Вообще-то, по классическим правилам военной науки, нападающих должно быть как минимум втрое больше обороняющихся. Здесь же, на тракте все выходило наоборот. Но первый же удар немного уровнял шансы противоборствующих сторон.

Малопольская дружина в копейной сшибке потеряла только одного бойца. Беднягу, не совладавшего с норовистым жеребцом Збыслава, и вырвавшегося вперед между Бурцевым и Янеком, встретили сразу два рыцарских копья. Одно из них — копье Казимира — он отбить не смог. Острый наконечник пропорол кольчугу и разворотил правый бок краковского дружинника. Да… Будь жеребчик Освальдова оруженосца поспокойней и поотстань немного, возможно, тот роковой удар пришелся бы по потрохам Бурцева.

Потери куявцев в начале боя оказались ощутимее. Краковцы за время службы под началом воеводы Владислава Клеменса хорошо освоили таранные удары. Двух рыцарей они выбили копьями из седел. Третьего, чье оружие успел отбить в сторону павший дружинник, Янек удачно срубил мечом. Остальных просто повалили вместе с конями.

В первой шеренге устоял один Казимир. Бурцев попытался достать его клинком, но лишь чиркнул сталью о щит.

По инерции дружинники промчались мимо куявского князя, словно морская волна, не совладавшая с каменным утесом, и, не сбавляя темпа, ударили по кнехтам и оруженосцам, которые уже спешили на помощь поверженным панам.

Здесь дело пошло еще веселее. Сразу на пять противников стало меньше. На шесть, на семь… Упал изрубленный краковец на правом фланге. Вскрикнул еще один тяжело раненный дружинник. И все же куявцы утрачивали численное преимущество. Теперь они едва ли могли похвастать хотя бы двукратным перевесом. А малопольская дружина яростно прорубалась дальше.

Бурцев поднимал и опускал меч, чувствуя отдачу чужой стали, но не ощущая пока слабого сопротивления разрубленной плоти. Что-то громко прокричал Янек. Бурцев видел, как он и еще трое краковских воинов повернули обратно — зачищать тылы. Дело нужное. Сбитых вместе с лошадьми рыцарей желательно обезвредить полностью. Один из них — придавленный своим конем и затоптанный копытами чужих — не шевелился. Другой порывался встать, подволакивая поврежденную ногу. Третий при помощи оруженосца уже поднялся и крепко держит меч в руках. А ведь позади остался еще и Казимир. Вон он — разворачивает своего конягу и выискивает окровавленным наконечником копья новую мишень.

Ладно, Казимир обождет. Сейчас добраться бы до княжны!

Третья линия обороны… Перед Бурцевым возник спешившийся арбалетчик. Молодой парень, наверное, его ровесник уже натянул зарядным крюком тетиву самострела. Этот ровесник — последняя преграда, за которой уже виднелось заплаканное лицо Аделаиды.

Бурцев преграду смял. Рубить на скаку — дело непростое, малопривычное еще, но этот удар вышел на славу. Под клинком не только звякнуло железо, но и хрустнула кость. Куявский стрелок уткнулся в землю. Легкая разрубленная каска слетела с его головы.

Вот она, Аделаида! Совсем рядом!

— Руки! — крикнул он.

Княжна поняла, протянула запястья, опутанные ремнями. Однако перерезать их Бурцев и не успел.

— Вацлав! Сзади!

Кричал Янек…

Бурцев оглянулся. Краковец, предупредивший его об опасности, рубился сразу с двумя кнехтами. Но, в отличие от Бурцева, не забывал при этом поглядывать по сторонам. Потому и предостерег вовремя.

Казимир Куявский мчался на Бурцева, не щадя уставшего коня. Голова в горшкообразном рогатом шлеме пригнута, щит с черным орлом и белым львом прикрывает тело от шеи до паха, острие тяжелого копья направлено в корпус противника.

Бурцев сплюнул — зло, раздраженно.

— Обожди, княжна!

Развернуть и послать в галоп Уроду — дело двух секунд. Он сорвался с места сразу, тоже набирая скорость. Сейчас Бурцев видел только несущегося навстречу Казимира и слышал удары собственного сердца, бьющего в унисон со стуком копыт.

Левой рукой Бурцев удерживал повод и старался прикрыться щитом. Правая — с поднятым к небу клинком — напряглась в предвкушении разящего выпада. О, как он ударит, как рубанет!

Правда, о рыцарских турнирах Бурцев имел весьма смутное представление. Наивные исторические фильмы да книжные описания писателей-фантазеров, никогда в подобных сшибках не участвовавших — вот и весь его багаж. Увы, ни фильмы, ни книги не дали подходящего совета — как действовать конному мечнику против вооруженного длинным копьем всадника. А потому Бурцев решил поступать по своему усмотрению.

План прост: принять вражеское копье на щит, отклонить в сторону, а когда мимо пронесется слившаяся воедино с конем туша Казимира, бить что есть сил. Привстать на стременах и ударить с поперечным оттягом наискось — за верхний край щита. Так, чтобы клинок поднырнул под рогатый шлем. Горло и грудь противника — вот его цель. Разрубить кожаный нагрудник, изорвать кольчугу… Он верил: если ударить как следует, присоединив к силе руки свой вес и инерцию несущихся навстречу друг другу лошадей, меч пробьет вражеский доспех.

Увы. Все прошло не так, как хотелось. Казимир знал о конных поединках куда больше. Многолетний опыт реальных турниров и войн оказался полезнее, чем наивный расчет дилетанта.

За секунду до столкновения острие рыцарского копья приподнялось, блеснув перед самыми глазами Бурцева. Да, в последний момент он приподнял-таки свой щит. Да, реакция рукопашника спасла его от сокрушительного удара в голову и неминуемой смерти. Но не от поражения в поединке.

Это было похоже на автокатастрофу. Все равно, что, вжав до упора педаль газа, налететь на кирпичную стену. Ну, может быть, с той лишь разницей, что стена сейчас была сложена из железа и сама двигалась навстречу автомобилю.

Его ударило все. И сразу. Дикая скорость вражеского коня и приличный разгон Уроды. Рука Казимира, удерживавшая длинное древко копья и немалый вес тяжеловооруженного всадника.

Высокая задняя лука рыцарского седла, поглотила отдачу и удержала князя. Бурцева же удержать не могло уже ни-че-го.

Наконечник вражеского копья вогнал весь накопленный в себе чудовищный импульс разгона в щит Василия. И щит превратился в таран. А уж таран этот сшиб, смел Бурцева с лошади. Мир замелькал в калейдоскопе красок и болезненных вспышек.

Он падал оглушенный и ошарашенный. Падал, нелепо размахивая руками, теряя оружие и даже не пытаясь сгруппироваться. А потом был еще один удар — о землю. Не менее страшный. И еще один и еще… Несколько раз Бурцев перекатился по грязному, изрытому копытами тракту. И замер, наконец, в блаженном оцепенении.

Был еще солоноватый привкус во рту. И липкое на губах. И было трудно сделать вдох. Воздух почему-то казался неподатливо плотным и вязким. Воздух не желал входить в легкие. Все? Отмучился?

Затуманившееся сознание уже направлялось куда-то по своим, независящим от Бурцева делам, бросив беспомощное тело на произвол судьбы. Сведенные в неимоверном напряжении мышцы расслабились и обмякли. Последнее, что видел Бурцев, были кресты. Черные тевтонские кресты на белых щитах и плащах. И гибнущие краковские дружинники. И связанная Аделаида, к которой неторопливо подъезжал куявский князь Казимир с обломком своего копья.