Как только Аделаиду вежливо, но настойчиво впихнули за полог шатра, от взгляда добжиньского рыцаря повеяло неприязненным холодком.

— Кто ты? Отвечай! — с Бурцевым рыцарь говорил не столь любезно, как с княжной.

Кто он? Представиться по форме? Имя, фамилия, должность, звание и… и год рождения? Так ведь этот Освальд юмора не оценит. Лучше уж придерживаться легенды, которую невольно сочинила польская княжна. Безопаснее будет.

— Вацлав, — ответил Бурцев. — Ополченец.

Жутко хотелось жрать, от ремней, накрученных Богданом, ныли руки.

— И чьего же ты войска ополченец, Вацлав? — рыцарь, казалось, не замечал страданий пленника и, явно, не намеревался ни угощать его, ни развязывать.

— Клеменса, — угрюмо соврал Бурцев, — Владислава Клеменса. Я послан чтобы…

— Кто твой сотник? — перебил Освальд.

— Сотник? — да откуда ж ему знать сотников Краковского ополчения!

— А десятник?

— Я шел в бой под прямым командованием Владислава Клеменса, — брякнул наудачу Бурцев.

— Вот как? — рыцарь скривился в усмешке. — Очень интересно…

Блин! Похоже, сморозил глупость. Допросы вести этот добжинец умел не хуже иного дознавателя.

— К моему отряду, да будет тебе известно примкнуло много народа. Разного народу, Вацлав.

Освальд поискал кого-то взглядом, громко окликнул человека со свежим шрамом на пол-лица и в добротной кольчуге двойного плетения:

— Янек!

Крутая кольчужка. Абы кто щеголять в такой не станет. Да и делалась сразу видно — на заказ, по размеру. Сидит, вон, как славно. Знатный, видать, пан этот Янек.

— Ты ведь знал тех, кто бился под личным началом краковского воеводы, Янек? — к человеку со шрамом рыцарь обращался почти как к равному.

— Да, я служил при воеводе и был знаком со всеми его дружинниками.

— Этот вот ополченец утверждает, что он тоже состоял в дружине Владислава Клеменса, — недобро хохотнул добжиньский рыцарь.

Янек нахмурился:

— В дружину воеводы никак не мог попасть ополченец. Я не знаю этого человека. В первый раз вижу.

Освальд кивком поблагодарил Янека и вновь повернулся к Василию:

— Итак, ты меня обманул, Вацлав. Больше делать этого тебе не советую. — рыцарь демонстративно положил ладонь на эфес меча. — Повторяю вопрос. Кто ты?

Бурцев вздохнул. Что он мог ответить?

— Случайный попутчик княжны.

— Попутчик? — пальцы рыцаря сжали рукоять меча, клинок наполовину вынырнул из ножен. С обнаженной стали брызнули солнечные зайчики. — Опять лжешь, Вацлав? В бою у трех сосен мой оруженосец видел, как ты надел на дочь Лешко Белого какие-то диковинные кандалы, бросил ее на лошадь и увез совсем не так, как положено возить княжну. Кому ты хотел отдать свою добычу, попутчик? Конраду? Казимиру? Тевтонам?

— Я лишь хотел уберечь княжну, — скрипнул зубами Бурцев.

— От кого?

— От татар, что охотились за ней. И от твоих разбойников тоже.

— Мы не разбойники! — лицо Освальд перекосилось от ярости. — Хоть и громим мазоветские, куявские, тевтонские и татарские отряды да обозы, но лиходеями нас называть не смей, Вацлав! Беженцев мы не трогаем, а воюем только с врагами Польши и их приспешниками.

Партизаны, значит. Впрочем, какая разница — погибать ли от рук атамана разбойничьей шайки или от меча благородного рыцаря-партизана. Смерть — она и в Африке смерть. И в Польше тринадцатого столетия тоже…

— А что касается татар, — продолжал Освальд, совладав с гневом, — так язычники в этот лес вообще не заходили. Их богопротивное Измайлово племя движется сейчас в сторону Вроцлава по княжескому такту. Это совсем в другой стороне.

— Но как же всадники в масках? — удивился Бурцев.

— В этих что ли? — рыцарь небрежно кивнул в сторону ближайшего навеса.

Там, в куче скарба, трофейного оружия и тюков с фуражом валялось несколько незамеченных ранее Бурцевым «тартарских» личин. Прямо на него уставилась прислоненная к треснувшему щиту маска с двумя тщательно намалеванными клыками. Знакомая маска.

— Под ней прятал лицо Якуб Одноухий — пояснил Освальд. — Правая рука Казимира Куявского, исполнявший со своей шайкой самые грязные поручения князя. Вот уж кто истинный лиходей и разбойник. Когда-то я лично отсек ему ухо. А вчера — голову. Такой головы не жаль. Хоть и польская она, но поганая.

— А маски? Зачем маски-то? — не мог взять в толк Бурцев.

— Да чтоб не узнали! Якубу и его людям нельзя было отбивать Агделайду для Казимира Куявского с открытыми лицами. Не добре это, когда поляки поляков же избивают и увозят польскую княжну силой. А ну как пойдут слухи? Если же станет известно, что на беженский обоз и кнехтов Агделайды напал татарский разъезд — так то совсем другое дело. Потому и искали княжну куявцы, нацепив демоновы личины и прикинувшись язычниками. Но такие личины, Вацлав, могут обмануть, смутить и напугать только того, кто ни разу не видел настоящих татар. А я их видел и не единожды вступал с ними в схватку. Хорошие они воины, но на демонов, вопреки молве, не похожи и масок таких не носят.

Бурцев кивнул. Он и сам сомневался, что всадники, охотившиеся за Аделаидой — настоящие татары. Но почему Освальд тоже начал поиски княжны? Откуда этому усатому добжинцу стало известно, что за важная птица залетела в здешние глухие леса?

— А как ты узнал о княжне, пан рыцарь? — напрямую спросил Бурцев.

— Было кому рассказать, Вацлав, — снова нехорошо усмехнулся Освальд. — И о знатной панночке, и о княжеском гербе на ее повозке — белом коронованном орле в красном поле. Не ты ведь один спасся из обоза, на который напал Якуб Одноухий.

Разве? Вроде бы «маски» беспощадно вырубали всех — от мала до велика.

— Есть у меня один свидетель, есть, — заверил Освальд. — Вон он, у огня сидит.

Возле костра, где жарилась кабанья туша мелькнула рыжая голова.

— Яцек! — позвал Освальд.