Между ними по-прежнему лежали меч и кинжал, но на обманчиво близкое оружие ни Бурцев, ни фон Берберг сейчас не смотрели. Одно движение к отточенной стали, один, даже мимолетный взгляд, брошенный на нее, даст врагу шанс. А получить по тыкве тяжелой латной перчаткой не хотелось никому. Противники уже достаточно хорошо прочувствовали силу друг друга.

Смотреть — только глаза в глаза. Периферийное зрение фиксирует малейшее движение рук и ног. Слух сконцентрирован лишь на хриплом дыхании врага. Вопли герольда — побоку. Спешащие со стороны трибун кнехты-копейщики — тоже. Фон Берберг стоял в стойке боксера. Немного неуклюжей, но, в общем-то, настолько идеальной, насколько это позволяли громоздкие доспехи. Правда, руки подняты выше, чем следовало бы. Хотя кто знает, как следует держать руки в ристалищном поединке. На ринге такой файтер, конечно, продержался бы лишь до первого приличного удара в печень. Но здесь — не ринг. И печень надежно защищена броней. А вот на башке шлема нет. Так что, пожалуй, все правильно. Бурцев тоже чуть приподнял руки. Ну что, Фридрих, гонг и следующий раунд?

Фон Берберг боксировал неплохо. Оцарапал стальной перчаткой ухо и скулу. Слава богу — задел скользящими ударами. Но при этом сам неосмотрительно открылся. Подставил при замахе разодранную шпорой щеку. И Бурцев решил не церемониться.

Резкий сильный тычок… Он дотянулся. Немец взревел. Машинально прикрыл лицо руками. Развел локти. И вот туда-то… Апперкот в перчатке-кастете — это вам не хухры-мухры! Мозги ведь — они не приклепаны изнутри к черепушке намертво. Плавают мозги-то в плотном киселе. И от такого удара взболтнулись капитально. Шмякнулись о черепную коробку. Взбаломутились потревоженным студнем.

Оглушенный противник грохнулся наземь. И не встал. Наверное, бравый вестфалец даже не успел пожалеть о том, что так поспешно снял свое ведро с рогами.

Кстати о рогах…

Бурцев огляделся. Сначала — самое главное. Он сорвал со шлема ленту Аделаида, сжал трофей в кулаке. А теперь что? Бой-то вроде бы у них с фон Бербергом велся насмерть. А меч и кинжал поверженного врага — вот они: бери — не хочу. Бери и добивай… Блин, по-дурацки как-то все выходит. Не резать же, в самом деле, нокаутированного мерзавца.

Он промедлил. И подоспели «рефери». Копья кнехтов оттеснили Бурцева от места схватки. Возмущенный старший герольд брызгал слюной и что-то орал ему прямо в лицо. Пыхтела недовольная толпа. Препирались на трибунах друг с другом тевтонский и ливонский ландмейстеры. Хлопал глазами, отвесив челюсть до пупа, такой, как казалось до сих пор, невозмутимый Вильгельм Моденский. А Аделаида? Королева турнира демонстративно отвернулась от мужа.

Все? Сиюминутный порыв чувств угас? Стих надрывный крик княжны, и Васька Бурцев снова в опале. А он-то думал, он-то рассчитывал… Нет, милая супруга вернулась к нему ненадолго.

Бурцев усмехнулся. Все, короче, с вами со всеми ясно, дамы и господа… Не по правилам одержанная победа, так? Драка благородных воинов на кулачках посреди ристалища противоречит кодексу рыцарской чести. С мечом и кинжалом на безоружного — не противоречит, а в морду обидчику, значит, противоречит? Он еще раз взглянул на стройную спинку княжны. Воротите нос, ваше высочество? Ну-ну…

Да идите вы все. Он тоже отвернулся от лож знати. Коня вот только жаль. Хороший был конь, хоть и тевтонский. И меч… как без меча-то теперь? Но разве как победителю ему не полагается имущество побежденного?

Бурцев шагнул к жеребцу фон Берберга.

Сразу три кнехта уперли ему в грудь свои копья. Не тупыми древками — боевыми наконечниками.

— Найн! — выхаркнул новую порцию слюны старший герольд.

Так, выходит, поединок не засчитан?

— Взять его! — приказал по-немецки Дитрих фон Грюнинген. — Сорвать рыцарские шпоры.

Еще два копейных наконечника уткнулись в спину. И что теперь? Драться? Раскидать кнехтов? Сломать шею герольду? Набить морды магистрам-ландмейстерам? Погибнуть с честью в неравном бою? А толку-то, если Аделаида по-прежнему стоит, отвернувшись. Словно стыдится своей недавней слабости, крика своего, спасшего ему жизнь, стыдится… Стоит дочь Лешко Белого неприступная вся такая, холодная. Снежная, блин, королева!

— Пусть уходит!

Нежданно-негаданно за него все же вступились. Герман фон Балке! Тевтон ухмылялся, глядя на поверженного фаворита своего соперника из Ливонии, и милостиво кивал победителю. Бурцев тоже невесело усмехнулся. Кажется, он поневоле доставил радость этому орденскому бонзе.

— Не отпускать его! — взъярился фон Грюнинген.

— Ступай с миром, тайный рыцарь, — повысил голос фон Балке.

Кнехты смешались, заколебались. Это были кульмские вояки, подчиняющиеся местному комтуру, а тот в свою очередь выполнял приказы ландмейстера Германа фон Балке. Но и ливонец уж больно грозно сверкал очами. Старший герольд в растерянности взглянул на папского легата.

— Приведите в чувство рыцаря из Вестфалии, — хмуро распорядился епископ Вильгельм, — и побыстрее.

Кажется, другой поединщик посланца Рима не интересовал вовсе. Копейщики отошли. Бурцев пешком направился к поваленной ограде. Народ за оградой недовольно бухтел. Ох, расступись, люди, хуже ведь будет.

Люди расступились.