Шэн Чжи затаился в густых камышах.

Дождь стих, но низко и тяжело клубились мрачные тучи, и камыши, непролазно разросшиеся на многие километры, сердито шумели и свирепо размахивали черными метельчатыми верхушками, словно хотели разогнать зловещие тучи.

Шэн ждал, когда опустится ночь

Впереди — глубокие, страшные своими зыбунами болота, через которые нельзя пройти, а можно лишь перебраться ползком, отдыхая на плетенке из ивовых прутьев.

Нечего и думать о том, чтобы пускаться в опасный путь, если ты не запасся такой плетенкой из гибкой лозы.

А что за болотом?

За болотными топями — опять заросли камышей, а дальше густые кусты, заливная пойма и река. Неглубокая и не мелкая, не широкая и не узкая. Шэну нужно будет переправиться через нее. Как? Только ночью и только вплавь. Но плыть нужно так, чтобы не раздалось ни единого всплеска.

На том берегу Шэн опять затаится в камышах. Точь-в-точь в таких же, как эти и точно так же сердито шумящих.

Шэн будет терпеливо ждать, а когда Шэн заслышит шаги пограничников, выберется из камышей. С поднятыми руками выйдет он навстречу пограничникам и скажет по-русски:

— Здравствуйте, товарищи, я — Шэн, мне нужно к товарищу Никанорову!

Пограничники поведут Шэна на заставу, и начальник заставы улыбнется ему, как старому, доброму другу.

Начальник заставы поздоровается с Шэном за руку и сам проводит его в маленькую отдельную комнату, где окно задернуто белыми занавесками, где под потолком мягко светится матовая лампочка на коротком проводе, где тепло и тихо, и железная койка с панцирной сеткой сама располагает ко сну.

Начальник заставы отдаст распоряжение, чтобы Шэну дали сухую одежду и принесли поесть.

Начальник заставы скажет Шэну.

— Подкрепись и отдохни с дороги, а я тем временем…

Шэн знает, что начальник заставы тем временем свяжется по телефону с товарищем Никоноровым. Если даже будет глубокая ночь, начальник заставы все равно сразу же позвонит товарищу Никонорову. А утром, когда Шэн проснется, товарищ Никоноров будет уже на заставе.

— Вот это вам от Дракона, возьмите, — скажет Шэн товарищу Никонорову и выплетет из косы черный шнурок — самым обыкновенным шнурок. Такими зашнуровывают ботинки. Те, кому есть на что купить ботинки.

Но Шэн знает, и товарищ Никоноров знает что шнурок из косы только по внешнему виду совсем обыкновенный.

А на самом деле?

На самом деле этот шнурок — с секретом. Полоска тонкого, почти воздушного шелка, к тому же скатанная в тугую трубку, — вот что помешается внутри шнурка.

До осени прошлого года через границу ходил Таку — маленький старичок со слезящимися глазами, гольд по национальности. Со стороны посмотреть — палочки для еды в руках не удержит. Но у чего были неутомимые ноги, зоркий глаз и уверенная рука, у старого зверолова Таку, сбивавшего с дерева белку одной дробинкой.

Случилось так, что Таку наткнулся в пограничной зоне на маньчжурских жандармов. Они не поверили старому гольду, заявившему, что ему ничего здесь не нужно, кроме охапки тростника для циновки.

— Следуй за нами! — приказал старику сержант.

Таку безропотно повиновался. Только и попросил:

— Разрешите закурить трубку.

— Кури, в твоей жизни это последняя трубка, — усмехнулся жандармский молодчик, продавшийся японцам за нашивки сержанта.

Таку закурил и поплелся за жандармами, жадно попыхивая короткой трубкой. А когда при переходе через дорогу жандармы остановились, чтобы пропустить стремительно приближающимся автобус, Таку сделал два шага назад, уронил трубку и бросился под колеса автобуса.

После гибели Таку на связь с товарищем Никоноровым стал выходить Шэн.

Почему товарищ Хван, комиссар их партизанского отряда, остановил свои выбор именно на нем, на Шэне?

Об этом Шэн у комиссара не спрашивал.

— А что, если и меня задержат жандармы? Что делать, если мне не удастся выбросить шнурок? — только эти два вопроса задал Шэн комиссару.

— Бойся тогда за себя, а донесение само о себе позаботится, — ответил товарищ Хван.

Он объяснил Шэну, что текст донесения зашифрован и что написана шифровка невидимыми чернилами.

— Но это еще не все, — продолжил товарищ Хван, помолчав. — Мне разрешили открыть тебе одну тайну — то, чего не знал отважный Таку, наш героической смертью погибший товарищ. Представляешь, что с случится с отснятой фотопленкой, если ее засветить? Правильно, проявляй не проявляй, все равно ничего не проявится. Вот так и с донесением, которое в шнурке. Нужно уметь его вытащить. Мы с тобою не знаем, как это сделать, и враги наши тоже не знают. Окажись твой шнурок у них в руках, извлекут из него они не шифровку, а чистую тряпочку. Потому-то я и говорю тебе: бойся за себя, а донесение само о себе позаботится…

Он совсем не китаец, он — кореец, комиссар их партизанского отряда товарищ Хван. Однако по-китайски говорит так, что заслушаешься.

По-китайски разговаривает с Шэном и товарищ Никоноров. И если закрыть глаза, можно подумать, что человек, беседующий с тобой по душам, настоящий китаец.

Зловеще шумят камыши, вымокший до нитки Шэн Чжи грызет ячменную лепешку и ждет, когда совершенно стемнеет.

Прежде он, Шэн, был исполнительным, послушным рабочим. Жил он в пригороде Мукдена, работал на заводе сельскохозяйственных машин, в сборочном цехе. Зарабатывал сносно и каждую неделю отдавал жене столько денег, что их вполне хватало на скромную жизнь всей семье.

Однажды директор завода, проходя через цех, задержался возле веялки, которую монтировал Шэн.

— В следующем месяце поедешь в деревню — бригадиром группы ремонтников, — сказал Шэну директор.

Это сулило дополнительные заработки, а значит, приближало время, когда Шэн наконец-то сможет осуществить давнюю свою мечту. Этой мечтой был собственный домик с огородом, в котором жена и дочки могли бы выращивать овощи и цветы.

Если так пойдет и дальше, думалось Шэну, то в следующем году можно будет купить клочок земли, а еще через год начать строиться.

Однако судьба распорядилась по-своему. К тому времени в Мукдене уже хозяйничали японцы. Оккупанты хватали людей прямо на улицах. Облавы следовали одна за другой. Аресты стали повседневным явлением. Порой достаточно было произнести неосторожно одно лишь слово, и китаец попадал в тюрьму как враждебный элемент.

Разве мог он, Шэн Чжи, смотреть спокойно на ужасы, которые творились у него на глазах?

Когда подошел к нему однажды давнишний дружок, механик с электростанции, и завел разговор о японцах, а потом, как бы между делом, намекнул, что у него есть возможность выйти на связь с партизанами, он, Шэн Чжи, не стал притворяться, что не понял намека.

— Надо подумать, какую помощь можем оказать партизанам мы, рабочие, — вот что ответил Шэн старому товарищу.

— У тебя золотые руки, Шэн, — сказал механик. — Они очень пригодились бы в одной подпольной оружейной мастерской.

Так Шэн стал помогать партизанам. Долго помогал. И вот однажды глухой ночью перед входной дверью перенаселенного дома, где в убогой квартирке на втором этаже ютилось семейство Чжи, взвизгнув тормозами, остановилась машина.

— Жандармерия, немедленно откройте! — донеслось с улицы.

— Беги, Шэн!.. Это за тобой! — вся как-то вдруг сжавшись, прошептала жена.

Он метнулся на кухню, распахнул створки окна и выпрыгнул в темный двор.

Было это год назад.

А вот теперь он, Шэн, вслушивается в зловещий шум камышей и, настороженно всматриваясь в ночную темноту, шепчет себе:

— Пора…

Да, пора — и будь что будет. Внутренне Шэн готов к любому повороту событии, но, если не произойдет самое худшее, будет так: ползком через болото, вплавь через реку, потом, выпрямившись в полный рост, с поднятыми руками Шэн решительно шагнет навстречу людям с пятиконечными звездочками на зеленых околышах фуражек.

— Здравствуйте, товарищи! Я — Шэн Чжи, меня знает товарищ Никоноров! — по-русски скажет Шэн советским пограничникам, и на глаза его навернутся слезы.