Янек в упор глядел на него в упор. И не только Янек. Теперь все партизаны, даже дядька Адам, не шибко жаловавший чужака, даже Збыслав, придерживавший в седле Освальда, ждали от него ответа.

Вот, значит, как? Выходит, именно он должен в безвыходной ситуации сказать решающее слово. Тоже, блин, лидера нашли. Хотя сам виноват. Не испугался татарского магического файербола — глиняной чушки, набитой порохом, вот и снискал славу героя. А геройский ореол он, знаете ли, жжется. И притом больно.

Угрюмые лица, глаза-буравчики… Да что они с ума посходили все разом?! Нежданно-негадано Бурцев обрел в этой лесной ватаге новый статус и право отдавать приказы. И никто не пытается это право оспорить. Даже предводитель краковских дружинников уступил ему первенство. Ну, спасибо, Янек, удружил.

Бурцев вздохнул. Все менялось слишком быстро. Не так, как он ожидал, не так как хотел. Не успев освоиться толком в Польше тринадцатого века, он уже перестал быть хозяином самому себе. Сначала Аделаида связала по рукам и ногам. Ну да, ладно, положим, заботу о беззащитной девчонке, он воспринял как должное. Но теперь-то не девчонка, а кучка порубанных окровавленных мужиков сверлит его взглядами. Он шел с ними в сражение под предводительством Освальда, искренне надеясь помочь княжне. И досражался… Аделаиде не помог, зато теперь его вынуждают вести жалкие ошметки партизанского отряда на верную смерть. Оно ему надо?! Он — пришелец из другого времени. Из другого мира, можно сказать. С другими правилами. С другими проблемами.

— Татары вот-вот будут здесь, — напомнил дядька Адам. Бородач настороженно всматривался в темень оврага. — Полная сотня. Там нам не пробиться и не уйти.

Ну, и плевать! На все плевать!

— Значит, мы не станем уходить, — хмуро объявил Бурцев. — Там — не будем. Если путь к отступлению отрезан, будем наступать.

Елки-палки! А ведь решение-то верное! Безумное, но единственно правильное в данной ситуации.

В глазах обступивших его воинов мелькнуло удивление. И облегчение. Еще бы! Появился тот, кто согласен взять на себя ответственность за их судьбу и отдать последний приказ. Мать их за ногу! За две ноги! За все три!

— Снова нападем на татарского князя? — Янек, вытаскивая меч из ножен, продемонстрировал готовность к бою.

— Нет, — Бурцев покосился на сотрясающиеся под ударами мантлеты. — Поступим по-другому. Все — по коням! И вдоль частокола — галопом к городским воротам! К тем, что открыли татары.

Партизаны непонимающе переглянулись.

— Уходя от сотни татарских всадников, ты хочешь сразиться со всем их воинством, вошедшим в Вроцлав? — спросил дядька Адам. Не осуждая, не восхищаясь. Он просто констатировал неутешительного факта: всем им придется умереть.

Да, может быть, и придется. Не исключено. Совсем даже не исключено. «Но раз уж вы, голубчики, делегировали мне командирские полномочия, — не без злорадства подумал Бурцев, — будьте любезны в точности исполнять мои указания».

Они и исполняли. Все до единого разворачивали лошадей в сторону распахнутых ворот. Зубы крепко сжаты. В глазах — готовность к смерти и понимание, что иного не дано. Каждому мечталось лишь подороже продать свою жизнь!

Нет, гнать их в Вроцлав в таком состоянии нечестно.

Бурцев потратил еще несколько секунд на объяснения:

— Татары сейчас опьянены легкой победой. Рассредоточиваются по городу, теряют друг друга из виду, а мы… Если скакать кучно и быстро, если пробивать дорогу, не ввязываясь в затяжные стычки, если гнать коней без остановки до ворот Вроцлавской цитадели… Как думаешь, Янек, нам откроют ворота?

Дружинник пожал плечами. Может быть, откроют, а может, и нет, должно быть, означал этот жест. Что ж, «может быть» — лучше, чем «быть не может».

— Не знаю, — произнес, наконец, краковец, — но довести до городского замка кратчайшим путем я бы смог. Мне приходилось бывать во Вроцлаве. В свое время я сопровождал в Силезских землях посольство Лешко Белого.

— Если вроцлавцы примут нас за татар, то просто перестреляют из арбалетов, — задумчиво произнес дядька Адам, — Если же нам удастся убедить их в обратном, то…

— Все выяснится там! — Бурцев кивнул в сторону Вроцлава. А про себя добавил: «И, возможно, судьба Аделаиды тоже!»

В любом случае он не упустит возможности добраться до Казимира Куявского и потолковать с ним о дочери Лешко Белого. Вероятность того, что князь Куявии застрял в осажденном городе достаточно велика. А если Аделаида все-таки находится в его руках… Ох, держите меня семеро!

— А ведь план неплох, — вдруг осклабился предводитель лесных лучников. Впервые Бурцев видел улыбку в густой бороде хмурого дядьки Адама. Широкую улыбку, открытую и злую одновременно. — Едем, Вацлав! Чем дольше мы торчим под этими пороками…

— Стоп! — Бурцева осенило. — У нас тут осталось еще одно дельце. Если мы доберемся до цитадели и укроемся в ней, нужно сделать так, чтобы она выстояла дольше, чем внешние стены Вроцлава.

Снаряды для метательных машин лежали неподалеку. Туда и направился Бурцев. Каменные ядра его не интересовали, а вот разложенные поодаль от костров округлые плафонообразные кувшины…

Конечно, лучше бы подложить под стенобитные орудия пороховые бомбы, да запалить фитили. Но ни одной из них на глаза не попадается. Где желтолицый старик укрыл свое добро от горящих стрел вроцлавцев, Бурцев не знал, а шарить вдоль частокола в темноте нет времени. Ничего, сгодятся и зажигательные снаряды.

Первый глиняный горшок в ближайшую катапульту он швырнул сам. Второй — в чудовищную громаду требюше — тоже. Затем к нему присоединились бойцы Освальдова отряда. Только Збыслав пытался привести в себя раненого рыцаря. Кажется, у литвина даже кое-что получалось.

Партизаны оттягивались на славу! С мстительной ненавистью дружинники и лесные стрелки колотили «дьявольские» снаряды о «дьявольские» же машины. Раскалывались горшки, вязкая тягучая смесь лениво стекала по деревянным конструкциям. Больше всего досталось гиганту-требюше. Получили свое и катапульты с баллистами. Дядька Адам швырнул несколько горшков в крытые тараны, Янек выплеснул содержимое зажигательных бомб на осадные щиты.

— Все, пора уходить! — скомандовал Бурцев.

Он подхватил татарское копье с бунчуком, макнул пышным конским хвостом в густую лужу возле требюше и направил Уроду к затухающим кострам.

Из пропитанного нефтяным раствором копейного бунчука вышел знатный факел. Жаркий, брызжущий огненными искрами, на длинной рукояти — прямо, сказочная жар-птица, вспорхнувшая в ночи. Дымящаяся птичка клюнула одну катапульту, другую… Затем баллисту, требюше…

За Бурцевым поднимался огненный след. Жар-птица обратилась в красного петуха, потом — в многоглавого дракона, жадно пожиравшего сухое дерево, политое горючим сиропом. Пламя лизало стойки, перекладины, вороты и колеса. От нестерпимого жара начинали лопаться канаты, жгуты и толстые тетивы метательных машин.

Проносясь мимо мантлет, Бурцев мазанул огнем и по ним. Пламя занялось сразу. Татары уже пробившие боевыми топорами изрядную брешь в дереве, отпрянули назад.

Последними он поджёг громоздкие колесные сараи с окованными бревнами-таранами. Бросил копье с огарком бунчука, хлестнул Уроду плетью татарского надсмотрщика. Нужно было догонять отряд Освальда.

Возле городских ворот не удержался — оглянулся на скаку. Ох, и славно полыхало в ночи! И до чего красиво! Языки гигантских костров, казалось, лижут само небо, а деревянные остовы осадных орудий осыпают его снопами жгучих искр.

Со стороны холмов к горящей «батарее» подскочило несколько всадников — видимо, из облавного отряда, о котором говорил дядька Адам. Наездники заметались, засуетились на фоне пылающих пороков — беспомощно и бессмысленно. Кто-то спешился, надеясь присыпать бушующее пламя землей. Да разве ж такое присыплешь?!

Оглушительный грохот перекрыл взволнованные крики степняков. Чудовищный противовес требюше — неподъемная корзина, объятая роем огненных мух, рухнул вниз. Другой конец метательного рычага резко поднялся.

Это был последний выстрел недозаряженного фаранга. И не самый удачный. Противовес упал с небольшого расстояния, так что и броска, как такового, не было. Горящая праща (огонь добрался уже и до нее) лишь слабо перехлестнула через рычаг, сорвалась с пережженных ремней. Многокилограмовая глыба вывалилась из сетчатого кармана.

Ядро пролетело метра три, грохнулось у щитов-мантлет, закрывавших проем в частоколе, по инерции покатилось дальше. Камень с треском разметал преграду из горящего дерева. По ту сторону осадного тына послышались вопли.

Больше Бурцев не оглядывался. Немногочисленный отряд Освальда он нагнал в гулкой арке Вроцлавских ворот.