите делайте, но не дайте ей взлететь!
Еще одна очередь «Мессершмитта» по взлетно-посадочной полосе.
— Только вперед не суйтесь, если жить охота, — посоветовал Бурцев. — Видали, как плюются, гадины?!
— Не учи ты нас с драконами воевать, Василь! — сварливо пробурчал Дмитрий. — Ученые ужо…
Бурцев «ужо» не слышал. Он вонзил шпоры в конские бока. В ушах засвистел ветер.
Ведущий «Мессер» прекратил стрельбу. «Мессер» сдвинулся с места. А тевтонский конь мчал наперерез. Тевтонское копье целило в самолет.
Штурмовик брал разгон. Но и Бурцев уже гнал во весь опор.
Коняга, что галопировала под ним, ко многому привык. Опыт совместного патрулирования улиц с мотоциклами, броневиками и танками сослужил хорошую службу и на взлетно-посадочной полосе. Животное не пугалось, не шарахалось в сторону от рева двигателя и шума винтов. Животное повиновалось воле всадника, а не своим животным инстинктам. Конь послушно несся вперед.
«Мессершмитт» увеличил скорость. Заметил ли пилот приближавшуюся опасность? Не заметил? Не важно. Уже не важно. Счет шел не на секунды даже — на доли секунды. Если самолет проскочит, если уйдет от столкновения, если взлетит…
Стук копыт. Тяжелое дыхание тяжелого коня. Крик, непроизвольно рвущийся из глотки, из-под шлема…
Бурцев все же настиг его. В последний момент, когда передние колеса «Мессера» уже отрывались от земли, траектории двух движущихся объектов пересеклись. Вскользь, самую малость, но и этого было достаточно.
Бурцев привстал на стременах, подался вперед. Увесистый наконечник на длинном древке достал… Дос-тал!
Страшенный удар всей силой, всей массой, всей дурью разогнавшегося коня и всадника, удар, что вышибает из седла любого противника, пришелся в хвост «Мессершмитту». Острие копья засело в искореженном руле, заклинило, застопорило подвижную плоскость… Древко переломилось. Бурцева сдернуло с коня, бросило (в который раз уже?!) на землю.
А самолет пронесся мимо. Дальше. Самолет поднялся в воздух. Метра на полтора — не больше. Поднялся для того лишь, чтоб поврежденный хвостовой руль вышвырнул машину прочь с взлетно-посадочной полосы. «Мессер» вильнула влево — к складам. Вломился в дощатую стену.
Взрыв — и из противоположной стены вылетели, снося пулеметную вышку и проволочные заграждения, обломки штурмовика. Облако дыма и гари взметнулось к звездно-лунному небу, до которого не суждено было добраться «мессершмитту».