По приказу Кхайду-хана к новгородцам присоединились воины Бурангула. Изрядно потрепанная татарская сотня уже была пополнена лучниками из других отрядов. Кроме того, хан снарядил в погоню за Конрадом пять десятков отборных нукеров из своей личной гвардии. В итоге вышло двести с лишним всадников. Более чем достаточно! У отступающего магистра сейчас едва ли наберется сотня рыцарей и кнехтов.

Предводителем отряда был назначен Бурцев. Никто — даже нукеры из знатных монгольских родов — не возражал. Слово хана — закон. Да и выполнять приказы прославленного богатура, получившего в награду за доблесть золотую пайзцу, ни для кого не считалось зазорным.

С каждым всадником в погоню отправлялось по паре запасных лошадей. Еще одна тройка попеременно везла связку «громовых шаров» Сыма Цзяна. Набитые порохом китайские бомбы, были последним подарком Кхайду. Отказавшись от штурма Легницы и готовясь к походу в венгерские земли, хан счел, что «юзбаши Вацалаву» железные горшки с гремучим зельем пригодятся больше. На тот случай, если магистр укроется в каком-нибудь замке. Бурцев спорить не стал. Не принять такой дар было бы глупо.

Дорога, по которой отступили от Легницы крестоносцы, шла вдоль серебрящейся ленты Одера то углубляясь в густые чащи, то нависая над обрывистыми берегам реки. Свежие следы подкованных копыт, отчетливо видневшиеся на влажной земле, свидетельствовали, что здесь недавно, действительно, проезжал отряд тяжеловооруженных всадников. А в придорожных кустах возле порушенной паромной переправы под урочищем Глогов дозорные нашли окровавленный белый плащ с черным крестом.

Переправа не охранялась. Неподалеку возвышались стены и башенки небольшой крепостцы, но оттуда так никто и не показался. То ли местный гарнизон слишком мал, то ли страх перед неведомыми пришельцами был слишком велик.

И все же у переправы пришлось задержаться. Куда идти дальше — вот в чем вопрос?

Разведчики Бурангула переплыли реку вплавь, держась за конские хвосты и надутые турсуки. Вернулись… На противоположном — правом — берегу обнаружились следы десятка, не больше, всадников. Кто такие — крестоносцы или подъезжавший к воде напоить коней польский разъезд — не понять.

Зато на левом берегу дорога, уходившая на запад — в леса, была истоптана копытами.

— Что скажешь, Дмитрий? — обратился Бурцев за советом к новгородцу.

— За Одрой лежит путь через Великопольское княжество к Куявским, Мазовским и тевтонским владениям. Если ехать на запад, попадешь в немецкие земли. Там тоже братьев ордена Святой Марии привечают с охотой. До немецкой границы, почитай, рукой подать. Через Великую Польшу к тевтонским замкам ехать дольше. Вот и решай, Василь.

Он решил. Десяток всадников, пожалуй, маловато для свиты Конрада Тюрингского и пленной княжны. Да и нет никакой уверенности в том, что именно тевтонские лошади наследили на противоположном берегу. Другое дело — многочисленные конники, ушедшие в западном направлении. Найти среди них магистра и Аделаиду все-таки шансов больше. И следы отчетливые — не потеряются. Опять-таки — немецкая граница рядом.

Бурцев приказал сменить уставших лошадей.

— Едем на запад, — объявил он.

И лес сомкнул над ними свои сумрачные своды.

… Первым опасность почуял Бурангул. Татарский сотник натянул поводья. Мохнатая низкорослая кобылка перешла со скорой рыси на шаг. Бурцев последовал примеру кочевника. Скакавшие позади воины тоже замедлили движение.

Бурангул выглядел озадаченным и встревоженным. С чего бы это? Бурцев огляделся. Ничего подозрительного, вроде. Не видно и не слышно. Только лесные птахи беззаботно поют свои весенние песни. А свежий след чужих копыт уводит в густой ельник. Конечно, местечко глухое, зловещее. Древние стволы и молодая поросль с обеих сторон ограждают дорогу сплошной стеной. Солнечный свет едва пробивается сквозь колючие еловые лапы. Не эта же причудливая игра теней нервирует кочевника?

— В чем дело, Бурангул?

Сотник ответил не сразу. Стрельнул узкими глазками по сторонам. Потом заговорил:

— Происходит что-то странное, Вацалав.

— Что именно?

Бурангул замялся. И вместо ответа сам задал вопрос:

— Могут ли волки лазить по деревьям?

Гм-м, неужели настолько велик суеверный ужас степняка перед лесом?

— Ты о чем, Бурангул?

И вновь юзбаши не торопился с ответом. Он еще раз внимательно огляделся.

— Я был лучшим охотником в нашем роду, и мой глаз редко ошибается.

— Ну, и?

— Вон там, — Бурангул указал взглядом в сторону необхватной ели, пышные лапы которой нависали над самой дорогой, — Наверху. Там только что мелькнула волчья шкура.

— Стоять! — велел Бурцев, вскинув руку.

Дружина новгородцев и кочевников-степняков остановилась. Кони всхрапывали, люди тихонько переговаривались. Подняты шиты, кто-то потянул из ножен сталь.

— Никому не двигаться! — приказал Бурцев. — Бурангул — со мной!

Вдвоем они приблизились к дереву, на котором татарскому сотнику померещился волк.

— Дядька Адам! — громко окликнул Бурцев.

Лесное эхо отозвалось сразу. Человек — нет.

Он сложил руки рупором:

— Дядь-ка-А-дам!

Эхо. Тишина. Неужели ошибся? Да мало ли шастает нынче по польской глухомани волчьешкурых лесных братьев. Но до чего же не хочется сейчас драться за право проехать через злополучный ельник ни с разбойниками, ни с партизанами.

— Освальд! Збыслав! — позвал Бурцев. — Это я, Вацлав!

Треск ветвей справа… Татарин вскинул лук.

Всадник, что продирался к лесной дороге, орудовал мечом как мачете и щитом прикрывал лицо от веток, так и норовивших выцарапать глаза. Ага, знакомый щит! И выцветший герб тоже: серебристая башенка на синем фоне. Да и эти пышные усы не узнать было невозможно. Освальд!

— Опусти оружие, — шепнул Бурцев Бурангулу.

— Но Вацалав…

— Опусти, говорю!

Тетива лука ослабла, наконечник стрелы склонился к земле. Это, конечно, ничего не значит. Пальцев-то с тетивы Бурангул не убрал, а навскидку татарин тоже бьет неплохо.