Дружинники ждали, выглядывая из-за камней. Ждали и мамлюки. В этом тягостном молчаливом ожидании Бурцев шагнул к мото-тягачу с атомным прицепом. Нужно было рискнуть. Пока пауза. Пока Бейбарс соображает, как бы и гроб Хранителей отбить, и немецкого колдуна не лишиться.

Приподняв подол длинной кольчуги, Бурцев взгромоздился на сиденье водителя. М-да, тот еще тарантас! Мощный полугусеничный мотоцикл-транспортер — мечта любого байкера. Все простенько и сердито, незатейливо и функционально. Двигатель запускается электростартером. Имеется и заводная рукоять. Под рукой — рычаг привода коробки передач. Три передних передачи. Одна — заднего хода. Рядом — рычаг переключения демультипликатора. Педаль тормоза — у правой ноги. Тормоз стоит на фиксаторе. Бурцев снял педаль с защелки. Теперь можно ехать.

«Кеттенкрафтрад» плюнулся вонючим выхлопом, раскатисто затарахтел, пугнув коней и воинов Бейбарса. Дернулся, тронулся, заскрипел гусеницами, сдвинул с места прицеп, пополз натужно, потащил «гроссе магиш атоммине»…

Бурцев рулил… Наверное, выглядел он сейчас весьма колоритно. Круче, чем в кабине «Опеля». Да чего там — по-дурацки выглядел. Рыцарь при полном доспехе, в шлеме-ведре, в белой накидке с черным тевтонским крестом, восседает на тарахтящей полугусеничной мото-тачке, позвякивает железом и газует, газует…

Мамлюки загалдели, заволновались. Бурцев старался не обращать внимания на крики. Главное — вогнать незнакомую машину с тяжелым прицепом между глыбами платц-башни.

А для начала — развернуться. Это можно сделать либо плавно, при помощи руля — либо резко — раскручивая «Кеттенкрафтрад» на приторможенной гусенице. Бурцев предпочел не рисковать и обойтись без резких движений. Прицеп все-таки на крюке. И вес у прицепа приличный. Движок едва-едва справляется с нагрузкой. Не хватало еще застрять на полпути.

Он пошел на разворот по широкой дуге — все сильнее налегая на руль. Протарахтел «круг почета». Проехал мимо мамлюков, живой пробкой толпившихся в воротах. Оценил: через такую преграду, ощетинившуюся копьями и саблями, не проломиться. Ни на коне, ни на мотоцикле. Бурцев виделруки, потрясающие оружием. Видел горящие бессильной яростью глаза.

Но — пронесло… Сарацины еще не понимали, что он задумал, аДжеймс по-прежнему держал кольтэлло под подбородком перепуганного пленника. И, наверное, весьма красноречиво держал. Ни копье, ни стрела, ни сабля не ударили рыцаря-мотоциклиста. Бейбарс выжидал, искренне полагая, что деться дружине Бурцева некуда. Ни с гробом Хранителей, ни без гроба. Правда, следил при этом эмир за «атоммине» очень и очень ревниво. По роже видать: в любой момент готов отдать приказ к нападению.

Бурцев благополучно вогнал тягач с прицепом в магический круг мегалита. Заглушил двигатель. Соскочил на землю. Подошел к медиуму. Тот под ножом Джеймса совсем одурел от страха.

— Рудольф, как попасть в хронобункер?

— Произнести заклинание перехода, — прохрипел эсэсовский эзотерик. — Но сначала нужно высвободить силу некротического поля…

— Ну, так валяй, твою мать, высвобождай, пока сам не стал частью этого поля!

— Но… — немец испуганно захлопал глазами.

— Что «но»?!

Немец медлил. Мамлюки волновались.

— В чем дело, Рудольф?!

— Атоммине… — жалобно простонал медиум. Он в ужасе косился на прицеп мото-тягача. — Ее нельзя в хронобункер. Никак нельзя. Она должна быть здесь… Я должен активировать… должен оставить…

— А я вот тебя сейчас так активирую… — Бурцев терял терпение. — Работай, давай, умник!

Медиум, однако, упрямился. Дрожал как банный лист и лепетал что-то о страшных карах, которые ждут его по возвращении.

Мамлюки, заподозрив неладное, вновь начали наступать. Осторожно пока, медленно. Бейбарс — впереди, на лихом коне. Как и подобает полководцу. Сидит в седле, тянет шею, старается рассмотреть, чем там занимаются бывшие союзники.

— Действуй, гад! — прошипел Бурцев. — Не видишь — сарацины лезут!

Пощечина не помогла. Зуботычина — тоже. Медиум упрямо мотал головой, рискуя перерезать горло о кольтэлло. Страх, порождающий безумие, был в его глазах. Похоже, этот тип боялся гнева эсэсовского начальства больше, чем смерти. Наверное, есть, чего бояться. Или зомбировали его коллеги-эзотерики? Дали какую-нибудь магическо-гипнотическую установку: мол, не выполнив в точности задания, не возвращайся. А что, могло быть и так, очень даже могло…

— Атоммине должна остаться! — твердил пленник. — Должна остаться, должна, должна, должна…

— Эй, каид! — окликнул Бейбарс. — Отпусти немца! Немедленно! Не принуждай его открывать секрет гроба!

Эмир понял их препирательства по-своему. Решил, что у пленника выпытывают тайну чудо-оружия?

— И сам отойди от сундука Хранителей! Иначе убью! Всех убью!

Так… Бейбарс забеспокоился не на шутку. Опасается, что заветное могущество немецких колдунов перехватят и уведут прямо из-под носа. Правильно, в общем-то, опасается… Оставлять мамлюкам атомный заряд Бурцев не собирался. Немца отпускать — тоже.

И эмир принял решение. Из серии «Так не доставайся ж ты никому!»

Гортанный приказ — и в каменный круг платц-башни влетела первая стрела. Джеймс выругался сквозь зубы: стрела засела в груди медиума. Пленник дернулся, обмяк.

А потом…

— Ложись, — успел крикнуть Бурцев.

И стрелы посыпались градом.

Они укрылись за «Кеттенкрафрадом» с прицепом. Спрятались за «атоммине», как прятались когда-то за береговым камнем в скалах под Яффой. Только теперь призывы Хабибуллы уже не помогут. И на помощь эсэсовского медиума рассчитывать не приходится: Рудольф Курц испускал дух. В общем, нужно выкручиваться самостоятельно. Как?!

Бурцев выматерился. Что он супермен какой-то, чтобы… Стоп! Супермен — не супермен, но шлюссель-менш, а это тоже дорогого стоит. Что там говорил отец Бенедикт о возможностях человека-ключа?

Мамлюки прекратили обстрел и заглядывали меж камней. Все-таки Бейбарс хотел взять бывших союзников живьем. Чтоб смерть была мучительней?

— Сыма Цзян! — заорал Бурцев. — Говори заклинание!

— Какая заклинания, Васлав? — не понял китаец.

— Заклинание перехода!

Мудрец вылупил узкие глазенки.

— Твоя хочется…

— «Моя хочется» в логово немецких колдунов, Сема! «Моя хочется» туда, куда немцы упрятали Аделаидку.

— Но кака? — удивлялся китаец. — У наша нет колдовской башня. Нужен малый башня, который…

— Я! Я буду вместо башни!

Шлюссель-менш может перенести себя и других, куда пожелает. Так утверждал отец Бенедикт. Но это еще не все! Человек-ключ может нащупать во времени и пространстве себеподобного, если связан с ним на ментальном уровне. Бурцев и Аделаида были «шлюсселями». И связь между ними имелась. И еще какая связь! Теперь оставалось только проверить, насколько откровенен был венецианский монах-штандартенфюрер. Оставалось представить милый сердцу образ и озвучить древнюю магическую формулу.

— Сема! Заклинание!

Кажется, до мудреца, наконец, дошло. Сыма Цзян забубнил, загнусавил под нос.

Бурцев прикрыл глаза, сосредоточился.

Ментальный контакт состоялся. Была тьма. Полная. Непроглядная. Кромешная. И кап-кап-кап — гнетущий звук незримой капели, эхом отдающийся в ушах. И в ней, в этой тьме, в этой капели — Аделаидка. Одинокая. Озябшая. Измученная. Напуганная. Привязаная. Прикованая… Бурцев застонал.

Мамлюки завопили.

Старик-китаец еще палил невнятной скороговоркой заклинание древних ариев, когда он открыл глаза.

Но все уже было ясно.

Сра-бо-та-ло!!!

Знакомое красноватое сияние сочилось из основания платц-башни, окутывая магическим багрянцем «Кеттенкрафтрад», прицеп с ядерным зарядом и людей, валяющихся под колесами и гусеницами.

Сарацины в ужасе отступали.

Бейбарс что-то кричал, брызжа слюной, но даже трофейный конь эмира уже не слушался шпор и повода. Этот тевтонский жеребец привык ко многому. И к стрельбе привык и к взрывам. Но такого видеть коняге еще не доводилось.

Багровое сияние делалось ярче, гуще. Разбуженная магия жадно пожирала пространство, чтобы открыть путь во времени. За каменным кругом платц-башни испуганные голоса поминали Аллаха и шайтана. Фигуры людей за пределами сияющего кокона становились расплывчатыми, размытыми.

А после все исчезло в ослепительной вспышке. Словно на расстоянии вытянутой руки кто-то врубил мощный прожектор с фильтром цвета крови. Даже сквозь опущенные веки по глазам больно резануло ярко-красным.

Потом все прошло. Потом глаза можно было открывать.