Бурцев был озадачен не на шутку. Долго думал, как бы этак поделикатнее сформулировать следующий вопрос. Так и не придумал. А хотелось бы определенности в подобных вещах… В конце концов, он махнул рукой на приличия, спросил прямо, в лоб:

— Но ведь если ты, Вольфганг, нам никак и ничем не воспрепятствуешь, то в итоге не ты, а я затащу красавицу Ядвигу в свою постель.

— Не смей так грубо выражаться о моей даме сердца, Вацлав!

Левая рука немца уже лихорадочно шарила в поисках меча.

— Молчу-молчу. Прости, дружище, и успокойся. Я просто имел в виду…

— Я понял, что ты имел в виду. Но воистину странно звучат твои слова. Каждый рыцарь знает: суть служения даме сердца заключается не в тайной надежде обладать ею, а в чистой и непорочной любви, чуждой плотским утехам. Прекрасная дама может быть женой другого. Она может иметь десяток любовников или два десятка детей, но ее образ по-прежнему будет вдохновлять истинного рыцаря на величайшие подвиги.

Бр-р-р! Не одна Аделаида, выходит, рехнулась тут на почве рыцарских романов.

— Да, кстати, о подвигах! — благородный Вольфганг фон Барнхельм встрепенулся. Еще раз звучно икнул. Срыгнул. Затем без стеснения пустил газы. Ох, не впрок пошло бедолаге хваленое рейнское. Нельзя же вливать в себя столько, да на голодный желудок! А потом еще и вести возвышенные речи о большой и чистой любви.

— А что подвиги?

— Ты ведь, Вацлав, до сих пор не рассказал, каким образом одержал славную победу над фон Бербергом. Ясь говорит, будто вы отказались от турнирного оружия мира. Выходит, ты бился с вестфальцем насмерть? И одолел его, несмотря на помощь демонов ада?! А как он принял смерть? От копья или меча? Конным или пешим? Достойно рыцаря или моля о пощаде?

— Вообще-то, насколько мне известно, фон Берберг выжил…

— О, как благородно с твоей стороны! Ну, рассказывай, рассказывай же!

Глаза Вольфгана горели. Рейнец устроился поудобнее на покрытой тряпками соломе, закутался в одеяло, прислонился спиной к высокому борту саней. Кажется, рыцарь приготовился слушать, как минимум, эпическую балладу о величайшем сражении всех времен и народов. Увы, Бурцеву порадовать собеседника было нечем. Он ответил просто и коротко:

— Я дал ему в морду.

Лицо фон Барнхельма вытянулось.

— Копьем? Мечом? Секирой? — с надеждой спросил он.

— Нет. Вот этим, — Бурцев сжал кулак в латной рукавице.

Вольфганг поморщился:

— Какая вульгарность! Вы что же, дрались, подобно трактирной швали, без оружия?

— Почему же, сначала бились на мечах. Ну, а потом… Так уж вышло, Вольфганг. Клинок у меня сломался.

Бурцев виновато развел руками.

— Жаль, — печально и разочарованно произнес германец. — Сразить противника ударом кулака — это совсем не романтично. Такую победу никогда не воспоют миннезингеры. Но с другой стороны… Возможно, Фридрих фон Берберг и не заслуживает чести пасть от рыцарского меча или копья.

Бурцев промолчал. Лично он предпочел бы, чтобы вестфалец в сегодняшней драке напоролся на остро заточенную сталь.

— А знаешь, что я сейчас подумал? — рейнец продолжал старательно морщить лоб. Язык мальчишки едва ворочался. — Наверняка, ведь переломить твой клинок фон Бербергу тоже помогли силы ада. Поверь, уж мне-то известно: боевые мечи так просто не ломаются. Да, между прочим… Негоже благородному рыцарю ходить без оружия. Возьми-ка вот меч Яся — дарю от чистого сердца. В знак признательности за твою победу над моим… над нашим общим врагом.

Щедрый подарок! И главное — своевременный! Отказываться Бурцев не стал — не дурак. Без меча сейчас ему разгуливать — действительно, последнее дело.

Клинок оруженосца Вольфганга лежал в неказистых деревянных ножнах. Меч оказался груб, прост, короток — гораздо короче тяжелых рыцарских тесаков — и совершенно не обременен украшениями. Но при этом совсем неплох: добротная сталь, хорошая заточка, великолепная балансировка…

— Ну, спасибо, Вольфганг! А Ясь-то твой не обидится?

— С чего ему обижаться? Меч этот я добыл в честном поединке с прусскими язычниками. А Яське отдал, чтоб на поясе носил для красоты и важности. Но сколько ни бился — научить его владеть клинком так и не смог. Ясь ведь сызмальства приучен к секире. Вон она — под санями лежит.

Рыцарь небрежным кивком указал меж салазок. Оттуда — из вороха грязного тряпья — в самом деле, торчала толстая рукоять здоровенного боевого топора.

— В общем, без надобности нам нынче этот меч. И на торжище не выручишь за него много. Так что спокойно забирай клинок себе и владей им.

— Господин! Господин! Она идет!

Смешной нескладный Ясь с улыбкой до ушей вприпрыжку бежал к ним. Легок на помине!

— Кто идет? — нетрезвый рыцарь уставился на слугу мутным взором.

— Ваша дама сердца! Вы же сами посылали за ней. Я встретил прекрасную Ядвигу Кульмскую возле ристалища.

Вкрадчивым шепотом Ясь тут же быстренько добавил:

— Могу ли я теперь выпить кружечку из вашего бочонка?

— О! Ах! — Вольфганг поспешно сунул свою огромную кружку оруженосцу.

Тот трясущимися руками подхватил жбанчик и мгновенно припал к недопитому вину.

Фон Барнхельм попытался было подняться, но хмель коварного рейнского шибанул беднягу не хуже вестфальского копья. Не поддержи Бурцев влюбленного рыцаря, Вольфганг непременно рухнул бы в кучку конского навоза. К счастью, конфуза удалось избежать. Но лишь на время. На весьма непродолжительное время…

Знакомое хихиканье заставило его отпустить фон Барнхельма. Бурцев, напрочь забыв о рыцаре, удивленно поднял голову.

Хихиканье стихло. Молодая рыжеволосая девушка, стоявшая перед ним, растерянно ойкнула. Небедное платье с длинным — до носков туфель — подолом и узкими шнурованными по самые кисти рукавами выдавали знатную горожанку. С пояса девицы свисал туго набитый кошель. В руках барышня держала небольшую корзинку. И — хлоп-хлоп — все хлопала своими пышными ресницами.

— О несравненная! — только и смог вымолвить Вольфганг, сидя на конских «яблоках».

У Бурцева не достало сил и на это. В изумлении он глядел на Ядвигу Кульмскую. Та пялилась на него. Несколько секунд молчания. Узнавание, удивление, радость…

— Ва-цлав?! Ты?!

Пухленькие губки раздвинулись в улыбке. На щеках проступили очаровательные ямочки.

— А? О? — Вольфганг окончательно лишился дара речи. Рыцарь тупо пялился то на свою даму сердца, то на Бурцева. Ясь, пользуясь всеобщим замешательством, тихонько отступал с кружкой господина к бочонку рейнского.

— Ядвига?!

Да, не узнать эту жизнерадостную милую веселушку было невозможно. Именно она прислуживала Аделаиде, плененной Казимиром Куявским, в доме легницкого купца Ирвина. Именно с ней Бурцев едва не разделил ложе. Именно ее руки выпихнула его в окно, помогая сбежать от разъяренных казимировых слуг. Но как простая служанка из Легницы стала знатной дамой Ядвигой Кульмской?!

Пьяный Вольфганг настойчиво завозился внизу. Бурцев опомнился, рывком поставил рыцаря на ноги.

— Вы зна-а-акомы? — непослушным языком проговорил фон Барнхельм.

— Да… немного, — замявшись, ответил Бурцев. — Я в свое время тоже был пленен красотой твоей дамы сердца.

— О, да!

Стоять Вольфгангу было нелегко, и рыцарь бухнулся на одно колено. Заикаясь от смущения и рейнского, он попытался оправдаться:

— Ваш вид, прекрасная госпожа, любого свалит с ног. К тому же мои раны…

Ядвига даже не взглянула в его сторону. Пьяного бормотания влюбленного рыцаря она, похоже, не слышала вообще. В лукавых глазках девушки уже играли знакомые бесенята. Глазки смотрели на другого.